Когда-то было очень популярным стихотворение К. Бальмонта:

         - Хочу быть дерзким, хочу быть смелым…

         Под его влиянием пьяные телеграфисты плотоядно приставали на дачах к престарелым вдовам, молодые люди гордо не платили карточных долгов, а один московский мужчина с большим капиталом и малыми умственными способностями даже сел во время ужина на широкое блюдо с заливным осетром и заявил, что если его и хотят выкинуть, то пусть выкидывают вместе с осетром, и с блюдом, и даже со сметанной подливкой:

          - Хочу быть дерзким, хочу быть смелым…

         Конечно, поэту Бальмонту такое увлечение выкинутым им лозунгом должно было доставлять не мало приятных минут. Но это увлечение вскоре вышло из моды.

         За квалификацию дерзости взялись мировые судьи, а за определение допустимости различных форм смелости - постовые полицейские. Зажженная поэтом дерзость обычно кончалась трехрублевым штрафом с заменой его арестом при полиции и блестящий лозунг немного потускнел.

         Стала тускнеть и слава самого поэта, который за резервами для поэтическаго вдохновения ударился в экзотику и поехал на Полинезийские острова, в Гаити, на Тонга Тонга, словом во все те места, где кольцо в ноздре, блестящий цветнокожий зад и раковина в ушах могли снова вдохнуть душу поэта утерянныя дерзания смелости.

         Посыпались книги экзотических напевов. Я хорошо помню такое стихотворение Бальмонта из этой эпохи экзотическаго вояжа:

         - Кенгуру бежала быстро,

         Я еще быстрей.

         Кенгуру был очень силен,

         А я его съел.

         Эти лозунги оказались уже менее заманчивыми и не нашлось из поклонников поэта ни одного из желающих откушать бегущаго Кенгуру, хотя бы во имя прошлых заслуг поэта.

         Поэт терял популярность. Терял довольно шумно - но это его частное дело.

         Приобретают популярность обыкновенно на людях, весело, бурно - как фейерверк зажигается она над темным озером, а теряют ее втихомолку, как последнюю монету, провалившуюся сквозь щель дыряваго пола.

         И никто Бальмонту не поставил бы это в упрек.

         Но популярность, как девственность - потерял ее, не возстановишь никакими патентованными средствами, даже при казенной помощи. Бальмонт этого не понял и начал возстанавливать популярность с развязностью пьяной девицы, неопытно играющей роль непорочной лилии.

         Одним словом Бальмонт приехал в Польшу. Для возстановления русской популярности это такое же удобное место, как ночной бар для лечения почек.

         Бывший русский - (есть теперь и такие титулы) - поэт повел себя так возмутительно, что ему пришлось сделать соответствующее замечание, как это делалось в прежних полпивных:

         - Конешно, и пальто у вас хорошее и в глазах образованность, а пиво лить в фисгармонию не полагается…

         Нам, на страницах нашей газеты, первым, кажется, пришлось упомянуть о безобразном низкопоклонстве г. Бальмонта. Затем заметка за заметкой и даже целыя статьи стали появляться в парижской русской прессе.

         И вот, наконец, берлинский "Руль" поместил письмо из Варшавы, в котором говорится о том, как г. Бальмонт вел себя в Вильно.

         А вел он себя так:

         "Если в Варшаве Бальмонт еще сдерживался, то в Вильне он окончательно погубил себя в глазах местных русских. Началось с того, что увидев на вокзале среди встречавших его лиц делегацию от местных русских организаций, он резко и удивленно спросил, откуда взялись в Вильне русские и, услышав, что в Вильне их как-никак довольно много, 10 тысяч человек по самым скромным подсчетам, при всех встретивших поляках бросил: "Ну и что? Ссоритесь, как и везде?" И с этими словами отвернулся, поставив русскую делегацию в тупик.

         На обед, данный в его честь местными польскими деятелями, были, конечно, приглашены представители местных русских организаций. Один из них воспользовался случаем для того, чтобы обратиться к Бальмонту и спросить его, не угодно ли ему будет посетить местное русское собрание и прочесть что-нибудь на русском языке. В ответ на это обращение Бальмонт намеренно громко и явно желая обратить на свои слова внимание окружающих, отчитал растерявшагося представителя русских организаций, завив, что он, Бальмонт, дескать, не понимает, как можно в Вильне выступать на русском языке".

         Дальнейших похождений г. Бальмонта описывать не будем, полагая, что вполне достаточно и этого. Тем более, что г. Бальмонт может на это горделиво ответить: - Хочу быть дерзким, хочу быть смелым…

         И даже продолжить:

         - Хочу быть дерзким,

         - Хочу быть смелым,

         Из сочных гроздей венки свивать,

         Хочу упиться роскошным телом,

         Хочу одежды с себя сорвать…

         Но это уже не частное дело К. Бальмонта, а общественное позорище. Если он хочет упиться роскошным телом, то он - хотя бы из газет - не может не знать какую часть тела ему подставляют для восторженнаго поцелуя, а что касается срывания одежд, то прозаически это просто называется распоясываньем - тем самым распоясываньем, после котораго многие перестают подавать руку.