Лингвистика с середины текущего века ищет подходы к такому описанию синтаксической сферы языка, которое соответствовало бы состоянию знаний о нижележащих уровнях и их единицах. Давно стало общепринятым последовательное разграничение языковых единиц, "эмических сущностей", и их реализаций в речи: фонемы и звуки речи, "фоны", лексемы и лексы, морфемы и морфы. В синтаксисе пока нет еще ясного и последовательного разграничения того, что принадлежит языку, и того, что принадлежит речи. Отсутствие "эмических терминов" для этого уровня и двусмысленность термина "предложение" – яркое проявление этой ситуации.
Осознание этого неблагополучия становилось возможным и все более явным по мере того, как в лингвистические исследования всех уровней внедрялись принципы и методы моделирования. Само понятие "модель" предполагает сущностное, но иноприродное ему отображение объекта, как буква иноприродна отображаемому ею звуку – как звуку речи, так и звуку языка. Поэтому буква и служит первичной моделью фонемы.
Буквы верно служили лингвистам в представлениях о словах и о морфемах как языковых сущностях. Эмические понятия лингвистической теории легко наложились на эти первичные представления. Но в синтаксисе дело обстояло иначе. Буквы использовались для фиксации сообщений, на них возлагалась и возлагается функция коммуникации. Фразы, которые мы записываем буквами, принадлежат миру явлений. Фиксация сущностей, скрытых за фразами, требует особых средств, особого языка. Эта задача и должна решаться методами моделирования.
Первые синтаксические модели, которые создавались в 50–60-е годы в рамках структурной и математической лингвистики, сравнительно слабо поднимались над моделируемыми объектами – фразами, продуктами речевого творчества. Но сама форма символической записи открывала перспективу других возможностей, позволяя увидеть, угадать скрытые сущности. Эти ранние модели, создававшиеся в рамках грамматики непосредственно составляющих (НС) и грамматики зависимостей, кажутся сейчас сопоставимыми с рентгеновскими снимками, которые, "фотографируя" объект, позволяют увидеть в нем что-то, прямому наблюдению недоступное.
Однако тот факт, что существуют (не могут не существовать) синтаксические единицы языка, глубоко отличные от речевых построений, что число их должно быть конечным, что они должны иметь знаковую природу, т.е. крепчайше связанные два плана, – выражения и содержания, еще долго оставался почти неосознанным.
Первые интересные шаги в направлении моделирования русского простого предложения в 60-е годы были сделаны Т.П.Ломтевым. Он ясно ощущал двустороннюю знаковую природу предложения, но принятый им способ фиксации и представления объекта – без помощи символов, намеренно искусственными "образцами-фразами" – не давал возможности вполне прояснить и развить это понимание объекта. В конце 60-х годов Н.Ю.Шведова разработала свои "структурные схемы" русских простых предложений, в которых использовала символический способ представления выражающей стороны. Это позволило ей поставить и по-своему решить задачу создания закрытого списка моделируемых объектов. Но сам объект моделирования понимался ею слишком узко, – по сути дела, предложение сводилось к предикативному узлу, субъектно-предикатной структуре, к двусоставному или односоставному ядру предложения. Построенные ею структурные схемы не позволяют интерпретировать их как знаки, т. е. соотнести каждую единицу списка с фиксированным содержанием обобщенно-пропозиционного типа.
Следующий шаг был сделан В.А.Белошаковой, которая строже и шире подошла к пониманию и отображению моделируемых структур. Ее список предстает как своеобразная система предложенческих форм, за которыми отчетливо просматривается соответствующая ей синтаксическая семантика. Но все-таки и эти объекты, расширенные за счет конкретизации субъектных и предикатных компонентов, но не включающие в себя актантов, необходимых для выражения пропозициональных содержаний, остаются еще "расширенными" структурными схемами, а не моделями предложений.
Наш коллектив в 80-е годы был занят исследованием сложного предложения в разносистемных языках Сибири, которое также понималось нами как эмическая сущность, двусторонняя единица языка. Не формулируя четко задачи составления закрытого списка, мы стремились выявить и описать все основные типы полипредикативных конструкций, фиксируя план выражения с помощью структурных формул, а план содержания – с помощью вербального семантического описания. В итоге мы убедились, что количество таких единиц в изучаемых нами языках Сибири не только конечно, но и невелико. В ходе этой работы сложился и сравнительно простой язык, пригодный и для описания простого предложения.
В тюркологии в те же годы начались серьезные эмпирические исследования простого предложения, основанные на понимании предложения как единицы языка, в противопоставление фактам речи. В 1983 г. И.X.Ахматовым было опубликовано первое большое структурно-семантическое исследование простого предложения, выполненное на материале современного карачаевско-балкарского языка, в основании которого лежит понимание предложения как синтаксической единицы языка, выражающая сторона которой неразрывно связана с содержательной. Соответственно объектом описания в его работе являются структурно-семантические модели.
К исследованию простого предложения в языках Сибири, ориентированному на модельное представление, мы приступили в конце 80-х годов. Под этим углом зрения были изучены предложения хантыйского языка [Черемисина, Соловар, 1989; Соловар, 1990], велось исследование мансийского [Скрибник, Якушко], чукотско-корякских [Мальцева] и тюркских (алтайского – Тыбыкова, 1991; уйгурского – Абдуллаев, 1992; шорского – Телякова, 1994; тувинского – Серээдар, 1995; хакасского – Чертыкова, 1996] языков. Результаты конкретных исследований моделей местонахождения, наличия / отсутствия и количества в тюркских языках Сибири обобщены в работе Н.Ч.Серээдар, Е.К.Скрибник и М.И.Черемисиной (1996).
В данной статье сжато излагается концепция, на основе которой будет развертываться следующий этап наших исследований.
В итоге предварительных исследований четко обрисовалось представление о том, что элементарное простое предложение (ЭПП) является центральной единицей языковой системы. Элементарным мы называем такое простое предложение, которое состоит только из предиката, "верховного" члена предложения, непосредственно подчиненного ему необходимого "предметно-субстантивного окружения", – актантов и локализаторов. Локализаторами называем компоненты предложения при предикатах местонахождения и движения, столь же необходимых здесь, как актанты при предикатах действия, состояния и отношений: Мы живем здесь; Дети идут в школу.
Все "неэлементарные" предложения имеют в своей основе ЭПП. Все "допредложенческие" синтаксические формы, в частности, словосочетания, вычленяются из ЭПП или из объединений ЭПП (например, группы однородных членов). Все синтаксические формы (более крупные, чем ЭПП) представляют собой продукт объединения двух и более ЭПП, подвергающихся при этом различным процессам редукционного типа, – например, ЭПП с адъективным предикатом редуцируется в непредикативное определение, ЭПП локализации – в обстоятельство места.
Недоступные прямому наблюдению языковые сущности (ЭПП) мы представляем моделями, в которых отражается наше понимание этих объектов. Обращение к моделированию как специальной методике исследования ЭПП естественно следует из понимания этого объекта как знака синтаксического уровня, который не может быть представлен "в естественной форме", потому что конкретное лексическое наполнение синтаксических позиций характеризует фразу, на уровне сущности его нет. Модель ЭПП фиксирует необходимые компоненты-позиции, которые мы представляем с помощью традиционных "символов-классов слов" N, V, Adj, Adv, где символ N сопровождается условными номерами падежей (N1 – именительный (неопределенный), NI – родительный (притяжательный), N3 – дательный, N4 – винительный, N5 – местный, N6 – исходный, N7 – творительный (инструментальный)). В близкой перспективе должен быть составлен твердый минимизированный список падежей и аналогичных им форм, обслуживающих необходимые компоненты моделей, с присвоенными им порядковыми номерами, пригодных для всех языков, но пока этот порядок ориентирован на тюркские парадигмы. Важно подчеркнуть, что под синтаксическим углом зрения эти символы приобретают более широкий, не морфологический, а синтаксический смысл. Так, символ N4 подразумевает не столько форму винительного падежа, сколько позицию прямого объекта, которую замещают формы и неопределенного, и исходного (частичного) падежей.
План содержания моделей представляет семантическая запись, в которой используются вопросительно-относительные местоимения. Предикаты, управляющие актантами и локализаторами, должны, в принципе, фиксироваться в семантической записи как имена отношений, но пока этот вопрос еще находится в стадии доработки.
Общее множество моделей каждого языка рассматривается нами как система, все члены которой связаны между собой разными типами отношений. Система представлена подсистемами, объединяющими и взаимно противопоставляющими подмножества моделей, в каких-то отношениях однородных.
1. Двусоставные модели, которых большинство, противопоставлены немногочисленным односоставным.
1.1. Подмножество тюркских односоставных моделей невелико, оно не содержит глагольных моделей, но содержит две основные именные модели – {N3 Adj (сор)} Meгe соок \'Мне холодно\' {N5 Adv (сор)} \'Мында соок\' – Здесь холодно. Относительно элементарности предложений с инфинитивными предикатами (жить было легко) возможны разные мнения.
1.2. Среди двусоставных моделей выделяются далее три взаимно противопоставленные подсистемы моделей.
2. Это, во-первых, модели с глагольными предикатами, управляющими актантами (глагольные модели), во-вторых, модели с различными именными предикатами (именные модели), и, в-третьих, подсистема моделей, в которой противопоставленность глагольных и именных предикатов, а также и переходных / непереходных глаголов в известной мере нейтрализуется. В формальном отношении эти модели характеризуются вхождением локализаторов, а в функционально-семантическом плане – своей ориентацией на выражение пространственных отношений.
2.1. Глагольные модели на следующем шаге делятся на две подсистемы: одна представлена моделями, формируемыми переходными глаголами, описывающими разные типы действий, вторая – моделями, формируемыми непереходными глаголами, описывающими "безобъектные" процессы и состояния.
2.2. Именные двусоставные модели образуют единую подсистему. Они выражают три основных типа значений: отнесение объекта к классу, качественно-оценочная характеристика объекта (двухкомпонентные модели, состоящие из подлежащего и сказуемого) и отношение (трехкомпонентные модели) и третий – имя отношения: Ол мени нкрим / Ол меге нкр \'Он мой друг / Он мне друг\').
2.3. Третья подсистема, модели "пространственной ориентации", разделяется далее на подсистему моделей местонахождения (включая значения, наличия / отсутствия и существования) и очень объемную и сложно организованную подсистему моделей движения и перемещения объекта, которая в ходе дальнейших исследований будет объектом пристального внимания.
Особо нужно сказать о модели (или моделях), структурную формулу которых на данном этапе работы мы представляем формулой {NI V}. Это формула глагольно-предикативного узла и одновременно – "базовая" формула для всех предложений, формируемых непереходными глаголами. Но все формулы таких ЭПП, кроме этой, различаются формами (а соответственно, и функциями) своих "вторых актантов". В данном же случае таковых нет – речь идет о предложениях, не содержащих никаких позиций необходимых участников пропозиции, кроме ее субъекта. Самая простая структурная схема совершенно закономерно содержательно оказывается очень сложной и противоречивой. Уже сейчас есть веские основания предполагать, что за нею скрываются отношения (я называю их "псевдоомонимией"), которые имеют место не на уровне моделируемых объектов, а на уровне описания; чтобы преодолеть эту ошибку, нужно совершенствовать метаязык, что связано и с разработкой теории, и с углубленным анализом эмпирического материала по изучаемым языкам.
Наше исследование предполагает выявление и фиксацию моделей, составляющих каждую из намеченных выше подсистем, а затем исследование системных отношений между моделями в рамках этих подсистем. Системные отношения связывают и взаимно противопоставляют модели как в содержательном, так и в формальном планах.
В формальном плане прежде всего привлекает внимание проблема структурного варьирования модели, т.е. различные возможности выражения одного и того же компонента пропозиции. Наряду с относительно простыми случаями типа варьирования падежных форм прямого объекта выявляются и более сложные отношения – например: между формами локализаторов местонахождения (где) и ориентации движения или перемещения объекта (куда, откуда). Заслуживают внимания отношения между местным и дательным падежом, выбор между которыми в тувинском языке связан с грамматическим временем, в котором строится фраза. При глаголах перемещения (помещения) объекта выбор между этими падежами, как мне представляется, связан с интерпретацией самого действия в сознании говорящего (а соответственно, и в речи). Например: спрятать, положить – куда/кому или где/у кого, но отнести – только куда/кому. Но нередко мотивировать выбор оказывается гораздо труднее.
В содержательном плане в центре внимания оказывается полисемия, т.е. семантическое варьирование моделей, обусловленное типовой лексической семантикой компонентов. Типовая лексическая семантика предполагает принадлежность лексемы, занимающей ту или иную позицию модели, к определенному классу: обозначения человека (лицо), животных, растений, артефактов, пространств, абстрактных понятий и представлений. "Границей полисемии", как и в лексикологии, является, видимо, омонимия; но это специфическая синтаксическая "псевдоомонимия". Подлинной омонимии между моделями быть не может, так как знаки языка, модели не имеют конкретно-материального плана выражения, который мог бы совпадать или не совпадать с чем-то другим. Но когда они становятся объектом исследования, возникает необходимость так или иначе представить их. Записать буквами (словами) можно только фразу. Записывая модели при помощи символов, составляющих формулу, "структурную схему", мы сталкиваемся с тем, что одна формула иногда соответствует разным смыслам, таким, что оценить их как семантическое варьирование не представляется возможным. Например: (1) Учар Кудреш=ле куучында=ш=кан \'Учар разговаривал с Кюдрешем\' (глагол содержит суффикс совместного действия =ш=; Кудреш здесь не "соучастник": а контрагент, обязательный участник коммуникации); (2) – Сен=ле не болгон? \'Что с тобой было (случилось)?\' Здесь форма инструменталиса представляет своего рода "объект-пациенс" независящих от его воли негативных обстоятельств. Это явно другая модель. Встречаются в наших материалах и такие фразы, как Уредучибис бистин, jeдимдерибис=лe jакшыркаар \'Наша учительница гордится нашими успехами\', где предикат – один из глаголов чувства. Такие глаголы в изучаемых языках формируют модель со вторым актантом в дательном падеже. Форма инструменталиса здесь – либо "окказиональный разрешенный вариант" (не под русским ли влиянием?) – либо это третья модель "омоним". Подобную "псевдоомонимию" нужно стараться "снимать", уточняя формулы, вводя в них дополнительные знаки-дескрипторы (например, дескрипторы семантических типов слов (h – homo – человек, art – артефакт, lok – пространственное представление, sit – ситуация, событие и т.п.). Например, фразы типа Учар Кудрешле куучындашкан можно записать как N(h)1 N(h)7, а фразы типа Сен=ле не болгон? – как N(s)1 N(h)7.
Серьезного внимания заслуживают отношения типа синонимии, понимаемой как относительная, но в то же время достаточно близкая смысловая близость – вопреки различиям в структурной организации предложения. Вообще же исследования содержательных отношений (и, в частности, синонимии как смысловой близости) применительно к моделями ЭПП потребует, видимо, серьезного пересмотра и доработки тех теоретических представлений и ожиданий, которые подсказываются из логики исследования.
Литература:
Абдуллаев С.H. Структурно-семантические модели простого предложения в современном уйгурском языке. – Каракол, 1992.
Ахматов И.X. Структурно-семантические модели простого предложения в современном карачаевско-балкарском языке. – Нальчик, 1983.
Белошакова В.А. Структурная схема предложения// Современный русский язык/ Под ред. Белошаковой В.А. – М., 1981; 2-е изд., 1989.
Ломтев Т.П. Общее и русское языкознание. – М.: Наука, 1976.
Серээдар H.Ч. Основные типы предложений с именным сказуемым в тувинском языке: Дис ... канд. филол. наук. – Новосибирск, 1995. 60.
Серээдар Н.Ч., Скрибник Е.К., Черемисина М.И. Структурно-семантическая организация предложений наличия, локализации, количества и отсутствия в тюркских языках Южной Сибири. – Новосибирск, 1996.
Соловар В.Н. Модели простых предложений хантыйского языка с двухместными предикатами, Он же: Предложение в языках Сибири. – Новосибирск, 1989.
Соловар В.Н. Семантические группы глагольных сказуемых безактантных и одноактантных предложений в казымском диалекте хантыйского языка, – Новосибирск, 1988.
Тедякова В.М. Простое предложение в шорском языке: Автореф. дис ... канд. филол. наук. – Новосибирск, 1994.
Тыбыкова А.Т. Исследования по синтаксису алтайского языка// Простое предложение. – Новосибирск: НГУ, 1991.
Тыбыкова А.Т. Структурно-семантическая характеристика простого предложения в алтайском языке. – Новосибирск, 1991.
Тыбыкова А.Т. Типы именного сказуемого в алтайском языке// Компоненты предложения. – Новосибирск, 1988.
Тыбыкова А.Т., Черемисина М.И. К описанию модальных слов-предикатов в алтайском языке// Якутский язык. – Новосибирск, 1991.
Тыбыкова А.Т., Черемисина М.И. О модальных формах сказуемых алтайского языка// Компоненты предложения. – Новосибирск, 1988.
Черемисина М.И., Скрибник Е.К. О системе моделей элементарных простых предложений в языках Сибири// Гуманитарные науки в Сибири. – 1996, № 4.
Черемисина М.И. О системности в сфере моделей предложения// Строение предложения в языках разных систем. – Новосибирск, 1992.
Черемисина М.И. О теоретических вопросах модельного описания предложений.// Предложение в языках Сибири. – Новосибирск, 1989.
Черемисина М.И., Колосова Т.А. О структурной модели и семантике предложения// Вопросы грамматики и лексикологии в историческом и синхронном освещении. – Новосибирск: НГУ, 1994.
Чертыкова М.Д. Глаголы говорения в хакасском языке: Дис ... канд. филол. наук. – Новосибирск, 1996.
Шведова Н.Ю. Грамматика современного русского литературного языка. – М.: Наука, 1970.
