Первый миновал арку, вышел во двор, привычно прищурился на блик солнца в зеркальном окне банка, нависающего над двором десятиэтажной громадиной, и огляделся. Второй сидел на скамейке под пожелтевшим раньше срока кленом, откинувшись спиной на ржавую стенку гаража. Ему с детства было наплевать на старания матери содержать его одежду в порядке – так он и к тридцати годам не привык к аккуратности. Первый подошел и встал в двух шагах, глядя в ту сторону, откуда пришел.
- Ну?
Второй не отвечал. Первый присел рядом, достал из нагрудного кармана рубашки сигареты и закурил. Что это такое, в самом-то деле. Давно уже надо было решиться, а не сидеть вот здесь до последнего.
- Тысячу раз все обговорили. Хватит уже. Пошли!
Второй продолжал смотреть в небо. По щеке его скатилась слеза. Первый в две затяжки вытянул сигарету, растоптал окурок и встал.
- Не пойдешь – я сам. Один! Понял? И ты ее уже не увидишь!
Второго проняло. Он встал, размазал слезы по щекам и решительно зашагал к арке. Первый схватил его за рукав – куда, нам в другую сторону! – и потащил в щель между гаражами. На ходу он все оглядывался, следил, чтобы второй не отстал.
- Кое-как договорился. Они же пуганные, а нам партия нужна нестандартная, ударная…
- Если ты не заткнешься, - просипел второй срывающимся голосом, глядя себе под ноги, - я тебя так ударю…
Первый замолчал. Они знали друг друга лет с пяти – с детского сада, и никогда не расставались больше, чем на пару месяцев. Ходили в одну секцию, читали одни книжки, ездили в один пионерский лагерь, сидели за одной партой пятнадцать лет – с первого класса до пятого курса. Когда повзрослели, стало видно, насколько они разные. Первый был маленький, черноволосый, порывистый, в этой паре он был мозг – авантюрный, изощренный. Второй был на две головы выше, обманчиво мешковатый, за бампер приподнимал автомобиль и если бы он действительно ударил друга, тот не смог бы ходить как минимум несколько дней. Но при этом - дословно помнил несколько важных в их профессии справочников, мог цитировать страницу за страницей.
Тропинка, попетляв между гаражами и сараями, привела их к залитому солнцем пустырю. На противоположной стороне стояла одна-одинешенька пыльная черная «девятка» с тонированными наглухо стеклами. Первый пригляделся, привстал на цыпочки, покрутил головой по сторонам. Достал мобильный.
- Кацо? Я принес. Ты привез? Хорошо, иду… - и повернулся к второму. – Деньги!
Второй вынул из кармана брюк свернутую в рулончик пачку денег. Первый выхватил деньги и вприпрыжку, почти бегом, пошел к машине. Второй, щурясь от пота, затекающего в глаза, смотрел, не выходя из-за угла. Первый подошел к машине, постучал согнутым пальцем в стекло. Стекло опустилось настолько, чтобы в щель пролезли деньги. Через несколько секунд из-за стекла появились два пальца, между которыми свисал пакетик. Первый схватил его и побежал обратно. В спину ему что-то крикнули. Первый остановился, обернулся. Из машины крикнули еще раз. Первый закивал, как китайская игрушка, одной свободно двигающейся головой, сунул пакет в карман и снова побежал. Второй сделал шаг назад, в вонючую щель между железными стенами.
Десять граммов героина. Куплены у нарковоза по кличке Кацо.
До дома, где оба прожили почти всю жизнь, бежали уже оба. Дело им предстояло тяжелое, хотелось покончить и забыть. У первого была квартира в третьем подъезде, у второго – в четвертом. Они вошли в пятый. Второй с виду спокойно, без суеты, а первый огляделся по сторонам. Во дворе никого не было, зато пока он топтался на крыльце, из подъезда вышла женщина.
- Пашка! К сестрице своей непутевой? Опять у нее…
Первый проскользнул мимо. Второй стоял уже на площадке третьего этажа и смотрел на него сверху.
- Ключ у тебя есть?
- Там не заперто, - пробормотал первый, пробегая мимо. – Пошли, все равно уже спалились.
Дверь в квартиру на четвертом этаже действительно была открыта. Выносить отсюда все равно было нечего, даже пустых бутылок не было – хозяйка и ее гости предпочитали другой кайф. Первый прошел по годами немытому полу в большую комнату, второй тщательно запер за собой дверь. Из комнаты донесся слабый, придушенный стон – так мычат спросонья в подушку. Второй вошел в комнату.
Первый сидел рядом с диваном на старом стуле, наспех накрытом какой-то тряпкой чуть светлее остальных. Второй подошел и сел на такой же стул, только повернул его спинкой от себя, чтобы сложить на нее скрещенные руки и опустить на них голову. На диване перед ними лежала женщина лет двадцати пяти в грязной мужской рубахе с оторванным левым рукавом и таких же грязных джинсах, застегнутых только на пуговицу – молния щерилась на белый свет остатками зубчиков. Под молнией светилась кожа – очень светлая, с молочным оттенком, как у многих рыжих. Второй с трудом поднял взгляд выше. Спала она, видимо, лицом вниз и застонала, когда первый перевернул ее – на лице все еще видны были отпечатавшиеся складки наволочки.
Шикарные длинные волосы, оттенка темно-медного, сияли в луче солнца, пробившемся сквозь дыру в шторах и пыль на окне. Лицо с правильными чертами, красивым прямым носом и тонкими от природы темными бровями похудело еще больше с тех пор, как второй видел ее прошлый раз. Ей шло и это. Вот только бледная, очень бледная на фоне серого несвежего белья – ни тени румянца и дышит очень тяжело, полуоткрытым ртом. Две недели назад она убежала в этой самой рубашке, которой он уже пару раз протирал машину и в джинсах, снятых с соседского забора, из забытой богом деревни. Второй вывез ее туда и держал без одежды в собственном доме, под присмотром суровой соседки, надеялся, что переломается и перестанет колоться. Она ударила бабку чем-то тяжелым и ушла одна, ночью, не зная дороги – на шум машин на трассе, в том, что побрезговали бы подобрать бичи. Без еды и денег, как-то добралась за восемьдесят километров. Впрочем, понятно – как, дальнобойщики не перевелись…А в городе – вот…
Первый протянул руку и убрал волосы с лица. Они были абсолютно непохожи, но женщина приходилась ему родной сестрой. Второй был в нее влюблен – отчаянно, безнадежно, она никогда не давала ему и тени надежды, предпочитая парней рисковых, денежных, с крутыми тачками, завсегдатаев ночных клубов, свойских в модных тусовках. Второму, считал первый, повезло – для него это продолжалось десять лет. А первый любил сестру с того самого дня, как ее привезли из роддома. Он стирал ее пеленки, варил кашу, читал книжки и учил читать самостоятельно, водил в школу и из школы. Когда выросла – регулярно дрался, отваживая слишком наглых ухажеров. Она же стеснялась невзрачного брата, а потом и презирала – заодно с незадачливым, по ее мнению, другом. Принимала заботу как должное, с удовольствием вселилась в отдельную квартиру, которую они купили на паях, чтобы ей было где жить после того, как родители выгнали из дома – и презирала.
- Насмотрелся? – первый скосил глаза на друга.
Второй не ответил. Он встал, прошелся по комнате. В дальнем углу подобрал чей-то шприц. Первый посмотрел на него с жалостью.
- Ты тут мышке инъекцию делать собрался? Надо здоровый, кубов на десять. Посмотри на кухне.
Второй ушел и вскоре вернулся. Больших шприцев нашлась целая упаковка. Черт, неужели они уже по столько себе колют? Впрочем, теперь здесь уже не будут. Первый подобрал с пола стакан почище, как будто это имело значение, всыпал в него половину порошка из пакета и уже разбалтывал его с остатками минеральной воды из найденной за диваном бутылки.
- Хватит? – подал голос второй.
- Я просил: тут чистый, не разбодяженный героин. И трети такой дозы хватило бы…с грамма люди умирают!
- Она – кошка, ты же знаешь. – Второй снова присел на стул и взял ее тонике пальцы в свои, сбитые в кровь, в многочисленных шрамах, ласково погладил. – У них – девять жизней.
- Тут – грамм пять, на ее остатки хватит за глаза. – Первый втянул мутный раствор в шприц. – Держи руку!
Хотя трасса от старых и новых уколов отлично была видна, в вену они попали с третьего раза. Первый воткнул иглу, втянул кровь, убедился, что темная, венозная. Обернулся на друга.
- Ну? Вместе?
- Давай я…
Первому стало физически плохо. Второй – улыбался! Улыбался, будто они собирались не убить женщину, которую оба любили больше, чем кого бы то ни было, а вылечить. Впрочем, в каком-то смысле…
Второй приподнял друга и поставил в сторону. Присел на корточки, потом встал на колени. Погладил спящую по щеке и решительно нажал на поршень. Шприц постепенно опустел. Лицо женщины порозовело, дыхание стало ровнее и она улыбнулась во сне. На щеках появились ямочки. Такой ее второй и постарался запомнить.
Их взяли через полчаса, во дворе, на той самой скамейке у гаражей. На земле перед ними лежали пустые бутылки, а на скамье – тот самый пакет с остатками героина. Разговаривать ни один не мог и следственные мероприятия отложили – до полного протрезвления. Ночью первый повесился в камере.
Следователь, опытный, видавший виды капитан лет сорока, для вида возил ручкой по листу бумаги, а сам искоса наблюдал за подозреваемым. История, которую тот только что, с улыбкой, поведал ему, тянула лет на двадцать пять – если подтвердится. Следователь час назад отправил помощника, аспиранта-практиканта, проверить с понятыми квартиру и ждал звонка с минуты на минуту.
- Одного не пойму, гражданин следователь, - второй не мог за два дня освоить жаргон бывалого арестанта, но подражал героям фильмов, - как вы на нас вышли?
- Отчего же - скажу. Мы Кацо пасли. А тут какой-то фантик берет десять грамм. Ну мы и пошли следом. На всякий случай.
- А почему взяли только вечером?
- Потеряли, там, среди гаражей. – Следователь встал, открыл форточку и закурил. К этому подследственному он поворачивался спиной без опаски – такие, с высшим образованием, ранее несудимые, с положительными характеристиками и недописанной кандидатской, с отверткой к горлу не бросаются. – Скажите…Неужели не было другого выхода?
Второй покачал головой.
- В армии у меня был комбат, он в Афганистане рядовым воевал. Рассказывал – каждый раз, когда напивался – как они попали в окружение и сами убили всех тяжело раненых, кто не мог стрелять. Заточенными шомполами. А через полчаса прилетели вертушки. А могли не прилететь. Мы не смогли вытащить ее из окружения. Шесть лет тащили. Она не хотела. Ей нечем было хотеть. Она была…просто красивая слабая женщина. А мы – слабые любящие ее мужчины. Все, что смогли, мы ей дали. Две жизни – в обмен на одну. Неужели мало? Сейчас ей уже хуже не будет. И нам – тоже не будет…
Дверь открыли рывком. Помощник следователя, раскрасневшийся от бега, с горящими глазами, влетел в кабинет и замахал рукой шефу – выйдем!! Следователь затушил окурок в горшке с плодоносящим лимоном и вышел в коридор, придерживая дверь, чтобы видеть подследственного. Второй не обернулся, но в мутном зеркале монитора видел, что практикант бурно жестикулирует и шепчет, придвинув лицо почти к самому лицу начальника. Тот явно оторопел и несколько раз о чем-то переспрашивал парня.
- Ладно. Хвалю за службу. Иди, обедай, потом напишешь рапорт.
Следователь вернулся в кабинет и присел на стул рядом с подследственным.
- Даже не знаю, как вам сказать…
Второй поднял глаза от пола.
- В общем…Кацо, похоже, пожадничал. Он вам вместо героина ерунды всякой намешал… ну, понятное дело, видит – лох пришел...
Второй потемнел лицом.
- Она что – жива?
Следователь, пряча глаза, кивнул.
- Помощник приехал, давай понятых искать, а там весь подъезд на ушах – она проспалась и такой им внеочередной концерт закатила…
Второй закрыл глаза и всем телом рухнул с табуретки.
Следователь бросился в коридор, вспоминая на ходу, у кого же в последний раз видел аптечку. Второй, едва топот следователя затих вдали, встал, снял с подоконника лимон, открыл окно и посмотрел вниз. Четвертый этаж, внизу бетонная площадка. Должно хватить. Он влез на подоконник и быстро, не думая, шагнул вниз.
Следователь отдал дописанный рапорт начальнику отдела, проводил его до двери, тщательно закрыл замок на все обороты и выключил свет. Лишенное штор окно перестало отражать все убожество и гнусность кабинета со старой мебелью и устаревшими компьютером на столе. Воздух, как часто бывает в сентябре, был чист до звона и прозрачен. В черном небе, не отражающем свет уличных фонарей, сияли звезды. Где-то в левом углу следователь заметил тоненький серпик луны. Если к нему приставить слева палочку, получится буква Р – значит, растет. Надо показать денежку и весь месяц будешь с деньгами. Следователь порылся в карманах – пусто. В столе где-то были, мелочь какая-то. Он перегнулся через стол, выдвинул верхний ящик и порылся в глубине, неудобно выворачивая руку. Вместе с монетами под руку попала пачка «Беломора» - вещдок по давно закрытому делу: гильзы вместо табака были забиты слабой кяхтинской коноплей. Следователь шмыгнул носом, вытянул одну и закурил. Хм… С первого курса не пробовал. Тогда его жестоко «прибило на хавчик» и он отравился рыбными консервами, в больнице под капельницей зарекся даже думать о дури. А сейчас ничего, зацепило… Следователь открыл окно и полной грудью вдохнул свежий воздух. Хорошо жить! А иногда и умереть – хорошо. Он сел на подоконник, перекинул ноги так, чтобы свисали вниз, и тихо засмеялся. Завтра ему предстоит допрашивать рыжую женщину с молочной кожей, в рубашке с оторванным рукавом и грязных джинсах, на которых есть только пуговица…
Иркутск, 30 сентября -1 октября 2006 года
