Der jungere уланы
Сидят mit offenem рот
И слушают, как Брайтман
Про бой на юге врет
И учит for dem схваткой
Молитву сотворить,
А заодно и шнапса
Как следует хватить
Баллады Ганса Брайтмана
- Матерь божья, заступница, ну какого черта нас занесло в эту глушь и до каких пор нам тут торчать? Ответьте мне, сэр.
Говорил Малвени. Время действия - час ночи, июньской, удушливожаркой, место действия - главные ворота форта Амары, самого унылого и безотрадного форта во всей Индии. Почему в это время там оказался я - касается только сержанта Макграта и караульных.
-Подумаешь, спать охота!-продолжал Малвени. - Чего караульным сделается? Простоят до смены, не сахарные.
Малвени был гол до пояса, с Лиройда, лежавшего на соседней койке, струйками стекала вода, которой только что окатил его из меха Ортерис, облаченный в белые подштанники; четвертый рядовой, лежа с открытым ртом под ярким светом большого фонаря, беспокойно бормотал что-то во сне. Жара под кирпичной аркой стояла ужасающая.
- Хуже ночи не припомню. Ей-богу! Ад на землю выволокли, что ли? - проворчал Малвени.
Раскаленный ветер, словно морская волна, прорвался в ворота; Ортерис выругался.
- Полегчало тебе малость, Джок? - спросил он Лиройда.-Ты зажми голову между колен. Сразу все как рукой снимет.
- Ох, отстань. Отстань, и так у меня сердце сейчас наружу выскочит. Ох, дайте мне сдохнуть, сдохнуть бы! - простонал великан йоркширец, который, как все крупные, полнокровные люди, особенно тяжко переносил жару.
Спавший под фонарем на мгновение проснулся и приподнялся на локте.
- Так подыхай, и будь ты проклят! - произнес он. - Я и сам проклят - и умереть не могу!
- Кто это? - прошептал я, так как голос показался мне незнакомым.
- Чистокровный джентльмен, - ответил Малвени.-В первый год побыл капралом, на другой - сержантом. К офицерскому чину так и рвется, но пьет, как рыба. Помяните мое слово, он отправится на тот свет еще до наступления холодов. Вот так, глядите!
Он скинул с ноги сапог и дотронулся голым пальцем до спускового крючка своего "Мартини". Ортерис неправильно истолковал его движение, и в следующую секунду винтовка отлетела в сторону, а Ортерис встал перед ним, сверкая глазами.
- Ты что? - возмущенно сказал Ортерис - Ты что? Мы-то без тебя что делать будем?
- Спокойней, малыш, - ответил Малвени, мягко отстраняя его - Не собираюсь я ничего такого делать и не соберусь, пока Дайна Шедд жива. Просто я показывал кое-что.
Лиройд, скорчившийся на койке, застонал, а джентльмен-рядовой вздохнул во сне. Ортерис взял протянутый Малвени кисет, и мы втроем степенно и молча задымили, а тем временем перед нами на гласисе, как черти, крутились пыльные вихри и мели раскаленную равнину.
- Стаканчик? - спросил Ортерис, отирая лоб.
- Не мучь ты людей разговорами про выпивку, - проворчал Малвени, а то как загоню тебя в ствол да садану в воздух - будешь знать
Ортерис хмыкнул и извлек из ниши на веранде шесть бутылок имбирного пива.
- Ах ты Макьявел, где ты это раздобыл9 - с восхищением спросил Малвени - Не базарное, сразу видно.
- А ты почем знаешь, какое пойло потребляют офицеры? - отозвался Ортерис - Ты что, буфетчик?
- Погоди, сынок, ты еще когда-нибудь угодишь под военный суд,- сказал с укоризной Малвени,- но так и быть,- он откупорил бутылку,- на сей раз я насчет тебя не доложу. Офицерские харчи еще никому не вредили, а выпивка и подавно. За удачу! Война сейчас или не война... Впрочем, времечко и впрямь поганое. Итак, за войну! - Он поднял бутылку с безобидным пойлом и помахал на все четыре стороны - За войну, будь она проклята! Север, восток, юг и запад! Джок, трясогузка несчастная, иди сюда, выпей!
Но Лиройд, совершенно потерявший голову от страха перед смертью, которую предвещали вздувшиеся у него на шее вены, призывал создателя разом покончить с ним и в промежутках хватал ртом воздух. Ортерис вторично окатил его водой, и великан немного ожил.
- Ох, не знаю, выживу ли я! Да и чего ради жить-то? Послушайте, ребята! Я устал, до смерти устал. Кости - и те у меня размякли. Ох, дайте околеть!
Под сводом кирпичной арки прерывистый шепот Лиройда отдавался гулким эхом. Малвени беспомощно взглянул на меня, но я-то помнил, как однажды, в трудный-претрудный день на берегу реки Кхеми, вконец отчаявшийся Ортерис чуть не сошел с ума и как умело изгнал духа безумия чародей Малвени.
- Говорите же, Теренс, - сказал я, - не то Лиройд у нас совсем взбесится, а это будет почище, чем с Ортерисом. Говорите! На ваш голос он отзовется.
Ортерис предусмотрительно побросал винтовки караульных на койку Малвени, а тот повысил голос, как будто уже давно рассказывал одну из своих историй, и, повернувшись ко мне, произнес:
Ваша правда, сэр, хоть в казармах, хоть за их стенами, ирландцы - это сущие дьяволы. В таком полку служить впору лишь здоровым парням с кулаками, как у чемпионов. Беззаконие в ирландском полку - хуже, чем в Содоме, а уж какую резню устраивают эти отпетые, остервенелые разбойники на поле боя!.. Мой первый полк был ирландский - сплошные фении и бунтовщики до мозга костей, но за Вдову дрались, кстати, лучше всех они, мятежники-ирландцы. Черные тайронцы. Слыхали о таких, сэр?
Слыхал ли я! Я знал, что полк этот - редкая коллекция отъявленных мерзавцев, похитителей собак и кур, мародеров и при этом самых отчаянных сорвиголов во всей армии. Пол-Европы и пол-Азии имели все основания помнить черных тайронцев - да сопутствует удача их истрепанным знаменам, как им всегда сопутствовала слава!
Ух и ребята же были - кипяток с уксусом! Я и сам как-то раз погорячился - раскроил одному парню череп пряжкой и после некоторых неприятностей, каких - распространяться не буду, попал в Старый полк и принес с собой репутацию молодца, который умеет за себя постоять.
Но, как я вам уже докладывал, в один прекрасный день мне опять довелось повстречаться с черными тайронцами, как раз когда они нужны были позарез. Ортерис, сынок, как называлось то место, куда послали одну роту наших и одну роту тайронцев, чтобы мы обошли гору, спустились вниз и малость проучили патанов? Это было после Газни.
- Не знаю, как называли его окаянные патаны, а мы прозвали его Театром Сильвера. Неужто сам не помнишь?
- Верно, верно. Театр Сильвера, ущелье между двумя горами, узкое, как талия у девчонки, а темно там было, как в колодце. Патанов там было видимо-невидимо, и величали они себя, по своему нахальству, ни больше ни меньше как резерв. Помнится, наши шотландцы и отряды гуркхов прижали патанские полки. Шотландцы и гуркхи неразлучны, как близнецы, даром что непохожи. И напиваются вместе, когда господь сподобит. Так вот, роте Старого полка и роте тайронцев приказали обойти гору и выбить оттуда патанский резерв. Офицеров у нас не хватало - дрисентерия началась, а они не берегутся, нам и дали на роту только одного офицера, но зато он был не промах - пальца в рот не клади.
- Как его звали? - спросил я.
- Капитан 0\'Нил, Старый Крюк, помните, я еще вам рассказывал про то, как он воевал в Бирме. Ха! Вот эго был парень! Тайронцев же вел молоденький офицерик, но кто кем командовал, это вы еще увидите. Влезли мы с тайронцами на гору по разные стороны ущелья и видим внизу кишит этот поганый резерв, как крысы в яме. "Не робей, ребята,- говорит Крюк, он всегда заботился о нас, как мать родная - А ну-ка, спустите на них несколько камушков покрупнее вместо визитных карточек". Скатили мы десяток-другой валунов, и патаны заорали, но тут вдруг офицерик тайронцев как взвизгнет с той стороны ущелья "Какого черта вы делаете? Вы моим солдатам все удовольствие испортите! Не видите, как они в бой рвутся?" "Ишь какой горячий выискался! - говорит Крюк - Ладно, отставить камни, ребята. Валяйте вниз и задайте им перцу!" - "Как бы самим не поперхнуться", тихонько сказал кто-то позади меня. Но Крюк услышал "А ты не разевай пасть",-говорит он со смешком, и мы посыпались вниз. Лиройда-то с нами в ту пору не было, он, конечно, в лазарете отлеживался.
- Вранье! - оскорбился Лиройд, придвигаясь с койкой поближе - Я же там вот это заработал, сам знаешь, Малвени. - Он поднял руку, и от правой подмышки через заросли на его груди побежала наискось тонкая белая полоса, кончавшаяся где-то у четвертого ребра слева
- Видно, старею, голова слабеет, - невозмутимо сказал Малвени - Конечно, ты был с нами. Что это мне взбрело! В лазареге валялся совсем другой парень. Значит, ты помнишь, Джок, как мы и тайронцы с треском столкнулись на дне ущелья и увязли в толпе патанов ни туда ни сюда.
- Еще бы не помнить! И давка же была! Меня так зажали, что чуть кишки не выдавили. Ортерис меланхолически погладил себя по животу.
- Да, коротышкам тогда пришлось туго, но один коротышка, - Малвени опустил руку на плечо Ортерису, - спас мне жизнь. Мы там прочно застряли - патаны и не думают отступать, и мы не можем. Мы же их выбить должны. А самое главное - как сцепились мы с патанами с разбегу, так и деремся врукопашную, а стрелять - никто не стреляет. В лучшем случае нож или штык в ход пустишь, да не всякий раз руку высвободишь. Мы напираем на них грудью, а тайронцы сзади орут, как шальные, сперва я никак не мог взять в толк, чего они беснуются, но позже смекнул, и патаны тоже.
"Обхватывай их ногами!" - с хохотом рычит Крюк, когда бежать дальше стало некуда и мы остановились, а сам обхватывает здоровенного волосатого патана. Им и не терпится друг друга прикончить, и двинуться не могут.
"В охапку!" - орет Крюк, а тайронцы сзади пуще прежнего напирают. "И бей через плечо!" - кричит какой-то сержант у него из-за спины. Тут вижу - мелькнул над ухом Крюка тесак, как змеиный язык, и патан рухнул с перерезанным кадыком, словно боров на Дромейской ярмарке. "Спасибо, приятель, хорошо меня охраняют, - говорит Крюк, не моргнув глазом,- кстати, и местечко для меня освободилось". И, подмяв патана под себя, встал на его место. А тот, пока перед смертью корчился, успел Крюку откусить каблук. "Давай, ребята, нажимай! - кричит Крюк. - Нажимай, не рассыплетесь! Самому, что ли, вас тащить прикажете?"
Вот мы и нажали: кто лягает, кто пихает, кто ругается. А трава скользкая, ноги разъезжаются, и упаси тебя бог свалиться, если стоишь в первом ряду!
- Случалось вам толкаться у входа в партер театра Виктории, когда все билеты проданы? - перебил его Ортерис. - Так тут было еще хужеони наседают на нас, а мы не поддаемся. У меня так в глазах было темно.
- Это ты верно говоришь, сынок. Я держал малыша между колен, но он тыкал штыком во все стороны, вслепую, пыхтя, как зверь. Наш Ортерис - сущий дьявол в таких делах. Разве не так? - Малвени явно подтрунивал.
- Смейся, смейся! - отозвался тот. - Я знаю, что толку от меня тогда было мало, зато уж когда мы открыли огонь с левого фланга, тут я им задал жару. Да! - заключил он, стукнув кулаком по койке. - Кто ростом не вышел, тому штыком работать - все равно что удочкой махать! Терпеть не могу, когда такая каша заваривается, что когти да кулаки в ход пускать приходится. Нет, вы мне дайте винтовку с притертым затвором да патроны, которые полежали с годик, чтоб порох как следует просох, да поставьте меня так, чтоб на меня не наступил такой медведь, как ты, так тут я с божьей помощью пять раз из семи выбью с восьмисот шагов. Хочешь, попробуем, ирландская туша?
- Отвяжись ты, оса ты этакая. Я тебя за работой видел. А по мне, самое милое дело штык: вогнал поглубже да повернул раза два - и пусть потом выздоравливает.
- К черту штык, - проговорил Лиройд, который внимательно прислушивался.- Гляньте-ка! - Схватив винтовку чуть пониже мушки, он взмахнул ею с такой легкостью, с какой иной действует ножом.
- Этак-то лучше всего, - кротко добавил он, - хочешь - размозжишь человеку рожу, а закроется - руку сломаешь. Это, понятно, не по уставу. Но все равно - мне подавайте приклад.
- Здесь как в любви - каждый на свой лад, - рассудительно заметил Малвени. - Либо приклад, либо штык, либо пуля - кому что нравится. Так вот, как я уже, значит, говорил, стоим мы, пыхтим друг другу прямо в морду и ругаемся на чем свет. Ортерис - тот честит свою мать, зачем она его на три дюйма длиннее не сделала. Вдруг он мне говорит "Пригнись, дубина, я у тебя через плечо вон того сниму!" - "Да ты мне башку разнесешь, - говорю я и подымаю руку, - пролезай под мышкой, клоп ты кровожадный, говорю, только не продырявь меня, а то я тебе уши оборву". Чем ты угосгил того патана, что насел на меня, когда я ни рукой, ни ногой двинуть не мог? Пулей или штыком?
- Штыком,- ответил Ортерис,- снизу вверх под ребро. Он тут же растянулся. Твое счастье, что так вышло.
Верно, сынок! Давка эта, значит, тянулась добрых минут пять, потом - патаны назад, а мы за ними. Помню, мне страх не хотелось, чтоб Дайна вдовой осталась. Покрошили мы немного патанов и опять застряли. А тайронцы сзади и собаками-то нас обзывают и трусами - на все корки честят за то, что загораживаем им дорогу "Чею им не терпится? - думаю - Ведь по всему видно, хватит и на их долю" Тут за мной кто-то пищит, жалостно этак. "Пропусти, дай мне до них добраться! Ради девы Марии, подвинься, дылда, ну что тебе стоит?" - "Куда тебя несет? На тот свет еще успеешь", - говорю я, не поворачивая головы, не до того было клинки плясали у нас перед носом, как солнце на заливе Донегол в ветреный день. "Видишь, сколько наших положили,-отвечает он и прямо втискивается мне в бок, - а они еще вчера были живехоньки Вот и я Тима Кулана не уберег, а он мне двоюродным братом приходится! Пусти, говорит, пусти, а то я тебя самого проткну!" - "Ну,- думаю,- уж коли тайронцы потеряли много своих, не завидую я сегодня патанам". Тут-то я и смекнул, отчего ирландцы за спиной у нас так беснуются.
Я посторонился, тайронец как ринется вперед, отводя назад штык, как косарь косу, и свалил патана с ног ударом под самый ремень, так что штык о пряжку сломался.
"Ну, теперь Тим Кулан может спать спокойно", - говорит он, ухмыляясь. И тут же валится с раскроенным черепом, ухмыляясь уже двумя потовинками рта.
А тайронцы все напирают да напирают, наши ребята с ними переругиваются, и Крюк идет впереди всех - в правой руке его сабля работает, как ручка насоса, а в левой револьвер фырчит, как кошка. Но опять-таки удивительное дело: никакого грохога, как это в бою бывает. Все как во сне, вот только мертвецы-то настоящие.
Пропустил я ирландца вперед, и так у меня в нутре муторно сделалось. Меня всегда в деле, прошу прощения, сэр, позывает на рвоту. "Пустите, ребята,- говорю я, попятившись,- меня сейчас наизнанку вывернет!" И поверите ли, они без единою слова расступились, а ведь самому дьяволу не уступили бы дорогу. Выбрался я на чистое место, и меня, прошу прощения, сэр, немилосердно вырвало, накануне я здорово выпил.
Вижу, в сторонке лежит молоденький офицерик, а на нем сидит сержант из тайронцев. Тот самый офицерик, который камни сбрасывать Крюку помешал. Хорошенький такой мальчик, и ротик у нею свеженький, как роза, а оттуда вместо росы прямо-таки трехлинейные ругательства вылетают!
"Кто это там под тобой!" - спрашиваю я сержанта - "Да вот пришлось одному петушку ее величества шпоры поприжать, - отвечает он.- Грозится меня под военный суд закатать". - "Пусти! - кричит офицерик.- Пусти, я должен командовать своими людьми!" - разумея тайронцев, которыми никто отродясь не мог командовать, даже сам дьявол, если б его к ним офицером назначили.
"Моя мать в Клонмеле у его отца корм для коровы покупает,- говорит сержант, который сидит на мальчике. - Так неужели я явлюсь к его матери и скажу, что дал ему погибнуть зазря? Лежи ты, порох, успеешь меня потом под суд отдать".- "Правильно,- говорю я,- из таких вот и выходят генералы, а ваше дело их беречь. Чего вы хотите, сэр?" - осведомился я вежливо так. "Убивать этих голодранцев, убивать!" - пищит, а у самого в большущих синих глазах слезы стоят. "Интересно, как вы это будете делать? - говорю я.-Револьвер для вас-как пугач для ребенка: шуму много, а толку мало. С вашей большой красивой саблей вам не совладать - у вас рука дрожит, как осиновый лист. Лежите лучше тихо да подрастайте", - говорю я ему. "Марш к своей роте, наглец", - отвечает он. "Все в свое время, говорю, сперва я попью".
Тут подходит Крюк, лицо у него все в синяках - там, конечно, где кровью не выпачкано. "Воды!-говорит. - Подыхаю от жажды! Ну и жарко!"
Выпил он полмеха, а остальное плеснул себе за пазуху и вода прямо-таки зашипела на его волосатой шкуре. Тут он замечает офицерика под сержантом. "Это еще что такое?" - спрашивает он. "Мятеж, сэр",- отвечает сержант, а офицерик начинает жалобным голоском упрашивать Крюка, чтобы он его вызволил. Но Крюка черта с два разжалобишь. "Держите его крепче,- говорит он,- сегодня младенцам тут делать нечего. А пока что,- говорит, - я конфискую у вас ваш изящный пульверизатор, а то мой револьвер мне все руки запакостил!"
И в самом деле, большой и указательный пальцы у него совсем почернели от пороха. Так он и забрал у офицерика его револьвер. Хотите верьте, сэр, хотите нет, но в бою случается много такого, о чем потом в донесениях помалкивают.
"Пошли, Малвени, - говорит Крюк,-мы ему не военный суд".
И мы с ним опять лезем в самую кашу. Патаны все еще держатся. Но уже порядком поредели, потому как тайронцы то и дело вспоминают Тима Кулана.
Крюк выбирается из гущи свалки и ну шарить по сторонам глазами. "В чем дело, сэр,- спрашиваю я,- чем я могу служить?" - "Где горнист?" - спрашивает он. Ныряю я обратно в толпу (а наши тем временем переводят дух за спиной тайронцев, пока те дерутся как одержимые) и натыкаюсь на горниста Фрина - мальчишка орудует штыком, как большой. "Тебе за что, щенок, платят - за баловство? - говорю я, хватая его за шиворот. - Пошел отсюда, делай, что положено", - говорю, а мальчишка артачится. "Я уже одного прикончил, - говорит он, ухмыляясь, - такой же был верзила, как ты, и образина такая же. Пусти, я еще хочу".
Не понравился мне такой оскорбительный разговор, сую я горниста под мышку и тащу к Крюку, а тот за боем наблюдает. Крюк мальчишку отлупил так, что тот заревел, однако сам Крюк молчит.
Патаны отступать начали, и тут наши как заорут!
"Развернутым строем - марш! - кричит Крюк. - Играй атаку, парень, играй во славу британской армии!"
Мальчишка и ну дуть, как тайфун. Патаны дрогнули, а мы с тайронцами развернулись, и тут я понял, что все прежнее - были цветочки. Ягодки пошли только теперь. Мы оттеснили их туда, где лощина была пошире, рассыпались цепью да как погоним их! Ох, до чего ж было здорово, все как по маслу пошло! Сержанты бегут на флангах, перекликаются между собой, а наша цепь, хоть и поредела, так и косит патанов беглым огнем. Где ущелье пошире, мы развертываемся, где поуже - смыкаемся, как дамский веер, а в самом конце патаны попытались удержаться, так мы смели их огнем - патронов-то у нас хватало, сначала мы ведь врукопашную дрались.
- Малвени один не меньше тридцати штук истратил, пока мы по ущелью бежали,- заметил Ортерис.- Чистая была работа. Стрелять-то он ловок. Хоть дай ему белый платочек в руку да розовые шелковые носочки надень - и тех бы не перепачкал!
- За милю было слышно, как тайронцы вопят, - продолжал Малвени, - сержантам никак их унять не удавалось. Они прямо обезумели, одно слово - обезумели! Когда мы очистили лощину и наступила тишина, наш Крюк сел и закрыл лицо руками. Теперь, когда мы опомнились, каждый стал самим собой; уж вы поверьте, в такие минуты человек весь наружу бывает.
"Эх, ребята, ребята! - бормочет Крюк, - Не ввяжись мы в рукопашную, уцелел бы кое-кто получше меня". Посмотрел он на трупы наших и замолчал.
"Бросьте, капитан, - говорит один из тайронцев, подходя к нам, а рот у него рассечен так, что родная мать не узнает, и кровь хлещет, как фонтан из кита. - Бросьте, капитан, - говорит он подходя,-конечно, кое-кого в партере задело, так зато галерка спектаклем довольна осталась".
И тут я узнал этого парня - он был портовый грузчик из Дублина, из тех молодчиков, которые заставили раньше времени поседеть арендатора Театра Сильвера, посдирав обивку со скамей и побросав ее в партер. Вот я и дал ему понять, что помню его с тех пор, как сам был тайронцем, когда полк стоял в Дублине. "Не знаю уж, кто в тот раз буянил, - шепнул я, - мне на это плевать, но тебя я сразу узнал, Тим Келли".- "Да ну? - говорит он,- Ты тоже там был? Давай-ка назовем ущелье Театром Сильвера".
Половина тайронцев, помнивших про театр в Дублине, подхватила это название, так и пошло - ущелье прозвали Театром Сильвера.
Офицерик тайронцев дрожал и плакал. О военном суде, которым он грозился, он и не заикался, ему было не до того.
"Потом вы еще спасибо скажете, - спокойно говорит Крюк, - что вам не дали погубить себя забавы ради".-"Я опозорен!"-рыдает офицерик. Тут сержант, который раньше сидел на нем, а теперь стоял перед ним навытяжку, держа руку под козырек, говорит: "Сажайте меня под арест, коли вам угодно, сэр, но, клянусь душой, я снова сделаю то же самое, только бы не видеть лица вашей матушки, если вас, не дай бог, убьют".
Но мальчик все плакал, да так горько, будто у него сердце разрывалось.
Тут подходит еще один тайронец, весь в дурмане боя.
- В чем-чем, Малвени?
- В дурмане, сэр; знаете, бой - все равно как любовь, на всех по-разному действует. Меня, к примеру, всегда рвет, ничего не могу поделать. Ортерис - тот бранится, не переставая, а Лиройд распевает во всю глотку, когда головы людям прошибает. Жестокая бестия, этот Джок Лиройд. Новобранцы - те либо нюни распускают, либо совсем ума лишаются и звереют - любого рады зарезать. А некоторые словно пьянеют. Так и тот тайронец. Он шатался, глаза у него помутнели, дышал он так, что за двадцать ярдов было слышно. Заприметил он офицерика, подходит к нему и говорит, еле языком ворочая: "Натаскивать щенка надо! К крови приучать!" Сказав это, взмахнул руками, закружился волчком на месте и грохнулся к нашим ногам мертвый, как патан, а ведь на нем ни единой царапины не было. Поговаривали, что у него худое сердце, но все равно странно.
Потом мы пошли разыскивать своих мертвецов - не оставлять же их патанам, и тут, пробираясь среди язычников, мы чуть не потеряли нашего офицерика. Он дал попить одному из этих мерзавцев, а потом вздумал усадить его поудобнее спиной к скале.
"Осторожней, сэр,- говорю я ему,- раненый патан опаснее здоровою".
И поверите ли, только я успел это вымолвить, как раненый выстрелил прямо в офицерика, так что шлем у того разлетелся вдребезги. Я трахнул патана прикладом по башке и вырвал у него револьвер. Офицерик весь побелел - было отчего: ему спалило половину волос на голове.
"Я ведь говорил вам, сэр",- упрекнул я его, и уж после, если ему приходило в голову помочь какому-нибудь пагану, я стоял рядом, приставив тому дуло винтовки к уху. Так что им оставалось только ругаться. Тайронцы ворчали, как собаки, у которых отняли кость.- они насмотрелись на трупы товарищей, и им не терпелось перебить всех раненых патанов. Но Крюк объявил, что спустит шкуру со всякого, кто ослушается. Правда, тайронцы все равно взбеленились. И неудивительно - все-таки они впервые видели трупы своих. А это зрелище жуткое! Когда мне в первый раз довелось это видеть, я и гроша бы не дал ни за одного человека к северу от Хайбера - ни за мужчину, ни за женщину, женщины - те всегда в потемках на нас нападали. Брр!
Ну, похоронили мы наших мертвецов, подобрали раненых, вылезли на склон и увидели, как шотландцы и гуркхи расправляются с остатками патанов. Похожи мы тогда были не на солдат, а на шайку отъявленных разбойников: на лицах корка - запекшаяся кровь пополам с пылью, в корке борозды от пота, штыки в чехлах на живот сползли, как мясницкие ножи, и на каждом из нас какая-нибудь да отметина.
В это время подъезжает верхом штабной офицер, чистенький, как винтовка со склада, и говорит: "Это что за пугала?" -"Рота черных тайронцев и одна рота Старого ее величества полка", вежливо отвечает Крюк, неодобрительно поглядывая на штабного. "Вот как! - говорит штабной офицер.-Ну, и выбили вы этот патанский резерв?" - "Нет!" - отвечает Крюк, а тайронцы гогочут. "Черт побери, что же вы с ним сделали?" - "Мы его перебили", - буркнул Крюк и повел нас дальше, но тайронец Туми успел-таки брякнуть во всеуслышание утробным голосом: "И чего этот бесхвостый попугай загораживает дорогу тем, кто получше его?"
Штабной позеленел, но Туми тут же вогнал его в краску, пропищав жеманным голоском: "Поцелуйте меня, душка майор, мой муж на войне, я совсем одна".
Штабной ускакал, гляжу - у Крюка от смеха плечи трясутся.
Капрал принялся было распекать Туми.
"Отвяжись, - огрызнулся Туми, не моргнув глазом, - я у этого денщиком служил, пока он не женился; вам-то невдомек, а он знает, про что я говорил. Великое дело пожить в хорошем обществе". Помнишь Туми, Ортерис?
- А как же! Он через неделю в лазарете помер, я-то знаю - половину его добра сам купил, а потом еще...
- Караул, на выход!
Было четыре утра, явилась смена.
- Сейчас я вам достану двуколку, сэр, - сказал мне Малвени, торопливо надевая свое снаряжение,- Пойдем наверх в форт, пошарим в конюшнях Макграта.
Сдав караул, три солдата и я направились к купальне в обход главного бастиона, и даже Лиройд дорогой разговорился. Ортерис заглянул в ров, потом перевел глаза на равнину.
- "Эх, надоело Мери ждать, Мери ждать", - замурлыкал он. - И всетаки хорошо бы, пока голова цела, отправить на тот свет еще хоть парочку треклятых патанов. Война! Война, черт бы ее побрал! Север, восток, юг и запад!
- Аминь! - заключил Лиройд.
- Это что? - Малвени вдруг остановился у какого-то предмета, белевшего подле старой караульной будки. Он наклонился и тронул белое пятно.
- Да это Нора! Нора Мактэггарт! Нонни, голубка, что ты тут делаешь в такое время? Почему ты не в постели с мамой?
Двухлетняя дочка сержанта Мактэггарта, должно быть, ушла из дому в поисках прохлады и добралась до крепостного вала. Ночная рубашонка задралась ей на шею, девочка стонала во сне.
- Надо же, - сказал Малвени, - вот бедняжка. Вы только посмотрите, вся кожа в сыпи, а кожа такая нежная. Нам в такой зной и то тяжело, а каково детишкам? Проснись, Нонни, мама с ума сойдет от беспокойства. Черт подери, ребенок мог свалиться в ров!
Начало светать. Малвени поднял девочку и посадил к себе на плечо, ее светлые локоны коснулись короткой щетки седоватых волос. Ортерис с Лиройдом пошли сзади, прищелкивая в такт пальцами, а Нора сонно улыбалась им. И вот, приплясывая с девочкой на плече, Малвени запел, звонко, как жаворонок:
Тому, кто в жены тебя возьмет,
Ты лучше не говори,
Что ночь провела с часовым вдвоем
Под грубым плащом до зари.
- Хотя, честно говоря, Нонни, - продолжал он серьезно, - не вся ты была под плащом. Ничего, лет через десять будешь одеваться поаккуратнее. А теперь поцелуй своих друзей и беги скорее к маме.
Опущенная на землю около домов, где жили семейные, Нонни послушно кивнула, как истинно солдатский ребенок, и, прежде чем затопать по вымощенной плитами дорожке, протянула губки трем мушкетерам. Ортерис вытер рот тыльной стороной руки и, расчувствовавшись, выругался, Лиройд порозовел, и оба пошли прочь. Йоркширец грянул оглушительно мелодию хора из "Караульной будки". Ортерис замурлыкал, подтягивая ему.
- Вы что, со спевки, что ли? - спросил артиллерист, который нес картуз с порохом - время было заряжать дежурное орудие для утреннего сигнала.-Больно вы веселы по нынешним временам.
Позаботься, молю, о мальчишке больном.
Он отпрыск старинного рода,-
заорал Лиройд. Голоса стихли в купальне.
- Ох, Теренс! - прервал я наконец монолог Малвени, когда мы остались вдвоем. - И мастер же вы заговаривать зубы!
Он устало взглянул на меня, глаза у него запали, лицо осунулось и побледнело.
- Да уж, им-то я помог своей болтовней ночь скоротать, а кто мне поможет? Ответьте, сэр!
Над бастионами форта Амары занимался безжалостный день.
перевод Н. Рахмановой
