Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Юмор
Бухов Аркадий (Л.Аркадский)
Язык: Русский

Как я писал сеансационный роман

I

   Это был первый и последний раз. Больше я никогда не буду заниматься этим делом.

   – Вы бы могли написать сенсационный роман?

   Я посмотрел на этого человека, державшегося на обломках падающей газеты, как пьяный матрос сгоревшего корабля на бочке из-под солонины, и ответил честно, насколько позволяли мне молодость и обстоятельства:

   – Решительно не мог бы.

   – А вам самому не приходила в голову эта мысль?

   – Даже при том исключительно нехорошем образе жизни, какой я веду, я всегда интересовался другим.

   – А если бы вы попробовали, – просительно настаивал он.

   – Я понимаю, что это не повлияет на мое здоровье, но у меня ничего не выйдет.

   Даже таким заявлением нельзя было убить последних таящихся в его душе надежд. Сначала он успешно торговал рыбой и относился ко всему скептически; потом кто-то раскрыл ему способ легко и весело потерять скопленные деньги путем издавания в маленьком городке ежедневной газеты, и он стал верить даже в чудо.

   Отношения между нами были очень тесные и несложные. Первого и пятнадцатого числа он уверял меня, что я его граблю и роняю его репутацию среди деловых людей. Я убеждал его, что ему принадлежит ответственная в моей жизни роль губителя молодого таланта, длительного выжимания из меня влитых природой соков и человека, успешно толкающего меня к гибельному концу.

   После получасовой беседы мы расходились, довольные друг другом, удовлетворенные от сознания, что все высказано.

   – Значит, будете писать?

   – Буду. Ответственность падает на вас.

   – Газета не лавочка, – мрачно вылился из него афоризм, – покупатели не переведутся.

II

   Со вторника я начал сенсационный роман для нашей газеты. Так как я уже сказал, что это было в первый и последний раз, я могу говорить об этом открыто.

   С первой же строчки я начал глухую борьбу с издателем, чтобы доказать, что я не умею писать сенсационных романов. Я уже заранее ненавидел своего героя и его разных приятелей, которых должен был выкапывать для развития действия.

   – Романчик надо? – злобно потирал я руки. – Напишу, напишу, голубчик… Я тебе напишу…

   Национальность героя обрисовалась сразу. Безусловно, это должен быть малаец. Только к этой нации у меня исключительное, полное, хорошо проверенное незнание ее жизни, обычаев и привычек.

   Предстояло наворотить на него массу побочных обстоятельств, явно мешавших интересу, какой мог случайно возникнуть к моему ненавистному детищу. Как мне казалось, я сделал это со вкусом.

   В первой же главе обстоятельства складывались так: беглый малаец, которого почему-то звали Арчибальдом, хилый, вечно грязный человек, с вытекшим глазом и неожиданным университетским образованием в Дублине, поселился в маленьком русском городке, служит переписчиком на пишущей машинке у нотариуса и крадет по вечерам сахар у сослуживицы.

   Для того чтобы кто-нибудь не подумал, что в романе будет женщина, красивые описания природы или приключения, я продуманно вставил, что означенный Арчибальд на женщин производил впечатление маринованного кота, вид осеннего неба на него действовал, как хинин в пирожном, а что касается приключений, то это был трус, боявшийся самого безобидного мальчишки из лавочки.

   Никогда еще с такой радостью я не отдавал в типографию ни одной из своих рукописей, как эту.

III

   Результат получился невероятный. Утром раздался телефонный звонок, и в трубку полился знакомый голос издателя, окруженный ореолом неподдельного восторга.

   – Как вам не стыдно… – захлебываясь, говорил он.

   – Я же говорил, – торжествующе вставил я, – не умею и не умею…

   – За это и стыдно… Да вам с семилетнего возраста надо было писать романы… Это же роскошь…

   – Где роскошь? – обиженно заворчал я.

   – Да роман ваш… Такая выдумка… Другой бы делал героя красавцем, кинул бы ему на тридцатой строчке обаятельную миллионершу, заставил бы его спасать целую семью из реки, а у вас так просто, так есте…

   – Послушайте, вы… – оборвал я, чувствуя, что сделал что-то плохо поправимое, – вы это серьезно?..

   – А как вы думаете? Бросьте авторскую скромность… Уверяю вас, что если…

   Я бросил трубку и сел портить впечатление.

   – Тебе урод нравится… Просто начал… Я тебе сейчас покажу…

   Вторая глава была написана исключительно блестяще с точки зрения быстрого прекращения любого сенсационного романа и искреннего признания моей неспособности в этой области творчества.

   Я переделал своего малайца в аннамита, дал ему столько курчавых волос, сколько хватило бы на целое племя, выставил его счастливым мужем двух красавиц, дочерей банкиров… Я оправдал его вытекший глаз, уверив, что он видел им, как заяц. С самого момента выхода его из конторы он начал совершать невообразимые подвиги; прыгал с крыши на крышу из-за потерянного котенка, обеспечил на всю жизнь двух нищих, походя усыновил кухаркиного сына и даже уступил на ночь свою кровать какому-то прокаженному, которого он выискал где-то на окраине города.

   Если бы я прочел где-нибудь такое продолжение первой главы, несмотря на свой спокойный характер, я все же непременно искал бы встречи с автором, нашел бы его и долго таскал бы его по полу на глазах у всех очевидцев этой возмутительной сцены.

IV

   На этот раз человек, принесший мне печальную новость, был очень далек от нашей газеты.

   – Очень хороший роман, – сказал он, пожимая мне руку, – а главное, очень жизненно… С виду маленький и глаз вытек, а на самом деле и красавец, и самоотверженный, и…

   – Ничего подобного… – сурово оттолкнул я эти нарождающиеся симпатии, – и этот человек мерзавец.

   – Я сразу заметил, что это отрицательный тип. И вы очень хорошо придумали – сделать героя именно таким…

   Потом подошел другой. Ему очень понравилось, что в романе иностранец, мало женщин и нет описания природы. Третьему понравилось, что мой Арчибальд, которому я вообще постарался с первого же момента придать все ненавистное мне, чавкает во время еды, читает чужие письма и подслушивает разговоры.

   – В этом есть что-то жизненное. Ваш герой близок к быту. Мне очень понравилось. Я даже подписался сегодня на три месяца.

   В этот день с дрожащей от негодования душой я снова сел за роман, напрягая все усилия, чтобы положить предел всякого к нему читательского внимания. Я сразу же выкинул героя, отправив его по какому-то воровскому делу в Харьков. Его место в конторе нотариуса занял приказчик, выгнанный за пьянство из москательной лавочки. С редким упорством на протяжении четырехсот строк я описывал внешний вид дома, где помещалась контора; остановился на подробном описании пишущей машинки; сосчитал, сколько листов чистой бумаги лежало на каждом столике. Все это было так скучно и длинно, что я считал себя уже обеспеченным от продолжения романа.

   Тогда несчастье надвинулось в окончательной форме.

   – Вы знаете, что сейчас делается с газетой? – искоса поглядывая на меня, спросил издатель.

   – Неужели тираж падает? – с тайной надеждой осведомился я.

   – Падает… – самодовольно усмехнулось это животное. – Растет как никогда. Интерес к роману изумительный. Пишите, пишите, голубчик!.. Что ни глава, то неожиданность.

   Я понял, что работа, взваленная мне на плечи, начинает пригибать меня к земле,

V

   И вот потекли дни длительных, едких мучений. Просыпаясь по утрам, я должен был выискивать новые приключения для моего малайца, тыкать этого человека в самые невероятные условия, следить за его друзьями и выискивать ему новые встречи и знакомства.

   На четвертую неделю я ненавидел его до глубины души острой, жгучей ненавистью. Создавалось положение, что меня назначили опекуном какого-то шумного, крикливого идиота, которым я должен был руководить в течение четырех месяцев; этот негодяй навел ко мне других людей, завел себе женщин, дождался преследования полиции, стал скрываться по каким-то притонам, и все это я должен был помнить до мельчайшей детали.

   Жизнь потеряла для меня интерес. Я уже не мог спокойно посидеть с добрым знакомым за бутылкой вина, если во вчерашнем номере газеты мой малаец оказался висящим между двумя крышами, причем сверху стояла полиция, а внизу дожидалась, когда он неблагополучно упадет вниз, обманутая женщина с большим пистолетом в руках…

   И если я шел в театр, то только для того, чтобы закрыть во время какого-нибудь действия глаза и тягостно придумывать, из какого окна должен выставиться матрац для чудесного спасения моего жулика, повисшего в воздухе.

   Маленькие женщины в гимназических платьях, кроткие и наивные, с которыми было так приятно проводить вечера в клубном саду, единственном месте с электрическим освещением в этом городе, испуганной волной отхлынули от меня.

   Одна из них открыто формулировала это событие.

   – Вы, романисты, так знаете женщин, так знаете… С вами как-то даже жутко разговаривать…

   – Я же не романист, Наденька, – уныло оправдывался я.

   – Ну да, не романист… Папа вчера говорил, что ваш роман может играть даже роль в истории русской литературы…

   – Какую роль, Наденька? – еще унылее откликнулся я.

   – Как отражение века…

   В этом городе было двадцать семь тысяч жителей, два кинематографа, приезжая труппа и одиннадцать извозчиков. Она была ни в чем не виновата.

   А в одну из суббот пришла даже какая-то делегация из четырех человек от местного благотворительного общества.

   – Мы к вам, как к автору романа «Разбойник Арчибальд, или Губитель силы»… Не можете ли…

   Я выгнал делегацию. Достал вина и целый вечер плакал пьяными слезами о моих гибнущих литературных способностях…

VI

   Наконец я решился вырваться из-под власти этого бездушного человека, навязавшего мне сенсационный роман.

   – Послушайте, вы, – сказал я ему первого числа, – я хочу это прекратить.

   Понимая, о чем идет речь, он спрятал деньги, которые только что собирался мне дать, и злобно посмотрел на меня.

   – Попробуйте…

   – И попробую. Сегодня же ночью я зарежу своего малайца.

   – Я выкину вас из газеты. Можете поступать кондуктором.

   – Это лучше. Дайте мне мои деньги.

   – Зайдите завтра.

   В этот вечер у меня не было папирос и ужина, но была молодая энергия и дикая воля к свободе. Я собрал все это воедино и начал безумствовать. На протяжении одной главы я успел кинуть на рельсы под курьерский поезд мою героиню, утопил во время увеселительной прогулки ее родных, радостно отдал всю тайну моих фальшивомонетчиков в руки правосудия и закончил кратким извещением, что первые лучи весеннего солнышка пробежали по трупу Арчибальда с перерезанным горлом. У меня было такое чувство, как будто я зарезал самого издателя.

   Утром, когда номер вышел, издатель позвонил ко мне.

   – Зарезали?

   – Уже.

   – Ну, что же, прощайте!

   – До свидания!

   – Я лично говорю: прощайте.

   – Почему же прощайте… Я могу вам снова писать фельетоны, передовые статьи, стихи.

   – А по экономическим вопросам тоже можете?

   – Могу.

   – И этого не надо. Можете убираться из моей газеты, куда вам…

   Это было тоже неожиданно.

   – Где же я буду жить… – поделился я с ним невеселыми соображениями, – мне завтра платить за квартиру, у меня сегодня…

   – Вот, вот, – злобно подхихикнул он, – десять людей перерезать – это ничего, а без квартирки прожить – это вы не умеете. Любите кататься, любите и…

   – Что же теперь делать? – мрачно спросил я.

   – Верните к жизни вашего идиота!

   – Я ему перерезал горло.

   – Это не так страшно.

   – Не знаю. Не испытывал.

   – Дайте ему три дня отлежаться, а потом напишите, что здоровый организм этого человека перенес все…

   – Я же вырезал, вытопил и выдавил всех…

   – Людей много, – утешающе добавил он, – найдете новых. Ну, как, значит – работаем?

   – Работаем, – с отчаянием вырвалось у меня, – работаем…

VII

   В романе человеку походить три дня с перерезанным горлом ничего не стоит. Малаец ожил.

   Я решил идти окольными путями. Я набрал ему новую шайку, одаряя каждого из ее членов внешностью, привычками и полным портретным сходством с кем-либо из популярных граждан города, где выходила наша газета. Городской голова у меня назывался Хиком, крал угли в порту и поджигал амбары. Единственного адвоката, красу и гордость города, я сделал нищим, калечащим детей. И даже одна благотворительница, милая и добродушная женщина, начала фигурировать у меня в качестве судомойки.

   Пришлось прекратить несколько знакомств и перестать появляться в клубе. Издатель, почувствовав, что это предстоит и ему, ходил около двух дней хмурый, но, придя в контору, начинал умиленно вздыхать и подсчитывать увеличивающийся тираж.

   – Вам скоро никто не будет подавать руки, – радостно предупредил я его.

   – Не чужими руками сыт человек бывает, – наскоро придумал он небольшое философское обоснование, – проживем и без них.

   – Они вам напакостят.

   – Не боюсь. Не министров задеваете. Полицмейстер сам читает и каждый день звонит: а что, мол, дальше будет?.. Вы уж только его не попробуйте.

   Это была прекрасная мысль. Под видом красочного описания прежней жизни одного из пропойц, всаженного в роман, я написал решительно все, что я только знал плохого о полицмейстере.

   Полицмейстер был очень ленивый, малоподвижный человек. На этот раз я сумел всколыхнуть в нем прежнюю энергию и подвижность: номер был конфискован. На другое утро каждый из газетчиков взял вдвое больше экземпляров.

   – Так нас и закрыть могут, – весело похлопал я по плечу издателя.

   – Вы думаете? – с деланным смехом спросил он. – Я другого мнения. Ни за что не закроют. Мне полицмейстер прямо так и сказал: вышлю автора, а уж там как хотите…

   – И вышлет, по-вашему?

   – Непременно… – успокоил он. – Ужасно упрямый человек: раз уж что задумал – обязательно до конца доведет…

   Все почтенные люди в следующей же главе были отданы мной в арестантские роты: пропойца с привычками полицмейстера перестал пить, открыл школу и стал держать экзамен за университет.

VIII

   Так продолжалось четыре с лишком месяца, когда наконец роман стал всем надоедать и по утрам газетчики, прежде чем брать газету, осторожно осведомлялись, есть ли в ней роман. Если он оказывался, в этот день большинство из них предпочитало лучше работать на постройках новой дороги, чем торговать печатными произведениями.

   – Пора прекратить, – наконец вырвалось у издателя, – будет.

   – Ничего подобного. Как же я оставлю на произвол судьбы человека, который уже подпилил решетку и собирается убежать из тюрьмы?

   – Повесьте его.

   – А потом вы меня заставите, чтобы он восемь дней ходил с веревкой на шее…

   – Возьмите лишних сто рублей и прекратите.

   Это было мое первое убийство ни в чем не повинного человека за деньги. Я повесил.

   Вскоре я уехал из этого города. Прошло уже много лет после этого. Роман еще сохранился у меня как память о тяжелом испытании, перенесенном мной в молодости… И когда теперь меня приглашают работать в какой-нибудь газете, я смотрю приглашающему в глаза долгим пытливым Взглядом и робким голосом осведомляюсь, не будет ли в газете сенсационного романа.

   И только получив честное слово, что об этом никто и на думает, вздыхаю радостно и облегченно…

   1918

Число просмотров текста: 4007; в день: 0.62

Средняя оценка: Хорошо
Голосовало: 6 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0