Когда полковника спрашивали, откуда он родом, он морщился и старался сменить тему. Да и как ответить этим абсолютно штатским людям, просидевшим всю жизнь в своем болоте или на жердочке родного сарая.
И что вообще можно назвать Родиной? Большой или малой.
Говорят, что силы человеку дает его малая родина. Она питает его во время странствий по свету, не дает сбиться с пути, через тысячи дорог, больших и малых, в конце - концов, возвращает его домой – к началу пути. Поэтому и снится любому человеку двор, в котором он вырос, речушка в которой он купался в детстве, яблоки, за которыми он в детстве взбирался на деревья, слаще которых нигде и никогда не было.
Да. Он помнил и вспоминал часто: заросли лебеды на краю яблоневого сада в украинском городе Прилуки; рев тяжелых бомбардировщиков над головой; гарнизонную жизнь поселка Серышево в Амурской области, сопки, поросшие багульником в Забайкалье; тихую речушку со сказочным названием - Молочная в городе Мелитополе. Цветение акаций и саранок, розы и жарки – все это было воспоминаниями о Родине. Потому, что его родиной был Советский Союз. И с развалом державы, этой империи зла, как говорили некоторые, он потерял Родину. Но объяснять это ему не хотелось. Да и бесполезное это занятие – объяснять кому-то, что он служил великой державе. Не поймут. Эх, не поймут.
Поэтому и молчал он. Уволившись с военной службы, тихо и незаметно ходил на работу, устроившись вахтером в небольшую контору. Дети выросли и жили своей жизнью. Хороший дом, хорошая жена – что еще нужно, чтобы встретить старость – говорил Абдулла в фильме «Белое солнце пустыни». Этот фильм он любил. Всегда смотрели с удовольствием. А еще очень любил фильм «Весна на Заречной улице». И трудно ему было самому понять, за что он любит этот фильм о молодых запорожских сталеварах. То ли за искренность чувства, то ли всему виной была ностальгия по ушедшей молодости.
Казалось, все в его жизни состоялось. И полеты, и большая любовь, и карьера. Но, сняв погоны, он почувствовал какую-то пустоту, словно ушло из жизни, что-то очень важное. Вероятно, все в жизни имеет свой срок, свою вершину, перевалив через которую, неуклонно скатываешься вниз. Но если раньше за одной покоренной вершиной следовала другая, то теперь оставалось только сидеть и смотреть на то, как карабкаются к вершине другие. Но смотреть, честно говоря, было не на кого. Фирма, в которой работал полковник, занималась торговлей, и разговоры всех её сотрудников сводились к одному: урвать, продать, втюхать, получить доход. В конторе работал еще один мужичок того же возраста, но общаться с ровесником полковнику не хотелось. Более того, он относился к коллеге с плохо скрываемой брезгливостью. В то время, когда все нормальные мальчишки бредили космосом или авиацией, коллега учился в институте торговли – думал полковник. Общаться полковнику в конторе было не с кем.
Так он и маялся, не зная, куда преклонить голову. Жизнь текла бесцельная, однообразная и заполнить её было нечем. Однообразие происходящего вокруг полковника раздражало. Одно время он повадился, было в кафе «Жеклер». Так называли приятели вечерние посиделки в гаражах. Когда-то этот гаражный кооператив основали его сослуживцы по авиационной части и теперь так же, как и он, одурев от беcцельности этой спокойной жизни, от сварливых жен, коротали вечера в гаражах за распитием спиртосодержащей смеси. Пили и водку, и спирт и самогонку – что бог пошлет, и ругали вождей больших и малых, виновных в сегодняшнем состоянии страны. Но и это занятие полковнику скоро наскучило. Стало как-то противно.
В этих гаражных компаниях приятным было только одно: там тебя помнили и знали, как полковника и летчика. Всем же остальным не было дела до его прошлых заслуг.
Сегодня некому вспомнить, как когда-то он одним из первых осваивал полеты на максимальную продолжительность, как учил своих летчиков ходить на сверхмалой высоте над океаном, чтобы незамеченным подойти к американским авианосцам. А сегодня государственные мужи называют американцев партнерами и даже друзьями.
Дудки - говорил сам себе полковник. Пока существует разделение на государства – существуют геополитические интересы этих государств. Великая и сильная Россия им не нужна. Когда-нибудь наш опыт понадобится, да нас уже не будет.
А пока он продолжал ходить на работу, высиживал там положенные часы, это было хоть какое-то занятие. Раздражался и ворчал по пустякам на жену. А она говорила: Эх! Неприкаянный ты мой.
Почему неприкаянный, полковник не понимал, но и не спорил.
Однажды жене удалось получить путевку в санаторий. Санаторий этот был недалеко – каких-нибудь двести пятьдесят километров от дома. Это было даже удобно. Не смотря на свое постоянное раздражение и ворчание на жену, в её отсутствие полковник отчаянно скучал. Поэтому, отправив её отдыхать и лечиться, пообещал, что в ближайший выходной приедет навестить. Так и порешили.
Вечером, в пятницу, вернувшись с работы, он наскоро собрался и выехал. Шёл мелкий надоедливый дождик. Грибной – подумал полковник, и с удовольствием представил себе, как завтра утром они с женой отправятся по грибы. Дорога вывела его из города и, петляя среди сопок, повела дальше через заросли кедрача и сосен к перевалу. Он любил дальние поездки. Дорога успокаивала и чем-то напоминала работу в той, прошлой жизни. Только дороги в облаках не петляли, а вели четкими прямыми линиями от одного поворотного пункта к другому. Полковник включил радио и, слегка удивившись совпадению, следом за Сюткиным замурлыкал песню «Дорога в облаках». В это время, мелькнув в сумеречном вечернем свете его, обошла какая-то легковушка и устремилась по дороге вверх. Придурок – подумал полковник, кто же обгоняет на подъеме. В следующее мгновение он увидел, показавшийся из-за взгорка лесовоз, и почти лобовое столкновение с легковушкой. Лесовоз перевернулся, лег поперек дороги и, съезжая навстречу, стал рассыпать бревна. Вся прошлая жизнь и работа летчика подготовили полковника к подобным ситуациям. Он даже не испугался. Главное, резко не тормозить – скользкая дорога выбросит – подумал он – и, притормаживая, стал съезжать в кювет. Но, рассыпающиеся веером по дороге бревна не оставили ему шансов уйти от удара.
Свет погас, А потом вдруг резко закружилась темнота вокруг, и ему показалось, что он с грохотом летит куда-то по тоннелю. Куда? Я же не истребитель, летать вверх задницей, только успел подумать он. Вращение прекратилось, и он ворвался, влетел в какой-то незнакомый разноцветный мир. Полковник не понимал и не хотел понимать, где он. Он твердо знал, что, несмотря на красоту, разноцветье, обилие любимой им синевы вокруг, нужно вернуться на землю, домой. И он, словно в ночном кошмаре, пытался улететь обратно и не мог. Его окружили какие-то бестелесные тени. В каждой из них ему виделось что-то знакомое. Все они радостно приветствовали его. А он не хотел оставаться здесь. Поэтому метался то вправо, то влево, то, взлетая над этой толпой полупрозрачных, полузнакомых лиц, то, резко пикируя вниз. Наконец он устал и успокоился. Тогда тени повлекли его к воротам, которые стояли в пустоте разноцветных облаков. Створки ворот щелкнули, и полковник оказался лицом к лицу с человеком в кожаной летной куртке. Человек сидел в кресле, а на коленях у него лежал потертый кожаный шлем с очками. Такие шлемы носили пилоты в начале двадцатого века.
Ну что? Узнал меня? - сурово спросил человек. Полковник поднял глаза и замер. Ему хотелось что-то сказать, но он не мог. Язык прилип к гортани. Глаза человек в кресле притягивали. В них была боль, усталость и спокойная уверенность в себе. В них была доброта и воля. Такие глаза бывают у командиров, посылающих на смерть и взваливающих на себя всю тяжесть этого поступка, всю боль и ещё не пролитые слезы.
- Ты – Бог?
- Да. - Спокойно ответил человек.
- А почему……….
- Понимаю. Ты, вероятно, думал, что я старик в белых одеждах с нимбом над головой. Но каждый видит Бога по-своему. Ни лучше, ни хуже от этого я не становлюсь. Но перейдем к делу. Нам нужно решить, что делать с тобой. Ты – грешен. Но не более чем остальные. Главный же грех твой в том, что ты прожил жизнь и не понял своего предназначения. А помнишь, Я пытался остановить тебя и подсказать, как жить дальше?
- Не помню, - с трудом вытолкнул ответ полковник.
- Не помнишь? А ты вспомни, тот полет, еще в аэроклубе, на ЯК – 18.
Полковник вспомнил, как будучи зеленым курсантом аэроклуба, садился на брюхо с остановившемся двигателем на картофельном поле. Даже сегодня, спустя много лет, он почувствовал, как предательски заныло под ложечкой.
- Вспомнил? Вижу- вспомнил. А посадку в Спасске – Дальнем на одном двигателе? Помнишь? Ведь на разведку в океан ходили. Это дружок, было не просто везение. Это я тебя предостеречь хотел. Ты ведь жил, как все. Как все летал, как все умел расслабиться за водочкой. Но дано тебе было больше, чем всем. И в этом все дело. Ты давным-давно должен был свое предназначение понять. Чтоб жгло оно тебя, предназначение твое, не давало время на мелочь разменивать. До сих пор ты только собирал, а теперь раздавать пора. Все, дружок, все! В последний раз предупреждаю тебя. Больше разговоров и предупреждений не будет. Возвращайся и помни: каждый должен долг свой, свыше предначертанный исполнить. Иди!
- А как же…..- успел, было вымолвить полковник.
- Сам должен понять.
Тут вдруг померкла синева вокруг, и закружило полковника с грохотом по темному туннелю. А затем услышал он голоса и увидел склонившегося над ним человека в белом халате.
- Ну, порядок – сказал человек, - в себя приходит.
Как ни долго тянулось лечение, настал день выписки из больницы. Вышел полковник на улицу, и закружилась у него голова от сверкающего белого снега, яркого солнца и морозного воздуха. Чистый, белый снег в скверах и на улицах рождал желание забыть о мелких, ничтожных, обыденных делах. В первый же день после выписки попросил полковник отвести его в церковь. Совсем еще слабый, на плохо слушающихся ногах, подошел он к алтарю и долго смотрел на Богородицу, на лики святых. Поставил свечку за свое счастливое избавление от смерти и вернулся домой.
С этого дня засел полковник за книги по иконописи. Он и раньше немного рисовал, но не всерьез. А тут стал пробовать писать маслом темперой и через месяц принес отцу Василию в Знаменскую церковь свою первую икону. Отцу Василию икона понравилась, после чего определили полковника в иконописную мастерскую.
Вот так он и стал иконописцем. Только одну икону держал полковник дома и никому не показывал. На ней изображен был Иисус Христос в летной кожанке и потертом шлеме с очками, которые носили пилоты в начале двадцатого века.
Январь 2005г.
