Здесь начинается повесть об Эймунде и Олаве конунге

Хринг звался конунг, который правил в Упланде в Нореге. Хрингарики называлась та

область, над которой он был конунгом. Был он мудр и любим, добр и богат. Он был

сыном Дага, сына Хринга, сына Харальда Прекрасноволосого; вести свой род от него

считалось в Нореге самым лучшим и почетным. У Хринга было три сына, и все они

были конунгами. Старшего звали Хрёрек, второго — Эймунд, третьего — Даг. Все они

были храбры, защищали владения отца, бывали в морских походах и так добывали

себе почет и уважение. Это было в то время, когда конунг Сигурд Свинья правил в

Упланде; он был женат на Асте Гудбрандсдоттир, матери Олава конунга Святого.

Торни звалась сестра ее, мать Халльварда Святого, а другая — Исрид, бабушка

Стейгар-Торира. Они были побратимами, когда росли, Олав Харальдссон и Эймунд

Хрингссон; они были к тому же почти одних лет[1]. Они занимались всеми

физическими упражнениями, какие подобают мужественному человеку, и жили то у

Сигурда конунга, то у Хринга конунга, отца Эймунда. Когда Олав конунг поехал в

Энгланд[2], поехал с ним и Эймунд; еще был с ними Рагнар, сын Агнара, сына

Рагнара Рюкиль, сына Харальда Прекрасноволосого[3], и много других знатных

мужей. Чем дальше они ехали, тем больше становилась их слава и известность. О

конунге Олаве Святом теперь уже известно, что имя его знает вся северная

половина [мира]. И когда он овладел Норегом, он покорил себе всю страну и

истребил в ней всех областных конунгов, как говорится в саге о нем и о разных

событиях, как писали мудрые люди; всюду говорится, что он в одно утро отнял

власть у пяти конунгов, а всего — у девяти внутри страны, как о том говорит

Стюрмир Мудрый[4]. Одних он велел убить или искалечить, а других изгнал из

страны. В эту беду попали Хринг, Хрёрек и Даг, а Эймунд и ярл Рагнар Агнарссон

были в морских походах, когда все это случилось. Ушли они из страны, Хринг и

Даг, и долго были в походах, а после отправились на восток в Ёталанд, и долго

правили там. А Хрёрек был ослеплен и жил у Олава конунга, пока не стал умышлять

против него и перессорил его гридей между собой так, что они стали убивать друг

друга. И напал он на Олава конунга в день вознесения на клиросе в церкви Христа,

и порезал парчовую одежду на конунге, но Бог сохранил конунга, и он не был

ранен. И Олав конунг тогда разгневался на него и послал его в Гренланд, если

будет попутный ветер, с Торарином Невьольвссоном, но они прибыли в Исланд, и жил

он у Гудмунда Богатого в Мёдрувеллир, в Эйяфьорде, и умер он в Кальвскинн.

Об Эймунде и Рагнаре

Прежде всего надо сказать, что Эймунд и Рагнар пришли в Норег немного спустя[5]

со многими кораблями. Олава конунга тогда нигде поблизости не было. Тут они

узнали о тех событиях, о которых уже было сказано. Эймунд собирает тинг с

местными людьми и говорит так: «С тех пор, как мы уехали, в стране были великие

события; мы потеряли наших родичей, а некоторые из них изгнаны и претерпели

много мучений. Нам жаль наших славных и знатных родичей и обидно за них. Теперь

один конунг в Нореге, где раньше их было много. Думаю, что хорошо будет стране,

которой правит Олав конунг, мой побратим, хоть и нелегка его власть. Для себя я

от него жду доброго почета, но не имени конунга». Друзья их обоих стали

настаивать, чтобы он повидался с Олавом конунгом и попытал, не даст ли он ему

имя конунга. Эймунд ответил: «Не подниму я боевого щита против Олава конунга и

не буду во враждебной ему рати, но при тех великих обидах, что случились между

нами, не хочу и отдаваться на его милость, и сложить с себя свое высокое

достоинство. Раз мы не хотим идти на мир с ним, не думаете ли вы, что нам

остается лишь не встречаться с ним? Если бы мы встретились, знаю, он воздал бы

мне великую честь, потому что я не пойду на него, но не думаю, чтобы вы все, мои

люди, также стерпели, видя великое унижение своих родичей. Вы теперь побуждаете

меня [мириться с ним], а по мне это тяжело, потому что нам пришлось бы сначала

дать клятву, которую нам подобало бы сдержать». Тогда сказали воины Эймунда:

«Если не идти на мир с конунгом, но и не быть во враждебной ему рати, то,

значит, остается, по-твоему, не встречаться с конунгом и уйти изгнанником из

своих владений?» Рагнар сказал: «Эймунд говорил много такого, что я и сам думаю;

не верю я в нашу удачу против счастья Олава конунга, но думается мне, что если

мы покинем в бегстве наши земли, то надо нам позаботиться о том, чтобы в нас

видели больших людей, чем другие купцы». Эймунд сказал: «Если вы хотите

поступить по-моему, то я скажу вам, если хотите, что я задумал. Я слышал о

смерти Вальдимара конунга[6] с востока из Гардарики[7], и эти владения держат

теперь трое сыновей его[8], славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну —

одному теперь досталось больше, чем тем двум. И зовется Бурицлав[9] тот, который

получил большую долю отцовского наследия, и он — старший из них. Другого зовут

Ярицлейв[10], а третьего Вартилав[11]. Бурицлав держит Кэнугард[12], а это —

лучшее княжество[13] во всем Гардарики. Ярицлейв держит Хольмгард[14], а третий

— Палтескью[15] и всю область, что сюда принадлежит[16]. Теперь у них разлад

из-за владений, и всех более недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше:

он видит урон своей власти в том, что его владения меньше отцовских, и считает,

что он потому ниже своих предков. И пришло мне теперь на мысль, если вы

согласны, отправиться туда и побывать у каждого из этих конунгов, а больше у

тех, которые хотят держать свои владения и довольствоваться тем, чем наделил их

отец. Для нас это будет хорошо — добудем и богатство, и почесть. Я на этом решу

с вами». Все они согласны. Было там много людей, которым хотелось добыть

богатства и отомстить за свои обиды в Нореге. Они были готовы покинуть страну,

только бы не оставаться и не терпеть притеснений от конунга и своих недругов.

Собираются они в путь с Эймундом и Рагнаром и отплывают с большой дружиной,

избранной по храбрости и мужеству, и стали держать путь в Аустрвег[17]. И узнал

об этом Олав конунг, когда их уже не было, и сказал он, что это худо, что он не

встретился с Эймундом, «потому что мы должны были бы расстаться лучшими [чем до

того] друзьями; так и можно было ожидать, что у него гнев на нас, но теперь

уехал из страны муж, которому мы оказали бы величайшие почести в Нореге, кроме

имени конунга». Олаву конунгу было сказано, что говорил Эймунд на тинге, и

сказал конунг, что это на него похоже — найти хороший исход. И больше об этом

нечего сказать, и сага возвращается к Эймунду и ярлу Рагнару.

Эймунд прибыл в Гардарики

Эймунд и его спутники не останавливаются в пути, пока не прибыли на восток в

Хольмгард к Ярицлейву конунгу. Идут они в первый раз к конунгу Ярицлейву после

того, как Рагнар попросил. Ярицлейв конунг был в свойстве с Олавом, конунгом

свеев. Он был женат на дочери его, Ингигерд. И когда конунг узнает об их

прибытии в страну, он посылает мужей к ним с поручением дать им мир в стране[18]

и позвать их к конунгу на хороший пир[19]. Они охотно соглашаются. И когда они

сидят на пиру, конунг и княгиня много расспрашивают их об известиях из Норега, о

конунге Олаве Харальдссоне. И Эймунд говорил, что может сказать много хорошего о

нем и о его обычае; он сказал, что они долго были побратимами и товарищами, но

Эймунд не хотел говорить о том, что ему было не по душе, — о тех событиях, о

которых было уже сказано. Эймунда и Рагнара очень уважал конунг, и княгиня не

меньше, потому что она была как нельзя более великодушна и щедра на деньги, а

Ярицлейв конунг не слыл щедрым, но был хорошим правителем и властным[20].

Договор Эймунда с Ярицлейвом конунгом

Спрашивает конунг, куда они думают держать путь, и они говорят так: «Мы узнали,

господин, что у вас могут уменьшиться владения из-за ваших братьев, а мы позорно

изгнаны из [нашей] страны и пришли сюда на восток в Гардарики к вам, трем

братьям. Собираемся мы служить тому из вас, кто окажет нам больше почета и

уважения, потому что мы хотим добыть себе богатства и славы и получить честь от

вас. Пришло нам на мысль, что вы, может быть, захотите иметь у себя храбрых

мужей, если чести вашей угрожают ваши родичи, те самые, что стали теперь вашими

врагами. Мы теперь предлагаем стать защитниками этого княжества и пойти к вам на

службу[21], и получать от вас золото и серебро и хорошую одежду. Если вам это не

нравится и вы не решите это дело скоро, то мы пойдем на то же с другими

конунгами, если вы отошлете нас от себя». Ярицлейв конунг отвечает: «Нам очень

нужна от вас помощь и совет, потому что вы, норманны, — мудрые мужи и храбрые.

Но я не знаю, сколько вы просите наших денег за вашу службу». Эймунд отвечает:

«Прежде всего ты должен дать нам дом и всей нашей дружине, и сделать так, чтобы

у нас не было недостатка ни в каких ваших лучших припасах, какие нам нужны». «На

это условие я согласен», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Тогда ты будешь иметь

право на эту дружину, чтобы быть вождем ее и чтобы она была впереди в твоем

войске и княжестве. С этим ты должен платить каждому нашему воину[22] эйрир

серебра, а каждому рулевому на корабле — еще, кроме того, половину эйрира[23]».

Конунг отвечает: «Этого мы не можем». Эймунд сказал: «Можете, господин, потому

что мы будем брать это бобрами и соболями[24] и другими вещами, которые легко

добыть в вашей стране, и будем мерить это мы, а не наши воины. И если будет

какая-нибудь военная добыча, вы нам выплатите эти деньги, а если мы будем сидеть

спокойно, то наша доля станет меньше». И тогда соглашается конунг на это, и

такой договор должен стоять двенадцать месяцев[25].

Эймунд победил в Гардарики

Эймунд и его товарищи вытаскивают тогда свои корабли на сушу и хорошо устраивают

их. А Ярицлейв конунг велел выстроить им каменный дом и хорошо убрать

драгоценной тканью[26]. И было им дано все, что надо, из самых лучших припасов.

Были они тогда каждый день в великой радости и веселы с конунгом и княгиней.

После того как они там пробыли недолго в доброй чести, пришли письма от

Бурицлава конунга к Ярицлейву конунгу[27], и говорится в них, что он просит

несколько волостей и торговых городов у конунга, которые ближе всего к его

княжеству, и говорил он, что они ему пригодятся для поборов[28]. Ярицлейв конунг

сказал тогда Эймунду конунгу, чего просит у него брат. Он отвечает: «Немного

могу я сказать на это, но у вас есть право на нашу помощь, если вы хотите за это

взяться. Но надо уступить твоему брату, если он поступает по-хорошему. Но если,

как я подозреваю, он попросит больше, то, когда это ему уступят, тебе придется

выбирать — хочешь ли отказаться от своего княжества или нет, и держать его

мужественно и чтобы между вами, братьями, была борьба до конца, если ты увидишь,

что можешь держаться. Всегда уступать ему все, чего он просит, не так опасно, но

многим может показаться малодушным и недостойным конунга, если ты будешь так

поступать. Не знаю также, зачем ты держишь здесь иноземное войско, если ты не

полагаешься на нас[29]. Теперь ты должен сам выбирать». Ярицлейв конунг говорит,

что ему не хочется уступать свое княжество безо всякой попытки [борьбы]. Тогда

сказал Эймунд: «Скажи послам твоего брата, что ты будешь защищать свои владения.

Не давай им только долгого срока, чтобы собрать войско против тебя, потому-то

мудрые сказали, что лучше воевать на своей земле, чем на чужой». Поехали послы

обратно и сказали своему конунгу, как все было и что Ярицлейв конунг не хочет

отдавать своему брату нисколько от своих владений и готов воевать, если он

нападет на них. Конунг сказал: «Он, верно, надеется на помощь и защиту, если

думает бороться с нами. Или к нему пришли какие-нибудь иноземцы и посоветовали

ему держать крепко свое княжество?» Послы сказали, что слышали, что там

норманнский конунг и шестьсот норманнов. Бурицлав конунг сказал: «Они, верно, и

посоветовали ему так». Он стал тогда собирать к себе войско.

Ярицлейв конунг послал боевую стрелу[30] по всему своему княжеству, и созывают

конунги всю рать. Дело пошло так, как думал Эймунд, — Бурицлав выступил из своих

владений против своего брата, и сошлись они там, где большой лес у реки, и

поставили шатры, так что река была посередине; разница по силам была между ними

невелика. У Эймунда и всех норманнов были свои шатры; четыре ночи они сидели

спокойно — ни те, ни другие не готовились к бою. Тогда сказал Рагнар: «Чего мы

ждем и что это значит, что мы сидим спокойно?» Эймунд конунг отвечает: «Нашему

конунгу рать наших недругов кажется слишком мала; его замыслы мало чего стоят».

После этого идут они к Ярицлейву конунгу и спрашивают, не собирается ли он

начать бой. Конунг отвечает: «Мне кажется, войско у нас подобрано хорошее и

большая сила и защита». Эймунд конунг отвечает: «А мне кажется иначе, господин:

когда мы пришли сюда, мне сначала казалось, что мало воинов в каждом шатре и

стан только для виду устроен большой, а теперь уже не то — им приходится ставить

еще шатры или жить снаружи, а у вас много войска разошлось домой по волостям, и

ненадежно оно, господин». Конунг спросил: «Что же теперь делать?» Эймунд

отвечает: «Теперь все гораздо хуже, чем раньше было; сидя здесь, мы упустили

победу из рук, но мы, норманны, дело делали: мы отвели вверх по реке все наши

корабли с боевым снаряжением. Мы пойдем отсюда с нашей дружиной и зайдем им в

тыл, а шатры пусть стоят пустыми, вы же с вашей дружиной как можно скорее

готовьтесь к бою». Так и было сделано; затрубили к бою, подняли знамена, и обе

стороны стали готовиться к битве. Полки сошлись, и начался самый жестокий бой, и

вскоре пало много людей. Эймунд и Рагнар предприняли сильный натиск на Бурицлава

и напали на него в открытый щит. Был тогда жесточайший бой, и много людей

погибло, и после этого был прорван строй Бурицлава, и люди его побежали. А

Эймунд конунг прошел сквозь его рать и убил так много людей, что было бы долго

писать все их имена. И бросилось войско бежать, так что не было сопротивления, и

те, кто спаслись, бежали в леса и так остались в живых[31]. Говорили, что

Бурицлав погиб в том бою. Взял Ярицлейв конунг тогда большую добычу после этой

битвы. Большинство приписывает победу Эймунду и норманнам. Получили они за это

большую честь, и все было по договору, потому что господь Бог, Иисус Христос,

был в этом справедлив, как и во всем другом. Отправились они домой в свое

княжество, и достались Ярицлейву конунгу и его владения, и боевая добыча,

которую он взял в этом бою.

Совет Эймунда

После этого летом и зимой было мирно, и ничего не случилось, и правил Ярицлейв

обоими княжествами по советам и разуму Эймунда конунга. Норманны были в большой

чести и уважении, и были конунгу защитой в том, что касалось советов и боевой

добычи. Но не стало жалованья от конунга, и думает он, что ему теперь дружина не

так нужна, раз тот конунг пал и во всей его земле казалось мирно. И когда настал

срок уплаты жалованья, пошел Эймунд конунг к Ярицлейву конунгу и сказал так:

«Вот мы пробыли некоторое время в вашем княжестве, господин, а теперь выбирайте

— оставаться ли нашему договору или ты хочешь, чтобы наше с тобой товарищество

кончилось и мы стали искать другого вождя, потому что деньги выплачивались

плохо». Конунг отвечает: «Я думаю, что ваша помощь теперь не так нужна, как

раньше, а для нас — большое разорение давать вам такое большое жалованье, какое

вы назначили». «Так оно и есть, господин, — говорит Эймунд, — потому что теперь

надо будет платить эйрир золота каждому мужу и половину марки золота каждому

рулевому на корабле». Конунг сказал: «По мне лучше тогда порвать наш договор».

«Это в твоей власти, — говорит Эймунд конунг, — но знаете ли вы, наверное, что

Бурицлав умер?» «Думаю, что это правда», — говорит конунг. Эймунд спросил: «Его,

верно, похоронили с пышностью, но где его могила?» Конунг отвечал: «Этого мы

наверное не знаем». Эймунд сказал: «Подобает, господин, вашему высокому

достоинству знать о вашем брате, таком же знатном, как вы, — где он положен. Но

я подозреваю, что ваши воины неверно сказали, и нет еще верных вестей об этом

деле». Конунг сказал: «Что же такое вы знаете, что было бы вернее и чему мы

могли бы больше поверить?» Эймунд отвечает: «Мне говорили, что Бурицлав конунг

жил в Бьярмаланде[32] зимой, и узнали мы наверное, что он собирает против тебя

великое множество людей, и это вернее». Конунг сказал: «Когда же он придет в

наше княжество?» Эймунд отвечает: «Мне говорили, что он придет сюда через три

недели». Тогда Ярицлейв конунг не захотел лишаться их помощи. Заключают они

договор еще на двенадцать месяцев. И спросил конунг: «Что же теперь делать —

собирать ли нам войско и бороться с ними?» Эймунд отвечает: «Это мой совет, если

вы хотите держать Гардарики против Бурицлава конунга». Ярицлейв спросил: «Сюда

ли собирать войско, или против них?» Эймунд отвечает: «Сюда надо собрать все,

что только может войти в город, а когда рать соберется, мы еще будем решать, что

лучше всего сделать».

Бой между братьями

Сразу же после этого Ярицлейв послал зов на войну по всей своей земле, и

приходит к нему большая рать бондов. После этого Эймунд конунг посылает своих

людей в лес и велит рубить деревья и везти в город, и поставить по стенам его.

Он велел повернуть ветви каждого дерева от города так, чтобы нельзя было

стрелять вверх в город. Еще велел он выкопать большой ров возле города и ввести

в него воду, а после того — наложить сверху деревья и устроить так, чтобы не

было видно и будто земля цела. А когда эта работа была кончена, узнали они о

Бурицлаве конунге, что он пришел в Гардарики и направляется туда, к городу, где

стояли конунги. Эймунд конунг и его товарищи также сильно укрепили двое

городских ворот и собирались там защищать [город], а также и уйти, если бы

пришлось. И вечером, когда наутро ждали рать [Бурицлава], велел Эймунд конунг

женщинам выйти на городские стены со всеми своими драгоценностями и насадить на

шесты толстые золотые кольца, чтобы их как нельзя лучше было видно. «Думаю я, —

говорит он, — что бьярмы жадны до драгоценностей и поедут быстро и смело к

городу, когда солнце будет светить на золото и на парчу, тканую золотом».

Сделали так, как он велел[33]. Бурицлав выступил из лесу со своей ратью и

подошел к городу, и видят они всю красоту в нем, и думают, что хорошо, что не

шло перед ними никаких слухов. Подъезжают они быстро и храбро и не замечают

[рва]. Много людей упало в ров и погибло там. А Бурицлав конунг был дальше в

войске, и увидел он тогда эту беду. Он сказал так: «Может быть, нам здесь так же

трудно нападать, как мы и думали; это норманны такие ловкие и находчивые». Стал

он думать — где лучше нападать, и уже исчезла вся красота, что была показана.

Увидел он тогда, что все городские ворота заперты, кроме двух, но и в них войти

нелегко, потому что они хорошо укреплены и там много людей. Сразу же раздался

боевой клич, и городские люди были готовы к бою. Каждый из конунгов, Ярицлейв и

Эймунд, был у своих городских ворот.

Начался жестокий бой, и с обеих сторон пало много народу. Там, где стоял

Ярицлейв конунг, был такой сильный натиск, что [враги] вошли в те ворота,

которые он защищал, и конунг был тяжело ранен в ногу[34]. Много там погибло

людей, раньше чем были захвачены городские ворота. Тогда сказал Эймунд конунг:

«Плохо наше дело, раз конунг наш ранен. Они убили у нас много людей и вошли в

город. Делай теперь, как хочешь, Рагнар, — сказал он, — защищай эти ворота или

иди вместе с нашим конунгом и помоги ему». Рагнар отвечает: «Я останусь здесь, а

ты иди к конунгу, потому что там нужен совет». Пошел Эймунд тогда с большим

отрядом и увидел, что бьярмы уже вошли в город. Он сразу же сильно ударил на

них, и им пришлось плохо. Убили они тут много людей у Бурицлава конунга. Эймунд

храбро бросается на них и ободряет своих людей, и никогда еще такой жестокий бой

не длился так долго. И побежали из города все бьярмы, которые еще уцелели, и

бежит теперь Бурицлав конунг с большой потерей людей. А Эймунд и его люди

гнались за беглецами до леса и убили знаменщика конунга, и снова был слух, что

конунг пал, и можно теперь было хвалиться великой победой. Эймунд конунг очень

прославился в этом бою, и стало теперь мирно. Были они в великой чести у

конунга, и ценил их всякий в той стране, но жалование шло плохо, и трудно было

его получить, так что оно не уплачивалось по договору.

Об Эймунде

Случилось однажды, что Эймунд конунг говорит конунгу, что он должен выплатить им

жалование, как подобает великому конунгу. Говорит он также, что думает, что они

добыли ему в руки больше денег, чем он им должен был жалованья. «И мы говорим,

что это у вас неправильно, и не нужна вам теперь наша помощь и поддержка».

Конунг сказал: «Может быть, теперь будет хорошо, даже если вы не будете нам

помогать; все-таки вы нам очень помогли. Мне говорили, что ваша помощь нужна во

всех делах». Эймунд отвечает: «Что же это значит, господин, что вы хотите один

судить обо всем? Мне кажется, многие мои люди немало потеряли, иные — ноги или

руки, или какие-нибудь члены, или у них попорчено боевое оружие; многое мы

потратили, но ты можешь нам это возместить: ты выбирай — или да, или нет».

Конунг сказал: «Не хочу я выбирать, чтобы вы ушли, но не дадим мы вам такого же

большого жалованья, раз мы не ждем войны». Эймунд отвечает: «Нам денег надо, и

не хотят мои люди трудиться за одну только пищу. Лучше мы уйдем во владения

других конунгов и будем там искать себе чести. Похоже на то, что не будет теперь

войны в этой стране, но знаешь ли ты наверное, что конунг убит?» «Думаю, что это

правда, — говорит конунг, — потому что его знамя у нас». Эймунд спрашивает:

«Знаешь ли ты его могилу?» «Нет», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Неразумно не

знать этого». Конунг отвечает: «Или ты это знаешь вернее, чем другие люди, у

которых есть об этом верные вести?» Эймунд отвечает: «Не так жаль ему было

оставить знамя, как жизнь, и думаю я, что он опасен и был в Тюркланде зимой, и

намерен еще идти войной на вас, и у него с собой войско, которое не станет

бежать, и это — тюрки и блокумен[35], и многие другие злые народы. И слышал я,

что похоже на то, что он отступится от христианства, и собирается он поделить

страну между этими злыми народами, если ему удастся отнять у вас Гардарики. А

если будет так, как он задумал, то скорее всего можно ждать, что он с позором

выгонит из страны всех ваших родичей. Конунг спрашивает: «Скоро ли он придет

сюда с этой злой ратью?» Эймунд отвечает: «Через полмесяца». «Что же теперь

делать? — сказал конунг. — Мы ведь теперь не можем обойтись без вашего

разумения». Рагнар сказал, что он хотел бы, чтобы они уехали, а конунгу

предложил решать самому. Эймунд сказал: «Худая нам будет слава, если мы

расстанемся с конунгом [когда он] в такой опасности, потому что у него был мир,

когда мы пришли к нему. Не хочу я теперь так расставаться с ним, чтобы он

остался, когда у него немирно; лучше мы договоримся с ним на эти двенадцать

месяцев, и пусть он выплатит нам наше жалованье, как у нас было условлено.

Теперь надо подумать и решить — собирать ли войско, или вы хотите, господин,

чтобы мы, норманны, одни защищали страну, а ты будешь сидеть спокойно, пока мы

будем иметь дело с ними, и обратишься к своему войску, когда мы ослабеем?» «Так

и я хочу», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Не спеши с этим, господин. Можно

еще сделать по-иному и держать войско вместе; по-моему, это нам больше подобает,

и мы, норманны, не побежим первыми, но знаю я, что многие на это готовы из тех,

кто побывал перед остриями копий. Не знаю, каковы окажутся на деле те, которые

теперь больше всего к этому побуждают. Но как же быть, господин, если мы

доберемся до конунга, — убить его или нет? Ведь никогда не будет конца раздорам,

пока вы оба живы». Конунг отвечает: «Не стану я ни побуждать людей к бою с

Бурицлавом конунгом, ни винить, если он будет убит». Разошлись они все по своим

домам, и не собирали войска, и не готовили снаряжения. И всем людям казалось

странным, что меньше всего готовятся, когда надвигается такая опасность. А

немного спустя узнают они о Бурицлаве, что он пришел в Гардарики с большой ратью

и многими злыми народами. Эймунд делал вид, будто не знает, как обстоит дело, и

не узнавал. Многие говорили, что он не решится бороться с Бурицлавом.

Эймунд убил Бурицлава конунга

Однажды рано утром Эймунд позвал к себе Рагнара, родича своего, десять других

мужей, велел оседлать коней, и выехали они из города двенадцать вместе, и больше

ничего с ними не было. Все другие остались. Бьёрн звался исландец, который

поехал с ними, и Гарда-Кетиль, и муж, который звался Аскель, и двое Тордов[36].

Эймунд и его товарищи взяли с собой еще одного коня и на нем везли свое боевое

снаряжение и припасы. Выехали они, снарядившись, как купцы, и не знали люди, что

значит эта поездка и какую они задумали хитрость. Они въехали в лес и ехали весь

тот день, пока не стала близка ночь. Тогда они выехали из лесу и подъехали к

большому дубу; кругом было прекрасное поле и широкое открытое место. Тогда

сказал Эймунд конунг: «Здесь мы остановимся. Я узнал, что здесь будет ночлег у

Бурицлава конунга и будут поставлены на ночь шатры». Они обошли вокруг дерева и

пошли по просеке и обдумывали — где лучшее место для шатра. Тогда сказал Эймунд

конунг: «Здесь Бурицлав конунг поставит свой стан. Мне говорили, что он всегда

становится поближе к лесу, когда можно, чтобы там скрыться, если понадобится».

Эймунд конунг взял веревку или канат и велел им выйти на просеку возле того

дерева, и сказал, чтобы кто-нибудь влез на ветки и прикрепил к ним веревку, и

так было сделано. После этого они нагнули дерево так, что ветви опустились до

земли, и так согнули дерево до самого корня. Тогда сказал Эймунд конунг:

«Теперь, по-моему, хорошо, и нам это будет очень кстати». После того они

натянули веревку и закрепили концы. А когда эта работа была кончена, была уже

середина вечера. Тут слышат они, что идет войско конунга, и уходят в лес к своим

коням. Видят они большое войско и прекрасную повозку; за нею идет много людей, а

впереди несут знамя. Они повернули к лесу и [пошли] по просеке туда, где было

лучшее место для шатра, как догадался Эймунд конунг. Там они ставят шатер, и вся

рать также, возле леса. Уже совсем стемнело. Шатер у конунга был роскошный и

хорошо устроен: было в нем четыре части и высокий шест сверху, а на нем —

золотой шар с флюгером. Они видели из лесу все, что делалось в стане, и

держались тихо. Когда стемнело, в шатрах зажглись огни, и они поняли, что там

теперь готовят пищу. Тогда сказал Эймунд конунг: «У нас мало припасов — это не

годится; я добуду пищу и пойду в их стан». Эймунд оделся нищим, привязал себе

козлиную бороду и идет с двумя посохами к шатру конунга[37], и просит пищи, и

подходит к каждому человеку. Пошел он и в соседний шатер и много получил там, и

хорошо благодарил за добрый прием. Пошел он от шатров обратно, и припасов было

довольно. Они пили и ели, сколько хотели; после этого было тихо.

Эймунд конунг разделил своих мужей; шесть человек оставил в лесу, чтобы они

стерегли коней и были готовы, если скоро понадобится выступить. Пошел тогда

Эймунд с товарищами, всего шесть человек, по просеке к шатрам, и казалось им,

что трудностей нет. Тогда сказал Эймунд: «Рёгнвальд и Бьёрн, и исландцы пусть

идут к дереву, которое мы согнули». Он дает каждому в руки боевой топор. «Вы —

мужи, которые умеют наносить тяжелые удары, хорошо пользуйтесь этим теперь,

когда это нужно». Они идут туда, где ветви были согнуты вниз, и еще сказал

Эймунд конунг: «Здесь пусть стоит третий, на пути к просеке, и делает только

одно — держит веревку в руке и отпустит ее, когда мы потянем ее за другой конец.

И когда мы устроим все так, как хотим, пусть он ударит топорищем по веревке, как

я назначил. А тот, кто держит веревку, узнает, дрогнула ли она от того, что мы

ее двинули, или от удара. Мы подадим тот знак, какой надо, — от него все

зависит, если счастье нам поможет, и тогда пусть тот скажет, кто держит веревку,

и рубит ветви дерева, и оно быстро и сильно выпрямится». Сделали они так, как им

было сказано. Бьёрн идет с Эймундом конунгом и Рагнаром, и подходят они к шатру,

и завязывают петлю на веревке, и надевают на древко копья, и накидывают на

флюгер, который был наверху на шесте в шатре конунга, и поднялась она до шара, и

было все сделано тихо. А люди крепко спали во всех шатрах, потому что они устали

от похода и были сильно пьяны. И когда это было сделано, они тянут за концы и

укорачивают тем самым веревку, и стали советоваться. Эймунд конунг подходит

поближе к шатру конунга и не хочет быть вдали, когда шатер будет сорван. По

веревке был дан удар, и замечает тот, кто ее держит, что она дрогнула. Говорит

об этом тем, кто должен был рубить, и стали они рубить дерево, и оно быстро

выпрямляется и срывает весь шатер конунга, и [закидывает его] далеко в лес. Все

огни сразу погасли.

Эймунд конунг хорошо заметил вечером, где лежит в шатре конунг, идет он сразу

туда и сразу же убивает конунга и многих других[38]. Он взял с собой голову

Бурицлава конунга. Бежит он в лес и его мужи, и их не нашли. Стало страшно тем,

кто остался из мужей Бурицлава конунга при этом великом событии, а Эймунд конунг

и его товарищи уехали, и вернулись они домой рано утром[39]. И идет Эймунд к

Ярицлейву конунгу и рассказывает ему всю правду о гибели Бурицлава. «Теперь

посмотрите на голову, господин, — узнаете ли ее?» Конунг краснеет, увидя

голову[40]. Эймунд сказал: «Это мы, норманны, сделали это смелое дело, господин;

позаботьтесь теперь о том, чтобы тело вашего брата было хорошо, с почетом,

похоронено». Ярицлейв конунг отвечает: «Вы поспешно решили и сделали это дело,

близкое нам: вы должны позаботиться о его погребении. А что будут делать те, кто

шли с ним?» Эймунд отвечает: «Думаю, что они соберут тинг и будут подозревать

друг друга в этом деле, потому что они не видели нас, и разойдутся они в

несогласии, и ни один не станет верить другому и не пойдет с ним вместе, и думаю

я, что не многие из этих людей станут обряжать своего конунга». Выехали норманны

из города и ехали тем же путем по лесу, пока не прибыли к стану. И было так, как

думал Эймунд конунг, — все войско Бурицлава конунга ушло и разошлось в

несогласии. И едет Эймунд конунг на просеку, а там лежало тело конунга, и никого

возле него не было. Они обрядили его и приложили голову к телу, и повезли домой.

О погребении его знали многие[41]. Весь народ в стране пошел под руку Ярицлейва

конунга и поклялся клятвами, и стал он конунгом над тем княжеством, которое они

раньше держали вдвоем.

Эймунд конунг ушел от Ярицлейва к его брату

Прошли лето и зима, ничего не случилось, и опять не выплачивалось жалованье.

Некоторые открыто говорили конунгу, что много можно вспомнить о братоубийстве, и

говорили, что норманны теперь кажутся выше конунга. И настал день, когда должно

было выплатить жалованье, и идут они в дом конунга. Он хорошо приветствует их и

спрашивает, чего они хотят так рано утром. Эймунд конунг отвечает: «Может быть,

вам, господин, больше не нужна наша помощь, уплатите теперь сполна то жалованье,

которое нам полагается». Конунг сказал: «Многое сделалось от того, что вы сюда

пришли». «Это правда, господин, — говорит Эймунд, — потому что ты давно был бы

изгнан и лишился власти, если бы не воспользовался нами. А что до гибели брата

твоего, то дело обстоит теперь так же, как тогда, когда ты согласился на это».

Конунг сказал: «На чем же вы теперь порешите?» Эймунд отвечает: «На том, чего

тебе менее всего хочется». «Этого я не знаю», — говорит конунг. Эймунд отвечает:

«А я знаю наверное — менее всего тебе хочется, чтобы мы ушли к Вартилаву

конунгу, брату твоему, но мы все же поедем туда и сделаем для него все, что

можем, а теперь будь здоров, господин». Они быстро уходят к своим кораблям,

которые были уже совсем готовы. Ярицлейв конунг сказал: «Быстро они ушли и не по

нашей воле». Княгиня отвечает: «Если вы с Эймундом конунгом будете делить все

дела, то это пойдет к тому, что вам с ним будет тяжело». Конунг сказал: «Хорошее

было бы дело, если бы их убрать». Княгиня отвечает: «До того еще будет вам от

них какое-нибудь бесчестие».

После того отправилась она к кораблям, и ярл Рёгнвальд Ульвссон с несколькими

мужами, туда, где стояли у берега Эймунд и его товарищи, и было им сказано, что

она хочет повидать Эймунда конунга. Он сказал: «Не будем ей верить, потому что

она умнее конунга, но не хочу я ей отказывать в разговоре». «Тогда я пойду с

тобой», — сказал Рагнар. «Нет, — сказал Эймунд, — это не военный поход и не

пришла неравная нам сила». На Эймунде был плащ с ремешком, а в руках — меч. Они

сели на холме, а внизу была глина. Княгиня и Рёгнвальд сели близко к нему, почти

на его одежду. Княгиня сказала: «Нехорошо, что вы с конунгом так расстаетесь. Я

бы очень хотела сделать что-нибудь для того, чтобы между вами было лучше, а не

хуже». Ни у того, ни у другого из них руки не оставались в покое. Он расстегнул

ремешок плаща, а она сняла с себя перчатку и взмахнула ею над головой. Он видит

тогда, что тут дело не без обмана и что она поставила людей, чтобы убить его по

знаку, когда она взмахнет перчаткой. И сразу же выбегают люди [из засады].

Эймунд увидал их раньше, чем они добежали до него, быстро вскакивает, и раньше,

чем они опомнились, остался [только] плащ, а [сам] он им не достался[42]. Рагнар

увидел это и прибежал с корабля на берег, и так один за другим, и хотели они

убить людей княгини. Но Эймунд сказал, что не должно этого быть. Они столкнули

их с глинистого холма и схватили. Рагнар сказал: «Теперь мы не дадим тебе

решать, Эймунд, и увезем их с собой». Эймунд отвечает: «Это нам не годится,

пусть они вернутся домой с миром, потому что я не хочу так порвать дружбу с

княгиней».

Поехала она домой и не радовалась затеянному ею делу. А они отплывают и не

останавливаются, пока не прибыли в княжество Вартилава конунга, и идут к

нему[43], а он принимает их хорошо и спросил — что нового. И Эймунд рассказал

все, что случилось, — как началось у них с Ярицлейвом конунгом и как они

расстались. «Что же вы теперь думаете делать?» — говорит конунг. Эймунд

отвечает: «Сказал я Ярицлейву конунгу, что мы сюда, к вам, поедем, потому что я

подозреваю, что он хочет уменьшить твои владения, как брат его сделал с ним, и

решайте теперь сами, господин, — хотите ли вы, чтобы мы были с вами или ушли, и

думаете ли вы, что вам нужна наша помощь». «Да, — говорит конунг, — хотелось бы

нам вашей помощи, но чего вы хотите за это?» Эймунд отвечает: «Того же самого,

что было у нас у брата твоего». Конунг сказал: «Дайте мне срок посоветоваться с

моими мужами, потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я»[44]. Эймунд

конунг соглашается на это. Вартилав конунг собирает тинг со своими мужами[45] и

говорит им, какой слух прошел о Ярицлейве конунге, брате его, — что он замышляет

отнять его владения, и говорит, что пришел сюда Эймунд конунг и предлагает им

свою помощь и поддержку. Они очень уговаривают конунга принять их. И тут

заключают они договор, и оставляет конунг для себя его советы, «потому что я не

так находчив, как Ярицлейв конунг, брат мой, и все-таки между нами понадобилось

посредничество. Мы будем часто беседовать с вами и платить вам все по условию».

И вот они в великом почете и уважении у конунга.

Мир между братьями Ярицлейвом и Вартилавом

Случилось, что пришли послы от Ярицлейва конунга просить деревень и городов,

которые лежат возле его владений, у Вартилава конунга[46]. Он говорит об этом

Эймунду конунгу, а он отвечает так: «Это вы должны решать, господин». Конунг

сказал: «Теперь надо сделать так, как было условлено, — что вы будете давать нам

советы». Эймунд отвечает: «По мне, господин, похоже на то, что надо ждать

схватки с жадным волком. Будет взято еще больше, если это уступить. Пусть послы

едут обратно с миром, — говорит он, — они узнают о нашем решении». «А сколько

времени тебе надо, чтобы собрать войско?» «Полмесяца», — говорит конунг. Эймунд

сказал: «Назначь, господин, где встретиться для боя, и скажи послам, чтобы они

сказали своему конунгу». И было так сделано, и поехали послы домой. С обеих

сторон войско стало готовиться к бою, и сошлись они в назначенном месте на

границе, поставили стан и пробыли там несколько ночей. Вартилав конунг сказал:

«Что же мы будем здесь сидеть без дела? Не станем упускать победу из рук».

Эймунд сказал: «Дай мне распорядиться самому, потому что отсрочка — лучше всего,

когда дело плохо, и еще нет Ингигерд княгини, которая решает за них всех, хотя

конунг — вождь этой рати; я буду держать стражу, господин». Конунг отвечает:

«Как вы хотите». Сидят они так семь ночей с войском. И однажды ночью было

ненастно и очень темно. Тогда Эймунд ушел от своей дружины и Рагнар. Они пошли в

лес и позади стана Ярицлейва сели у дороги. Тогда сказал Эймунд конунг: «Этой

дорогой поедут мужи Ярицлейва конунга, и, если я хочу скрыться, мне надо было бы

уйти, но побудем сначала здесь». После того как они посидели немного, сказал

Эймунд конунг: «Неразумно мы сидим». И тут же слышат они, что едут и что там

женщина. Увидели они, что перед нею едет один человек, а за нею другой. Тогда

сказал Эймунд конунг: «Это, верно, едет княгиня; станем по обе стороны дороги, а

когда они подъедут к нам, раньте ее коня, а ты, Рагнар, схвати ее». И когда те

проезжали мимо, они ничего не успели увидеть, как конь уже пал мертвым, а

княгиня вовсе исчезла. Один говорит, что видел, как мелькнул человек, бежавший

по дороге, и не смели они встретиться с конунгом, потому что не знали, кто это

сделал — люди или тролли. Поехали они тайком домой и [больше] не показывались.

Княгиня сказала побратимам: «Вы, норманны, не спешите перестать оскорблять

меня». Эймунд сказал: «Мы с вами хорошо поступим, княгиня, но не знаю, придется

ли тебе сразу же целовать конунга».

Вернулись они в стан Вартилава конунга и говорят ему, что княгиня здесь. Он

обрадовался, и сам стал сторожить ее. Наутро она позвала к себе Эймунда конунга,

и когда он пришел к ней, сказала княгиня: «Лучше всего было бы нам помириться, и

я предлагаю сделать это между вами. Хочу сначала объявить, что выше всего буду

ставить Ярицлейва конунга». Эймунд конунг отвечает: «Это во власти конунга».

Княгиня отвечает: «Но твои советы ведь больше всего значат». После этого идет

Эймунд к Вартилаву конунгу и спрашивает его, хочет ли он, чтобы княгиня устроила

мир между ними. Конунг отвечает: «Не скажу, чтобы это можно было посоветовать, —

ведь она уже хотела уменьшить нашу долю». Эймунд сказал: «Ты будешь доволен тем,

что у тебя было до сих пор?» «Да», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Не скажу,

чтобы это было [правильное] решение, — чтобы твоя доля не увеличилась, потому

что ты должен получить наследство после брата твоего наравне с ним». Конунг

отвечает: «Тебе больше хочется, чтобы я выбрал ее решение, — пусть так и будет».

Эймунд конунг говорит княгине, что есть согласие на то, чтобы она устроила мир

между конунгами. «Это, верно, твой совет, — говорит она, — и ты увидишь, в чем

меньше зла и какому быть решению». Эймунд конунг сказал: «Я не мешал тому, чтобы

вам была оказана честь». Затрубили тогда, сзывая на собрание, и было сказано,

что Ингигерд княгиня хочет говорить с конунгами и их дружинниками. И когда

собрались, увидели все, что Ингигерд княгиня — в дружине Эймунда конунга и

норманнов. Было объявлено от имени Вартилава конунга, что княгиня будет

устраивать мир. Она сказала Ярицлейву конунгу, что он будет держать лучшую часть

Гардарики — это Хольмгард, а Вартилав — Кэнугард, другое лучшее княжество с

данями и поборами[47]; это — наполовину больше, чем у него было до сих пор. А

Палтескью и область, которая сюда принадлежит, получит Эймунд конунг и будет над

нею конунгом[48], и получит все земские поборы целиком, которые сюда

принадлежат, «потому что мы не хотим, чтобы он ушел из Гардарики». Если Эймунд

конунг оставит после себя наследников, то будут они после него в том княжестве.

Если же он не оставит после себя сына, то [оно] вернется к тем братьям. Эймунд

конунг будет также держать у них оборону страны и во всем Гардарики[49], а они

должны помогать ему военной силой и поддерживать его. Ярицлейв конунг будет над

Гардарики[50]. Рёгнвальд ярл будет держать Альдейгьюборг[51] так, как держал до

сих пор[52].

На такой договор и раздел княжеств согласился весь народ в стране и подтвердил

его[53]. Эймунд конунг и Ингигерд должны были решать все трудные дела[54]. И все

поехали домой по своим княжествам. Вартилав конунг прожил не дольше трех зим,

заболел и умер[55]; это был конунг, которого любили как нельзя больше. После

него принял власть Ярицлейв и правил с тех пор один обоими княжествами[56]. А

Эймунд конунг правил своими и не дожил до старости. Он умер без наследников и

умер от болезни, и это была большая потеря для всего народа в стране, потому что

не бывало в Гардарики иноземца более мудрого, чем Эймунд конунг, и пока он

держал оборону страны у Ярицлейва конунга, не было нападений на Гардарики. Когда

Эймунд конунг заболел, он отдал свое княжество Рагнару, побратиму своему, потому

что ему больше всего хотелось, чтобы он им пользовался. Это было по разрешению

Ярицлейва конунга и Ингигерд. Рёгнвальд Ульвссон был ярлом над Альдейгьюборгом;

они с Ингигерд княгиней были детьми сестер. Он был великий вождь и обязан данью

Ярицлейву конунгу, и дожил до старости. И когда Олав Святой Харальдссон был в

Гардарики, был он у Рёгнвальда Ульвссона и между ними была самая большая дружба,

потому что все знатные и славные люди очень ценили Олава конунга, когда он был

там, но всех больше Рёгнвальд ярл и Ингигерд княгиня, потому что они любили друг

друга тайной любовью[57].

Перевод Е. А. Рыдзевской (Рыдзевская 1978. С. 89–104).

Комментарии

Прядь об Эймунде, чаще называемая Сагой об Эймунде, сохранилась в составе Саги

об Олаве Святом по Книге с Плоского острова. Исследователи относят Прядь к

королевским сагам.

В тексте Пряди об Эймунде говорится, что рассказ составлен со слов участников

похода Эймунда (нач. XI в.), но целый ряд признаков в тексте саги указывает на

ее поздний характер. Справедливым поэтому представляется мнение Я. де Фриса, что

Прядь об Эймунде написана в конце XIII в.[1]

Прядь об Эймунде уникальна тем, что все ее действие происходит в Гардарики (на

Руси), а не в Скандинавии. В ней подробно описывается деятельность скандинавских

наемников на Руси во времена князя Ярослава Мудрого (конунга Ярицлейва).

В 1833 г. Королевское общество северных антиквариев в Копенгагене издало очень

незначительным тиражом (70 экз.) в древнеисландском оригинале и в латинском

переводе Прядь об Эймунде и разослало ее по различным научным центрам России. В

кратчайший срок, а именно уже к 1834 г., в России вышло два перевода Пряди об

Эймунде. Один из них был выполнен с латинского текста студентом Словесного

отделения Московского университета Д. Лавдовским и сопровождался статьей М. П.

Погодина[2], отметившего, что история Эймунда «хронологически верна» и

«доставляет немаловажное дополнение к Русской Истории»[3].

Второй перевод Пряди об Эймунде, и уже непосредственно с исландского оригинала,

был выполнен профессором Санкт-Петербургского университета, историком и

филологом, издателем журнала Библиотека для чтения О. И. Сенковским.

Предваряющая перевод статья Сенковского о сагах была написана (вопреки

устоявшемуся к тому времени мнению) с позиции полного и безоговорочного доверия

к скандинавскому источнику. Автор ставил свидетельства Пряди об Эймунде выше

данных русских летописей, полагая, что летописец создал «значительную часть

своей книги» из варяжских саг, приведя их в соответствие с хронологией

византийских авторов, писавших о Руси[4]. Анализируя Прядь об Эймунде, которая,

по его словам, «непосредственно относится к Русской Истории»[5], Сенковский

объяснял расхождения этой саги с русской летописью либо сокращениями, которым

якобы подверглась сага[6], либо незнанием и ошибками Нестора.

Подобная трактовка летописи и саг, естественно, вызвала немедленную реакцию:

статья подверглась язвительной критике С. В. Руссова[7], защищавшего от нападок

оппонента творение Нестора — «драгоценный памятник Русской письменности и

основание нашей Истории»[8], и С. М. Строева (псевдоним — С. Скромненко),

который объяснял расхождение саг с летописью или отсутствие в летописи

каких-либо фактов (например, имени Эймунда, главного действующего лица

исландской саги) недостоверностью известий саг в целом[9]. М. П. Погодин,

напротив, высоко оценил статью Сенковского[10], а Строева обвинил в формальном

подходе к саге. Он полагал, что, несмотря на недостоверность отдельных деталей

(«Нечего искать в сагах подробностей, обстоятельности сообщаемых событий»),

сохраненные в сагах общие черты русской действительности важны для истории.

Прядь об Эймунде неоднократно оказывалась в центре внимания исследователей в

течение последних полутора столетий, что будет видно из комментария к тексту. Из

русских работ следует в первую очередь отметить статьи А. И. Лященко, Е. А.

Рыдзевской, Е. А. Мельниковой, из западных — К. Селнеса и Р. Кука, в которых

Прядь об Эймунде рассматривается как источник по русской истории. Важно

отметить, что филологически Прядь почти не изучена; более того, она даже не

упоминается в таких справочниках, как K. Schier. Sagaliteratur (Stuttgart, 1970)

и Medieval Scandinavia: An Encyclopedia (New York, London, 1993).

Перевод Пряди об Эймунде, который публикуется здесь, выполнен Е. А.

Рыдзевской[11]. Мной сделаны незначительные изменения, преимущественно связанные

с русской передачей древнеисландских имен собственных.

[1] de Vries 1967. S. 304.

[2] Погодин 1834.

[3] Там же. С. 379, 385.

[4] Сенковский 1834. С. 30–31.

[5] Там же. С. 44.

[6] Там же. С. 48–49.

[7] Руссов 1834.

[8] Там же. С. 102.

[9] Скромненко 1834.

[10] Погодин 1846.

[11] Сага об Эймунде // Рыдзевская 1978. С. 89–104.

Русские переводы «Пряди об Эймунде»:

Эймундова сага / Пер. с лат. Д. Лавдовского // Учен. зап. имп. Московск.

ун-та. 1834. Ч. III. № 8. C. 386–401; № 9. C. 576–596.

Eymundar Saga. Эймундова сага / [О. И. Сенковский] // Библиотека для чтения.

СПб., 1834. Т. 2, отд. III. С. 1–46 (перевод и исландский текст в нижней части

страниц). С. 47–71 (примечания).

Eymundar Saga. Эймундова сага. Сказание об Эймунде Ринговиче и Рагнаре

Агнаровиче, скандинавских витязях, поселившихся в России в начале XI века /

Перевел с исландского и критически объяснил О. Сенковский. СПб., 1834.

Эймундова сага. Сказание об Эймунде Ринговиче и Рагнаре Агнаровиче,

скандинавских витязях, поселившихся в России в начале XI века. // [О. И.

Сенковский] (Барон Брамбеус). Собрание сочинений. СПб., 1858. Т. V. С. 511–573

(перевод с комментариями).

Эймундова сага. Жизнь и деяния Эймунда и Рагнара, норвежских конунгов, потом

полоцких в России владельцев / Пер. О. И. Сенковского // Русская классная

библиотека, издаваемая под редакцией А. Н. Чудинова. Сер. 2. СПб., 1903. Вып.

XXV. Древне-северные саги и песни скальдов в переводах русских писателей. С.

31–61 (перевод и подстрочные примечания).

Повесть об Эймунде и Рагнаре, норвежских конунгах, о их жизни и приключениях

на службе у русского князя Ярослава, об убийстве князя Святополка, записанная

со слов пяти воинов из дружины Эймунда: Из скандинавских саг / Изложил Ник.

Асеев. М., 1915.

Сага об Эймунде // Рыдзевская 1978. С. 89–104.

Фрагменты в: Мельникова 1978б.

Фрагменты в: Древнерусские города. С. 106–119.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Эймунд, сын Хринга, сына Дага, сына Хринга, сына Харальда Прекрасноволосого,

— четвероюродный брат Олава Харальдссона.

[2] Вероятно, имеются в виду военные походы юного Олава, которые, правда, по

другим источникам, начались не с поездки в Англию, а с военных действий в

Аустрвеге — в Шхере Соти, на Эйсюсле (о. Сааремаа) и др. Участие Эймунда в этих

походах нигде более не отмечается.

[3] Рагнар, сын Агнара, сына Рагнара Рюкиля, сына Харальда Прекрасноволосого, —

троюродный дядя Эймунда Хрингссона и Олава Харальдссона.

[4] Ссылки на то, «как говорится в саге о нем (т. е. в саге об Олаве Святом. —

Т.Д.)», «как писали мудрые люди», как «говорит Стюрмир Мудрый», указывают на

использование составителем саги более ранних памятников и, соответственно, на

поздний характер Пряди об Эймунде.

[5] Если слова «немного спустя» относятся к рассказу о том, как ослепленный

конунг Хрёрек напал в день Вознесения на конунга Олава, после чего был отправлен

с Торарином Невьольвссоном в Гренландию, а именно так их и можно понимать, то

речь идет о времени после лета 1018 г., по хронологии Круга земного и Отдельной

саги Снорри. Так что на Русь Эймунд мог попасть не раньше поздней осени (до

прекращения на зимний сезон судоходства) 1018 г. Согласно Пряди, норманны,

оказавшись у конунга Ярицлейва (Ярослава Мудрого), застают его женатым на

Ингигерд, а брак этот был заключен после лета 1019 г., так что, казалось бы,

возвращение Эймунда в Норвегию и путешествие на Русь приходятся на осень 1019 г.

Однако в данном случае мы не можем полагаться на «относительную хронологию саги»

(Назаренко 1993. С. 184), ибо Книга с Плоского острова не является единой сагой

и ее составитель не пытался упорядочить хронологию включенных в рукопись саг, а

потому соединение различных текстов в этой рукописи порой весьма условно с

хронологической точки зрения. Более того, и сами эти тексты, в силу специфики

жанра саги, не во всех отношениях надежны. Е. А. Рыдзевская охарактеризовала

Прядь так: «Последовательность событий в ее изложении довольно близка к тому,

что дает наша “Повесть временных лет”, […] хотя во многом она сбивчива, неточна,

противоречива и местами носит явные следы путаницы и вымысла — результат того,

что она прошла через много рук на своем пути от устного предания до того вида, в

каком мы ее теперь знаем» (Рыдзевская 1940. С. 69). С этим мнением трудно не

согласиться, равно как и с замечанием В. Д. Королюка, что «скандинавские саги —

это очень сложный источник, и поэтому опираться на их сведения при реконструкции

событий политической истории слишком рискованно» (Королюк 1964. С. 239). Кроме

того, см. комментарий 42.

Исследователи нередко весьма вольно трактуют и датируют события, описанные в

Пряди об Эймунде. Так, А. И. Лященко в ответ на самому себе заданный вопрос: «В

котором году собрался Эймунд с дружиной на Русь?» — пишет: «С уверенностью можно

сказать, что летом 1016 года», а, подводя итоги, отмечает, что «хронология саги,

идущая по годам договоров Эймунда с Ярославом, соответствует хронологии

летописи, начиная с 1016 года» (Лященко 1926. С. 1067, 1086). Но ведь 1016 год

саге «навязал» сам Лященко, высчитав (С. 1067), что слухи о положении на Руси

после смерти Владимира могли достичь Норвегии только в конце 1015 г., что о

«трех русских князьях» можно говорить после убиения Бориса, Глеба и Святослава и

после прочного утверждения Святополка в Киеве, но до выступления Ярослава

поздней осенью 1016 г. у Любеча. Так исследователь и нашел в саге то, что

приписал ей сам: ее хронологическое совпадение с русской летописью. С. Х. Кросс

вообще без объяснений заявляет, что Эймунд вернулся в Норвегию в 1015 г. (Cross

1929. P. 186).

[6] Вальдимар (Вальдамар, иногда — Вальдамар Старый) — великий князь киевский

Владимир Святославич (978–1015 гг.). Обращает на себя внимание тот факт, что

саги, предельно внимательные к генеалогиям, не знают родословной этого

правителя.

[7] Гардарики (Garрarнki) — древнескандинавское обозначение Древней Руси (см.

Этногеографический справочник).

[8] О трех сыновьях Владимира говорится и в Хронике (lib. VII, cap. 72, 73)

мерзебургского епископа Титмара (1010-е гг.), однако прямое их отождествление с

«тремя сыновьями», названными в Пряди об Эймунде, затруднено, по мнению А. В.

Назаренко, рядом обстоятельств (Назаренко 1993. С. 166–167). О парадоксальном

«историческом» развитии на Руси легендарного сюжета о трех братьях-правителях

см.: Петрухин 1994. С. 10.

[9] Конунга Бурицлава исследователи традиционно отождествляют со Святополком

Владимировичем (Окаянным), князем туровским, с 1015 по 1019 г. великим князем

киевским. Несходство имен объясняется тем, что в борьбе Ярослава со Святополком

значительную роль играл польский князь Болеслав I Храбрый (992–1025), его тесть.

А. И. Лященко подчеркивает, что «русская летопись при описании этих столкновений

имя Болеслава ставит первым», и «в лагере Ярослава говорится прежде всего о

борьбе с Болеславом» (Лященко 1926. С. 1072). Замена поэтому понятна, тем более

что имя «Бурицлав» встречается в древнескандинавской литературе (Там же; см.

также: Cook 1986. P. 69). Об ином, весьма искусственном, толковании этого имени

см. комментарий 39 к настоящему тексту.

[10] Ярицлейв. — Русский князь Ярослав Владимирович Мудрый — князь новгородский

в 1010–1016 гг., великий князь киевский в 1016–1018, 1018/1019 — 20 февр. 1054

г. — лучше других русских правителей известен древнескандинавским источникам

(см.: Cross 1929; Рыдзевская 1940; Birnbaum 1981a). Его имя передается

источниками с некоторыми вариациями: Jarizleifr, Jaruzleifr, Jarizlжifr,

Jarizlжivr, Jarizlбfr, Jarisleifr, Urisleifr, Ierzlavr, Jarzellavus, Iarezlafus,

Jaritzlavus, Wirtzlavus, из которых наиболее распространена первая форма. Как

правило, источники называют его «Ярицлейв, конунг Хольмгарда», но более ранние

источники именуют его иначе: в Обзоре он назван «Ярицлав, конунг Аустрвега», а в

Легендарной саге — «конунг Гардов». Суть этих обозначений одна — «русский

конунг».

[11] Вартилава исследователи традиционно отождествляют с полоцким князем

Брячиславом Изяславичем (ум. в 1044 г.), племянником (а не братом, как в Пряди)

Ярослава Мудрого (обо всех трех именах — Бурицлав = Святополк, Ярицлейв =

Ярослав, Вартилав = Брячислав — см., например: Карамзин 1842. Кн. I, т. II, гл.

II; Рыдзевская 1940. С. 69). А. И. Лященко объясняет превращение племянника

Ярослава в его брата тем, что «русские князья разных степеней родства называли

себя и официально, и в частной беседе братьями» (Лященко 1926. С. 1086; о

термине «брат» в среде древнерусских князей см.: Колесов 1986. С. 55–57). Р. Кук

небезосновательно полагает, что фигура Вартилава являет собой соединение двух

образов — Брячислава, от чьего имени образовано имя «Вартилав» и чья резиденция

(Палтескья — Полоцк) упоминается в тексте, и Мстислава Владимировича, князя

тмутараканского, который, как и Вартилав в Пряди, заключил с Ярославом мирный

договор, а после смерти оставил свой удел Ярославу (Cook 1986. P. 69; ср.:

Джаксон 1988г).

[12] Кэнугард (Kжnugarрr) — древнескандинавское обозначение Киева. Топоним в

Пряди упоминается дважды.

[13] Здесь термин rнki — «государство» (в русском контексте «княжество»)

соединен с названием города Киева. Как правило, для обозначения княжеств в

памятниках древнескандинавской письменности использовались формы множественного

числа от названий городов — их столиц (см.: Джаксон 1985. С. 216–217, примеч.

31).

[14] Хольмгард (Hуlmgarрr) — древнескандинавское обозначение Новгорода. Топоним

в Пряди упоминается трижды.

[15] Палтескья (Palteskja) — древнескандинавское обозначение Полоцка. Топоним в

Пряди упоминается дважды.

[16] Стереотипное выражение «и вся область, что сюда принадлежит», показывает,

что топоним Palteskja — обозначение города, а не области. Автор явно

непоследователен: Kжnugarрr он называет княжеством, про Hуlmgarрr ничего не

говорит, Palteskja у него — город.

[17] Движение по «Аустрвегу» на Русь характерно для ранних королевских саг (см.:

Джаксон 1988а), так что, возможно, именно эта часть повествования восходит к

более ранним рассказам, на основе которых, безусловно, сложилась сага. Столь

детальное знакомство саги с событиями на Руси, естественно, возможно было только

на основе устных рассказов непосредственных участников событий.

[18] Термин friрland использовался викингами, когда они давали обязательство не

грабить ту или иную территорию при условии, что им будут гарантированы приют и

свободная торговля; это и называлось «мирной землей» (Cleasby, Gudbrand

Vigfusson 1957. P. 173). В переводе Е. А. Рыдзевской — «мир в стране». Анализ

понятий friр и unfriр см: Lund 1987.

[19] Возражая С. М. Строеву, высказавшему сомнение в том, что норвежцев могли

сразу пригласить на пир к князю, А. И. Лященко отметил, что «нужные Ярославу

норманны, в то тревожное для него время — накануне столкновения со Святополком,

конечно, были приняты так, как и часто на Руси, т. е. по пиру. Пиры князя с

дружинниками отмечены в летописи и при Владимире и позднее» (Лященко 1926. С.

1068).

[20] Исследователи считают, что Ярослав, «осторожный и не отличавшийся

щедростью», представлен сагой верно; его психологию «можно здесь уловить из

сопоставления с тем, как мыслит и действует Эймунд». По мнению А. И. Лященко, из

последнего абзаца текста видно, «что Ингигерда играла значительную роль в

политической жизни княжества мужа» (Лященко 1926. С. 1068; Рыдзевская 1940. С.

69, 70). Мне представляется, что роль Ингигерд и Эймунда значительно

преувеличена Прядью (см. комментарий 42 к настоящему тексту) и тем самым искажен

и облик Ярослава, дабы он мог быть противопоставлен скандинавам: своей

жене-шведке и норвежцу Эймунду.

[21] Вопрос о формах и размерах оплаты скандинавских наемников на Руси

рассмотрен Е. А. Мельниковой. Исследовательница показывает, что договор с

норманнским отрядом заключался на срок в 12 месяцев; условия оплаты

предварительно оговаривались, хотя и были вполне традиционны, а именно — по

числу воинов в дружине; оплата зависела от положения воинов в дружине и от

успешности службы наемников; расчет производился в денежной форме или исчислялся

на деньги; годовая оплата дружинника исчислялась в эйрир (ок. 27 г.) серебра

(Мельникова 1978б).

[22] А. И. Лященко посчитал, что «здесь, как и в договоре Олега, идет расчет по

кораблям (ладьям)» (Лященко 1926. С. 1071). Точнее, на мой взгляд, указание Е.

А. Мельниковой, что «договор отражает традиционный порядок оплаты — по числу

воинов в дружине» (Мельникова 1978б. С. 292).

[23] Исследователи не единодушны в оценке оплаты скандинавских наемников по

Пряди. Так, если, по мнению А. И. Лященко, «самая сумма вознаграждения норвежцев

за службу может быть и преувеличенной рассказчиками саги» (Лященко 1926. С.

1071), то Е. А. Мельниковой, отметившей, что «эйрир серебра в XI в. в

Скандинавии равен около 27 г», «размер денежного вознаграждения, указанный в

первом договоре, представляется вполне реальным» (Мельникова 1978б. С. 293).

[24] Весьма характерным предметом новгородского экспорта были меха. Как

показывает анализ письменных памятников IX–XIII вв., русские меха были хорошо

известны в Византии, Германии, Франции, Англии, а также в Хорезме (Новосельцев,

Пашуто 1967. С. 84, 92, 93, 97, 105; Матузова 1979. С. 48). Свидетельством

масштабности меховой торговли Древней Руси может служить наличие в ряде

европейских языков заимствованного из древнерусского языка слова «соболь»

(Мельникова 1984а. С. 72).

[25] Заключение договора сроком на год, вероятно, связано с сезонностью плаваний

по Балтийскому морю (см.: Лященко 1926. С. 1067; Мельникова 1978б. С. 292).

[26] Известие Пряди о том, что Ярослав «велел выстроить» варягам «каменный дом и

хорошо убрать драгоценной тканью», неоднократно сопоставлялось исследователями с

рассказом Новгородской I летописи младшего извода под 1016 г. об избиении

варягов новгородцами «в Поромонѣ дворѣ» (НПЛ. С. 174). Так, Б. Клейбер,

отказавшись от многочисленных трактовок этого выражения «как двора какого-то

новгородца по имени Поромон» и от предложенного И. Микколой, а позднее им самим

же и отвергнутого толкования микротопонима от древнескандинавского farmaрr —

«лицо, занимающееся мореплаванием и торговлей», связал его со словом «паром»

(ср. с «Поромянью» в Псковской III летописи, Парамо-Успенской церковью, церковью

Успения с Пароменья, Пароменской церковью, Паромской церковью) и предложил

реконструкцию события 1016 г. с учетом сведений Пряди. «Некоторое число варягов

из отряда Эймунда, “гуляя” на торговой стороне, “начаша насилие деяти на мужатых

женах”. Это привело к столкновению между варягами и новгородцами… Спасаясь от

толпы, варяги обратились в бегство. Защиту они могли найти только в своей

казарме и, если она находилась на Софийской стороне, то чтобы попасть туда, им

нужно было переправиться на пароме через Волхов… На дворе парома (во Поромони

дворе), при посадке или вернее сходе с парома, что всегда связано с некоторыми

затруднениями, и было убито несколько десятков варягов» (Клейбер 1959. С.

132–142). Е. А. Мельникова вернулась к толкованию И. Микколы (Mikkola 1907b) и

заключила, что «есть все основания связать оба сообщения (летописи и Пряди. —

Т.Д.) и предполагать, что во время правления Ярослава в Новгороде существовал

“двор”, отведенный для жительства останавливающимся там скандинавам».

Исследовательница, правда, затрудняется сказать, «как долго он функционировал и

каково его соотношение с “готским двором”» (Мельникова 1984б. С. 130).

[27] Как видим из текста, инициатором разногласий между братьями был Бурицлав, а

не Ярицлейв. По мнению А. И. Лященко, «такое свидетельство саги не противоречит

характеру Ярослава, человека осторожного и склонного к выжидательной политике»

(Лященко 1926. С. 1072).

[28] Совершенно справедливо замечание А. И. Лященко, что «требование уступки

нескольких местностей является как бы общим местом в сагах» (Лященко 1926. С.

1072).

[29] Из этих слов Лященко почему-то заключает, что «отряд Эймунда был не

единственным иноземным отрядом в распоряжении и на службе у Ярослава» (Лященко

1926. С. 1073). Текст оснований для данного утверждения не содержит, но вывод

сам по себе, бесспорно, верен.

[30] Обычай пересылать по округу стрелу как знак призыва на войну — обычай не

славянский, а скандинавский (Рыдзевская 1978. С. 93, примеч. 8).

[31] По мнению Р. Кука, Прядь имеет определенную литературную форму. Требования

литературы, которая предпочитает регулярность, повтор, штамп, исказили

естественную историческую картину, которая неизбежно иррегулярна и асимметрична.

Яркий пример этого — три атаки Бурицлава, три совета Эймунда, три отказа

Ярицлейва платить своим варягам, два ложных слуха о смерти Бурицлава (см. ниже в

тексте Пряди; ср.: Selnes 1965. S. 147–148) . Из трех столкновений

Ярослава-Ярицлейва со Святополком-Бурицлавом лишь первое, по мнению Кука,

параллельно в летописи и Пряди: и там, и здесь брат-мятежник выступает против

Ярослава, который в ответ выводит свое войско (включая варягов), чтобы оказать

ему сопротивление; они сходятся на противоположных берегах реки и располагаются

там на некоторое время (на четыре дня по Пряди, на три месяца по ПВЛ), пока

атака Ярослава не сметает противника, и он отправляется искать новых союзников

(Cook 1986. P. 69, 71). По А. И. Лященко, «здесь мы имеем описание сражения,

происшедшего поздней осенью 1016 г. между Святополком и Ярославом у Любеча.

Общими чертами описания в летописи и в саге является расположение войск по обоим

берегам реки (в летописи — Днепра)» (Лященко 1926. С. 1074).

[32] Бьярмаланд — Беломорье (см. Этногеографический справочник). Как отмечает Е.

А. Рыдзевская, Прядь «превращает печенегов, союзников Святополка в его борьбе с

Ярославом, в бьярмов, более известных на скандинавском севере» (Рыдзевская 1945.

С.61). В архивных материалах исследовательницы содержится такая запись: «Бьярмы

в Eym. (т. е. в Пряди об Эймунде. — Т.Д.) — вымысел автора, более знакомого с

ними, чем с печенегами, или признак новгородского влияния на сагу (до Flat.,

конечно)» (Архив ИИМК РАН. 39. №43. Л. 4).

[33] Р. Кук полагает, что определение, данное А. Стендер-Петерсеном Саге о

Харальде Суровом — «собрание военных хитростей» (Stender-Petersen 1934. S. 98),

— с еще большим правом может быть применено к Пряди, поскольку центральным

моментом этой последней является рассказ о трех военных хитростях, при

посредстве которых Эймунд помогает Ярицлейву победить Бурицлава. Если первое

столкновение с Бурицлавом, как оно описано в Пряди, имеет, по его мнению,

сходство с историческим известием, зафиксированным в ПВЛ, то второе и третье,

напротив, представляют собой остроумные военные хитрости, составляющие, по

Стендер-Петерсену, «варяжский» корпус повествовательного материала.

В подготовке ко второму столкновению Кук усмотрел нигде в литературе не

встречающееся соединение мотивов, при том что взятые изолированно эти две

военные хитрости довольно известны. Так, рытье защитниками города рва для

лошадей осаждающих рекомендует Кекавмен; в русской былине об Илье Муромце татары

роют три рва, чтобы поймать Илью и его коня. В этих случаях не предполагается

маскировка рва, как в Пряди, но о ней говорит греческий историк Эней Тактик (IV

в. до н. э.). Выставление напоказ драгоценностей упоминается несколькими

скандинавскими сагами, но там это делается с другим намерением: в Саге о Хрольве

Гаутрекссоне, в Саге о Рагнаре Лодброке и в Саге о сыновьях Магнуса жители

осажденного города, устав от осады, выставляют драгоценности, чтобы заманить

противника в город, но затем не могут удержать оборону города, и их город

оказывается взятым. Южный вариант того же рассказа встречается в сообщении

Джоффри Малатерры об осаде города Бари Робертом Гискардом, происходившей в

1067–1071 гг. Кук полагает, что при осаде Бари подобное событие, действительно,

могло иметь место, а затем рассказ о нем был заимствован составителями северных

саг (Cook 1986. P. 78–81).

Я. де Фрис считал, что этот «анекдот», как и многие другие, принадлежит к

«норманнским заимствованиям в исландских королевских сагах», т. е. эти материалы

были перенесены на север норманнскими писателями и рассказчиками (de Vries 1931.

S. 72). Стендер-Петерсен оспорил аргументы де Фриса, пытаясь доказать, что

военные хитрости, вроде тех, которые использовал Харальд Суровый при захвате

четырех сицилийских городов, были заимствованы не скандинавами у норманнов, а и

скандинавами и норманнами — из византийских источников. Стендер-Петерсен не

анализировал мотива выставления напоказ драгоценностей со стен осажденного

города, но нет причин, заключает Кук, по которым и этот рассказ не мог бы быть

причислен к рассказам, прошедшим по «варяжскому» пути. Варяги активно

участвовали в столкновениях в районе Бари в 1041 и 1071 гг. и, естественно,

полагает Кук, могли принести рассказ с собой в Византию, а оттуда — на Север.

Подобных историй нет на Руси, однако вероятность его прохождения через Русь,

утверждает Кук, весьма велика (Cook 1986. P. 81).

А. И. Лященко из сопоставления текстов саги, русских летописей и Хроники Титмара

заключил, что «биармийцы — это печенеги. В баснословных рассказах о Биармии, —

пишет он, — следует отметить неопределенность указаний на то, что́ именно

следует разуметь под Биармией». В некоторых сагах, по его мнению, Бьярмаланд —

«вообще далекая страна на востоке», а потому «мало известная, отдаленная от

Скандинавии страна печенегов могла получить название “Биармии”». «Наконец,

биармийцы Эймундовой саги являются конным войском, что вполне понятно для

кочевников печенегов» (Лященко 1926. С. 1077–1078). С этим трудно согласиться,

поскольку как бы ни была расплывчата и неопределима Бьярмия, в любом случае она

представляет собой территорию не просто «на востоке», а непременно на

северо-востоке, точнее — в самой северной части восточной «половины мира».

Соответственно, мы не можем говорить, что бьярмийцы — это печенеги, а можем лишь

утверждать, что до составителей Пряди дошли сведения о бегстве Святополка в

отдаленные земли, а для северных авторов территориями, окраинными по отношению к

Гардарики, и выступал как раз Бьярмаланд.

[34] «Ко второму, если можно так выразиться, акту борьбы Ярослава с братом,

соответствующему известиям “Повести временных лет” под 1018 г., относится

сообщение саги о том, что Ярослав был в бою тяжело ранен в ногу. Но по “Повести

временных лет” он оказывается “хромцом” еще в 1016 г., независимо от какого бы

то ни было ранения, а Тверская летопись, как известно, упоминает о его хромоте

от рождения. Интересно, что, по мнению Д. Г. Рохлина, образовавшийся у Ярослава

в детстве вывих правой бедренной кости (не травматического происхождения) мог

давать лишь незначительную хромоту, в молодые годы мало заметную для окружающих;

следовательно, то лицо, которое, по летописи, называет его хромым в 1016 г.,

когда он еще не был стар, вероятно, знало об этом недостатке. Если известие саги

о ранении в ногу и является позднейшим домыслом, объясняющим хромоту (как это

понимает Ф. А. Браун — Braun 1924. S. 161. — Т.Д.), то сведение о самом этом

явлении идет во всяком случае из ближайшей к Ярославу среды и восходит к устному

преданию. Второе, травматическое повреждение правой ноги у Ярослава произошло,

по исследованиям Д. Г. Рохлина, позже того времени, о котором повествуют

летопись и сага» (Рыдзевская 1940. С. 69).

[35] По поводу войска, приведенного Бурицлавом из Тюркланда и состоящего из

тюрков и блокумен, А. И. Лященко пишет, что «турки — это, по-видимому, торки,

куманы» («бело-куманы»), «т. е. половцы — более поздняя замена имени печенегов»

(Лященко 1926. С. 1079), и все это «не противоречит летописи». Тюрки — «общее

название кочевых народов Юго-Восточной Европы» (Мельникова 1986. С. 218);

blцkumenn — скорее всего, валахи (Рыдзевская 1978. С. 97, примеч. 13; Мельникова

1977б. С. 199). Как пишет Е. А. Мельникова, «значение этнонима не вполне ясно,

несмотря на то, что он несколько раз встречается в сагах. Лишь одно упоминание —

в «Саге об Эймунде»— более или менее определенно указывает на его отнесение к

какому-то народу, населявшему южные районы Восточной Европы за пределами Руси…

Этимология этнонима также не очевидна. Наиболее распространено его

отождествление со славянским “валах”, “влах”». По мнению исследовательницы, это

толкование наиболее предпочтительно (Мельникова 1977б. С. 199–200).

[36] Вполне вероятно, что здесь перечислены те скандинавы (а среди них есть и

исландец), которым удалось донести до Исландии рассказ об участии Эймунда в

столкновениях Ярослава с братьями. Финнур Йоунссон считает, что исландец Бьёрн —

это Bjцrn Hitdœlakappi (Бьёрн Богатырь из Хитдалир) — герой Саги о Бьёрне

(родовой саги, где рассказывается о его распре с Тордом Кольбейнссоном). Годы

жизни Бьёрна — 989–1024. В саге рассказывается, что в юности он был на Руси у

«Вальдамара конунга» (см.: Finnur Jуnsson 1923. S. 780).

[37] Рассказ о переодевании Эймунда (нищенская одежда и козлиная борода) имеет

две литературные параллели: в Пряди о Торлейве Скальде Ярлов и в Саге о Хромунде

Гридссоне. Здесь Р. Кук усматривает заимствование из исландской устной традиции

(Cook 1986. P. 74).

[38] При третьем столкновении с Бурицлавом Эймунд использовал сложную и весьма

остроумную военную хитрость: безошибочно угадав место, на котором должен был

быть поставлен шатер Бурицлава, Эймунд со своими людьми наклонил к земле большое

дерево и, привязав к его вершине канат, закрепил конец внизу; ночью, после того

как шатер уже был установлен, Эймунд привязал вымпел шатра к верхушке дерева; по

сигналу Эймунда люди перерубили веревку, державшую дерево, и шатер был заброшен

распрямившимся деревом в лес; тут Эймунд убил конунга Бурицлава.

Убийство при помощи согнутого дерева (деревьев) — мотив, восходящий к

античности: оно упоминается в Метаморфозах Овидия, рассказ о нем содержится у

Аполлодора. О таком убийстве (также приуроченном к Руси) говорит и датский

хронист Саксон Грамматик; византийский историк X в. Лев Диакон сообщает об

убийстве Игоря при помощи деревьев. Анализ этого сюжета см.: Cook 1986. P.

82–84.

[39] Версия Пряди об убийстве Бурицлава-Святополка варягами Ярослава принимается

многими исследователями, причем ей даже отдается предпочтение перед летописным

рассказом о смерти Святополка (Лященко 1926. С. 1081, 1086; Cook 1986 P. 70).

Однако в историографии существует и такая точка зрения, что, говоря об убийстве

Эймундом Бурицлава, Прядь повествует об убиении Бориса варягами, подосланными

Ярославом. Для доказательства этого тезиса исследователям приходится проделывать

весьма сложные манипуляции с именем «Бурицлав», утверждая, что это — «какое-то

собирательное имя» (Ильин 1957. С. 95), поглощающее «всех тогдашних врагов

Ярислейфа» (Там же. С. 141), настаивая на путанице в Пряди «с именами князей»

(Алешковский 1972. С. 110), либо заявляя, что «введение дополнительного

персонажа, имя которого (Борис) в скандинавской транскрипции весьма близко к

собирательному имени Бурислейф, могло внести путаницу, и Бориса включили в тот

же собирательный образ (Бурислейф)» (Хорошев 1986. С. 29). Основным же

аргументом здесь оказывается утверждение, что «описание в саге этого события в

ряде существенных подробностей совпадает с убиением Бориса, как о нем повествует

“Сказание”, а за ним и летопись» (Ильин 1957. С. 160–161; Хорошев 1986. С. 28).

Не углубляясь в полемику с названными авторами (см. также: Головко 1981. С.

109–111; Головко 1988. С. 23–25; Назаренко 1993. С. 174–175), отмечу лишь, что

сценам, где Эймунд убивает Бурицлава и где он приносит Ярицлейву отрубленную

голову брата, найдены аналогии и в древнескандинавской, и в античной литературе

(Cook 1986. P. 74, 82–84; см. комментарии 38 и 40 к настоящему тексту).

[40] Вероятное заимствование из литературного текста Р. Кук видит в сцене, где

Эймунд возвращается к Ярицлейву с отрубленной головой Бурицлава, а Ярицлейв

краснеет при виде головы брата. Одной из параллелей является рассказ в 49-й

главе Саги о Харальде Суровом Снорри Стурлусона о том, как Хакон Иварссон

убивает Асмунда, племянника и воспитанника датского конунга Свейна, приносит

Свейну отрубленную голову Асмунда, и конунг густо краснеет (см.: Круг Земной. С.

430; Cook 1986. P. 74).

[41] Е. А. Рыдзевская отмечает, что гибель Бурицлава от рук варягов Ярицлейва

описана не так, как гибель Святополка в Повести временных лет под 1019 г.

«Интересно, что по саге выходит, что гибель Бурислафа от руки дружинников

бросает тень на него самого, как на братоубийцу, и является к тому же фактом,

показательным для чрезмерного усиления норманнов в окружении Ярослава»

(Рыдзевская 1940. С. 70).

[42] Той сцене, где Ингигерд с Рёгнвальдом садятся на плащ Эймунда, княгиня

делает знак, а Эймунд успевает вскочить раньше, чем на него нападут, найдены

аналогии в двух сагах об исландцах: в 10-й главе Саги о курином Торире и в 75-й

главе Саги о людях из Светлой долины. Р. Кук считает, что сцена с плащом

заимствована Прядью из устной традиции (Cook 1986. P. 73). В таком случае это

вымышленная сцена в контексте взаимоотношений Ярослава с варягами, и участие в

ней Ингигерд — плод авторской фантазии.

В целом участие Ингигерд в описанных событиях представляется позднейшей

вставкой. Она пытается убить Эймунда, когда он решает покинуть Ярицлейва; ее

крадут варяги во главе с Эймундом, уже перешедшие на сторону Вартилава; она (а

не конунг) производит раздел русских земель, в результате которого принимается

решение, что «Эймунд конунг и Ингигерд должны были решать все трудные дела».

Если исследователи подчеркивали, что рассказ наполнен вымыслом, направленным на

прославление Эймунда (de Vries 1967. S. 303), то следует также подчеркнуть и

намеренное преувеличение роли скандинавки Ингигерд — жены князя Ярослава. Уже из

первой ее характеристики «видно, что Ингигерда играла значительную роль в

политической жизни княжества мужа», — так пишет А. И. Лященко, подчеркивая при

этом, что «это мы знаем и из других саг (напр., из саги об Олафе св., из саги о

Магнусе)» (Лященко 1926. С. 1068). Я бы сказала иначе: из первой же

характеристики Ингигерд и противопоставления ее Ярицлейву («она была как нельзя

более великодушна и щедра на деньги, а Ярицлейв конунг не слыл щедрым…») видно,

какую роль отводят ей составители Пряди.

Мне представляется, что в действительности Ингигерд не была участницей тех

событий, о которых повествует Прядь, а ее введение в текст имеет под собой две

причины: а) постоянное соединение в памятниках скандинавской письменности

образов Ярицлейва и Ингигерд; б) включение Пряди об Эймунде составителями Книги

с Плоского острова в состав Саги об Олаве Святом вслед за рассказом о сватовстве

и женитьбе Ярицлейва. Кстати замечу, что еще более искусственным выглядит

упоминание в самом конце Пряди пребывания на Руси (у ярла Рёгнвальда) конунга

Олава Харальдссона.

[43] А. И. Лященко отмечает, что, по свидетельству Длугоша, в войске Брячислава

Полоцкого, действительно, были варяги (Лященко 1926. С. 1084).

[44] В 1904 г. на заседании Отделения русской и славянской археологии Русского

археологического общества Ф. А. Брауном был сделан доклад на тему «Русские

князья в исландских сагах». Как зафиксировано в протоколе заседания, «в

последовавшей по поводу сообщения оживленной беседе между докладчиком, С. Ф.

Платоновым, Я. И. Гурляндом, А. А. Спицыным, С. А. Андриановым, А. Е.

Пресняковым и др. обращено было особенное внимание на следующее место Эймундовой

саги: “Конунг (полоцкий князь Вартилаф) сказал: ‘Дай мне время посоветоваться с

моими мужами, потому что они дают деньги, хотя я их трачу’.” Одни из упомянутых

лиц принимали, что данное сведение говорит прямо о финансовой зависимости князя

от веча, по крайней мере в Полоцке, другие совершенно отрицали такое толкование

текста или же указывали на необходимость осторожного отношения ко всем вообще

сведениям саг» (ЗРАО. СПб., 1905. Т. VII, вып. I. С. 179).

[45] Упрекая Г. В. Штыхова в том, что он «почерпнул отсюда сведения о боярском

совете в Полоцке» (см.: Штыхов 1975. С. 15), И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко

предлагают рассматривать это известие Пряди «как свидетельство о вече, ибо тинг

в системе социально-политических отношений скандинавов той поры — не совет

знати, а народное собрание, во многом подобное древнерусскому вечу. Значит,

городская община Полоцка к тому времени настолько окрепла, что без нее князь не

мог принимать какое-либо важное решение» (Становление и развитие. С. 254).

Однако столь серьезный вывод, сделанный на основании единичного утверждения саги

— источника, для которого характерна неразвитость социальной терминологии

(особенно применительно к землям, лежащим за пределами Скандинавии) и перенос на

чужую почву скандинавских общественных институтов, не выглядит убедительным. Тем

более что «на основании известий о вече в древнерусских источниках и

сравнительно-исторических материалов можно сделать вывод о прекращении практики

вечевых собраний в X–XI вв. при решении государственных политических и судебных

вопросов, а также об отсутствии областных органов народного самоуправления в

условиях создания княжеского административно-судебного аппарата» (Свердлов 1983.

С. 56).

[46] Ср. комментарий 28 к настоящему тексту. Подлинный смысл событий 1021 г.

вскрыт А. Н. Насоновым, увидевшим здесь притязания растущего экономически

Полоцка на ключевые позиции (Усвят и Витебск) на одном из ответвлений пути «из

варяг в греки» (Насонов 1951. С. 151; Алексеев 1966. С. 241).

[47] Здесь Kжnugarрr и Hуlmgarрr — обозначения княжеств; в их характеристиках

«составитель саги, несомненно, противоречит своим словам» в начале текста, «где

Кенугард (Киев) называется самой важною частью Руси; теперь такой эпитет

прилагается к Хольмгарду (Новгороду)» (Лященко 1926. С. 1083). Пытаясь стереть

расхождение между летописью и Прядью, О. И. Сенковский объяснил слова

скандинавского источника «с данями и поборами» тем, что «Киев был уступлен

Брячиславу не в полное и безусловное его владение,… а только в управление от

имени Ярослава с присвоением управителю известных выгод» (Сенковский 1834. С.66,

примеч. 43).

[48] Исследователи считают явно фантастическим сообщение Пряди об утверждении в

Полоцке Эймунда, а затем и его побратима Рагнара, поскольку из летописей

известно, что Брячислав был полоцким князем до своей смерти в 1044 г., а после

него полоцкий стол занимал его сын Всеслав (Лященко 1926. С. 1083; Штыхов 1982.

С. 52). Однако О. И. Сенковский, настаивавший на абсолютной достоверности

скандинавского источника, предположил здесь ошибку писца, неверно расставившего

знаки препинания, и прочитал это место следующим образом: «а Вартилафу владеть

Кенугардом, который есть другая самая лучшая область с податями и сборами, т. е.

вдвое более области, нежели как он имел прежде, нежели Полоцк; а ту область,

которая там лежит подле, иметь конунгу Эймунду». Он также высказал

предположение, что этой областью, «кажется, была Ливония» (Сенковский 1834. С.

67, примеч. 44). А. П. Сапунов, согласившись с синтаксическими вольностями

Сенковского, заключил, что, возможно, «это было удельное полоцкое княжество —

Герсик» (Сапунов 1916. С. 20, примеч. 2). Отвлекшись от реальной исторической

ситуации и лишь сконцентрировав свое внимание на исторической типологии, М. Б.

Свердлов дал следующий комментарий: «Согласно саге об Эймунде, этому конунгу

было поручено управление Полоцком, причем это управление могло стать

наследственным. Не следует видеть в подобных отношениях великого князя и ярла

что-то необычное, появившееся на Руси вместе с Ингигерд и Рогнвальдом или

Эймундом. Согласно преданиям о Свенельде, записанным в Новгородской I-ой

летописи, Игорь «примуче Углече, възложи на ня дань, и власть Свеньлду», «… и

дасть же дань деревьскую Свенелду, и имаша по черне куне от дыма» (НПЛ. С. 109).

Видимо, определенную долю дани Свенельд выплачивал великому князю» (Свердлов

1974. С. 65). Со ссылкой на комментарий к изданию Начальной летописи К. В. Смита

(Копенгаген, 1869), Р. Кук утверждает, что передача земли Эймунду в управление в

качестве платы за его службу (хотя, конечно, и не всей Полоцкой земли) вполне

вероятна (Cook 1986. P. 71). См. также: Джаксон 1991б.

[49] А. И. Лященко справедливо подчеркивает, что это — «место, давно ставшее в

сагах “общим”», да и не мог один человек «успешно вести защиту и на севере, и на

юге, и на западе такой обширной страны, какой уже тогда была Русь» (Лященко

1926. С. 1085).

[50] Слова Пряди, что «Ярицлейв конунг будет над Гардарики», по мнению О. И.

Сенковского, означают, что «Ярослав остается при своем звании Великого князя

Киевского, и следовательно Киев принадлежит ему, а Брячислав получает только

часть Киевского Удела, условно, с правом пользования податями и сборами»

(Сенковский 1834. С. 71, примеч. 45; ср. комментарий 47 к настоящему тексту).

[51] Альдейгьюборг (Aldeigjuborg) — древнескандинавское обозначение Ладоги.

Топоним в Пряди упоминается дважды.

[52] Появление ярла Рёгнвальда в этом месте ничем не оправдано, кроме как

желанием составителей Книги с Плоского острова ввести Прядь в контекст Саги об

Олаве Святом, где непосредственно перед Прядью шла речь о том, как ярл Рёгнвальд

получил от Ингигерд в управление переданный ей Ярославом в качестве свадебного

дара Альдейгьюборг (ср. комментарий 42 к настоящему тексту).

[53] Остроумно и выразительно прокомментировал условия этого договора А. И.

Лященко: «Не отмеченное нашими летописями коренное перераспределение русских

земель, о котором узнаем из саги, явилось результатом передачи составителем саги

Полоцка Эймунду; за потерю Полоцка он вынужден был вознаградить Брячислава

Киевом. Но тогда Ярослав не мог оставаться конунгом всего Гардарика (т. е.

Руси), если у него был отнят Киев. Итак, с этим мы не можем согласиться»

(Лященко 1926. С. 1085).

[54] Характерная для саг тенденция на возвеличение скандинавов за пределами

своей страны (см.: Джаксон 1978в. С. 282–288) получает словесное выражение,

когда Прядь сообщает, что «все трудные дела» в русском государстве должны были

решать норвежец Эймунд и жена Ярослава Ингигерд — дочь шведского конунга Олава

(ср. комментарий 42 к настоящему тексту).

[55] О. И. Сенковский, объясняющий отсутствие в Пряди описания ряда известных по

летописи событий 1015–1021 гг. «пропусками» переписчика, «искажающими

подлинник», видит и в данном случае «пропуск в несколько строк или смешение

обстоятельств», в результате чего получается, что Брячислав умер на двадцать лет

раньше, чем в действительности (Сенковский 1834. С. 71, примеч. 46).

[56] По летописи, Ярослав стал великим князем киевским в 1036 г., после смерти

своего брата Мстислава, и оставался им до 1054 г.

[57] Неясная фраза Пряди о том, что они (?) любили друг друга тайной любовью, с

уверенностью прочитывается Ф. А. Брауном как указание на взаимоотношения

Ингигерд и Олава Норвежского, поскольку о том же говорят и более ранние

источники: История Теодрика, Обзор и Красивая кожа (Braun 1924. S. 182–185;

тексты см. в.: «Исландские королевские саги», ч. III).

См. также Библиографию, Этногеографический справочник, Eymundar юбttr (др.-исл.

текст), перевод О. И. Сенковского

Перевод Е. А. Рыдзевской (Рыдзевская 1978. С. 89–104).