Красивая и сладкая, как торт на банкете, мечта – неотъемлемое право юности.

   Новый сотрудник спортивного отдела Коля Баякин терпеливо приносил заметки о недозавозе маек, невнимании к городошникам и неудобствах стоячих мест на стадионе. Заметки шли в газете обидным мелким петитом и действовали на Колино самолюбие своим унылым видом мух, присохших к булке. Но, читая их, Коля красочно и образно представлял себе тот момент, когда его вызовет к себе в кабинет редактор, которого он еще не видел, даст ему первое ответственное поручение.

   – Баякин? – скажет редактор, кивнув на кресло. – Новый сотрудник? Слышал, слышал. Садитесь. Курите? Прошу. Английским владеете? Нет? Жаль! Впрочем, с вами поедут два переводчика. Едете сегодня в восемь тридцать. Экспресс. Встретите иностранных чемпионов на границе. Впечатление молнируйте. Интервью телеграфьте. В случае чего – радио.

   – Есть, товарищ редактор, – деловито кивнет головой Коля. – Могу идти?

   – Можете. «Линкольн» ждет внизу. Кинооператор уже выехал. Кстати, зайдите в контору – там вам выписана тысяча на расходы. Возвращайтесь самолетом. Все.

   Фактически дело обстояло несколько иначе. Коля сидел в отделе, дожидался заведующего, курил, рисовал на промокашке козу. В комнату вошел грузный человек в больших очках, неодобрительно понюхал и кисло сказал:

   – Ну вот. Весна. Окна не выставлены. Сидит юноша и курит. И это – спортивный отдел! Художник?

   – Нет. Литсотрудник, – хмуро ответил Коля. – Баякин.

   – Не слышал. Терентьеву знаете?

   – Которая сорок прыжков?

   – Она награждена. Поезжайте и поговорите. – Грузный человек в очках внимательно посмотрел на Колю. – Только без фокусов. Коротко и просто, чтобы человека было видно. Нате вам ее адрес.

   – А вы кто? – робко спросил Коля.

   – Ну, это не важно, ну, редактор, – кисло пробурчал грузный человек в очках. – Мелочь-то на расходы у вас есть, юноша? А то вы не стесняйтесь… Идите, идите! Никогда у вас никого в спортивном отделе нет.

   Коля выбежал из редакции, обиженно обвел взглядом редакционный «Линкольн» с дремлющим шофером у подъезда и втиснулся в автобус.

   – Первый подвал в газете, – возбужденно шептал он, – сбоку фотография, внизу текст, а под ним фамилия: «Н. Баякин». Нужно будет «Ник. Баякин» подписаться. Литературнее. Вроде «Анат. Франс». Только бы поймать ее дома…

   Через полчаса Коля уже стоял перед дверью на седьмом этаже и высчитывал, сколько раз надо звонить Терентьевым, если к Ивушиным – четыре, к Павчикам – пять, а Терентьевы стояли между ними.

   Дверь открыл толстый мальчик в колпаке из газетной бумаги, с деревянным ружьем в руках.

   – Могу я видеть Катерину Петровну Терентьеву?

   – Нет, – решительно ответил мальчик. – Такой нету.

   – Не может быть, – испуганно сказал Коля, – у меня адрес. Терентьевы здесь живут?

   – Здесь. Я сам Терентьев Василий. Только никаких Катерин Петровн нету.

   – Может, родственники ваши? – убито добивался Коля. – Мне Катерину Петровну надо. Парашютистку.

   – А! Вот кого! – разочарованно протянул мальчик. – Вы бы так и сказали, что Катюшу. Катя, к тебе! Вот тут она. Заперлась, змея. С утра зудит. Экзамены у нее. И меня из комнаты выкинула. Говорит, что водой обольет, если лезть буду.

   Коля поправил галстук и постучал.

   – Не лезь, – послышался раздраженный голос из комнаты, – не мешай! Честное слово, отцу расскажу.

   – Я – не он, – робко, но громко сказал Коля. – Я из газеты. Можно?

   В маленькой комнате за столом сидела девушка лет восемнадцати в синей кофточке. Перед ней лежала раскрытая книга с какими-то чертежами, а около книг – торопливо покрытая газетой тарелка с недоеденным пирожным.

   – Я к вам от газеты, – официально начал Коля, но слегка осекся от хорошенького личика девушки, от предательского кусочка бисквита, прилипшего у нее к губе, и, кивнув на книгу, спросил: – Механика?

   – Механика, – вздохнула Терентьева. – И не говорите. Ой, трудно. Засыплюсь.

   – И не мудрено, – деловито подтвердил Коля. – Сам мучился. – И, помолчав, добавил: – Я от редакции. Насчет этого… первого прыжка. Ваши впечатления?

   Терентьева умоляюще посмотрела на Колю и тихо выдавила:

   – Полетела я на аппарате. А потом прыгнула.

   – А подробнее нельзя? – безнадежно спросил Коля.

   – Можно, – беспомощно сказала девушка. – Полетела на аппарате. Потом на крыло вылезла.

   – А потом?

   – Потом прыгнула, – с отчаянием закончила Терентьева. – Честное слово, больше ничего не было!

   – Это не впечатления… – обиженно заметил Коля. – Во впечатлениях высота должна быть. Воздух.

   – Высота была. Семьсот метров. И воздух был. Не с земли же прыгала.

   – Ну, а вообще как?

   – Вообще, ничего. Прыгнула – и все. Другие тоже прыгают.

   – Может, сильные переживания были? А?

   – Переживаний не было. У меня тогда тоже экзамены были. Некогда было насчет переживаний.

   Коля уныло закрыл блокнот. Газетный подвал с подписью «Ник. Баякин» таял.

   – Может, случаи какие были? – уже хмуро сказал он. – Не я же прыгал с парашютом, а вы.

   – А вы бы прыгали, товарищ, – виновато откликнулась Терентьева, – это же не страшно. А насчет случая – не помню. Вам исключительные нужны?

   – Исключительные.

   – Таких не было. Тяжелый был один. Вышла я на крыло, хочу прыгать и вдруг вспомнила, что ключ от комнаты с собой на аэродром увезла. Отец придет, а в комнату попасть нельзя.

   – Ну и что?

   – Ничего. Потом прыгнула.

   Коля вздохнул и встал.

   – Ну, прощайте. Может, фотография у вас есть?

   – Фотография? – Терентьева сконфуженно оглянулась. – Фотографии нет. А вам очень нужно? Погодите, я с удостоверения сдеру… Только вы мне потом верните…

   – Хорошо. Верну.

   Через два часа Коля Баякин сидел в редакции и с отчаянием в душе писал на маленьком листике:

   «У Терентьевой

   Мы застали знаменитую парашютистку товарища Терентьеву за подготовкой к экзамену по механике. Она была очень занята.

   По ее словам, дело обстояло так:

   – Я поднялась на аппарате. Потом вылезла на крыло. Ничего страшного не было. Потом прыгнула. Другие тоже прыгают, и ничего страшного нет.

   На этом мы расстались».

   К листку Коля прикрепил маленькую карточку с удостоверения, с которой смотрело улыбающееся, радостное, почти детское лицо, и понес редактору. Потом подумал, отдал материал секретарю и ушел домой.

   «Вот тебе и „Анат. Франс“, – грустно думал он, не откликаясь на соседкин стук. – Вот тебе и первое поручение… Провалился, как щенок… Снова садись, Ник. Баякин, на заметки о недозавозе маек…»

   Утром в газете заметка была напечатана. А вечером его вызвал главный редактор и, улыбнувшись, сказал:

   – Садитесь, Баякин. Курите? Курите. У меня было два очерка насчет Терентьевой. По шестьсот строк. С облаками, с птичками, с фокусами и без Терентьевой. Не уместилось и в шестьсот строк. А у вас она вся. Настоящая. Придется вам еще одно порученьице дать. Здорово пишете. Французским владеете? Нет? Жаль. Впрочем, с вами переводчик поедет. Встретите на границе французскую команду… В случае чего – телеграфом. Скажите, между прочим, Николаю Петровичу, чтобы «Линкольн» не отпускали, а то опоздаете на вокзал…

   Когда Коля уже сидел в автомобиле, переводчик спросил его:

   – А вы по-французски сами понимаете?

   – Нет, – рассеянно ответил Коля, – за последние два дня я что-то ничего не понимаю… А кажется – все так просто.

   1935