Случилось так, что Аллах внял мольбам госпожи Пуринене и в одно прекрасное утро вся полиция исчезла. Постовые, стоявшие на улицах, начальники районов и даже сам директор полиции - исчезли в неизвестном направлении, даже не оставив хотя бы самых запутанных следов о своем местопребывании.
Депутат Белинис сейчас же позвонил по телефону Пуринене.
- Сообщаю вам новость по вашему ведомству: полиция исчезла.
- Совсем? - обрадовалась г. Пуринене.
- Совсем. Осталось только здание четвертого района и рукав от полицейской шинели на Кейстучио.
- Ну, слава Марксу и пророкам его в Купишках и Бойсаголе! - облегченно вздохнула госпожа Пуринене. - Теперь можно дышать легче.
Три раза - по количеству томов "Капитала" - облегченно вздохнув, госпожа Пуринене вышла на улицу.
Моросило. По тротуарам текла жидкая грязь. Попав ногой в яму, госпожа Пуринене хмуро оглянулась и заворчала:
- Ни за чем не смотрят… Вот сказать кому следует - так чистили бы тротуары…
Позвонила к депутату Кайрису.
- Слушайте, Кайрис: необходимо внести запрос. Иду я по улице и вдруг попадаю ногой в яму…
- Одной ногой?
- Одной.
- Собственной?
- Собственной… Впрочем, я не уважаю права собственности. Считайте: арендованной.
- А на других улицах чисто?
- Чисто.
- Ну, тогда запрос вносить нельзя. Одна нога и одна улица, это для запроса мало. Если бы три ноги и три улицы, можно было бы запросить министра относительно подгнивания буржуазного строя…r - А что же делать?
- Обратитесь в район.
- Полиции нет. Я помолилась и Аллах ее убрал. Аллах и Маркс. Оба убрали.
Позвоните к Белинису.
Госпожа Пуринене позвонила Белинису. Рассказав, что с ней произошло, потребовала решительного ответа.
- Безусловно обратитесь в полицию. Нужно, чтоб смотрела.
- Да полиции-то нет… Я помолилась и…
- Ах, знаю, знаю… Ну, обратитесь в другое учреждение…
- Учреждение… Легко сказать - учреждение… А куда именно?
- Да что я вам, - адрес-календарь, что ли… Я депутат. Мало ли есть учреждений? Железнодорожная касса, почтово-телеграфное ведомство, социальное обеспечение…
Госпожа Пуринене повесила трубку и долго думала, куда бы позвонить. Позвонила в налоговый департамент - все-таки учреждение серьезное и строгое и не такое буржуазное - налоги и в социалистических странах полагаются.
Просьбу выслушали, но от прямого ответа уклонились.
- Насчет ям не интересуемся. А ежили имеете собственные ямы, эксплуатируете их и желаете уплатить налоги - пожалуйста…
Положение стало безвыходным. Запросила фракцию. Во фракции подумали и ответили.
- Не надейтесь на буржуазное общество. Наш девиз - самодеятельность.
- Самодеятельность?.. Так-так… Это что же, собственно, в данном случае: самой встать на углу и следить за порядком?
- Придется, пожалуй, так. Не мы Аллаху молились, а вы, не мы полицию в сейме съели, а вы, не мы будем стоять на углу, а вы…
- И буду, - рассердилась госпожа Пуринене, - и встану! Эх вы, мужчины…
Не прошло и двух часов, как в шлеме и с пистолетом на боку мадам Пуринене стояла на углу Лайсвес аллеи. Правда, было немножко холодно и непривычно в шинели, но мадам Пуринене - женщина с принципами и сознанием долга.
Собственно, все было бы не так страшно, но через полчаса классовое самосознание стало делать невероятные скачки, нарушать всю целостность марксистской системы.
Дело в том, что буржуазное общество не ставило сразу непреодолимые проблемы. Оно, в лице своих представителей, подходило к мадам Пуринене и все свои просьбы излагало в приемлемой форме.
- Мадам полицейская, извините за легкомыслие: который час?
Но с пролетарским элементом справиться было труднее. Первая же подвода уверенно стала взбираться с дороги на тротуар.
- Забыла, как в этих случаях говорят, - пронеслось в голове госпожи Пуринене, - кажется: куда прешь? Нет, это не демократично… Нужно как-нибудь торжественнее…
И она ласкающим слух голосом спросила:
- Quo vadis, ломовик?
Тот посмотрел, сплюнул и решительно въехал в дверь аптеки.
- Гражданин ломовик, - еще вежливее добавила госпожа Пуринене, - в аптеки въезд воспрещается…
- Так я же не надолго, - оправдался ломовик, - вот выставлю дверь и выеду…
- А как я тебя схвачу за шиворот, - бешено заявила г-жа Пуринене - ты у меня узнаешь…
- Ну, раз так, тогда другое дело, - вздохнул ломовик, - раз нельзя, значит нельзя… Ну, тпрррр. Вертай обратно…
К вечеру мадам Пуринене уже похлопывала рукавицами и втолковывала дворнику:
- Ты, брат, песком-то посыпай, а то, видишь, прохожий человек как муха падает…
- Да ежели некоторый человек и песку-то не стоит…
- Да ты, чай, не сахарным посыпать будешь…
- Да кому это надо-то…
- А ты у меня поговоришь еще… Как запишу вот тебя, да как доложу в районе…
- Бегу, бегу… Мадам, а такая сердитая…
- Это мне и в Сейме говорили… Нечего тут болтовню разводить…
Вернулась госпожа Пуринене домой поздно, легла спать, но уже в два часа ночи прислуга трясла ее за плечо:
- Барыня, а барыня… Вставайте… В седьмом номере пожарный скандалит…
- Оставь… Спать хочу…
- Да мне что… Вот только с Майронио прибежали - крыша на дому сползать стала…
Пришлось идти. Легла спать к утру, а в шесть часов прислуга снова топала ногами в спальне.
- Пожалуйте на дежурство, барыня… Я уж и шинельку почистила…
- Не пойду. На это полиция есть…
- Какая же нынче полиция, барыня. Отменили. Указ такой вышел…
- Позвони во фракцию… Скажи, что у барыни, мол, зубы болят и сегодня дежурить не будет… Поняла?
* * *
А вечером госпожа Пуринене достала портрет Маркса, поставила перед ним большую стеариновую свечу и тихо молилась:
- Оставь у себя полицию, но верни нам немножечко, чтобы я не попадала ногой в яму, чтобы ломовые не заезжали в аптеку, чтобы я могла спать, когда они дежурят, чтобы я читала книгу, а они мокли под дождем, и сделай, пожалуйста, так, чтобы только я ничего не видела… Ты же ведь знаешь, дорогой Маркс, как я не люблю полицию…
