|
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Автор нижеследующих строк умер во Флоренции, готовясь отправиться в путешествие на один из самых диких островов Спорадского архипелага, который он купил, где оборудовал руины старого здания, намереваясь осуществить план жизни, приспособленный скорее для того лучшего и счастливейшего мира, где он теперь обитает, но едва ли пригодный в здешней юдоли. Его жизнь была необычна не столько благодаря романтическим превратностям, разнообразившим ее, сколько благодаря оттенку идеального, проистекавшему от его собственного характера и чувствований. Настоящая поэма, как Vita Nuova Данте, достаточно вразумительна для читателей определенного рода и без фактической истории обстоятельств, относящихся к ней, а для читателей другого рода она навеки останется непостижимой за неимением соответствующего органа для восприятия идей, трактуемых в ней. Так пусть же "великого позора сподобится тот, кто прячется в облачении риторических фигур и красок, а, спрошенный, не способен сбросить со своих слов такое одеяние ради истинного понимания".
Настоящая поэма, кажется, была задумана автором как посвящение к поэме более длинной. Строфа на противоположной странице - почти дословный перевод из знаменитой Дантовой канцоны:
Voi, ch\'intendendo, il terzo ciel movete etc.
Дерзость заключительных строк, предпосланных его собственному сочинению, вызовет улыбку по поводу моего несчастного друга, но пусть это будет улыбка жалости, а не презрения:
О песнь моя, боюсь, что мало тех,
Кто воспринять бы мог твой тонкий дух,
Поскольку твой непроницаем строй,
И, если снизойдешь до тех, кто глух,
Ничтожеству вверяя, как на грех,
Непостижимый смысл и образ твой,
Утешься ты последнею игрой
Моей отрады, ввергнутой во тьму,
Где ты прекрасна вопреки всему.
Эпипсихидион
Сладчайший дух! Сестрица сироты,
Чье царство - имя, над которым ты
Рыдаешь в храме сердца моего,
Прими венок мой блеклый, божество!
Поешь ты, птица бедная, в плену,
И музыка, наполнив тишину,
Смягчить могла бы сторожа без слов,
Однако глух жестокий птицелов;
Пусть будет песня розою твоей;
Она мертва, мой бедный соловей,
Увядшая, однако, благовонна,
И твоего она не ранит лона.
Как бьешься ты о прутья клетки, сердце!
Летучее, мечтаешь ты о дверце,
А перья-мысли, яркие крыла,
Которыми ты мрак превозмогла,
Поломаны, и льется в неродном
Гнезде твоя небесная в земном
Кровь; был бы кровь пролить и я не прочь,
Когда бы кровь могла тебе помочь.
Ты серафим, чье женское обличье
Таит невыносимое величье,
Которому земных подобий нет;
Ты вся любовь, бессмертие и свет!
Благословенье нежное в аду!
Покров, таящий в сумраке звезду!
Над облаками взмывшая Луна!
Жизнь в бездне беспросветнейшего сна!
Ты Красота, Восторг и Ужас Вечный!
Ты Зеркало Вселенной Бесконечной,
Где, как в лучах космической весны,
Тобою формы преображены!
И молниями тусклые слова
Сверкают, потому что ты жива;
Молю тебя, смой с грустной песни тлен,
Которым нас пятнает бренный плен;
Заплачь святыми каплями росы,
Лучащимися в сумерках красы,
Покуда скорбь не перейдет в экстаз,
Дабы, сияя, светоч не угас.
Лишь после смерти я твои черты
Узреть мечтал, Эмилия, но ты
Вселенной, чьи покровы - имена,
От посрамленья не защищена.
О быть бы близнецами нам с тобою!
Сплотить бы, сестры, вас одной судьбою,
Чтоб звался тем же именем двойной
Луч, посланный мне вечностью одной!
Два имени, законное одно,
Правдивое другое, но дано
Тебе влюбленным властвовать, а власть
Сверх двух имен; ты целое, я часть.
Ты светоч! Муза-бабочка в огне
Твоем сожгла крыла и в вышине
Поет, как лебедь, веку преподав,
Кто ты такая. Кто же в мире прав
Без правоты твоей? Ты кто: родник,
В котором сокровенный луч возник
И музыкой блаженною вода
Целит разлад и сумрак? Ты звезда
Недвижная среди подвижных сфер?
Улыбка в хмуром сборище химер?
Мелодия средь грубых голосов?
Восторг, Уединенье, Свет и Кров,
Ты Лютня, на которой лишь Любовь
Играет, чтоб насупленная бровь
Разгладилась? Ты драгоценность клада?
Ты Колыбель, где греза и отрада?
Фиалковый гроб скорби - в сердце сада
Духовного тебе подобных нет;
Мне видится там только мой же бред.
Я встретился в дороге скорбной с ней,
Возжаждав смерти; как среди теней
Мрак движим светом, а надеждой грусть,
Я движим ею к новой жизни; пусть
Над бездной антилопа невесома,
Она еще воздушней; незнакома
Ей тяжесть, и трепещет божество
В небесных членах тела своего,
Как сквозь росу в июньских небесах
Безветренных сияет на часах
Луна; как с гиацинта, каплет с губ
Росой медовой лепет; слишком груб
Ум, над которым торжествует страсть,
Чтоб музыкой космическою всласть
Упиться духи звездные могли,
Танцуя с нею в трансе вне земли,
Лучи ручьев эфирных, чей исток -
Душа, где пляшут молнии; глубок
Он слишком и для мыслей и для глаз,
Но нимб ее сверхсущий не угас,
Холодную пятная белизну
Своею теплой тенью, чью весну
Творит любовь сиянием того,
Чем были порознь суть и существо,
Которым обрисованы ланиты
И гнезда для перстов летучих свиты,
Где непрерывно кровь течет и где
Трепещет (как руно в седой воде,
В белесой мгле пурпурный пульс рассвета)
Сия неиссякаемая Лета,
Стяженною кончаясь красотой,
Которою пронизан мир святой,
А красота чуть видима извне;
Благоуханье теплое ко мне
Нисходит, и, когда в голубизне
Ей расплетает волосы полет,
Бессмертных ветер сладостный влечет,
И чувствуется дикий аромат
В моей душе, как будто бы томят
Бутон замерзший огненной росой, -
Смотрите, вот она, со всей красой,
Которой смертный образ наделен,
Божественным сияньем обновлен
И потому бессмертный вне времен;
Тень золотой мечты, недостижимый,
Маяк для третьей сферы, недвижимый,
Двойник зеркальный любящей луны,
Которой волны жизни пленены;
Метафора весеннего рассвета,
Плоть облака апрельского, примета,
Сулящая с улыбкой не без слез:
Сойдет в могилу летнюю мороз.
Но горе мне! Как я посмел? Куда
Вознесся? Как вернусь? Моя звезда
Равна другим в любви, но у меня
В груди живет свидетельство огня:
Червь земляной порою восхищен,
Как будто бы он к Богу приобщен.
Сестра! Супруга! Ангел! Кормчий мой!
В беззвездном мире мне дана судьбой
Была ты слишком поздно! Мне твою
Божественность увидеть бы в краю
Бессмертных, где в согласии живом
Лишь божество едино с божеством;
Или твоею тенью быть с тех пор,
Как родилась ты; мне велит мой взор
Тебя любить, но у меня печать
На сердце, чтобы слез не источать
И сохранить источник чистоты,
Которой наслаждаешься лишь ты.
Мы - разве нам с тобою не дано
Быть нотами двумя, но заодно,
Различием своим озвучить глушь,
Чтобы затрепетали сонмы душ
В созвучии, как листья на ветру.
Я внял тебе, и факел я беру,
Чтобы предотвращать у мрачных скал
Крушение сердец, которым шквал
Грозит; я к секте той не примыкал,
Чья заповедь - с одним или с одной
Делить под рабским игом путь земной,
Как будто мудрость или красота
Всех остальных - забвенная тщета,
И учит современная мораль
Терпеть неизлечимую печаль,
Пока в цепях с тобой за шагом шаг
Плетется друг или ревнивый враг,
А скучный длинный путь ведет во мрак.
Любовь - не слиток золота. Она
Не убывает, хоть разделена.
Любовь - как мысль, которая растет
Во многих истинах; любовь - полет
Воображенья в глубине души,
Так что земля и небо хороши,
Когда из призм чеканных и зеркал
Лес молний отраженных засверкал,
Чтобы казнить солнцеподобным стрелам
Червя-ошибку; грех одним пределом
И сердце ограничивать, и мозг,
И жизнь свою, когда для духа воск -
Все сущее, и что-нибудь одно -
Лишь склеп, где творчество погребено.
Совпасть не могут в этом дух и прах,
Добро и зло, спасение и крах,
Величие и подлость - вот черта,
Где несовместны тлен и чистота.
Спасителен чарующий секрет:
Скорбь разделив, сведешь ее на нет,
Разделим счастье, и наверняка
Часть будет больше целого; пока
Боль и блаженство не разделены,
Не в силах мы постичь, как мы бедны;
Отсюда мудрый черпал испокон
Веков свет упования, закон,
Который нам наследовать велит
Запущенный сад мира, хоть сулит
Он в будущем рожденье только тем,
Кто девственный возделывал Эдем.
Среди видений было существо,
Которое для духа моего
Сияло на заре весенних дней
На дивных островах среди теней,
Среди волшебных гор, в пещерах сна,
Где воздухоподобная волна
Трепещет вровень с грезами чуть свет;
Где вымостил ее летучий след
Под сенью мыса берег обаянья,
Там виделась мне ткань ее сиянья,
А не она, но в шепоте лесов
Я временами слышал некий зов;
И ручеек, и аромат цветка,
Чьи лепестки дрожат еще слегка,
Как будто бы целуются во сне,
Влюбленные; о ней дышали мне
И ветерок, не громок и не тих,
И дождик, верный спутник туч своих,
И хоры птиц, и летняя листва,
И звуки, и молчанье, и слова
Баллад, романов, песен, - каждый лик,
Звук, запах, цвет, спасающие миг
От бури, рвущей нити прежних уз,
И тайны любомудрия, чей вкус
В том, чтоб воспламенился здешний ад
И в мученичестве растаял хлад.
|
