Я вошел в ограду Знаменской церкви и сразу же увидел куст жасмина. Никогда раньше, в  Сибири я не видел  цветущий жасмин. Нежные белые  цветы с тонким ароматом вызывали у меня  ассоциацию с чеховскими рассказами. Основной мелодией в таких рассказах была светлая грусть. Вспомнилась история, которая начиналась с кустов жасмина.

Когда я учился на третьем курсе летного училища, учебный полк, в котором мы проходили летную практику, базировался в городе Мичуринске Тамбовской области. Это был маленький уютный провинциальный городок, пересечь который, в то время, можно было за полчаса. Городок стоял на реке Вороне, где когда-то Петр I собирался  строить свой флот. Но, передумал. Горожане  хорошо помнили этот несостоявшийся факт своей истории и очень им гордились, словно флот, на самом деле, был построен. А сегодня, изрядно обмелевшая, река Ворона, заросшая ивняком, тихо и скромно несла свои  воды мимо песчаных, солнечных отмелей и несбывшихся, не построенных верфей.

Однажды в выходной день мы – три курсанта отправились просто прогуляться по городу, и вышли к  небольшой церквушке. Рядом с церковью, как и положено, в России был погост. Первый же могильный холмик просто поразил наше воображение. Над ним  возвышался крест. На кресте была закреплена керамическая  табличка с надписью:

Поручик седьмого воздухоплавательного отряда

Козловский Иван Казимирович.

сентябрь 1917 года

На табличке не было ни даты рождения, ни точной  даты смерти. Рядом с могилой рос  раскидистый куст жасмина. Был июнь месяц. Жасмин уже зацвел, и его белые цветы казались крупными звездами на  темной зелени листвы.  Пряный, тонкий аромат цветов заставлял задуматься о бренности бытия, что было тогда вовсе  не свойственно  нам молодым и бесшабашным.

Каким он был этот незнакомый нам поручик Козловский? На чем он летал? На Фармане, Ньюпоре? А может, на аэростате. Это уже никто нам не мог рассказать. Но, главное, он был нашим собратом – авиатором. Он шел той же дорогой, что и мы. Так же высматривал свою тропинку среди облаков.

Ну, что, ребята?! – сказал Валерка Грачев, которого все называли Грачонком за небольшой рост, черные глаза и живость характера.

- Мы должны, что-то сделать для него, - он показал  на могилку

- Да, - протянул Руслан - закадычный друг Грачонка

- Завтра  же покрасим крест, уберем тут все.

Так и решили.

Мы покрасили крест голубой краской. Нам показалось, что другой цвет был бы просто неуместен. Привели в порядок могилку и взрыхлили землю под кустом жасмина.

А через несколько недель у Грачонка погиб отец.

Полковник Грачев был командиром нашего учебного полка. В молодости он, вероятно,  был хулиганом. Впрочем, кто из хороших летчиков не грешил этим в молодости. В зрелом возрасте  волевое  массивное лицо полковника только дерзким прищуром глаз выдавало лихого, напористого забияку, который не даст слабину ни себе, ни подчиненным, ни самой жизни. Как он учил летчиков! Командир в авиации – главный методист. Он должен был не только учить курсантов, но и учить летчиков – инструкторов, как научить летать этих больших детей, для которых самолет был пока ещё таким же средством развлечения, как велосипед или мотоцикл. Не даром инструктора говорили: « Из всех людей, только курсант не понимает, что на самолете можно разбиться».

Самолет, на котором мы летали на третьем курсе, назывался Ил-28. Это был дозвуковой, реактивный бомбардировщик,  принятый на вооружение, аж в 1949 году. Был он прост в эксплуатации и пилотировании. Несколько тяжел, инертен, как и положено бомбардировщику, но идеально  подходил, как переходный на другие типы боевых самолетов фронтовой и дальней авиации.

Прежде  чем получить допуск к самостоятельному полету, каждый курсант должен был пройти, своего рода, «чистилище». Ему  предстояло зайти на посадку и сесть на одном  двигателе, в то время, как второй двигатель после взлета выключался проверяющим. Двигатель выключался, по инструкции, после уборки шасси и закрылков, что происходило на высоте не менее двухсот метров.

Упражнение было сложным не только психологически, но и требовало серьезной физической подготовки. Дело в том, что после выключения одного из двух двигателей, возникал разворачивающий момент, который следовало парировать. Если этого не сделать, то самолет ложился на спину и двигатель бомбардировщика, не предназначенный для подобных эволюций, немедленно должен был заглохнуть. А высота двести метров позволяла успеть запустить двигатель в воздухе. Не буду утомлять вас подробностями того, как летчик парирует этот разворачивающий момент. Достаточно будет сказать, что в авиации это называется: дать ногу, то есть нажать на педаль противоположную  выключенному двигателю и держать, держать … Физическая нагрузка на эту ногу бывает столь велика, что  за  десять – одиннадцать минут полета по кругу, курсант становился мокрым, как мышь.

Но, что делать? Таковы были правила игры. Летчик должен быть готов к любым неожиданностям в воздухе. Далеко не все проходили это испытание с первого раза. И тогда летчики-инструктора терпеливо отрабатывали с нами последовательность  работы, в кабине, доводя до автоматизма действия курсанта.

Следует сказать, что каждый курсант, зная какое ему  предстоит испытание, ждал от  проверяющего каверзы с выключением двигателя после уборки шасси и закрылков. Возможно, поэтому полковник Грачев выключал двигатель,  усиливая эффект внезапности, в процессе уборки закрылков, когда курсант снимал руку с рычагов управления двигателем.

  Для некоторых из нас эти мгновения решали судьбу – быть или не быть летчиком. Я сам видел: вся эскадрилья дружно встала, с ужасом наблюдая, как самолет, после выключения двигателя, вдруг резко клюнув  носом, стал снижаться со скольжением, а затем, чуть не касаясь фюзеляжем верхушек деревьев, перешёл в горизонтальный  полет и медленно, медленно стал набирать высоту.

Уф!  Выдохнули все. Теперь летать будет. Все знали, что после Грачевских проверок курсант становился летчиком. В авиации есть грубая, но точная поговорка о плохих летчиках: «Когда он садится, все встают, дружно хватаясь за яйца». О тех, кого  выпускал в самостоятельный полет Грачев, так сказать было нельзя. Они были готовы ко всему.

Эти мгновения эффекта внезапности решили судьбу полковника и курсанта, которому он должен был дать допуск к самостоятельному вылету.

В этот день Вениамин Дмитриевич Грачев должен был лететь с курсантом Шмыковым.

Невзрачный курсант с испуганными глазами, видимо так волновался, что Грачев хлопнул его по плечу и спросил: «Откуда родом, сынок? – Тамбовский – еле произнес курсант.

- Как говорят в Тамбове? Не боись! Все будет нормально.

Они взлетели и Грачев, верный себе, выключил правый двигатель, как только курсант начал уборку закрылков, сняв руку с рычага управления двигателем.  Самолет вздрогнул и, опуская нос, стал крениться вправо. В это время курсант Шмыков с перепугу дал  вместо левой правую ногу. Самолет лег на спину. Второй двигатель заглох. Высоты для запуска двигателей хватило, но не хватило на то, чтобы вывести их с минимальных оборотов на режим  необходимый для набора высоты.

Единственное, что успел сделать Грачев, это положить  падающий самолет на кучу шлака во дворе локомотивного депо.

Даже на этот шаг требовалось и мастерство и мужество. Шлак не смягчил удар и не уберег их жизни.

Я не хочу рассказывать о том, как полк  пережил гибель своего командира, как  проводилось расследование причин катастрофы. Почему опытный инструктор не упредил ошибку курсанта? Синхронно ли сработала механизация крыла? Таких вопросов без ответа осталось много.  Возможно, причин гибели летчиков было несколько. Но этого мы уже не узнаем никогда.

Через год Грачонок посадил на могиле отца куст жасмина.

Небольшие белые цветы с легким, изящным запахом мало соответствовали характеру полковника, но они создавали мелодию грусти по сильному и мужественному человеку, дарившему крылья многим поколениям летчиков, нашедшему свою дорогу в облаках.

Вот такую историю напомнил мне куст жасмина у Знаменской церкви.

март 2005г.