Я уже давненько не был на Северах. Сейчас-то там жестко прошел неумытый сапог цивилизации – БАМ построили, тайгу повырубили… А лет двадцать назад нетрудно было встретить на Лене, на Витиме людей, будто сошедших со страниц «Угрюм-реки». Истинные сибиряки, они веками и тысячелетиями жили в стране, которая во всем остальном мире служит пугалом для непослушных – Сибирь…

На всемирных аукционах, торгующих мехами, всегда, во все времена первенствовал сибирский соболь – непревзойденный своей мягкостью и блеском. Но здорово сомневаюсь, что знатные дамы Европы и Америки толком себе представляли, кто и как этого соболя для них добывает, кто такие охотники-соболятники. А люди эти крайне интересные, по-своему неповторимые, каждый со своей индивидуальной заморочкой.

Одну из наиболее результативных эвенкийских охотничьих бригад возглавлял Бригадир Колька. Нет, по паспорту (ежели, конечно, таковой у него имелся) звался он по иному – ну, скажем, Николай Петрович Иванов. Но если так его окликнуть, или спросить кого – где, мол, такого-то найти – боюсь, никто бы и не понял, о ком речь. А вот Бригадира Кольку знал весь район. И даже когда слетел Колька с бригадиров – а слетел он за близкое знакомство с элементами рыночной экономики, когда его бригада решила всю добычу за сезон (а это – по сотне шкурок на каждого охотника) не сдавать за гроши и сухари в коопзверопромхоз, а продать перекупщикам за живые деньги – для всего окрестного народа он в статусе не потерял, так и оставшись навеки Бригадиром.

Впервые Кольку я увидал в Усть-Кутском ресторане. Строгий швейцар пытался не пустить в ресторан поддатого тунгуса в меховой парке. Дело не в том, что Колька пьяный, и не то, чтобы тунгусов в ресторан не пускают – требует швейцар, чтобы Колька свою парку снял, в гардероб сдал. А Колька ему свое: «Я че, голым ходить буду? Ты голым не ходишь – и у нас тоже голым не ходят!» Парку свою распахивает – а там рубаха, лет сто не стиранная… Пришлось тогда швейцару отступить.

Про Кольку рассказывали немало всяких интересных баек. Такой человек постоянно в какую-то историю да попадет. Вот раз, в лютый мороз – январь уж на дворе – лихо подкатывает Колька на нарте к райотделу милиции в Казачинском. На нарте у него – узкий длинный сверток. Заходит к начальнику отдела: «Здорово, паря начальник!»

«Здравствуйте», - отвечает начальник, а сам гадает: что за дело привело к нему охотника.

«Однако, человек тайга погибал», - сообщает Колька.

«А вы почему решили, что кто-то погиб?» - вопрошает его недоверчиво начальник.

«Так я его, однако, и убил. Вон он, на нарте лежит, забери его», - говорит Колька, непринужденно усаживаясь на свободный стул.

Начальник аж привстал: «А зачем же ты его убил?»

«Так русский закон нарушал, однако – к моей бабе лез», - спокойно отвечает начальнику его нежданный посетитель.

Что тут начальнику делать? Посадил он Кольку в кандей – благо еще, в те романтические времена оказался там Колька единственным клиентом. Надо выяснить личность убитого, а у того никаких документов, знать его никто не знает, кто-то видел – говорит, бродяга, мол, беспаспортный, ни флага у него, ни родины… Звонит начальник в Иркутск, в областную управу: что, мол, делать? А там посоветовались, да и говорят: спускай ты это дело на тормозах, лишнего шуму не подымая – бродяга тот, как видно, сам неправ, возни с этим больше будет.

А Колька, единственный посетитель милицейского кандея, сидит себе, в ус не дует. Пайку ему приносят, чайком даже поят – как же, единственный… Приходит к нему начальник, выпускает его и говорит: все, дескать, свободны вы. А Колька ему в ответ: «Ну, бывай, паря начальник! Дом твой хороший, и кормишь ты сытно и вкусно. Только все-таки хозяин ты плохой. Ни разу чаю со мной не пришел попить».

Я порой вспоминаю этот случай, и все понять не могу: то ли Колька впрямь такой наивный? Или же, напротив, отлично он понимал, все четко просчитал, как власти будут в этом случае реагировать? Ведь знал же наверняка, кто таков его неприятель, и что против Закона Тайги начальство в открытую не попрет. Во всяком случае – попадание точное…