I

Жил человек по имени Мёрд, по прозванию Скрипица. Он был сын Сигвата Рыжего.

Двор его стоял на Равнине Кривой Реки. Это был богатый и знатный человек, охотно

помогавший в тяжбах. Он так знал законы, что решения, принятые без него,

казались незаконными. У него была единственная дочь по имени Унн. Это была

красивая девушка, учтивая и хорошего нрава. Она слыла лучшей невестой на Равнине

Кривой Реки.

Теперь сага переходит к людям из Долин Широкого Фьорда. Там жил человек по имени

Хёскульд. Он был сын Колля из Долин. Его мать звали Торгерд. Она была дочь

Торстейна Рыжего, сына Олава Белого, внука Ингьяльда, правнука Хельги. Ингьяльд

был сыном Торы, дочери Сигурда Змей в Глазу, сына Рагнара Кожаные Штаны. Матерью

Торстейна Рыжего была Ауд Мудрая, дочь Кетиля Плосконосого, сына Бьёрна Бычья

Кость. Хёскульд жил в Хёскульдовом Дворе, в Лососьей Долине. У Хёскульда был

брат по имени Хрут. Его двор назывался Хрутов Двор. Хрут и Хёскульд были

единоутробные братья. Отцом Хрута был Херьольв. Хрут был красивый, рослый и

сильный человек, искусный в бою, спокойный, очень умный, беспощадный к врагам и

хороший помощник в любом большом деле.

Случилось как-то, что у Хёскульда были гости и среди них брат его Хрут. Он сидел

рядом с ним. У Хёскульда была дочь по имени Халльгерд. Она играла с другими

девочками на полу. Это была красивая и стройная девочка, волосы у нее блестели,

как шелк, и были длинные, до пояса. Хёскульд подозвал ее.

— Подойди-ка сюда, — сказал он.

Она тотчас же подошла. Взяв за подбородок, он поцеловал и отпустил ее. Затем

Хёскульд спросил Хрута:

— Нравится тебе эта девочка? Красивая, правда?

Хрут промолчал, и Хёскульд повторил вопрос. Тогда Хрут сказал:

— Слов нет, девочка хороша, и немало народу пострадает из-за ее красоты. Не

понимаю, однако, в кого она уродилась с такими воровскими глазами.

Хёскульд рассердился, и какое-то время братья не разговаривали друг с другом.

У Халльгерд были братья — Торлейк, отец Болли, Олав, отец Кьяртана, и Бард.

II

Случилось раз, что братья Хёскульд и Хрут поехали вместе на альтинг. Там

собралось много народу. Хёскульд сказал как-то Хруту:

— Хотел бы я, брат, чтобы ты нашел себе невесту и посватался.

Хрут на это заметил:

— Я и сам давно подумываю об этом, да все никак не решусь. Но теперь, пожалуй,

послушаюсь тебя. Куда же, по твоему, следует обратиться?

Хёскульд ответил:

— Сюда на тинг съехалось много знатных людей, и выбор богатый. Есть у меня уже

кое-что для тебя на примете. У Мёрда Скрипицы, очень умного человека, есть дочь

по имени Унц. Он сейчас с дочерью здесь на тинге. Ты можешь увидеться с нею,

если хочешь.

На другой день, когда люди собирались на судилище, они увидели поодаль, возле

землянки людей с Кривой Реки, нарядных женщин Хёскульд сказал Хруту:

— Вот Унн, о которой я тебе говорил. Нравится она тебе?

— Очень, — ответил тот, — но не знаю, будем ли мы с ней счастливы.

Затем они пошли на судилище. Мёрд Скрипица толковал там, по своему обыкновению,

законы, а потом удалился в свою землянку. Хёскульд и Хрут встали и направились к

землянке Мёрда. Войдя, они увидели Мёрда в глубине землянки и приветствовали

его. Он встал и пошел им навстречу, протянул Хёскульду руку и посадил его рядом

с собой, а Хрут сел возле брата. Они поговорили о разном, и наконец Хёскульд

сказал:

— Есть у меня к тебе дело. Хрут хочет породниться с тобой и посватать твою дочь.

А я хочу помочь ему в этом.

Мёрд отвечает:

— Я знаю, что ты человек выдающийся, но таков ли твой брат?

Хёскульд ответил:

— Я уступаю ему.

Мёрд сказал:

— Много придется тебе выделить брату, ведь она у меня единственная наследница.

— Решим сразу, — говорит Хёскульд. — Хрут получит от меня Гребеночный Мыс и

Хрутов Двор вплоть до Трандова Оврага. Кроме того, ему принадлежит торговый

корабль, что теперь в плавании.

Тут к Мёрду обратился Хрут:

— Ты, конечно, понимаешь, хозяин, что брат из любви ко мне расхвалил меня сверх

всякой меры. Если, однако, по-твоему, дело стоящее, я хотел бы услышать твои

условия.

Мёрд ответил:

— Я обдумал эти условия. Она получит в приданое шестьсот локтей сукна, а в твоем

доме состояние ее должно увеличиться на треть; если же у вас будут наследники,

то все имущество будет принадлежать вам обоим поровну.

— Согласен, — сказал Хрут. — Можно звать свидетелей.

После этого все поднялись с мест, подали руки друг другу, и Мёрд объявил свою

дочь Унн невестой Хрута. Свадьба должна была состояться спустя полмесяца после

середины лета в доме Мёрда. Затем все разъехались с тинга по домам.

Когда по пути на запад братья проезжали мимо Камней Халльбьёрна, навстречу им

попался Тьостольв, сын Бьёрна Золотоноши из Долины Дымов. Тьостольв сообщил им,

что в устье Белой Реки пришел корабль и что на нем плыл дядя Хрута Эцур, и он

хочет, чтобы Хрут как можно скорее встретился с ним. Услышав это, Хрут попросил

Хёскульда поехать с ним к кораблю. Хёскульд согласился, и, когда они приехали к

кораблю, Хрут учтиво и радушно приветствовал своего родича Эцура. Эцур пригласил

их в свою землянку выпить браги. Затем развьючили лошадей, и братья вошли в

землянку и сели пить. Хрут сказал Эцуру:

— Теперь, родич, поезжай ко мне, на запад, и проведи у меня зиму.

— Не получится, племянник. Я привез тебе весть: умер брат твой Эйвинд. Он

завещал тебе наследство на Гулатинге, и твои недруги завладеют им, если ты не

поедешь.

— Не знаю, как и быть, брат, — говорит Хрут, — ведь я уже распорядился насчет

своей свадьбы.

Хёскульд сказал:

— Поезжай на юг и поговори с Мёрдом. Попроси его отложить свадьбу и оставить

сговор в силе на три года. А я поеду домой и доставлю твои товары на корабль.

Хрут сказал:

— Я хочу, чтобы ты взял себе муки, лесу и всего, чего еще пожелаешь, из товаров,

что привез Эцур.

Хрут велел привести лошадей и отправился на юг, а Хёскульд поехал к себе домой,

на запад.

Хрут приехал на Равнину Кривой Реки к Мёрду, и его там хорошо приняли. Хрут

рассказал Мёрду обо всем случившемся и попросил совета. Мёрд спрашивает:

— А велико ли наследство?

Хрут ответил, что оно составит двести марок, если достанется ему целиком. Мёрд

сказал:

— Это много больше того, что я смогу оставить тебе в наследство. Непременно

поезжай, если хочешь.

Затем Хрут вернулся к кораблю и пробыл там все лето, пока корабль не снарядили в

путь. Хёскульд привез на корабль все товары Хрута, а Хрут поручил ему

приглядывать за добром, пока его не будет в Исландии. Затем Хёскульд уехал к

себе домой. Вскоре подул попутный ветер, и они вышли в море. Через три недели

они подошли к островам Хернар и оттуда направились дальше на восток, в Вик.

III

Норвегией правил в то время Харальд Серая Шкура, сын Эйрика Кровавая Секира,

внук Харальда Прекрасноволосого. Мать его звали Гуннхильд. Она была дочь Эцура

Тоти. Они жили в это время на востоке, в Конунгахелле. Дошла до них весть о том,

что в Вик пришел корабль. Услышав об этом, Гуннхильд стала расспрашивать, кто из

исландцев приехал с кораблем. Ей сказали, что один из них Хрут, племянник Эцура.

— Знаю, — сказала Гуннхильд. — Он хочет получить свое наследство, которое сейчас

в руках человека по имени Соти. Затем она позвала своего слугу, его звали

Эгмунд:

— Я хочу послать тебя в Вик к Эцуру и Хруту. Скажи, что я приглашаю обоих к себе

на зиму, и передай, что буду им другом. И если Хрут будет следовать моим

советам, я помогу ему получить наследство, а также и в других его делах. Я буду

также его заступницей перед конунгом.

Слуга поехал к Эцуру и Хруту. Те оказали ему достойный прием, узнав, что он

слуга Гуннхильд. Эгмунд рассказал им тайно о своем поручении. Они посовещались

между собой, и Эцур сказал Хруту:

— Сдается мне, племянник, что решать нам нечего, потому что нрав Гуннхильд мне

известен: если мы не захотим поехать к ней, то она немедленно изгонит нас из

страны и отнимет все наше добро, если же поедем, то примет нас, как обещала.

Эгмунд вернулся домой и сообщил Гуннхильд, что исполнил ее поручение, и сказал,

что они приедут.

Гуннхильд сказала:

— Этого и следовало ожидать, недаром Хрут слывет умным и достойным человеком. А

теперь смотри не пропусти, когда они станут приближаться ко двору, и скажи мне.

Хрут с Эцуром выехали на восток, в Конунгахеллу. Когда они приехали туда, к ним

вышли родичи и друзья и радушно приветствовали их. Они спросили, здесь ли

конунг. Им ответили, что здесь.

Потом они встретили Эгмунда. Он передал им привет от Гуннхильд и добавил: чтобы

избежать пересудов она пригласит их только после того, как их примет конунг. Он

продолжал:

— Она сказала: «А то подумают, что я их ждала. Но я сделаю все по-своему. Пусть

Хрут смело обратится к конунгу и попросится к нему в дружинники». А вот и

придворные одежды, которые она прислала тебе, Хрут. В них ты должен предстать

перед конунгом.

После этого он ушел. На другой день Хрут сказал:

— Пойдем предстанем перед конунгом.

— Пожалуй, — сказал Эцур.

Они пошли вместе с родичами и друзьями, и их было двенадцать человек. Когда они

вошли в палату, конунг пировал. Хрут подошел первым и приветствовал конунга. Тот

внимательно поглядел на пришельца, который был хорошо одет, и спросил как его

зовут. Тот назвал себя.

— Ты исландец? — спросил конунг. Хрут ответил, что исландец.

— Что побудило тебя явиться к нам?

— Я хотел видеть ваше величество, государь! А еще мне надо получить здесь, в

стране, большое наследство. Я буду обязан вам, если получу его.

Конунг говорит:

— Всякий найдет поддержку в моих законах в этой стране. Есть ли у тебя еще дела

к нам?

— Государь, — сказал Хрут, — я хочу просить вас принять меня в свою дружину и

сделать вашим дружинником.

Конунг молчал. Гуннхильд сказала:

— Сдается мне, что этот человек оказывает вам большую честь. Было бы очень

хорошо, если бы в вашей дружине было много таких людей.

— Он умный человек? — спросил конунг.

— И умный и отважный, — ответила она.

— Мать моя, видно, хочет, чтобы ты добился звания, о котором ты просишь. Но

величие наше и обычаи страны требуют, чтобы ты явился ко мне снова через

полмесяца. Тогда ты и станешь моим дружинником. А до тех пор ты будешь жить у

моей матери.

Гуннхильд сказала Эгмунду:

— Веди их в мой дом и устрой им пир.

Эгмунд вышел с ними и провел их в каменную палату. Она была украшена

прекраснейшим пологом. Там же стоял и престол Гуннхильд. Эгмунд сказал:

— Теперь подтвердится все, что я вам прежде говорил о Гуннхильд. Вот ее престол,

садись на него и сиди, даже если она сама придет.

Затем он устроил им пир. Они просидели недолго, как явилась Гуннхильд. Хрут

вскочил было, чтобы приветствовать ее.

— Сиди, — сказала она, — ты будешь сидеть на этом месте, пока гостишь у меня.

Затем она села подле Хрута и стала пить вместе с ним. А вечером она сказала:

— Будешь этой ночью спать у меня в горнице.

— Как вам будет угодно, — сказал Хрут.

Затем они пошли спать, и она тотчас же заперла горницу изнутри. Они провели там

ночь вдвоем, а утром принялись пировать. И все те полмесяца они спали одни в ее

горнице. А людям, бывшим при ней, Гупнхильд сказала:

— Вы поплатитесь жизнью, если хоть слово пророните о том, что было у нас с

Хрутом.

Хрут подарил ей сто двадцать локтей сукна и двенадцать овчин. Гуннхильд

поблагодарила его за подарки. Поцеловав и поблагодарив ее, Хрут стал прощаться.

Она пожелала ему счастливого пути. На другой день он явился к конунгу с тремя

десятками людей и приветствовал его.

Конунг сказал:

— Видно, ты хочешь, Хрут, чтобы я сдержал обещание.

И Хрут сделался дружинником конунга. Хрут спросил:

— Где же мне теперь сидеть?

— Пусть моя мать распорядится, — сказал конунг. И она отвела ему самое почетное

место(1), и он пробыл при конунге в большой чести всю зиму.

IV

Весной Хрут узнал, что Соти отплыл на юг, в Данию, и увез с собой все

наследство. Тогда Хрут пошел к Гунихильд и рассказал ей об этом.

Гуннхильд сказала:

— Я дам тебе два боевых корабля с людьми, и в числе их храбрейшего воина — Ульва

Немытого, предводителя нашей стражи. Но ты должен до отъезда повидать конунга.

Хрут так и сделал. Представ пред конунгом, он рассказал ему о том, что узнал о

Соти, и о своем намерении отправиться за ним в погоню.

Конунг спросил:

— Какую ратную силу дала тебе моя мать?

— Два боевых корабля во главе с Ульвом Немытым, — ответил Хрут.

— Это немало, — сказал конунг, — но я дам тебе еще два корабля. Тебе понадобится

все это войско.

Затем он проводил Хрута до корабля, пожелал ему счастливого пути, и Хрут со

своими людьми отплыл на юг.

V

Жил человек по имени Атли. Он был сын ярла Арнвида из Восточного Гаутланда. Он

любил воевать, и его корабли стояли наготове в озере(2). У него было шесть

кораблей. Его отец не уплатил дани Хакону Воспитаннику Адальстейна и бежал с

сыном из Ямталанда в Гаутланд. Атли вывел свои корабли из озера через пролив

Стоккссунд, направился на юг, в Данию, и стал в лроливе Эйрасунд. Атли был

объявлен вне закона как датским, так и шведским конунгом. Хрут направился на юг,

в Эйрасунд, и, войдя в пролив, увидел там множество кораблей. Ульв спросил:

— Что прикажешь делать, исландец?

— Плыть вперед, — сказал Хрут, — попытка не пытка. Мы с Эцуром на нашем корабле

пойдем первыми, а ты плыви, как сам знаешь.

— Не бывало еще такого, чтобы другие были мне щитом, — сказал Ульв и поставил

свой корабль борт о борт с кораблем Хрута. Так они и поплыли вперед, в глубь

пролива.

Те, кто был в проливе, увидели идущие на них корабли и сказали об этом Атли. Тот

ответил:

— Удобный случай поживиться. Убирайте палатки и готовьтесь к битве на каждом

корабле. А мой корабль будет посредине.

Корабли понеслись вперед. Когда они сблизились на расстояние голоса, Атли

поднялся и сказал:

— Очень вы неосмотрительны. Разве вы не видели, что в проливе боевые корабли?

Как зовут вашего предводителя?

Хрут назвал себя.

— Чей ты человек? — говорит Атли.

— Дружинник конунга Харальда Серая Шкура.

— Давно уже норвежские конунги нас с отцом недолюбливают, — сказал Атли.

— Тем хуже для тебя, — говорит Хрут.

— Встреча наша с тобой кончится так, — отвечает Атли, — что тебе и рассказать о

ней не доведется.

И, схватив копье, он метнул его в корабль Хрута, и оно сразило одного воина.

Завязалось сражение, но справиться с кораблями Хрута оказалось нелегко. Ульв

храбро сражался, рубил и колол направо и налево.

Воина, который стоял на носу корабля Атли, звали Асольв. Он вскочил на корабль

Хрута и уложил четырех человек, прежде чем Хрут заметил его и пошел на него.

Когда они сошлись, Асольв пронзил копьем его щит, но тут Хрут зарубил его

секирой. Увидев это, Ульв Немытый сказал:

— Здорово ты рубишь, Хрут. Видно, немало ты задолжал Гуннхильд.

— Боюсь я, — говорит Хрут, — что ты говоришь устами покойника.

Тут Атли заметил у Ульва незащищенное место и пронзил его копьем. Началась

жестокая сеча. Атли вскочил на корабль Хрута и врубился глубоко вперед. Эцур

обернулся к нему, метнул копье, но сам упал навзничь, раненный чужим копьем.

Тогда Хрут повернулся к Атли. Тот немедля ударил секирой в щит Хрута и расколол

его сверху донизу. Кто-то камнем попал Атли в руку, и он выронил меч. Хрут

подхватил меч, отрубил им Атли ногу, а затем нанес смертельную рану.

Они взяли богатую добычу и увели с собой два лучших корабля. Они там оставались

недолго.

С Соти они разминулись в пути. Соти вернулся в Норвегию и, приплыв в

Лимгардссиду, высадился на берег. Там он встретил Эгмунда, слугу Гуннхильд. Тот

сразу же узнал его и спрашивает:

— Ты сюда ненадолго?

— На три ночи, — говорит Соти.

— А потом куда? — спрашивает Эгмунд.

— На запад, в Англию, — говорит Соти, — и больше никогда не вернусь назад, пока

в Норвегии правит Гуннхильд.

Эгмунд поехал оттуда к Гуннхильд, пировавшей неподалеку со своим сыном Гудрёдом,

и рассказал ей о намерениях Соти. Она сразу же попросила Гудрёда убить его.

Гудрёд тотчас поехал и, напав на Соти врасплох, велел отвести его на берег и там

повесить, а добро захватил и отвез матери. Она послала людей доставить все

захваченное добро в Конунгахеллу и затем поехала туда сама.

Хрут, захватив много богатой добычи, осенью направился назад. Он поехал к

конунгу, и тот хорошо его принял. Он предложил конунгу и его матери взять из

добычи, что они хотят, и конунг взял себе треть всей добычи. Гуннхильд сказала

Хруту, что отняла у Соти наследство, а самого велела убить. Он поблагодарил ее и

отдал ей половину добра.

VI

Хрут провел зиму у конунга и был в большом почете. Когда же наступила весна, он

стал молчалив. Гуннхильд заметила это и, оставшись с ним наедине, спросила:

— Что с тобой?

Хрут говорит:

— А то со мной, что как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше.

— Хочешь в Исландию? — говорит она.

— Да, хочу, — говорит он.

— Уж не осталось ли там у тебя зазноба? — спрашивает она.

— Нет, не осталась, — ответил он.

— А я все же думаю, что осталась, — говорит она.

На том разговор и кончился. Хрут пошел к конунгу и приветствовал его. Конунг

спросил:

— Чего ты хочешь, Хрут?

— Я хочу просить, государь, чтобы вы отпустили меня в Исландию.

— Разве тебе там будет больше почета, чем здесь? — говорит конунг.

— Нет, — отвечает Хрут, — но всякому своя судьба.

— Кто сильней, того не перетянешь, — говорит Гуннхильд, — позвольте ему,

государь, ехать, куда ему хочется.

В стране был тогда недород, но конунг все же дал ему с собой муки, сколько тот

захотел. Хрут с Эцуром стали снаряжаться в путь, и когда корабли были совсем

готовы, Хрут пошел к конунгу и Гуннхильд прощаться. Она отвела его в сторону и

сказала:

— Вот золотое запястье, хочу подарить его тебе. И надела запястье ему на руку.

— Много хороших подарков я получил от тебя, — говорит Хрут.

Она обняла его за шею, поцеловала и сказала:

— Если моя власть над тобой так велика, как я думаю, то не будет у тебя утехи в

Исландии с женщиной, что у тебя на уме. А с другими женщинами ты добьешься чего

хочешь. Пусть мы оба поплатимся за то, что ты не доверился мне.

Хрут засмеялся и ушел. Затем он предстал перед конунгом и поблагодарил его.

Конунг учтиво поговорил с ним и пожелал счастливого пути, добавив, что Хрут

отважнейший человек и умелый в обращении со знатными людьми. Хрут тотчас же

направился к кораблю.

Им выдался попутный ветер, и они достигли Городищенского Фьорда. Как только

корабль причалил, Хрут поехал к себе, на запад, а Эцур стал распоряжаться

выгрузкой. Хрут поехал в Хёскульдов Двор. Хёскульд встретил его хорошо, и Хрут

рассказал ему все о своем путешествии. Потом они послали человека на восток к

Мёрду Скрипице сказать, чтобы тот готовился к свадьбе. А братья вместе поехали к

кораблю, и Хёскульд рассказал брату, что пока его не было в Исландии, добро его

приумножилось. Хрут сказал:

— Я дам тебе муки столько, чтобы хватило на зиму. Но заслужил ты награду

побольше.

После этого они вкатили корабль на берег, укрыли его, а всю кладь отвезли на

запад, в Долины. Хрут пробыл дома в Хрутовом Дворе, пока не осталось шесть

недель до начала зимы. Затем братья с Эцуром собрались на свадьбу, и с ними

шесть десятков человек. Приехали они на Равнину Кривой Реки. Там уже было много

гостей. Мужчины сели на скамьях, а женщины заняли свои места. Но невеста была

очень печальна. Они попировали на свадьбе, и пир был на славу. Мёрд выдал

приданое своей дочери, и она уехала с Хрутом на запад.

Когда они приехали домой, Хрут поручил ей все домашнее хозяйство, и всем это

понравилось. Но супружеская жизнь у них не ладилась, и так продолжалось до самой

весны. Когда наступила весна, Хруту понадобилось поехать на Западные Фьорды,

чтобы собрать долги за товары. Перед отъездом жена говорит ему:

— Ты вернешься до того, как люди поедут на тинг?

— А что? — отвечает Хрут.

— Я хочу поехать на тинг, — говорит она, — и повидаться с отцом.

— Что ж, — сказал Хрут, — поедем на тинг.

— Хорошо, — говорит она.

Затем он поехал из дому на запад, к фьордам, и, дав в долг все полученные

деньги, возвратился домой. Вскоре он стал собираться на альтинг. Он взял с собой

всех своих соседей. Брат его Хёскульд также поехал с ним. Жене Хрут сказал:

— Если тебе все еще хочется на тинг, то собирайся и поедешь со мной.

Она быстро собралась, и они направились на тинг. Приехав на тинг, Унн пошла в

землянку своего отца. Он встретил ее хорошо, но она была не в духе. Заметив это,

он сказал ей:

— Я видывал тебя повеселее. Что с тобой такое?

Она заплакала, ничего не ответив. Тогда он снова спросил:

— К чему же было ехать на тинг, если ты не хочешь мне довериться? Или тебе,

может быть, там, на западе, худо живется?

Она ответила:

— Я бы отдала все на свете за то, чтобы ноги моей там не было.

Мёрд сказал:

— Я тотчас же выясню, в чем дело.

И он послал человека за Хёскульдом и Хрутом. Те сразу же пошли к нему. Когда они

вошли, Мёрд встал, учтиво приветствовал их и предложил сесть. Они говорили

долго, и все было хорошо. Тут Мёрд сказал Хёскульду:

— Почему моей дочери так не нравится у вас, на западе?

Хрут сказал:

— Пусть сама скажет, если она в обиде на меня.

Но никаких жалоб на Хрута высказано не было. Тогда Хрут предложил спросить

соседей и домочадцев, как он обходится с женой. Те отозвались о нем очень хорошо

и сказали, что она распоряжается всем в доме, как хочет. Тогда Мёрд сказал:

— Поезжай-ка ты домой и живи со своим мужем, потому что все свидетели говорят в

его пользу, а не в твою.

И вот Хрут с женой вернулись с тинга домой и жили в добром согласии все лето. Но

когда наступила зима, дело у них разладилось, и чем ближе к лету, тем больше.

Хруту опять понадобилось поехать к фьордам, и он сказал, что его на альтинге не

будет. Унн ничего не сказала в ответ, и Хрут собрался и уехал.

VII

Настало время тинга. Унн обратилась к Сигмунду, сыну Эцура, и спросила его,

поедет ли он с нею на тинг. Тот ответил, что не поедет, если это может прийтись

не по душе его родичу Хруту.

— Я потому обратилась к тебе, что ты обязан мне больше, чем кто-либо другой, —

говорит она. Он ответил:

— Ладно, но при условии, что ты вернешься со мной сюда и ничего не сделаешь

тайком ни против Хрута, ни против меня.

Она пообещала. Затем они поехали на тинг. Там был Мёрд, ее отец. Он встретил ее

очень радушно и пригласил на все время тинга жить в его землянке. Она приняла

приглашение.

Мёрд спросил:

— Что скажешь мне о Хруте, твоем муже?

Она говорит:

— Могу сказать о нем только хорошее, но не все в его власти.

Мёрд помолчал и сказал:

— Ты что-то скрываешь дочь. А кроме меня тебе некому этого поведать. Доверься

мне, уж я лучше всех разберусь в твоем деле.

Затем они уединились, чтобы никто не мог их услышать, и Мёрд сказал дочери:

— Расскажи все, что произошло между вами, не бойся.

— Видно, не миновать этого, — говорит она. — Я хочу развестись с Хрутом, и вот

почему. Нет мне от него как от мужа никакого проку, хотя силой мужской он не

обижен.

— Как же это так? — говорит Мёрд. — Расскажи толком!

Она ответила:

— Когда он приходит ко мне, плоть его так велика, что он не может иметь утехи со

мной, и как мы оба ни стараемся, ничего у нас не получается. Но по всему видно,

что по силе своей мужской он не хуже других мужчин.

Мёрд сказал:

— Ты правильно поступила, рассказав мне все. Я дам тебе совет, и он пойдет тебе

на пользу, если ты точно ему последуешь. Ты сейчас поедешь с тинга домой, и муж

твой, — а он, наверно, уже вернулся — встретит тебя хорошо. Будь с ним ласкова и

обходительна, и ему покажется, что все у вас наладилось. Не выказывай ему ни в

чем недовольства. А когда наступит весна, скажись больной и сляг в постель. Хрут

поверит твоей болезни и не станет тебя бранить. Скорее даже наоборот, он будет

просить всех, чтобы за тобой ухаживали как можно лучше. Потом он отправится

вместе с Сигмундом на запад, к фьордам, пробудет там до позднего лета и привезет

оттуда все добытое им добро. А когда все, кто собирается поехать на тииг, уедут

из Долин, встань с постели и вели людям ехать с тобой. Когда сборы будут

кончены, подойди к своему ложу с людьми, которые поедут с тобою. Ты призовешь их

в свидетели у твоего ложа и объявишь себя разведенной с ним так, как об этом

полагается объявлять на альтинге и в согласии с законом. То же самое повтори у

дверей дома. Затем поезжай и держи путь через Пустошь Лососьей Долины и

Каменистую Пустошь, потому что никому не придет в голову искать тебя по дороге к

Бараньему Фьорду. Так ты будешь ехать, пока не доберешься до меня, а тогда я

возьму дело в свои руки, и тебе не придется больше возвращаться к Хруту.

И вот она вернулась с тинга домой, и Хрут уже был дома и встретил ее радушно.

Она учтиво ответила ему и была с ним ласкова. Они прожили в ладу всю зиму. А

когда наступила весна, она заболела и слегла. Хрут уехал к фьордам и наказал

хорошенько ухаживать за больной. А когда настала пора тинга, она собралась в

дорогу и сделала все, как ей наказал отец, а затем поехала на тинг. Соседи

искали ее, но не нашли. Мёрд принял дочь хорошо и спросил ее, как она выполнила

его наставления.

— Я сделала все в точности, — ответила она.

Он пошел па Скалу Закона и объявил о ее разводе с Хрутом. Это было новостью для

всех. Затем Унн поехала с отцом домой и больше никогда не возвращалась туда, на

запад.

VIII

Хрут вернулся домой и был очень удивлен, узнав про отъезд жены. Но он вел себя

спокойно и пробыл весь год дома, ни с кем о своем деле не советуясь. На другое

лето он поехал на тинг с братом Хёскульдом, взяв с собой множество людей.

Приехав на тинг, он спросил, здесь ли Мёрд Скрипица. Ему сказали, что здесь. Все

ожидали, что они станут говорить о своем деле, но этого не случилось.

Однажды, когда люди пошли к Скале Закона, Мёрд назвал своих свидетелей и начал

тяжбу с Хрутом по поводу приданого дочери, предъявив иск на девятьсот локтей

сукна. Он требовал немедленной уплаты, а также возмещения в три марки в случае

отказа от немедленной выплаты. Он обращался к суду четверти, которому надлежало

разобрать это дело по закону. Он объявил об этом во всеуслышание на Скале

Закона.

В ответ на это Хрут сказал:

— Ты затеваешь тяжбу больше из жадности и честолюбия, чем из добрых побуждений и

благородства. Но я могу ответить тебе, потому что мои деньги еще не попали в

твои руки. Я объявляю и призываю в свидетели всех стоящих здесь, у Скалы Закона,

что вызываю тебя на поединок. Я ставлю в заклад все приданое и еще столько же.

Пусть тот из нас, кто победит другого, владеет всем этим добром. А если ты

откажешься биться со мной, то все твои притязания теряют силу.

Мёрд промолчал и стал совещаться со своими друзьями. Ёрунд Годи сказал ему:

— Не нужен тебе наш совет в этом деле. Сам знаешь: будешь биться с Хрутом —

потеряешь не только добро, но и жизнь. А ему что, он и ростом взял, и отваги у

него хватает.

Тогда Мёрд заявил, что не будет сражаться с Хрутом. Тут у Скалы Закона поднялся

большой шум и крик, и Мёрд был очень пристыжен. А затем люди поехали с тинга

домой.

Братья Хёскульд и Хрут поехали на запад, в Долину Дымов, и по пути заехали в

Рощу. Там жил тогда Тьостольв, сын Бьёрна Золотоноши. В тот день шел сильный

дождь, люди промокли, и для них был разведен огонь. Тьостольв сидел между

Хёскульдом и Хрутом, а два мальчика, которые подкармливались в его доме, играли

на полу, а возле них девочка. Они много болтали, потому что были еще

неразумными. Один из них сказал:

— Я буду Мёрд и вызову тебя на суд, потому что ты не жил со своей женой. Другой

отвечал:

— А я буду Хрут и откажусь вернуть приданое, если ты не будешь биться со мной.

Они повторили это несколько раз. Среди домочадцев раздался хохот. Хёскульд

рассердился и стегнул мальчика, который назвался Мёрдом, лозой. Удар пришелся по

лицу и рассек кожу. Хёскульд сказал мальчугану:

— Вон отсюда, и не смей шутить над нами.

Но Хрут сказал ему:

— Подойди ко мне.

Мальчуган подошел. Хрут снял золотое кольцо с пальца и дал ему, сказав:

— Уходи и смотри больше никогда никого не задевай.

Мальчик пошел и сказал:

— Я никогда не забуду твоего благородства.

Хрута хвалили за этот поступок. Затем они поехали к себе домой, на запад, и на

этом кончается их история с Мёрдом.

IX

Теперь надо рассказать о Халльгерд, дочери Хёскульда, которая тем временем

выросла и стала очень красивой девушкой. Она была высокого роста, и ее прозвали

поэтому Длинноногой. Волосы у нее были очень красивые и настолько длинные, что

могли закрыть ее всю. Но нрава она была вспыльчивого и тяжелого.

Ее воспитателем был Тьостольв. Он был родом с Гебридских островов. Он был силен

и искусен в бою и убил много людей, но ни за кого не уплатил виры. О нем

говорили, что не ему исправлять нрав Халльгерд.

Жил человек по имени Торвальд. Он был сыном Освивра. Его двор стоял на Побережье

Средней Горы и назывался Гора. Торвальд был богат. Ему принадлежали Медвежьи

Острова, расположенные в Широком Фьорде. Оттуда он получал вяленую рыбу и муку.

Торвальд был человек сильный и учтивый, но горячего нрава.

Случилось раз, что отец с сыном заговорили между собой о том, где бы сыскать

жену Торвальду. Кого ни перебирали, все казались сыну неподходящими. Тогда

Освивр спросил:

— Не хочешь ли посвататься за Халльгерд Длинноногую, дочь Хёскульда?

— Хочу, — говорит тот.

— Вам будет не так легко поладить, — сказал Освивр, — нрав у нее тяжелый, да и

ты крут и неуступчив.

— Все же попытаю счастья, — говорит тот. — Все равно меня не отговоришь.

— Тебе с ней жить, — говорит Освивр.

И они поехали свататься в Хёскульдов Двор, и их там хорошо приняли. Они сразу

сказали Хёскульду, зачем приехали, и начали сватовство. Хёскульд ответил:

— Мне все о вас известно, но я не хочу обманывать вас: нрав у моей дочки

тяжелый. А красоту и учтивость ее вы сами видите.

— Ставь свои условия, — ответил Торвальд. — Нрав ее не удержит меня от сговора.

Затем они стали говорить об условиях, и Хёскульд не спросил согласия дочери,

потому что ему хотелось поскорей выдать ее замуж. Они договорились обо всем.

Затем Хёскульд и Торвальд ударили по рукам, и Халльгерд была помолвлена с

Торвальдом, и Торвальд с Освивром поехали домой.

Х

Хёскульд сообщил Халльгерд о сговоре. Она сказала:

— Теперь я уверилась в том, о чем уже давно догадывалась. Ты не так крепко

любишь меня, как всегда говоришь, раз даже не счел нужным пригласить меня на

сговор. И не такой уж, по-моему, этот брак прекрасный, как тебе кажется.

Видно было, что она чувствует себя так, словно ее выдают за первого встречного.

Хёскульд сказал:

— Что мне за дело до твоего честолюбия! Оно мне не помеха в делах. Я решаю, а не

ты, раз нет между нами согласия.

— У тебя и твоих родичей честолюбия хоть отбавляй, — говорит она. —

Неудивительно, что оно есть и у меня.

И она ушла.

Она пошла, понурив голову, к своем воспитателю Тьостольву и рассказала ему, что

с ней собираются сделать. Тьостольв сказал:

— Не тужи. В другой раз не выдадут тебя замуж без твоего согласия, потому что я

сделаю все, чего бы ты ни пожелала, не трону лишь твоего отца и Хрута.

Больше она об этом не говорила. Хёскульд приготовился к свадебному пиру и поехал

созывать гостей. Приехав в Хрутов Двор, он вызвал Хрута из дому для разговора.

Хрут вышел к нему, и Хёскульд рассказал ему про сговор и пригласил к себе.

— Не обижайся, — добавил он, — что я не сообщил тебе об этом сговоре раньше.

— Я предпочел бы остаться в стороне, — говорит Хрут, — потому что не будет

счастья от этого брака ни ему, ни ей. Но на свадьбу я приеду, если ты это

сочтешь себе за честь.

— Конечно, сочту, — сказал Хёскульд и уехал домой.

Освивр и Торвальд также приглашали гостей. Всего было приглашено не меньше ста

двадцати человек.

Жил человек по имени Сван. Он жил у Медвежьего Фьорда во дворе, что зовется

Сванов Холм. Этот двор стоит севернее Стейнгримова Фьорда. Сван был очень

искусен в колдовстве. Халльгерд приходилась ему племянницей по матери. Он был

тяжел нравом и неуживчив. Халльгерд пригласила его на пир и послала за ним

Тьостольва. Тот поехал, и между ними сразу же завязался дружеский разговор.

Вот приехали гости на пир, и Халльгерд уселась на женской скамье. Невеста была

очень веселой. Тьостольв то и дело подходил к ней, а временами разговаривал со

Сваном. Людям эти переговоры показались странными.

Пир был на славу. Хёскульд выдал приданое с величайшей охотой. Потом он спросил

Хрута:

— Может, еще чего добавить?

Хрут ответил:

— Погоди, тебе еще придется выкладывать деньги из-за Халльгерд, пока же хватит и

этого.

XI

Торвальд поехал домой со свадебного пира вместе с женой и Тьостольвом. Тьостольв

вел ее коня и вполголоса беседовал с ней. Освивр обернулся и спросил сына:

— Ну, доволен ты женитьбой? Как ты разговаривал с ней?

— Хорошо, — говорит тот, — она была очень приветлива ее мной. И хотя бы одно то,

что она смеется при каждом моем слове.

— Не нравится мне ее смех, — говорит Освивр, — впрочем, посмотрим.

Наконец они приехали домой. Вечером она села возле мужа а Тьостольва посадила

справа от себя. Тьостольв и Торвальд почти не обменивались словами. Так повелось

между ними и впоследствии. Всю зиму они почти не разговаривали.

Халльгерд была очень жадной и непременно добивалась, чтобы у нее было все то,

что есть у соседей, однако расходовала вес без толку. Когда наступила весна, то

запасы вышли — не стало ни муки, ни вяленой рыбы. Халльгерд обратилась к

Торвальду:

— Что же ты сидишь сложа руки, ведь в доме нет ни муки ни рыбы.

Торвальд сказал:

— Я запас на нынешней год не меньше обычного, а ведь у нас всегда всего хватало

до лета. Халльгерд сказала:

— Мне нет дела до того, что вы с отцом здесь подыхали с голоду.

Тут Торвальд рассердился и ударил ее по лицу так, что потекла кровь. Затем он

ушел из дому, взяв с собой домочадцев.

Они спустили на воду большую лодку и выплыли ввосьмером на веслах на Медвежьи

Острова и набрали там из своих запасов муки и вяленой рыбы. Рассказывают, что

Халльгерд в это время сидела подле дома, понурив голову. Подошел Тьостольв и,

увидев кровоподтек на ее лице, спросил:

— Кто это так с тобой обошелся?

— Муж мой Торвальд, — сказала она, — а тебя почему-то не было поблизости, хоть

ты и печешься обо мне.

— Я этого не знал, — говорит он, — но отомщу за тебя.

Он направился к берегу и спустил на воду шестивесельную лодку. В руке у него

была его большая секира с рукоятью, увитой золотой нитью. Он сел в лодку и

поплыл на Медвежьи Острова. Когда он приплыл туда, там были только Торвальд и

его спутники. Торвальд укладывал груз в лодку, а его люди подносили груз.

Тьостольв вскочил к нему в лодку, стал укладывать груз вместе с ним и сказал:

— Слабоват ты для такой работы, да и мало расторопен.

Торвальд сказал:

— Думаешь, справишься лучше меня?

— С делом, что нам предстоит, — сказал Тьостольв, — я справлюсь лучше. Худо

выдана замуж та женщина, которая выдана за тебя. Пусть же ваше супружество

станет короче.

Торвальд схватил нож, лежавший рядом, и замахнулся на Тьостольва. Но тот поднял

секиру и ударил Торвальда по руке так, что кость переломилась и нож выпал.

Тьостольв замахнулся секирой в другой раз и ударом в голову убил Торвальда

наповал.

XII

Тут подошли люди Торвальда с грузом. Тьостольв, не долго думая, ударил изо всей

силы секирой в борт лодки Торвальда и сделал в ней большую пробоину, а сам

прыгнул в свою лодку. В лодку Торвальда хлынула черная, как уголь, вода, и она

пошла на дно со всей кладью. Пошел на дно и труп Торвальда. Люди так и не

увидели, как он изувечен, и знали только, что его не стало.

Тьостольв греб в глубь фьорда, а те проклинали его, призывая на его голову все

бедствия. Он молчал и греб, пока не приплыл домой. Вытащив лодку на берег, он

направился к дому с окровавленной секирой на плече. Халльгерд была на дворе и

спросила его:

— Твоя секира в крови, что ты сделал?

— А то я сделал, — говорит он, — что выйдешь замуж во второй раз.

— Значит, Торвальд мертв, — говорит она.

— Да, — сказал он, — а теперь придумай, что мне делать.

— Вот что, — сказала она, — я отправлю тебя на север, на Медвежий Фьорд, в

Сванов Холм. Сван примет тебя там с распростертыми объятиями. Он так могуч, что

никто тебя там не тронет.

Он оседлал коня, сел на него и поехал на север, на Медвежий Фьорд, в Сванов

Холм. Сван принял его с распростертыми объятиями и спросил, что нового.

Тьостольв рассказал об убийстве Торвальда и обо всем, что случилось. Сваи

сказал:

— Вот это, я понимаю, мужчина, который не боится действовать. Обещаю, что если

они попытаются схватить тебя здесь, то уйдут с величайшим позором.

Теперь надо рассказать о Халльгерд. Она попросила Льота Черного, своего родича,

поехать вместе с ней и оседлать для этого лошадей.

— Я хочу вернуться домой к отцу, — сказала она. Он приготовил все в дорогу.

Халльгерд пошла к своим сундукам, отперла их, позвала к себе всех своих

домочадцев и каждого чем-нибудь одарила. Вес жалели, что она уезжает. И вот она

уехала к отцу. Отец ничего не знал о случившемся и принял ее хорошо. Хёскульд

спросил Халльгерд:

— А почему Торвальд не приехал с тобой?

Она ответила:

— Его нет в живых.

Хёскульд сказал:

— Это дело рук Тьостольва.

Она подтвердила это.

— Верно сказал мне Хрут, что много несчастья принесет этот брак. Но что тужить о

том, чего не воротишь.

Теперь надо рассказать о спутниках Торвальда. Им пришлось ждать, пока к острову

не подошли лодки. Они рассказали об убийстве Торвальда и попросили дать им для

переезда лодку. Им немедля дали лодку, и они поплыли к Мысу Дымов. Там они пошли

к Освивру и рассказали ему обо всем, что произошло. Он сказал:

— Что посеешь, то и пожнешь. Я понимаю теперь, как все произошло. Халльгерд,

должно быть отправила Тьостольва на Медвежий Фьорд, а сама уехала домой к отцу.

Мы должны теперь собрать людей и ехать в погоню за ним на север.

Так они и сделали. Они стали собирать людей и собрали много народу. Потом они

поехали к Стейнгримову Фьорду и дальше, через Долины Льотовой и Летовьей Рек, и

приехали к Медвежьему Фьорду.

Тут на Свана напала зевота, и он сказал:

— Вот приближается дух-двойник Освивра.

Тьостольв вскочил и схватился было за секиру. Сван сказал:

— Выйди со мной. Здесь много народу не нужно.

Затем они оба вышли из дому. Сван взял козью шкуру, обвязал ею голову(3) и

сказал:

— Встань, туман, нагрянь слепота и морока, на всех, кто тебя преследует.

Теперь надо рассказать, что Освивр и его люди достигли в это время гребня. Там

им навстречу поднялся густой туман. Освивр сказал:

— Это, наверно, Сван накликал на нас туман, и мы еще дешево отделаемся, если не

случится ничего худшего.

Вскоре такой густой мрак застлал им глаза, что они ничего не видели вокруг. Они

спешились, порастеряли коней, а сами забрели кто в болото, а кто в лес, так что

чуть было не перекалечились. Не стало у них и оружия. Тогда Освивр сказал:

— Найди я сейчас своего коня и оружие, я повернул бы обратно.

Едва он произнес эти слова, как они все прозрели и нашли своих коней и оружие.

Тогда многие стали настаивать на том, чтобы ехать дальше. Только они попытались

это сделать, как на них снова напала та же морока. Так повторялось три раза

кряду. Тогда Освивр сказал:

— Пусть наш поход будет неудачным, но придется нам повернуть назад. Попытаем

счастья иным путем. Мне приходит в голову, что лучше поехать к Хёскульду и

попросить у него виру за сына, потому что можно ждать чести лишь от того, у кого

она есть.

Они поехали в долины Широкого Фьорда и без особых происшествий достигли

Хёскульдова Двора. До них туда приехал из своего двора Хрут. Освивр вызвал из

дома Хёскульда и Хрута. Они вышли оба и приветствовали Освивра, а затем стали

беседовать. Хёскульд спросил Освивра, откуда он приехал. Тот сказал, что ездил

на розыски Тьостольва, но не нашел его. Хёскульд сказал, что Тьостольв, наверно,

уехал на север, в Сванов Холм, и что не так-то просто взять его там.

— Я приехал сюда для того, — сказал Освивр, — чтобы просить виру за сына.

Хёскульд возразил:

— Не я убил твоего сына, и не я подстроил его убийство. Но понятно, что ты

хочешь получить виру за сына.

Хрут сказал:

— От носа до глаз недалеко, брат. Надо предупредить злые слова и возместить ему

утрату сына. Только так ты избавишь дочь от пересудов и уладишь дело. Чем меньше

будет разговоров вокруг него, тем лучше.

Хёскульд сказал:

— Берешься ты вынести решение по нашему делу?

— Берусь, — говорит Хрут, — и я не стану щадить тебя в своем решении, потому

что, по правде говоря, твоя дочь виновна в смерти Торвальда.

Хрут помолчал немного, потом поднялся и сказал Освивру:

— Дай мне руку и подтверди, что ты предоставляешь мне решить дело.

Освивр встал и сказал:

— Несправедливым бывает решение, если его выносит брат ответчика, но ты

высказался так благородно, что я доверяю тебе решение нашего дела.

Затем он протянул Хёскульду руку, и они договорились, что Хрут решит дело и

окончит его до отъезда Освивра. Затем Хрут вынес решение, сказав:

— За убийство Торвальда я назначаю виру в две сотни серебра, — это считалось

тогда хорошей вирой, — и эта вира, брат, должна быть сразу же и хорошо уплачена.

Хёскульд так и сделал. Тогда Хрут сказал Освивру:

— Я хочу подарить тебе плащ, что я привез из-за моря.

Тот побрагодарил его за подарок и уехал домой довольный. Хрут и Хёскульд

приехали затем к нему делить имущество, поделили его в полном согласии с

Освивром, вернулись с добром домой, и больше Освивр не упоминается в этой саге.

Халльгерд попросила Хёскульда, чтобы Тьостольв переехал к ним, и он дал свое

согласие на это. Долго еще говорили об убийстве Торвальда. А богатство Халльгерд

все росло и стало большим.

XIII

Три брата упоминаются в саге: один из них звался Торарин, другой — Раги, третий

— Глум. Они были сыновья Олейва Рукоятки. Это были уважаемые и богатые люди.

Торарин, известный под прозванием Брат Раги, был законоговорителем после Храфна,

сына Лосося. Он был очень мудрый человек. Его двор стоял у Теплого Ручья, и он

владел им вместе с Глумом. Глум был рослый, сильный и красивый человек, долго

странствовавший по свету. Третий брат, Раги, был известен тем, что убил многих

людей. Братья владели на юге островком Луговым и Мысом Горячего Источника.

Братья, Торарин и Глум, разговаривали как-то между собой. Торарин спросил Глума,

не собирается ли он, по своему обыкновению, уехать из Исландии. Тот ответил:

— Наоборот, я, пожалуй, вовсе откажусь от поездок за море.

— Что у тебя на уме? Уж не жениться ли ты задумал? — говорит Торарин.

— Хотел бы, — говорит Глум, — если бы только нашел подходящую девушку.

Тогда Торарин стал перебирать всех девушек на выданье, что жили на Городищенском

Фьорде, и спросил, хочет ли он жениться на какой-нибудь из них:

— Тогда я поеду с тобой свататься, — добавил он. Тот ответил:

— Не хочу я жениться ни на одной из них.

— Назови тогда ту, на которой хочешь жениться, — говорит Торарин.

Глум ответил:

— Если хочешь знать, то это Халльгерд, дочь Хёскульда из Долин.

— По поговорке: пример одного — другим наука, а у тебя что-то coвceм не так.

Ведь она уже была замужем и сгубила мужа, — говорит Торарин.

Глум сказал:

— Может статься, что в другой раз этого не случится. Я уверен, что меня она не

погубит. Если хочешь оказать мне честь, поезжай со мной сватать ее.

— Что ж, ничего, видно, не поделаешь. От судьбы не уйдешь, — ответил Торарин.

Глум часто заводил такие разговоры с братом, но тот все уклонялся от прямого

ответа. Дело все же окончилось тем, что они собрали людей и поехали на запад, в

Долины. Всего их было двадцать человек. Хёскульд принял их хорошо и оставил у

себя переночевать.

Рано утром Хёскульд послал за Хрутом. Тот приехал, и Хёскульд встретил его на

дворе. Хёскульд сказал Хруту, что за люди приехали к нему.

— Что им от тебя нужно? — спросил Хрут.

— Они еще не сказали, зачем приехали, — ответил Хёскульд.

— Видно, у них к тебе дело, — сказал Хрут. — Наверно, они будут сватать твою

дочь Халльгерд. Что ты им ответишь?

— А как ты думаешь, что мне надо сказать? — спросил Хёскульд.

— Согласись, но расскажи им как о достоинствах, так и о недостатках невесты.

Не успели братья договорить, как гости вышли из дома. Хёскульд приветливо

поздоровался с ними. Хрут также приветствовал братьев. Затем они приступили к

разговору. Торарин сказал:

— Мы приехали сюда, Хёскульд, сватать твою дочь Халльгерд за моего брата Глума.

Надо тебе сказать, что он человек очень достойный.

— Знаю, — сказал Хёскульд, — что вы оба с братом достойные люди, но должен

сказать вам, что уже раз выдавал дочь замуж, и это принесло нам большое

несчастье.

Торарин отвечает:

— Это нас не остановит. Раз на раз не приходится. Может статься, что на этот раз

получится хорошо, хотя в прошлый раз получилось плохо. Да и виноват-то во всем

больше всего Тьостольв.

Тогда Хрут сказал:

— Раз вы все-таки не отказываетесь от сватовства, то после того, что случилось с

Халльгерд, мой совет вам не брать после свадьбы Тьостольва с собой на юг. А если

он приедет с позволения Глума в гости, то пусть гостит не долее трех дней. Если

же он задержится дольше, то пусть. Глум имеет право его убить и не платить виры.

Глум, конечно, вправе разрешить ему жить у себя, но я бы этого не советовал. И

еще скажу: не надо, чтобы сговор был без ведома Халльгерд, как в тот раз. Пусть

она знает заранее об этом предложении, пусть увидит Глума и сама решит, выходить

ли за него замуж. Тогда она не сможет пенять в случае неудачи на других. Все

должно быть без обмана.

Торарин сказал:

— Как всегда, лучше последовать твоему совету.

Затем послали за Халльгерд. Она пришла в сопровождении двух женщин. На ней была

голубая накидка из сукна, под накидкой — ярко-красное платье с серебряным

пояском. Волосы падали ей на грудь с обеих сторон и были перехвачены поясом.

Усевшись между Хрутом и отцом, она приветствовала всех добрыми словами. Она

говорила хорошо, не робея, и, спросив о новостях, умолкла. Глум сказал:

— Я и мой брат Торарип потолковали уж тут немного с твоим отцом. Я хотел бы,

Халльгерд, взять тебя в жены, если будет на то и твое согласие. Ты должна теперь

сама решить, по душе ли тебе это, и если наше сватовство тебе не по душе, то не

станем говорить о нем.

Халльгерд сказала:

— Я знаю, что вы оба очень достойные люди. Знаю также, что брак этот будет

лучше, чем первый. Но я хочу знать, о чем вы здесь говорили и до чего

договорились. Мне кажется, что я буду любить тебя, если мы поладим.

Глум рассказал ей о переговорах, ничего не утаивая. Затем он спросил Хёскульда и

Хрута, правильно ли он все рассказал. Хёскульд сказал, что правильно. Тогда

Халльгерд сказала отцу:

— Вы с Хрутом в этих переговорах с таким уважением отнеслись ко мне, что я

последую вашему совету. Пусть состоится сговор, как вы решите.

Тогда Хрут сказал:

— Нам с Хёскульдом надо назначить свидетелей, а Халльгерд пусть обручится сама,

если Торарин найдет это правильным.

— Все правильно, — сказал Торарии.

Затем было определено приданое Халльгерд. Глум должен добавить к приданому еще

столько же. Было решено также, что все вновь приобретаемое добро будет делиться

между ними поровну. Затем Глум обручился с Халльгерд и поехал со своими людьми

домой. Свадьбу должны были сыграть у Хёскульда. До самой свадьбы ничего больше

не приключилось.

XIV

Глум и Торарин со множеством достойных людей поехали на запад, в Долины. Приехав

в Хёскульдов Двор, они застали там много народу. Хёскульд и Хрут на одной

скамье, а жених — на другой. Халльгерд, красивая и нарядная, сидела на женской

скамье. Тьостольв все время расхаживал с секирой на плече и вел себя нагло, но

вес делали вид, будто не замечают этого. Когда свадьба кончилась, Халльгерд

поехала с ними на юг. Приехав домой, на Теплый Ручей, Торарин спросил Халльгерд,

хочет ли она распоряжаться всем домом.

— Нет, не хочу, — сказала она.

Халльгерд вела себя тихо всю зиму, и все были ею очень довольны.

Однажды весной братья заговорили между собой об их хозяйстве, и Торарин сказал:

— Я уступлю вам хозяйство на Теплом Ручье, потому что вам здесь будет

сподручнее, а сам поеду на юг, на Мыс Горячего Источника, и буду там

хозяйничать. А островом Луговым будем владеть сообща.

Глум согласился. Торарип переселился на юг, а Глум с женой остались хозяйничать

вдвоем. Халльгерд набрала себе домочадцев. По-прежнему она любила запасать без

меры и жить на широкую ногу. Летом она родила девочку. Глум спросил ее, как

назвать дочь.

— Назовем ее Торгерд, по матери моего отца. Ведь она ведет свой род по отцу от

Сигурда Победителя Дракона.

Девочку окропили водой и назвали Торгерд. Когда она подросла, то стала походить

на мать. Глум и Халльгерд хорошо ладили между собой. Так продолжалось некоторое

время.

С севера, с Медвежьего Фьорда, пришли вести, что Сван поехал весной на рыбную

ловлю, на море разразилась буря, их отнесло в Безрыбный Фьорд, и они там

погибли. А рыбаки с Холодной Спины говорили, что они видели, как Сван вошел

внутрь горы Холодная Спина и был там хорошо встречен, но другие оспаривали это,

утверждая, что этого не было. Однако достоверно известно, что нигде его не

нашли, ни живого, ни мертвого. Когда Халльгерд узнала об этом, ей стало жаль

своего дядю.

Глум предложил Торарину поменяться землями. Торарин сказал, что не хочет:

— Но если я переживу тебя, то я хотел бы получить Теплый Ручей, — добавил он.

Глум рассказал об этом Халльгерд. Она ответила:

— Торарин вправе требовать этого от нас.

XV

Тьостольв как-то избил работника Хёскульда, и Хёскульд выгнал его из дому.

Тьостольв взял своего коня и оружие и сказал Хёскульду:

— Уезжаю от тебя и больше никогда к тебе не вернусь.

— Все будут этому только рады, — сказал Хёскульд. Тьостольв поехал на Теплый

Ручей. Халльгерд встретила его хорошо, да и Глум неплохо. Тьостольв рассказал

Халльгерд, как ее отец выгнал его из дому, и попросил приютить его. Она

ответила, что не может этого решить, пока не переговорит с Глумом.

— Хорошо ли вы ладите между собой? — спрашивает он.

— Очень хорошо, — отвечает она.

Затем она пошла поговорить с Глумом. Она обвила его шею руками и сказала:

— Ты исполнишь то, о чем я попрошу тебя?

— Исполню, если это будет совместимо с честью, — сказал он. — О чем же ты хочешь

меня просить?

Она сказала:

— Тьостольва выгнали из дому, и я хочу, чтобы ты позволил ему жить у нас. Но я

не стану перечить тебе, если ты этого не хочешь.

Глум сказал:

— Раз ты так послушна, то я позволяю. Но заранее предупреждаю, что если он

сделает что-нибудь недоброе, то пусть немедля убирается прочь.

Она передала это Тьостольву. Он ответил:

— Ты молодец, я так и думал.

И Тьостольв стал там жить. Некоторое время он вел себя тихо, но вскоре стал

снова задирать людей. Начались у него нелады со всеми, кроме Халльгерд, но она

никогда не заступалась за него в его ссорах с другими. Торарин упрекнул как-то

Глума в том, что тот пустил к себе Тьостольва, и сказал, что все это

когда-нибудь плохо кончится, как уже бывало в прошлом. Глум согласился, но все

оставил по-прежнему.

XVI

Однажды осенью, когда перегоняли стада с летних пастбищ, Глум недосчитался

многих овец. Он сказал Тьостольву:

— Пойди в горы с моими работниками и посмотри, нет ли там моих овец.

— Чтоб я скот искать стал! — ответил Тьостольв. — Хватит и того, что мне

придется таскаться вместе с твоими рабами. Поезжай сам, тогда и я поеду с тобой.

Началась перебранка. Халльгерд сидела подле дома. Погода стояла хорошая. Глум

подошел к ней и сказал:

— Мы только что поссорились с Тьостольвом, нам нельзя дольше оставаться под

одной крышей.

И он рассказал, как все произошло. Халльгерд заступилась за Тьостольва, и они

повздорили. Глум слегка ударил ее и сказал:

— Не хочу с тобой больше ссориться. — И ушел. Она очень любила Глума и не

выдержала и разрыдалась. Тогда Тьостольв подошел к ней и сказал:

— Дурно обошлись с тобой, но больше это не повторится.

— Пожалуйста, не мсти ему и не вмешивайся. Тебе нет дела до нашей ссоры.

Тьостольв ушел от нее, усмехаясь.

XVII

Глум позвал людей ехать с ним, и Тьостольв собрался в путь вместе с Глумом. Они

поехали вверх по Долине Дымов, мимо Ущелья Бауги и дальше на юг, к Поперечной

Горе, и там разделились: одних Глум послал к Столбам, где они нашли много овец,

а других — на выгоны, которыми владели люди из Долины Снорри. Случилось так, что

Глум и Тьостольв остались одни. Они пошли на юг от Поперечной Горы, нашли там

одичалых овец и погнали их на север, но овцы убежали от них в горы. Началась

перебранка, и Тьостольв сказал Глуму, что тот только и умеет, что елозить на

животе у Халльгерд. Глум сказал:

— Хочешь нажить врага, сделай человеку много добра. Мне ли слушать брань от

тебя, холопа.

— Можешь убедиться, что я не холоп, — сказал Тьостольв, — потому что я не стану

спасаться от тебя бегством.

Глум рассердился и замахнулся на него ножом, а тот отбил удар секирой, и нож

вонзился в нее на два пальца. Тьостольв тотчас же нанес секирой удар и попал в

плечо. Ударом разбило лопатку и ключицу, и кровь излилась внутрь. Глум схватился

тогда одной рукой за Тьостольва так крепко, что тот упал вместе с ним, но

удержать его Глум не смог, так как тут же умер. Тьостольв снял с него золотое

кольцо и прикрыл труп камнями, Затем он пошел на Теплый Ручей. Когда он пришел

туда, Халльгерд была подле дома и увидела его окровавленную секиру. Он бросил ей

кольцо.

— Что случилось и почему твоя секира в крови? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он, — понравится ли тебе новость. Глум убит.

— Это, наверно, ты убил его? — говорит она.

— Да, — говорит он.

Она засмеялась и сказала:

— Ты, я вижу, малый непромах.

— Что посоветуешь мне на этот раз? — спросил он.

— Поезжай к моему дяде Хруту, — говорит она, — он позаботится о тебе.

— Не знаю, — говорит Тьостольв, — разумно ли это. Но все же послушаюсь твоего

совета.

Он взял своего коня и той же ночью уехал на запад, в Хрутов Двор. Он привязал

коня за домом, подошел к двери и, сильно постучавшись, отошел к северу от дома.

Хрут уже не спал. Он быстро вскочил, набросил на себя одежду, надел обувь и

схватил меч. Плащом он обвязал себе левую руку до самого плеча. Когда он

выходил, люди в доме проснулись. За домом он увидел рослого человека и узнал в

нем Тьостольва. Хрут спросил, что случилось.

— Глум убит, — говорит Тьостольв.

— Чьих рук это дело? — спрашивает Хрут.

— Я убил его, — отвечает Тьостольв.

— Зачем же ты приехал сюда? — говорит Хрут.

— Халльгерд послала меня к тебе, — отвечает Тьостольв.

— Значит, она не хотела этого убийства, — сказал Хрут.

И он взмахнул мечом. Тьостольв увидев это и, не медля, взмахнул секирой. Хрут

отскочил в сторону и левой рукой так ловко ударил по лезвию секиры, что та

выпала из рук Тьостольва. Затем Хрут ударил Тьостольва мечом по ноге выше

колена, так, что почти отсек ему ногу, подскочил к нему и сильно толкнул его.

Потом он ударил его мечом по голове и нанес ему смертельную рану. Тьостольв упал

навзничь. Тогда из дому вышли домочадцы Хрута и увидели, что произошло. Хрут

велел убрать труп Тьостольва и прикрыть его. Затем Хрут поехал к Хёскульду и

рассказал ему об убийстве Глума и Тьостольва. Тот опечалился по поводу гибели

Глума и поблагодарил за убийство Тьостольва.

Вскоре после этого Торарин, брат Раги, узнал об убийстве своего брата Глума. Он

поехал с одиннадцатью спутниками на запад, в Хёскульдов Двор. Хёскульд встретил

его с распростертыми объятиями и оставил ночевать. Хёскульд тут же послал за

Хрутом, чтобы тот приехал. Хрут тотчас приехал. На другой день они долго

обсуждали убийство Глума.

Торарин сказал:

— Ты не собираешься как-нибудь возместить мне смерть брата? Ведь я понес большую

потерю.

Хёскульд ответил:

— Не я убил твоего брата, и дочь моя невиновна в его смерти, а Хрут, как только

узнал об убийстве, убил Тьостольва.

Торарин ничего не сказал в ответ. Казалось, переговоры ни к чему не приведут.

Тогда Хрут сказал:

— Окажем ему честь. Он и впрямь понес большую потерю, и люди одобрят нас, если

мы его одарим. Тогда он останется нашим другом на всю жизнь.

Так они и поступили. Оба брата сделали ему подарки, и он вернулся к себе, на юг.

Весной он обменялся с Халльгерд дворами, и она переехала на юг, на Мыс Горячего

Источника, а он на Теплый Ручей. И больше о Торарине в этой саге говориться не

будет.

XVIII

Теперь надо рассказать о том, что Мёрд Скрипица заболел и умер. Все сочли это

большой потерей. Все наследство перешло к его дочери Унн. Она еще не вышла замуж

во второй раз. Унн любила жить на широкую ногу и о хозяйстве своем не

заботилась. Вскоре она перевела все свое добро, так что у нее ничего, кроме

земли и драгоценностей, не осталось.

XIX

Жил человек по имени Гуннар. Он был родичем Унн. Его мать звали Раннвейг. Она

была дочерью Сигфуса, сына Сигвата Рыжего, которого убили у Переправы Песчатых

Холмов. Отца Гуннара звали Хамунд. Он был сыном Гуннара, по имени которого

назван двор Гуннаров Холм, и внук Бауга. Мать Хамунда звали Храфнхильд, она была

дочерью Сторольва и внучкой Лосося. Сторольв был брат Храфна Законоговорителя. У

Сторольва был сын Орм Могучий.

Гуннар, сын Хамунда, жил в Конце Склона, на гряде Речной Склон. Это был человек

рослый, сильный и очень искусный в бою. Он рубил мечом обеими руками и в то же

время метал копья, если хотел. Он так быстро взмахивал мечом, что казалось,

будто в воздухе три меча. Не было равных ему в стрельбе из лука, он всегда

попадал без промаха в цель. Он мог подпрыгнуть в полном вооружении больше чем на

высоту своего роста и прыгал назад не хуже, чем вперед. Он плавал, как тюлень.

Не было такой игры, в которой кто-либо мог состязаться с ним. Говорили, что

ловкостью он превосходил всех. Он был хорош собой. Лицо у него было белое, нос

прямой, но слегка вздернутый, глаза голубые и зоркие, щеки румяные, волосы

русые, густые. Он прекрасно знал правила обхождения, был вынослив, щедр и

сдержан, верен в дружбе и строг в выборе друзей. У него было много всякого

добра.

Одного из его братьев звали Кольскегг. Это был человек рослый и сильный,

великодушный и бесстрашный. Другого брата Гуннара звали Хьёрт. Он был еще

ребенком. Братом Гуннара, рожденным вне брака, был Орм Лесная Опушка, но о нем в

этой саге не будет речи. У Гуннара была сестра по имени Арнгуд. Она была замужем

за Хроаром, годи из Междуречья, сыном Уни Нерожденного и внуком Гардара,

открывшего Исландию. У Арнгуд был сын Хамунд Хромой, двор которого назывался

Хамундовым Двором.

XX

Жил человек по имени Ньяль. Его отцом был Торгейр Голльнир, сын Торольва. Мать

Ньяля звали Асгерд. Она была дочерью херсира Аскеля Немого. Она приехала в

Исландию и поселилась к востоку от Лесной Реки, между Кобыльим Камнем и

Ивняковым Отрогом. У нее был еще сын, по имени Торир из Хольта. Он был отцом

Торлейва Ворона, от которого происходят люди из лесов, Торгрима Рослого и

Ущельного Гейра.

Ньяль жил на Бергторовом Пригорке, на Островной Равнине. Другой его двор

назывался Торольвова Гора. Ньяль был богат и хорош собой, но у него не было

бороды. Он был таким знатоком законов, что не было ему равных. Он был мудр и

ясновидящ и всегда давал хорошие советы. Он был доброжелателен, обходителен и

великодушен, прозорлив и памятлив и никому не отказывал в помощи, кто бы к нему

ни обращался.

Жену его звали Бергтора. Она была дочерью Скарпхедина. Бергтора была очень

домовитая и достойная женщина, но немного суровая. У них с Ньялем было шестеро

детей — три дочери и три сына, и о всех них будет позднее речь в этой саге.

XXI

Теперь надо рассказать о том, что когда Унн растратила все свое добро, она

поехала в Конец Склона к Гуннару. Тот принял свою родственницу хорошо, и она

осталась там ночевать. На другой день они сидели вдвоем и разговаривали. Они

долго говорили о разном, пока Уни не сказала, что ей нужны деньги.

— Плохо, — сказал Гуннар.

— Что ты мне посоветуешь делать? — спросила она.

Он ответил:

— Возьми, сколько тебе нужно, из тех денег, которые мне должны люди.

— Я не хочу тратить твои деньги, — говорит она.

— Чего же ты тогда хочешь? — говорит он.

— Я хочу, чтобы ты получил мое добро от Хрута, — говорит она.

— Это дело безнадежное, — говорит он, — раз уж твой отец не мог его получить. А

он был большим знатоком законов, я же в них разбираюсь мало.

Она ответила:

— Хрут добился своего силой, а не законом. Отец мой был стар, и люди

отсоветовали ему биться с Хрутом. У меня, кроме тебя, больше нет никого, кто мог

бы поддержать меня в этом деле.

— Я бы за это дело взялся, — сказал он, — но не знаю, как к нему подступиться.

Она ответила:

— Поезжай на Бергторов Пригорок, к Ньялю. Уж он-то что-нибудь придумает. Ведь он

твой верный друг.

— Что ж, — говорит Гуннар, — он, верно, не откажет мне в добром совете, как не

отказывал многим другим.

Разговор их кончился тем, что Гуннар взялся вести тяжбу, а ей дал денег, сколько

ей было нужно, и она уехала домой. Гуннар же вскоре поехал к Ньялю. Тот принял

его хорошо, и они стали разговаривать. Гуннар сказал:

— Я приехал к тебе за добрым советом.

Ньяль ответил:

— Мой совет всегда к услугам многих моих друзей, а для тебя я особенно

постараюсь.

Гуннар сказал:

— Я хочу сказать тебе, что взялся вести дело Унн против Хрута.

— Трудное это дело, — говорит Ньяль, — и оно может плохо кончиться. Все же я дам

тебе совет, который мне кажется наилучшим. Все кончится благополучно, если ты во

всем будешь ему следовать. Но если отступишь от него, то твоя жизнь будет в

опасности.

— Ни в чем не отступлю от него, — говорит Гуннар. Помолчав немного, Ньяль

сказал:

— Я обдумал дело. Вот мой совет.

XXII

— Ты поедешь из дому с двумя спутниками. На тебе должен быть плащ с капюшоном, а

под ним шерстяная одежда в коричневых полосах. Под этой одеждой должна быть

скрыта твоя хорошая одежда. В руке у тебя пусть будет топорик. Вам нужно взять в

дорогу по два коня — одного доброго и другого тощего. Захвати с собой также

кузнечный товар. Выезжайте в дорогу рано утром, и как только переедете Белую

Реку, закрой капюшоном лицо. Люди станут любопытствовать, кто этот рослый

человек, и пусть спутники твои говорят, что это Хедин Торговый из Островного

Фьорда и что он везет с собой кузнечный товар. Человек он злобный, пустобрех и

всезнайка. Он часто нарушает уговор и набрасывается на людей, если они делают

что-нибудь не по его желанию. Поезжай на Городищенской Фьорд, повсюду предлагай

свой кузнечный товар, торгуйся и часто нарушай уговор. Тогда пойдет слух, что

Хедин Торговый — человек скверный, и это будет недалеко от истины. Ты поедешь

сначала в Долину Северной Реки, затем в Бараний Фьорд и в Долину Лососьей Реки

и, наконец, приедешь в Хёскульдов Двор. Там остановись и сиди всю ночь у дверей,

низко опустив голову. Хёскульд, конечно, предупредит всех своих, чтобы никто не

имел дела с Хедином Торговым и что он человек плохой. Утром ты поедешь оттуда на

соседний двор. Там предложи свой товар, и пусть сверху у тебя лежат самые

завалящие вещи, но ты отрицай их недостатки. Хозяин, конечно, станет

разглядывать товар и найдет в нем недостатки, но ты вырывай товар у него из рук

и бранись. Хозяин скажет, что ничего другого от тебя и ждать нельзя, раз ты со

всеми такой. Тогда ты набросишься на него, хоть это и не в твоих привычках, но

смотри умерь силу, чтобы тебя не узнали. Тогда пошлют кого-нибудь в Хрутов Двор

сказать Хруту, что надо как-нибудь развести вас. Он тотчас пошлет за тобой, и ты

должен немедля поехать к нему. Тебе отведут место на скамье против почетного

сиденья, на котором будет сидеть Хрут. Ты поздоровайся с ним, и он приветливо

ответит тебе. Он спросит, не с севера ли ты, и ты отвечай, что ты с Островного

Фьорда. Он спросит, много ли там знатных людей. «Много там подлости», — скажешь

ты. «Знаешь ли ты людей из Долины Дымов?» — спросит он. «Я всю Исландию знаю», —

скажешь ты. «Есть ли в Долине Дымов доблестные люди?» — спросит он. «Воры там

все и злодеи», — скажешь ты. Хруту это покажется забавным, и он рассмеется. Вы

заговорите о людях с Восточных Фьордов, и ты должен всех поносить. Наконец у вас

зайдет разговор о людях с Равнины Кривой Реки. Скажи, что там никого не осталось

с тех пор, как умер Мёрд Скрипица. Хрут спросит, почему ты думаешь, что после

Мёрда Скрипицы там никого не осталось. На это ты ответишь, что он был так мудр и

так искусно вел тяжбы, что его доброе имя ни разу не пострадало. Хрут спросит,

известно ли тебе что-либо о том, какое у него с ним было дело. «Известно мне,

скажешь, что он лишил тебя жены и ты остался ни при чем». Тогда Хрут ответит:

«Разве ты не считаешь уроном для него, что он не добился добра, из-ча которого

затевал тяжбу?» — «На это я могу хорошо возразить тебе, — скажешь ты. — Ты

вызвал его на поединок, а он был стар, и друзья отсоветовали ему биться с тобой,

тем дело и кончилось». — «Вызвать-то я его вызвал, — скажет Хрут, — и глупым

людям это показалось законным. Но ведь он мог бы возобновить тяжбу на другом

тинге, если б у него хватило духу». — «Знаю я это», — скажешь ты. Тогда он

спросит тебя: «Разве ты понимаешь что-нибудь в законах?» — «Там у нас, на

севере, я слыл знатоком, — скажешь ты, — но все же расскажи мне, как нужно

возобновлять тяжбу». Хрут спросит, какую тяжбу ты имеешь в виду. «Ту тяжбу, —

скажешь ты, — до которой мне дела нет, тяжбу Унн о ее приданом». — «Нужно

вызвать меня на суд так, чтобы я слышал или в моем доме», — скажет Хрут. «Ну-ка

вызови, — скажешь ты, — а я повторю за тобой». Тогда Хрут начнет говорить вызов,

а ты слушай внимательно, как он говорит. Затем Хрут скажет, чтобы ты повторил

вызов. Ты начнешь повторять, но неправильно, так, чтобы из двух слов едва одно

было на месте. Тогда Хрут станет смеяться и не заподозрит тебя ни в чем. Он

скажет, что мало было в твоем вызове правильного. Ты свалишь все на своих

спутников, скажешь, что они сбили тебя. Затем попроси Хрута, чтобы он начал все

сначала и позволил тебе повторять за ним каждое слово. Он позволит тебе и снова

начнет вызывать на суд. На этот раз ты должен повторить за ним вызов правильно.

Затем спроси Хрута, правильно ли ты говорил вызов. Он ответит, что все равно это

ни к чему. Тогда скажи тихо, чтобы слышали твои спутники: «Я вызываю тебя на суд

по поручению Унн, дочери Мёрда». А когда люди заснут, возьмите тихо сбрую и

выходите из дома. Седла вы понесете на выгон, к добрым коням, и уезжайте на этих

конях, а тощих оставьте. Поедете вы сперва в горы, за пастбища, и пробудете там

три ночи — сколько примерно вас будут искать. Затем ты поедешь домой, на юг, и

будешь ехать только ночами, а днем отлеживаться. А на тинг мы с тобой поедем

вместе, и я поддержу тебя в тяжбе.

Гуннар поблагодарил его и поехал домой.

XXIII

Две ночи спустя Гуннар выехал с двумя спутниками из дому. Спустя некоторое время

они приехали на Пустошь Синих Лесов. Там им навстречу попались верховые,

спросившие, кто тот рослый человек, лица которого не видно. Спутники его

ответили, что это Хедин Торговый. Тогда те сказали, что худшей встречи у них,

наверно, не будет, раз они встретились с ним, а Хедин сделал вид, будто

собирается наброситься на них, но те и другие поехали своей дорогой.

Гуннар сделал все, как ему было сказано. Он остался в Хёскульдовом Дворе на

ночь, а оттуда спустился по долине до ближайшего двора. Там он стал предлагать

свой кузнечный товар и продал три вещи. Хозяин нашел изъяны в товарах и обвинил

его в обмане. Хедин сразу же набросился на хозяина. Об этом сказали Хруту, и он

послал за Хедином. Тот сразу поехал к Хруту, и его там хорошо встретили. Хрут

отвел ему место напротив себя. Разговор у них пошел примерно так, как предвидел

Ньяль. Затем Хрут сказал ему, как надо возобновить тяжбу, и произнес вызов на

суд, а тот повторил за ним, но неправильно. Хрут усмехнулся и ничего дурного не

заподозрил. Тогда тот попросил Хрута произнести вызов еще раз. Хрут согласился.

На этот раз Хедин говорил правильно и призвал своих спутников в свидетели того,

что он вызвал Хрута на суд по поручению Унн, дочери Мёрда. Вечером они легли

спать, как и все остальные, но как только Хрут уснул, взяли одежду и оружие,

вышли из дома и направились к своим лошадям. Они перебрались через речку,

поехали по тому ее берегу, на котором стоит Стадный Холм, доехали до конца

долины и остановились в горах, возле Перевала Ястребиной Долины. Найти их там

можно было, только подъехав к ним вплотную.

Хёскульд проснулся этой ночью в своем дворе еще до полуночи и разбудил

домочадцев.

— Я хочу рассказать вам свой сон, — сказал он. — Мне приснилось, будто из дому

вышел медведь, да такой большой, что другого такого не сыскать. За ним послушно

бежали два пса. Медведь направился в Хрутов Двор и вошел в дом. Тут я проснулся.

Хочу теперь спросить вас, не бросилось ли вам что-нибудь в глаза в том высоком

человеке, который заезжал сюда.

Один из его людей сказал:

— Я заметил под рукавом у него золотую оторочку и красную ткань. А на правой

руке у него было золотое запястье.

Хёскульд сказал:

— Это дух-двойник Гуннара с Конца Склона. Только теперь я собразил это. Надо

поехать в Хрутов Двор.

Так они и сделали. Они вышли все, поехали в Хрутов Двор и постучали в дверь.

Вышел человек и впустил их. Они сразу же вошли. Хрут еще лежал в своей спальной

каморке и спросил, кто приехал. Хёскульд назвал себя и спросил, не гостят ли в

доме чужие. Тот отвечает:

— Хедин Торговый здесь.

Хёскульд говорит:

— Нет, этот человек пошире в плечах. Наверно, это Гуннар с Конца Склона.

— Тогда ему удалось провести меня, — говорит Хрут.

— Что же произошло? — спрашивает Хёскульд.

— Я научил его, как возобновить тяжбу Унн, и сам вызвал себя на суд, а он

повторял вслед за мной. Теперь он воспользуется этим, чтобы начать тяжбу, и это

будет его право.

— Тебя обвели вокруг пальца, — говорит Хёскульд. — Наверно, Гуннар не сам

придумал все это. Должно быть, это придумал Ньяль, потому что нет ему равных по

уму.

Стали они искать Хедина, но того уже и след простыл. Тогда они собрали людей,

три дня разыскивали его, но не нашли. Гуннар поехал на юг, в Ястребиную Долину,

и дальше на восток через перевал, а затем на север, к Каменистой Пустоши, и,

наконец, вернулся домой. Он встретился с Ньялем и сказал ему, что все удалось.

XXIV

Гуннар поехал на альтинг. Хрут и Хёскульд также поехали на тинг, и с ними много

народу. Гуннар начал тяжбу на тинге и назначил соседей, которые должны были

вынести решение(4). Хрут и его люди хотели было силой помешать ему, но не

решились. Затем Гуннар обратился к суду людей с Широкого Фьорда и предложил

Хруту выслушать его присягу в том, что он будет честно вести дело, а также

выслушать его иск и все доказательства. Затем он принес присягу, изложил свой

иск и попросил свидетелей подтвердить, что вызов на суд был произведен

правильно. Ньяля при этом не было. Наконец Гуннар предложил ответчику

защищаться. Хрут назвал своих свидетели и объявил тяжбу несостоятельной.

— Гуннар, — сказал он, — упустил три свидетельства, которые должны были быть

выслушаны на суде: первое — об объявлении у супружеского ложа, второе — об

объявлении у дверей дома и третье — об объявлении на Скале Закона.

В это время на суде появился Ньяль и сказал, что может еще спасти дело, если они

хотят, чтобы тяжба продолжалась.

— Не хочу, — сказал Гуннар. — Я намерен предложить Хруту то же, что он предложил

моему родичу Мёрду. Хрут и Хёскульд, вам слышно меня?

— Слышно, — сказал Хрут, — чего ты хочешь?

Гуннар сказал:

— Пусть присутствующие будут свидетелями, что я вызываю тебя, Хрут, биться со

мной на поединке сегодня, на острове, что неподалеку здесь, на Секирной Реке. А

если ты не хочешь биться со мной, то должен сегодня же выплатить все сполна.

И Гуннар ушел с суда со всеми своими спутниками. Хёскульд с Хрутом также ушли к

себе, и больше не было ни обвинения, ни защиты по этому делу.

Войдя к себе в землянку, Хрут сказал:

— Никогда еще не бывало, чтобы меня вызывали на поединок, а я уклонялся.

— Ты, я вижу, собираешься принять вызов, — сказал Хёскульд, — но послушайся

моего совета и не делай этого, потому что если ты станешь биться с Гуннаром, то

тебе придется не лучше, чем пришлось бы Мёрду, если бы он стал биться с тобой.

Лучше нам вдвоем выплатить Гуннару все деньги.

Затем они спросили своих людей, какую долю они согласны внести. Те ответили, что

внесут столько, сколько Хрут захочет.

— Пойдем тогда к землянке Гуннара, — сказал Хёскульд, — и выплатим все сполна.

Они пошли к землянке Гуннара и вызвали его. Он вышел и стал в дверях землянки.

Хёскульд сказал:

— Принимай деньги.

Гуннар сказал:

— Выкладывайте. Я готов принять их.

Они выплатили ему все деньги сполна. Тогда Хёскульд сказал:

— Не заслужил ты этих денег, и не будет тебе от них проку.

— Будет прок, — сказал Гуннар, — потому что иск был справедливый.

Хрут ответил:

— Ты еще поплатишься.

— Чему быть, того не миновать, — ответил Гуннар. Хрут с Хёскульдом ушли к себе в

землянку. Хёскульд был очень возмущен.

— Неужели, — сказал он, — Гуннар так и не поплатится за эту проделку?

— Конечно, поплатится, — сказал Хрут, — но это будет не наша месть и не наша

слава. Скорее всего он еще подружится с нашей родней.

На том разговор их кончился.

Гуннар показал Ньялю деньги.

— Повезло, — сказал тот.

— Все благодаря твоей помощи, — сказал Гуннар.

Люди разъехались с типга по домам, и Гуннару эта тяжба принесла большую славу.

Он отдал Унн все деньги и не пожелал ничего оставить себе, сказав лишь, что она

и ее родичи, по его мнению, отныне обязаны ему больше, чем кому-либо другому.

Она сказала, что так оно и есть.

XXV

Жил человек по имени Вальгард. Он жил в Капище у Кривой Реки. Он был сыном годи

Ёрунда, внуком Храфна Глупого, правнуком Вальгарда, праправнуком Эвара, а Эвар

был сыном Вемунда Речистого, внуком Торольва Носатого с Заливов, правнуком

Транда Старого, праправнуком Харальда Боезуба и прапраправнуком Хрёрека

Метательного Кольца. Мать Харальда Боезуба была Ауд, дочь Ивара Приобретателя и

внучка Хальвдана Храброго. Вальгард, по прозванию Серый, был братом Ульва

Аургоди, от которого пошли люди с Мыса. Ульв Аургоди был отцом Сварта, дедом

Лодмунда, прадедом Сигфуса и прапрадедом Семунда Мудрого. От Вальгарда же

произошел Кольбейн Младший.

Братья, Ульв Аургоди и Вальгард Серый, поехали сватать Унн, и она вышла замуж за

Вальгарда, не посоветовавшись ни с кем из своих родичей. Этот брак не понравился

Гуннару и Ньялю, а также многим другим, потому что Вальгард был человек

коварный, и его не любили. У них с Унн родился сын по имени Мёрд. О нем будет

часто говориться в этой саге. Когда он вырос, он стал пакостить своим родичам, и

всего больше Гуннару. Он был человек хитрый и злобный.

Теперь надо назвать сыновей Ньяля. Старшего из них звали Скарпхедин. Это был

человек рослый, сильный и искусный в бою. Плавал он, как тюлень, и не было ему

равных в беге. Он был решителен, бесстрашен и остер на язык, но обычно сдержан.

Волосы у него были русые и курчавые, глаза зоркие, лицо бледное, черты лица

резкие, нос с горбинкой, зубы крупные, и несколько некрасивый рот. Однако вид у

него был очень воинственный.

Другого сына Ньяля звали Грим. Волосы у него были темные. Он был красивее

Скарпхедина и тоже рослый и сильный. Третьего сына Ньяля звали Хельги. Он был

хорош собой. Волосы у него были густые. Это был сильный юноша, искусный в бою,

умный и хорошо владевший собой. Все сыновья Ньяля были еще не женаты. Четвертого

сына Ньяля звали Хёскульд. Это был внебрачный сын Ньяля. Его мать звали Хродню.

Она была дочерью Хёскульда и сестрой Ингьяльда с Ключей.

Ньяль спросил Скарпхедина, не хочет ли он жениться. Тот сказал, что решать отцу.

Ньяль сосватал ему тогда Торхильд, дочь Храфна с Торольвовой Горы, где у него

был потом второй двор. Скарпхедин женился на Торхильд, но остался жить с отцом.

Гриму Ньяль сосватал Астрид с Глубокой Реки. Она была очень богатая вдова. Он

женился на ней и тоже остался жить с Ньялем.

XXVI

Жил человек по имени Асгрим. Он был сын Лодейного Грима, внук Асгрима, правнук

Андотта Вороны. Мать его звали Йорунн. Она была дочь Тейта и внучка Кетильбьёрна

Старого с Мшистой Горы. Мать Тейта была Хельга, дочь Торда Бороды, внучка Храппа

и правнучка Бьёрна Бычья Кость. Мать Йорунн была Алов, дочь херсира Бёдвара,

внучка Викингского Кари. Брата Асгрима, сына Лодейного Грима, звали Сигфус. Его

дочь Торгерд была мать Сигфуса, отца Семунда Мудрого. Гаук, сын Трандиля, был

побратимом Асгрима. Он был человек очень храбрый и во всем искусный. Они с

Асгримом плохо ладили, так что в конце концов Асгрим убил Гаука. У Асгрима было

два сына, и обоих звали Торхалль. Оба подавали большие надежды. У Асгрима был

еще один сын, Грим, и дочь Торхалла. Она была очень красивая, благовоспитанная и

добродетельная девушка.

Ньяль завел как-то разговор со своим сыном Хельги. Он сказал:

— Я нашел тебе невесту, сын, если ты послушаешься моего совета.

— Конечно, послушаюсь, — сказал тот, — ведь я знаю, что ты желаешь мне добра, а

также что ты хорошо разбираешься в любом деле. Кого же ты выбрал?

— Будем сватать дочь Асгрима, сына Лодейного Грима, это лучшая невеста в округе.

XXVII

Немного спустя они отправились сватать невесту. Они перебрались через Бычью Реку

и поехали дальше, пока не достигли Междуречья. Асгрим был дома. Он принял их

хорошо и оставил ночевать. На другой день они приступили к разговору. Ньяль

попросил выдать Торхаллу за своего сына Хельги. Асгрим ответил согласием,

сказав, что ни с кем бы не породнился охотнее, чем с ними. Они обсудили все

подробности. Асгрим обручил Хельги с девушкой, и был назначен день свадьбы.

Гуннар был на свадебном пиру, и многие другие знатные люди. После свадьбы Ньяль

предложил взять на воспитание Торхалля, одного из сыновей Асгрима. Торхалль

поехал к нему и долго жил у него. Он полюбил Ньяля больше родного отца. Ньяль

познакомил его с законами, так что тот стал одним из лучших знатоков законов в

Исландии.

XXVIII

В Устье Орлиного Гнезда вошел корабль. Владельцем корабля был Халльвард Белый из

Вика. Он остановился в Конце Склона и провел у Гуннара всю зиму. Он стал

уговаривать Гуннара поехать за море. Гуннар больше отмалчивался, хотя и был не

против поездки. А весной он поехал на Бергторов Пригорок и спросил Ньяля,

советует ли тот ему ехать за море.

— По-моему, стоит, — говорит Ньяль, — тебя, конечно, повсюду ждет удача.

— А ты не позаботишься о моем добре, пока меня здесь не будет? — говорит Гуннар.

— Я хочу, чтобы Кольскегг поехал со мной, а ты присмотрел бы за моим хозяйством

вместе с моей матерью.

— За этим дело не станет, — говорит Ньяль, — я исполню все, о чем ты просишь.

— Спасибо, — говорит Гуннар.

После этого он поехал домой. Норвежец вновь завел с ним речь о поездке за морс.

Гуннар спросил, случалось ли ему бывать в других странах. Тот ответил, что бывал

во всех странах между Норвегией и Гардарики:

— Я и в Бьярмаланд плавал, — добавил он.

— Поплывешь со мной в восточные земли? — спрашивает Гуннар.

— Конечно, поплыву, — отвечает тот. И Гуннар отправился с ним в плавание, а

Ньяль взял на себя заботу о хозяйстве Гуннара.

XXIX

Гуннар уехал из Исландии вместе с братом Кольскегтом. Они приплыли в Тунсберг и

пробыли там всю зиму. В Норвегии в это время сменились правители. Харальд Серая

Шкура и Гуннхильд умерли. Страной стал править ярл Хакон, сын Сигурда, внук

Хакона, правнук Грьотгарда. Мать Хакона звалась Бергльот. Она была дочерью ярла

Торира и Алов Красы Года, дочери Харальда Прекрасноволосого.

Халльвард спросил Гуннара, не хочет ли он посетить ярла Хакона.

— Нет, не хочу, — ответил Гуннар. — У тебя есть боевые корабли? — спросил он

потом.

— У меня их два, — ответил тот.

— Тогда я хотел бы, чтобы мы отправились в викингский поход, — сказал Гуннар, —

и набрали людей для этого.

— Согласен, — ответил Халльвард.

Затем они поехали в Вик, взяли оба корабля и снарядились в путь. Набрать людей

им было легко, потому что о Гуннаре шла добрая слава.

— Куда ты направишь путь? — спрашивает Гуннар.

— На остров Хисинг к моему родичу Эльвиру.

— Зачем он тебе? — говорит Гуннар.

— Он хороший человек, — отвечает Халльвард, — он даст нам подмогу для похода.

— Тогда поедем к нему вдвоем, — говорит Гуннар. Снарядившись в путь, они поехали

на остров Хисинг, и их там хорошо приняли. Гуннар пробыл там совсем недолго, но

успел очень понравиться Эльвиру. Эльвир спросил, куда он собирается. Халльвард

сказал, что Гуннар собирается в поход, чтобы добыть себе богатство.

— Безрассудная затея, — сказал Эльвир, — у вас недостаточно людей.

— Можешь дать нам подмогу, — говорит Халльвард.

— Я дам подмогу Гуннару, — говорит Эльвир. — Хоть ты мне и родич, а в него я

верю больше, чем в тебя.

— Что же ты дашь нам в подмогу? — спрашивает Халльвард.

— Два боевых корабля, один с двадцатью, другой с тридцатью скамьями для гребцов.

— А кто будет на этих кораблях? — спрашивает Халльвард.

— На один я посажу своих работников, на другой — бондов. Но я слышал, что на

реке неспокойно, и не знаю, сумеете ли вы выбраться в море.

— Кто же это там пошаливает? — спрашивает Халльвард.

— Два брата, — говорит Эльвир, — одного зовут Вандиль, а другого — Карл, они

сыновья Снеульва Старого из Гаутланда.

Халльвард рассказал Гуннару, что Эльвир дал им два корабля. Гуннар обрадовался.

Они стали готовиться к отъезду и наконец снарядились в путь. Они пошли к Эльвиру

и поблагодарили его, а тот посоветовал им поостеречься братьев.

XXX

Гуннар выплывает на своих кораблях из реки Гаутельв. Они с Кольскеггом были па

одном корабле, а Халльвард — на другом. И вот они увидели впереди корабли.

Гуннар сказал:

— Надо приготовиться на случай, если они нападут на нас; если же они на нас не

нападут, то и мы их не станем трогать.

Так они и сделали: приготовились на своих кораблях к бою. Те же отвели корабли в

стороны, оставив проход посредине, и Гуннар поплыл вперед между кораблей. Тогда

Вандиль схватил крюк, забросил его на корабль Гуннара и тотчас же притянул

корабль к себе. У Гуннара был хороший меч, подарок Эльвира. Он обнажил меч —

шлема он не надел, — и, не медля, перескочил на нос корабля Вандиля и тотчас же

зарубил одного из противников.

Карл подошел на своем корабле с другой стороны и метнул копье поперек корабля,

метясь в Гуннара. Но Гуннар увидел летевшее в него копье, ловко увернулся и,

перехватив его левой рукой, метнул обратно на корабль Карла, и оно сразило

человека, в которого попало. Кольскегг схватил якорь и закинул его на корабль

Карла. Зубец якоря угодил в борт и пробил его. В пробоину хлынула черная, как

уголь, вода, и все люди стали прыгать с этого корабля на другие.

Гуннар перепрыгнул обратно на свой корабль. Тут подоспел на своем корабле

Халльвард, и завязалась жестокая битва. Люди увидели, что их предводитель

бесстрашен, и каждый старался изо всех сил. Гуннар то метал копья, то рубил

мечом, и многие погибли от его руки. Кольскегг хорошо помогал ему. Карл

перескочил на корабль к брату своему Вандилю, и там они сражались весь день.

Днем Кольскегг дал себе передышку на корабле Гуннара. Увидев это, Гуннар сказал

ему:

— Себя ты не щадил, а с другими обошелся помягче: им уже теперь из-за тебя

никогда пить не захочется.

Тогда Кольскегг взял ковш, полный меда, выпил его и снова стал сражаться.

Наконец оба брата вскочили на корабль, где были Вандиль с братом, и Кольскегг

стал наступать по одному борту, а Гуннар — по другому. Навстречу Гуниару двинул

Вандиль. Он, не медля, взмахнул мечом, и удар пришелся в щит. Гуннар резко отвел

в сторону щит с застрявшим в нем мечом, и меч переломился у рукояти. Тут же

Гуннар нанес ответный удар, и казалось, что не один, а три меча в воздухе, и

Вандиль увидел, что нет ему спасения. Гуннар отрубил ему обе ноги. Между тем

Кольскегг пронзил Карла копьем. Они взяли богатую добычу.

Оттуда они направились на юг, к Дании, а затем на восток, в Смаланд, и всюду

одерживали победы. Осенью они не вернулись.

На другое лето они поплыли в Равали и встретили там викингов. Они, не медля,

вступили с ними в битву и одержали победу. Затем они поплыли на восток, к

острову Эйсюсла, и простояли на якоре некоторое время у какого-то мыса. Они

увидели человека, спускавшегося с мыса. Гуннар сошел к нему на берег, и они

вступили в разговор. Гуннар спросил, как его зовут, и тот назвался Тови. Гуннар

спросил, что ему надо.

— Тебя ищу, — ответил тот. — Тут, за мысом, стоят боевые корабли, и я хочу

рассказать тебе, чьи они. Это корабли двух братьев. Одного зовут Халльгрим, а

другого Кольскегг. Оба лихие воины, и у них очень хорошее оружие. У Халльгрима

есть заколдованное копье с широким наконечником, и ничем другим его не убить.

Есть у этого копья еще одно свойство: перед смертельным ударом, оно издает

тонкий звон. Такая в нем чудодейственная сила. А у Кольскегга есть меч, лучше

которого не сыскать. Войска у них в полтора раза больше, чем у вас. У них много

добра, и оно спрятано на берегу, но я точно знаю место. Они выслали вперед

дозорный корабль и все о вас знают. Теперь они готовятся к бою и собираются

напасть на вас, как только изготовятся. Вам остается одно из двух: либо

немедленно уходите прочь, либо как можно скорее приготовьтесь к бою. Если вы

одержите победу, то я покажу, где спрятано их добро.

Гуннар дал ему золотое кольцо и, вернувшись к своим, сообщил им, что по ту

сторону мыса стоят боевые корабли.

— Они все про нас знают, — добавил он. — Возьмемся же за оружие и хорошенько

приготовимся к бою, потому что здесь можно взять большую добычу.

Они стали готовиться к бою, и когда закончили приготовления, увидели, что к ним

приближаются корабли. Завязалась битва. Они сражались долго, и немало народу

пало в этом бою. Гуннар сразил многих воинов. Халльгрим с братом перескочили на

Гуннаров корабль. Гуннар резко повернулся к ним. Халльгрим замахнулся на него

копьем. Там поперек судна шла балка, и Гуннар отскочил за нее, а щит выставил

перед ней. Халльгрим пронзил щит и всадил копье в балку. Гуннар нанес ему удар

по руке и раздробил кость, но меч в руку не врезался. Копье выпало у Халльгрима

из рук. Гуннар поднял его и убил Халльгримма наповал. С тех пор он с этим копьем

не расставался.

Тезки же продолжали сражаться, и было неясно, кто возьмет верх. Тут подоспел

Гуннар и нанес Кольскегту смертельный удар. Викинги запросили пощады, и Гуннар

уважил их просьбу. После этого он распорядился осмотреть убитых и снять с них то

добро, что было на них, а тем, кого он пощадил, дал одежду и доспехи и отпустил

на родину. Они уплыли, а Гуннар взял себе все оставшееся после них богатство.

После сражения к Гуинару явился Тови и вызвался провести его к месту, где

викинги спрятали свое добро, добавив, что там они найдут добра побольше и

поценнее того, что им досталось в бою. Гуннар согласился Он сошел с Тови на

берег и направился следом за ним в лес. Они пришли к месту, где была навалена

куча деревьев. Тови сказал, что под кучей клад. Они растащили деревья и нашли

под ними золото и серебро, а также одежду и хорошее оружие. Они перенесли все

это добро на корабль. Гуннар спросил у Тови, чего он хочет в награду.

— Я датчанин, — ответил Тови, — и хотел бы, чтобы ты доставил меня к моим

родичам.

Гуннар спросил, как он попал в восточные земли.

— Викинги взяли меня в плен, — ответил Тови, — и высадили на берег здесь, на

Эйсюсле, и с тех пор я тут.

XXXI

Гуннар взял его с собой.

— А теперь направимся в северные земли, — сказал он Кольскеггу и Халльварду.

Те охотно согласились и сказали, чтобы он распоряжался. Гуннар отплыл, увозя с

собой большое богатство. У него было теперь десять кораблей. Он поплыл в Данию,

в Хейдабёр. Данией правил тогда конунг Харальд, сын Горма. Ему сказали, что

Гуннару нет равных во всей Исландии. Конунг послал к нему своих людей и

пригласил к себе. Гуннар не замедлил поехать к нему. Конунг принял его хорошо и

посадил рядом с собой. Там Гуннар оставался полмесяца. Конунг забавлялся тем,

что просил Гуннара состязаться в играх с его людьми, и никто не мог сравниться с

ним.

Конунг сказал Гуннару:

— Я полагаю, что вряд ли сыщется равный тебе.

Конунг предложил Гуннару жениться и обещал ему большие почести, если бы тот

пожелал остаться. Гуннар поблагодарил конунга за предложение и сказал:

— Я хотел бы сперва поехать в Исландию, чтобы повидаться с друзьями и родичами.

— Тогда ты к нам больше не вернешься, — говорит конунг.

— Это уж как судьбе будет угодно, государь, — говорит Гуннар.

Гуннар подарил конунгу хороший боевой корабль и много другого добра, а конунг

подарил ему одежду со своего плеча, расшитые золотом рукавицы, повязку на лоб с

золотой тесьмой и меховую шапку из Гардарики.

Гуннар поехал на север, в Хисинг. Эльвир встретил его с распростертыми

объятиями. Гуннар вернул Эльвиру его корабли, сказав, что вся кладь на них —

доля Эльвира в добыче. Эльвир принял подарок, похвалил его за щедрость и

предложил погостить у него. Халльвард спросил Гуннара, не хочет ли он посетить

ярла Хакона. Гуннар ответил, что на этот раз не прочь:

— Потому что, — добавил он, — теперь я уже не так зелен, как тогда.

Они снарядились в путь и выехали на север, в Трандхейм, к ярду Хакону. Тот

принял Гуннара хорошо и предложил остаться на зиму. Гуннар согласился и заслужил

там общее уважение. На праздник середины зимы ярл подарил ему золотое запястье.

Гуннару там полюбилась Бергльот, родственница ярла. Люди полагают, что ярл выдал

бы ее за него, если бы Гуннар стал этого добиваться.

XXXII

Весной ярл спросил Гуннара, что он собирается делать дальше. Тот ответил, что

хочет поехать в Исландию. Ярл сказал, что год был плохой и поэтому мало кораблей

пойдет в море:

— Но все же, — продолжал он, — ты получишь столько муки и лесу, сколько

пожелаешь.

Гуннар поблагодарил его, быстро снарядил свой корабль и вместе с Халльвардом и

Кольскеггом отплыл в Исландию. В начале лета они прибыли туда и бросили якорь в

Устье Орлиного Гнезда. Это было перед самым альтингом. Гуннар поехал с корабля

домой, а людей оставил для разгрузки. Кольскегт поехал с ним. Дома все

обрадовались их приезду. Гуннар и Кольскегг были приветливы со своими

домочадцами, и держались по-прежнему просто.

Гуннар спросил, не в отъезде ли Ньяль. Ему ответили, что он у себя дома. Тогда

он велел подать коня и поскакал с Кольскеггом на Бергторов Пригорок. Ньяль

обрадовался их приезду и попросил остаться переночевать. Гуннар рассказал ему о

своих странствиях, и Ньяль назвал его великим воином:

— Немало довелось тебе испытать, — добавил он, — но еще больше испытаний у тебя

впереди, потому что многие станут тебе завидовать.

— Я хотел бы жить в мире со всеми, — говорит Гуннар.

— Многое с тобой случится, — говорит Ньяль, — и придется тебе все время

защищаться.

— В таком случае, — говорит Гуннар, — важно, чтобы право было на моей стороне.

— Так оно и будет, — говорит Ньяль, — если только не придется тебе

расплачиваться за чужие поступки.

Ньяль спросил Гуннара, собирается ли он на тинг. Гуннар ответил, что собирается,

и спросил, поедет ли Ньяль. Тот ответил, что не поедет:

— И я хотел бы, — добавил он, — чтобы и ты не ездил.

Гуннар одарил Ньяля богатыми подарками и, поблагодарив его за заботы о своем

хозяйстве, уехал домой.

Кольскегг стал склонять его к поездке на тинг. Он сказал:

— Там тебе прибавится славы, ибо много будет о тебе разговоров.

— Мне это не по душе, — сказал Гуннар. — Но я охотно повидаюсь с хорошими

людьми.

Халльвард тоже бы там и предложил поехать на тинг вместе.

XXXIII

И они все поехали на тинг. Они были так роскошно одеты, что не было равных им на

тинге, и люди выбегали из каждой землянки, чтобы подивиться на них. Гуннар

поселился в землянке людей Кривой Реки, своих родичей. Много народу приходило

повидать Гуннара и узнать от него новости. Он был со всеми приветлив и весел и

рассказывал им все, что они желали.

Случилось однажды, что, идя от Скалы Закона, Гуннар проходил мимо землянки людей

с Мшистой Горы. Он увидел там нарядно одетых женщин, которые шли ему навстречу.

Впереди шла женщина, которая была одета всех нарядней. Когда они встретились,

она обратилась к нему с приветом. Он учтиво ответил и спросил, кто она такая.

Она назвалась Халльгерд и сказала, что она дочь Хёскульда, сына Коля из Долин.

Она без стеснения обратилась к нему и попросила рассказать о его странствиях, а

он ответил, что не откажет в ее просьбе. Они уселись вдвоем и стали беседовать.

На ней было красное платье, а на платье богатые украшения. Сверху на ней была

пурпурная накидка, донизу отороченная кружевом. Волосы падали ей на грудь, и

были они густые и красивые. Гуннар был в одеянии, подаренном ему конунгом

Харальдом, сыном Горма. На руке у него было золотое запястье, подарок ярла

Хакона. Они громко разговаривали долгое время. Наконец Гуннар спросил, замужем

ли она. Она ответила, что нет.

— Да и немного найдется таких, кто бы посватался ко мне, — сказала она.

— Что ж, нет достойных тебя? — спросил он.

— Не в том дело, — сказала она. — Я бы не за всякого пошла.

— А что бы ты сказала мне, если бы я стал тебя сватать?

— Вряд ли ты это надумаешь, — сказала она.

— Ошибаешься, — ответил он.

— А коли так, то пойди поговори с моим отцом.

На том разговор кончился. Гуннар тотчас же отправился к землянке людей из Долин

и, встретив перед ней людей, спросил их, там ли Хёскульд. Те ответили, что в

землянке. Гуннар вошел. Хёскульд и Хрут встретили его с распростертыми

объятиями. Он сел между ними, и в их разговоре ничто не напоминало об их былой

вражде. Наконец Гуннар спросил, что бы ему братья сказали, если бы он посватался

к Халльгерд.

— Мы не отказали бы, — ответил Хёскульд, — если только ты и впрямь решил

жениться на ней.

Гуннар подтвердил, что это так.

— Но мы с тобой в свое время расстались не по-доброму, — добавил Хёскульд, — и

люди не поверят, что сговор между нами возможен. А как ты смотришь на этот брак,

брат мой Хрут?

Хрут ответил:

— По-моему, он будет неравным.

— Почему? — спросил Гуннар.

— Скажу тебе правду, — ответил Хрут. — Ты человек доблестный и достойный, а она

человек ненадежный, не хочу тебя обманывать.

— Спасибо тебе за это, — сказала Гуннар, — но мне все же сдается, что вы не

позабыли старой вражды, раз отвергаете мое сватовство.

— Не так это, — сказал Хрут. — Но тебе, я вижу, не совладать с собой. Однако,

даже если сговор и не состоится, мы бы хотели остаться твоими друзьями.

— Я говорил с нею, — сказал Гуннар, — и она согласна выйти за меня.

Хрут сказал:

— Так я и думал. Страсть вскружила вам обоим голову, и вы готовы на этот

безрассудный брак. Но тем опаснее он для вас.

И Хрут рассказал Гуннару о нраве Халльгерд и открыл ему глаза на многие ее

недостатки. Все же, в конце концов, они заключили брачную сделку. Затем послали

за Халльгерд и все обсудили при ней. Как и в прошлый раз, она сама помолвила

себя. Свадьбу на этот раз решили справлять в Конце Склона и до поры до времени

хранить все в тайне. Но вышло так, что все о сговоре узнали.

Вернувшись с тинга домой, Гуннар поехал на Бергторов Пригорок и рассказал Ньялю

о сговоре. Тот принял новость очень неодобрительно. Гуннар спросил его, почему

он так против этого сговора.

— Если она переедет сюда, на восток, ждать бед, — сказал Ньяль.

— Ей не расстроить нашу дружбу, — сказал Гуннар.

— Ей это почти удастся, — сказал Ньяль. — А тебе не раз придется расплачиваться

за жену.

Гуннар пригласил на свадьбу Ньяля и всех, кого бы он ни пожелал взять с собой.

Ньяль обещал приехать. Затем Гуннар поехал домой и объехал всю округу, приглашая

людей.

XXXIV

Жил человек по имени Траин. Он был сыном Сигфуса и внуком Сигвата Рыжего. Он жил

у Каменистой Реки, на Речном Склоне. Он был родичем Гуннара и очень уважаемым

человеком. Женой его была Торхильд, по прозванию Женщина Скальд. Она была очень

остра на язык и любила насмешки. Траин не очень любил се. Его тоже пригласили на

свадьбу в Конец Склона, и жена его должна была потчевать гостей вместе с

Бергторой, дочерью Скарпхедина, женой Ньяля.

Другого сына Сигфуса звали Кетиль. Он жил в Лесу, восточное Лесной Реки. Женой

его была Торгерд, дочь Ньяля. Третьего сына Сигфуса звали Торкель, четвертого —

Мёрд, пятого — Ламби, шестого — Сигмунд, седьмого — Сигурд. Все они приходились

Гуннару родичами и были доблестными воинами. Гуннар пригласил их всех к себе на

свадьбу. Пригласил он также Вальгарда Серого и Ульва Аургоди и их сыновей —

Рунольва и Мёрда.

Хёскульд и Хрут прибыли на свадьбу со множеством людей. Были там и сыновья

Хёскульда — Торлейк и Олав. С ними приехала невеста и дочь ее Торгерд. Это была

очень красивая девушка, и ей было тогда четырнадцать лет. Много приехало с ней и

других женщин. Были там также Торхалла, дочь Асгрима, сына Лодейного Грима, и

две дочери Ньяля — Торгерд и Хельга.

У Гуннара собралось много гостей, и он рассадил их так: сам он сидел по одну

сторону стола, посередине, а слева от него сидел Траин, сын Сигфуса, дальше —

Ульв Аургоди, затем — Вальгард Серый, затем — Мёрд и Рупольв, а дальше —

остальные сыновья Сигфуса. Ламби сидел с самого краю. По правую руку от Гуннара

сидел Ньяль, за ним — Скарпхедин, затем Хавр Мудрый, затем Ингьяльд с Ключей,

затем — сыновья Торира из Хольта. Торир пожелал занять самое крайнее место в

ряду знатных людей. Все были довольны своими местами. Хёскульд сидел посредине

по другую сторону, и слева от него — сыновья его. Хрут сидел справа от него. Про

остальных не рассказывается, где они сидели. Невеста сидела на женской скамье

посредине, и по одну сторону от нее — дочь ее Торгерд, а по другую — Торхалла,

дочь Асгрима, сына Лодейного Грима. Торхильд потчевала гостей. Вдвоем с

Бергторой они подавали еду на стол.

Траин, сын Сигфуса, не сводил глаз с Торгерд, дочери Глума. Это заметила его

жена Торхильд. Она рассердилась и сказала вису:

Ну и стыд! Уставился,

Так и ест глазами!

— Траин! — воскликнула она.

Он тут же поднялся из-за стола, назвал своих свидетелей и объявил о разводе с

ней.

— Я не потерплю ее насмешек и брани, — сказал он.

Он так рьяно взялся за дело, что не пожелал дольше оставаться на свадебном пиру,

если она не уедет. И она уехала. После этого все снова уселись на свои места,

стали пить и веселиться. Вдруг Траин сказал:

— Я не стану скрывать, что у меня на уме. Хёскульд, сын Колля из Долин, я хочу

спросить тебя, выдашь ли ты за меня твою внучку Торгерд?

— Не знаю, что и сказать, — ответил тот. — Мне кажется, что не так уж ты хорошо

обошелся со своей прежней женой. Что он за человек, Гуннар?

Гуннар ответил:

— Не скажу, потому что он мой родич. Лучше скажи-ка ты, Ньяль, тебе все поверят.

Ньяль сказал:

— О нем надо сказать, что он человек богатый, достойный и знатный. За него

вполне можно выдать невесту.

Хёскульд сказал тогда:

— А что ты посоветуешь, брат мой Хрут?

Хрут сказал:

— Можешь выдать за него невесту, он ей ровня.

Тут они стали договариваться и пришли к согласию во всем. Затем Гуннар поднялся

с места, и Траин с ним, и они подошли к женской скамье. Гуннар спросил мать и

дочь, согласны ли они на сговор. Те ответили, что не возражают, и Халльгерд

помолвила свою дочь. Тогда женщин рассадили по-новому: теперь Торхалла сидела

между обеими невестами. Свадебный пир продолжался. А когда свадьба кончилась,

Хёскульд и его люди поехали на запад, а люди с Кривой Реки — к своим дворам.

Гуннар поднес многим подарки, и его за это хвалили. Халльгерд стала хозяйкой у

него в доме. Она любила жить на широкую ногу и всем распоряжаться. Торгерд

принялась за хозяйство у Каменистой Реки и стала домовитой хозяйкой.

XXXV

У Гуннара и Ньяля повелось, что каждую зиму один из друзей гостил у другого. И

вот наступил черед Гушгара гостить у Ньяля, и Гуннар с Халльгерд поехали на

Бергторов Пригорок. Хельги с женой в то время не было дома. Ньяль встретил

Гуннара хорошо, и когда Гуннар с женой пробыли там некоторое время, вернулись

домой Хельги с женой Торхаллой. Как-то раз Бергтора с Торхаллой подошли к

женской скамье, и Бергтора сказала Халльгерд:

— Уступи-ка ей место! Та ответила:

— И не подумаю. Не желаю сидеть в углу, словно старуха.

— В этом доме я распоряжаюсь, — сказала Бергтора. И Торхалла заняла место на

скамье. Бергтора подошла к столу с водой для умыванья рук. Халльгерд взяла

Бергтору за руку и сказала:

— Вы с Ньялем под стать друг другу: у тебя все ногти вросли, а он безбородый.

— Твоя правда, — сказала Бергтора. — Но никто из нас не попрекает этим другого.

А вот у тебя муж Торвальд бородатый был, но ты велела убить его.

— Если ты, Гуннар, не отомстишь за эти слова, — сказала Халльгерд, — какой мне

прок от того, что мой муж самый храбрый человек в Исландии.

Тот вскочил, вышел из-за стола и сказал:

— Я еду домой. Со своими домочадцами можешь браниться, но не в чужом доме. Ньяль

мне делал только добро, и тебе не рассорить нас, словно малых детей.

И они собрались домой.

— Попомни мое слово, Бергтора, — сказала Халльгерд, — мы с тобой еще

посчитаемся.

Бергтора сказала, что ей от этого лучше не станет. Гуннар не проронил при этом

ни слова. Он поехал домой, в Конец Склона, и пробыл всю зиму дома. И вот

наступает лето, и пора ехать на альтинг.

XXXVI

Гуннар собрался на тинг и, прежде чем выехать из дому, сказал Халльгерд:

— Веди себя мирно, пока меня нет дома, и не ссорься с моими друзьями.

— Ну их, твоих друзей! — ответила она.

Гуннар уехал на тинг. Он видел, что говорить с ней бесполезно. На тинг приехали

также Ньяль и его сыновья.

Теперь надо рассказать о том, что тем временем происходило дома. У Ньяля с

Гуннаром был общий лес на горе Красные Оползни. Они его не делили, и каждый,

бывало, рубил там, сколько ему было нужно, и ни один не попрекал другого за

порубку. У Халльгерд был надсмотрщик по имени Коль. Он давно жил у нее и был

отъявленным злодеем. У Ньяля с Бергторой был работник по имени Сварт, которым

они не могли нахвалиться. Бергтора сказала ему, чтобы он поехал на Красные

Оползни и нарубил деревьев.

— А я пришлю людей, чтобы отвезли лес домой, — сказала она.

Тот сказал, что выполнит поручение. Он поехал на Красные Оползни и собирался

пробыть там неделю. Между тем в Конец Склона пришли со стороны Лесной Реки нищие

и рассказали, что Сварт на Красных Оползнях и нарубил там очень много лесу.

— Наверно, Бергтора замышляет совсем меня ограбить, — сказала Халльгерд. — Но я

позабочусь о том, чтобы ему больше не пришлось рубить лес!

Мать Гуннара Раннвейг услышала это и сказала:

— Бывали у нас раньше хорошие хозяйки, но чтобы они замышляли убийство — такого

еще не бывало.

Прошла ночь, и наутро Халльгерд завела разговор с Колем.

— Есть у меня для тебя работа, — сказала она и дала ему в руки оружие. —

Поезжай-ка на Красные Оползни, там ты встретишь Сварта.

— И что мне с ним сделать? — спросил он.

— Такой злодей, а еще спрашиваешь! — сказала она. — Убей его.

— Ладно, — сказал он, — хоть и похоже, что мне придется поплатиться за это

жизнью.

— Боишься? — сказала она. — И это после всего, что я для тебя сделала! Раз ты

сомневаешься, придется мне, видно, обратиться к кому-нибудь другому.

Коль взял секиру и, сильно рассерженный, сел на одного из коней Гуннара и поехал

к Лесной Рекс. Там он спешился и стал ждать в лесу, пока люди не кончат убирать

лес и Сварт не останется один. Затем Коль бросился на Сварта и сказал:

— Не один ты горазд рубить!

И, ударив его секирой по голове, убил наповал, а затем уехал домой и рассказал

об убийстве Халльгерд. Она сказала:

— Я позабочусь, чтобы с тобой ничего не случилось.

— Это было бы хорошо, — сказал он, — однако совсем другое видел я во сне, перед

тем как совершил убийство.

Вот поднялись люди в лес, нашли там Сварта зарубленным и унесли домой. Халльгерд

послала к Гуннару на тинг человека рассказать об убийстве. Гуннар не стал

бранить Халльгерд перед посланцем, и люди сперва не знали, доволен ли он вестью

или нет. Немного погодя Гуннар встал и попросил своих людей пойти с ним. Они

пошли к землянке Ньяля. Гуннар послал человека, чтобы он попросил Ньяля выйти.

Ньяль тотчас же вышел, и они стали разговаривать.

Гуннар сказал:

— Я должен сообщить тебе об убийстве. Убит твой работник Сварт, а виновны в

убийстве моя жена и мой надсмотрщик Коль.

Ньяль молчал, пока Гуннар не закончил рассказ. Затем Ньяль сказал:

— Не надо давать ей воли.

Гуннар сказал:

— Теперь рассуди нас, как сам сочтешь нужным.

Ньяль сказал:

— Нелегко тебе будет без конца расплачиваться за поступки Халльгерд. Ведь в

другой раз дело может обернуться хуже, чем сейчас со мной, да и это дело еще не

улажено. Надо подумать, как бы нам с тобой решить его по-дружески. Думаю, это

нам удастся. Но все же это будет для тебя тяжелым испытанием.

Ньяль согласился рассудить дело и сказал:

— Я не хочу запрашивать с тебя лишнего. Уплати мне двенадцать эйриров серебра,

но я ставлю условием нашего примирения, чтобы, если кто-нибудь из моего дома

провинится, ты рассудил нас не строже.

Гуннар сполна выплатил деньги и затем поехал домой. Ньяль и его сыновья также

вернулись домой с тинга. Увидев деньги, Бергтора сказала:

— В меру уплачено, но пусть ровно столько же будет уплачено за Коля, когда

придет время.

Гуннар приехал домой с тинга и стал выговаривать Халльгерд. Она ответила, что и

за людей получше не всегда платят виру.

— Конечно, — сказал Гуннар, — ты натворишь что-нибудь, а я должен за тебя

улаживать.

Халльгерд все похвалялась убийством Сварта, и Бергторе это не правилось.

Однажды Ньяль отправился с сыновьями на Торольвову Гору, чтобы распорядиться там

по хозяйству. В тот же день Бергтора, выйдя из дому, увидела, что едет человек

на вороном коне. Она остановилась и не вошла в дом. В руке у человека было

копье, а у пояса — короткий меч. Она спросила, как его зовут.

— Меня зовут Атли, — ответил тот. Она спросила, откуда он.

— Я с Восточных Фьордов, — ответил он.

— Куда держишь путь? — спросила она.

— У меня нет своего двора, — сказал он. — Я хотел повидать Ньяля и Скарпхедина и

спросить, не возьмут ли они меня к себе.

— Что ты умеешь делать? — спросила она.

— Обрабытывать землю и многое другое, — сказал он. — Но не стану скрывать от

тебя, что нрав у меня крутой и что кое-кому пришлось перевязывать раны,

нанесенные мной.

— Я не стану укорять тебя в том, что ты не трус.

Атли сказал:

— Не ты ли распоряжаешься здесь?

— Я жена Ньяля, — сказала она, — и распоряжаюсь наймом людей не меньше, чем он

сам.

— А меня возьмешь? — спросил тот.

— Пожалуй возьму, — сказала она, — если обещаешь выполнять любые мои поручения,

вплоть до убийства.

— Для этого у тебя и без меня найдутся люди, — сказал он, — так что я вряд ли

понадоблюсь.

— Я ставлю условия, какие хочу, — ответила она.

— Ладно, согласен, — сказал он.

И она взяла его в дом. Вернувшись с сыновьями домой, Ньяль спросил Бергтору, что

это за человек.

— Это твой работник, — ответила она. — Я приняла его в дом. Он сказал, что не

любит сидеть сложа руки.

— Видно по нему, что он на многое годен, — сказал Ньяль, — но не знаю, на добрые

ли дела.

Скарпхедин был очень расположен к Атли. Летом Ньяль отправился с сыновьями на

тииг. Гуннар тоже был на тинге. Ньяль захватил с собой кошель с деньгами.

Скарпхедин спросил:

— Что это за деньги, отец?

— Это деньги, которые заплатил мне Гуннар за нашего работника.

— Наверно, он понадобятся, — сказал Скарпхедин, ухмыляясь.

XXXVII

Теперь надо рассказать о том, что случилось дома. Атли спросил как-то Бергтору,

что он должен сегодня делать.

— Я придумала тебе работу, — сказала она. — Поезжай, найди Коля и сегодня же

убей его, если хочешь угодить мне.

— Мы с ним одного поля ягоды, — сказал Атли, — оба злодеи. Но я постараюсь,

чтобы одного из нас не стало.

— Желаю удачи, — сказала она. — За работу получишь награду.

Он захватил с собой оружие, сел на коня, поднялся на Речной Склон и встретил там

людей, ехавших с Конца Склона. Это были люди из Леса. Они спросили Атли, куда он

едет. Тот ответил, что разыскивает лошадь.

— Мелкое это дело для такого работника, — сказали они. — Порасспроси-ка тех, кто

проезжал здесь ночью.

— Кого же? — спросил он.

— Коля Убийцу, работника Халльгерд, — ответили они. — Он недавно проехал с

пастбища. Он не спал всю ночь.

— Страшновато встречаться с ним, — сказал Атли. — Он человек злой и как бы не

обошелся со мной, как с другими.

— Ты как-то не очень похож на труса, — сказали они. И они указали ему, куда

проехал Коль. Атли хлестнул своего коня и поскакал во весь опор. Нагнав Коля, он

сказал ему:

— Ну как твои вьюки держатся?

— Не твое это дело, мерзавец, — сказал Коль, — и не дело людей с Бергторова

Пригорка.

— Самое трудное, — сказал Атли, — у тебя еще впереди: смерть!

И Атли всадил ему копье прямо в грудь. Коль хотел ударить его секирой, но

промахнулся, свалился с коня и сразу же испустил дух. Атли поехал обратно и,

повстречав работников Халльгерд, сказал им:

— Поезжайте и возьмите коня: Коль свалился с седла и лежит мертвый.

— Это ты убил его, — сказали они.

— Да уж, наверно, Халльгерд решит, что он умер не своей смертью.

Затем Атли поехал домой и рассказал все Бергторе. Та поблагодарила его за то,

что он сделал, и за сказанные им слова.

— Не знаю, — сказал он, — как на все это посмотрит Ньяль.

— Он не станет сердиться, — сказала она. — Ведь он захватил с собой на тинг виру

за раба, что мы получили прошлым летом. Теперь эти деньги пойдут за Коля. Но

хотя и будет заключена мировая, все же тебе надо быть начеку, потому что мировая

Халльгерд не остановит.

— Ты собираешься, — спросил Атли, — послать кого-нибудь к Ньялю и сообщить об

убийстве?

— Нет, — сказала она, — я бы предпочла, чтобы вира за Коля не была уплачена.

На этом их разговор кончился. Халльгерд рассказали об убийстве Коля и о словах

Атли. Она сказала, что отплатит Атли и послала человека на тинг сообщить Гуннару

об убийстве Коля. Гуннар ответил немногословно и послал человека сообщить Ньялю.

Тот ничего не ответил. Скарпхедин сказал:

— Что-то рабы стали нынче давать себе волю. Раньше они, бывало, дрались, и

только, а теперь начали убивать друг друга.

И он ухмыльнулся.

Ньяль снял со стены кошелек с деньгами и вышел из землянки. Сыновья пошли с ним.

Они пришли к землянке Гуннара, и Скарпхедин попросил человека, стоявшего в

дверях:

— Скажи Гуннару, что мой отец хочет его видеть.

Тот сказал Гуннару. Гуннар немедленно вышел и приветливо поздоровался с Ньялем.

Затем они стали разговаривать.

— Нехорошо это, — говорит Ньяль, — что моя жена нарушила мировую и велела убить

твоего работника.

— Не буду ее за это бранить, — говорит Гуннар.

— Рассуди ты теперь наше дело, — говорит Ньяль.

— Хорошо, — говорит Гуннар, — я расцениваю обоих работников, Сварта и Коля,

одинаково. Заплати мне двенадцать эйриров серебра.

Ньяль взял кошель и выплатил Гуннару деньги. Гуннар увидел, что это те самые

деньги, которые он сам заплатил в свое время. Ньяль вернулся в свою землянку, и

все осталось между ними по-прежнему.

Когда Ньяль вернулся домой, он стал выговаривать Бергторе. Но она сказала, что

никогда не уступит Халльгерд. Халльгерд же очень бранила Гуннара за то, что он

пошел на мировую. Но Гуннар сказал, что он никогда не откажется от дружбы с

Ньялем и его сыновьями. Она очень сердилась, но Гуннар не стал обращать на это

внимания. Больше в этом году ничего особенного не случилось.

XXXVIII

Весной Ньяль сказал Атли:

— Я хочу, чтобы ты уехал на Восточные Фьорды. Там ты будешь в безопасности от

Халльгерд.

— Я ее не боюсь, — сказал Атли, — и хотел бы, если можно, остаться дома.

— Не советую, — сказал Ньяль.

— Лучше мне погибнуть в твоем доме, — сказал Атли, — чем менять хозяина. Но я

прошу тебя, если меня убьют, пусть за меня уплатят виру не как за раба.

— За тебя будет уплачена вира как за свободного, — сказал Ньяль, — а Бергтора

позаботится о том, чтобы ты не остался неотомщенным.

После этого Атли был принят в семью.

А теперь надо рассказать о том, что Халльгерд послала человека на Медвежий Фьорд

за своим родичем Брюньольвом Сварливым. Он был злодей каких мало. Гуннар ничего

об этом не знал. Халлльгерд сказала, что Брюньольв был бы хорошим надсмотрщиком.

Когда Брюньольв приехал, Гуннар спросил его, что ему нужно. Тот ответил, что

приехал жить у него.

— Судя по тому, что я слышал о тебе, вряд ли ты украсишь наш дом, — сказал

Гуннар, —. Но я не прогоню прочь родича Халльгерд, если она хочет, чтобы он жил

с нами.

Гуннар был с ним сдержан, но не враждебен. Между тем подошло время тинга. Гуннар

с Кольскеггом поехали на тинг и, приехав, встретили там Ньяля с сыновьями, и все

они были по-прежнему друзьями.

Бергтора обратилась к Атли:

— Поезжай-ка на Торольвову Гору и поработай там с неделю.

Атли поехал туда и стал жечь уголь в лесу. Халльгерд сказала Брюньольву:

— Мне сказали, что Атли уехал из дома и работает на Торольвовой Горе.

— Как ты думаешь, что он там делает? — говорит он.

— Что-нибудь в лесу, — говорит она.

— Что же я должен с ним сделать? — говорит он.

— Убить его, — говорит она. Он промолчал.

— Тьостольв бы не побоялся убить Атли, — сказала она, — если бы был в живых.

— Недолго придется тебе попрекать меня, — сказал Брюньольв.

Он взял свое оружие, сел на коня и поехал на Торольвову Гору. Он увидел большое

облако дыма к востоку от двора. Он подъехал ближе, сошел с коня, привязал его и

пошел на дым. Вскоре он увидел угольную яму и человека подле нее. Он увидел

также копье, воткнутое в землю рядом с этим человеком. Брюньольв подошел к нему

с той стороны, куда относило дым, а Атли был так поглощен работой, что не

заметил его. Брюньольв ударил его секирой по голове, но Атли так резко

отшатнулся, что секира выпала у Брюньольва из рук. Атли схватил копье и метнул

его. Брюньольв бросился на землю, и копье пролетело над ним.

— Тебе удалось застигнуть меня врасплох, — сказал Атли. — Халльгерд будет

довольна, когда ты расскажешь ей о моей смерти. Меня утешает лишь то, что

недолго тебе придется ждать такой же смерти. Возьми же свою секиру, вот она

лежит возле меня.

Тот ничего не ответил и не взял секиры, пока Атли не умер. Он поехал на двор и

объявил об убийстве, а после этого вернулся домой и рассказал обо всем

Халльгерд. Та послала человека на Бергторов Пригорок сказать Бергторе, что

свершилась месть за убийство Коля. Затем Халльгерд послала человека на тинг

сообщить Гуннару об убийстве Атли.

Гуннар поднялся с места, и Кольскегг с ним. Кольскегг сказал:

— Много горя еще принесут тебе родичи Халльгерд.

И они пошли к Ньялю. Гуннар сказал:

— Я пришел сообщить тебе об убийстве Атли. Он назвал убийцу.

— Я хочу предложить тебе виру за него. Назначай сам, сколько мне заплатить.

Ньяль сказал:

— Мы уговорились с тобой не ссориться. Но я не хочу назначать за него виру, как

за раба.

Гуннар счел это справедливым и протянул Ньялю руку. Тот назвал свидетелей, и они

заключили мировую. Скарпхедин сказал:

— Халльгерд не дает нашим людям умирать от старости.

Гуннар ответил:

— Твоя мать, наверно, решит, что долг платежом красен.

Ньяль назначил виру в сотню серебра, и Гуннар тут же выплатил ее. Многие из тех,

кто был при этом, сказали, что вира слишком велика. Но Гуннар рассердился и

сказал, что полную виру платили и за менее отважных людей, чем Атли. После этого

они поехали с тинга домой. Бергтора, увидев деньги, сказала Ньялю:

— Я вижу, ты сдержал слово. Теперь мой черед.

— Нет в этом нужды, — сказал Ньяль, — незачем тебе стараться.

— Мне кажется, что ты ждал от меня другого, — сказала она, — но путь будет

по-твоему.

Халльгерд сказала Гуннару:

— Неужели ты заплатил сотню серебра за убийство Атли и посчитал его свободным?

— Он и был свободным, — ответил Гуннар, — и я не оставлю без виры людей Ньяля.

— Вы стоите один другого, оба вы трусы.

— Поживем — увидим, — сказал он.

После этого Гуннар долго не разговаривал с ней, пока наконец она не смирилась. В

продолжение года все было спокойно. Весной Ньяль не взял новых работников в дом.

Настало лето, и люди поехали на тинг.

XXXIX

Жил человек по имени Торд, по прозвищу Вольноотпущенников Сын. Его отца звали

Сигтрюгг, он был вольноотпущенником Асгерд и утонул в Лесной Реке. Поэтому Торд

с тех пор жил у Ньяля. Он был большой и сильный человек. Он воспитал всех

сыновей Ньяля. Ему полюбилась Гудфинна, дочь Торольва, родственница Ньяля. Она

вела у Ньяля хозяйство и теперь ждала ребенка(5).

Бергтора повела с Тордом Вольноотпущенниковым Сыном разговор:

— Поезжай и убей Брюньольва.

— Убийство — это не по мне, — сказал он, — но если ты хочешь, я это сделаю.

— Я хочу этого, — сказала она.

Он сел на лошадь и поехал в Конец Склона. Там он велел вызвать Халльгерд и

спросил ее, где Брюньольв.

— А что тебе от него нужно? — спросила она.

— Я хочу, чтобы он сказал мне, где спрятал тело Атли. Мне сказали, что он плохо

завалил его.

Она указала ему, куда идти, и сказала, что он внизу, на Поле Между Реками.

— Смотри же, — сказал Торд, — чтобы с ним не случилось того же, что и Атли.

— Убийство — это не по тебе, — сказала она. — Ничего не случится, если вы

встретитесь.

— Я никогда не видел человеческой крови и не знаю, что со мной будет, когда я ее

увижу, — сказал он и побежал от двора вниз, к Полю Между Реками.

Раннвейг, мать Гуннара, слышала их разговор.

— Ты обозвала его трусом, Халльгерд, — сказала она, — но, по-моему, он смелый

человек, и твоему родичу придется узнать это.

Брюньольв и Торд встретились на дороге. Торд сказал:

— Защищайся, Брюньольв! Не хочу я подло поступать с тобой.

Брюньольв поскакал на Торда и хотел ударить его секирой. Но Торд перерубил

Брюньольву рукоять секиры у самых рук и снова ударил его секирой. Удар пришелся

в грудь, и секира вошла в тело. Брюньольв упал с лошади и тут же испустил дух.

Торд встретил пастуха Халльгерд и объявил ему, что убил Брюньольва. Он

рассказал, где лежит убитый, и попросил сказать Халльгерд об убийстве. После

этого он поехал на Бергторов Пригорок и рассказал Бергторе и другим людям об

убийстве.

— Славное дело, — сказала она.

Пастух рассказал Халльгерд об убийстве. Она пришла в ярость и сказала, что так

этого не оставит.

XL

И вот эта весть дошла до тинга. Ньяль велел, чтобы ему рассказали ее три раза, и

затем сказал:

— Не думал я, что столько людей станут убийцами.

Скарпхедии сказал:

— Все равно недолго оставалось жить человеку, которого убил наш воспитатель,

никогда не видавший человеческой крови! Многие, зная наш нрав, наверно, сочтут,

что это скорее следовало сделать нам, братьям.

— Тебе недолго придется ждать, — сказал Ньяль, — дойдет очередь и до тебя. Нужда

заставит.

Затем они разыскали Гуннара и рассказали ему об убийстве. Гуннар сказал:

— Потеря невелика. Однако же это был свободный человек.

Ньяль сразу же предложил ему виру. Гуннар согласился, и сам должен был назначить

ее. Он назначил сотню серебра. Ньяль тут же заплатил деньги, и на том они

помирились.

XLI

Жил человек по имени Сигмунд. Его отцом был Ламби, сын Сигхвата Рыжего. Он много

путешествовал, был человеком обходительным и красивым, рослым и сильным и очень

честолюбивым. Он был хорошим скальдом и человеком, сведущим во многих других

искусствах. При этом он был надменен, насмешлив и заносчив. Он поселился на

востоке, на Роговом Фьорде. У него был товарищ по имени Скьёльд, швед родом и

очень неуживчивый человек.

Сигмунд и Скьёльд сели на лошадей, отправились на запад и ехали до тех пор, пока

не добрались до Конца Склона. Гуннар принял их хорошо. Они с Сигмундом были

близкими родственниками. Гуннар предложил Сигмунду пробыть у него зиму, и тот

сказал, что согласен, если с ним будет его товарищ Скьёльд.

— Мне говорили о нем, — сказал Гуннар, — что дружба с ним не смягчает твой нрав,

а он у тебя и так не мягкий. К тому же жизнь здесь не простая, и мне хотелось бы

дать вам, моим родичам, совет: не поддавайтесь подстрекательствам жены моей

Халльгерд, потому что многие ее поступки мне совсем не нравятся.

— Предостерегать не грех, — сказал Сигмунд.

— Тогда прими мой совет, — сказал Гуннар. — Много выпадет тебе искушений, но

всегда держись около меня и слушайся моих советов.

После этого они остались у Гуннара. Халльгерд очень благоволила к Сигмунду, а со

временем их дружба зашла так далеко, что она стала делать ему подарки и

прислуживать не хуже, чем своему мужу. И многие заговорили об этом с

неодобрением и не понимали, в чем здесь дело.

Халльгерд сказала Гуннару:

— Негоже, что ты взял за Брюньольва, моего родича, всего сотню серебра. Я отомщу

за него, если сумею, — сказала она.

Гуннар сказал, что не хочет спорить с ней, и ушел. Он разыскал Кольскегта и

сказал ему:

— Поезжай, разыщи Ньяля и скажи ему, чтобы Торд остерегался, потому что хотя

вира и заплачена, мне не верится, что мир не будет нарушен.

Тот поехал и передал его слова Ньялю, а Ньяль Торду. Ньяль поблагодарил

Кольскегта, и тот поехал домой.

Однажды случилось, что Ньяль и Торд были во дворе. Там на лугу обычно расхаживал

козел, и никто не смел прогонять его.

— Странно, — сказал Торд.

— Что странно? — спросил Ньяль.

— Мне кажется, что козел лежит здесь, в лощинке, и весь в крови.

Ньяль сказал, что никакого козла там нет.

— Тогда что же это? — спросил Торд.

— Тебе, верно осталось недолго жить, — сказал Ньяль, — и ты видишь своего

духа-двойника. Остерегайся!

— Ничто мне не поможет, — сказал Торд, — если мне так на роду написано.

Халльгерд завела разговор с Траином, сыном Сигфуса, и сказала ему:

— Ты был бы мне хорошим родичем, если бы убил Торда Вольноотпущенникова Сына.

— Нет, этого я делать не стану, — сказал он, — потому что тогда я навлеку на

себя гнев моего родича Гуннара. Такое убийство ни к чему хорошему не приведет,

потому что за него нам сразу же отомстят.

— Кто же нам отомстит? — спросила она. — Уж не безбородый ли?

— Нет, не он, — ответил Траин, — а его сыновья.

Затем они долго тихо говорили о чем-то между собой, и никто не знал, о чем у них

шла речь.

Однаджы случилось, что Гуннар уехал со двора. Дома остался Сигмунд и его

товарищ. С Каменистой Реки приехал Траин, и они все сидели вместе с Халльгерд

перед домом и разговаривали. Тут Халльгерд сказала:

— Сигмунд и его товарищ Скьёльд обещали мне убить Торда Вольноотпущенникова

Сына, а ты, Траин, обещал быть при этом. Они все подтвердили, что обещали это.

— Тогда я скажу, что вам надо сделать, — сказала она. — Поезжайте на восток, к

Роговому Фьорду, за своими товарами и возвращайтесь домой после начала тинга,

потому что, если вы будете дома, Гуннар захочет, чтобы вы поехали на тинг вместе

с ним. Ньяль, и его сыновья, и Гуннар будут на тинге, и тогда вы убьете Торда.

Они пообещали, что так и сделают. Затем они собрались ехать на восток, к фьорду,

и Гуннар ничего не заподозрил.

Гуннар поехал на тинг. Ньяль послал Торда Вольноотпущенникова Сына на восток, к

подножью Островных Гор, и сказал ему, чтобы он не задерживался больше чем на

одну ночь. Тот поехал туда, но на обратном пути не смог переправиться через

реку, потому что вода стояла так высоко, что даже верхом было не перебраться на

другой берег. Ньяль прождал его сутки, потому что собирался ехать на тинг вместе

с ним. Он сказал Бергторе, чтобы она отправила Торда на тинг, когда он вернется

домой. Через две ночи Торд вернулся. Бергтора сказала ему, чтобы он ехал на

тинг:

— Но сначала, — добавила она, — поезжай на Торольвову Гору и присмотри там за

хозяйством, да не задерживайся больше чем на одну или две ночи.

XLII

Сигмунд с товарищем вернулись с востока. Халльгерд сказала им, что Торд еще

дома, но в скором времени уедет на тинг.

— Вот вам удобный случай, — продолжала она. — Не сумеете им воспользоваться,

другого такого вам никогда не представится.

В Конец Склона пришли люди с Торольвовой Горы и сказали Халльгерд, что Торд там.

Халльгерд пошла к сыновьям Сигфуса и сказала:

— Сейчас Торд на Торольвовой Горе. Вот вам случай убить его, когда он поедет

домой.

— Так и сделаем, — сказал Сигмунд.

Они вышли из дому, взяли оружие и лошадей и поехали по дороге, по которой должен

был ехать Торд. Сигмунд сказал Траину:

—Не стоит тебе ввязываться в это дело, мы и без тебя управимся.

— Ладно, — сказал он.

Вскоре к ним подъехал Торд. Сигмунд сказал ему:

— Сдавайся, сейчас тебе конец.

— Не сдамся, — сказал Торд, — бейся со мной.

— Не буду, — сказал Сигмунд, — мы воспользуемся тем, что нас больше.

Неудивительно, что Скарпхедин, твой воспитанник, смел ведь, как говорят, яблоко

от яблони недалеко падает.

— Это ты изведаешь, — сказал Торд, — потому что Скарпхедин отомстит за меня.

Затем они бросились на него, и он сломал им обоим древки копий — так храбро он

защищался. Скьёльд отрубил ему руку, но тот какое-то время защищался другой

рукой, пока Сигмунд не пронзил его копьем. Тут он свалился замертво. Они

завалили его тело землей и камнями. Траин сказал:

— Скверное мы сделали дело, и сыновья Ньяля осерчают, когда узнают об этом

убийстве.

Они поехали домой и сказали о случившемся Халльгерд. Она очень обрадовалась.

Раннвейг, мать Гуннара, сказала:

— Говорится, что недолго рука радуется удару. Так будет и в этом случае. Однако

Гуннар на этот раз вызволит тебя. Но ежели Халльгерд еще раз удастся подбить

тебя на подобное дело, тебе не сдобровать.

Халльгерд послала человека на Бергторов Пригорок рассказать об убийстве, а

другого послала на тинг рассказать об убийстве Гуннару. Бергтора сказала, что не

станет тратить бранных слов на Халльгерд, потому что за такие дела мстят не

словами.

XLIII

Когда человек, что был послан на тинг, рассказал Гуннару об убийстве, тот

сказал:

— Плохая это весть. За всю жизнь не приходилось слышать худшей. Нам нужно сейчас

же пойти к Ньялю, и я надеюсь, что он поступит великодушно, хоть это и будет для

него тяжким ударом.

Они отправились к Ньялю и вызвали его, чтобы поговорить с ним. Он сразу же вышел

к Гуннару. Они начали разговор, и сначала с ними не было никого, кроме

Кольскегга.

— Печальную весть должен я сообщить тебе, — сказал Гуннар, — Торд

Вольноотпущенников Сын убит. Назначь виру за него сам.

— Хорошо, я назначу виру. Но очень может быть, что мне придется выслушать упреки

моей жены и сыновей, потому что им это придется очень не по душе. Но я все же

решусь на это, потому что знаю, что имею дело с честным человеком. А еще, я не

хочу, чтобы из-за меня настал конец нашей дружбе.

— Ты не хочешь, чтобы при нашем разговоре были твои сыновья? — спросил Гуннар.

— Нет, — ответил Ньяль, — потому что моего слова они не нарушат. Но если они

будут сейчас здесь, то не дадут нам помириться.

— Ладно, — сказал Гуннар, — пусть ты один будешь принимать виру.

Они подали друг другу руки и быстро договорились. Ньяль сказал:

— Я назначаю две сотни серебра. Или, по-твоему, это много?

— По-моему, это не слишком много, — ответил Гуннар и пошел в свою землянку.

Сыновья Ньяля пришли в землянку, и Скарпхедин спросил у отца, откуда у него

такие большие деньги. Ньяль сказал:

— Знай же: Торд, что воспитывал вас, убит, но мы с Гуннаром помирились, и он

заплатил двойную виру.

— Кто убил его? — спросил Скарпхедин.

— Сигмунд и Скьёльд, а Траин был при этом, — сказал Ньяль.

— Видно, нелегко было справиться с ним, — сказал Скарпхедин, — но когда же нам

представится случай поднять оружие?

— Скоро, — сказал Ньяль, — и тогда никто не станет тебя удерживать, а пока что я

хочу, чтобы вы не нарушали моего слова.

— Не нарушим, — сказал Скарпхедии, — но если между нами снова ляжет тень, то мы

припомним старые обиды.

— Тогда я не стану вам мешать, — сказал Ньяль.

XLIV

И вот народ разъехался с тинга по домам. Когда Гуннар вернулся, он сказал

Сигмунду:

— Неудачливый ты человек, и дурным делам отдаешь себя. На этот раз я за тебя

заплатил, но больше на подстрекательства не поддавайся. Ты не такой, как я. Ты

часто насмехаешься и издеваешься над людьми. Я человек другого склада. Потому-то

ты дружишь с Халльгерд, что у вас много общего.

Гуннар долго укорял его, но тот отвечал ему учтиво и сказал, что с этих пор

будет прислушиваться к его советам больше, чем раньше. Гуннар сказал, что тогда

все будет хорошо.

Гуннар и Ньяль оставались друзьями, хотя между их домашними приязни не было.

Однажды случилось, что в Конец Склона с Бергторова Пригорка пришли нищенки. Они

были болтливы и злоязычны. У Халльгерд был дом, где женщины занимались

рукоделием, и она часто там сидела. С ней были Торгерд, ее дочь, Траин, Сигмунд

и много женщин. Ни Гуннара, ни Кольскегга там не было. Нищенки вошли в дом,

Халльгерд поздоровалась с ними, велела дать им место и спросила, где они

ночевали. Те ответили, что на Бсргторовом Пригорке.

— А что поделывал Ньяль? — спросила она.

— Старался усидеть, — сказали они.

— Что делали сыновья Ньяля? — спросила она. — Ведь они считают себя совсем

особенными.

— Росту-то они большого, да разума у них мало, — сказали они. — Скарпхедин точил

секиру, Грим ладил древко к копью, Хельги прилаживал рукоять к мечу, а Хёскульд

приделывал ручку к щиту.

— Они, верно, что-то задумали, — сказала Халльгерд.

— Этого мы не знаем, — ответили они.

— А что делали работники Ньяля? — спросила Халльгерд.

— Один возил навоз на холмы, а что делали другие, не знаем.

— Зачем это? — спросила Халльгерд.

— Он сказал, что там землю нужно удобрить получше, чем в других местах, —

сказали они.

— Не во всем разумен Ньяль, — сказала Халльгерд, — хоть он и все знает.

— О чем это ты? — спросили они.

— Сейчас скажу, — сказала Халльгерд. — Почему бы ему не унавозить себе

подбородок, чтобы быть как другие мужчины? Мы зовем его безбородым, а его

сыновей — навознобородыми. Сложи об этом стихи, Сигмунд. Покажи нам, что ты

скальд.

— Я готов, — сказал он и сложил три или четыре висы, и все эти висы были злые.

— Молодец, — сказала Халльгерд, — что слушаешься меня. Тут вошел Гуннар. Он

стоял перед домом и все слышал. Все вздрогнули, когда увидели, что он вошел, и

смолкли, хотя до этого стоял громкий смех. Гуннар был в сильном гневе и сказал

Сигмунду:

— Глупый ты человек, и впустую давать тебе советы, раз ты поносишь сыновей Ньяля

и, что еще хуже, его самого — после всего того, что ты сделал им. Ты за это

поплатишься жизнью. А если кто-нибудь повторит эти насмешки, то я выгоню его, и

он станет моим врагом.

Все так его боялись, что никто не посмел повторить эти насмешки. Затем он ушел.

Нищенки поговорили между собой и решили, что Бергтора наградит их, если они

расскажут ей, что слышали. Затем они пошли туда и, не дожидаясь вопросов,

рассказали Бергторе наедине все, что слышали.

Когда мужчины сидели за столом, Бергтора сказала:

— Вам есть подарки. И мало вам будет чести, если вы не отплатите за них.

— Что это за подарки? — спросил Скарпхедин.

— Вам, моим сыновьям, один подарок всем вместе: вас назвали навознобородыми, а

моего мужа — безбородым.

— Мы не женщины, — сказал Скарпхедин, — чтобы сердиться из-за мелочей.

— Зато за вас рассердился Гуннар, — сказала она, — а его считают человеком

мирным. Если вы снесете эту обиду, то снесете и любой позор.

— Нашей старухе нравится подстрекать нас, — сказал Скарпхедин и ухмыльнулся, но

на лбу у него выступил пот, а щеки покрылись красными пятнами. Это было

необычно. Грим молчал, закусив губу. Хельги сидел как ни в чем не бывало.

Хёскульд пошел с Бергторой, но она снова вернулась, вне себя от злости. Ньяль

сказал:

— Тот, кто тихо едет, тоже добирается до цели, хозяйка. Но ведь, как говорится,

о мести всегда судят по-разному: одним она кажется справедливой, другим —

наоборот.

А вечером, когда Ньяль лежал в постели, он услышал, что кто-то снял со стены

секиру, и она громко зазвенела. Там была каморка, где обычно висели щиты. И вот

Ньяль видит, что их нет на месте. Он спрашивает:

— Кто снял наши щиты?

— Твои сыновья взяли их, — отвечает Бергтора.

Ньяль тотчас же обулся, вышел во двор и зашел с другой стороны дома. Он видит,

что сыновья идут по пригорку. Он говорит:

— Куда это вы, Скарпхедин?

— Искать твоих овец.

Ньяль говорит:

— Вы бы не стали брать оружие, если бы и впрямь собирались за овцами, — у вас,

верно, иное дело.

— Мы едем ловить лососей, отец!

— Коли так, то желаю удачного лова.

Они ушли, а Ньяль пошел назад, в дом, и сказал Бергторе:

— Там твои сыновья в полном вооружении. Это ты их, верно, на что-то подбила.

— Я поблагодарю их от всего сердца, если они мне расскажут, что убили Сигмунда.

XLV

Вот сыновья Ньяля подошли к Речному Склону, переночевали под ним, а когда стало

рассветать, поехали в Конец Склона. В это же утро Сигмунд и Скьёльд собрались

ехать за лошадьми. Они захватили уздечки, взяли на лугу лошадей и уехали.

Лошадей они нашли между двумя ручьями. Скарпхедин увидел их, потому что Сигмунд

был в красном плаще. Скарпхедин спросил:

— Вы видите красное чучело?

Они вгляделись и сказали, что видят. Скарпхедин сказал:

— Ты, Хёскульд, останься здесь. Тебе ведь часто приходится ездить в этих местах

одному, без защиты. Я беру на себя Сигмунда — это будет, по-моему, подвигом,

достойным мужчины, а вы, Грим и Хельги, убьете Скьёльда.

Хёскульд сел на землю, а они подошли к тем двоим. Скарпхедин сказал Сигмунду:

— Бери оружие и защищайся! Вот что теперь тебе нужно, а не порочить нас в

стихах!

Сигмунд стал вооружаться, а Скарпхедин тем временем ждал. Скьёльд схватился с

Гримом и Хельги, и начался жестокий бой. У Сигмунда был на голове шлем, у пояса

меч, а в руках щит и копье. Он бросился на Скарпхедина, тотчас же нанес ему удар

копьем и попал в щит. Скарпхедин отрубил древко копья, поднял секиру и разрубил

Сигмунду щит до середины. Сигмунд нанес Скарпхедину удар мечом и попал в щит,

так что меч застрял. Скарпхедин с такой силой рванул щит, что Сигмунд выпустил

меч. Скарпхедин ударил Сигмунда секирой. Сигмунд был в кожаном панцире, но удар

пришелся в плечо, и секира рассекла лопатку. Скарпхедин дернул секиру к себе, и

Сигмунд упал на колени, но тотчас же вскочил на ноги.

— Ты стал было передо мной на колени, — сказал Скарпхедин, — а, прежде чем мы

расстанемся, ляжешь навзничь.

— Плохо мое дело, — сказал Сигмунд.

Скарпхедип ударил его по шлему, а потом нанес ему смертельный удар.

Грим отрубил Скьёльду ступню, а Хельги проткнул его копьем, и он сразу умер.

Тут Скарпхедин увидел пастуха Халльгерд. Он отрубил мертвому Сигмунду голову,

дал ее пастуху и попросил отнести Халльгерд. Он сказал:

— Она узнает, не эта ли голова сочиняла о нас порочащие стихи.

Как только они уехали, пастух бросил голову на землю, потому что боялся это

сделать при них. А они ехали, пока у Лесной Реки не встретили людей. Они

рассказали им о том, что случилось. Скарпхедин объявил, что убил Сигмунда, а

Грим и Хельги — что убили Скьёльда. Потом они поехали домой и рассказали Ньялю о

том, что случилось. Тот сказал так:

— Славное дело! Тут уж нам не назначат виры! Теперь надо рассказать о том, что

пастух вернулся в Конец Склона.

Он рассказал Халльгерд о том, что случилось.

— Скарпхедин дал мне в руки голову Сигмунда и попросил отнести ее тебе, но я

побоялся, потому что не знал, как ты отнесешься к этому, — сказал он.

— Плохо, что ты этого не сделал, — сказала она, — я отдала бы ее Гуннару, чтобы

он отомстил за своего родича или сделался бы всеобщим посмешищем.

Затем она пошла к Гуннару и сказала:

— Знай же, что Сигмунд, твой родич, убит. Его убил Скарпхедин и велел отнести

мне голову.

— Этого следовало ожидать, — сказала Гуннар. — Что посеешь, то и пожнешь, а вы

со Скарпхедином сделали немало зла друг другу.

И Гуннар ушел. Он не начал тяжбы из-за убийства и ничего не предпринял.

Халльгерд часто напоминала ему о том, что за Сигмунда не заплачена вира. Но

Гуннар не обращал на ее слова внимания.

Прошли три тинга, на которых, как люди думали, Гуннар мог бы начать тяжбу. И вот

у него случилось трудное дело, которое он не знал, как решить. Он поехал к

Ньялю. Тот принял Гуннара очень хорошо. Гуннар сказал Ньялю:

— Я приехал просить у тебя совета в трудном деле.

— Ты вправе просить его, — сказал Ньяль и дал ему совет.

Гуннар встал и поблагодарил его. Тогда Ньяль взял Гуннара за руку и сказал:

— Давно пора заплатить виру за твоего родича Сигмунда.

— За него давно заплачено, — сказал Гуннар, — но я не откажусь, если ты сделаешь

мне почетное предложение.

Гуннар никогда не говорил плохо о сыновьях Ньяля. Ньяль хотел, чтобы Гуннар сам

назначил виру. Тот назначил две сотни серебра, а за Скьёльда не назначил ничего.

Ньяль сразу же уплатил сполна. Гуннар объявил об их примирении на тинге в

Лощинах, когда там было всего больше народу. Он рассказал о том, как они

поладили, и о злых словах, из-за которых погиб Сигмунд. Он сказал, что, если кто

будет повторять эти слова, пусть пеняет на себя. Гуннар и Ньяль говорили, что

ничто не может их поссорить. Так оно и было, и они всегда были друзьями.

XLVI

Жил человек по имени Гицур Белый. Его отцом был Тейт, сын Кетильбьёрна Старого с

Мшистой Горы. Мать Гицура звали Алов. Она была дочерью херсира Бёдвара, сына

Викингского Кари. Гицур был отцом епископа Ислейва. Мать Тейта, Хельга, была

дочерью Торда Бороды, внучкой Храппа, правнучкой Бьёрна Бычья Кость. Двор Гицура

Белого назывался Мшистая Гора. Он был очень влиятельным человеком.

Еще будет в саге речь о человеке по имени Гейр. Его звали Гейр Годи. Его мать,

Торкатла, была дочерью Кетильбьёрна Старого с Мшистой Горы. Двор Гейра назывался

Склон. Они с Гицуром во всем помогали друг другу.

В это время в Капище, на Равнине Кривой Реки, жил Мёрд, сын Вальгарда. Он был

человек хитрый и злобный. Вальгард, его отец, в то время уехал из Исландии, а

матери не было в живых. Он сильно завидовал Гуннару с Конца Склона. Он был

богат, но его не любили.

XLVII

Жил человек по имени Откель. Его отцом был Скарв, сын Халлькеля, что бился с

Гримом с Гримова Мыса и одолел его в поединке. Халлькель и Кетильбьёрн Старый

были братьями. Двор Откеля назывался Церковный Двор. Жену его звали Торгерд. Его

отцом был Map, сын Брёндольва, внук Наддада Фарерского. Откель был богат. Его

сына звали Торгейром, он был молод годами, но неглуп.

Жил человек по имени Скамкель. Его двор тоже назывался Капище. Он был богат, но

лжив, неполадлив и неуживчив. Он был другом Откеля. Халлькелем звали брата

Откеля. Он был высок и силен и жил у Откеля. У них был брат по имени Халльбьёрн

Белый. Он привез с собой в Исландию одного раба по имени Мелькольв. Он был

ирландцем, и все его очень не любили. Халльбьёрн поехал пожить к Откелю и взял с

собой Мелькольва. Раб часто поговаривал, что хотел бы, чтобы его хозяином был

Откель. Откель был приветлив с ним и подарил ему нож, пояс и всю одежду, а раб

делал для него все, что тот хотел. Откель попросил брата продать ему раба. Тот

сказал, что отдаст ему раба, но что он не такая уж большая ценность, как ему

кажется. Как только раб оказался у Откеля, он стал работать все хуже и хуже.

Откель часто жаловался Халльбьёрну Белому на то, что раб, как ему кажется, мало

работает, Халльбьёрн отвечал, что лень — еще не худшее качество у этого раба.

В ту пору выдался неурожайный год, и людям повсюду стало не хватать сена и

съестных припасов. Гуннар со многими делился сеном и съестными припасами, и все,

кто приходил к нему, получали, что им было нужно, пока у Гуннара было что

давать. Но вот случилось, что и Гуннару стало не хватать сена и съестных

припасов. Тогда Гуннар велел Кольскеггу, Траину, сыну Сигфуса, и Ламби, сыну

Сигурда, поехать с ним. Они поехали в Церковный Двор и вызвали Откеля. Он принял

их хорошо. Гуннар сказал:

— Я приехал просить тебя продать мне сена и съестных припасов, если они у тебя

есть.

Откель отвечает:

— Есть у меня и то и другое, но ничего тебе я не продам.

— Тогда ты, может, дашь мне так, — говорит Гуннар, — а я потом с тобой

рассчитаюсь?

— Нет, — говорит Откель.

Скамкель настраивал его против Гуннара. Тогда Траин, сын Сигфуса, сказал:

— А давайте возьмем, что нам нужно, и положим деньги взамен.

Скамкель ответил:

— Плохи дела людей с Мшистой Горы, если сыновья Сигфуса собираются грабить их.

— Я не хочу грабить, — сказал Гуннар.

— Не хочешь ли купить у меня раба? — спросил Откель.

— Пожалуй, — сказал Гуннар. Затем Гуннар купил раба и уехал. Ньяль узнал о

случившемя и сказал:

— Плохо, что Гуннару не дали купить, что он хотел. Чего же хорошего ждать другим

людям, если даже таким, как он, не получить того, что им нужно?

— Стоит ли столько говорить об этом? Гораздо лучше дать ему и съестных припасов,

и сена, если у тебя ни в том ни в другом нет недостатка, — сказала Бергтора.

Ньяль сказал:

— Золотые слова. Помогу ему, чем смогу.

Он собрался с сыновьями на Торольвову Гору, и они навьючили пятнадцать лошадей

сеном, а пять лошадей — съестными припасами. Затем он приехал в Конец Склона и

вызвал Гуннара. Тот принял их хорошо. Ньяль сказал:

— Вот сено и съестные припасы, я хочу подарить их тебе. Я хочу, чтобы ты, если

тебе понадобится что-нибудь, никогда не искал помощи ни у кого, кроме меня.

— Хороши твои подарки, — сказал Гуннар, — но еще ценнее для меня твоя дружба и

дружба твоих сыновей.

Затем Ньяль поехал домой. И вот наступило лето.

XLVIII

Гуннар поехал на тинг. У него останавливалось много народу с востока, с

побережья. Гуннар пригласил их погостить у него на обратном пути с тинга. Ньяль

и его сыновья тоже были на тинге. Тинг был мирный.

Теперь надо рассказать о том, как Халльгерд завела разговор с рабом Мелькольвом.

— Я хочу послать тебя с поручением, — сказала она, — поезжай в Церковный Двор.

— Зачем мне туда ехать? — спросил он.

— Украдешь там два вьюка съестных припасов — сыру и масла, а затем подожжешь

клеть, и все подумают, что это случилось из-за небрежности, и никто не подумает,

что была кража.

Раб сказал:

— Совершал я дурные поступки, но вором никогда не был.

— Послушать только! — сказала она. — Ты, вор и убийца, строишь из себя честного

человека! Попробуй только не поехать, и я велю убить тебя.

Он знал, что если он не поедет, она так и сделает. И вот он взял двух лошадей,

покрыл их подвыочными попонами и поехал в Церковный Двор. Собака не залаяла —

она узнала его и побежала ему навстречу. Потом он подъехал к клети, нагрузил

сыром и маслом двух лошадей, поджег клеть, а собаку убил. Он поехал вверх по

Кривой Реке. Тут у него лопнул ремень на обуви, и он взял нож и починил ремень.

Но нож и пояс он забыл на этом месте. Доехав до Конца Склона, он хватился ножа,

но вернуться не решился. Он отдал сыр и масло Халльгерд, и она была очень

довольна.

Утром, когда люди в Церковном Дворе встали, они увидели, что случилось. Тогда

послали на тинг человека рассказать о случившемся Откелю. Он принял весть

спокойно и сказал, что это, наверно, приключилось из-за того, что дом, в котором

очаг, и клеть, стоят стена к стене. Все решили, что так оно и было.

Вот люди стали разъезжаться с тинга, и многие заехали в Конец Склона. Халльгерд

поставила на стол еду, и среди прочего — сыр и масло. Гуннар знал, что такой еды

в доме не было, и спросил Халльгерд, откуда это все.

— Оттуда, откуда надо, — сказала она. — Не мужское это дело думать о том, что

подается на стол. Гуннар рассердился и сказал:

— Значит, я стал укрывателем краденого, — и ударил ее по щеке.

Она сказала, что запомнит пощечину и отплатит при случае за нее. Она вышла во

двор, и он с ней. Со столов все унесли и подали мясо. Все решили, что это

угощение, наверное, попало в дом честным путем, и люди, ехавшие с тинга,

отправились дальше.

XLIX

Теперь надо рассказать о том, как Скамкель поехал искать овец вверх по Кривой

Реке и видит, что на дороге что-то блестит. Оказалось, это нож и пояс. Вещи эти

кажутся ему знакомыми, и он отправляется с ними в Церковный Двор. Откель был на

дворе, когда Скамкель приехал. Скамкель сказал Откелю:

— Узнаешь эти вещи?

— Конечно, узнаю, — сказал Откель.

— Чьи же они? — спросил Скамкель.

— Раба Мелькольва, — сказал Откель.

— Их должны признать и другие, — сказал Скамкель, — я поддержу тебя.

Они показали эти вещи многим людям, и все их узнали.

Тогда Скамкель сказал:

— Что ты думаешь теперь делать?

Откель сказал:

— Надо съездить к Мёрду, сыну Вальгарда, и попросить у него совета.

После этого они поехали в Капище, показали эти вещи Мёрду и спросили, узнает ли

он их. Он сказал, что узнает:

— Что же теперь, — добавил он. — Вы собираетесь искать что-нибудь в Конце

Склона?

— Наше дело непростое, — сказал Скамкель, — в нем замешаны большие люди.

— Это верно, — сказал Мёрд, — но все же я, кажется, знаю такие вещи о доме

Гуннара, которых вы не знаете.

— Мы тебе заплатим, — сказали они, — если ты нам поможешь.

Мёрд ответил:

— Дорого мне обойдутся эти деньги, но я все же, пожалуй, возьму их.

Они дали ему три марки серебра, чтобы он помог им. Он посоветовал им послать

женщин со своего двора с мелким товаром, предлагать его хозяйкам и посмотреть,

чем им станут платить.

— Потому что, — добавил on, — обычно все прежде всего отдают краденое, если оно

у них есть. Так будет и в этом случае, если клеть сгорела не сама, а ее

подожгли. Пусть потом женщины покажут мне, что им дали. Однако, как только улики

будут найдены, я этим делом больше заниматься не буду.

Они согласились и поехали домой. Мёрд разослал по округе женщин, и они ходили с

полмесяца и вернулись с большой ношей. Мёрд спросил их, где им дали больше

всего. Они сказали, что всего больше им дали в Конце Склона и что Халльгерд была

щедрее всех. Он спросил, что им там дали.

— Сыру, — ответили они.

Он захотел взглянуть на этот сыр. Они показали ему — это были большие ломти. Он

взял их и спрятал.

Вскоре после этого Мёрд поехал к Отколю. Он попросил дать ему форму для сыра,

которая была у Торгерд. Тот так и сделал. Он положил в нее ломти сыра, и они

точно уложились в ней. Они увидели, что Халльгерд дала им целый сыр. Мёрд

сказал:

— Теперь вы видите, что сыр украла, конечно, Халльгерд.

Они собрали все улики. Тогда Мёрд сказал, что больше он этим делом заниматься не

будет. На том они и расстались. Однажды Кольскегг завел с Гуннаром разговор и

сказал:

— Скверное это дело, но все говорят, что кража и пожар в Церковном Дворе дело

рук Халльгерд.

Гуннар сказал, что так оно, наверно, и есть:

— Что же теперь делать? — добавил он.

Кольскегг сказал:

— Видно, тебе придется расплачиваться за свою жену. По-моему, тебе надо бы

съездить к Откелю и предложить ему хороший выкуп.

— Совет хорош, — сказал Гуннар, — так я и сделаю.

Вскоре после этого Гуннар послал за Траином, сыном Сигфуса, и Ламби, сыном

Сигурда, и те тотчас же пришли. Гуннар сказал им, что собирается делать. Они

одобрили его решение. Гуннар поехал с одиннадцатью провожатыми в Церковный Двор

и вызвал Откеля. Там был Скамкель, и он сказал:

— Я выйду с тобой. Дело здесь такое, что ум хорошо, а два лучше. Мне хотелось бы

быть рядом с тобой, когда это тебе всего нужнее, а сейчас так оно, видимо, и

будет. Мой тебе совет: держись смело.

Затем они вышли во двор — Откель, Скамкель, Халлькель и Халльбьёрн. Они

поздоровались с Гуннаром. Откель спросил, куда он направляется.

— Всего лишь сюда, — ответил Гуннар. — Я приехал, чтобы сказать тебе, что в

большом ущербе, который ты понес, виновны моя жена и раб, которого я купил у

тебя.

— Этого можно было ожидать, — сказал Халльбьёрн. Гуннар сказал:

— Я хочу сделать тебе хорошее предложение: я предлагаю, чтобы это дело рассудили

лучшие люди в нашей округе.

Скамкель сказал:

— Предложение твое звучит заманчиво, однако же оно несправедливо: тебя люди

любят, а Откеля — нет.

— Тогда я предлагаю, чтобы я сам решил это дело и сразу кончил его. Я предлагаю

тебе мою дружбу и готов на месте заплатить сполна. Я уплачу тебе двойную цену.

Скамкель сказал Откелю:

— Не соглашайся. Неразумно давать ему решать дело, когда ты сам должен его

решать.

Откель сказал:

— Я не согласен, чтобы ты сам решал это дело, Гуннар!

Гуннар сказал:

— Я вижу, что тебя настраивают против меня, и придет время, когда я рассчитаюсь

с теми, кто это делает. Ну, решай сам.

Откель нагнулся к Скамкелю и спросил:

— Что мне ответить?

— Скажи, что предложение это хорошее, но что ты хочешь, чтобы спор ваш разрешили

Гицур Белый и Гейр Годи. Тогда народ станет говорить, что ты похож на своего

деда Халлькеля, который был очень доблестным человеком.

Откель сказал:

— Это хорошее предложение. Но я все же хочу, чтобы ты дал мне время

посоветоваться с Гипуром Белым и Гейром Годи. Гуннар сказал:

— Делай как знаешь. Но люди скажут, ты сам не знаешь, что для тебя почетно, раз

не принял предложение.

Гуннар отправился домой. Когда он уехал, Халльбьёрн сказал:

— Какие вы с ним разные! Гуннар сделал тебе хорошее предложение, а ты не пожелал

принять его. Ты что же, собираешься ссориться с Гуннаром, которому нет равного?

И какой он хороший человек, что не взял назад своего предложения, дав нам

согласиться на него позднее. Мне думается, тебе надо сейчас же поехать к Гицуру

Белому и Гейру Годи.

Откель велел подать коня и собрался в путь. Откель был слаб глазами. Скамкель

пошел проводить его и сказал:

— Странно, что твой брат не захотел поехать вместо тебя. Давай я поеду, я ведь

знаю, как неохотно ты пускаешься в такие поездки.

— Что ж, спасибо, — сказал Откель, — но смотри говори одну правду.

— Хорошо, — сказал Скамкель.

И Скамкель взял его коня и дорожную одежду, а Откель вернулся домой. Халльбьёрн

был во дворе и сказал Откелю:

— Дружба с рабом до добра не доводит. Нам придется всю жизнь раскаиваться в том,

что ты не принял этого предложения. Неразумно посылать такого лживого человека

по делу, от которого, можно сказать, зависит жизнь людей.

— Ты уж, верно, струсишь, — сказал Откель, — если Гуннар замахнется своим

копьем, раз ты сейчас испугался.

— Неизвестно еще, кто трусливее. Ты ведь тоже знаешь, что Гуннар не долго

метится копьем, когда он в гневе. Откель сказал:

— Все вы трусы, кроме Скамкеля.

И оба были в гневе.

L

Скамкель приехал на Мшистую Гору и пересказал все предложения Гицуру.

— Мне думается, — сказал Гицур, — что предложения эти очень хорошие. Почему же

он не принял их?

— Главным образом потому, что все хотели оказать тебе честь. Поэтому он и стал

ждать твоего решения. Так будет лучше для всех.

Скамкель остался у него на ночь. Гицур послал человека за Гейром Годи, и тот

скоро приехал. Тут Гицур рассказал ему обо всем и спросил:

— Что теперь делать?

— То, что ты уже, наверное, и без меня решил: повести дело так, чтобы нам было

от него всего больше проку. А пока пусть Скамкель повторит нам свой рассказ,

чтобы мы знали, как он расскажет во второй раз.

Так и сделали. Гицур сказал:

— Ты, должно быть, рассказал все правильно. И все же ты мне кажешься злодеем,

каких я не видывал. Если ты честный человек, то, значит, внешность обманчива.

Скамкель отправился назад и поехал сначала в Церковный Двор и вызвал Откеля. Тот

принял Скамкеля хорошо. Скамкель передал ему поклон от Гицура и Гейра и сказал:

— Из этого дела незачем делать тайну. Гейр Годи и Гицур считают, что улаживать

его полюбовно не следует.

Они.посоветовали вызвать Гуннара на суд и обвинить в соучастии в краже, а

Халльгерд — в краже.

Откель сказал:

— Сделаем, как они посоветовали.

— Больше всего им понравилось, — сказал Скамкель, — что ты держался очень смело,

и я всячески хвалил тебя.

Тут Откель рассказал все своим братьям, и Халльбьёрн сказал:

— По-моему, все это бесстыдная ложь.

Вот наступает пора последних дней вызова на суд перед альтингом. Откель велел

братьям и Скамкелю ехать в Конец Склона, чтобы вызвать Гуннара на суд.

Халльбьёрн согласился поехать, но сказал, что им еще придется пожалеть об этой

поездке. И вот поехало их двенадцать человек в Конец Склона. Когда они подъехали

туда, Гуннар был на дворе, но он увидел их, лишь когда они подъехали к самому

дому. Он не вошел в дом. Откель тотчас же велел объявить вызов на суд. Когда они

объявили его, Скамкель спросил:

— Правильно ли, хозяин?

— Сами знаете, — сказал Гуинар, — а тебе, Скамкель, я еще припомню эту поездку и

твои нашептывания.

— Нам не страшно, — сказал Скамкель, — пока секира еще не поднята.

Гуннар был в сильнейшем гневе. Он вошел в дом и рассказал обо всем Кольскеггу.

Кольскегг сказал:

— Плохо, что нас не было на дворе. Будь мы при этом, им бы пришлось убраться с

позором.

Гуннар сказал:

— Всему свое время. Но мало чести принесет им эта поездка.

Вскоре после этого Гуннар поехал и рассказал обо всем Ньялю. Ньяль сказал:

— Не тревожься, потому что эта тяжба принесет тебе большую честь еще прежде, чем

кончится этот тинг. Мы все поможем тебе словом и делом.

Гуннар поблагодарил его и поехал домой.

LI

Откель с братьями и Скамкслем поехали на тинг. Гуннар, все сыновья Сигфуса,

Ньяль и его сыновья тоже поехали на тинг. Они были заодно с Гуннаром, и люди

говорили, что никто не держался так сплоченно.

Однажды Гуннар подошел к землянке людей из Долин. У землянки были Хрут и

Хёскульд, и они радостно приветствовали Гуннара. Гуннар рассказал им все о своем

деле.

— Что советует Ньяль? — спросил Хрут.

— Он велел мне пойти к вам, братьям, и сказать, что будет согласен с советом,

который вы дадите.

— Он хочет, стало быть, — сказал Хрут, — чтобы я дал совет как родич. Ладно.

Если они не предоставят тебе самому решить дело, вызови на поединок Гицура

Белого, а Кольскегг пусть вызовет Гейра Годи. Против Откеля же и его людей народ

найдется, ведь нас здесь столько, что ты добьешься всего, чего хочешь.

Гуннар пошел к себе в землянку и рассказал все Ньялю. Ульв Аургоди узнал о

замысле и рассказал о нем Гицуру. Гицур спросил Откеля:

— Кто посоветовал тебе вызвать на суд Гуннара?

— Скамкель сказал мне, что так посоветовали вы с Гейром Годи.

— А где же этот мерзавец? — спросил Гицур. — Он все переврал.

— Он лежит больной в землянке, — сказал Откель.

— Чтоб ему никогда не встать! — сказал Гицур. — А теперь давайте все вместе

пойдем к Гуннару и предложим ему самому решить дело. Но я, правда, не знаю,

согласится ли он теперь на это.

Многие поносили Скамкеля, и он пролежал больным весь тинг. Гицур и его люди

пошли к Гуннару. Гуннару передали об этом в землянку, и они все вышли и стали

перед землянкой.

Гицур Белый шел первым. Он сказал:

— Мы предлагаем тебе, Гуинар, самому решить дело.

— Не вяжется это с твоим советом вызвать меня на суд, — сказал Гуннар.

— Ни я, ни Гейр, такого совета не давали, — сказал Гицур.

— Тогда ты не откажись доказать, что не виноват, — сказал Гуннар.

— Чего ты хочешь? — спросил Гицур.

— Чтобы ты поклялся, — ответил Гуннар.

— Хорошо, — сказал Гицур, — если ты согласишься сам решить дело.

— Я уже давно это предлагал, — сказал Гуннар, — но теперь, думается мне, дело

разрослось.

Ньяль сказал:

— Не отказывайся сам решать дело. Чем труднее дело, тем больше тебе чести.

Гуннар сказал:

— Ради моих друзей я решу дело. Но советую Откелю больше не задевать меня.

Тогда послали за Хёскульдом и Хрутом, и они пришли. Тут Гицур и Гейр дали

клятву, а Гуннар решил дело. Он ни с кем не советовался и сказал так:

— Я решаю, что я заплачу тебе за клеть и припасы, что были в ней, но за раба не

заплачу ничего, потому что ты скрыл от меня его порок. Я верну его тебе, ибо там

ушам место, где они выросли. А за то, что вы вызвали меня на суд, чтобы

насмехаться надо мной, я присуждаю тебе уплатить столько же, сколько стоит все

это добро, клеть и то, что сгорело в ней. Но если вам больше по душе, чтобы мы

были в ссоре, то воля ваша. Тогда я знаю, что мне делать, и сделаю это.

Гицур ответил:

— Мы не хотим, чтобы ты что-нибудь платил, но просим тебя быть другом Отколю.

— Никогда, пока я жив, этому не бывать, — сказал Гуннар. — Пусть он дружит со

Скамкслем, он уже давно доверяет ему.

Гицур сказал:

— Мы все хотим уладить дело полюбовно, хоть ты и один ставишь свои условия.

Они скрепили договор рукопожатиями, и Гуннар сказал Откелю:

— Тебе бы лучше переехать к своим родичам. Но если хочешь оставаться в наших

местах, то не задевай меня.

Гицур сказал:

— Совет хорош, и он ему последует.

Это дело принесло много чести Гуннару. Народ поехал с тинга по домам. Гуннар

оставался у себя дома, и некоторое время все было спокойно.

LII

Жил человек по имени Рунольв. Он был сыном Ульва Аургоди. Он жил в Долине, к

востоку от Лесной Реки. По дороге с тинга он остановился у Откеля. Откель

подарил ему черного быка, которому было девять лет. Рунольв поблагодарил его за

подарок и пригласил приехать к нему, когда тот захочет. Но, несмотря на

приглашение, Откель не приезжал. Рунольв часто посылал к нему людей и напоминал,

что ждет его, и тот всякий раз обещал, что приедет.

У Откеля было два буланых коня с темной полосой на спине. Это были лучшие

верховые лошади во всей округе, и они так любили друг друга, что всегда бегали

вместе.

У Откеля жил норвежец по имени Аудольв. Ему полюбилась Сигню, дочь Откеля.

Аудольв был высок ростом и силен.

LIII

Весною Откель сказал, что они поедут на восток, в Долину, погостить, и все очень

обрадовались этому. С Откелем поехали два его брата, Скамкель, Аудольв и еще

трое людей. Откель ехал на одном из буланых, а другой бежал рядом. Они

направились к Лесной Реке, и Откель скакал впереди. Вдруг обе лошади испугались

и, свернув с дороги, помчались к Речному Склону. Откелю пришлось теперь скакать

быстрее, чем ему хотелось.

В то же время Гуннар вышел один из дому, взяв в одну руку лукошко с зерном, а в

другую — топор. Он доходит до своей пашни и начинает сеять. Плащ и топор он

положил на землю неподалеку и какое-то время сеет.

Теперь нужно рассказать об Откеле, что он скачет быстрее, чем ему хотелось. На

ногах у пего шпоры. Он скачет по пашне, и они с Гуннаром не видят друг друга. И

как раз когда Гуннар выпрямился, Откель наехал на него, задел шпорой Гуннара

около уха и так сильно оцарапал его, что сразу потекла кровь. Тут подъехали

спутники Откеля.

— Все видят, — сказал Гуннар, — что ты нанес мне кровавую рану. Так поступать не

подобает. Сначала ты вызвал меня на суд, а теперь наезжаешь на меня и пинаешь

меня ногами.

— Ах, какой ты смелый! У тебя был такой же грозный вид на тинге, когда ты

замахивался копьем.

Гуннар сказал:

— Когда мы в следующий раз встретимся с тобой, ты увидишь мое копье.

На этом они расстались, а Скамкель громко крикнул:

— Здорово вы скачете, приятели!

Гуннар вернулся домой и никому не рассказал о том, что с ним случилось, и никто

не знал, что его ранил человек. Но однажды он рассказал о том, что приключилось,

своему брату Кольскеггу, и Кольскегг сказал:

— Расскажи это и другим, чтобы потом не говорили, что ты винишь мертвого: если

свидетели заранее не будут знать того, что случилось, то твои противники смогут

объявить это все неправдой.

Тогда Гуннар рассказал о том, что с ним случилось, своим соседям, и поначалу это

не вызвало разговоров.

Между тем Откель приехал в Долину. Их приняли там хорошо, и они пробыли там

неделю. Откель рассказал Рунольву обо всем, что у него приключилось с Гуннаром,

и кто-то спросил, как Гуннар держал себя при этом. Скамкель сказал:

— Не будь он знатным человеком, я бы сказал, что он плакал.

— Дурные это слова, — сказал Рунольв, — и когда вы с Гуннаром встретитесь в

следующий раз, ты увидишь, что Гуинар не из плаксивых. Как бы людям получше тебя

не пришлось расплачиваться за твои злые речи. Думается, что, когда вы поедете

домой, надо бы мне поехать с вами, потому что мне-то Гуннар не причинит зла.

— Не надо, — сказал Откель. — Я переправлюсь через реку пониже.

Рунольв сделал ему богатые подарки и сказал, что они, наверное, больше не

увидятся. Откель попросил его позаботиться о его сыне, если так случится.

LIV

Теперь надо рассказать о том, как Гуннар был на дворе в Конце Склона и увидел,

что к дому скачет его пастух. Пастух въехал во двор, и Гуннар спросил:

— Что ты скачешь так быстро?

— Я хотел сослужить тебе службу. Я видел, что вниз вдоль Лесной Реки едут восемь

человек и четверо из них — в крашеных одеждах.

Гуннар сказал:

— Это, верно, Откель.

Пастух сказал:

— Я слышал от Скамкеля много обидных речей. В Долине он сказал, что ты плакал,

когда они наехали на тебя. Я говорю тебе об этом, потому что не нравятся мне

злые речи плохих людей.

— Не стоит обижаться на слова, — сказал Гуннар. — Но с этих пор ты будешь делать

только такую работу, какую захочешь.

— Передать что-нибудь твоему брату Кольскеггу?

— Ложись спать, — сказал Гуннар, — я скажу Кольскеггу сам. Пастух улегся и

тотчас уснул. Гуннар взял свое седло и оседлал лошадь пастуха. Он взял щит,

привязал к поясу меч, подарок Эльвира, надел на голову шлем и взял копье. Копье

громко зазвенело, и Раннвейг, его мать, услышала это. Она вышла к нему и

сказала:

— Сын, ты в сильном гневе. Таким я тебя еще не видала.

Гуннар вышел, воткнул копье в землю, вскочил в седло и ускакал. Раннвейг вошла в

дом. Там было очень шумно.

— Вы говорите громко, — сказал она, — но еще громче звенело копье Гуннара, когда

он выходил из дому.

Кольскегг услышал это и сказал:

— Это неспроста.

— Это хорошо, — сказала Халльгерд. — Теперь им приведется узнать, убегает ли он

от них с плачем.

Кольскегг берет оружие, садится на коня и скачет следом во весь опор. Гуннар

едет наискось через Поле Между Реками к Овражным Пням, а оттуда к Кривой Реке и

затем к броду у Капища. Там был загон, и несколько женщин доили овец. Гуннар

спешился и привязал коня.

Тут подъехали Откель и его спутники. На тропе у брода лежали плоские камни.

Гуннар сказал подъехавшим:

— Теперь защищайтесь — вот мое копье! Сейчас узнаете, заплачу ли я.

Они быстро спешились и бросились на Гуннара, Халльбьёрн первым.

— Погоди! — сказал Гуннар. — Тебя-то я как раз и не хотел бы трогать, но когда

мне приходится защищаться, я не щажу никого.

— Не могу, — сказал Халльбьёрн. — Ты ведь собираешься убить моего брата, и мне

было бы стыдно сидеть сложа руки.

И с этими словами он обеими руками направил в Гуниара большое копье. Гуннар

выставил щит, но Халльбьёрн пробил его. Гуннар с такой силой рванул щит книзу,

что он воткнулся в землю, и так быстро выхватил меч, что глазом невозможно было

уследить. Он ударил Халльбьёрна мечом по руке выше запястья и отсек ему кисть.

Скамкель забежал сзади и хотел было ударить Гуннара большой секирой. Гуннар

резко повернулся к нему и сам ударил копьем по секире так, что та выскользнула у

Скамкеля из рук и упала в реку. Затем Гуннар пронзил Скамкеля, поднял его на

копье и бросил вниз головой на дорогу.

Аудольв выхватил копье и метнул в Гуннара. Гуннар на лету перехватил копье и

тотчас швынул обратно. Копье пробило щит, прошло через тело норвежца и

воткнулось в землю. Откель хотел ударить Гуннара мечом, он целился в ногу ниже

колена, но тот подпрыгнул, и удар пришелся мимо. Гуннар пронзил его копьем.

Тут подбегает Кольскегг, бросается на Халлькеля и наносит ему мечом смертельный

удар. Так они убили всех восьмерых.

Одна из женщин видела все и побежала домой. Она рассказала обо всем Мёрду и

попросила его разнять их.

— Это, верно, такие люди, — говорит он, — что мне едва ли будет жаль, если они

перебьют друг друга.

— Не говори так, — говорит она, — среди них твой родич Гуннар и твой друг

Откель.

— Ты, подлая, всегда болтаешь вздор, — сказал он и остался лежать дома, пока они

бились.

Гуннар и Кольскегг отправились после боя домой. Они быстро поскакали по

песчаному берегу, и Гуннар упал с лошади, но вскочил на ноги. Кольскегг сказал:

— Здорово ты скачешь, брат!

— Как раз этими словами оскорбил меня Скамкель, когда я сказал ему: «Вы наехали

на меня».

— Теперь ты за это отомстил, — говорит Кольскегг.

— Не знаю, — говорит Гуннар. — Наверное, другие храбрее меня: мне нелегко

решиться убить человека.

LV

Люди узнали о случившемся, и многие говорили, что этого и следовало ожидать.

Гуннар поехал на Бергторов Пригорок и рассказал обо всем Ньялю. Ньяль сказал:

— Многое ты совершил, но и немало тебе пришлось испытать.

— Ну, а что будет дальше? — говорит Гуннар.

— Ты хочешь чтобы я рассказал тебе, — говорит Ньяль, — о том, что еще не

случилось? Ты поедешь на тинг, будешь пользоваться моими советами, и дело это

принесет тебе большую честь. Это будет началом твоих подвигов.

— Тогда дай мне добрый совет, — говорит Гуннар.

— Хорошо, — говорит Ньяль. — Никогда не убивай никого из другого поколения того

же рода, никогда не нарушай мира, который помогли тебе заключить добрые люди, а

особенно в этом деле.

Гуннар сказал:

— Уж от кого-кого, а от меня этого ждать нельзя.

— Конечно, — говорит Ньяль, — помни, однако, что если такое все же случится, то

жить тебе останется недолго. А не случится этого, ты доживешь до старости.

Гуннар спросил:

— А ты знаешь, что тебя погубит?

— Знаю, — говорит Ньяль.

— Что же? — говорит Гуннар.

— То, о чем люди никогда бы не подумали, — говорит Ньяль.

После этого Гуннар поехал домой.

К Гицуру Белому и Гейру Годи был послан человек, потому что они должны были

начать тяжбу об убийстве Отксля. Они оба встретились и стали советоваться, что

делать. Они решили, что тяжбу следует вести строго по закону. Затем они стали

думать, кому из них вести тяжбу, но никто не захотел браться за нее.

— Мое мнение, — говорит Гицур, — тут возможны два решения: либо один из нас

начнет тяжбу, и тогда нам надо будет бросить жребий, кому ее вести, либо вира

вовсе не будет заплачена. Надо помнить, что начать эту тяжбу будет трудно,

потому что у Гуннара много родичей и друзей. Поэтому и тот из нас, на кого

жребий не выпадет, тоже должен будет поехать помогать и не оставаться в стороне,

пока тяжба не будет закончена. — Затем они бросили жребий, и начать тяжбу выпало

Гейру Годи.

Вскоре после этого они поехали на восток, переправились через реки и добрались

до места боя на Кривой Реке. Они выкопали тела и показали раны свидетелям. Затем

они объявили, сколько было ран и кто нанес их, и призвали десять соседей в

свидетели. Они узнали, что Гуннар с тремя десятками своих людей дома. Тогда Гейр

Годи спросил, не поедет ли Гицур туда с сотней людей.

— Нет, не поеду, — отвечает тот, — хотя бы нас было и намного больше.

После этого они вернулись домой. Весть о начале тяжбы разнеслась по всей округе.

Люди поговаривали, что тииг, наверное, будет неспокойный.

LVI

Жил человек по имени Скафти(6). Его отцом был Тородд, а матерью Тородда была

Торвср. Отцом Торвёр был Тормод Рукоять, сын Олейва Широкого, внук Эльвира

Детолюба(7). Скафти и его отец были влиятельными людьми и хорошими знатоками

законов. Тородда считали человеком ненадежным и хитрым. Они помогали Гицуру

Белому во всех его делах.

С Речного Склона и с Кривой Реки на тинг приехало очень много народу. Гуннара

так любили, что все хотели поддержать его. И вот они все приехали на тинг и

покрыли свои землянки. На стороне Гицура Белого были следующие знатные люди.

Скафти, сын Тородда, Асгрим, сын Лодейного Грима, Одд с Козлячьей Скалы и

Халльдор, сын Эрнольва.

Однажды все пошли к Скале Закона. Тут Гейр Годи встал и объявил, что обвиняет

Гуннара в убийстве Откеля, Халльбьёрна Белого, Аудольва и Скамксля. Затем он

объявил, что обвиняет Кольскегга в убийстве Халлькеля. Когда он все это объявил,

люди нашли, что он говорил хорошо. Затем люди пошли от Скалы Закона.

Вот подходит время, когда суды должны начать разбор дел. Обе стороны собрали

много народу. Гейр Годи и Гицур Белый стояли к югу от суда людей с Кривой Реки,

Гуннар и Ньяль — к северу. Гейр Годи предложил Гуннару выслушать его присягу в

том, что он будет честно вести дело, и принес такую присягу. После этого он

изложил свой иск. Затем его свидетели подтвердили, что он объявил о ранах,

которые нанесли обвиняемые. Потом он попросил свидетелей, назначенных истцом и

ответчиком, занять свои места. Затем он предложил отвести лишних свидетелей.

После этого он попросил свидетелей вынести свое решение. Те выступили, призвали

себе свидетелей и заявили, что об Аудольве они вообще не хотят ничего говорить,

потому что он норвежец и его настоящий истец в Норвегии, и поэтому им незачем

высказываться по этому поводу. Затем они высказались по делу Откеля и нашли, что

Гуннар виновен в том, в чем его обвиняют. После этого Гейр Годи предложил

Гуннару начать защиту и назвал свидетелей всего, что упоминалось на суде.

Гуннар, со своей стороны, предложил Гейру Годи выслушать его присягу и его

защитную речь, которую он собирался произнести. Затем он принес присягу. Гуннар

сказал:

— Вот моя защита. Я назвал свидетелей того, что Откель нанес мне кровавую рану

своей шпорой, и заявил им, что Откель должен будет за это поплатиться. Я

возражаю, Гейр Годи, против того, чтобы в этой тяжбе меня обвиняли, а также

против того, чтобы судьи меня судили, и весь твой иск объявляю неправильным. Я

запрещаю тебе это запрещением бесспорным, верным и полным, как и положено

запрещать по установлениям альтинга и общенародным законам. Но это еще не все, —

сказал Гуннар.

— Ты, может, хочешь вызвать меня на поединок, как обычно делаешь, не считаясь с

законом? — говорит Гейр.

— Нет, — говорит Гуннар, — я хочу обвинить тебя со Скалы Закона в том, что ты

незаконно обвинил меня в убийстве Аудольва, до которого вам нет никакого дела. Я

хочу, чтобы тебя за это присудили к изгнанию на три года.

Ньяль сказал:

— Так дальше идти не может, потому что так тяжбе никогда не будет конца. Как мне

кажется, обе стороны во многом правы. Ведь среди убийств, которые ты совершил,

есть такие, о которых нельзя сказать, что за них тебя нельзя осудить. Но и у

тебя против него есть иск, по которому он тоже может быть осужден.

Да и ты, Гейр Годи, должен знать, что требование о твоем изгнании еще не

отклонено, и оно не будет отклонено, если ты не поступишь, как я говорю.

Годи Тородд сказал:

— Нам кажется, что лучше всего было бы сейчас им помириться. Что же ты ничего не

говоришь, Гицур Белый?

— Мне кажется, — говорит Гицур, — что нашей тяжбе нужна сильная поддержка.

Видно, что друзья Гуннара вблизи, и лучше всего для нас было бы, чтобы уважаемые

люди решили наше дело, если Гуннар ничего не имеет против.

— Я всегда хотел мира, — говорит Гуннар. — Вы во многом можете обвинять меня, но

я скажу, что был вынужден сделать все это.

По совету мудрейших людей дело было передано третейскому суду на решение. Дело

решали шесть человек. Сразу же на тинге было вынесено решение. Было решено, что

за Скамкеля виры платить не нужно. Вместо виры за него зачелся удар шпорой. За

всех остальных убитых надо было заплатить виру, как полагалось. Родичи Гуннара

дали ему денег, чтобы за всех убитых было тотчас же, на тинге, уплачено. Затем

Гейр Годи и Гицур Белый поклялись Гуннару жить с ним в мире.

Гуннар поехал с тинга домой, поблагодарил людей за помощь, а многим сделал

подарки. Это дело принесло Гуннару большую славу. И вот он живет у себя дома в

большой чести.

LVII

Жил человек по имени Старкад. Его отец был Бёрк Синезубобородый, сын Торкеля

Связанные Ноги, который занял землю возле Горы Треугольной. Он был женат, и его

жену звали Халльбера. Она была дочерью Хроальда Рыжего и Хильдигуни, дочери

Торстейна Воробья. Матерью Хильдигунн была Унн, дочь Эйвинда Окуня, сестра

Модольва Мудрого, от которого пошли Модольвинги. Сыновьями Старкада и Халльберы

были Торгейр, Бёрк и Торкель. Хильдигунн Врачея была их сестрой. Они были люди

крутого нрава, заносчивые и неуживчивые. Они не давали покоя людям во всей

округе.

LVIII

Жил человек по имени Эгиль. Его отцом был Коль, сын Оттара Шара, который занял

землю между Ручьем Соти и Пеструшечьим Озером. Братом Эгиля был Энунд из

Великаиьего Леса, отец Халли Сильного, который вместе с сыновьями Кtтиля

Красноречивого был при убийстве Торира из Хольта. Эгиль жил в Песчаном Овраге. У

него были сыновья Коль, Оттар и Хаук. Их матерью была Стейнвёр, сестра Старкада.

Сыновья Эгиля были высоки ростом, заносчивы и очень неуживчивы. Они всегда были

заодно с сыновьями Старкада. Их сестрой была Гудрун Ночное Солнце. Она была

очень обходительная женщина.

Эгиль взял к себе жить двух норвежцев: одного из них звали Торир, другого —

Торгрим. Они были в Исландии в первый раз. Оба были богаты, и у них было много

друзей. Оба были храбры и искусны в бою.

У Старкада был добрый жеребец гнедой масти, о котором говорили, что в бою нет

коня, равного ему.

Однажды случилось, что трое братьев из Песчаного Оврага были в хуторе под Горой

Треугольной. Они долго беседовали обо всех бондах Речного Склона, и речь зашла о

том, решится ли кто-нибудь выставить своего коня на бой с их конем. При этом

разговоре были люди, которые хотели похвалить их и подольститься к ним, и они

сказали, что никто на такой бой не решится и что ни у кого нет такого коня.

Тогда Хильдигунн сказала:

— Я знаю человека, который решится на этот бой.

— Назови его, — говорят они.

— Гуннар с Конца Склона, у него есть бурый жеребец, и он, наверно, решится

выставить его на бой с вашим и со всеми другими.

— Вам, женщинам, кажется, — говорят они, — что Гуннару нет равного. Но если дело

кончилось позором для Гейра Годи или Гицура Белого, это вовсе еще не означает,

что то же будет с нами.

— С вами будет еще похуже, — говорит она. И они стали пререкаться.

Старкад сказал:

— Я бы меньше всего хотел, чтобы вы задели Гуннара, потому что вам будет трудно

идти против его счастливой судьбы.

— Но ты разрешишь нам, — говорят они, — вызвать его на бой коней?

— Разрешу, — говорит он, — если вы поведете себя с ним честно.

Они пообещали.

И вот они поехали в Конец Склона. Гуннар был дома и вышел во двор. Кольскегг и

Хьёрт вышли с ним. Они учтиво поздоровались с подъехавшими и спросили, куда те

держат путь.

— Не дальше этих мест, — отвечают те. — Нам сказали, что у тебя есть добрый

жеребец, и мы хотим вызвать тебя на бой копей.

— Не с чего ходить рассказам о моем жеребце: он еще молод и ни разу не испытан.

— Ты все же, наверное, не откажешься устроить бой коней, — говорят они. —

Хильдигунн сказала, что ты гордишься своим жеребцом.

— А с чего это вы говорили об этом? — спрашивает Гуннар.

— Потому что были люди, — говорят они, — которые сказали, что не найдется

никого, кто решился бы выставить своего коня на бой с нашим жеребцом.

— Я решусь, — говорит Гуннар, — хоть и кажутся мне недружелюбными эти речи.

— Значит, договорились? — спрашивают они.

— Вам хочется, чтобы все было по-вашему. Все же пусть будет так, что от боя

наших коней и другие люди получат удовольствие, а мы сами не наживем

неприятностей. Еще я хочу, чтобы вы не позорили меня. Однако, если вы поступите

со мной, как поступали с другими людьми, то я, поверьте, отплачу вам, и вам не

поздоровится. Как вы со мной поступите, так и я с вами.

Затем они поехали домой. Старкад спросил их, как они съездили. Они сказали, что

Гуннар их вызов принял.

— Он согласился на бой коней, и мы договорились, когда этот бой будет. Он явно

боится проиграть, и пытался отказаться.

— Увидите, — сказала Хильдигунн, — Гуннара трудно вызвать на бой, но еще труднее

с ним справиться, если уж ему от боя не уклониться.

Гуннар поехал к Ньялю и рассказал ему о бое коней и о своем разговоре с

сыновьями Эгиля.

— Как ты думаешь, чем кончится этот бой коней? — спросил он.

— Ты одержишь верх, — сказал Ньяль, — но многим этот бой принесет смерть.

— Может быть, и мне? — спросил Гуннар.

— Нет, тебе этот бой смерти не принесет, — сказал Ньяль, — но эту старую ссору

они припомнят, когда начнут новую. Тебе останется только защищаться.

Затем Гуннар поехал домой.

LIX

Тут Гуннар узнал о смерти своего тестя Хёскульда. А через несколько дней

Торгерд, жена Траина, разрешилась на хуторе у Каменной Реки мальчиком. Она

послала к своей матери человека с просьбой решить, как назвать мальчика — Глумом

или Хёскульдом. Та выбрала имя Хёскульд.

У Гуннара и Халльгерд было двое сыновей. Одного звали Хёгни, а другого Грани.

Хёгни был искусен во всем, молчалив, недоверчив и правдив.

И вот люди поехали на бой коней. Народу собралось очень много: там были и Гуннар

с братьями, и сыновья Сигфуса, и Ньяль со всеми своими сыновьями. Приехал и

Старкад со своими сыновьями, и Эгиль со своими. Они сказали, что пора пускать

лошадей. Гуннар сказал, что согласен. Скарпхедин спросил:

— Хочешь, я буду натравливать твоего коня, Гуннар?

— Не надо, — говорит Гуннар.

— Так было бы лучше, — говорит Скарпхедин. — Тогда с обеих сторон были бы люди

неуступчивые.

— Не много тебе нужно сказать или сделать, — говорит Гуннар, — чтобы разгорелась

ссора. Если же я сам буду натравливать своего коня, то дело не так скоро дойдет

до ссоры, хотя ее все равно не миновать.

После этого коней вывели и поставили друг против друга. Гуннар приготовился

натравливать своего коня, которого держал Скарпхедин. На Гуннаре была красная

одежда и серебряный пояс, а в руке он держал жердь. И вот кони сшиблись и стали

так яростно кусать друг друга, что их и не нужно было натравливать. Все были

очень довольны. Тут Торгейр и Коль решили ударить своего коня так, чтобы тот

толкнул коня Гуннара, и посмотреть, не упадет ли Гуннар. И вот кони сшиблись, и

Торгейр и Коль тут же подскочили сзади к своему коню. Но Гуннар заставил своего

коня рвануться навстречу, и Торгейр и Коль упали навзничь, а их конь повалился

поверх них. Они сразу же вскочили и бросились на Гуннара. Тот увернулся, схватил

Коля и швырнул его на землю так, что тот лишился чувств. Тогда Торгейр, сын

Старкада, ударил Гуннарова коня и выбил ему глаз, а Гуннар ударил Торгейра

жердью, и тот лишился чувств. Гуннар подошел к своему коню и сказал Кольскеггу:

— Прикончи коня! Незачем ему жить кривым!

Кольскегг зарубил коня. Тут Торгейр вскочил, схватил свое оружие и хотел было

кинуться на Гуннара, но ему помешали, и началась свалка. Скарпхедин сказал:

— Надоело мне толкаться. Нам более пристало биться с оружием в руках.

Гуннар был так спокоен, что его держал всего один человек. Он не сказал ни

одного злого слова. Ньяль пытался помирить дерущихся или успокоить их. Торгейр

сказал, что не желает мириться, а хотел бы убить Гуннара за его удар жердью.

Кольскегг сказал:

— Гуннар слишком твердо стоит на земле, чтобы упасть от одних слов. Так будет и

на этот раз.

И вот народ разъехался с боя коней по домам. На Гуннара никто не напал. Так

прошел год.

Летом на тинге Гуннар встретил своего шурина Олава Павлина, и тот пригласил его

к себе в гости, но велел быть осторожным:

— Ведь они готовы на все. Никогда не езди один.

Олав дал ему много добрых советов, и они очень подружились.

LX

Асгрим, сын Лодейного Грима, предъявил на тинге иск к Ульву, сыну Угти. Однако в

этом иске Асгрима, как это часто случалось, было слабое место. Дело в том, что

вместо девяти свидетелей он призвал всего пять. Поэтому его противники объявили

иск неправильным. Гуннар сказал:

— Я вызову тебя на поединок, Ульв, сын Угги, если ты не уступишь в этом

справедливом деле. Ньяль и мой друг Хельги могут рассчитывать на то, что я не

оставлю тебя в трудном деле, Асгрим, даже если их и нет здесь.

— Я не с тобой сужусь, — говорит Ульв.

— Но тебе придется иметь дело со мной, — говорит Гуннар. Дело кончилось тем, что

Ульву пришлось заплатить все сполна. Тогда Асгрим сказал Гуннару:

— Приглашаю тебя к себе летом, и во всех тяжбах я всегда буду только на твоей

стороне.

Гуинар поехал домой с тинга. Вскоре после этого он встретился с Ньялем. Тот

сказал Гуннару, чтобы он был осторожен, потому что, как ему говорили, люди

из-под Треугольной Горы собираются напасть на него. Он посоветовал Гуннару,

чтобы тот никогда не ездил без достаточного числа спутников и всегда был при

оружии. Гуннар пообещал последовать этому совету и сказал, что Асгрим пригласил

его к себе.

— И я собираюсь поехать к нему осенью, — прибавил он.

— Пусть, пока ты не выедешь, никто этого не знает, а также того, сколько времени

тебя не будет дома. Предлагаю тебе, чтобы с тобой поехали мои сыновья.

На том и порешили.

Вот наступает восьмая неделя лета. Гуннар сказал Кольскеггу:

— Собирайся в дорогу, поедем в гости в Междуречье.

— Послать за сыновьями Ньяля? — спросил Кольскегг.

— Нет, — ответил Гуннар, — незачем их из-за меня беспокоить.

LXI

Вот едут они втроем, Гуннар с братьями. У Гуннара были с собой его копье и меч,

подарок Эльвира, а у Кольскегга — меч. Хьёрт также был при оружии. Они приехали

в Междуречье, и Асгрим принял их хорошо, и они пробыли у него некоторое время.

Затем они объявили, что собираются ехать домой. Асгрим сделал им богатые подарки

и предложил проводить их. Гуннар сказал, что в этом нет нужды, и Асгрим остался

дома.

Жил человек по имени Сигурд Свиная Голова. Он обещал сообщать, куда поехал

Гуннар. Вот он приехал под Треугольную Гору и рассказал, где теперь Гуннар, и

сказал, что не будет удобнее случая, чем сейчас, когда он сам — третий.

— Сколько нам нужно людей, — говорит Старкад, — для засады?

— Если народу будет мало, нам с ним не справиться, — говорит Сигурд. — Нужно не

меньше тридцати человек.

— Где устроим засаду?

— На холмах Кнавахолар, — отвечает Сигурд, — там, пока они не подъедут совсем

близко, нас не будет видно.

— Поезжай в Песчатый Овраг, — говорит Старкад, — и скажи Эгилю, чтобы их

приехало сюда пятнадцать человек. А мы, тоже пятнадцать числом, поедем прямо

отсюда к этим холмам.

Торгейр сказал Хильдигунн:

— Вот эта рука покажет тебе сегодня убитого Гуннара.

— А мне думается, — сказала она, — что после встречи с ним ты вернешься

понурившись.

Старкад со своими тремя сыновьями отправился из-под Горы Треугольной, а с ними

еще одиннадцать человек. Они приехали к холмам Кнавахолар и стали ждать. А

Сигурд приехал в Песчаный Овраг и сказал:

— Меня, Эгиль, послали сюда Старкад с сыновьями сказать тебе, чтобы ты со своими

сыновьями отправился к холмам Кнавахолар подстеречь Гуннара.

— Сколько нас должно поехать? — говорит Эгиль.

— Со мной — пятнадцать, — отвечает Сигурд.

Коль сказал:

— Теперь я померюсь силами с Кольскеггом.

— Не многовато ли ты берешь на себя? — говорит Сигурд. Эгиль попросил норвежцев,

чтобы они поехали с ним. Они ответили, что Гуннар не сделал им ничего плохого.

— Но, видно, дело нешуточное, — сказал Торир, если против троих собирается такое

множество народу.

Эгиль ушел в сильном гневе. Тогда хозяйка сказала норвежцу:

— Жаль, что моя дочь Гудруд не пожалела своей чести и спала с тобой, а ты

боишься поехать со своим хозяином и тестем. Да ты просто трус.

— Я поеду с твоим мужем. Но ни он, ни я не воротимся назад.

Затем он отправился к своему товарищу Торгриму и сказал:

— Возьми ключи от моих сундуков. Мне они уже ни к чему. Пожалуйста, возьми себе

из нашего добра все, что тебе захочется. Но уезжай из Исландии и не вздумай

мстить за меня. А если не уедешь отсюда, то погибнешь.

И норвежец поехал вместе со всеми.

LXII

Теперь надо рассказать о том, что Гуниар едет на восток через Бычью Реку. Но

только он отъехал от реки, как его стал одолевать сон, и он сказал, что они

будут здесь отдыхать. Так и сделали. Он крепко заснул и стонал во сне. Кольскегт

сказал:

— Гуннару, наверно, что-то снится.

Хьёрт сказал:

— Я бы разбудил его.

— Не надо, — сказал Кольскегг, — пусть поспит.

Гуннар спал долго. Он сбросил с себя щит, ему было очень жарко.

Кольскегг спросил:

— Что тебе приснилось, брат?

— Мне приснился такой сон, что, приснись он мне раньше, я бы не выехал из

Междуречья всего с двумя спутниками.

— Расскажи, — попросил Кольскегг.

— Мне приснилось, будто я проезжаю мимо холмов Кнавахолар. И будто вижу там

множество волков, и они бросаются на меня со всех сторон, а я защищаюсь. Я

перестрелял всех волков, что были ближе всего ко мне, но они подобрались ко мне

так близко, что стрелять из лука я уже не мог. Тогда я взял меч в одну руку и

копье в другую и стал рубить и колоть. Щитом я не прикрывался, и я даже не знаю,

что меня защищало. Мы с тобой, Кольскегг, перебили множество волков. Но будто

Хьёрта они одолели, разорвали ему грудь, и у одного из них в зубах было его

сердце. Но я будто пришел в такой гнев, что разрубил этого волка надвое у плеч,

и после этого остальные волки убежали. Вот тебе мой совет, Хьёрт, брат мой, —

возвращайся в Междуречье.

— Не вернусь, — сказал Хьёрт. — Я поеду с тобой, хоть и знаю, что мне не уйти

живым.

Затем они снова пустились в путь и подъехали к холмам Кнавахолар. Кольскегг

сказал:

— Видишь, брат, там, за холмами, множество копий и вооруженных людей?

— Я не сомневался, — отвечает Гуннар, — что мой сон сбудется.

— Что нам теперь делать? — говорит Кольскегг. — Ты, наверно, не захочешь

отступить бегством.

— Такого повода для насмешек мы им не дадим, — отвечает Гуннар. — Мы поедем к

Кривой Реке, на мыс, там удобно защищаться.

Они выехали на мыс и приготовились защищаться. Коль крикнул, когда они поехали

туда:

— Ты что же, бежишь, Гуннар?

Кольскегт ответил:

— Расскажешь об этом, если доживешь до завтра.

LXIII

Старкад стал подбадривать своих людей, и они бросились к мысу. Сигурд Свиная

Голова шел впереди всех. В одной руке он держал небольшой щит, а в другой копье.

Гуннар увидел его и выстрелил из лука. Когда тот заметил летящую стрелу, он

поднял щит, но стрела пробила щит, вошла в глаз и вышла из затылка. Сигурд был

первым убитым. Вторую стрелу Гуннар пустил в Ульвхедина, управителя Старкада.

Стрела попала ему в живот, и он упал под ноги одному бонду, а бонд — на него.

Тогда Кольскегг метнул камень, попал бонду в голову, и тому пришел конец. Тут

Старкад сказал:

— Не годится, чтобы он стрелял из лука. Идем же вперед на него смело и

решительно.

И так каждый стал подбадривать другого. Гуннар защищался, стреляя из лука, пока

было можно. Потом он отбросил лук, взялся за копье и меч и стал наносить удары

обеими руками. Разгорелся жестокий бой, и Гуннар с Кольскеггом перебили много

врагов. Тут Торгейр, сын Старкада, говорит:

— Я пообещал Хильдигунн принести твою голову, Гуннар!

— Вряд ли ей это нужно, — отвечает Гуннар. — Тебе, во всяком случае, надо

подойти поближе ко мне.

Торгейр сказал брату:

— Давайте бросимся па него все разом. У него нет щита, и он будет в наших руках.

Бёрк и Торкель ринулись вперед и опередили Торгtйра. Бёрк хотел было ударить

Гуннара мечом, но Гуннар так сильно взмахнул копьем, что выбил у Бёрка из руки

меч. Тут он увидел, что по другую руку от него, совсем близко, стоит Торкель.

Гуннар стоял, слегка согнув ногу. Он взмахнул мечом и перерубил Торкелю шею, так

что голова отлетела. Коль, сын Эгиля, сказал:

— Дайте я схвачусь с Кольскеггом! Я давно говорю, что мы с ним не уступаем друг

другу в бою.

— Сейчас проверим, — говорит Кольскегг.

Коль направил в него копье. Кольскегг только что убил одного противника и был

занят, так что не успел выставить щит, и копье задело ему бедро. Кольскегг

рванулся к Колю, и так ударил мечом, что перерубил ему ногу в бедре. Он спросил:

— Ну как, попал я?

Коль сказал:

— Я поплатился за то, что не закрылся щитом.

И он какое-то время стоял на одной ноге и смотрел на обрубок другой. Тогда

Кольскегг сказал:

— Нечего смотреть. Ноги нет, это точно.

Тут Коль упал мертвым на землю.

Когда Эгиль увидел это, он бросился на Гуниара и попытался нанести удар мечом,

но Гуннар встретил его своим копьем, и удар пришелся Эгилю в живот. Затем он

поднял его на копье и бросил в реку. Тут Старкад сказал:

— Жалкий ты человек, Торир Норвежец, если можешь сидеть сложа руки, когда убит

твой хозяин и тесть Эгиль!

Норвежец в сильном гневе вскочил. Хьёрт к этому времени убил двух человек.

Норвежец бросается на него и ударяет его мечом в грудь. Хьёрт тут же падает

мертвым на землю. Гуннар видит это, бросается к норвежцу и разрубает его надвое.

Немного погодя Гуннар бросает копье в Бёрка. Оно пробивает его насквозь и

втыкается в землю. Тут Кольскегг отрубает голову Хауку, сыну Эгиля, а Гуннар

отрубает по локоть руку Оттару.

Тогда Старкад сказал:

— Бежим! Ведь это не люди!

Гуннар сказал:

— Позор вам будет, когда станете рассказывать об этом бое, если по вам не будет

видно, что вы в нем участвовали.

С этими словами Гуннар бросился на Старкада и его сына Торгейра и нанес им раны.

На этом бой кончился. Гуннар ранил многих из тех, кто бежал. Четырнадцать

человек сложили голову в бою, и Хьёрт был пятнадцатым. Гуннар на щите доставил

Хьёрта домой, и там его похоронили. Многие оплакивали его, потому что его

любили.

Старкад тоже вернулся домой. Хильдигунн стала лечить ему и Торгсйру раны и

сказала:

— Вы, верно, много дали бы за то, чтобы у вас не было этой ссоры с Гуннаром.

— Твоя правда! — ответил Старкад.

LXIV

Стейнвёр из Песчаного Оврага сказала норвежцу Торгриму, чтобы он не уезжал, а

остался вести ее хозяйство и помнил бы о смерти своего хозяина и родича. Тот

ответил:

— Мой товарищ Торир предсказал мне, что я погибну от руки Гуннара, если останусь

в Исландии. А он, наверно, знал мою судьбу, потому что предвидел свою смерть.

— Я отдам тебе в жены свою дочь Гудрун и все свое богатство.

— Не думал я, что ты предложишь такую высокую цену, — сказал он.

И они порешили на том, что он возьмет в жены Гудрун. Свадьбу сыграли летом.

Гуннар с Кольскеггом отправились на Бергторов Пригорок. Ньяль с сыновьями был на

дворе, они пошли настречу Гуниару и приветливо поздоровались с ним. Затем они

стали беседовать. Гуннар сказал:

— Я приехал сюда просить у тебя помощи и доброго совета.

Ньяль ответил:

— Ты их получишь.

— Я убил много людей и попал в очень трудное положение. Мне хотелось бы знать, —

говорит Гуннар, — что, по-твоему, надо делать.

— Многие скажут, — говорит Ньяль, — что тебя к этому вынудили. Но дай мне время

подумать.

Ньяль ушел и долго думал наедине. Вернувшись, он сказал:

— Я все обдумал, и мне кажется, что действовать надо настойчиво и решительно. У

моей родственницы Торфинны должен быть ребенок от Торгейра. Я передаю тебе право

обвинить его в прелюбодеянии. Я передаю тебе также право начать тяжбу против

Старкада, который тоже должен быть объявлен вне закона, потому что он совершил

порубку в моем лесу на Гряде Треугольной Горы. Ты начнешь оба дела. Поедешь к

месту вашего боя, выкопаешь тела, покажешь раны свидетелям и объявишь, что ни за

кого из убитых виры не полагается, потому что они собрались с целью напасть на

тебя и твоих братьев и убить вас. Но если дело будет разбираться на тинге и тебе

скажут, что ты еще до этого ударил Торгейра и поэтому не вправе предъявлять иск

ни за себя, ни за других, то я отвечу на это и скажу, что снял с тебя все

обвинения на тинге в Лощинах, так что ты теперь вправе предъявлять иск и за себя

и за других. Тогда они должны будут разобрать твой иск. Тебе также надо найти

Тюрвинга с Ягодного Мыса, и он передаст тебе право вести тяжбу против Энунда из

Великаньего Леса, который должен предъявить иск по поводу убийства своего брата

Эгиля.

Гуннар поехал сначала домой. А через несколько дней он с сыновьями Ньяля поехал

к месту, где были зарыты тела убитых. Они выкопали всех похороненных. Гуннар

объявил, что виры за них не полагается, потому что они замышляли нападение и

убийство, и уехал домой.

LXV

В ту же самую осень Вальгард Серый вернулся в Исландию и отправился домой, в

Капище. Торгейр поехал к Вальгарду и Мёрду и рассказал им о том, что Гуннар

отказывается платить виру за всех, кого он убил. Вальгард сказал, что это ему,

наверно, посоветовал Ньяль и что Ньяль насоветовал ему еще много чего. Торгейр

попросил у Вальгарда и его сына Мёрда помощи и поддержки, но они долго

отговаривались и запрашивали много денег. В конце концов порешили на том, что

Мёрд посватается к Торкатле, дочери Гицура Белого, и что Торгейр сразу же поедет

с ним и его отцом на запад, на тот берег реки.

На другой день они, двенадцать числом, выехали из дому и добрались до Мшистой

Горы. Там их встретили приветливо. Затем они попросили Гицура выдать дочь замуж

за Мёрда. Он в конце концов согласился, и они договорились, что свадьбу сыграют

через полмесяца на Мшистой Горе. Затем они поехали домой. На свадьбу они назвали

множество народу. Гостей было много, и пир был на славу. Торкатла отправилась с

Мёрдом домой и стала вести хозяйство, а Вальгард в это лето уплыл из Исландии.

Мёрд подбивал Торгейра начать дело против Гуннара. Торгейр поехал к Энунду и

предложил ему, чтобы тот начал дело об убийстве своего брата Эгиля и его

сыновей, и прибавил:

— А я начну дело об убийстве моих братьев и о ранении моем и моего отца.

Тот сказал, что готов. И вот они отправились, объявили об убийстве и назначили

девять соседей места боя.

В Конце Склона узнали обо всех этих приготовлениях. Гуннар поехал к Ньялю,

рассказал ему обо всем и спросил, что ему теперь делать.

— Тебе теперь надо, — сказал Ньяль, — назначить своих соседей места боя, а также

соседей жилья и назвать свидетелей. Назови Коля убийцей твоего брата Хьёрта,

потому что ты имеешь право назвать убийцей любого из участников нападения. Затем

ты обвинишь Коля в убийстве, хотя его и нет в живых. Потом ты назовешь своих

свидетелей и пригласишь соседей на альтинг высказаться, не были ли те

нападающими, когда был убит Хьёрт. Вызови также на суд Торгейра по делу о

прелюбодеянии и Энунда из Великаньего Леса по делу Тюрвинга.

Гуннар сделал все, как ему посоветовал Ньяль. Приготовления эти показались людям

странными. И вот дело должно было разбираться на тинге. Гуннар, Ньяль с

сыновьями и сыновья Сигфуса поехали на тинг. Еще до этого Гуннар послал человека

к своим шурьям, чтобы те приехали на тинг, взяв с собой побольше народу, и велел

сказать им, что тяжба будет трудная. Они собрали у себя на западе множество

народу. Мёрд, Рунольв из Долины, люди с Треугольной Горы и Энунд из Великаньего

Леса тоже отправились на тинг, и, приехав туда, они присоединились к Гицуру

Белому и Гейру Годи.

LXVI

Гуннар, сыновья Сигфуса и сыновья Ньялья все держались вместе и вели себя так

решительно, что тот, кто стоял у них на пути, должен был остерегаться, чтобы его

не сбили с ног. Ни о чем люди не говорили на тинге больше, чем об этой тяжбе.

Гуннар вышел навстречу своим шурьям, Олаву и другим, и они приветливо

поздоровались с ним. Они стали расспрашивать Гуннара о бое, и он им точно и

беспристрастно рассказал все, как было. Он также рассказал о том, что он

предпринял после боя. Олав сказал:

— Хорошо, что Ньяль так верно помогает тебе во всяком деле.

Гуннар сказал, что никогда не сможет полностью отблагодарить за это. Он попросил

у них помощи, и они согласились.

И вот каждая сторона предъявила свой иск, и оба иска стали разбираться. Мёрд

спросил, как может такой человек, как Гуннар, который, ударив Торгейра, лишил

себя права выступать перед судом, предъявлять иск. Ньяль говорит:

— А ты был на тинге в Лощинах осенью?

— Да, конечно, — говорит Мёрд.

— Слышал ли ты, — говорит Ньяль, — что Гуннар предлагал ему полное примирение?

— Конечно, слышал, — говорит Мёрд.

— Тогда я объявил, — говорит Ньяль, — что Гуннар получил право выступать перед

судом с любым делом.

— Это было правильно, — говорит Мёрд, — но почему же убийцей Хьёрда Гуннар

объявил Коля, тогда как убил его норвежец?

— Это было правильно, — говорит Ньяль, — потому что он назвал его убийцей при

свидетелях.

— Может быть, это и правильно, — говорит Мёрд, — но почему же Гуннар объявил,

что ни за кого из убитых не надо платить виру?

— Об этом и спрашивать нечего, — говорит Ньяль, — ведь они поехали, чтобы ранить

и убивать.

— Но Гуннар остался невредим, — говорит Мёрд. Ньяль сказал:

— Братья Гуннара Кольскегг и Хьёрт были там, и один из них был убит, а другой

ранен.

— Закон на вашей стороне, — ответил Мёрд, — как мне ни тяжело подчиниться вам.

Тут вышел Хьяльти, сын Скегги из Долины Бычьей Реки, и сказал:

— До сих пор я не вмешивался в ваш спор. Но теперь мне хотелось бы знать, что

значат, Гуннар, для тебя мои слова и моя дружба?

— Чего ты хочешь? — спросил Гуннар.

— Я хочу, — ответил Хьяльти, — чтобы достойные люди вынесли справедливое решение

по этому делу.

Гуннар ответил:

— Тогда никогда не выступай против меня, с кем бы у меня ни была тяжба.

— Обещаю, — ответил Хьяльти.

После этого он взялся за переговоры с противником Гуннара и добился того, что

все помирились и поклялись не мстить друг другу. Ранение Торгейра сняло иск о

прелюбодеянии, ранение Старкада — иск о порубке. За братьев Торгейра была

заплачена половинная вира, потому что они напали на Гуннара. Убийство Эгиля из

Песчаного Оврага сияло иск Тюрвинга. Убийство Хьёрта было приравнено к убийству

Коля и норвежца. За других была заплачет половинная вира. Среди судей были

Ньяль, Асгрим, сын Лодейного Грима, и Хьяльти, сын Скегги.

Старкад и люди из Песчаного Оврага были должны Ньялю много денег, и Ньяль отдал

эти деньги Гуннару в счет его виры им. У Гуннара было на тинге так много друзей,

что он на месте выплатил виру за все убийства и сделал много подарков знатным

людям, которые помогали ему. Дело принесло ему большую славу, и все были

согласны, что нет ему равного во всей южной четверти.

Гуннар отправился с тинга домой. И вот он живет спокойно у себя дома, а его

противники очень завидуют его славе.

LXVII

Теперь надо рассказать о Торгейре, сыне Откеля. Он стал человеком рослым и

сильным, честным и правдивым, но несколько легковерным. Самые уважаемые люди

дружили с ним, а родичи любили его.

Однажды Торгейр, сын Старкада, отправился к своему родичу Мёрду.

— Обидно мне, — сказал он, — что так кончилась моя тяжба с Гуннаром. Но я

заплатил тебе за то, чтобы ты мне помогал, пока мы оба живы. Мне хотелось, чтобы

ты придумал, что делать. Но подумай как следует! Я говорю об этом с тобой так

открыто, так как знаю, что Гуннар тебе заклятый враг, а ты — ему. Я хорошо

отблагодарю тебя, если ты постараешься.

— Всем всегда кажется, — сказал Мёрд, — что я люблю деньги. Так и на этот раз.

Трудно устроить так, чтобы ты не нарушил мир и при этом добился своего. Но я

слышал, что Кольскегг хочет вернуть себе четвертую часть земли на Перешейке,

которую отдали твоему отцу как виру за сына. Он получил право на этот иск от

своей матери, и это Гуннар посоветовал ему заплатить деньги, но землю не

отдавать. Подождем пока, что будет дальше, и объявим, что он нарушил договор с

нами. Кроме этого, он отобрал пашню у Торгейра, сына Откеля, и тем самым нарушил

договор с ним. А ты поезжай к Торгейру, сыну Откеля, и втяни его в дело.

Нападите с ним на Гуннара. Если же вам не удастся его убить, то нападите еще

раз. Вот что я тебе скажу: Ньяль предсказал ему, что если он убьет кого-нибудь

из другого поколения того же рода, и при этом он нарушит заключенный договор, то

сразу погибнет. Втяни в дело Торгейра, потому что Гуннар убил его отца. Если вы

с ним вдвоем нападете на Гуннара, то ты прикройся щитом, а Торгейр пусть смело

бросится на него, и Гуннар убьет его. Тогда окажется, что Гуннар убил человека

из другого поколения того же рода, а ты спасешься бегством. И если ему суждено

от этого погибнуть, то он нарушит договор. Итак, подождем.

После этого Торгсйр поехал домой и тайно рассказал все своему отцу. Они

порешили, что будут действовать так, чтобы никто ничего не знал.

LXVIII

Через некоторое время Торгейр, сын Старкада, отправился в Церковный Двор к

своему тезке. Они прошептались весь день. Под конец Торгейр, сын Старкада,

подарил своему тезке золоченое копье и затем уехал домой. Они очень подружились.

Осенью на тинге в Лощинах Кольсксегг предъявил иск на землю на Перешейке, а

Гуннар назвал свидетелей и предложил людям из-под Треугольной Горы деньги или

землю в других местах по законной цене. Торгейр назвал свидетелей того, что

Гуннар нарушил договор с ними. На этом тинг кончился.

Проходит год. Тезки постоянно встречаются, крепко дружат.

Как-то раз Кольскегг говорит Гуннару:

— Я слышал, что тезки очень подружились. Многие говорят, что им доверять нельзя.

Советую тебе быть поосторожнее.

— Мне не миновать смерти, — говорит Гуннар, — где бы я ни был, если мне так на

роду написано.

На том разговор кончился.

Осенью Гуннар велел работникам одну неделю работать дома, а другую — внизу, на

Островах, чтобы кончить уборку сена. Он распорядился, чтобы все уехали, и

остался один с женщинами.

Торгейр из-под Треугольной Горы отправился к своему тезке, и когда они

встретились, то начали, как обычно, разговор. Торгейр, сын Старкада, сказал:

— Мне бы хотелось, чтобы мы набрались духу и напали на Гуннара.

— При встречах с Гуннаром, — ответил Торгейр, сын Откеля, — победа доставалась

немногим. И я не хотел бы нарушать договор.

— Они нарушили договор, а не мы, — сказал Торгейр, сын Старкада. — Ведь Гуннар

отобрал у тебя пашню, а у нас с отцом — Перешеек.

И они решили напасть на Гуннара. Тут Торгейр говорит, что Гуннар через несколько

дней останется один дома, и предлагает:

— Возьми одиннадцать человек и приезжай ко мне, и со мной будет столько же.

После этого Торгейр поехал домой.

LXIX

Когда Кольскегг с работниками пробыли на Островах три дня, Торгейр, сын

Старкада, проведал про это и послал сказать своему тезке, чтобы тот встретился с

ним на Гряде Горы Треугольной. Он въехал на гряду и стал там ждать тезку.

Гуннар в это время оставался один дома. Тезки подъезжают к лесу, и вдруг их так

начинает клонить ко сну, что они не в силах ехать дальше. Они вешают щиты на

ветви, привязывают лошадей и кладут возле себя оружие.

Ньяль в эту ночь был на Торольвовой Горе. Ему не спалось, и он то выходил из

дома, то входил. Торхильд спросила Ньяля, почему ему не спится.

— Что-то чудится мне, — ответил Ньяль. — Я вижу духов-двойников многих врагов

Гуннара. Одно странно: видно, что у них недоброе на уме, но ведут они себя

неосторожно.

Немного погодя к дверям подъехал какой-то человек, спешился и вошел в дом.

Оказалось, что это пастух Торхильд и Скарпхедина. Торхильд спросила:

— Ну, нашел овец?

— Я нашел кое-что поважнее, — ответил тот.

— Что же это? — спросил Ньяль.

— Там, на горе, в лесу, я нашел двадцать четыре человека. Лошади их были

привязаны, щиты висели на ветвях, а сами они спали.

Он все так точно заметил, что мог описать все их оружие и одежду, и Ньяль узнал

каждого из них. Ньяль сказал пастуху:

— Побольше бы таких слуг! Не забуду этой твоей услуги. А сейчас я хочу тебя

послать по делу.

Тот сказал, что готов.

— Отправляйся, — сказал Ньяль, — в Конец Склона и скажи Гуннару, чтобы он ехал к

Каменистой Реке и собрал людей. А я поеду к тем, в лес, и пугну их так, что они

повернут обратно. Хорошо, что на этот раз они ничего не добьются, а потеряют

немало.

Теперь надо рассказать о Ньяле. Он подъехал к тезкам и сказал:

— Что-то вы неосторожно разлеглись. Зачем вы сюда приехали? С Гуннаром шутки

плохи. Ведь если говорить правду, то вы замыслили убийство. Но знайте, что

Гуннар уже собирает людей и скоро будет здесь. Он перебьет вас, если вы тотчас

не отправитесь восвояси.

Они не стали мешкать. Перепуганные они похватали оружие, вскочили на коней и

поскакали к Треугольной Горе.

Ньяль поехал к Гуннару и сказал:

— Не распускай народ, а я поеду и попытаюсь уладить все мирно: они сейчас,

наверное, крепко перепуганы. А за то, что они замышляли убить тебя — в этом они

все замешаны, — им придется заплатить не меньше, чем пришлось бы заплатить за

убийство одного из тезок, если бы такое случилось. Я возьму эти деньги на

сохранение и позабочусь о том, чтобы они были под рукой, когда тебе понадобятся.

Гуннар поблагодарил его за помощь.

LXX

Ньяль поехал под Треугольную Гору и сказал тезкам, что Гуннар не собирается

распускать своих людей, пока не рассчитается с ними. Они были в сильном страхе.

Они сделали различные предложения и попросили Ньяля передать эти предложения

Гуннару. Ньяль сказал, что передаст только такое предложение, за которым не

скрывается обмана. Они попросили его рассудить их и сказали, что выполнят любое

решение, которое он вынесет. Ньяль сказал, что он вынесет решение не иначе как

на тинге и в присутствии самых уважаемых людей. Они согласились на это.

Ньяль свел обе стороны вместе. Они пожали руки в знак того, что помирились и

обязуются сохранять мир. Ньяль должен был вынести решение и по своему усмотрению

назвать судей.

Немного погодя они встретились с Мёрдом, сыном Вальгарда. Мёрд очень корил их за

то, что они поручили Ньялю рассудить их, поскольку он большой друг Гуннара, и

сказал, что это им дорого обойдется.

Вот люди, как обычно, поехали на альтинг. Обе стороны тоже были на тинге. Ньяль

попросил внимания и спросил всех самых уважаемыех людей, которые были на тинге,

чего, по их мнению, может требовать Гуннар за то, что его замышляли убить. Они

ответили, что такой человек, как Гуннар, вправе требовать очень многого. Ньяль

спросил, кто должен быть ответчиком; все, кто хотел напасть на Гуннара, или

только их главари. Они ответили, что главари в первую очередь, но и другие тоже.

— Немало найдется людей, — сказал Мёрд, — которые скажут, что все это произошло

по вине Гуннара, потому что он первым нарушил мир с обоими Торгейрами.

— Это не называется нарушить мир, — ответил Ньяль, — когда один человек

пользуется законом против другого. Ведь закон хранит страну, а беззаконие губит.

И Ньяль сказал, что Гуннар предлагал в обмен на Перешеек землю или деньги. Тогда

оба Торгейра увидели, что Мёрд их обманул. Они очень бранили его и сказали, что

из-за него им приходится платить виру. Ньяль назвал двенадцать судей. Каждый из

тех, кто ездил с Торгейрами, должен был заплатить по сотне серебра, а сами тезки

— по две сотни. Ньяль взял эти деньги себе на хранение, а обе стороны поклялись

соблюдать мир. Ньяль подсказывал им слова клятвы.

Потом Гуннар поехал с тинга на запад, в Долины, в Стадный Холм. Олав Павлин

принял его хорошо. Гуннар пробыл у него полмесяца. Он много ездил по Долинам и

повсюду был желанным гостем. На прощанье Олав сказал:

— Я хочу подарить тебе три вещи: золотое запястье и плащ, которыми владел король

ирландцев Мюркьяртан(8), и большого пса, которого мне подарили в Ирландии. Он

помощник не хуже крепкого мужчины. Кроме того, у него человечий ум: если он

знает, что человек твой недруг, он будет лаять на него, но он никогда не будет

лаять на твоего друга. Он видит в каждом человеке, желает ли он тебе добра или

зла. Ради тебя он не пожалеет и своей жизни. Этого пса зовут Черный.

Затем он сказал псу:

— Теперь твой хозяин — Гуннар, служи ему верой и правдой.

Пес тотчас подошел к Гуннару и улегся у его ног. Олав сказал Гуннару, чтобы он

был осторожен, потому что у него много завистников.

— Ведь тебя считают самым знаменитым человеком во всей стране, — сказал он.

Гуннар поблагодарил его за подарки и добрый совет и поехал домой.

Гуннар пробыл некоторое время дома, и все было спокойно.

LXXI

Немного погодя оба Торгейра встретились с Мёрдом. Они были недовольны им. Они

считали, что потеряли из-за Мёрда много денег и ничего не получили взамен. Они

сказали ему, чтобы он придумал, как по-новому навредить Гуннару. Мёрд согласился

и сказал:

— Вот мой совет: пусть Торгейр, сын Откеля, соблазнит Ормхильд, родственницу

Гуннара. Гуннар ожесточится против тебя. А я тогда распущу слух, что Гуннар не

собирается оставить это так. А немного погодя вы нападете на Гуннара, но не у

него дома. Нельзя пытаться напасть на него дома, пока жив его пес.

Они порешили между собой, что так и сделают. Проходит лето. Торгейр зачастил к

Ормхильд. Гуннару это очень не нравилось, и он ожесточился против Торгейра. Так

продолжалось всю зиму. Наступает лето, и их тайные встречи становятся еще чаще.

Торгейр, сын Откеля, часто встречается также с Торгейром из-под Треугольной Горы

и Мёрдом, и они договариваются напасть на Гуннара, когда тот поедет на Острова

посмотреть, как работают его люди.

Однажды Мёрд узнал, что Гуннар уехал на Острова, и послал человека под

Треугольную Гору сказать Торгейру, что сейчас самый удобный случай напасть на

Гуннара. Те, не медля, выехали, двенадцать числом, и когда они приехали в

Церковный Двор, то их там ждало других двенадцать человек. Они решили спуститься

к Кривой Реке и там ждать Гуннара в засаде.

LXXII

Когда Гуннар отправился с Островов домой, Кольскегг поехал с ним. У Гуннара был

с собой лук со стрелами и копье. У Кольскегга был короткий меч и все остальное

оружие.

И вот случилось, что, когда Гуннар с братом подъезжали к Кривой Реке, на его

копье выступила кровь. Кольскегг спросил, что это означает. Гуннар ответил, что

в других странах это называют кровавым дождем, и прибавил:

— Эльвир говорил мне, что это бывает перед жестокими боями.

Они продолжали путь, пока не увидели, что на берегу реки сидят люди, а

неподалеку от них привязаны кони. Гуннар сказал:

— Это засада.

Кольскегг ответил:

— Им уже давно нельзя было верить. Что же нам теперь делать?

— Проскачем мимо них к броду, — ответил Гуннар, — и там приготовимся к защите.

Те, кто был на берегу, заметили их и тотчас же пустились к ним. Гуннар натянул

лук, высыпал перед собой стрелы и, как только те подошли к нему на выстрел, стал

стрелять. Он многих ранил своими стрелами, а кое-кого и убил.

Тогда Торгейр, сын Откеля, сказал:

— Так не годится! Вперед, на него!

Они бросились на Гуннара. Впереди шел Энунд Красивый, родич Торгейра. Гуннар

ударил его копьем, расколол щит надвое и пронзил Энунда насквозь. Эгмунд Чуб

забежал сзади Гуннара, но Кольскегг увидел это, отрубил ему обе ноги и бросил

его в реку, так что тот сразу же утонул. Разгорелся жестокий бой. Гуннар одной

рукой рубил, а другой колол, Кольскегг уложил немало врагов и многих ранил.

Торгейр, сын Старкада, сказал своему тезке:

— Как-то не видно, что тебе надо отомстить за отца.

Тот ответил:

— Ты прав, я немного успел. Однако ты и от меня отстаешь, так что не смей меня

подзуживать.

И в сильном гневе он бросился на Гуннара и пробил ему копьем щит и руку. Гуннар

с такой силой рванул щит, что копье переломилось у наконечника. Гуннар увидел

близко от себя другого человека и нанес ему смертельный удар. После этого он

схватил свое копье двумя руками. Тут к нему подбегает с занесенным мечом

Торгейр, сын Откеля. В сильном гневе Гуннар быстро оборачивается к нему и

пронзает его копьем, поднимает в воздух и швыряет в реку. Тело течением отнесло

вниз к броду и выбросило на камень. С тех пор этот брод зовется Бродом Торгейра.

Тогда Торгейр, сын Старкада, сказал:

— Бежим! Теперь уж нам победы не видать.

И они все пустились бежать.

— Бежим следом за ними, — сказал Кольскегг. — Бери лук и стрелы, ты еще можешь

приблизиться на выстрел к Торгейру, сыну Старкада.

Гуннар ответил:

— Если мы заплатим виру только за тех, кто остался здесь лежать, то и тогда в

наших кошельках ничего не останется.

— Денег у тебя хватит, — сказал Кольскегг, — а Торгейр не успокоится, пока не

убьет тебя.

— Много таких Торгейров должно стоять на моем пути, чтобы я испугался, — ответил

Гуннар.

После этого они поехали домой и рассказали о том, что случилось. Халльгерд

обрадовалась вестям и очень хвалила Гуннара и Кольскегга. А Раннвейг сказала:

— Может быть, вы и совершили подвиг, но у меня предчувствие, что это не к добру.

LXXIII

Весть разнеслась по всей округе, и многих опечалила смерть Торгейра. Гицур Белый

и его люди отправились на место боя, объявили об убийстве и вызвали соседей на

тинг. Затем они уехали на запад, к себе домой.

Ньяль и Гуннар встретились и говорили о бое.

Ньяль сказал Гуннару:

— Будь осторожен: ты убил человека из другого поколения того же рода. Помни, что

если ты теперь нарушишь договор, который заключишь, то погибнешь.

— Я не собираюсь его нарушать, — ответил Гуннар. — Но мне понадобится на тинге

твоя помощь.

Ньяль ответил:

— Я буду верен тебе до конца своих дней.

Гуннар отправился домой. Подошло время тинга, и обе стороны собрали множество

народу. На тинге все без конца гадали, чем кончится эта тяжба.

Гицур и Гейр Годи стали решать, кому из них предъявить иск об убийстве Торгейра.

Кончилось тем, что Гицур взял это на себя. Он предъявил иск со Скалы Закона и

сказал так:

— Я обвиняю Гуннара, сына Хамунда, в том, что он незаконно первым напал на

Торгейра, сына Откеля, и нанес ему глубокую рану, от которой Торгейр умер. Я

утверждаю, что за это он должен быть объявлен вне закона и никто не должен

давать ему пищу, указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь. Из его

имущества половина причитается мне, а другая половина — тем людям из четверти,

которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я объявляю об этом суду

четверти, в котором по закону должен разбираться этот иск. Я объявляю об этом во

всеуслышание со Скалы Закона. Я объявляю, что Гуннар, сын Хамунда, должен быть

судим и объявлен вне закона.

Во второй раз Гицур назвал своих свидетелей и обвинил Гуннара, сына Хамуида, в

том, что он нанес Торгейру, сына Откеля, глубокую рану, от которой тот умер, на

месте, где Гуннар перед этим незаконно напал первым на Торгейра. Затем он

объявил все, как в первый раз. Потом он спросил, к какому тингу относится Гуннар

и из каких он мест.

После этого люди пошли от Скалы Закона, и все нашли, что он говорил хорошо.

Гуннар держался спокойно и говорил мало.

И вот подошло время, когда суды должны были разбирать дела. Гуннар стоял к

северу от суда людей из Долины Кривой Реки, Гицур — к югу. Гицур назвал

свидетелей и предложил Гуннару выслушать его присягу, изложение дела и все

доказательства, которые он собирался привести. После этого он принес присягу.

Затем он изложил свое дело суду. Потом он предложил свидетелям подтвердить, что

он предъявил свой иск на тинге. Затем он предложил соседям занять свои места, а

противникам — отвести лишних соседей.

LXXIV

Тогда Ньяль сказал:

— Довольно! Нельзя больше сидеть сложа руки. Пойдем туда, где сидят соседи.

Они пошли к ним и отвели четырех из них. Оставшимся пяти они предложили сказать,

не выехали ли оба Торгейра со своими людьми со злым умыслом против Гуннара. Те,

не колеблясь, ответили, что так оно и было. Тогда Ньяль сказал, что это законный

отвод иска и что он выступит на суде с этим отводом, если противники не

согласятся на примирение. Многие знатные люди поддержали это предложение и

порешили на том, что дело рассудят двенадцать человек. Обе стороны дали друг

другу руки в знак примирения. После этого было решено, какая вира должна быть

заплачена, и она должна была быть заплачена тут же, на тинге, а Гуннар и

Кольскегг должны были оставить Исландию на три года. Но если Гуннар не уедет из

страны, то родичи убитого имеют право его убить, если смогут это сделать. Гуннар

не подал виду, что недоволен решением.

Гуннар спросил Ньяля о деньгах, которые давал ему на хранение. Ньяль отдавал их

в рост и вернул все сполна. Денег как раз хватило на все, что Гуннар должен был

заплатить.

Вот люди стали разъезжаться по домам. Гуннар и Ньяль поехали с тинга вместе.

Ньяль сказал Гуннару:

— Прошу тебя, друг, не нарушай этого договора. Помни, о чем мы условились.

Первая твоя поездка в чужие страны принесла тебе большую славу, а эта принесет

еще большую. Ты вернешься с большим почетом и доживешь до глубокой старости, и

никто здесь не посмеет тягаться с тобой. Но если ты не уедешь из Исландии и

нарушишь договор, то тебя здесь убьют, а хуже этого ничего для твоих друзей не

может быть.

Гуннар ответил, что не собирается нарушать договор. Он поехал домой и рассказал

о решении суда. Раннвейг сказала, что ему надо уехать из Исландии, и пусть тем

временем его враги грызутся с кем-нибудь другим.

LXXV

Траин, сын Сигфуса, объявил своей жене, что летом собирается уехать из Исландии.

Она ответила, что это хорошо. Он договорился с Хёгни Белым, что тот перевезет

его. Гуннар и Кольскегг договорились с Арнфинном из Вика.

Сыновья Ньяля, Грим и Хельги, попросились у отца за море. Ньяль сказал:

— Трудной будет для вас эта поездка, и неизвестно, останетесь ли вы в живых.

Правда, вы прославитесь и отличитесь. Но очень может быть, что, уже когда вы

вернетесь, будут у вас беды.

Они все же просили его отпустить их, и наконец он сказал, что, если они хотят,

то могут ехать. Они договорились с Бардом Черным и Олавом, сыном Кетиля из

Эльды, что те перевезут их.

Пошла молва, что лучшие люди покидают округу.

К этому времени подросли сыновья Гуннара — Хёгни и Грани. Они были непохожи друг

на друга. Грани был во многом в мать, а Хёгни был доброго нрава.

Гупиар велел перевезти к кораблю товары свои и брата. Когда весь груз Гуннара

был на корабле, а сам корабль почти совсем снаряжен, Гуннар отправился на

Бергторов Пригорок и на другие дворы проведать знакомых и поблагодарить всех,

кто ему помогал.

На другой день он собрался ехать на корабль и сказал всем домочадцам, что

уезжает навсегда. Все опечалились, но подумали, что он еще вернется. Собравшись

в путь, Гуннар обнял каждого на прощанье. Все вышли проводить его. Он воткнул

копье в землю, вскочил в седло и уехал с Кольскегтом.

Вот они подъезжают к Лесной Реке. Тут конь Гуннара споткнулся, и он соскочил с

коня. Взгляд его упал на склон горы и на его двор на этом склоне, и он сказал:

— Красив этот склон! Таким красивым я его еще никогда не видел: желтые поля и

скошенные луга. Я вернусь домой и никуда не поеду.

— Не доставляй такой радости врагам, — говорит Кольскегг. — Не нарушай договора.

Да никому и в голову не придет, что ты можешь его нарушить. И ты ведь знаешь,

что иначе все случится так, как предсказал Ньяль.

— Я не поеду, — говорит Гуннар, — и мне бы не хотелось, чтобы ты уезжал.

— Нет, — говорит Кольскегг. — Я не отступлюсь от своего слова и сделаю то, чего

от меня ждут. Ничто другое не может разлучить меня с тобой. Скажи родичам и

матери, что я не собираюсь больше возвращаться в Исландию, потому что я узнаю о

твоей смерти, брат, и тогда уже ничто не побудит меня возвратиться.

Они распрощались. Гуннар вернулся домой, в Конец Склона, а Кольскегг поехал к

кораблю и уплыл из Исландии,

Халльгерд обрадовалась, когда Гуннар вернулся домой, мать же его ничего не

сказала.

Эту осень и зиму Гуннар провел дома. При нем было немного людей. Олав Павлин

пригласил к себе в гости Гуннара и Халльгерд и предложил оставить дом на мать и

Хёгни. Гуннар сначала согласился, но потом ему расхотелось ехать.

А на следующее лето на альтинге Гицур и Гсйр объявили Гуннара вне закона. Прежде

чем тинг окончился, Гицур созвал в Ущелье Сходок всех врагов Гуннара — Старкада

из-под Треугольной Горы и его сына Торгейра, Мёрда и Вальгарда Серого, Гейра

Годи и Хьяльти, сына Скегги, Торбранда и Асбранда, сыновей Торлейка, Эйлива и

его сына Энунда, Энунда из Великаньего Леса, Торгрима из Песчаного Оврага.

Гицур сказал:

— Я предлагаю этим летом напасть на Гуннара и убить его.

Хьяльти сказал:

— Я обещал Гуннару здесь, на тинге, когда он послушался моих уговоров, что не

нападу на него. Так тому и быть.

После этих слов Хьяльти ушел, а те, что остались, решили напасть на Гуннара,

подали друг другу руки в знак уговора и постановили взять виру с того, кто

уговор нарушит. Мёрд должен был выведать, когда лучше всего напасть на Гуннара.

Всего их было четыре десятка человек. Они считали, что им будет легко справиться

с Гуннаром, раз уехали Кольскегг, Траин и многие друзья Гуниара.

Люди стали разъезжаться с тинга по домам. Ньяль отправился к Гуннару и рассказал

ему, что он объявлен вне закона и что его замышляют убить.

— Спасибо, — сказал Гуннар, — что предостерегаешь меня.

— Я бы хотел, — сказал Нъяль, — чтобы к тебе переехали мои сыновья Скарпхедин и

Хёскульд. Они не пожалеют жизни ради тебя.

— Я не хочу, — ответил Гуннар, — чтобы из-за меня убили твоих сыновей. Ты вправе

ждать от меня лучшего.

— Все равно, — сказал Ньяль. — Ведь, когда ты погибнешь, мстить за тебя придется

моим сыновьям.

— Очень может быть, — ответил Гуннар, — но я бы не хотел, чтобы и эта вина

лежала на мне. Мне бы хотелось лишь попросить вас позаботиться о моем сыне

Хёгни, а о Грани я ничего не скажу, потому что он редко делает то, что мне по

нраву.

Ньяль обещал выполнить его просьбу и поехал домой. Рассказывают, что Гуннар

ездил на все сходки и тинги, и враги ни разу не осмелились поднять на него руку.

Некоторое время он вел себя так, словно не был объявлен вне закона.

LXXVI

Осенью Мёрд, сын Вальгарда, передал через гонца, что все люди Гуннара будут

убирать сено внизу, на Островах, и Гуннар будет дома один. Узнав об этом Гицур

Белый и Гейр Годи, поехали через реку и пески на восток, в Капище. Они послали

человека под Треугольную Гору, к Старкаду. Все, кто должен был напасть на

Гуннара, собрались там и стали решать, что им делать. Мёрд сказал, что они не

смогут захватить Гуннара врасплох, если не возьмут с собой из соседнего двора

бонда по имени Торкель и не заставят его войти к Гуннару во двор и увести пса

Черного.

Затем они отправились на восток, в Конец Склона, и послали за Торкелем. Схватили

его и сказали, что либо убьют его, либо он уведет пса. Он предпочел остаться в

живых и поехал с ними.

В Конце Склона от ограды к постройкам вела дорога, обнесенная валами. Там они

остановились, и Торкель пошел к дому. Пес лежал на крыше, и Торкель заманил его

с собой в овраг. Тут пес увидел людей, бросился на Торкеля и вцепился ему в

бедро. Эпунд из Великаньего Леса ударил пса секирой по голове и рассек ему

череп. Пес громко залаял и свалился мертвым. Им показалось, что они никогда не

слышали такого лая.

LXXVII

Гуннар проснулся в доме и сказал:

— Жестоко обошлись с тобой, друг Черный! Но кто знает, может быть, и я скоро

отправлюсь за тобой.

Дом у Гуннара был весь деревянный, с дощатой крышей, а в ней были окошки,

которые закрывались ставнями. Гуннар спал в каморке, вместе с Халльгерд и своей

матерью.

Подходя, они еще не знали, дома ли Гуннар. Порешили, чтобы сначала кто-нибудь

подкрался и разведал, и уселись на землю. Норвежец Торгрим поднялся на крышу.

Гуннар увидел в окошке его красную одежду и нанес ему удар копьем. Торгрим

покачнулся, выпустил из рук щит и свалился с крыши. Он подошел к Гицуру и его

людям, сидевшим на земле. Гицур посмотрел на него и спросил:

— Ну что, дома Гуннар?

Торгрим ответил:

— Сами узнаете. Вот копье его точно дома.

И замертво упал на землю.

Они бросились к дому. Гуннар стал стрелять в них из лука и так хорошо защищался,

что они ничего не могли поделать. Тогда несколько человек вскочили на крышу,

чтобы оттуда напасть на Гуннара. Но и там их настигали его стрелы, так что они

ничего не могли поделать. Так продолжалось некоторое время.

Они отдохнули снова и бросились в бой. Гуннар опять стал стрелять в них, и они

опять ничего не могли поделать и отступили во второй раз. Тогда Гицур Белый

сказал:

— Смелее вперед! Иначе ничего не выйдет.

В третий раз они бросились в бой и долго старались подобраться к Гуннару, но им

снова пришлось отступить. Гуннар сказал:

— Снаружи, па краю крыши, лежит стрела: это их стрела, и я пущу ее в них. Им

будет зазорно, если я их раню их же оружием.

Раннвейг сказала:

— Не делай этого, не подзадоривай их. Ведь они уже отступили.

Но Гуннар схватил стрелу и выпустил ее в них. Стрела попала в Эйлива, сына

Энунда, и нанесла ему тяжелую рану. Он стоял поодаль от других, и они не

заметили, что он ранен.

— Там показалась рука с золотым запястьем и взяла стрелу, что лежала на крыше, —

сказал Гицур. — Не стал бы он искать стрел снаружи, если бы у него их хватало.

Нападем на него еще раз.

Мёрд сказал:

— Давайте подожжем дом!

— Ни за что! — сказал Гицур. — Даже под страхом смерти! Ты мог бы подать нам

совет получше, ведь ты слывешь таким хитрецом.

На земле лежали веревки, которыми обычно скрепляли постройки. Мёрд сказал:

— Давайте возьмем эти веревки, привяжем их к концам конька крыши, другие концы

привяжем к камням, станем закручивать веревки палками, и свернем крышу.

Они взяли веревки и проделали все, как предложил Мёрд. Гуннар и опомниться не

успел, как они свернули крышу с дома. Тогда он принялся стрелять из лука, и они

никак не могли подобраться к нему. Мёрд снова предложил поджечь дом. Гицур

сказал:

— Зачем ты предлагаешь то, что всем нам претит? Мы никогда на это не пойдем.

В это время Торбранд, сын Торлейка, вскакивает на крышу и перерубает Гуннару

тетиву. Гуннар хватает обеими руками копье, бросается к Торбранду, пронзает его

и сбрасывает на землю. Тут подбегает брат Торбранда Асбранд. Гуннар наносит ему

удар копьем, но тот выставляет щит. Копье пробивает щит насквозь и вонзается в

руку. Гуннар поворачивает копье с такой силой, что щит раскалывается, у Асбранда

ломается кость руки и он падает со стены. До этого Гуннар ранил восьмерых

человек и убил двоих.

Сам Гуннар был дважды ранен, но все говорили, что он не думал ни о ранах, ни о

смерти.

Он сказал Халльгерд:

— Дай мне две пряди из своих волос и сплетите с матерью из них тетиву.

— А это тебе очень нужно? — говорит она.

— Иначе я погиб, — говорит он, — потому что им не одолеть меня, пока я могу

стрелять из лука.

— Тогда я припомню тебе твою пощечину, — говорит она. — Мне все равно, сколько

ты еще продержишься.

— Всякий по-своему хочет прославиться, — говорит Гуннар. — Больше я тебя просить

не буду.

А Раннвейг сказала:

— Подло ты поступаешь, и не скоро забудется твой позорный поступок.

Гуннар защищался отважно и доблестно и нанес еще восьмерым такие тяжкие раны,

что многие от них едва не умерли. Он защищался, пока не свалился от усталости.

Они нанесли ему много тяжелых ран, по он все же вырвался у них из рук и снова

долго защищался. В конце концов они убили его.

О его гибели Торкель Скальд Людей с Гаутельва сложил такую вису:

Ведомо нам, как в доме

Недругов Гуннар встретил,

Копьем отражая натиск

Кормчих коня морского.

В буре огней Одина

Шестнадцать ратников ранил

И двух убил наповал

Славный дробитель гривен.

Гицур сказал:

— Большого быка мы свалили. Нелегко нам пришлось, и, пока люди живут в нашей

стране, они не забудут, как защищался Гуннар.

Он пошел к Раннвейг и спросил:

— Разрешишь нам похоронить двоих убитых из наших на твоей земле?

— Охотно дам землю двоим, а еще охотнее всем вам, — ответила она.

— Тебе можно простить эти слова, — сказал он, — потому что велика твоя потеря.

И он велел, чтобы никто ничего не грабил и не разрушал. Затем они уехали.

Тут Торгейр, сын Старкада, сказал:

— Нам нельзя оставаться в своих домах из-за сыновей Сигфуса, разве что ты,

Гицур, или ты, Гейр, побудете некоторое время здесь, на юге.

И они бросили жребий, кому из них оставаться, и жребий выпал Гейру. Потом он

отправился на Мысок и стал там жить. У него был сын по имени Хроальд. Он прижил

его вне брака. Мать Хроальда звали Бьяртей, она была сестрой Торвальда Хворого,

которого убили у Конского Ручья на Гримовом Мысу. Хроальд хвалился тем, что

нанес Гуннару смертельную рану. Теперь Хроальд стал жить с отцом. Торгейр, сын

Старкада, хвастался другой раной, которую он нанес Гуннару.

Гицур оставался дома, на Мшистой Горе. Повсюду люди осуждали убийство Гуннара, и

многие оплакивали его смерть.

LXXVIII

Ньяль был очень опечален смертью Гуннара, в печали были и сыновья Сигфуса. Они

спросили Ньяля, можно ли предъявить иск по поводу убийства Гуннара или вообще

начать тяжбу. Он ответил, что нельзя, раз Гуннар был объявлен вне закона, и что

лучше унизить врагов, убив нескольких из них в отместку за Гуннара.

Насыпали курган, и в нем похоронили Гуннара сидя. Раннвейг не захотела, чтобы

копье Гуннара положили в курган. Она сказала, что пусть лишь тот возьмет его в

руки, кто захочет отомстить за Гунинара. К копью Гуннара поэтому никто не

притронулся. Раннвейг была так зла на Халльгерд, что едва сдерживалась, чтобы не

убить ее. Она говорила, что сын погиб из-за нее. Тогда Халльгерд переселилась на

Каменную Реку со своим сыном Грани. Они поделили имущество: Хёгни получил землю

в Конце Склона и все хозяйство там, а Грани получил земли, которые сдавались

внаем.

Как-то раз случилось в Конце Склона, что пастух и работница гнали скот мимо

Гуннарова кургана, и им почудилось, будто Гуннар веселится и поет в кургане. Они

пошли домой и рассказали об этом матери Гуннара Раннвейг, а она велела передать

это Ньялю. Они отправились на Бергторов Пригорок и рассказали о случившемся

Ньялю. Он попросил их повторить рассказ три раза. После этого он долго

вполголоса разговаривал со Скарпхедином. Тот взял свою секиру и отправился в

Конец Склона. Хёгни и Раннвейг приняли его очень хорошо и очень обрадовались

ему. Раннвейг попросила его погостить у них подольше, и он согласился. Он и

Хёгни всегда были вместе. Хёгни был человек отважный и во всем искусный, но

недоверчивый, и поэтому они не решились рассказать ему о том, что случилось.

Однажды Скарпхедин и Хёгни были на южной стороне Гуннарова кургана. Ярко светила

луна, но иногда набегало облако. Им показалось, что курган раскрылся и что

Гуннар повернулся в нем и смотрит на луну. Им почудилось, будто в кургане горят

четыре огня, и в нем очень светло, и будто Гуннар весел, и лицо у него

радостное. Он сказал вису, притом так громко, что его было бы слышно, даже если

бы они стояли дальше:

Молвил отец Хёгни,

Посох богини павших(9),

Тот, чье сердце не знало

Страха на поле брани:

Вовек шлемоносный воин

В вихре дротов не дрогнет,

Скорее умрет, чем отступит,

Скорее умрет, чем отступит.

После этого курган закрылся.

— Ты бы поверил, если бы рассказали тебе такое? — спросил Скарпхедин.

— Поверил бы, — говорит тот, — если бы мне это рассказал Ньяль, потому что я

слышал, что он никогда не говорит неправды.

— Неспроста, — говорит Скарпхедин, — Гуннар сам явился нам и сказал, что скорее

бы умер, чем уступил врагам. Это он дает нам совет.

— Мне ничего не сделать, — говорит Хёгни, — без твоей помощи.

— Я не забыл, — говорит Скарпхедин, — как поступил Гуннар после убийства вашего

родича Сигмунда. Сделаю все, что в моих силах. Ведь мой отец обещал Гуннару, что

мы поможем тебе или его матери.

После этого они пошли домой, в Конец Склона.

LXXIX

— Поедем сегодня же ночью, — говорит Скарпхедин, — потому что если они узнают,

что я здесь, то станут осторожнее.

— Пусть будет по-твоему, — говорит Хеши.

Когда все улеглись спать, они взяли оружие. Хёгни снял копье Гуннара, и оно

громко зазвенело. Раннвейг, вне себя от гнева, вскочила и сказала:

— Кто берет копье Гуннара? Ведь я запретила трогать его?

— Я хочу, — говорит Хёгни, — отдать его отцу, пусть оно будет с ним в Вальгалле

и пусть он там сражается им.

— До этого ты еще сам сразишься им и отомстишь за отца, потому что оно

предвещает смерть — одного или нескольких.

Хёгни вышел во двор и передал Скарпхедину разговор с бабушкой. Затем они

направились на Мысок. Два ворона всю дорогу летели за ними(10).

Ночью они добрались до Мыска и погнали скот к домам. Тогда из дома выскочили

Хроальд и Тьёрви и стали отгонять скот обратно. Оба были при оружии. Скарпхедин

вскочил и сказал:

— Нечего осматриваться, ты не ошибаешься!

И Скарпхедин нанес Тьёрви смертельный удар. У Хроальда в руке было копье. Хёгни

бросился на него. Хроальд хотел ударить Хёгни копьем, но тот перерубил древко и

пронзил его копьем Гуннара. Они оставили убитых и отправились под Треугольную

Гору.

Скарпхедин подбежал к дому и стал вырывать траву. Те, кто были внутри, подумали,

что это скот. Старкад и Торгейр схватили оружие и одежду и выбежали во двор. Но

когда Старкад увидел Скарпхедина, он испугался и хотел повернуть обратно.

Скарпхедин зарубил его у ограды, а Хёгни подбежал к Торгейру и убил его копьем

Гуннара.

Оттуда они направились в Капище. Мёрд был на лугу перед домом. Он стал просить

пощады и предложил помириться. Скарпхедин рассказал Мёрду об убийстве тех

четверых и прибавил:

— А ты либо отправишься той же дорогой, либо предоставишь Хёгни самому рассудить

вас, если только он согласится.

Хёгни ответил, что не собирается мириться с убийцей своего отца, но в конце

концов вес же согласился сам решить дело.

LXXX

Ньяль немало помог тому, что родичи Старкада и Торгейра согласились на

примирение. Был созван тинг и выбраны судьи. Было сосчитано все, даже нападение

на Гуннара, хотя он и был вне закона. Мёрд заплатил сполна всю разницу(11),

потому что решение по его делу вынесли только после того, как решили дело

Скарпхедииа и Хёгни. Тогда состоялось полное примирение.

На тинге было много разговоров о тяжбе Гейра Годи и Хёгни. Она кончилась тем,

что они помирились и с тех пор жили в мире. Гейр Годи до самой смерти прожил на

Склоне, и больше о нем в этой саге рассказываться не будет. Ньяль сосватал Хёгни

Альвхсид, дочь Ветрлиди Скальда, и тот женился на ней. Их сыном был Ари, который

уплыл на Шетландские острова и там женился. Его потомком был Эйнар Шетландец,

очень доблестный человек. Хёгни и Ньяль оставались друзьями, но о Хёгни больше

не будет рассказываться в этой саге.

LXXXI

Теперь надо рассказать о Кольскегге. Он приплыл в Норвегию и пробыл зиму в Вике,

а на следующее лето поехал в Данию и стал служить конунгу Свейну Вилобородому.

Он был у него в большой чести.

Однажды ночью ему приснилось, будто к нему пришел какой-то человек, весь в

сиянии, разбудил его и сказал:

— Встань и иди со мной!

— Что тебе от меня нужно? — спросил Кольскегт.

— Я найду тебе жену, и ты будешь моим рыцарем.

И будто он согласился. Тут он проснулся.

Он пошел к одному мудрому человеку и рассказал ему свой сон. Тот растолковал

этот сон так, что он отправится в южные страны и станет рыцарем господним.

Кольскегг крестился в Дании, но там ему пришлось не по душе, и он отправился на

восток, в Гардарики, и пробыл там зиму. Оттуда он поехал в Миклагард и вступил

там в варяжскую дружину. Последнее, что о нем слышали, было, что он там женился,

был предводителем варяжской дружины и оставался там до самой смерти. Больше о

нем в этой саге рассказываться не будет.

LXXXII

Теперь надо рассказать о том, что Траин, сын Сигфуса, приехал в Норвегию. Они

пристали к берегу у Халогаланда, а оттуда поплыли на юг, в Трандхейм, в Хладир.

Как только ярл Хакон услышал про это, он послал к ним людей, чтобы те разузнали,

кто они такие. Они вернулись и рассказали ему. Тогда ярл послал за Траином,

сыном Сигфуса, и тот явился к нему. Ярл спросил, какого он рода. Траин ответил,

что он близкий родич Гуннара с Конца Склона. Ярл сказал:

— Тем лучше для тебя, потому что я видал много исландцев, но не видал равных

ему.

Траин сказал:

— Государь, разрешите мне остаться у вас на зиму.

Ярл разрешил. Траин пробыл у него зиму и был в большой чести.

Жил человек по имени Коль. Он был викинг. Он был сыном Асмунда Ясеневый Бок из

Смалапда. Его становище было на реке Гаутельве. У него было пять кораблей и

большая дружина. С Гаутельвы он поплыл в Норвегию, высадился на берег в

Вестфольде и напал на Халльварда Соти. Они нашли Халльварда на чердаке. Он там

храбро защищался, пока они не подожгли дом. Тогда он сдался, но они убили его и,

захватив большую добычу, отправились в Льодхус. Ярл Хакон услышал об этом и

велел объявить Коля вне закона по всей стране и положил награду за его голову.

Однажды ярл сказал так:

— Плохо, что нет здесь Гуннара с Конца Склона. Он бы убил моего врага, которого

я объявил вне закона. А теперь исландцы убьют Гуннара. Жаль, что он не приехал к

нам.

Траин, сын Сигфуса, ответил:

— Я не Гуннар, однако же я его родич, и готов отправиться в поход на твоего

врага.

Ярл сказал:

— Охотно принимаю твое предложение и хорошо снаряжу тебя в поход.

Тогда Эйрик, сын ярла, сказал:

— Ты много наобещал, но неизвестно, удастся ли тебе все исполнить. Поход будет

очень трудным, потому что викинг этот свиреп и справиться с ним нелегко. Тебе

придется тщательно выбрать людей и корабли для этого похода.

Траин сказал:

— Я отправляюсь в поход, каким бы он ни был трудным.

Ярл дал ему пять кораблей с гребцами. С ним поплыли Гуннар, сын Ламби, и Ламби,

сын Сигурда. Гуннар был племянником Траина и жил у него смолоду. Они очень

любили друг друга. Сын ярла Эйрик пошел с ними. Он проверил оружие и людей и

отдал распоряжения, какие ему показались нужными. Затем, когда они снарядились,

Эйрик дал им провожатого.

Они поплыли на юг вдоль берега, и где бы ни приставали, получали, по

распоряжению ярла, все, что им было нужно. Они поплыли на восток, в Льодхус. Тут

они узнали, что Коль уплыл на восток, в Данию. Они тоже поплыли туда. Когда они

приехали на юг, в Хельсингьяборг, им встретилась лодка с людьми. Эти люди

сказали, что Коль неподалеку и пробудет там еще некоторое время. Погода в тот

день стояла хорошая.

Тут Коль увидел подплывающие корабли и сказал, что в эту ночь ему снился ярл

Хакон и что это, наверное, его люди, и велел своим воинам взяться за оружие. Они

приготовились к защите, и битва началась.

Они бились долго, но никто не мог победить. Тогда Коль вскочил на корабль

Траина, мечом расчистил себе путь и убил много людей. На нем был золоченый шлем.

Тут Траин увидел, что так не годится. Он стал подбадривать своих людей, а сам

бросился вперед и схватился с Колем. Коль ударил мечом в щит Траина, так что щит

раскололся. Но тут в руку Коля попал камень, и меч выпал у него из рук. Тогда

Траин ударил Коля мечом и отрубил ему ногу. После этого они убили Коля. Траин

отрубил ему голову и выбросил тело за борт, а голову сохранил.

Они взяли там богатую добычу, и поплыли в Трандхейм, и явились к ярлу. Ярл

принял Траина хорошо. Тот показал ему голову Коля, и ярл поблагодарил его за

подвиг. Тогда Эйрик сказал, что его надо наградить не только словами. Ярл

ответил, что это верно, и попросил Траина пройти с ним. Они пошли туда, где для

ярла строили корабли. По распоряжению ярла там был построен корабль, непохожий

на обычные боевые корабли. Он был богато украшен, и на носу у него была голова

коршуна.

Ярл сказал:

— Ты любишь красивые и богатые вещи, Траин. Да и родич твой Гуннар любил их. Так

вот, я хочу подарить тебе этот корабль. Он называется «Коршун». Пусть этот

подарок будет знаком моего расположения к тебе. Я хочу, чтобы ты оставался у

меня, сколько тебе захочется.

Ярл дожен был отправиться в поход на восток, к границе, чтобы встретиться с

шведким конунгом. Траин все лето сопровождал ярла. Он был кормчим на «Коршуне» и

правил им так искусно, что мало кто мог с ним сравниться, и ему очень

завидовали. Видно было, что ярл высоко ценил Гуннара, потому что осаживал

каждого, кто задевал Траина.

Траин пробыл у ярла всю зиму. Весною ярл спросил Траина, что он собирается

делать: остаться в Норвегии или поехать в Исландию, но тот ответил, что еще сам

не решил и что хотел бы сначала дождаться вестей из Исландии. Ярл сказал, что

пусть будет так, как ему хочется, и Траип остался у ярла. Тут из Исландии пришла

весть о смерти Гуннара с Конца Склона. Многим показалось это большим событием.

Ярл не пожелал, чтобы Траин уехал в Исландию, и тот остался.

LXXXIII

Теперь надо рассказать о том, что Грим и Хельги, сыновья Ньяля, уехали из

Исландии в то самое лето, что и Траин со своими людьми. Они были на корабле

Олава из Эльды, сына Кетиля, и Барда. Их застиг в пути такой сильный северный

ветер, что их отнесло к югу, и был такой густой туман, что они не знали, где

плывут, и они долго пробыли в открытом море. Наконец они оказались на очень

мелком месте и решили, что, наверное, недалеко земля. Сыновья Ньяля спросили, не

знает ли Бард, что за страны лежат поблизости.

— Разные это могут быть страны, — сказал тот, — смотря какой ветер пригнал нас

сюда, — Оркнейские острова, или Шотландия, или Ирландия.

Через два дня они увидели землю по обоим бортам и большие буруны во фьорде. Они

бросили якорь перед бурунами. Непогода стала стихать и к утру улеглась, и тут

они видят, что от берега к ним направляются тринадцать кораблей.

Тогда Бард сказал:

— Что нам делать? Ведь эти люди нападут на нас.

И они стали решать, защищаться им или сдаваться, но не успели они принять

решение, как викинги подплыли к ним. Они спросили друг друга, как звать старших

на кораблях. Старшие торговых людей назвали себя и спросили в ответ, кто стоит

во главе дружины викингов. Те назвались Грьотгардом и Снекольвом, сыновьями

Моддана из Дунгальсбёра в Шотландии, родичами короля скоттов Мелькольва.

— Выбирайте, — сказал Грьотгард, — либо вы сойдете на берег, а мы возьмем ваше

добро, либо мы будем биться с вами и убьем всех, кого сможем.

Хельги ответил:

— Торговые люди хотят защищаться.

Тогда торговые люди сказали:

— Будь ты проклят, несчастный! Где нам защищаться? Да и жизнь дороже добра!

Тогда Грим стал кричать викингам так, чтобы заглушить гневный ропот торговых

людей. Бард и Олав сказали:

— Подумайте о том, что исландцы будут насмехаться над вашей трусостью! Берите

лучше оружие и защищайтесь!

Тогда все взялись за оружие и дали друг другу клятву не сдаваться, пока смогут

защищаться.

LXXXIV

Викинги стали пускать в них стрелы, и начался бой. Торговые люди храбро

защищались. Снекольв бросился на Олава и проткнул его копьем. Грим с такой силой

ударил Снекольва копьем, что тот упал за борт. Тут Хельги встал рядом с Гримом,

и они прогнали с корабля всех викингов. Сыновья Ньяля были всегда там, где в них

больше всего была нужда. Викинги кричали торговым людям, чтобы те сдавались, но

они отвечали, что никогда не сдадутся.

В этот миг их взгляд упал на море. Они увидели, что с юга, из-за мыса, выходят

не меньше десяти кораблей и быстро приближаются к ним, а на кораблях — щит к

щиту. На корабле, который шел первым, у мачты стоял человек. Он был одет в

шелковую одежду, на голове у него был золоченый шлем. Волосы у него были длинные

и красивые, а в руке он держал золоченое копье. Он спросил:

— Кто это играет здесь в такую неравную игру?

Хельги назвал себя и сказал, что их противников зовут Грьотгард и Снекольв.

— А кто хозяева кораблей? — спросил он. Хельги ответил:

— Только один из них остался в живых — Бард Черный, другой, который звался

Олавом, убит в бою.

— Вы исландцы? — спросил он.

— Конечно, — сказал Хельги.

Он спросил их, чьи они сыновья. Они ответили ему. Тогда он понял, кто перед ним,

и сказал:

— Знамениты имена отца вашего и ваши.

— А ты кто? — спросил Хсльги.

— Я Кари, сын Сёльмунда.

— Откуда ты плывешь? — спросил Хельги

— С Гебридских островов.

— Ты приплыл вовремя, — сказал Хельги, — чтобы немного помочь нам.

— Я готов помочь вам, чем смогу, — сказал Кари, — а чего вы просите?

— Чтобы ты напал на них, — сказал Хсльги.

Кари сказал, что согласен. Они напали на викингов, и битва возобновилась. Вскоре

Кари вскочил на корабль Снекольва. Тот повернулся к нему и хотел было ударить

его мечом. Кари отпрыгнул назад через балку, которая шла поперек корабля.

Снекольв так ударил по балке, что все лезвие меча вошло в нее. Тогда Кари ударил

его мечом в плечо. Удар был такой сильный, что меч отсек руку от плеча, и

Снекольв сразу испустил дух. Тут Грьотгард метнул копье в Кари. Кари увидел это

и подпрыгнул, и копье в него не попало. В это время к Кари подоспели Хельги и

Грим. Хельги бросился на Грьотгарда и проткнул его своим мечом, и тому пришел

конец. Тогда они прошли через все корабли. Викинги стали просить пощады. Они

всем оставили жизнь, но забрали все добро. После этого они поплыли к островам.

LXXXV

Оркнейскими островами правил ярл по имени Сигурд. Он был сын Хлёдвира, внук

Торфинна Кроителя Черепов, правнук Эйнара Торфяного, праправнук Рёгнвальда, ярла

из Мери, и прапраправнук Эйстейна Гремушки. Кари был дружинником ярла Сигурда.

Он возвращался с Гебридских островов, где получал дань с ярла Гилли. Кари

предложил сыновьям Ньяля поехать с ним на остров Лошадиный. Он сказал, что ярл

их хорошо примет. Они согласились и поплыли с Кари и приехали на остров

Лошадиный. Кари проводил их к ярлу и рассказал ему, что это за люди.

— Как они встретились тебе? — спросил ярл.

— Я встретил их в шотландских фьордах. Они сражались там с сыновьями ярла

Моддана и так храбро защищались, что все время бросались от одного борта к

другому и всегда были там, где в них больше всего была нужда. Я хочу предложить

им остаться в твоей дружине.

— Пусть будет по-твоему, — сказал ярл, — раз ты уж и раньше оказал им такую

помощь.

Они пробыли у ярла зиму и были в большой чести. Но со временем Хельги помрачнел.

Ярл не понимал причины и спросил его, почему он так молчалив и чем он недоволен.

— Может быть, тебе не нравится здесь? — говорит ярл.

— Нет, мне здесь нравится, — говорит Хельги.

— Так что же тогда тебя заботит? — говорит ярл.

— Есть ли у вас владения в Шотландии? — говорит Хсльги.

— Как будто есть, — говорит ярл, — а что? Хельги говорит:

— Похоже на то, что скотты убили вашего наместника и перехватили всех

лазутчиков, чтобы ни один из них не перешел через пролив Петтландсфьорд.

Ярл спросил:

— Ты ясновидец?

— Это еще не проверено, — ответил Хельги.

— Я окажу тебе еще большие почести, — сказал ярл, — если окажется, что ты прав.

В противном случае тебе придется поплатиться.

— Не такой он человек, — сказал Кари. — Он, наверное, говорит правду, потому что

отец его ясновидец.

После этого ярл послал людей на юг, на остров Страумей, к своему наместнику

Арнльоту. А Арнльот послал людей на юг, через пролив Петтландсфьорд. Те

расспросили тамошний народ и узнали, что ярлы Хунди и Мельснати убили в Трасвике

свояка ярла Сигурда Хаварда. Арнльот послал тогда сказать ярлу Сигурду, чтобы

тот отправился на юг с большой дружиной и выгнал этих ярлов из страны.

LXXXVI

Как только ярл узнал об этом, он собрал большое войско. Затем он отправился с

этим войском на юг, и с ним Кари и сыновья Ньяля. Они приехали на Катанес. Ярлу

принадлежали в Шотландии Росс и Мюреви, Сюдриланд и Далир. Из этих мест к ним

пришли люди и сказали, что ярлы неподалеку с большим войском.

Тогда ярл Сигурд повел туда свое войско. Место, у которого они встретились,

называется мысом Дунгальсгнипа. Началась жестокая битва. Скотты пустили часть

войска в обход, и те напали сзади на людей ярла, и там полегло много народу,

пока сыновья Ньяля не обратились против них и не заставили их бежать. Разгорелся

еще более жестокий бой. Хельги с братом бросились вперед к знамени ярла и храбро

сражались. Кари встретился с ярлом Мельснати, и Мельснати метнул копье в Кари,

но Кари поймал его и бросил обратно, и оно пронзило ярла. Тогда ярл Хунди

обратился в бегство.

Они преследовали бегущих, пока не услышали, что Мелькольв собрал в Дунгальсбёре

большое войско. Тогда ярл стал держать совет со своими людьми, и все говорили,

что нужно вернуться и что нельзя биться с таким большим войском, и они

вернулись.

Когда ярл приехал на Страумей, они поделили добычу. Потом он поплыл на север, на

остров Лошадиный, и с ним были сыновья Ньяля и Кари. Ярл устроил большой пир, и

на этом пиру он подарил Кари добрый меч и золоченое копье, Хельги — золотое

запястье и плащ, а Гриму — щит и меч. Он сделал Грима и Хельги своими

дружинниками и поблагодарил их за храбрость в битве.

Они пробыли у ярла эту зиму и еще лето, пока Кари не отправился в поход. Они

поплыли с ним, и много воевали в это лето, и всюду одерживали победы. Они бились

с конунгом Гудрёдом с острова Мэн, и победили его, и, взяв большую добычу,

вернулись назад. Они снова пробыли у ярла всю зиму.

Весною сыновья Ньяля попросились съездить в Норвегию.

Ярл сказал, что они могут ехать, куда хотят, и дал им хороший корабль и сильных

гребцов. Кари сказал, что летом приедет в Норвегию с данью для ярла Хакона и что

они там встретятся. Так они и договорились. После этого сыновья Ньяля вышли в

море, поплыли в Норвегию и подошли к Трандхейму,

LXXXVII

Жил человек по имени Кольбейн. Он был сыном Арнльот. Он был родом из Трандхейма.

В то лето, когда Траин и сыновья Ньяля отплыли в Норвегию, он отправился в

Исландию. Следующую зиму он пробыл на востоке, в Широкой Долине, а затем, летом,

снарядил в Заливе Гаути свой корабль. Когда они закончили, к ним подплыл на

лодке какой-то человек, привязал ее к кораблю, а сам поднялся на борт, чтобы

поговорить с Кольбейном. Кольбейн спросил, как его зовут.

— Мое имя Храпп, — говорит тот.

— Что тебе от меня нужно? — спрашивает Кольбейн.

— Я хочу попросить тебя, — говорит Храпп, — перевезти меня через море.

— А кто твой отец? — спрашивает Колъбейн. Храпп отвечает:

— Я сын Эргумлейди и внук Гейрольва Вояки. Кольбейн спрашивает

— Почему тебе надо уехать?

— Я убил человека, — говорит Храпп.

— Кого же ты убил? — спрашивает Кольбейп. — И кто будет мстить тебе за него?

Храпп отвечает

— Я убил Эрлюга, сына Эрлюга, внука Хродгейра Белого, и люди с Оружейного Фьорда

будут мстить мне за него.

— Думается мне, — говорит Кольбейн, — что худо придется тому, кто перевезет

тебя.

— Я друг моему другу, но мщу, если мне делают зло, а кроме того, у меня хватит

денег, чтобы заплатить за переезд.

И Кольбейн взял его с собой. Вскоре подул попутный ветер, и они вышли в море. У

Храппа в море кончились припасы, и он подсел к тем, кто был рядом, но те стали

поносить его. Слово за слово — и началась драка. Храпп сразу же побил двоих. Об

этом сказали Кольбейну, и тот сказал Храппу, что поделится с ним припасами, и

Храпп согласился.

Они подошли к берегу и стали у мыса Агданес. Кольбейн спросил, где деньги, что

Храпп обещал за переезд. Храпп ответил:

— Они в Исландии.

— Ты, наверно, еще немало народу одурачишь. Но я тебя прощаю.

Храпп поблагодарил и спросил:

— Что посоветуешь на прощанье?

— Во-первых, — сказал Кольбейн, — поскорее убирайся с корабля, потому что все

норвежцы станут дурно говорить о тебе, а во-вторых, никогда не обманывай того,

кто оказывает тебе услугу.

После этого Храпп, взяв оружие, сошел на берег. У него была большая секира с

рукоятью, увитой золотой нитью. Он шел, пока не добрался до Долины, к

Гудбранду(12). Гудбранд был большим другом ярла Хакона. Они вместе владели

капищем, которое открывали, только когда приезжал ярл. Это было одно из двух

самых больших капищ в Норвегии, второе было в Хладире. Сына Гудбранда звали

Трандом, а дочь — Гудрун.

Храпп стал перед Гудбрандом и учтиво поздоровался с ним. Тот спросил его, кто он

такой. Храпп назвал себя и сказал, что он из Исландии. Затем он попросил

Гудбранда, чтобы тот взял его к себе. Гудбранд сказал:

— Ты не кажешься мне удачливым человеком.

— Сдается, что люди лгут, — ответил Храпп, — когда говорят, что ты принимаешь

всех, кто тебя попросит об этом, и что нет человека щедрее тебя. Но я стану

говорить иначе, если ты не примешь меня.

Гудбранд сказал:

— Ты останешься здесь.

— А где ты велишь мне сесть? — спросил Храпп.

— На нижней скамье против моего почетного сиденья.

Храпп уселся на свое место. Ему было о чем порассказать, и сначала это нравилось

Гудбранду и многим другим. Но потом многим стало казаться, что он слишком много

балагурит.

А затем он начал часто беседовать с Гудрун, так что многие стали поговаривать,

что он, наверное, соблазнит ее. Когда Гудбранд узнал об этом, он крепко выбранил

ее за то, что она разговаривала с Храппом, и велел ей остерегаться говорить с

ним о чем-нибудь наедине. Она сначала держала слово, по вскоре все опять пошло

по-старому. Тогда Гудбранд велел своему надсмотрщику Асварду всюду ходить за

ней, куда бы она ни шла.

Однажды случилось, что она пошла погулять в орешник, и Асвард с ней. Храпп пошел

следом и нашел их. Он взял ее за руку и увел. Асвард начал искать ее и нашел их

лежащими в кустах. Он подбежал к ним с поднятой секирой и хотел ударить Храппа

по ноге, но тот увернулся, и удар пришелся мимо. Храпп мигом вскочил на ноги и

схватил свою секиру. Асвард хотел убежать, но Храпп разрубил ему спину. Тогда

Гудрун сказала:

— После того, что ты сейчас сделал, тебе нельзя больше оставаться у моего отца.

Однако еще больше его разгневает другое: я беременна.

Храпп говорит:

— Об этом он узнает от меня самого. Я пойду домой и сообщу ему обе новости.

— Тогда тебе не уйти живым, — говорит она.

— Будь что будет, — говорит он.

После этого он отвел ее к другим женщинам, а сам пошел домой. Гудбранд сидел на

почетном сиденье, и с ним было мало народу. Храпп стал перед ним, держа секиру.

Гудбранд спросил:

— Отчего у тебя секира в крови?

— Я вылечил Асварда от боли в спине.

— Вряд ли от доброго сердца, — говорит Гудбранд, — ты, видно, убил его.

— Верно, — говорит Храпп.

— За что же? — спрашивает Гудранд.

— По-вашему, это, наверное, мелочь, — говорит Храпп, — он хотел отрубить мне

ногу.

— А что же ты такое сделал? — спрашивает Гудоранд.

— Что я сделал, его вовсе не касалось, — говорит Храпп.

— Все же скажи, что это было.

Храпп сказал:

— Если уж тебе так хочется знать, то я лежал с твоей дочкой, а ему это не

понравилось.

Гудбранд сказал:

— Люди! Схватить его и убить!

— Мало же ты чтишь меня, твоего затя, — говорит Храпп. — Да и нет у тебя людей,

которым по плечу схватить меня.

Люди бросились на него, но он вывернулся. Они побежали следом, но он скрылся в

лесу, и они его не поймали. Гудбранд собрал народ и велел обыскать лес, но

Храппа не нашли, потому что лес был большой и густой.

Храпп шел по лесу, пока не набрел на поляну. Там он увидел жилье и человека,

который на дворе рубил дрова. Он спросил этого человека, как его зовут, и тот

назвался Тови, а Тови спросил, как его зовут, и он назвался Храппом, как его и

звали. Храпп спросил, почему он живет вдали от людей.

— Потому, — ответил тот, — что здесь я могу ни с кем не водиться.

— Странные у нас с тобой дела, — сказал Храпп. — Но прежде я скажу тебе, кто я

такой. Я жил у Гудбранда в Долинах и убежал оттуда, потому что убил его

надсмотрщика. Я знаю, что оба мы злодеи, потому что ты не ушел бы сюда от людей,

если бы тебе не надо было скрываться. Выбирай: либо я расскажу о тебе людям,

либо все, что здесь есть, будет принадлежать нам обоим.

Тови ответил:

— Ты верно сказал. Я похитил женщину, и она живет здесь со мной. Многие искали

меня.

Потом он провел Храппа к себе. Постройки у него были небольшие, но прочные. Тови

сказал жене, что позволил Храппу остаться у них.

— Вряд ли этот человек принесет счастье, — сказала та. — Но пусть будет

по-твоему.

И Храпп остался у них. Он много бродил и никогда не бывал дома. Он все время

ходил на свиданья с Гудрун. Гудбранд и его сын Транд подстерегли его, но им

никак не удавалось его поймать. Так прошел целый год.

Гудбранд велел рассказать ярлу Хакону о том, какое зло причинил ему Храпп, и ярл

велел объявить Храппа вне закона и положил награду за его голову. Он обещай сам

поехать и изловить его. Но не поехал, потому что ему казалось, что поймать

Храппа дело нетрудное, раз тот сам так неосторожен.

LXXXVIII

Теперь надо рассказать о том, что летом сыновья Ньяля отправились с Оркнейских

островов в Норвегию и были там летом на торжище. Траин, сын Сигфуса, снаряжал

тогда свой корабль, чтобы плыть в Исландию, и заканчивал приготовления.

В это время ярл Хакон приехал к Гудбранду на пир. Ночью Храпп Убийца прокрался к

капищу ярла и Гудбранда и вошел в него. Там он увидел сидящую Торгерд, Жену

Хёльги. Она была ростом со взрослого мужчину. На руке к нее было большое золотое

запястье, а на голове — убор из полотна. Он сорвал с нее убор и снял золотое

запястье. Тут он увидел Тора на колеснице и снял с него другое золотое запястье.

Третье он снял с Ирпы. Затем он вытащил всех богов из капища и снял с них все

убранство. Потом поджег капище и спалил его. После этого он ушел. В это время

уже начало светать.

Вот он идет по полю. Вдруг выскакивают шесть вооруженных людей и бросаются на

него. Он храбро защищается. Дело кончается тем, что он убивает троих и

смертельно ранит Транда, а двое убегают в лес, и поэтому не могут рассказать

ярлу о том, что случилось. Затем он подошел к Транду и сказал:

— Я мог бы сейчас убить тебя, однако не сделаю этого. Я окажу тебе, моему

шурину, больше чести, чем вы с отцом оказали мне.

Тут Храпп хочет вернуться обратно в лес, но видит, что между ним и лесом

появились люди. Он не решается идти в лес, а ложится в кустах в затаивается.

Ярл Хакон и Гудбранд пошли в тот день рано утром в капище и увидели, что оно

сожжено, а боги стоят на дворе, и все убранство с них снято. Тогда Гудбранд

сказал:

— Великая сила дана нашим богам, раз они сами вышли из огня.

— Не вышли боги сами, — сказал ярл. — Это, верно, какой-то человек сжег капище и

вынес богов. Но боги мстят не сразу. Человека, который сделал это, изгонят из

Вальгаллы, и ему будет не вернуться туда.

В этот миг к ним подбежали четверо из людей ярла и рассказали о несчастье,

которое приключилось: они нашли в поле трех человек убитыми и Транда смертельно

раненным.

— Чьих рук это дело? — спросил ярл.

— Храппа Убийцы, — сказали они.

— Значит, и капище сжег он, — сказал ярл. Они сказали, что похоже на то.

— Где бы он мог теперь быть? — спросил ярл. Они ответили, что, по словам Транда,

Храпп спрятался где-то в кустах. Ярл отправился туда на поиски, но Храппа там

уже не было. Ярл велел людям искать его, но они его не нашли. Ярл сам искал

вместе со всеми. Потом он сказал, что надо немного отдохнуть. Сам он отошел в

сторону и запретил идти за собой. Он пробыл некоторое время один, стоя на

коленях и закрыв глаза руками. Затем он вернулся к своим людям и сказал:

— Идите за мной.

Они последовали за ним. Он пошел в сторону от дороги, по которой они шли раньше,

и пришел в небольшую лощину. Вдруг перед ними вскочил Храпп, который спрятался

там. Ярл велел своим людям бежать за ним, но тот был так проворен, что они не

смогли его догнать. Храпп пустился в Хладир.

В это время Траин, сын Сигфуса, и сыновья Ньяля собирались выйти в море. Храпп

подбежал к сыновьям Ньяля и сказал:

— Спасите, добрые люди! Ярл хочет убить меня.

Хельги посмотрел на него и сказал:

— Мне кажется, что человек ты неудачливый, и лучше не брать тебя.

— Я бы хотел, — говорит Храпп, — доставить вам много бед.

— Дай срок, — говорит Хельги, — и я отомщу тебе за эти слова.

Тогда Храпп побежал к Траину, сыну Сигфуса, и попросил у него помощи.

— Что же грозит тебе? — спросил Траин.

— Я сжег капище ярла и убил несколько человек. Он скоро будет здесь, потому что

он сам гонится за мной.

— Не пристало мне это, — говорит Траин. — Ярл сделал мне много добра.

Тогда Храпп показал ему сокровища, которые унес из капища, и предложил ему.

Траин сказал, что возьмет их лишь за деньги. Храпп сказал:

— Я останусь здесь, пусть меня убьют на твоих глазах, и тогда все люди будут

укорять тебя.

Тут они увидели, что едет ярл и его люди. Тогда Траин согласился взять Храппа,

велел приготовить лодку и поплыл к кораблю. Он сказал:

— Чтобы тебе спрятаться как следует, надо выбить дно у двух бочек, а ты в них

залезешь.

Так и сделали. Храпп залез в бочки, их связали вместе и бросили за борт. Тут

подъехал ярл со своими людьми к сыновьям Ньяля и спросил, не было ли здесь

Храппа. Они сказали, что был. Ярл спросил, куда он делся. Они сказали, что не

знают. Ярл сказал:

— Тот, кто скажет мне, где Храпп, получит от меня большую награду.

Тогда Грим тихо сказал Хельги:

— Почему бы нам не сказать? Я не уверен, что Траин отплатит нам добром, если мы

не скажем.

— И все же не надо говорить, — сказал Хельги. — Ведь речь идет о его жизни.

Грим сказал:

— Может статься, что ярл станет мстить нам, потому что он в таком гневе, что

должен сорвать его на ком-нибудь.

— Не стоит об этом думать, — сказал Хельги. — Однако при первой возможности надо

выходить в море.

Они подплыли к одному острову и стали ждать попутного ветра. Ярл ходил от одного

корабельщика к другому и расспрашивал их, но те отвечали, что ничего о Храппе не

знают. Тогда ярл сказал:

— Пойдемте теперь к моему другу Траину. Если он что-нибудь знает о Храппе, он

его выдаст.

Они сели на боевой корабль и поплыли к кораблю Траина. Тот увидел, что

подплывает ярл, встал и учтиво поздоровался с ним. Ярл приветливо ответил ему и

сказал:

— Мы ищем одного исландца по имени Храпп. Он причинил нам много зла. Мы хотим

попросить вас, чтобы вы выдали его нам или сказали, где он.

Траин сказал:

— Государь! Вы знаете, что я с опасностью для жизни убил человека, которого вы

объявили вне закона, и получил за это от вас большие почести.

— Теперь почестей будет еще больше, — сказал ярл. Траин задумался о том, что ярл

оценит выше, но все же сказал, что Храппа у него нет, и предложил ярлу обыскать

корабль. Ярл искал недолго. Потом он вернулся на берег, отошел от всех и был в

таком гневе, что никто не решался заговорить с ним. Ярл сказал:

— Проводите меня к сыновьям Ньяля, и я заставлю их сказать мне правду.

Тогда ему сказали, что они вышли в море.

— Значит, поздно, — сказал ярл. — Однако возле корабля Траина были две бочки, и

в них мог прятаться человек. Если Траин спрятал Храппа, то он должен быть там.

Поедем снова к нему на корабль.

Траин увидел, что ярл снова направляется к нему, и сказал:

— В прошлый раз ярл был в сильном гневе, но сейчас он разгневан вдвойне. Дело

идет о жизни всех, кто здесь на корабле.

Все обещали молчать, потому что каждый из них очень боялся за себя. Они взяли из

груза несколько мешков, а на их место положили Храппа. Сверху они прикрыли его

другими, более легкими мешками. Только они кончили, подплыл ярл. Траин учтиво

приветствовал его. Ярл не сразу ответил на его приветствие. Все увидели, что ярл

в сильном гневе. Ярл сказал Траину:

— Выдай мне Храппа, потому что я точно знаю, что ты прячешь его.

— Где же я мог спрятать его, государь? — говорит Траин.

— Тебе лучше знать, — говорит ярл, — но, по-моему, в тот раз ты прятал его в

бочках.

— Я не хочу, государь, чтобы вы подозревали меня во лжи. Лучше обыщите корабль.

Тогда ярл взошел на корабль, обыскал его, но ничего не нашел.

— Снимаешь ли ты с меня подозрение? — говорит Траин.

— Нет, конечно, — говорит ярл. — Но одного я не могу взять в толк: почему мы не

находим его? Ведь когда я на берегу, то ясно вижу все, но когда я здесь, я

ничего не вижу.

И он велел гребцам, чтобы они отвезли его на берег. Он был в таком гневе, что

никто не решался с ним говорить. С ним был его сын Свейн. Он сказал:

— Странно, что ты срываешь злость на невиновных.

Ярл снова уединился. Затем он вернулся и сказал:

— Едемте опять на корабль.

Они так и сделали.

— Где они могли его прятать? — спросил Свейи.

— Это все равно, — сказал ярл, потому что там его уже теперь нет. Возле груза

лежали два мешка, и Храпп, наверное, был среди груза вместо них.

Траин сказал:

— Они снова отчаливают от берега и, наверное, направляются к нам. Вынем его из

груза и положим на его место что-нибудь другое, но мешки оставим лежать как

есть.

Они так и сделали. Траин продолжал:

— Спрячем Храппа в парусе, что на рее.

Они так и сделали. Тут к ним подъехал ярл. Он был в страшном гневе и сказал:

— Выдашь ты мне этого человека, Траин, или нет? Но на этот раз наказание будет

строже.

Траип сказал:

— Я давно бы выдал его, если бы он был у меня. Но где же он может быть?

— Среди груза, — говорит ярл.

— Почему же вы не искали его там в прошлый раз?

— Это не пришло нам в голову, — говорит ярл.

Они опять обыскали весь корабль, но Храппа не нашли.

— Снимаете ли вы теперь с меня подозрение? — говорит Траип.

— Нет, конечно, — говорит ярл, — потому что я знаю, что ты спрятал этого

человека, хотя и не могу его найти. Но пусть уж лучше ты подло поступишь по

отношению ко мне, чем я по отношению к тебе.

И он отправился к берегу.

— Мне кажется, я вижу теперь, — сказал ярл, — что Траин спрятал Храппа в парусе.

В это время подул попутный ветер, и Траин вышел в море. Тогда он произнес слова,

которые после этого долго помнили люди:

Стрелой мчит «Коршун»,

Не струсит Траин.

Когда ярл узнал про эти слова Траина, он сказал:

—Причиной всему не мое неразумие, а связь между их судьбами, которая и сгубит их

обоих.

Траин был в пути недолго. Он приплыл в Исландию и поехал к себе домой.

Храпп поехал с Траином и прожил у него этот год, а на следующую весну Траин дал

ему двор, который стал называться Храппов Двор, и Храпп стал жить там. Однако

больше он жил на Каменистой Реке и всегда бывал там причиной раздора. Одни

говорили, что он сошелся с Халльгерд и соблазнил ее, но другие говорили, что это

не так.

Траин отдал свой корабль Мёрду Беззаботному, своему родичу. Этот Мёрд убил Одда,

сына Халльдора, на востоке, в Заливе Гаути на Медведицыном Фьорде. Все родичи

Траина считали его своим вождем.

LXXXIX

Теперь надо рассказать о том, что, когда ярл Хакон упустил Траина, он сказал

своему сыну Свейну:

— Возьмем четыре боевых корабля, и поплывем за сыновьями Ньяля, и убьем их,

потому что они, наверно, были заодно с Траином.

— Нехорошо, — говорит Свейн, — упустить виноватого и взвалить вину на

невиновных.

— Это мое дело, — говорит ярл.

И они отправились вслед за сыновьями Ньяля и нашли их у одного острова. Грим

первым увидел корабли ярла и сказал Хельги:

— Сюда идут боевые корабли, и я знаю, что это ярл. Не с миром идет он сюда.

— Говорят, — сказал Хельги, — что всякий храбр, защищая свою жизнь, кто бы ни

шел против него. Придется и нам защищать свои жизни.

Все попросили его предводительствовать, и они взялись за оружие. Тут подъехал

ярл и крикнул им, чтобы они сдавались. Хельги ответил, что они будут защищаться

до конца. Ярл пообещал пощаду каждому, кто сложит оружие, но все так любили

Хельги, что предпочитали погибнуть с ним. Ярл и его люди бросились на них, но те

храбро защищались, и всякий раз сыновья Ньяля оказывались там, где в них всего

больше была нужда. Ярл несколько раз предлагал им сдаться, обещая пощадить, но

они вес время отвечали одно и то же: они ни за что не сдадутся. Тогда на них

бросился Аслак с острова Лаптей. Он три раза поднимался на их корабль. Тут Грим

сказал:

— Очень уж ты стараешься, и пусть твои труды не пропадут даром.

И он схватил копье и метнул его Аслаку в горло, и тот скончался на месте. Вскоре

Хельги убил Эгиля, знаменосца ярла. Тогда на них бросился Свейн, сын Хакопа, и

велел своим людям сжать их со всех сторон щитами так, чтобы они не смогли

отбиваться, и тогда их схватили. Ярл хотел, чтобы их убили на месте, но Свейн

сказал, что этого делать нельзя, потому что уже ночь(13). Тогда ярл сказал:

— Убейте их утром, а на ночь свяжите покрепче.

— Пусть будет так, — сказал Свейн, — но людей храбрее я до сих пор не встречал.

Очень жаль убивать их.

Ярл сказал:

— Они убили двух самых храбрых из моих людей, и за это их надо убить.

— Тем больше им чести как воинам, — сказал Свейн. — Но пусть будет по-твоему.

Тогда их связали и заковали. Затем ярл улегся спать, и когда он заснул, Грим

сказал Хельги:

— Хотел бы я выбраться отсюда.

— Надо что-нибудь придумать, — говорит Хельги. Тут Грим видит, что около них

лежит какая-то секира лезвием вверх. Грим подползает к ней и перерезает об нее

тетиву, которой были связаны его руки, однако при этом сильно ранит себе руку.

Затем он освободил Хельги. После этого они перелезли через борт корабля и

выбрались на берег, а ярл и его люди ничего не заметили. Они сбили с себя оковы

и пошли на другую сторону острова. В это время начало светать. Они увидели

корабль и узнали, что это корабль Кари, сына Сёльмунда. Они пошли к нему, и

рассказали, как плохо с ними обошлись, и показали свои раны. Они сказали, что

ярл и его люди, наверно, еще спят.

— Жаль, — сказал Кари, — что вам пришлось столько вытерпеть. Но что же теперь,

по-вашему, надо делать?

— Напасть на ярла и убить его, — сказали они.

— Не удастся, — сказал Кари, — как вам этого ни хочется. Однако надо узнать, там

ли он еще.

Они поплыли туда, но ярла там уже не было. Тогда Кари поплыл в Хладир к ярлу и

передал ему дань. Ярл спросил:

— У тебя сыновья Ньяля?

— Конечно, — сказал Кари.

— Ты выдашь мне сыновей Ньяля?

— Нет, не выдам, — сказал Кари.

— Можешь поклясться, что вы с ними не хотели напасть на меня? — спросил ярл.

Тогда сын ярла Эйрик сказал:

— Не надо его просить об этого: Кари всегда был нашим другом. Если бы я был с

вами, то ничего бы не случилось. Сыновей Ньяля никто бы не тронул, а наказание

понесли бы те, кто его заслужил. Теперь же мне кажется, что пристало бы поднести

сыновьям Ньяля богатые подарки за то, что им пришлось от нас вынести, и за их

раны.

Ярл сказал:

— Это верно, но я не знаю, захотят ли они мириться.

И ярл поручил Кари спросить сыновей Ньяля, не хотят ли они помириться. Кари

спросил Хельги, примет ли он возмещение от ярла.

— Я приму его от его сына Эйрика, но не хочу иметь никакого дела с ярлом.

Кари передал Эйрику их ответ.

— Пусть будет так, — сказал Эйрик. — Он получит возмещение от меня, если ему так

больше нравится. И скажи им, что я приглашаю их к себе и что отец не сделает им

ничего худого.

Они приняли приглашение, поехали к Эйрику и пробыли у него до тех пор, пока Кари

не снарядился, чтобы плыть на запад. Тогда Эйрик устроил в честь Кари пир и

поднес ему и сыновьям Ньяля подарки. После этого Кари отправился на запад, за

море, к ярлу Сигурду. Тот принял их очень хорошо, и они пробыли у него всю зиму.

Весной Кари попросил сыновей Ньяля, чтобы они отправились с ним в поход. Грим

сказал, что поедет с ним, если тот поплывет с ним в Исландию. Кари согласился.

Тогда они отправились с ним в поход. Они воевали на юге, в Ангульсей, и на всех

Гебридских островах. Затем они поплыли к Сальтири. Там они сошли на берег и

стали биться с местными жителями. Они захватили богатую добычу и вернулись назад

к своим кораблям. Оттуда они поплыли на юг, в Уэльс, где много воевали. Затем

они поплыли к острову Мэн. Там они встретили Гудрёда, конунга с острова Мэн,

завязали с ним бой, победили его и убили Дунгаля, сына конунга. Они захватили

там богатую добычу. Оттуда они поплыли па север, к острову Кола, и встретили

ярла Гилли. Он их принял хорошо, и они побыли у него некоторое время. Ярл поехал

с ними на Оркнейские острова, к ярлу Сигурду. А весной ярл Сигурд отдал свою

сестру Нерейд за ярла Гилли. После этого ярл Гилли вернулся на Гебридские

острова.

ХС

В то лето Кари и сыновья Ньяля собрались плыть в Исландию, и когда приготовления

были закопчены, они пошли к ярлу. Тот поднес им богатые подарки, и они

расстались добрыми друзьями. И вот они вышли в море. Им выдался попутный ветер,

так что они вскоре приплыли в Пески. Они раздобыли себе лошадей и поехали на

Бергторов Пригорок. Когда они приехали домой, все им очень обрадовались. Они

перевезли домой свою добычу и вытащили корабль на зиму на берег. Ту зиму Кари

пробыл у Ньяля. А весной Кари посватался к дочери Ньяля Хельге, и Грим и Хельги

поддержали его. Дело кончилось тем, что она обручилась с Кари, и они уговорились

о времени свадьбы. Свадьбу сыграли за полмесяца до середины лета. Тот год Кари с

женой прожили у Ньяля. Затем Кари купил землю на востоке, на Проливных Островках

в Болотной Долине, и завел там хозяйство. Кари с женой поручили одному человеку

смотреть там за хозяйством, а сами все время жили у Ньяля.

XCI

Хозяйство Храппа было в Храпповом Дворе, но он жил все время на Каменистой Реке

и всегда бывал там причиной раздора. Однако Траин покровительствовал ему.

Однажды, когда Кетиль из Леса был на Бергторовом Пригорке, случилось, что

сыновья Ньяля рассказали, что им пришлось вытерпеть, из-за Траина, сына Сигфуса,

и сказали, что очень злы на него за это. Ньяль сказал, что было бы лучше всего,

если бы Кетиль передал это своему брату Траину. Тот обещался, и они дали Кетилю

срок поговорить с Траином.

Через некоторое время они спросили Кетиля, что слышно, но тот сказал, что не

стал передавать их слова Траину.

— Траину кажется, что я слишком ценю родство с вами, — сказал он.

Тогда они поняли, что дело повернулось не в их пользу, и больше об этом не

говорили. Они попросили у отца совета. Они сказали, что не могут примириться с

тем, чтобы все так осталось. Ньяль ответил:

— Дело это совсем непростое. Если вы их убьете, то люди сочтут, что вы убили

невиновных. Мой совет вам — сделайте так, чтобы с ними поговорило об этом деле

как можно больше народу. И если они станут говорить о вас дурное, то эти люди

смогут быть потом свидетелями. Пусть с ними поговорит Кари, потому что человек

он спокойный и рассудительный. Вражда между вами будет расти, потому что ваши

враги не будут жалеть бранных слов, когда с ними будут говорить об этом другие

люди, не знающие, что с вами произошло. Ведь они люди глупые. Может даже

случиться, что станут говорить, будто мои сыновья не спешат отомстить за себя,

но вам придется на какое-то время примириться с этим, потому что обо всем можно

судить с двух сторон. Так что действуйте лишь тогда, когда вас оскорбят ваши

враги и вы твердо решите им мстить. Но если бы вы с самого начала посоветовались

со мной, то обо всем этом не было бы сказано ни слова и не было бы вам никакого

позора. Но теперь вам придется много терпеть, и над вами будут насмехаться все

больше и больше, так что вам не избавиться от позора, не взявшись за оружие. И

вам долго придется тащить эту сеть, прежде чем вы вытащите рыбу.

На том разговор и кончился. Многие люди говорили об этом деле.

Однажды братья попросили Кари, чтобы он поехал на Каменистую Реку. Кари сказал,

что в иное место он поехал бы охотнее, но что он все же поедет, если так

советует Ньяль. После этого Кари поехал к Траину. Они поговорили о деле, но

каждый из них остался при своем мнении. Кари вернулся домой, и сыновья Ньяля

спросили его, как их дела. Кари сказал, что не станет передавать слов Траина.

— Да вы, наверное, и сами их услышите, он таится не станет, — сказал он.

У Траина на дворе было пятнадцать человек, которые могли биться, и восемь из них

повсюду ездили с ним. Траин очень любил красивые и богатые вещи и всегда

разъезжал в синем плаще и золоченом шлеме, с копьем, которое ему подарил ярл,

красивым щитом и мечом у пояса. С ним всегда ездили Гуннар, сын Ламби, Ламби,

сын Сигурда, и Грани, сын Гуннара с Конца Склона. Храпп Убийца был всегда рядом

с ним. Одного из людей Траина звали Лодином, он тоже всегда ездил с Траином.

Брата Лодина звали Бьёрви, и тот тоже всегда ездил с Траином. Особенно плохо о

сыновьях Ньяля говорили Храпп Убийца и Грани, и они были виноваты больше всех в

том, что сыновьям Ньяля не было предложено возмещение.

Сыновья Ньяля часто говорили с Кари о том, чтобы он поехал с ними, и, наконец,

он сказал, что было бы хорошо услышать ответ Траина. Тогда они собрались,

четверо сыновей Ньяля и Кари — пятый, и поехали на Каменистую Реку. Там у дома

было широкое крыльцо, на котором могло стоять много народу. На крыльце стояла

какая-то женщина. Она увидела подъезжающих и сказала Траину. Он велел своим

людям взять оружие и выйти на крыльцо. Те так и сделали. Траин стоял посредине.

По обе стороны от него стояли Храпп Убийца и Грани, сын Гуннара, затем Гуннар,

сын Ламби, потом Лодин и Тьёрви, потом Ламби, сын Сигурда, а потом остальные,

друг возле друга, потому что все были дома. Скарпхедин и его спутники подъехали

к дому. Он ехал первым, за ним Кари, потом Хёскульд, потом Грим, потом Хельги.

Когда они подъехали к дому, никто из тех, кто стоял там, не поздоровался с ними.

Скарпхедин сказал:

— Видно, все мы желанные гости.

Халльгерд стояла на крыльце и вполголоса разговаривала с Храппом. Она сказала:

— Ни для кого из нас, кто стоит здесь, вы не желанные гости.

Скарпхедин сказал:

— Кому дело до твоих слов. Ведь ты не то приживалка, не то шлюха.

— Ты поплатишься за эти слова прежде, чем соберешься обратно, — сказала

Халльгерд. Хельги сказал:

— Я приехал к тебе, Траин, спросить, дашь ли ты мне возмещение за то, что мне

пришлось вынести из-за тебя в Норвегии?

Траин сказал:

— Вот уже никогда не думал, что вы свою храбрость будете в деньги обращать.

Долго вы еще собираетесь клянчить у меня?

— Многие говорят, — сказал Хельги, — что ты должен предложить возмещение, раз

дело шло о твоей жизни. Тогда Храпп сказал:

— Таково уже счастье. Каждому досталось по заслугам — вам испытания, а мы

ускользнули,

— Невелико счастье нарушить верность ярлу, — сказал Хельги, — и в награду

заполучить тебя.

— Не хочешь ли попросить возмещения у меня? — спросил Храпп. — Я бы уж заплатил

тебе по-своему!

— Если нам придется иметь дело с тобой, — сказал Хельги, — тебе несдобровать.

Скарпхедин сказал:

— Хватит браниться с Храппом! Лучше мы ему шкуру в красный цвет окрасим.

Храпп сказал:

— Помолчи, Скарпхедин! Я-то уж не пожалею своей секиры, чтобы раскроить тебе

голову.

— Еще посмотрим, — сказал Скарпхедин, — кто из нас чей труп забросает камнями.

— Убирайтесь домой, навознобородые, — сказала Халльгерд. — Мы теперь всегда

будем называть вас так, а вашего отца — безбородым.

Пока они собирались домой, все, кто был там, обозвали их так, кроме Траина, он

останавливал других. Сыновья Ньяля и Кари поехали домой. Приехав домой, они

рассказали обо всем отцу.

— Призвали вы кого-нибудь в свидетели этих слов? — спросил Ньяль.

— Нет, — ответил Скарпхедин, — мы не судиться с ними собираемся, а биться.

— Теперь уж никто не поверит, — сказала Бергтора, — что у вас хватит мужества

взяться за оружие.

— Не старайся, хозяйка, — сказал Кари, — подбивать своих сыновей. У них

храбрости и так хватает.

После этого отец, сыновья и Кари долго разговаривали вполголоса между собой.

XCII

Люди много говорили об этой ссоре. Все считали, что этим дело не кончится.

Рунольв, сын Ульва Аургоди из Долины, был близким другом Траина. Он пригласил к

себе Траина, и было условлено, что тот поедет на восток, в Долину, через три

недели или месяц после начала зимы. С Траином поехали Храпп Убийца, Грани, сын

Гуннара, Гуннар, сын Ламби, Ламби, сын Сигурда, Лодин и Тьёрви. Их было восемь

человек. С ними должны были ехать также Торгерд и Халльгерд. Траин объявил, что

собирается погостить в Лесу у своего брата Кетиля, и сказал, сколько ночей его

не будет дома. Все они поехали в полном вооружении. Когда они переправились

через Лесную Реку на восток, им повстречались нищенки, которые попросили

перевезти их через реку на запад. Они так и сделали. Потом они поехали в Долину,

и там их хорошо приняли. Кетиль из Леса уже приехал туда. Они пробыли там три

ночи.

Рунольв и Кетиль просили Траина, чтобы тот помирился с сыновьями Ньяля. Но он

сердито ответил, что никогда им ничего не заплатит, и сказал, что они его не

застанут врасплох, где бы он с ними ни встретился.

— Может, и так, — сказал Рунольв, — но мне думается, что с тех пор, как умер

Гуннар с Конца Склона, нет им равных. И очень может быть, что для кого-нибудь из

вас это кончится плохо.

Траин сказал, что не боится этого.

После этого он поехал в Лес и пробыл там две ночи. Затем он поехал в Долину. И

там и тут он получил на прощанье хорошие подарки. Лесная Река в ту пору не была

покрыта льдом целиком: лед был только у берегов, а посредине реки только местами

были ледовые мостики. Траин сказал, что собирается вечером отправляться домой.

Рунольв ответил, что ему лучше бы остаться и что было бы осмотрительнее не ехать

домой в день, который он сам назвал. Траин ответил:

— Это было бы трусостью. Я на это не пойду.

Нищенки, которых они перевезли через реку, пришли на Бергторов Пригорок, и

Бергтора спросила их, откуда они, и они сказали ей, что они с востока, из-под

Островных Гор.

— Кто перевез вас через Лесную Реку? — спросила Бергтора.

— Очень важные люди, — сказали они.

— Кто же эти люди? — спросила Бергтора.

— Траин, сын Сигфуса, — сказали они, — и его дружина. Однако нам очень не

понравилось, что они так много и дурно говорили о твоем муже и его сыновьях.

Бергтора сказала:

— Собака лает — ветер носит.

И Бергтора дала им подарки и спросила, когда Траин вернется домой. Они сказали,

что он уехал из дому на четыре или пять ночей. Потом они уехали. Затем Бергтора

рассказала все своим сыновьям и своему зятю Кари, и они долго вели между собой

тайную беседу.

В то самое утро, когда Траин ехал с востока домой, Ньяль проснулся рано и

услышал, что секира Скарпхедина звякнула о стену. Ньяль встал, вышел во двор и

увидел, что все его сыновья и зять его Кари вооружены. Впереди шел Скарпхедин.

На нем была синяя одежда. В руках у него был небольшой круглый щит, а на плече —

секира. За ним шел Кари. Он был в шелковой одежде. На голове у него был

золоченый шлем, а в руках — щит, на котором был нарисован лев. За ним шел

Хельги. Он был в красной одежде. На голове у него был шлем, а в руках — красный

щит, на котором был нарисован олень. Все были в крашеных одеждах.

Ньяль крикнул Скарпхедину:

—Ты куда собрался, сынок?

— Искать овец, — сказал тот.

— Ты уже раз ответил мне так, — сказал Ньяль, — но охотились вы тогда на людей.

Скарпхедин рассмеялся и сказал:

— Слышите, что наш старик говорит? Он что-то заподозрил.

— Когда ты говорил такое раньше? — спросил Кари.

— Когда убил Сигмунда Белого, родича Гуинара, — сказал Скарпхедин.

— За что? — спросил Кари.

— Он убил моего воспитателя Торда Вольноотпущениикова Сына, — сказал Скарпхедин.

Ньяль вошел в дом, а они поехали на Красные Оползни и стали там ждать. Оттуда

они могли увидеть, когда те поедут из Долины. День выдался солнечный и ясный.

Вот Траин со своими людьми едет по песчаному берегу из Долины. Ламби, сын

Сигурда, говорит:

— У Красных Оползней на солнце сверкают щиты. Наверно, там засада.

— Повернем вниз к реке, — говорит Траин, — тогда они направятся нам навстречу,

если у них есть к нам дело:

И они повернули вниз к реке. Скарпхедин сказал:

— Раз они свернули с пути, значит увидели нас. Нам теперь остается только бежать

вниз, им наперерез.

Кари сказал:

— Многие на нашем месте остались бы в засаде, а не пошли бы им навстречу: ведь

их восемь, а нас пятеро.

Они побежали вниз к реке и увидели ниже себя ледовый мост. Они решили

переправиться по нему. Траин и его люди остановились перед этим мостом на льду.

Траин сказал:

— Что этим людям нужно? Их пятеро, а нас — восемь.

Ламби, сын Сигурда, сказал:

— Я думаю, что они не побоялись бы напасть на нас, даже если бы нас было девять.

Траин сбросил с себя плащ и снял шлем.

У Скарпхедина, когда они бежали к реке, лопнул ремень на обуви, и он

остановился.

— Ты что там мешкаешь, Скарпхедин? — спросил Грим.

— Ремень завязываю, — сказал тот.

— Бежим вперед, — сказал Кари, — он нас догонит. И они быстро побежали к

ледовому мосту. Завязав ремень, Скарпхедин вскочил и поднял секиру. Он побежал

прямо к реке, но она была такой глубокой, что ее нигде было не перейти. Лед у

другого берега был толстый и гладкий, как стекло, и Траин со своими людьми стоял

посредине льдины. Скарпхедин перепрыгнул через незамерзшую реку и покатился на

ногах по льду. Лед был очень гладкий, так что он мчался, как птица. Траин только

собрался надеть шлем. Но Скарпхедии подоспел раньше, ударил его по голове

секирой, которая называлась Великанша Битвы, и разрубил ему голову до зубов, так

что они упали на лед. Все это произошло так быстро, что никто его не тронул, и

он стремглав покатился дальше. Тьёрви кинул ему под ноги щит, но он перепрыгнул

через него, устоял на ногах и докатился до берега. Тут к нему подбежал Кари и

остальные.

— Молодец! — говорит Кари.

— Теперь ваш черед, — говорит Скарпхедин. Тогда они кинулись на врагов. Грим и

Хельги высмотрели Храппа и сразу же бросились на него. Храпп хотел было ударить

Грима секирой, но Хельги увидел это и ударил Храппа по руке так, что отсек ее, и

секира упала. Храпп сказал:

— Полезное ты сделал дело, потому что многим людям эта рука принесла вред и

смерть.

— Теперь тебе настал конец, — сказал Грим и пронзил его копьем. Храпп упал и

испустил дух.

Тьёрви пошел на Кари и метнул в него копье, но Кари подпрыгнул, и копье

пролетело у него под ногами. Тогда Кари кинулся на Тьёрви и ударил его мечом в

грудь, так что меч глубоко вошел в тело, и тому сразу же пришел конец. Тогда

Скарпхедип схватил Гуннара, сына Ламби, и Грани, сына Гуннара. и сказал:

— Я поймал двух щенков! Что с ними делать?

— Делай что хочешь, — говорит Хельги, — можешь убить их обоих, если есть

желание.

— Что-то не хочется мне, — говорит Скарпхедин, — и помогать Хёгни, и убивать его

брата.

— Настанет час, — говорит Хельги, — когда ты пожалеешь, что не убил его, потому

что он никогда не будет тебе верен, как и остальные, что сейчас здесь.

Скарпхедин говорит:

— Не боюсь я их.

И они оставили в живых Грани, сына Гуннара, Гуннара сына Ламби, Ламби, сына

Сигурда, и Лодина.

Потом они поехали домой, и Ньяль спросил их, что произошло. Они все подробно

рассказали ему. Ньяль сказал:

— Большое это событие. Но очень может быть, что из-за него погибнет один из моих

сыновей, а то и несколько.

Гуннар, сын Ламби, перевез тело Траина на Каменистую Реку и там его похоронили.

XCIII

Кетиль из Леса был женат на дочери Ньяля Торгерд и был братом Траина. Он

оказался в трудном положении и поехал к Ньялю. Он спросил Ньяля, собирается ли

тот платить виру за убийство Траина. Ньяль ответил:

— Я хочу заплатить так, чтобы все были довольны. И мне хотелось бы, чтобы ты

уговорил своих братьев, которые имеют право на виру, принять ее.

Кетиль сказал, что охотно сделает это, и поехал сначала домой. Вскоре после

этого он пригласил всех своих братьев в Конец Склона. Там он начал их

уговаривать, и Хёгпи помогал ему в этом. Дело кончилось тем, что были выбраны

судьи и назначено место встречи. За убийство Траина была положена вира, и все

получили деньги, как им полагалось по закону. Затем обе стороны обещали

соблюдать мир и подтвердили это клятвами. Ньяль щедро заплатил виру. Некоторое

время все было спокойно.

Однажды Ньяль поехал в Лес, и они проговорили с Кетилем целый день. Вечером

Ньяль вернулся домой, и никто не узнал, о чем они разговаривали. Затем Кетиль

поехал на Каменистую Реку и сказал Торгерд:

— Я очень любил брата моего Траина и хочу доказать это: я предлагаю взять на

воспитание Хёскульда, сына Траина.

— Я согласна, — сказала она, — если только ты сделаешь все, что сможешь, для

этого мальчика, когда он вырастет. Ты отомстишь за него, если его убьют. Ты дашь

ему денег на вено, когда он будет жениться. Поклянись в этом.

Он согласился. И вот Хёскульд переехал к Кетилю и некоторое время жил у него.

XCIV

Однажды Ньяль поехал в Лес. Его приняли хорошо, и он заночевал там. Вечером

Ньяль позвал к себе мальчика Хёскульда, и тот сразу пошел к нему. У Ньяля на

пальце был золотой перстень, и он показал его мальчику. Тот взял перстень,

посмотрел па него и надел себе на палец. Ньяль спросил:

— Хочешь, я подарю тебе этот перстень?

— Хочу, — говорит мальчик.

— Знаешь ли ты, — говорит Ньяль, — кто убил твоего отца?

Мальчик отвечает:

— Я знаю, что его убил Скарпхедин, но незачем нам об этом вспоминать, ведь был

заключен мир и сполна заплачена вира.

— Твой ответ, — говорит Ньяль, — лучше моего вопроса. Ты станешь хорошим

человеком.

— Я рад твоему предсказанию, — говорит Хёскульд, — я ведь знаю, что ты видишь

будущее и никогда не обманываешь.

Ньяль говорит:

— Я хочу предложить тебе: давай я возьму тебя на воспитание.

Хёскульд сказал, что примет от Ньяля все, что тот ему предложит.

Дело кончилось тем, что Хёскульд переехал к Ньялю, своему новому приемному отцу.

Ньяль заботился о том, чтобы с мальчиком не случилось ничего худого, и очень его

любил. Сыновья Ньяля всегда водили его за руку и старались доставить ему

радость.

Пришло время, и Хёскульд вырос. Он был высок ростом и силен, очень хорош собой,

и у него были красивые волосы. Он был приветлив, щедр, сдержан, прекрасно владел

оружием, всегда хорошо говорил о людях, и все его очень любили. Сыновья Ньяля и

Хёскульд никогда не расставались.

XCV

Жил человек по имени Флоси. Его отцом был Торд Годи Фрейра, сын Эцура, внук

Асбьёрна, правнук Бьёрна Бычья Кость. Матерью Флоси была Ингунн, дочь Торира с

Осинового Холма, внучка Хамунда Адская Кожа, правнучка Хьёра, праправнучка

Хальва, который предводительствовал своими витязями, прапраправнучка Хьёрлейва

Женолюба. Матерью Торира была Игнунн, дочь Хельги Тощего, который занял землю на

Островном Фьорде. Флоси был женат на Стейнвёр, дочери Халля с Побережья. Она

была рождена вне брака. Ее матерью была Сёльвёр, дочь Херьольва Белого.

Флоси жил на Свиной Горе и был очень знатным человеком. Он был высок ростом,

силен и честолюбив. Его брата звали Старкад. Он был сводным братом Флоси.

Матерью Старкада была Траслаут, дочь Торстейна Воробья и внучка Гейрлейва, а

матерью Траслауг была Унн, дочь Эйвинда Окуня, первопоселенца, и сестра Модольва

Мудрого. У Флоси были братья Торгейр, Стейн, Кольбейн и Эгиль. Дочь Старкада,

брата Флоси, звали Хильдигунн. Она была очень красива собой, и работа у нее

спорилась. Она была такой искусницей в рукоделии, что мало кто из женщин мог

сравниться с ней. Она была крута нравом и, когда нужно, очень храбра.

XCVI

Жил человек по имени Халль, а по прозвищу Халль с Побережья. Он был сыном

Торстейна и внуком Бёдвара. Мать Халля Тордис была дочерью Эцура, внучкой

Хродлауга, правнучкой ярла Рёгнвальда из Мери, праправнучкой Эйстейна Гремушки.

Халль был женат на Йорейд, дочери Тидранди Мудрого, внучке Кетиля Грома,

правнучке Торира Глухаря из Верадаля. Братьями Йорейд были Кетиль Гром из Залива

Ньёрда и Торвальд, отец Хельги, одного из сыновей Дроплауг. Сестру Йорейд звали

Халлькатла, она была матерью Торкеля, сына Гейтира, и Тидранди. У Халля был брат

Торстейн, по прозвищу Пузатый. Он был отцом Коля, которого потом Кари убил в

Уэльсе. Сыновьями Халля с Побережья были Торстейн, Эгиль, Торвард, Льот и

Тидранди, про которого рассказывают, что его погубили дисы.

Жил человек по имени Торир, а по прозвищу Торир из Хольта. Его сыновьями были

Торгейр Ущельный Гейр, Торлейв Ворон и Торгрим Большой.

XCVII

Теперь надо рассказать о том, что Ньяль сказал однажды Хёскульду:

— Хотелось бы мне женить тебя, сынок.

Тот сказал, что это ему по душе, попросил Ньяля взяться за сватовство и спросил,

где он думает искать ему невесту. Ньяль ответил:

— У Старкада, сына Торда Годи Фрейра, есть дочь Хильдигунн. Это лучшая из всех

невест, которых я знаю.

Хёскульд сказал:

— Решай, отец. Я поступлю так, как ты хочешь.

— На ней мы и остановимся, — сказал Ньяль. Вскоре после этого Ньяль пригласил

поехать с ним сыновей Сигфуса, всех своих сыновей и Кари, сына Сёльмунда. Они

поехали на восток, на Свиную Гору, и там их хорошо приняли. На следующий день

Ньяль и Флоси начали разговор. Они поговорили о том и о сем, а потом Ньяль

сказал:

— Привело меня сюда одно дело: мы приехали сватать твою племянницу Хильдигунн.

— Кому? — спросил Флоси.

— Хёскульду, сыну Траина, моему воспитаннику, — сказал Ньяль.

— Хорошая мысль, — сказал Флоси, — хотя и велика опасность, что между вашим и

его родом разгорится вражда. А что ты можешь сказать о Хёскульде?

— О нем я могу сказать только хорошее, — сказал Ньяль. — А еще я дам столько

денег, сколько вы сочтете нужным, если примете наше сватовство.

— Позовем ее, — предложил Флоси, — и узнаем, нравится ли ей жених.

Ее позвали, и она пришла. Флоси сказал ей, что к ней сватаются. Она сказала, что

у нее большие помыслы, и прибавила:

— Я не знаю, как мне быть, ведь мне придется иметь дело с такими важными людьми,

а у этого человека нет годорда. А ты мне говорил, что ты не выдашь меня замуж за

человека без годорда.

— Достаточно и того, — сказал Флоси, — что ты не хочешь выходить за него замуж.

Тогда я не буду пускаться с ними в разговоры и откажу им.

— Я не говорю, — сказал она, — что не выйду замуж за Хёскульда, если ему добудут

годорд. Но иначе я не соглашусь.

Ньяль сказал:

— Тогда я прошу, чтобы мне дали три года сроку.

Флоси согласился:

— Я ставлю еще одно условие, — сказала Хильдигунн. — Если брак состоится, то мы

будем жить здесь, на востоке.

Ньяль сказал, что пусть это решает Хёскульд. А Хёскульд сказал, что он верит

многим, но никому он не верит так, как своему воспитателю. И они поехали домой,

на запад.

Ньяль начал искать для Хёскульда годорд, но никто не хотел отдавать свой.

Наступает лето, а затем и время альтинга. В это лето на тинге было много

распрей. Многие по привычке ездили к Ньялю, но он давал такие советы, от которых

нечего было ждать толку, и все иски и защиты оказались неправильными. И пошли

большие раздоры оттого, что тяжбы не были решены, и люди разъехались с тинга по

домам, не помирившись.

Приходит время следующего тинга. Ньяль поехал на тинг, и сначала тинг шел

спокойно, пока Ньяль не сказал, что пора объявить о своих делах. Многие сказали,

что от этого будет мало толку, потому что никто не может добиться решения своего

дела, хотя ответчики и вызваны на тинг.

— Лучше мы попытаемся, — сказали они, — решить наши тяжбы копьем и мечом.

— Так нельзя, — сказал Ньяль. — Ничего хорошего не получится, если в стране не

будут соблюдаться законы. Но вы правы в своих жалобах, и это дело наше, людей,

которые знают законы и исправляют их, и следует найти выход. По-моему, было бы

хорошо нам, знатным людям, собраться и поговорить.

И они пошли в судилище. Ньяль сказал:

— Я обращаюсь к тебе, Скафти, сын Тородда, и к другим знатным людям! Мне

думается, что сложилось безвыходное положение, когда дело разбирается в суде

четверти и запутывается так, что его невозможно ни кончить, ни продолжать

разбирать дальше. По-моему, было бы хорошо, если бы у нас был пятый суд, где бы

разбирались дела, которые не смог решить суд четверти.

— Кого ж ты предложишь, — спросил Скафти, — в этот пятый суд? Ведь из прежних

годордов образуются суды четвертей, по три дюжины судей в каждой четверти.

— По-моему, хорошим выходом было бы учредить новые годорды: из каждой четверти

выбрать людей, которые больше всего подходят для того, чтобы быть годи, и

позволить всем, кто хочет, войти к ним в годорд.

— Нам этот совет правится, — говорит Скафти, — но какие же дела должны

разбираться в этом суде?

— Здесь должны разбираться дела, — отвечает Ньяль, — о всяких непорядках на

тинге, дела о лжесвидетельствах и неверных показаниях. Кроме того, здесь будут

разбираться те нерешенные дела, по которым судьи в судах четвертей не смогли

прийти к согласию. Все они будут направляться в пятый суд. Пятый суд станет

также разбирать дела о тех, кто давал или брал взятки. На этом суде должны будут

даваться самые сильные клятвы, и каждую клятву должны будут подкреплять двое,

которые будут своею честью отвечать за верность клятвы. Также, если одна сторона

ведет дело правильно, а другая неправильно, то дело должно решаться в пользу

тех, кто действет правильно. Дела должны разбираться здесь, как и в судах

четвертей, с той только разницей, что когда назначены четыре дюжины судей в

пятый суд, то истец должен отвести из числа судей шестерых, а ответчик — еще

шестерых. Если же ответчик не пожелает никого отвести, то истец должен отвести

всю дюжину. Если же истец этого не сделает, то весь суд будет неправильным,

потому что судить должны три дюжины судей.

После этого Скафти, сын Тородда, ввел закон о пятом суде и все остальное, что

было сказано. Потом люди пошли к Скале Закона. Были учреждены новые годорды. Вот

какие новые годорды были учреждены в северной четверти: годорд людей с Песков на

Среднем Фьорде и годорд людей с Лиственного Кряжа на Островном Фьорде.

Тогда Ньяль попросил внимания и сказал:

— Многим известно, что произошло между моими сыновьями и людьми с Каменистой

Реки. Люди знают, что мои сыновья убили Траина, сына Сигфуса. Но мы все же

помирились, и я взял на воспитание Хёскульда. Я посватал его, а чтобы жениться,

ему надо быть годи. Но никто не хочет отдавать свой годорд. Я хочу попросить

вас, чтобы вы разрешили мне учредить новый годорд на Белом Мысу для Хёскульда.

Все согласились на это. После этого он учредил новый годорд для Хёскульда, и с

тех пор того стали называть Хёскульд, годи Белого Мыса.

Затем люди стали разъезжаться с тинга по домам.

Ньяль пробыл дома недолго и вскоре вместе с сыновьями поехал на восток, на

Свиную Гору. Он попросил Флоси отдать племянницу, и тот сказал, что сдержит свое

обещание. Хильдигунн посватали за Хёскульда и договорились о свадьбе. На этом

дело было кончено, и они поехали домой.

Потом они снова поехали, на этот раз на свадьбу. После празднества Флоси выделил

Хильдигунн ее долю и выдал ей все сполна.

Хёскульд с Хильдигунн поехали на Бергторов Пригорок и пробыли там год.

Хильдигунн и Бергтора ладили хорошо. А следующей весной Ньяль купил землю в

Оссабёре и дал ее Хёскульду. Хёскульд переехал туда, и Ньяль набрал ему людей.

Они все жили так дружно, что никто из них ничего не решал, не посоветовавшись с

другими. Хёскульд прожил долго в Оссабёре. Они заботились о чести друг друга, и

сыновья Ньяля всегда ездили с ним. Их дружба была такой тесной, что каждую осень

они приглашали друг друга к себе в гости и подносили друг другу богатые подарки.

Так прошло немало времени.

XCVIII

Жил человек по имени Лютинг. Его двор назывался Самов Двор. Он был женат на

Стейнвёр, дочери Сигфуса, сестре Траина, Лютинг был высок ростом, силен, богат и

крут нравом.

Однажды случилось, что у Лютинга на Самовом Дворе были гости: он пригласил к

себе Хёскульда и сыновей Сигфуса, и они все приехали. Еще там были Грани, сын

Гуннара, Гуннар, сын Ламби, и Ламби, сын Сигурда.

У Хёскульда, сына Ньяля, и его матери был двор Холм, и он всегда ездил туда с

Бергторова Пригорка через Самов Двор. У Хёскульда был сын по имени Амунди. Он

родился слепым, но был высок ростом и силен. У Лютинга было два брата. Одного

звали Халльстейн, другого — Халльгрим. Они всегда и везде затевали ссоры и

постоянно жили у своего брата, потому что никто больше не мог с ними ладить.

Однажды Лютинг был на дворе, но время от времени заходил в дом. Только он вошел

у дом, как следом со двора вошла женщина. Она сказала:

— Жаль, что вы не видели, как сейчас через двор проехала одна важная птица.

— О какой это важной птице, — спросил Лютинг, — ты говоришь?

— Хёскульд, сын Ньяля, проехал через двор, — сказала она. Лютинг сказал:

— Он часто проезжает через наш двор, и мне это не очень нравится. Поезжай-ка,

Хёскульд, со мной, если хочешь отомстить за своего отца и убить Хёскульда, сына

Ньяля.

— Не хочу я этого, — сказал Хёскульд, годи Белого Мыса, — я отплатил бы тогда

Ньялю, моему воспитателю, черной неблагодарностью. Пусть твое приглашение

принесет тебе несчастье!

Он выскочил из-за стола, велел подвести своих лошадей и поехал домой.

Тогда Лютинг сказал Грани, сыну Гуннара:

— Ты был при том, как убили Траина, и помнишь убийство, и ты также, Гуннар, сын

Ламби, и ты, Ламби, сын Сигурда. Я предлагаю, чтобы мы сегодня же вечером напали

на него и убили.

— Нет, — сказал Грани, — я не пойду против сыновей Ньяля и не нарушу договора,

который был заключен при посредничестве достойных людей.

То же самое сказали и сыновья Сигфуса, и все другие, и они решили уехать. Когда

они уехали, Лютинг сказал:

— Все знают, что я не получил никакой виры за своего шурина Траина. И я не

примирюсь с тем, что он не отомщен.

Он велел обоим своим братьям и трем работникам поехать с ним. Они пустились по

дороге, по которой должен был ехать Хёскульд, и стали поджидать его в засаде, к

северу от двора, в одной лощине. Они ждали до вечера. Наконец Хёскульд подъехал

к ним. Они выскочили с оружием в руках и набросились на него. Хёскульд защищался

так смело, что им никак было не одолеть его. Он ранил Лютинга в руку и убил

двоих из его людей, но в конце концов его убили. Они нанесли Хёскульду

шестнадцать ран, но голову ему не отрубили. Затем они поехали в леса, к востоку

от Кривой Реки, и спрятались там.

В этот же вечер пастух Хродню нашел Хёскульда мертвым, поехал домой и сказал

Хродню об убийстве ее сына. Она сказала:

— Не может быть, что его нет в живых. Разве голова отрублена?

— Нет, — сказал он.

— Поверю лишь, если сама увижу, — сказала она, — приведи мою лошадь и повозку.

Он так и сделал и собрал все, что было нужно в дорогу, и затем они поехали туда,

где лежал Хёскульд. Она осмотрела его раны и сказала:

— Я так и думала: он еще жив, а Ньяль может лечить раны и потяжелее этих.

Они взяли тело, положили его на повозку и поехали к Бергторову Пригорку. Там они

внесли Хёскульда в овчарню и посадили, прислонив к стене. Затем оба пошли к дому

и постучали в дверь. На стук вышел работник, и Хродню прошла мимо него прямо в

каморку, где спал Ньяль. Она спросила, не спит ли он. Он сказал, что спал, но

сейчас проснулся, и спросил:

— Зачем ты пришла так рано?

Хродню сказала:

— Вставай с постели, оставь мою соперницу и выйди на двор. Пусть выйдет и она, и

твои сыновья.

Они встали и вышли из дома. Скарпхедин сказал:

— Возьмем с собой оружие.

Ньяль ничего на это не сказал, и они вернулись в дом и вышли с оружием. Хродню

шла впереди и привела их к овчарне. Она вошла внутрь и попросила их пройти за

ней. Она подняла светильник и сказала:

— Вот твой сын Хёскульд, Ньяль! Он весь изранен, и ему нужна помощь.

Ньяль сказал:

— Признаки смерти вижу я на его лице, а не признаки жизни. Почему ты не закрыла

ему ноздри?

— Я хотела, чтобы это сделал Скарпхедин(14), — сказала она. Скарпхедин подошел к

Хёскульду и закрыл ему ноздри. Затем он спросил отца:

— Кто, по-твоему, убил его?

Ньяль ответил:

— Наверно, его убили Лютинг из Самова Двора и его братья.

Хродню сказала:

— Я поручаю тебе, Скарпхедин, отомстить за брата, и я жду, что хотя он и не

рожден в браке, ты поступишь как должно и отдашь этому все силы.

Бергтора сказала:

— Странные вы люди! Убиваете людей, когда у вас на то нет причин, а сейчас

будете жевать жвачку, пока дело так ничем и не кончится: ведь эта весть сейчас

же дойдет до Хёскульда, годи Белого Мыса, он предложит вам виру и помириться, и

вам придется согласиться. Если вы вообще хотите действовать, то действуйте

сейчас же.

Скарпхедин сказал:

— Вот и мать подстрекает нас законным подстрекательством(15).

И они выбежали из овчарни. Хродню пошла домой с Ньялем и осталась там на ночь.

XCIX

Теперь надо рассказать о Скарпхедине и его братьях. Они направились к Кривой

Реке. Скарпхедин сказал:

— Постоим и послушаем. Затем он сказал:

— Тише! Я слышу там, у реки, голоса. Кого вы берете на себя — Лютинга или двух

его братьев?

Они сказали, что предпочитают взять на себя одного Лютинга.

— Для нас он всего важнее, — сказал Скарпхедин. — Плохо будет, если он уйдет от

нас. И думаю, он скорее всего не уйдет, если я возьму его на себя.

— Когда подберемся к нему поближе, постараемся прицелиться так, чтоб ему не уйти

от нас, — сказал Хельги.

Затем они пошли туда, где Скарпхедин слышал человеческие голоса, и увидели, что

у ручья стоят Лютинг и его братья. Скарпхедин перепрыгивает на другой берег,

покрытый галькой. Там стоит Халльгрим с братьями. Скарпхедип ударяет мечом

Халльгрима по бедру так, что сразу же отсекает ногу, а другой рукой хватает

Халлькеля. Лютинг хочет ударить Скарпхедина копьем, но тут подоспел Хельги и

подставил щит, и копье застряло в нем. Лютинг поднял камень и кинул его в

Скарпхедина, так что тот отпустил Халлькеля. Халлькель хочет взбежать на склон,

покрытый галькой, но при этом падает на колени. Скарпхедин кидает в него секиру

и разрубает ему спину. Лютинг пускается наутек, но Грим и Хельги бросаются

следом и оба наносят ему раны. Лютинг кидается от них в реку, добирается до

своих лошадей и скачет в Оссабёр.

Хёскульд был дома и сразу же вышел к нему. Лютинг рассказал ему, что случилось.

— От тебя можно было этого ожидать, — говорит Хёскульд. — Безрассудный ты

совершил поступок. Правильно говорится, что недолго радуется рука удару. Не

знаю, уцелеешь ли ты.

— Верно, — говорит Лютинг, — я едва спасся, я все же хочу, чтобы ты помирил меня

с Ньялем и его сыновьями и чтобы я сохранил свое добро.

— Пусть будет по-твоему, — говорит Хёскульд. Затем Хёскульд велел оседлать

своего коня и поехал на Бергторов Пригорок с пятью спутниками. Сыновья Ньяля уже

вернулись и легли спать. Хёскульд разыскал Ньяля, и они начали разговор.

Хёскульд сказал Ньялю:

— Я приехал сюда просить за моего родича Лютинга, Он совершил тяжкое

преступление против вас: нарушил мир и убил твоего сына.

Ньяль сказал:

— По-моему, Лютинг уже поплатился за это смертью своих братьев. Если я и веду

разговоры о мире, то только из дружбы к тебе. И ставлю условием мира, чтобы за

убийство братьев Лютинга вира не платилась. Лютинг не получит также виры за свои

раны, но заплатит полную виру за Хёскульда.

Хёскульд сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты один рассудил это дело.

Ньяль ответил:

— Быть по-твоему.

— Может, ты хочешь, чтобы при этом были твои сыновья? — спросил Хёскульд. Ньяль

ответил:

— Это нас к миру не приблизит. Но мир, который я заключу, они будут соблюдать.

Тогда Хёскульд сказал:

— Так и порешим, а ты обещай Лютингу, что твои сыновья не будут мстить ему.

— Хорошо, — сказал Ньяль. — Я хочу, чтобы он заплатил две сотни серебра за

убийство Хёскульда. Жить он может оставаться на Самовом Дворе, но я думаю, что

ему было бы лучше продать свою землю и уехать. Ни я, ни мои сыновья мира не

нарушим, но может статься, что найдется в этих местах кто-нибудь другой, кого

ему следует остерегаться. Если же тебе кажется, будто я изгоняю его из этих

мест, то пусть он остается здесь, но тогда ему грозит большая опасность.

Хёскульд уехал домой. Сыновья Ньяля проснулись и спросили отца, кто это

приезжал, а он ответил им, что это был Хёскульд, его воспитанник.

— Он, верно, просил за Лютинга, — сказал Скарпхедин.

— Да, — сказал Ньяль.

— Это плохо, — сказал Грим.

— Хёскульд не просил бы за него, — сказал Ньяль, — если б ты его убил, как

собирался.

— Не будем упрекать отца, — сказал Скарпхедии. Теперь надо сказать о том, что

этот мир между ними не был нарушен.

С

В Норвегии произошла смена правителей: ярла Хакона не стало, и его место занял

Олав, сын Трюггви. А конец ярлу Хакону пришел оттого, что раб Карк перерезал ему

горло в Римуле, в Гаулардале.

В то же время пришла весть о том, что в Норвегии сменилась вера. Народ оставил

старую веру, и конунг крестил западные страны — Шетландские, Оркнейские и

Фарерские острова.

Многие говорили в присутствии Ньяля, что оставить старую веру — это большое

святотатство. Ньяль сказал тогда:

— Мне представляется, что новая вера гораздо лучше, и благо тому, кто обратится

к ней. И если люди, которые учат этой вере, приедут сюда, то я горячо поддержу

их.

Он часто ходил один, сторонясь людей, и что-то бормотал про себя.

В ту же самую осень на востоке страны, в том месте Медведицына Фьорда, что

зовется Заливом Гаути, пристал корабль. Хозяина корабля звали Тангбрандом. Он

был сыном графа Вильбальдуса из Саксонии. Тангбрапд был послан в Исландию

конунгом Олавом, сыном Трюггви, чтобы проповедовать новую веру. Его сопровождал

исландец по имени Гудлейв. Он был сыном Ари, внуком Мара, правнуком Атли,

праправнуком Ульва Косого. А Ульв Косой был сыном Хёгни Белого, внуком Отрюгга,

правнуком Облауда, праправнуком Хьёрлейва Женолюба, конунга Хёрдалаида. Гудлейв

убил на своем веку немало народу, был бесстрашен и решителен.

На Медведицыном Мысу жили два брата. Одного из них звали Торлейвом, а другого

Кетилем. Их отцом был Хольмстейн, сын Эцура из Широкой Долины. Они созвали народ

и запретили людям торговать с пришельцами. Об этом узнал Халль с Побережья. Он

жил у Купальной Реки, на Лебедином Фьорде. С тремя десятками своих людей он

поехал к кораблю, сразу разыскал Тангбранда и спросил его:

— Что, плохо торгуете? Тот согласился.

— Вот зачем я к тебе приехал, — говорит Халль. — Я хочу вас всех пригласить к

себе и постараться наладить ваш торг. Тангбранд поблагодарил и отправился с ним.

Однажды осенью Тангбранд рано утром вышел во двор, велел расставить палатку и

стал петь в палатке обедню, притом очень торжественно, потому что был великий

праздник. Халль спросил Тангбранда:

— В честь кого сегодня праздник?

— Ангела Михаила, — отвечает тот.

— Каков он, этот ангел? — спрашивает Халль.

— Очень хорош, — отвечает Тангбрапд. — Он взвешивает все, что ты делаешь хорошо.

Халль говорит:

— Я бы хотел иметь его своим другом.

— Это возможно, — отвечает Тангбранд. — Обратись сегодня к нему и к Богу.

— Но я бы хотел поставить условием, — говорит Халль, — чтобы ты пообещал мне от

его имени, что он станет тогда моим ангелом-хранителем.

— Обещаю, — говорит Тангбранд.

Тогда Халль крестился со всеми своими домочадцами.

CI

Следующей весной Тангбранд отправился проповедовать христианство, и Халль поехал

вместе с ним. Они добрались через Лагунную Пустошь до Столбовых Гор. Там в то

время стоял двор Торкеля. Он больше всех поносил веру и вызвал Тангбранда па

поединок. Тангбранд вместо щита взял в бой распятие, и бой кончился тем, что

Тангбранд победил, убив Торкеля.

Оттуда они отправились в Роговый Фьорд и остановились в Городищенской Гавани, к

западу от Точильных Песков. Там стоял двор Хильдира Старого. У него был сын

Глум, который потом ездил поджигать двор Ньяля вместе с Флоси. Хильдир принял

новую веру вместе со всеми своими домочадцами. Оттуда они отправились в Горные

Дворы и остановились у Телячьей Горы. Там стоял двор Коля, сына Торстейна,

родича Халля. Он принял новую веру со всеми домочадцами. Оттуда они отправились

к реке Широкой. Там стоял двор Эпура, сына Хроальда, родича Халля. Он принял

неполное крещение. Оттуда они отправились на Свиную Гору, и Флоси принял

неполное крещение и пообещал поддержать их на тинге. Оттуда они отправились на

запад, в Лесные Дворы, и остановились в Церковном Дворе. Там стоял двор Сурта,

сына Асбьёрна, внука Торстейна, правнука Кетиля Глупого. Сурт и все эти его

предки были христианами. После этого они из Лесных Дворов отправились на Склон

Мыса. Тут весть об их поезде разнеслась повсюду,

Жил человек по имени Хедин Колдун. Его двор стоял в Старухиной Долине. Язычники

заплатили ему за то, чтобы он убил Тангбранда и перебил его спутников. Он

отправился на Орлиную Пустошь и совершил там большое жертвоприношение. Когда

Тангбранд поехал с востока, то под его конем разверзлась земля(16), но он успел

соскочить с коня и прыгнуть на край пропасти. Земля поглотила коня со всем, что

на нем было, и больше его не видели. Тут Тангбранд возблагодарил Бога.

Гудлейв искал Хедина Колдуна и нашел его на Орлиной Пустоши. Он преследовал его

до Старухиной Долины, и когда приблизился к нему, метнул в него копье и пронзил

насквозь.

CII

Оттуда они отправились в Проливные Острова и собрали там народ. Они стали

проповедовать новую веру, и Ингьяльд, сын Торкеля Навозного Жука, принял

крещение. Оттуда они отправились на Речной Склон и стали проповедовать там новую

веру. Против новой веры больше всех были Ветрлиди Скальд и его сын Ари, и

поэтому они убили Ветрлиди. Об этом сложена такая виса:

«Ветрлиди Скальд на юге

Жало брани направил

Прямо в ограду духа

Улля зуба кольчуги.

Но Гудлейв, воин удалый,

Ударом поверг Ветрлиди,

Молотом смерти разбил

Наковальню земли шелома(17)».

Оттуда Тангбранд отправился на Бергторов Пригорок. Ньяль со всеми домочадцами

принял новую веру, но Мёрд и Вальгард очень ей противились.

Оттуда они поехали на запад, через реку, в Ястребиную Долину и крестили там

Халля. Ему было тогда три года. Оттуда они отправились на Гримов Мыс. Там

Торвальд Хворый собрал против него народ и послал сказать Ульву, сыну Угги,

чтобы тот напал на Тангбранда и убил его. При этом он сказал вису:

Один сорочки Эндиля(18)

С просьбою шлет такою

К Ульву, сыну Угги, —

Другом он был мне верным,

Пусть поскорее с обрыва

Сбросит того, кто богов,

Как трус презренный, порочит,

Я же второго сброшу.

Ульв, сын Угги, сказал в ответ другую вису:

Просишь немало, пловец

Пролива влаги Вальгаллы,

Но клеть моего языка(19)

Не клюнет на эту наживку.

Меня не поймает на удочку

Седок скакуна океана,

Я живо заметил ловушку,

В коварных твоих уговорах.

— И я не собираюсь, — прибавил он, — загребать для него жар своими руками. Как

бы ему не подавиться своим языком.

После этого посланный отправился обратно к Торвальду Хворому и передал ему слова

Ульва. У Торвальда собралось много народа, и он предложил устроить засаду против

Тангбранда и Гудлейва на Пустоши Синих Лесов. Тангбранд и Гудлейв выехали из

Ястребиной Долины. Навстречу им попался всадник, который спросил, кто здесь

Гудлейв, и когда тот назвался, сказал:

— Благодари своего брата Торгильса с Дымных Холмов за весть, которую я передам

тебе: они устроили против тебя много засад, и Торвальд Хворый ждет тебя со

своими людьми у Конского Ручья на Гримовом Мысу.

— Мы все равно поедем к нему, — сказал Гудлейв. И они повернули вниз, к Конскому

Ручью. Торвальд был уже на другом берегу ручья. Гудлейв сказал Тангбранду:

— Вот он — Торвальд. Вперед, на него!

Тангбранд метнул в Торвальда копье, и оно пронзило его насквозь, а Гудлейв

ударил его мечом по плечу и отрубил руку, так что Торвальду тут же пришел конец.

После этого они отправились на тинг. Родичи Торвальда чуть было не набросились

на них, но Тангбранда защитили Ньяль и люди с Восточных Фьордов.

Хьяльти, сын Скегги, сложил тогда вису:

Уж, верно, не сробею

Назвать собакой Фрейю.

Что Один, а что Фрейя —

Стоят один другого!

Хьяльти и Гицур Белый в то лето уехали из Исландии. А корабль Тангбранда

разбился на востоке, у мыса Буландснеса. Название этого корабля было «Бык».

Тангбранд стал разъезжать по всему западу Исландии. Ему навстречу выступила

Стсйнунн, мать Рева Скальда. Она пыталась обратить Тангбранда в язычество и

долго говорила с ним. Тангбранд молчал, пока она говорила, но потом начал долгую

речь и оспорил все, что она сказала.

— Слыхал ли ты, — спросила она, — что Тор вызвал Христа на поединок, но тот не

решился биться с Тором?

— Я слыхал, — ответил Тангбранд, — что Тор был бы лишь прахом и пеплом, если бы

Бог не захотел, чтобы он жил.

— А знаешь ли ты, — спросила она, — кто разбил твой корабль?

— А ты что можешь сказать об этом? — спросил он.

— Вот что я скажу тебе, — ответила она:

Недруг отродья Грейп,

Грозный, дракона морского

Разбил и на берег бросил, —

Не берегли его боги.

Расколот в мелкие щепы

Струг колокольного стража(20).

Верно, Христос позабыл

О быке обиталища рыбы.

И она сказала еще одну вису:

Долго тресковой тропою

Тор скакуна морского

Гнал, в волнах швыряя,

И в ярости бросил на скалы.

Больше не плыть под парусом

Полену земли тюленей,

Разбит Тангбрандов корабль

Ураганом врага Хрунгнира(21).

После этого Тангбранд и Стейнуип расстались, и он отправился со своими

спутниками на Крутое Побережье.

СIII

На Крутом Побережье, на Пастбище, стоял двор Геста, сына Оддлейва. Он был очень

мудрым человеком и мог предсказывать судьбу. Он задал пир Тангбранду и его

людям. Их приехало на Пастбище шесть десятков человек. А там, говорили,

собралось две сотни язычников и еще ждали берсерка по имени Отрюгг. Все его

очень боялись. О нем рассказывали, что он не боится ни огня, ни меча. И язычники

были в большом испуге.

Тут Тангбранд спросил, не хочет ли кто-нибудь принять новую веру, но все

язычники отказались.

— Я хочу предложить вам испытать, — говорит Тангбранд, — какая вера лучше.

Давайте разложим три костра: вы, язычники, освятите один, я — другой, а третий

оставим неосвященным. Если берсерк испугается того костра, который я освятил, но

пройдет через ваш, то вы примете новую веру.

— Предложение хорошее, — говорит Гест, — я и мои домочадцы согласны.

Когда Гест сказал это, еще многие согласились. Тут сказали, что на двор пришел

берсерк. Развели огонь, и костры запылали. Люди схватили свое оружие, быстро

расселись по скамьям и стали ждать. Берсерк вбежал с оружием в дом. Он проходит

через огонь, который освятили язычники, и подходит к огню, который освятил

Тангбранд, но не решается пройти через него и говорит, что весь горит. Он

замахивается мечом на тех, кто сидит на скамье, но при взмахе им попадает в

поперечную балку.

Тангбранд ударяет его распятием по руке, и происходит великое чудо: меч падает у

берсерка из руки. Тогда Тангбранд ударяет его мечом в грудь, а Гудлейв отрубает

ему руку. Тут набежал народ и убил берсерка.

После этого Тангбранд спросил, не хотят ли они принять новую веру. Гест сказал,

что никогда не обещает того, чего бы не собирался выполнить. Тогда Тангбранд

крестил Геста, и всех его домочадцев, и еще много народу. После этого Тангбранд

стал советоваться с Гестом, не поехать ли ему на Западные Фьорды, но тот стал

отговаривать его.

— Народ там, — сказал он, — суровый и неподатливый. Но если уж этой вере суждено

одержать верх, то она одержит верх и на альтинге, а там будут знатные люди

отовсюду.

— Я уже говорил на тинге, — отвечал Тангбранд, — и как раз там-то мне и пришлось

труднее всего.

— Однако твоя заслуга велика, — сказал Гест, — если даже и другим выпадет жребий

сделать новую веру законом. Говорят ведь, что дерево не от первого удара падает.

После этого Гест поднес Тангбранду богатые подарки, и тот отправился обратно в

южную четверть, а оттуда на Восточные Фьорды. Он остановился на Бергторовом

Пригорке, и Ньяль поднес ему богатые подарки. Затем он отправился на восток, на

Лебединый Фьорд, к Халлю с Побережья. Он велел починить свой корабль, и язычники

назвали его «Железная корзина». На этом корабле Тангбранд уплыл из Исландии

вместе с Гудлейвом.

В то же самое лето на тинге Хьяльти, сын Скегги, был приговорен к изгнанию за

богохульство.

CIV

Тангбранд рассказал конунгу Олаву о всем том зле, которое ему причинили

исландцы. Он сказал, что они так сведущи в колдовстве, что земля разверзлась под

его конем и поглотила его. Тогда конунг Олав пришел в такой гнев, что велел

схватить всех исландцев, что были в Норвегии, и бросить в темницу и хотел

казнить их. Тут выступили Гицур Белый и Хьяльти и предложили поручиться за этих

людей и поехать в Исландию, чтобы проповедовать там христианство. Конунгу это

понравилось, и так все они избежали смерти.

Гицур и Хьяльти быстро приготовили свои корабли, чтобы плыть в Исландию, и когда

прошло десять недель лета, пристали к берегу у Песков. Там они раздобыли себе

коней и наняли людей, чтобы разгрузить корабль. И вот они отправились, тридцать

числом, на тинг и послали сказать христианам, чтобы те были готовы. Хьяльти

остался у Форельной Горы, потому что узнал, что осужден на изгнание за

богохульство. Но когда они спускались от Края Ущелья к Кипящему Котлу, Хьяльти

догнал их и сказал, что не хочет показать язычникам виду, что боится их.

Тут к ним подъехало много христиан, и они въехали на тинг, готовые к бою.

Язычники тоже приготовились к бою, и еще немного — и весь тинг начал бы биться.

Но, этого однако, не случилось.

CV

Жил человек по имени Торгейр. Его двор был на Светлом Озере. Его отцом был

Тьёрви, сын Торкеля Длинного. Его мать звали Торунн, она была дочерью Торстсйна,

внучкой Сигмунда, правнучкой Гнупа-Барда. Жену его звали Гудрид, она была

дочерью Торкеля Черного из Хлейдраргарда. Его братом был Орм Карман на Спине,

отец Хленни Старого из Грязей. Орм и Торкель были сыновьями Торира Лопоухого,

сына Кетиля Тюленя, внука Арнольва, правнука Бьёрнольва. А Бьёрнольв был сыном

Грима Мохнатые Щеки, внуком Кетиля Лосося, правнуком Халльбьёрна Полутролля с

Храфнисты.

Христиане покрыли свои землянки. Гицур и Хьяльти были в землянке людей с Мшистой

Горы. На следующий день обе стороны пошли к Скале Закона. И христиане и язычники

назвали своих свидетелей и заявили друг другу, что не будут иметь законов общих

для тех и других. На Скале Закона поднялся такой сильный шум, что никто не

слышал слов другого. Затем народ разошелся, и все сочли, что дело принимает

скверный оборот.

Христиане выбрали своим законоговорителсм Халля с Побережья, а тот пошел к годи

Торгейру со Светлого Озера и дал ему три марки серебра за то, чтобы тот выступил

как законоговоритель. Это было опасное решение, потому что Торгейр был

язычником. Торгейр пролежал весь день, накрыв голову меховым плащом, так что

никто не мог заговорить с ним. На следующий день народ пошел к Скале Закона.

Торгейр потребовал тишины и сказал:

— Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних

законов для всех. Если закон не будет един, то и мира не будет, а этого

допускать нельзя. Теперь я хочу спросить язычников и христиан, согласны ли они,

чтобы у них были общие законы, которые я сейчас скажу.

Все сказали, что согласны. Тогда он сказал, что хочет, чтобы они поклялись

сдержать свое слово. Они согласились, и он принял от них клятву.

— Вот начало наших законов, — сказал он. — Все люди должны быть у нас в Исландии

христианами и верить в единого Бога — Отца, Сына и Святого Духа. Они должны

оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто

открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же

сделает это тайно, то останется безнаказанным.

Но эта оговорка была отменена уже через несколько лет, и тогда никто не смел

совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто.

Потом он сказал о соблюдении воскресений и постов, Рождества и Пасхи и всех

других великих праздников.

Язычникам казалось, что их коварно обманули, но новая вера уже была введена

законом, и все люди в Исландии обращены в христианство. И народ разъехался с

тинга по домам.

CVI

А вот что приключилось тремя годами позднее на тинге в Лощинах. Амунди Слепой,

сын Хёскульда, внук Ньяля, был на типге. Он велел, чтобы его провели между

землянок. Он подошел к землянке, в которой был Лютинг из Самова Двора. Он велел,

чтобы его ввели в землянку, туда, где сидел Лютинг. Он сказал:

— Здесь Лютинг из Самова Двора?

— А что тебе нужно? — спрашивает Лютинг.

— Я хочу знать, — говорит Амунди, — какую виру ты собираешься мне заплатить за

моего отца. Я рожден вне брака, и не получил никакой виры.

— Я заплатил за убийство твоего отца полную виру твоему деду и твоим дядьям, а

мне за моих братьев виру не заплатили. Если я и поступил плохо, то со мной тоже

обошлись жестоко.

— Я не спрашиваю тебя, — говорит Амунди, — заплатил ли ты им виру или нет, я

знаю, что вы помирились. Я спрашиваю тебя, какую виру ты заплатишь мне.

— Никакой, — отвечает Лютинг.

— Я не понимаю, — говорит Амунди, — как Бог допускает такое. Ты поразил меня в

самое сердце. Могу сказать тебе, что если бы у меня оба глаза были зрячие, то я

либо заставил бы тебя заплатить виру за моего отца, либо отомстил за него.

Теперь же пусть судит нас Бог!

И он направился к выходу. Но когда он проходил через дверь землянки, он

обернулся. Тут он прозрел. Он сказал:

— Хвала Господу! Теперь видно, чего он хочет. Он вбежал в землянку, подбежал к

Лютингу и ударил его секирой по голове, так что секира вошла по самый обух, а

потом рванул ее на себя. Лютинг упал ничком и тут же умер.

Амунди пошел к дверям землянки, и как только он дошел до того места, где

прозрел, глаза его снова сомкнулись, и с тех пор он оставался слепым всю свою

жизнь. После этого он велел отвести себя к Ньялю и его сыновьям. Он рассказал им

об убийстве Лютинга.

— Нельзя тебя винить, — говорит Ньяль, — потому что этого было не миновать. И

пусть это будет наукой людям, которые отказывают в вире тем, кто имеет на нее

полное право.

Затем Ньяль предложил примирение родичам Лютинга. Хёскульд, годи Белого Мыса,

уговорил родичей Лютинга принять виру. Дело было передано в суд, и была

назначена половинная вира, потому что требование Амунди было сочтено

справедливым. После этого перешли к клятвам, и родичи Лютинга дали Амунди клятву

в том, что будут соблюдать мир. Люди разъехались с тинга по домам. И некоторое

время все было спокойно.

CVII

Вальгард Серый вернулся в Исландию. Он был язычником. Он отправился в Капище, к

своему сыну Мёрду, и пробыл там зиму. Он сказал Мёрду:

— Я много ездил по нашей округе и не узнаю ее. Я поехал на Белый Мыс и увидел,

что там построено много стен для землянок и место неузнаваемо. Я поехал также на

тинг в Лощинах, и увидел там, что все стены нашей землянки разрушены. Что значит

все это надругательство?

Мёрд ответил:

— Тут учреждены новые годорды и пятый суд. Народ вышел из моего годорда и вошел

в годорд Хёскульда.

Вальгард сказал:

— Плохо же ты отблагодарил меня за годорд, который я дал тебе. Не так подобает

мужчине вести себя. Я хочу, чтобы ты отплатил им: погубил их всех. А для этого

натрави их друг на друга, пустив в ход клевету, чтобы сыновья Ньяля убили

Хёскульда. Многие захотят отомстить за него, и тут сыновей Ньяля убьют.

— Мне не суметь, — отвечает Мёрд.

— Я помогу советом, — говорит Вальгард. — Ты пригласишь сыновей Ньяля и

отпустишь их с подарками. Порочащие слухи ты станешь распускать тогда, когда

дружба ваша станет такой тесной, что они будут верить тебе не меньше, чем себе.

Тогда ты сможешь отомстить Скарпхедину за то, что он присвоил твои деньги после

смерти Гуннара. Ты снова станешь полноправным годи, только когда никого из них

не будет в живых

Так они и порешили сделать.

Мёрд сказал:

— Я бы хотел, отец, чтобы ты крестился. Ты ведь стар.

— Не хочу, — ответил Вальгард. — А вот мне бы хотелось, чтобы ты оставил новую

веру, и мы бы посмотрели, что из этого выйдет.

Мёрд сказал, что не сделает этого. Вальгард сломал Мёрду крест и все святые

знаки. Тут Вальгард заболел и умер, и его похоронили в кургане.

CVIII

Немного погодя Мёрд поехал на Бергторов Пригорок и встретился со Скарпхедином и

его братьями. Он вел очень ласковые речи и говорил весь день. Он сказал, что

хотел бы подружиться с ними. Скарпхедин принял все это хорошо, но сказал, что

раньше тот не искал их дружбы. И вот они так подружились, что никто из них не

мог ничего решить, не посоветовавшись с другим.

Ньялю с самого начала не нравилось, что Мёрд ездит к ним, и он всегда выказывал

свое недовольство.

Однажды случилось, что Мёрд приехал на Бергторов Пригорок. Он сказал сыновьям

Ньяля:

— Я хочу устроить пир, чтобы справить тризну по отцу. И собираюсь пригласить на

этот пир вас, сыновей Ньяля, и Кари и обещаю вам, что без подарков вы не уедете.

Они пообещали приехать. Он отправился домой и приготовил все для пира. Он

пригласил многих бондов, и на этом пиру было множество народу. Туда приехали и

сыновья Ньяля и Кари. Мёрд подарил Скарпхсдину золотую пряжку, Кари — серебряный

пояс, а Гриму с Хельги тоже поднес богатые подарки. Они вернулись домой, и стали

хвалиться своими подарками, и показали их Ньялю. Тот сказал, что эти подарки им,

наверное, дорого обойдутся.

— Остерегайтесь, как бы вам не пришлось заплатить за них цену, которую он сам

положит, — сказал он.

CIX

Немного погодя Хёскульд и сыновья Ньяля пригласили друг друга в гости. Сначала

Хёскульд поехал к сыновьям Ньяля. У Скарпхедина был бурый конь-четырехлеток,

крупный и статный. Конь этот был некладеный и никогда не выводился на бой с

другими конями. Этого коня Скарпхедин подарил Хёскульду, и еще двух кобыл в

придачу. Они все поднесли Хёскульду подарки и уверили друг друга в дружбе.

Затем Хёскульд пригласил их к себе в Оссабёр. У него там было уже много гостей.

Он еще до этого велел сломать свой главный дом, но у него было три сарая, в

которых приготовили постели. Приехали все, кого он пригласил. Пир вышел на

славу. И когда настала пора разъезжаться по домам, Хёскульд поднес гостям

богатые подарки и поехал проводить сыновей Ньяля. С ним поехали сыновья Сигфуса

и все домочадцы. Сыновья Ньяля и Хёскульд уверяли друг друга в том, что никому

их не рассорить.

Немного погодя Мёрд приехал в Оссабёр и сказал Хёскульду, что ему нужно

поговорить с ним. Они начали разговор. Мёрд сказал:

— Какие вы разные люди, ты и сыновья Ньяля! Ты сделал им богатые подарки, а они

одарили тебя подарками, которые лишь позорят тебя.

— Докажи, — говорит Хёскульд.

— Они подарили тебе копя, которого назвали Молокососом в насмешку над тобой,

потому что ты тоже кажешься им не испытанным в бою. А еще я могу тебе сказать,

что они завидуют тому, что у тебя есть годорд. Его принял на тинге Скарпхедин,

когда ты еще не приезжал на тинг во время пятого суда. Скарпхедин и не собирался

вовсе выпускать его из своих рук.

— Неправда, — говорит Хёскульд. — Я получил его во время осеннего тинга.

— Тогда, значит, это Ньяль заставил его, — говорит Мёрд. — А еще они нарушили

уговор с Лютингом.

— В этом, думается мне, они невиновны, — говорит Хёскульд.

— Но ты не сможешь отрицать, — говорит Мёрд, — что, когда вы со Скарпхедином

ехали к Лесной Реке, у него из-за пояса выпала секира, которой он собирался

убить тебя.

— Это был, — отвечает Хёскульд, — его дровяной топор, и я видел, как он затыкал

его себе за пояс. Короче говоря: сколько бы ты ни рассказывал дурного о сыновьях

Ньяля, я этому не поверю. А если бы даже и оказалось, что ты говоришь правду и

что нужно либо мне убить их, либо им меня, то я бы охотнее погиб от их руки, чем

причинил им зло. А тебе должно быть стыдно, что ты говоришь такое.

После этого Мёрд поехал домой.

Немного погодя Мёрд отправился к сыновьям Ньяля. Он много говорил с ними и с

Кари.

— Я слыхал, — сказал Мёрд, — что Хёскульд говорил, будто ты, Скарпхедин, нарушил

мирный уговор с Лютингом. А еще я узнал, что ему показалось, будто ты замышлял

убить его, когда вы с ним ехали к Лесной Реке. Но мне кажется, что он тоже

замышлял убить тебя, когда пригласил тебя на пир и отвел тебе для ночлега сарай,

который стоял дальше всего от других домов. Всю ночь туда подносили дрова, и он

собирался сжечь тебя в этом сарае. Но тут случилось так, что ночью приехал

Хёгни, и из замысла ничего не вышло, потому что они побоялись его. Затем он

поехал вас провожать, и с ним было множество народу. Тогда он в другой раз хотел

напасть на вас и велел Грани, сыну Гуннара, и Гуннару, сыну Ламби, убить вас. Но

они струсили и не решились напасть на вас.

Когда он рассказал им это, они сначали спорили с ним, но потом в конце концов

поверили. Они остыли к Хёскульду и почти не разговаривали с ним, когда встречали

его, а Хёскульд тоже охладел к ним. Так проходит некоторое время.

Осенью Хёскульд отправился в гости на восток, на Свиную Гору, и Флоси принял его

хорошо. Хильдигунн тоже была там. Флоси говорит Хёскульду:

— Мне сказала Хильдигунн, что между тобой и сыновьями Ньяля легла тень. Мне это

не нравится, и я хочу предложить тебе, чтобы ты не уезжал обратно. Я поселю тебя

в Скафтафелле, а в Оссабёре поселю своего брата Торгейра.

— Могут тогда найтись люди, — говорит Хёскульд, — которые скажут, что я бежал

оттуда со страху, а я этого не хочу.

— Тогда очень может быть, — говорит Флоси, — что это плохо кончится.

— Очень жаль, — говорит Хёскульд, — потому что пусть лучше я погибну и за меня

не заплатят виру, чем чтобы из-за меня пострадали многие.

Через несколько дней Хёскульд собрался ехать домой. Флоси подарил ему алый плащ,

отделанный по краям до самого низа золотом. Хёскульд уехал домой, в Оссабёр.

Некоторое время все было спокойно.

Хёскульда так любили, что у него почти не было врагов. Но с сыновьями Ньяля он

всю зиму так и оставался в разладе.

Ньяль взял себе на воспитание сына Кари по имени Торд. А еще он воспитал

Торхалля, сына Асгрима и внука Лодейного Грима. Торхалль был человеком смелым и

решительным. Он так научился законам у Ньяля, что стал одним из трех величайших

законников в Исландии.

СХ

В тот год выдалась ранняя весна, и люди стали сеять хлеб. Однако случилось, что

Мёрд приехал на Бергторов Пригорок. Он тотчас отошел в сторону с сыновьями Ньяля

и Кари, чтобы поговорить. Как обычно, он стал клеветать на Хёскульда,

рассказывать о нем всякие новые небылицы и подбивать Скарпхедина и остальных

убить Хёскульда. Он сказал, что Хёскульд опередит их, если они сейчас же не

нападут на него.

— Мы согласны, — говорит Скарпхедин, — если ты поедешь с нами.

— За этим дело не станет, — говорит Мёрд. Они договорились о нападении, и Мёрд

должен был приехать к ним вечером.

Бергтора спросила Ньяля:

— О чем это они говорят на дворе?

— Они задумали что-то, не посоветовавшись со мной, — говорит Ньяль, — а меня

редко обходят, когда задумывают что-нибудь хорошее.

В этот вечер ни Скарпхедин, ни его братья, ни Кари не ложились. В ту же самую

ночь приехал Мёрд, сын Вальгарда, и сыновья Ньяля и Кари взяли оружие и

ускакали. Они доехали до Оссабёра и стали ждать у изгороди. Погода была хорошая,

и солнце уже взошло.

CXI

В это время Хёскульд, годи Белого Мыса, проснулся. Он оделся и накинул плащ,

который ему подарил Флоси. В одну руку он взял лукошко с зерном, в другую — меч,

пошел на поле, огороженное изгородью, и стал сеять.

Скарпхедин и его люди договорились, что нападут на него все. Скарпхедин выскочил

из-под изгороди, и когда Хёскульд увидел его, он хотел бежать. Тут Скарпхедин

бросился на него и сказал:

— Не вздумай бежать, годи Белого Мыса! С этими словами он ударил его секирой по

голове, и Хёскульд упал на колени и сказал:

— Бог да поможет мне и простит вас.

Тогда они все бросились на него и стали наносить ему раны. Мёрд сказал:

— Я кое-что придумал.

— Что же ты придумал? — спросил Скарпхедин.

— Я предлагаю, чтобы я сначала поехал домой, а затем на Каменистую Реку и там

рассказал о том, что случилось, и осудил бы вас. Я уверен, что Торгерд попросит

меня объявить об убийстве. Я так и сделаю, и это испортит им все дело. А еще я

пошлю человека в Оссабёр разузнать, что они собираются предпринять, и там этот

человек услышит о том, что случилось. А я сделаю вид, будто я узнаю об этом от

них.

— Конечно, сделай так, — говорит Скарпхедин. Братья и Кари поехали домой.

Приехав домой, они рассказали Ньялю о том, что произошло.

— Это печальное событие, — говорит Ньяль. — Горестно узнать про него, и если

сказать правду, оно меня так печалит, что лучше было бы, если бы погибли двое

моих сыновей, а Хёскульд оставался в живых.

— Не станем на тебя обижаться, — говорит Скарпхедин. — Ты человек старый, и

понятно, что ты это принимаешь так близко к сердцу.

— Не в годах тут дело, — говорит Ньяль, — просто я лучше вашего знаю, что за

этим последует.

— А что же последует за этим? — спрашивает, Скарпхедин.

— Моя смерть, — говорит Ньяль, — смерть моей жены и всех моих сыновей.

— А что ты мне предскажешь? — спрашивает Кари.

— Трудно им будет идти наперекор твоей счастливой судьбе, — говорит Ньяль, —

потому что ты переживешь их всех.

Смерть Хёскульда так печалила Ньяля, что он никогда не мог говорить о ней без

слез.

CXII

Хильдигунн проснулась и заметила, что Хёскульда нет в постели. Она сказала:

— Тяжелые мне снились сны и недобрые. Поищите Хёскульда!

Люди обыскали весь двор, но Хёскульда не нашли. Тогда она оделась и с двумя

работниками пошла в поле. Они нашли Хёскульда убитым. Тут пришел пастух Мёрда,

сына Вальгарда, и рассказал ей, что сыновья Ньяля проехали отсюда.

— Скарпхедин подозвал меня и объявил, что это он убил Хёскульда, — сказал он.

— Немалый это подвиг, — сказала она, — если он один совершил его.

Она взяла плащ, вытерла им всю кровь и завернула в него спекшиеся сгустки. Она

сложила плащ и спрятала его к себе в ларь. Затем она послала человека на

Каменистую Реку рассказать о том, что случилось. Мёрд уже был там и успел раньше

рассказать новость. Туда приехал Кетиль из Леса. Торгерд сказала Кетилю:

— Вот Хёскульда и нет в живых. Вспомни же, что ты обещал.

— Может быть, — говорит Кетиль, — что я тогда наобещал слишком много. Я не

думал, что случится то, что случилось. Теперь я попал в трудное положение. Ведь

я женат на дочери Ньяля, а, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

— Хочешь ли ты, — спрашивает Торгерд, — чтобы Мёрд объявил об убийстве?

— Не знаю, — говорит Кетиль. — Мне кажется, что от него больше зла, чем добра.

Но когда Мёрд поговорил с Кетилем, то ему, как и другим, показалось, что на

Мёрда можно положиться, и было решено, что Мёрд объявит об убийстве и начнет

тяжбу на тинге. Мёрд отправился в Оссабёр. Явились девятеро соседей, которые

ближе всех жили к месту убийства. У Мёрда с собой было десять человек. Он

показал соседям раны Хёскульда, назвал очевидцев ран и перечислил, кто какую

рану нанес, кроме одной. Он прикинулся, что не знает, кто ее нанес, а нанес ее

он сам. Он назвал убийцей Скарпхедина, а нанесшими раны — его братьев и Кари.

Затем он пригласил на альтинг девятерых соседей места убийства. После этого он

уехал домой. Ом почти не встречался с сыновьями Ньяля, и они были неприветливы

друг с другом, когда встречались, потому что так договорились.

Весть об убийстве Хёскульда разнеслась повсюду, и все осуждали убийц.

Сыновья Ньяля поехали к Асгриму, сыну Лодейного Грима, и попросили у него

помощи.

— Вы можете рассчитывать, — ответил он, — на любую мою помощь. Но я чую беду,

потому что многие против вас и повсюду вас осуждают за это убийство.

И вот сыновья Ньяля отправились домой.

СХIII

Жил человек по имени Гудмунд Могучий. Двор его был у Островного Фьорда и

назывался Подмаренничные Поля. Его отцом был Эйольв, сын Эйнара, внук Аудуна

Безволосого, правнук Торольва Жира(22), праправнук Торстейна Прокаженного,

праправнук Грима Камбана. Мать Гудмунда звали Халльберой. Она была дочерью

Тородда Шлема, а мать Халльберы звали Регинлейв, и она была дочерью Семунда с

Гебридских островов. По нему зовется склон Семунда у Полуостровного Фьорда.

Матерью Эйольва, отца Гудмунда, была Вальгерд, дочь Рунольва. Матерью Вальгерд

была Вальборг, а ее матерью была Йорунн Нерожденная, дочь конунга Освальда

Святого. Матерью Эйнара, отца Эйольва, была Хельга, дочь Хельги Тощего, который

поселился у Островного Фьорда. Хельги был сыном Эйвинда Норвежца и Раварты,

дочери ирландского короля Кьярваля. Матерью Хельги, дочери Хельги Тощего, была

Торунн Рогатая, дочь Кетиля Плосконосого, внучка Бьёрна Бычья Кость, правнучка

херсира Грима. Матерью Грима была Хервёр, а матерью Хервёр была Торгерд, дочь

Халейга. конунга Халогаланда.

Жену Гудмунда Могучего звали Торлауг. Она была дочерью Атли Сильного, сын Эйлива

Орла, внука Барда с Рукава, правнука Кетиля Лисицы, праправнука Скида Старого.

Мать Торлауг звали Хердис. Она была дочерью Торда с Мыса, сына Бьёрна Жир в

Корыте, внука Хроальда. А Хроальд был сыном Бьёрна Железный Бок, внуком Рагнара

Кожаные Штаны, правнуком Сигурда Кольцо, праправнуком Рандвера, прапраправнуком

Радбарда. Матерью Хердис, дочери Торда, была Торгерд, дочь Скиди. Ее матерью

была Фридгерд, дочь ирландского короля Кьярваля.

Гудмунд был очень знатным и богатым человеком. У него была сотня домочадцев. Он

притеснял всех знатных людей на севере страны, так что одни оставили свои дворы

и переехали из этих мест, других он убил, а третьи отдали ему свои годорды. От

него пошли все самые знатные люди страны: люди с Мыска и Стурлунги, люди из

Лощины и люди с Реки, епископ Кетиль и многие именитые люди. Гудмунд был другом

Асгрима, сына Лодейного Грима, и тот рассчитывал на его помощь.

CXIV

Жил человек по имени Снорри, по прозвищу Годи. Он жил на Священной Горе, пока

Гудрун, дочь Освивра, не купила у него этот двор, где и прожила до конца своей

жизни. Снорри тогда переселился на Лощинный Фьорд и жил в Селингсдальском

Междуречье. Отца Снорри звали Торгримом. Он был сыном Торстейна Трескоеда,

внуком Торольва Бородача с Мостра, правнуком Арнольва Рыбогона. Однако Ари

Мудрый считает, что отцом Торольва был Торгильс Китовый Бок. Торольв Бородач с

Мостра был женат на Оск, дочери Торстейна Рыжего. Мать Торгрима звали Тора. Она

была дочерью Олейва Фейлана, сына Торстейна Рыжего, внука Олейва Белого,

правнука Ингьяльда, праправнука Хельги. А мать Ингьяльда звали Тора. Она была

дочерью Сигурда Змей в Глазу, сына Рагнара Кожаные Штаны. Матерью Снорри Годи

была Тордис, дочь Кислого, сестра Гисли. Снорри был близким другом Асгрима, сына

Лодейного Грима, и тот рассчитывал на его помощь. Снорри был самым умным

человеком в Исландии из тех, кто не мог предвидеть будущее. Он был добр со

своими друзьями, но непримирим к врагам.

В этот год на тинг поехало много народу из всех четвертей, и на тинге было

начато много тяжб.

CXV

Флоси узнал об убийстве Хёскульда и очень опечалился и разгневался, но не подал

виду. Ему сказали, что против убийц Хёскульда собираються начать тяжбу, но он

промолчал. Он послал сказать Халлю с Побережья, своему тестю, и Льоту, своему

сыну, чтобы они взяли с собой па тииг побольше народу. Люди считали, что Льот

обещает стать со временем самым большим человеком па востоке страны. Ему было

предсказано, что если он съездит три раза на тинг и вернется домой целым и

невредимым, то станет самым большим человеком и старшим в роду. В прошлое лето

он уже ездил на тинг и теперь собирался поехать туда во второй раз. Флоси послал

человека к Колю, сыну Торстейна, и Глуму, сыну Хильдира, внуку Гейрлейва,

правнуку Энунда Карман на Спине, и к Модольву, сыну Кетиля. Они все поехали

вместе с Флоси. Халль тоже обещал собрать много народу.

Флоси доехал до Церковного Двора и остановился у Сурта, сына Асбьёрна. Оттуда он

послал за своим племянником Кольбейном, сыном Эгиля, и тот приехал к нему. Затем

он отправился на Склон Мыса. Там жил Торгрим Щеголь, сын Торкеля Красивого.

Флоси сказал ему, чтобы он поехал с ним на тинг, и тот согласился и сказал

Флоси:

— Я никогда не видал тебя таким печальным. Впрочем, это понятно.

Флоси ответил:

— Случилось такое, что я отдал бы все, что у меня есть, за то, чтобы этого не

случилось. Из дурного зерна не может вырасти ничего хорошего.

Затем он поехал через Орлиную Пустошь и вечером приехал в Солнечные Дворы. Там

был двор Лодмунда, сына Ульва. Он был большим другом Флоси, и тот остался у него

ночевать. А наутро Лодмунд вместе с Флоси отправился в Долину. Там был двор

Рунольва, сына Ульва Аургоди. Флоси сказал Рунольву:

— Сейчас мы услышим от тебя правду о том, как убили Хёскульда, годи Белого Мыса.

Ты ведь человек правдивый и живешь неподалеку от места, где все это случилось,

так что я поверю всему, что ты мне расскажешь, почему это произошло.

Рунольв сказал:

— Никакими словами не приукрасишь правды: он убит совершенно без всякой причины.

Все оплакивают его. Но никто не оплакивает его больше, чем Ньяль, его

воспитатель.

— Тогда им будет нелегко заручиться поддержкой, — говорит Флоси.

— Конечно, — говорит Рунольв, — если ничего не случится.

— А что пока сделано? — спрашивает Флоси.

— Уже вызваны на тинг соседи, — отвечает Рунольв, — и объявлено об убийстве.

— Кто же сделал это? — говорит Флоси.

— Мёрд, сын Вальгарда, — отвечает Рунольв.

— А можно на него положиться? — спрашивает Флоси.

— Он мой родич, — говорит Рунольв, — но все же, правду говоря, люди видят от

него больше зла, чем добра. Вот о чем я хочу попросить тебя, Флоси: смири свой

гнев и согласись на то, что было бы всего лучше. Ведь Ньяль и другие уважаемые

люди сделают тебе почетное предложение.

Флоси сказал:

— Поезжай на тинг, Рунольв! Твои слова будут для меня большой поддержкой, если

ничего худого не случится.

На этом они кончили разговор, и Рунольв обещал поехать на тинг.

Рунольв послал человека к своему родичу Хавру Мудрому. Тот сразу же приехал.

CXVI

Оттуда Флоси отправился в Оссабёр. Хильдигунн была во дворе. Она сказала:

— Пусть все мужчины выйдут навстречу, когда будет подъезжать Флоси, а женщины

пусть уберут в доме и приготовят для Флоси почетное сиденье.

И вот Флоси въехал во двор. Хильдигунн вышла к нему и сказала:

— Добро пожаловать, родич! Сердце мое радуется твоему приезду.

— Здесь мы поедим, — говорит Флоси, — и отправимся дальше.

Тут привязали их лошадей. Флоси вошел в дом и уселся. Он сбросил на пол почетное

сиденье и сказал:

— Я не конунг и не ярл. Нечего подставлять мне почетное сиденье и нечего

насмехаться надо мной.

Хильдигунн стояла рядом и сказала:

— Жаль, что тебе это не нравится: мы сделали это от чистого сердца.

Флоси сказал:

— Если ты это сделала от чистого сердца, то тогда добро само наградит себя, а

зло само покарает себя.

Хильдигунн засмеялась холодным смехом и сказала:

— Что об этом говорить, то ли будет потом!

Она уселась рядом с Флоси, и они долго разговаривали вполголоса. Затем поставили

столы, и Флоси и его люди стали умывать руки. Флоси посмотрел на полотенце и

увидел, что оно все в дырах и с одного конца у него оторван кусок. Он швырнул

его на скамью и не захотел им вытираться(23). Он оторвал кусок скатерти, вытер

им руки и бросил его своим людям. Затем Флоси сел за стол и велел своим людям

приниматься за еду. Тут вошла Хильдигунн, откинула со лба волосы и заплакала.

Флоси сказал:

— Тяжело у тебя на душе, племянница! Но это хорошо, ведь ты оплакиваешь хорошего

человека.

— Чем ты отплатишь за убийство Хёскульда? — спросила она. — Окажешь ли ты мне

помощь? Флоси сказал:

— Я доведу твою тяжбу до конца или добьюсь такого мира, о котором лучшие люди

скажут, что он почетен для нас.

Она сказала:

— Хёскульд отомстил бы, если бы ему пришлось мстить за тебя.

Флоси ответил:

— Немало в тебе злобы. Ясно, чего ты хочешь.

Хильдигунн сказала:

— Арнор, сын Эрнольва из Лесов Водопадной Реки, причинил твоему отцу Торду Годи

Фрейра меньше зла, но Кольбейн и Эгиль, твои братья, убили его на тинге в

Скафтафелле.

И Хильдигунн пошла в свою спальную каморку и открыла ларь. Она вынула из него

плащ, который Флоси в свое время подарил Хёскульду. В этом плаще Хёскульд был

убит, и она сохранила на нем всю его кровь. С плащом в руках она молча подошла к

Флоси. Флоси уже поел, и со стола было убрано. Хильдигунн накрыла Флоси плащом,

так что его всего обсыпало засохшей кровью. Тогда она сказала:

— Этот плащ ты, Флоси, подарил Хёскульду, и я хочу вернуть его тебе назад. Он

был на нем, когда его убили. Я призываю Бога и добрых людей в свидетели того,

что я заклинаю тебя всеми чудесами твоего Христа, твоей честью и твоей доблестью

отомстить за те раны, которые были нанесены Хёскульду. Иначе пусть всякий зовет

тебя подлым человеком!

Флоси сбросил плащ ей на руки и сказал:

— Страшный ты человек! Ты хочешь, чтобы мы взялись за дело, которое сулит нам

всем несчастье. Правду говорят, что гибельны советы женщины.

Флоси был в таком волнении, что лицо его делалось то красным, как кровь, то

бледным, как трава, то синим, как смерть.

Флоси и его люди сели на коней и уехали. Они отправились к Лесному Броду и стали

поджидать там сыновей Сигфуса и других своих людей.

Ингьяльд, брат Хродню, матери Хёскульда, сына Ньяля, жил в Ключах. Ингьяльд и

Хродню были детьми Хёскульда Белого, сына Ингьяльда Сильного, внука Гейрфинна

Рыжего, правнука Сёльви, праправнука Гиннстейна Убийцы Берсерков. Ингьяльд был

женат на Траслауг, дочери Эгиля, сына Торда Годи Фрейра. Матерью Эгиля была

Траслауг, дочь Торстейна Воробья. Матерью Траслауг была Унн, дочь Эйвинда Окуня.

Флоси послал сказать Ингьяльду, чтобы тот приехал.

Ингьяльд тотчас отправился к нему и с ним четырнадцать человек. Ингьяльд был

человек рослый, сильный и неразговорчивый. Он был бесстрашным воином и охотно

помогал деньгами своим друзьям. Флоси приветливо поздоровался с ним и сказал:

— В трудное дело попали мы с тобой, родич! Нелегко нам выпутаться. Я прошу тебя

оказывать мне поддержку, пока оно не кончится.

Ингьяльд сказал:

— В трудном я оказался положении. Ведь я в родстве с Ньялем и его сыновьями, да

и многое другое меня останавливает.

Флоси сказал:

— Мне казалось, что, когда я отдавал за тебя свою племянницу, ты обещал мне

поддерживать меня в любом деле.

— Наверное, — ответил Ингьяльд, — я так и сделаю. Но сначала я все же хочу

заехать домой, а оттуда уже я поеду на тинг.

CXVII

Сыновья Сигфуса узнали, что Флоси у Лесного Брода, и поехали туда к нему. Там

были Кетиль из Леса и его брат Ламби, Торкель и Мёрд, сыновья Сигфуса, и их брат

Сигмунд, а еще Ламби, сын Сигурда, Гуннар, сын Ламби, Грани, сын Гуннара, и

Вебранд, сын Хамунда. Флоси встал им навстречу и приветливо поздоровался с ними.

Они подошли к реке, и Флоси попросил их правдиво рассказать обо всем, и их

рассказ ни в чем не разошелся с рассказом Рунольва из Долины. Флоси сказал

Кетилю из Леса:

— Вот о чем я хочу спросить тебя. Будешь ли ты и другие сыновья Сигфуса

поддерживать меня до конца в этой тяжбе?

Кетиль сказал:

— Я бы хотел, чтобы мы помирились. Но я дал клятву поддерживать тебя в этой

тяжбе, пока она так или иначе не кончится, и не щадить своей жизни.

Флоси сказал:

— Ты храбрый человек, побольше бы таких, как ты.

Тут сразу заговорили Грани, сын Гуннара, и Гуннар, сын Ламби:

— Мы хотим, чтобы наших врагов объявили вне закона и убили.

Флоси сказал:

— Неизвестно, мы ли будем решать это дело.

Грани сказал:

— Когда они убили Траина на Лесной Реке, а потом его сына Хёскульда, я решил,

что никогда не заключу с ними настоящего мира. Я бы хотел быть там, где их всех

убьют.

Флоси сказал:

— Ты был так близко от них, что мог бы отомстить, если бы у тебя достало силы и

храбрости. Мне кажется, что ты и многие другие будете потом готовы дорого

заплатить, чтобы оказаться непричастными к тому, чего вы сейчас желаете. Я ясно

вижу, что если мы убьем Ньяля или его сыновей, то так много народу будет против

нас, что нам придется валяться в ногах у многих и просить о поддержке, прежде

чем мы выпутаемся из этого трудного дела. А еще будьте готовы к тому, что многие

из тех, у кого до этого времени были большие богатства, обеднеют, а кое-кто

потеряет и добро и жизнь.

Мёрд, сын Вальгарда, приехал к Флоси и сказал ему, что хочет со всеми своими

людьми поехать с ним на тинг. Флоси был доволен этим и стал сватать его дочь

Раннвейг своему племяннику Старкаду, что жил на Столбовой Горе. Флоси думал

обеспечить себе этим верность его и его людей. Мёрд не имел ничего против, но

предоставил решить это Гицуру Белому и предложил поговорить об этом на тинге.

Мёрд был женат на Торкатле, дочери Гицура Белого. Мёрд и Флоси вместе

отправились на тинг и говорили друг с другом с утра до вечера.

CXVIII

Ньяль сказал Скарпхедину:

— Что вы теперь собираетесь делать — ты с братьями и ваш зять?

Скарпхедин ответил:

— Мы не ждем, что нам подскажут сны. Скажу тебе, что мы поедем в Междуречье к

Асгриму, сыну Лодейного Грима, а оттуда на тинг. А куда ты, отец, собираешься?

Ньяль сказал:

— Я поеду на тинг, потому что для меня дело чести не оставлять вас, пока я жив.

Мне думается, что многие захотят мне помочь, так что от меня вам будет лишь

польза и никакого вреда.

Там был Торхалль, сын Асгрима, воспитанник Ньяля. Сыновья Ньяля смеялись над

ним, потому что он был в коричневом плаще с полосами, и спрашивали, сколько он

еще собирается проносить его. Он отвечал:

— Я сброшу его, когда мне придется начинать тяжбу об убийстве моего воспитателя.

Ньяль сказал:

— В самую трудную пору от тебя будет всего больше проку.

И вот они, все почти три десятка числом, выехали из дому и добрались до Бычьей

Реки. Там их нагнали родичи Ньяля, Торлейв Ворон и Торгрим Большой, сыновья

Торира и Хольта. Они предложили сыновьям Ньяля, что поедут с ними и будут

оказывать им поддержку и помощь, и те приняли их предложение. Они все вместе

переправились через Бычью Реку и добрались до Берега Лососьей Реки. Там к ним

вышел Хьяльти, сын Скегги. Ньяль начал с ним разговор, и они долго беседовали

вполголоса. Хьяльти сказал:

— Я человек не скрытный, не стану скрывать свои мысли и на этот раз. Ньяль

попросил меня о помощи. Я согласился и пообещал ему своих людей. Он уже давно

заплатил мне, как и многим другим, своими добрыми советами.

Хьяльти рассказал Ньялю все, что знал, о поездках Флоси. Они послали Торхалля

вперед, в Междуречье, сказать, что приедут туда к вечеру. Асгрим тотчас же

приготовился к встрече и был перед домом, когда Ньяль въехал во двор. Ньяль был

в синем плаще, на голове у него была войлочная шляпа, а в руках — небольшая

секира. Асгрим снял Ньяля с коня, отнес его в дом и посадил на почетное сиденье.

Затем в дом вошли все сыновья Ньяля и Кари. Тогда Асгрим вышел во двор. Хьяльти

хотел было повернуть обратно, ему показалось, что их слишком много, но Асгрим

взялся за уздечку, сказал, чтобы он не уезжал, и велел расседлать их коней. Он

ввел Хьяльти в дом и посадил его возле Ньяля. А Торлейв с братом и их люди

сидели па второй скамье. Асгрим уселся на скамейку перед Ньялем и спросил:

— Какие у тебя предчувствия насчет нашего дела?

Ньяль ответил:

— Пожалуй, плохие: боюсь, что не будет удачливых людей на нашей стороне. — И

прибавил: — Пошли за всеми людьми, которые ездят с тобой на тинг, и поезжай на

тинг со мной.

— Я так и собирался, — сказал Асгрим, — и еще обещаю тебе, что, пока у меня

будут люди, я никогда не отступлюсь от вас.

Все, кто там был, поблагодарили его и нашли, что это благородно с его стороны.

Они переночевали там, а на следующий день собрались все люди Асгрима. Затем они

все вместе отправились на тинг и, добравшись туда, покрыли свои землянки.

CXIX

Флоси уже приехал на тинг и занял свою землянку. Рунольв занял землянку людей из

Долины, а Мёрд — землянку людей с Кривой Реки. С востока, из самых дальних мест,

приехал Халль с Побережья, но кроме него почти никто не приехал. Однако Халль

привел с собой из своих мест много народу. Он сразу же пошел к Флоси и попросил

его помириться. Халль был человек умный и миролюбивый. Флоси приветливо отвечал

ему, но ничего не обещал. Халль спросил его, кто обещал ему поддержку. Флоси

назвал Мёрда, сына Вальгарда, и сказал, что посватал его дочь за своего родича

Старкада. Халль сказал, что выбор этот удачен, но Мёрд человек ненадежный.

— Ты убедишься в этом еще до конца тинга, — прибавил он. На том разговор их

окончился.

Однажды Ньяль и Асгрим долго разговаривали вполголоса. Потом Асгрим встал и

сказал сыновьям Ньяля:

— Пойдемте искать себе друзей, чтобы наши противники не оказались сильнее нас.

Ведь тяжба эта будет очень трудная.

И Асгрим вышел, а за ним Хельги, сын Ньяля, потом Кари, сын Сёльмунда, потом

Грим, сын Ньяля, потом Скарпхедин, потом Торхаль, потом Торгрим Большой, потом

Торлейв Ворон. Они дошли до землянки Гицура Белого и вошли в нее. Увидев их,

Гипур встал, предложил им сесть и стал угощать. Асгрим сказал:

— Не за тем мы пришли. Будем говорить открыто: на какую твою поддержку я могу

рассчитывать, родич?

Гицур сказал:

— Моя сестра Йорунн, наверное, рассчитывает, что я не откажусь помочь тебе.

Пусть так и будет, пусть у нас будет одна судьба.

Асгрим поблагодарил его и ушел. Тогда Скарпхедин спросил:

— Куда теперь?

Асгрим ответил:

— К землянке людей из Эльфуса.

И они пошли туда. Асгрим спросил, в землянке ли Скафти, сын Тородда. Ему

ответили, что в землянке. Тогда они вошли туда. Скафти сидел на скамье. Он

поздоровался с Асгримом и учтиво его принял. Скафти предложил Асгриму сесть

рядом с собой. Асгрим ответил, что зашел ненадолго, и прибавил:

— У меня к тебе есть дело.

— Расскажи, — говорит Скафти.

— Хочу попросить тебя, чтобы ты оказал поддержку мне и моим родичам.

— Вот уж не думал, — отвечает Скафти, — что ваши неурядицы дойдут до моего

жилища.

Асгрим говорит:

— Нехорошие это слова. Плохо отказывать людям в помощи, когда у них в ней

крайняя нужда.

— Кто этот человек, — спрашивает Скафти, — что зашел пятым, а сам высок ростом,

бледен лицом, неудачлив с виду, суров и зловещ?

Тот отвечает:

— Скарпхедипом зовут меня, и ты меня много раз видел на тинге. Но я, верно,

поумнее тебя, потому что мне не надо спрашивать, как тебя зовут. Тебя зовут

Скафти, сын Тородда, а раньше ты называл себя Щетинной Головой, когда убил

Кетиля из Эльды. Ты выбрил себе тогда голову и вымазал ее дегтем. Затем ты

заплатил рабам за то, чтобы они вырезали полоску дерна, и заполз под нее на

ночь. Потом ты отправился к Торольву, сыну Лофта с Песков, и он взял тебя к себе

и отнес на корабль в мешке от муки.

После этого они ушли. Скарпхедин сказал:

— Куда пойдем теперь?

— К землянке Снорри Годи.

И они пошли к землянке Снорри. Там перед землянкой стоял какой-то человек.

Асгрим спросил его, в землянке ли Снорри. Тот ответил, что в землянке. Асгрим и

все его спутники вошли в землянку. Снорри сидел на скамье. Асгрим подошел к нему

и учтиво поздоровался. Снорри встретил его приветливо и попросил сесть. Асгрим

сказал, что зашел ненадолго, и прибавил:

— У меня к тебе есть дело.

Снорри попросил рассказать о нем. Асгрим сказал:

— Я хотел бы, чтобы ты поддержал меня на суде и помог мне, потому что ты человек

умный и решительный.

— Плохо идут сейчас в суде наши собственные дела, — ответил Снорри. — И так уже

против нас поднялось много народу. Поэтому нам сейчас никак не с руки

впутываться в дела людей из другой четверти.

— Что же, может, ты и прав, — сказал Асгрим. — Ты ведь нам ничего не должен.

— Я знаю, ты хороший человек, — сказал Снорри. — Поэтому я обещаю тебе, что не

пойду против тебя и не стану помогать твоим недругам.

Асгрим поблагодарил его. Снорри сказал:

— Кто этот человек с резкими чертами лица, что зашел пятым, а сам бледен лицом,

скалит зубы и держит на плече секиру?

— Хедином зовут меня, — отвечает тот. — А некоторые зовут меня полным именем —

Скарпхедин. Может, хочешь еще что-нибудь сказать мне?

Снорри сказал:

— Только то, что человек ты, по-видимому, суровый и заносчивый. Но я вижу, что

удача скоро изменит тебе, и недолго тебе осталось жить.

— Что ж, — говорит Скарпхедин. — Этот долг все должны заплатить. Но ты лучше бы

отомстил за смерть своего отца, чем пророчествами заниматься.

— Мне это уже многие говорили, — отвечает Снорри. — Но меня этим не рассердишь.

После этого они вышли, так и не заручившись здесь никакой поддержкой. Оттуда они

направились к землянке людей с Полуостровного Фьорда. Это была земляника Хавра

Богатого. Его отцом был Торкель, сын Эйрика из Долин Богов, внук Гейрмунда,

правнук Хроальда, праправнук Эйрика Торчащая Борода, что убил Грьотгарда в

Сокнардале, в Норвегии. Мать Хавра звали Торунн. Она была дочерью Асбьёрна

Лысого с Темной Реки, сына Хроссбьёрна.

Асгрим и его люди вошли в землянку. Хавр сидел в землянке на середине скамьи и

разговаривал с каким-то человеком. Асгрим подошел к нему и поздоровался. Тот

учтиво ответил и предложил сесть. Асгрим сказал:

— Я хотел бы попросить тебя оказать поддержку мне и моим родичам.

Хавр сразу же ответил, что не хочет ввязываться в их неурядицы.

— Но я хочу спросить, — сказал он, — кто этот бледный человек, который зашел

пятым? У него такой страшный вид, словно он вышел со дна морского.

Скарпхедин сказал:

— Не твое дело, молочная рожа, кто я такой! И если ты будешь сидеть в засаде, я

не побоюсь пройти мимо. Мне ничуть не страшно, когда такие, как ты, стоят на

моем пути. Ты бы лучше разыскал свою сестру Сванлауг. Эйдис Железный Нож и Коль

Наковальня похитили ее из твоего дома, а ты и не пикнул.

Асгрим сказал:

— Идем отсюда, нечего нам ждать здесь поддержки.

Затем они пошли к землянке людей с Подмаренничных Полей и спросили, там ли

Гудмунд Могучий. Им сказали, что там. Тогда они вошли в землянку. Посреди

землянки стояло почетное сиденье, и на нем сидел Гудмунд Могучий. Асгрим подошел

к нему и поздоровался. Гудмунд учтиво ответил и предложил сесть. Асгрим сказал:

— Не сидеть я пришел, а просить у тебя поддержки, потому что ты человек

честолюбивый и очень знатный.

Гудмунд ответил:

— Я не пойду против вас, а если найду возможным, то и поддержу. Тогда мы и

поговорим об этом.

Он отнесся к ним очень благосклонно. Асгрим поблагодарил Гудмунда за его слова.

Гудмунд сказал:

— Среди вас есть один человек, на которого я все смотрю. Мало я видел людей,

похожих на него.

— Кто же это? — спросил Асгрим.

— Он зашел пятым, — ответил Гудмунд. — Волосы у него темные, лицо бледное, он

высок ростом, силен на вид и так решителен, что я охотнее имел бы среди своих

людей его, чем десять других. И все же он человек неудачливый.

Скарпхедин сказал:

— Я знаю, ты говоришь обо мне. Мы оба с тобой неудачливы, но каждый по-своему.

Меня корят за убийство Хёскульда, годи Белого Мыса, и поделом. Тебя же поносят

Торкель Дерзкий и Торир, сын Хельги, и это тебе очень обидно.

И они вышли. Скарпхедин сказал:

— Куда же нам теперь пойти?

— К землянке людей со Светлого Озера, — сказал Асгрим. Эту землянку покрыл

Торкель Дерзкий. Его отцом был годи Торгейр, сын Тьёрви, внук Торкеля Длинного.

Мать Торгейра звали Торунн, она была дочерью Торстейна, внучкой Сигмунда,

правнучкой Гнупа-Барда. Мать Торкеля Дерзкого звали Гудрид, она была дочерью

Торкеля Черного из Хлейдраргарда, внучкой Торира Лопоухого, правнучкой Кетиля

Тюленя, праправнучкой Арнольва, прапраправнучкой Бьёрнольва. Отцом Бьёрнольва

был Грим Мохнатые Щеки, сын Кетиля Лосося, внук Халльбьёрна Полутролля. Торкель

Дерзкий уезжал из Исландии и отличился в чужих странах. Он убил разбойника на

востоке, в лесу Ямтаског. Затем он отправился на восток, в Швецию, и

присоединился к Сёрквиру Старику, и они ходили походом в восточные страны. А

восточнее побережья Балагардссиды Торкель однажды вечером отправился за водой

для своих. Там он встретил морское чудище и долго бился с ним. Дело кончилось

тем, что он убил чудище. Оттуда он поехал на восток, в Адальсюслу. Там он убил

летающего дракона. Затем он вернулся обратно в Швецию, оттуда — в Норвегию, а

потом поехал в Исландию. Он велел вырезать эти подвиги над своей постелью и

перед своим почетным сиденьем, а еще он со своими братьями бился на осеннем

тинге людей со Светлого Озера с Гудмундом Могучим, и люди со Светлого Озера

победили. Поэтому Торир, сын Хельги, и Торкель Дерзкий поносили Гудмунда.

Торкель говорил, что нет никого в Исландии, с кем бы он не вышел на поединок или

кого бы он испугался. Его звали Торкелем Дерзким, потому что он не щадил никого,

с кем бы ему ни приходилось встретиться, ни на словах, ни на деле.

CXX

Асгрим и его спутники пошли к землянке Торкеля. Асгрим сказал своим спутникам:

— Это землянка Торкеля Дерзкого, могучего воина, и нам было бы очень важно

заручиться его поддержкой. Нам надо держаться здесь осторожно, потому что он

человек своевольный и крутой. Я хочу попросить тебя, Скарпхедин, чтобы ты не

вмешивался в наш разговор.

Скарпхедин усмехнулся в ответ. На нем был синий плащ и полосатые синие штаны, а

на ногах высокие черные сапоги. Пояс у пего был серебряный, а в руках он держал

секиру, которой убил Траина и которую называл Великанша Битвы, и небольшой щит.

Голова у него была повязана шелковой лентой, украшенной золотом, а волосы

зачесаны за уши. Вид у него был на редкость воинственный, и все, даже те, кто

его никогда не видел, узнавали его. Он шел, не опережая других и не отставая.

Они вошли внутрь землянки. Торкель сидел посредине скамьи, а его люди по обе

стороны от него. Асгрим поздоровался с ним, и Торкель учтиво ответил ему. Асгрим

сказал:

— Мы пришли сюда просить у тебя поддержки в нашей тяжбе.

Торкель сказал:

— На что вам моя поддержка, раз вы уже ходили к Гудмунду? Он вам, верно, обещал

поддержку?

— Нет, его поддержкой мы не заручились, — сказал Асгрим. Торкель сказал:

— Видно, ваше дело показалось Гудмунду неправым. Да так оно и есть, потому что

хуже того, что вы сделали, никто еще никогда не делал. И я знаю, что привело

тебя сюда: ты решил, что я не так щепетилен, как Гудмунд, и поддержу неправое

дело.

Асгрим промолчал, видя, что дела их плохи.

Торкель сказал:

— Кто этот высокий и зловещий человек с резкими чертами лица, что зашел пятым, а

сам бледен и, судя по его виду, неудачлив и злобен?

Скарпхедин сказал:

— Меня зовут Скарпхедином, и нечего тебе поносить меня ни с того ни с сего

обидными словами. Ведь со мной никогда не случалось, чтобы я притеснял своего

отца и дрался с ним, как ты со своим. И ты ведь мало ездил на тинг и мало

занимался делами тинга. Тебе, видно, сподручнее варить сыры с горсткой

домочадцев у себя на дворе на Секирной Реке. Выковыряй-ка лучше у себя из зубов

кусок кобыльей задницы, которую ты сожрал перед тем, как ехать на тинг, — еще

твой пастух увидел это и удивился, как это ты можешь делать такие гнусности.

Торкель вскочил в сильном гневе, схватил меч и сказал:

— Этот меч я добыл в Швеции, убив одного могучего воина. После этого я убил им

множество народу. И когда я доберусь до тебя, то проткну тебя за эти поносные

речи.

Скарпхедии стоял, подняв секиру. Он усмехнулся и сказал:

— Эту секиру я держал в руке, когда прыгнул на двенадцать локтей через Лесную

Реку и убил Траина, сына Сигфуса. Там стояло восемь человек, но ни один ничего

не мог мне сделать. Еще не бывало случая, чтобы я промахнулся, нанося этой

секирой удар по врагу.

Он оттолкнул братьев и зятя Кари и подошел к Торкелю. Он сказал:

— Выбирай, Торкель Дерзкий! Либо спрячь меч в ножны и садись на место, либо я

хвачу тебя секирой по голове и раскрою ее до плеч.

Тут Торкель сел на место и спрятал меч в ножны. Такого с ним никогда не бывало

ни до этого, ни после. Асгрим со своими спутниками вышли из землянки.

Скарпхедин сказал:

— Куда пойдем теперь? Асгрим ответил:

— Домой, к себе в землянку!

— Вот мы идем, устав просить, к себе домой! — сказал Скарпхедин.

Асгрим повернулся к нему и сказал:

— Частенько ты был резковат на язык, но на этот раз, мне кажется, Торкелю

досталось от тебя поделом.

И они пошли домой, к своей землянке, и подробно рассказали Ньялю обо всем. Он

сказал:

— Будь что будет, раз уж так суждено.

Гудмунд Могучий узнал, что произошло между Скарпхедином и Торкелем, и сказал

так:

— Вы, верно, знаете, что случилось со мной и людьми со Светлого Озера. Но я не

понес от них такого посрамления, какое понес Торкель от Скарпхедина. И это очень

хорошо.

Потом Гудмунд сказал Эйнару с Поперечной Реки, своему брату:

— Возьми всех моих людей, поезжай и поддержи сыновей Ньяля, когда начнется суд.

А если им понадобятся люди и на следующее лето, то я сам помогу им.

Эйнар согласился и велел передать это Асгриму. Асгрим сказал:

— Немного у нас таких благородных людей, как Гудмунд!

И рассказал потом об этом Ньялю.

CXXI

На следующий день встретились Асгрим, Гицур Белый, Хьяльти, сын Скегги, и Эйнар

с Поперечной Реки. А еще был там Мёрд сын Вальгарда. Он тем временем отказался

от права вести тяжбу и передал его сыновьям Сигфуса. Асгрим сказал:

— К тебе первому я обращаюсь, Гицур Белый. И к вам, Хьяльти и Эйнар. Я хочу

рассказать вам, как обстоит наше дело. Вы, верно, знаете, что Мёрд начал тяжбу

против нас. Но дело в том, что Мёрд сам участвовал в убийстве Хёскульда и нанес

ему рану, виновник которой не был назван. Мне кажется, что этот иск будет вообще

незаконным.

— Так давайте сейчас же объявим об этом, — говорит Хьяльти.

Торхалль, сын Асгрима, говорит:

— Разумнее было бы скрыть это до того, как начнется суд.

— Почему? — спрашивает Хьяльти. Торхалль отвечает:

— Если они сейчас узнают, что повели дело неправильно, то смогут все исправить,

послав тотчас же с тинга человека домой, чтобы вызвать ответчиков на суд, а

соседей назвать на тинге. Тогда иск будет законным.

— Мудрый ты человек, Торхалль, — говорят они, — и пусть будет по-твоему.

После этого все разошлись по землянкам.

Сыновья Сигфуса предъявили свой иск со Скалы Закона, спросили ответчиков о том,

какого они тинга и где живут. В ночь с четверга на пятницу должен был начаться

суд. До тех пор на тинге все было спокойно. Многие старались помирить тяжущихся,

но Флоси противился этому, а у других было столько отговорок, что ясно было: из

этих попыток вряд ли что выйдет.

И вот в ночь с четверга на пятницу начался суд. Все, кто был на тинге, пошли на

суд. Флоси со своими людьми стоял к югу от суда людей с Кривой Реки. С ним были

Халль с Побережья, Рунольв из Долины, сын Ульва Аургоди, и другие, кто обещал

Флоси поддержку. А к северу от суда людей с Кривой Реки стояли Асгрим и Гицур

Белый, Хьяльти и Эйнар с Поперечной Реки. Сыновья же Ньяля, Кари, Торлейв Ворон

и Торгрим Большой остались, вооруженные, дома, в землянке, так что едва ли

кто-нибудь решился бы напасть на них.

Ньяль предложил судьям занять свои места. Сыновья Сигфуса начали тяжбу. Они

назвали свидетелей и предложили сыновьям Ньяля выслушать их присягу. Затем они

дали присягу. Потом они изложили дело. После этого они попросили выступить

свидетелей. Затем они предложили соседям занять свои места. Потом они предложили

ответчикам отвести неправомочных соседей.

Торхель, сын Асгрима, назвал свидетелей и объявил тяжбу незаконной, потому что

тот, кто начал ее, сам преступил закон и должен быть осужден.

— О ком это ты говоришь? — спросил Флоси. Торхаль ответил:

— Мёрд, сын Вальгарда, участвовал в убийстве Хёскульда вместе с сыновьями Ньяля

и нанес ему ту самую рану, виновник которой не был назван, когда называли

свидетелей ран. Вы ничего не можете возразить мне против того, что тяжба

незаконна.

CXXII

Ньяль встал и сказал:

— Я прошу вас, Халль с Побережья, Флоси, все сыновья Сигфуса и все наши люди,

чтобы вы не уходили и выслушали, что я вам скажу.

Они послушались. Тогда он сказал:

— Мне кажется, что дело безнадежно запуталось. Этого можно было ждать, потому

что нехороший у него корень. Я хочу сказать вам, что Хёскульда я любил больше,

чем своих родных сыновей. И когда я узнал, что он убит, мне показалось, что

погас сладчайший свет очей моих. Лучше бы я потерял всех моих сыновей, а он

остался в живых. И вот я прошу вас, Халль с Побережья, Рунольв из Долины, Гицур

Белый, Эйнар с Поперечной Реки и Хавр Мудрый, чтобы мне дали заплатить виру за

убийство, которое совершили мои сыновья, и я бы хотел, чтобы нас рассудили те,

кому это всего больше пристало.

Гицур, Эйнар и Хавр по очереди подолгу обращались к Флоси и просили его

помириться, обещая ему взамен свою дружбу.

Флоси на все отвечал учтиво, но, однако, ничего не обещал. Халль с Побережья

сказал Флоси:

— Собираешься ли ты сейчас исполнить мою просьбу, как ты мне обещал когда я

вывез из Исландии твоего родича Торгрима, сына Кетиля Толстого, который убил

Халля Рыжего?

Флоси сказал:

— Исполню, тесть! Потому что ты станешь просить меня лишь о том, от чего мне

будет только больше чести.

Халль сказал:

— Тогда я хочу, чтобы ты как можно скорее помирился, дал бы уважаемым людям

рассудить дело и приобрел бы дружбу лучших людей.

Флоси сказал:

— Так знайте же, что я последую совету моего тестя Халля и других уважаемых

людей. Пусть он и уважаемые люди с обеих сторон, выбранные по закону, рассудят

дело. По-моему, Ньяль заслужил, чтобы я сделал это для него.

Ньяль поблагодарил его и их всех, и те, кто был при этом, сказали, что Флоси

поступил хорошо. Флоси сказал:

— Теперь я назову моих судей. Первым я называю моего тестя Халля, потом Эпура с

Широкой Реки, Сурта, сына Асбьёрна из Церковного Двора, Модольва, сына Кетиля, —

он жил тогда в Грядах, — Хавра и Рунольва из Долины. Все, наверное, согласятся,

что из моих людей эти самые подходящие.

Тут он попросил Ньяля назвать своих судей. Ньяль встал и сказал:

— Я называю первым Асгрима, сына Лодсйного Грима, затем Хьяльти, сына Скегги,

Гицура Белого, Эйнара с Поперечной Реки, Снорри Годи и Гудмунда Могучего.

После этого Ньяль, Флоси и сыновья Сигфуса дали друг другу руки, и Ньяль от

имени всех своих сыновей и Кари обязался соблюдать то, что решат эти двенадцать

человек. Можно сказать, что все, кто был на тинге, обрадовались этому. Послали

людей за Снорри и Гудмундом, потому что они оставались в своих землянках. Было

решено, что судьи будут заседать в судилище, а все остальные должны уйти.

CXXIII

Снорри Годи сказал так:

— Вот нас здесь двенадцать человек судей, которые должны вынести решение. Я хочу

попросить вас всех: давайте не запутывать дело так, чтобы их нельзя было

помирить.

Гудмунд сказал:

— Хотите ли вы изгнать кого-нибудь из его четверти или из страны?

— Нет, — ответил Снорри, — ведь такое редко кончается добром. Из-за этого

возникают раздоры, и люди убивают друг друга. Пусть лучше они уплатят такую

большую виру, чтобы не было никого в нашей стране, за кого было бы заплачено

больше, чем за Хёскульда.

Все поддержали его слова. Затем они стали совещаться и никак не могли

договориться, кто из них первым должен назначить размер виры. Кончилось тем, что

бросили жребий, и Снорри выпало первому назначить виру. Он сказал:

— Я долго раздумывать не собираюсь, а сразу скажу вам, что я предлагаю. Пусть за

Хёскульда заплатят тройную виру — это будет шесть сотен серебра. Если же вам

кажется, что это слишком много или слишком мало, поправьте меня.

Они ответили, что им поправлять нечего.

— И к этому еще условие, что все деньги должны быть выплачены на тинге.

Тогда Гицур Белый сказал:

— Мне думается, что это едва ли возможно. У них, наверное, хватит денег, только

чтобы заплатить небольшую часть. Гудмунд сказал:

— Я знаю, чего хочет Снорри. Он хочет, чтобы мы все, судьи, дали каждый по

стольку, сколько нам велит наша щедрость. Тогда многие последуют нашему примеру.

Халль с Побережья поблагодарил его и сказал, что охотно даст столько же, сколько

тот, кто даст больше всех. Тогда все судьи согласились на предложение Гудмунда.

После этого они договорились, что Халль произнесет решение со Скалы Закона, и

разошлись. Потом ударили в колокол, и все пошли к Скале Закона. Халль встал и

сказал:

— По делу, которое мы рассматривали, мы пришли к единодушному решению и положили

шесть сотен серебра. Мы, судьи, хотим внести половину, и все сполна должно быть

выплачено здесь, на тинге. Я обращаюсь с просьбой ко всем: путь всякий даст

сколько-нибудь, ради Бога.

Все согласились. Халль назвал тогда свидетелей решения, чтобы никто не посмел

нарушать его. Ньяль поблагодарил судей за решение. Скарпхедин стоял при этом

молча рядом и усмехался. Потом люди стали расходиться от Скалы Закона по

землянкам. А судьи собрали на церковном дворе все деньги, которые они обещали

дать. Сыновья Ньяля и Кари отдали все деньги, которые у них были с собой. Это

составило сотню серебра. Ньяль принес все деньги, которые у него были. Это была

вторая сотня серебра. Затем все эти деньги были отнесены в судилище, и все дали

столько, что было собрано все сполна до последнего пеннинга. Ньяль взял длинное

шелковое одеяние и заморские сапоги и положил сверху. После этого Халль сказал

Ньялю, чтобы он пошел за своими сыновьями.

— А я пойду за Флоси, и пусть они дадут друг другу клятвы в том, что будут

соблюдать мир.

Тогда Ньяль пошел к себе в землянку и сказал сыновьям:

— Ну, наше дело кончилось хорошо: мы помирились, и все деньги собраны. Теперь и

нам и им надо пойти и принести клятвы о том, что будет соблюдаться мир. И я хочу

попросить вас, чтобы вы ничего не сделали такого, что бы все испортило.

Скарпхедин провел рукой по лбу и усмехнулся. И вот они все пошли в судилище.

Халль пошел к Флоси и сказал ему:

— Иди теперь в судилище: деньги все внесены сполна и собраны в одном месте.

Флоси попросил сыновей Сигфуса пойти с ним. Они все вышли из землянки и

направились в судилище. Ньяль и его сыновья тоже пошли в судилище. Скарпхедин

пошел к среднему ряду скамей и остановился там. Флоси вошел в судилище

посмотреть на деньги и сказал:

— Большие это деньги и хорошие, и выплачены они сполна, как и следовало ждать.

Затем он поднял шелковое одеяние и спросил, кто его сюда положил, но никто ему

не ответил. Он снова помахал одеянием и спросил, кто положил его, и рассмеялся.

Никто ему не ответил. Флоси сказал:

— Что же, никто из вас не знает, чья это одежда, или вы боитесь сказать мне об

этом?

Скарпхедин сказал:

— А как ты думаешь, кто это положил?

Флоси сказал:

— Если хочешь знать, я отвечу тебе, что, по-моему, это положил твой отец —

безбородый старик, так что многие, когда глядят на него, не знают, мужчина он

или женщина.

Скарпхедин сказал:

— Подло поносить старика, которого еще никогда не оскорблял ни один честный

человек. Вам должно быть известно, что он мужчина, потому что он прижил со своей

женой сыновей. И мало наших родичей похоронено у нашего двора, за кого бы мы не

отомстили.

И Скарпхедин взял в руки шелковое одеяние, и бросил Флоси синие штаны, и сказал,

что они ему нужнее. Флоси спросил:

— Почему это они мне нужнее?

Скарпхедин сказал:

— Потому что, как говорят, ты жена великана со Свиной Горы и каждую девятую ночь

он приходит к тебе как к жене.

Тогда Флоси отпихнул ногой деньги и сказал, что ему не надо ни пеннинга из них.

Пусть будет одно из двух: либо за убийство Хёскульда так и не будет заплачено,

либо он отомстит за него. И Флоси не стал мириться и сказал сыновьям Сигфуса:

— Идемте теперь домой. Пусть у всех у нас будет одна судьба.

После этого они пошли домой, к себе в землянку. Халль сказал:

— Слишком неудачливые люди замешаны здесь.

Ньяль с сыновьями пошел к себе в землянку. Он сказал:

— Вот и сбывается то, что я давно предчувствовал: это дело для нас добром не

кончится.

— Не думаю, — говорит Скарпхедин. — По закону они ничего нам сделать не могут.

— Сбудется такое, — говорит Ньяль, — что хуже для всех и быть не может.

Люди, которые внесли деньги, стали поговаривать о том, чтобы взять их обратно.

Гудмунд сказал:

— Таким позором я себя не покрою: я ни сейчас, ни когда-нибудь потом не возьму

обратно того, что дал.

— Хорошо сказано, — сказали они и тоже не захотели брать назад свои деньги.

Снорри Годи сказал:

— Мой совет такой: пусть Гицур Белый и Хьяльти, сын Скегги, сохранят эти деньги

до следующего альтинга. У меня такое предчувствие, что они скоро нам

понадобятся.

Хьяльти взял на хранение одну половину этих денег, а Гицур — другую. И вот люди

разошлись по своим землянкам.

CXXIV

Флоси позвал всех своих людей в Ущелье Сходок и сам пошел туда. И вот там

собрались все его люди. Всего их было сто человек. Флоси сказал сыновьям

Сигфуса:

— Как бы я мог помочь вам, чтобы вы были довольны?

Гуннар, сын Ламби, сказал:

— Мы не будем довольны, пока не будут убиты все братья, сыновья Ньяля.

Флоси сказал:

— Я хочу пообещать сыновьям Сигфуса, что не отступлюсь, пока кто-нибудь из нас —

либо мы, либо они — не склонится перед другим. А еще я хочу знать, если ли здесь

кто-нибудь, кто не хочет быть заодно с нами в этом деле.

Но все сказали, что хотят. Флоси сказал:

— Пусть теперь каждый подойдет ко мне и поклянется, что не отступится.

Все подошли к Флоси и поклялись ему. Флоси сказал:

— Подадим руки в знак того, что тот, кто отступится от этого дела, лишится

имущества и жизни.

Вот кто из знатных людей был с Флоси: Коль, сын Торстейна Пузатого, племянник

Халля с Побережья; Хроальд, сын Эцура с Широкой Реки; Эцур, сын Энунда Карман на

Спине; Торстейн Красивый, сын Гейрлейва; Глум, сын Хильдира; Модольв, сын

Кетиля; Торир, сын Торда Злого из Муравьиного Междуречья; братья Флоси —

Кольбейн и Эгиль; Кетиль, сын Сигфуса, и его братья Мёрд, Торкель и Ламби;

Грани, сын Гуннара; Гуннар, сын Ламби, и его брат Сигурд; Ингьяльд с Ключей;

Хроар, сын Хамунда.

Флоси сказал сыновьям Сигфуса:

— Выберите себе вождя, который, по-вашему, всего лучше подходит для этого,

потому что во главе всего этого дела должен стоять один человек.

Кетиль из Леса ответил:

— Если выбирать нам, мне и моим братьям, то мы бы не задумываясь решили, что

выбор должен пасть на тебя. Рода ты знатного, и человек ты большой, ты

непреклонен и мудр. Нам думается, что ты ради нас возьмешься за это дело.

Флоси сказал:

— Пожалуй, что я соглашусь на вашу просьбу. Я вам сейчас же скажу, что нам надо

сначала делать. Советую, чтобы каждый из вас с тинга поехал к себе домой и

присмотрел летом за хозяйством, пока на лугах убирают сено. Я тоже поеду домой и

пробуду лето дома. Но в воскресенье, когда до начала зимы останется восемь

недель, я велю, чтобы мне дома отслужили обедню, а потом поеду на запад через

Пески Гагарьей Горы. У каждого из нас должно быть с собой по два коня. Я не

возьму с собой никого, кроме тех, кто дал мне сейчас клятву, потому что народу у

нас достаточно, если нас столько и останется. Я проеду все воскресенье и всю

ночь, и на второй вечер недели я буду на Гряде Треугольной Горы, примерно в

первой половине вечера. Вы все, кто дал клятву, тоже будете там в это время.

Если кто-нибудь из тех, кто дал клятву, не приедет, то это, если нам ничто не

помешает, будет стоить ему жизни.

Кетиль сказал:

— Как это может быть, чтобы ты выехал из дому в воскресенье, а на второй день

недели приехал на Гряду Треугольной Горы?

Флоси ответил:

— Я выеду из Междуречья Реки Скафты и поеду севернее Ледника Островных Гор и

оттуда вниз, в Землю Богов. Это может удаться, если я буду ехать быстро. Я

расскажу вам о моем замысле: когда мы соберемся там, мы все поедем к Бергторову

Пригорку и пойдем на сыновей Ньяля огнем и мечом. Мы не уедем оттуда, пока хоть

один из них останется в живых. Держите этот уговор в тайне, потому что от этого

зависит жизнь всех нас. А теперь пусть нам приведут наших коней, и поедем по

домам.

Они разошлись по свои землянкам. После этого Флоси велел оседлать своего коня, и

все поехали по домам, никого не ожидая. Флоси не хотел встречаться со своим

тестем Халлем, потому что он был уверен, что тот станет отговаривать его от

всяких злых умыслов.

Ньяль с сыновьями поехал с тинга домой, и они все пробыли лето дома. Ньяль

спросил Кари, собирается ли он съездить на восток, в свой двор Проливные

Островки. Кари ответил:

— Я не поеду на восток, потому что у меня с вами должна быть одна судьба.

Ньяль поблагодарил его и сказал, что ждал от него этого. На дворе всегда было

вместе с работниками около трех десятков мужчин, способных носить оружие.

Однажды случилось, что Хродню, дочь Хёскульда, приехала в Ключи. Ее брат

Ингьяльд встретил ее приветливо. Она не ответила на приветствие, а попросила

выйти с ней. Ингьяльд послушался и вышел с ней, и они оба отошли от двора. Тут

она схватила его за руку, и они сели. Она спросила:

— Правда ли, что ты поклялся напасть на Ньяля и убить его и его сыновей?

— Он ответил:

— Правда.

— Нет на свете человека подлее тебя, — говорит она, — ведь Ньяль три раза спасал

тебя от объявления вне закона.

— Теперь уж ничего не поделаешь, — говорит он, — я поплачусь жизнью, если не

сдержу клятвы.

— Нет, это не так, — говорит она. — Ты останешься в живых и будешь считаться

честным человеком, если ты не предашь того, кому больше всего обязан.

Тут она вынула из котомки полотняную шапку, всю в крови и дырах, и сказала:

— Эта шапка была на голове у Хёскульда, сына Ньяля, когда они убили его.

Пристало ли тебе быть на стороне тех, кто против Ньяля?

Он ответил:

— Хорошо. Будь что будет, я не пойду против Ньяля. Но я знаю, что они отплатят

мне за это.

Она сказала:

— Ты бы оказал большую услугу Ньялю и его сыновьям, если бы рассказал ему обо

всем этом замысле.

— Этого я не сделаю, — говорит Ингьяльд, — потому что я буду самым последним

человеком, если открою, что они мне доверили. Но отступиться от их дела —

поступок мужественный, так как я знаю, что они будут за это мстить. А ты скажи

Ньялю и его сыновьям, чтобы они все это лето были начеку и всегда имели при себе

много народу. Это будет разумным советом.

После этого она отправилась на Бергторов Пригорок и рассказала Ньялю об их

разговоре. Ньяль поблагодарил ее и сказал, что она хорошо сделала:

— Ведь если бы он пошел против меня, то он поступил бы подлее их всех.

После этого она пошла домой, а Ньяль рассказал все сыновьям.

На Бергторовом Пригорке жила старуха по имени Сеунн. Она многое знала и была

ясновидящей. Но она была очень стара, и сыновья Ньяля называли ее дурочкой,

потому что она много болтала. Однако многое из того, что она говорила,

сбывалось.

Однажды она схватила палку и зашла за дом, где стоял стог сена. Она стала бить

стог палкой и проклинать его, приговаривая, что он принесет несчастье.

Скарпхсдин рассмеялся и спросил, за что это она так рассердилась на стог.

Старуха сказала:

— Этот стог подожгут, когда будут сжигать Ньяля и мою воспитанницу Бергтору.

Бросьте его в воду или сожгите его побыстрее.

— Не станем мы этого делать, — сказал Скарпхедин, — потому что если уж нам

суждено сгореть, то найдется чем поджечь наш дом, даже если стога и не будет.

Старуха все лето болтала о том, что стог надо убрать, но этого так и не сделали.

CXXV

В Дымах, на Поприще, жил Рунольв, сын Торстсйна. Его сына звали Хильдиглум. В

ночь на воскресенье, за двенадцать недель до зимы, Хильдиглум вышел из дому и

услышал сильный грохот. Ему показалось, что земля и небо трясутся. Хильдиглум

посмотрел на запад и увидел там огненный круг и в нем человека на сером коне.

Этот человек скакал во весь опор и быстро пронесся мимо. В руках у него была

пылающая головня. Он проехал так близко от Хильдиглума, что тот мог хорошо

рассмотреть его. Он был черен как смола. Он сказал громким голосом такую вису:

Скачет мой конь —

Влажная челка,

Иней на гриве,

Зло я несу.

Горит головня,

Отравы полна.

Козни Флоси —

Огонь на ветру.

Козни Флоси —

Огонь на ветру.

Хильдиглуму показалось, что он бросил головню на восток, в горы, и там вспыхнул

такой большой пожар, что гор не стало видно. Хильдиглуму показалось затем, что

он поскакал на восток, в огонь, и там исчез. Затем Хильдиглум вошел обратно в

дом и долго лежал без чувств, прежде чем снова пришел в себя. Он помнил все, что

увидел, и рассказал своему отцу, а тот велел ему рассказать Хьяльти, сыну

Скегги. Хильдиглум поехал и рассказал ему.

— Ты видел призрак, — сказал Хьяльти. — Это не к добру.

CXXVI

Когда до зимы оставалось два месяца, Флоси снарядился для поездки на запад и

созвал к себе всех, кто обещал поехать с ним. У каждого из них было две лошади и

хорошее оружие. Они все собрались на Свиной Горе и заночевали там. Флоси велел

рано отслужить воскресную службу. Затем он сел за стол. Он сказал всем своим

домочадцам, что каждый из них должен делать, пока его не будет дома, и пошел к

лошадям.

Флоси и его люди поехали на запад через Пески. Он велел ехать сначала не слишком

быстро и дожидаться всех, кому понадобится задержаться. Он сказал, что они

приедут загодя. Они ехали на запад через Лесные Дворы и приехали в Церковный

Двор. Здесь Флоси велел всем пойти в церковь и помолиться. Они так и сделали.

Затем они снова сели на лошадей и поехали в горы к Рыбным Озерам, объехали их с

запада, направились на запад через пески, оставили по левую руку Ледник

Островных Гор и спустились через Землю Богов к Лесной Реке. На второй день

недели, после полудня, они приехали к Гряде Треугольной Горы и оставались там до

вечера. Там собрались все, кроме Ингьяльда с Ключей. Сыновья Сигфуса очень

поносили его. Но Флоси сказал, чтобы они не бранили его, пока его нет с ними.

— Мы отплатим ему после, — сказал он.

CXXVII

Теперь надо рассказать о том, что происходило на Бергторовом Пригорке. Грим и

Хельги поехали в Холмы, где их дети были на воспитании, и сказали отцу, что не

вернутся домой к вечеру. Они пробыли в Холмах весь день. И вот пришли туда

нищенки и сказали, что они издалека. Их спросили, что они могут рассказать. Они

сказали, что ничего не могут рассказать важного:

— Но кое-что новое мы можем рассказать, — добавили они. Их стали спрашивать, что

они могут сказать нового, и просили не скрывать ничего. Тогда они согласились.

— Мы спускались с Речного Склона и увидели, что сыновья Сигфуса едут в полном

вооружении к Гряде Треугольной Горы. Их было всего пятнадцать человек. Мы видели

также Грани, сына Гуннара, и Гуннара, сына Ламби, которые направились туда же.

Их было всего пять человек. Наверно, там теперь готовятся большие дела.

Тогда Хельги, сын Ньяля, сказал:

— Это, наверно, Флоси приехал с востока, и все они собираются к нему. Нам с

Гримом нужно теперь быть там, где Скарпхедин.

Грим сказал, что это верно, и они поехали домой. В этот самый вечер Бергтора

сказала своим домочадцам:

— Выбирайте все, что каждому по вкусу, потому что сегодня вечером я последний

раз подаю вам еду.

— Не может этого быть, — сказали те, кто был при этом.

— Однако это так, — сказала она. — И я могла бы еще многое сказать, если бы

хотела. Например, что Грим и Хельги вернутся домой еще до того, как люди встанут

из-за столов, и если это сбудется, то сбудется и все, что я говорю.

Потом она стала ставить еду на столы, а Ньяль сказал:

— Что-то странное видится мне. Я смотрю вокруг, и мне чудится, что в доме нет

стен и что всё в крови, стол и еда.

Всех это поразило, кроме Скарпхедина. А он сказал, что нечего падать духом и

давать другим повод для насмешек:

— Ведь с нас, конечно, больше спросится, чем с других, — добавил он.

Грим и Хельги вернулись домой до того, как столы были убраны, и всех это

поразило. Ньяль спросил, почему они так быстро вернулись, и они рассказали о

том, что услышали. Тогда Ньяль велел, чтобы никто не ложился и все были

настороже.

CXXVIII

Теперь надо рассказать о Флоси. Он сказал своим людям:

— Поедемте к Бергторову Пригорку, чтобы быть там до вечера.

Они так и сделали. В пригорке была лощина, и они въехали в нее, привязали

лошадей и оставались там, пока совсем не смерклось. Флоси сказал:

— Теперь пойдемте к усадьбе. Будем держаться сплоченно и осмотрительно и

поглядим, что они станут делать.

Ньяль, его сыновья, Кари и все домочадцы стояли перед домом. Их было около трех

десятков человек. Флоси остановился и сказал:

— Посмотрим, что они станут делать. Мне кажется, что, если они будут стоять

перед домом, нам с ними не справиться.

— Зря мы тогда приехали, — говорит Грани, сын Гуннара, — если боимся напасть на

них.

— Нет, не зря, — говорит Флоси. — Мы нападем на них, даже если они будут стоять

перед домом. Но нам это дорого обойдется, и многие из нас уже не смогут

рассказать о том, кто победил.

Ньяль сказал своим людям:

— Как вы думаете, много ли у них народу?

— Народу у них много, и действуют они слаженно, — говорит Скарпхедин. — Однако

потому-то они и остановились, что сомневаются, удастся ли им справиться с нами.

— Им это не удастся, — говорит Ньяль. — Пусть все войдут в дом. Трудно им было

справиться с Гуннаром с Конца Склона, а он был один. Здесь же постройки прочные,

так что нападающим с нами не сладить.

— Едва ли ты прав, — говорит Скарпхедин. — На Гуннара напали люди настолько

благородные, что они скорее отступили бы, чем сожгли его в доме. А эти сразу

подожгут дом, если не смогут справиться с нами иначе, потому что они пойдут на

все, лишь бы одолеть нас. Они понимают, что если мы останемся в живых, то они

погибли. А мне что-то не хочется, чтобы меня выкуривали, как лисицу из норы.

Ньяль сказал сыновьям:

— Вы опять не хотите слушаться меня и не считаетесь со мной. Когда вы были

моложе, вы так не делали, и вам же было лучше.

Хельги сказал:

— Сделаем, как хочет отец. Так будет лучше.

— Я в этом не уверен, — сказал Скарпхедин, — потому что ему недолго осталось

жить. Но в угоду отцу я охотно сгорю с ним вместе, потому что не боюсь смерти.

Потом он сказал Кари:

— Давай держаться вместе, зять! Пусть ни один из нас не оставит другого.

— Я так и собирался, — говорит Кари. — Но если суждено иначе, то чему быть, того

не миновать.

— Отомсти за нас, — говорит Скарпхедин, — а мы отомстим за тебя, если останемся

в живых.

Кари обещал, что отомстит. Затем они вошли в дом и расположились у дверей.

Флоси сказал:

— Недолго им осталось жить, раз они вошли в дом. Теперь нам надо побыстрее

подойти к дому, расположиться потеснее перед дверьми и смотреть, чтобы никто не

ушел — ни Кари, ни сыновья Ньяля. Иначе мы погибли.

Флоси и его люди подошли к дому и окружили его, на случай, если бы в нем

оказались потайные двери. Хроальд, сын Эцура, подскочил туда, где стоял

Скарпхедин, и хотел ударить его копьем. Но Скарпхедин секирой отрубил ему древко

копья и нанес удар в щит, так что щит прижало к Хроальду, а загнутое острие

секиры попало ему в лицо, и он упал навзничь и сразу же умер.

Кари сказал:

— Удачный удар и на этот раз, Скарпхедин! Ты у нас самый отважный!

— Этого я не знаю, — сказал Скарпхедип и усмехнулся. Кари, Грим и Хельги бросали

копья из дома и ранили многих, а Флоси и его люди ничего не могли поделать.

Тогда Флоси сказал:

— Мы понесли большой урон. Многие из наших ранены, и убит тот, кого мы меньше

всего хотели бы потерять. Ясно, что оружием нам с ними не справиться, тем более

что не все сражаются так храбро, как обещали. Нам надо что-то предпринять. Есть

два выхода, и оба они плохие: один — это отступить, но тогда мы погибли, второй

— это сжечь их в доме, но тогда мы берем большой грех на душу, ведь мы

христиане. Придется нам все же поджечь дом, и поскорее.

CXXIX

Они высекли огонь и сложили большой костер перед дверьми. Тогда Скарпхедин

сказал:

— Разводите огонь, молодцы? Не собираетесь ли что-нибудь жарить?

Грани, сын Гуннара, ответил:

— Собираемся, и жару для тебя хватит.

Скарпхедин сказал:

— Так-то ты платишь мне за то, что я отомстил за твоего отца. И ценишь ты в

жизни всего больше то, что и ценить-то не стоит.

Тогда женщины залили огонь сывороткой. Коль, сын Торстейна, сказал Флоси:

— Вот что я придумал: я видел каморку над поперечной балкой в главном доме.

Надо, чтобы она загорелась, а для этого нужно поджечь стог сена, который стоит

рядом с домом.

И они подожгли стог. Те, кто был внутри, заметили это, только когда весь дом уже

был охвачен пламенем. Тут Флоси и его люди развели большие костры перед всеми

дверьми. Тогда женщины, которые были внутри, начали жаловаться. Ньяль сказал им:

— Держитесь стойко и не жалуйтесь. Ведь ваши страданья — это одна короткая буря,

а второй такой потом долго не будет. Помните также, что Бог милостив. Он не

позволит, чтобы вас жгли и в этом и в том мире.

Так он увещевал их и подбадривал также другими речами. Теперь запылали все

постройки. Тогда Ньяль подошел к дверям и сказал:

— Здесь ли Флоси? Слышит ли он меня?

Флоси сказал, что слышит. Ньяль продолжал:

— Может быть, ты помиришься с моими сыновьями или позволишь некоторым людям

выйти?

Флоси отвечает:

— Я не намерен мириться с твоими сыновьями. Мы рассчитаемся с ними до конца и не

отступим, пока всех их не станет. Но пусть из дома выйдут женщины, дети и

домочадцы.

Тогда Ньяль вошел в дом и сказал:

— Пусть выйдут все, кому позволено выйти. Выходи и ты тоже, Торхалла, дочь

Асгрима, и все выходите, кому позволено.

Торхалла сказала:

— Не думала я, что мы так расстанемся с Хельги. Но я заставлю моего отца и моих

братьев отомстить за убийства, которые здесь совершаются.

Ньяль сказал:

— Да будет тебе удача, потому что ты хорошая женщина.

Потом она вышла из дома, и с ней много других. Астрид с Глубокой Реки сказала

Хельги, сыну Ньяля:

— Выйди со мной вместе, я наброшу на тебя женскую накидку и повяжу тебе голову

платком.

Хельги сначала отговаривался, но потом уступил просьбам. Астрид повязала ему

голову платком, а Торхильд набросила на него женскую накидку, и он вышел из дома

между ними. Тогда же вышли дочери Ньяля Торгерд и Хельга и много другого народу.

Но когда из дома вышел Хельги, Флоси сказал:

— Женщина, что там идет, высока ростом и широка в плечах. Схватите-ка ее!

Когда Хельги услыхал это, он сбросил с себя женскую одежду. У него в руке был

меч, и он нанес им удар человеку, который хотел схватить его, и отрубил ему низ

щита и ногу. Тогда подоспел Флоси и ударил мечом Хельги по шее так, что у него

отлетела голова. Затем он подошел к дверям и сказал, что хочет говорить с Ньялем

и Бергторой. Ньяль вышел, и Флоси сказал:

— Я хочу предложить тебе, чтобы ты вышел из дома, потому что ты погибнешь в огне

безвинный.

Ньяль сказал:

— Я не выйду, потому что я человек старый и не смогу отомстить за своих сыновей,

а жить с позором я не хочу.

Тогда Флоси сказал Бергторе:

— Выходи, хозяйка! Я совсем не хочу, чтобы ты погибла в огне.

Бергтора сказала:

— Молодой я была дана Ньялю, и я обещала ему, что у нас с ним будет одна судьба.

И они оба вернулись в дом. Бергтора сказала:

— Что нам теперь делать?

— Мы пойдем и ляжем в нашу постель, — сказал Ньяль. Тогда она сказала маленькому

Торду, сыну Кари:

— Тебя вынесут из дома, и ты не сгоришь.

— Но ведь ты обещала мне, бабушка, — сказал мальчик, — что мы никогда не

расстанемся. Пусть так и будет. Лучше я умру с вами, чем останусь в живых.

Тогда она отнесла мальчика в постель, а Ньяль сказал своему управителю:

— Смотри, где мы ляжем и как мы расположимся в постели, потому что я не

собираюсь двигаться с места, как бы меня ни беспокоил дым или огонь. Заметь

хорошенько, где надо будет искать наши кости.

Тот сказал, что так и сделает. Незадолго перед этим был зарезан бык, и там

лежала его шкура. Ньяль сказал управителю, чтобы он покрыл их этой шкурой, и тот

обещал сделать это. Затем они легли оба в постель и положили мальчика между

собой. Они перекрестили себя и мальчика и поручили свою душу Богу. Это было

последние слова, которые от них слышали. Управитель взял шкуру, накрыл их ею и

вышел. Кетиль из Леса встретил его и вытащил из дома. Он подробно расспросил о

своем зяте Ньяле, и тот рассказал ему всю правду. Кетиль сказал:

— Большое горе судил нам рок, и нам обоим выпало на долю это великое несчастье.

Скарпхедин видел, как его отец улегся в постель, и сказал:

— Рано наш отец ложится спать, но это и неудивительно, ведь он человек старый.

Потом Скарпхедин, Кари и Грим стали подхватывать падавшие сверху головни и

метать их в людей Флоси. Это продолжалось некоторое время. А люди Флоси стали

метать в них копья, но те перехватывали все копья в воздухе и метали обратно.

Тогда Флоси велел своим людям прекратить эту перестрелку.

— Всякая схватка с ними будет теперь для нас невыгодна, — сказал он. —

Подождите, пока огонь одолеет их.

Они так и сделали. С крыши стали падать балки. Скарпхедин сказал:

— Наверно, моего отца нет в живых: не слышно, чтобы он стонал или кашлял.

Они пошли в конец главного дома. Там свалилась поперечная балка, она сильно

обгорела в середине. Кари сказал Скарпхедину:

— Взбеги по ней, а я помогу тебе и потом взбегу вслед за тобой, и тогда мы оба

спасемся, потому что весь дым относит в эту сторону.

Скарпхедин сказал:

— Беги ты первый, а я побегу сразу же за тобой.

— Это не годится, — говорит Кари, — потому что я могу выбраться из дома и в

другом месте, если здесь не выйдет.

— Я не согласен, — говорит Скарпхедин. — Беги ты первым, а я побегу за тобой.

Кари сказал:

— Каждый человек должен стараться спасти свою жизнь, если это возможно. Так

сделаю и я. Но нам с тобой больше не придется увидеться, потому что, если я

выберусь из огня, у меня не хватит духа броситься назад к тебе в пламя, и каждый

из нас пойдет тогда своим путем.

— Меня веселит мысль, — говорит Скарпхедин, — что если ты спасешься, зять, то

отомстишь за нас.

Тогда Кари взял в руку пылающую головню и взбежал по балке. Он швырнул головню с

крыши, и она упала на тех, кто стоял около дома. Они отскочили. На Кари пылала

вся одежда и волосы. Он прыгнул с крыши и побежал в ту сторону, куда относило

дым. Тогда тот, кто был всех ближе, сказал:

— Не человек ли там спрыгнул с крыши?

— Что ты, — сказал другой, — это Скарпхедин бросил в нас головней.

И они больше не стали думать об этом. А Кари добежал до ручья, бросился в него и

потушил на себе огонь. Оттуда он перебежал, скрываясь в дыму, в яму и там лег

отдохнуть. Эта яма называется с тех пор Ямой Кари.

CXXX

Теперь надо рассказать о Скарпхедине. Он побежал вверх по балке вслед за Кари,

но когда он добежал до того места, где балка больше обгорела, она рухнула под

ним. Скарпхедин успел спрыгнуть вниз и сразу же снова бросился вверх по балке и

взбежал на стену, но тут балка съехала под ним со стены, и он свалился вниз.

Тогда Скарпхедин сказал:

— Теперь ясно, что мне суждено.

Он пошел вдоль боковой стены. Гуннар, сын Ламби, вскочил на стену и увидел

Скарпхедина. Он сказал:

— Ты, кажется, плачешь, Скарпхедин?

— Нет, отвечает тот, — но глаза и впрямь пощипывает. А ты, кажется, смеешься?

— Конечно, — говорит Гуннар, — и я ни разу не смеялся с тех пор, как ты убил

Траина на Лесной Реке.

Скарпхедин сказал:

— Вот тебе на память об этом!

Он вынул из кошелька зуб, который выбил у Траина, и бросил его в Гуннара. Зуб

попал ему прямо в глаз, так что глаз вытек на щеку, а Гуннар свалился со стены.

Потом Скарпхедин пошел к своему брату Гриму. Они взялись за руки и стали

затаптывать огонь, но когда дошли до середины дома, Грим упал мертвый.

Скарпхедин пошел тогда в конец дома. Раздался сильный грохот. Это обрушилась

крыша. Скарпхедин оказался между обрушившейся крышей и стеной и не мог оттуда

выбраться.

Флоси и его люди оставались у сгоревших построек до самого утра. Какой-то

человек подъехал к ним. Флоси спросил, как его зовут. Тот сказал, что его зовут

Гейрмунд и что он родич сыновей Сигфуса.

— Большое дело вы сделали, — говорит он. Флоси отвечает:

— Люди будут называть это и большим делом, и злым делом. Но теперь уже ничего не

поделаешь.

— Сколько здесь знатных людей погибло? — спрашивает Гейрмунд.

Флоси отвечает:

— Здесь погибли Ньяль и Бергтора, все их сыновья, Торд, сын Кари, Кари, сын

Сёльмунда, и Торд Вольноотпущенник. О других мы не можем точно сказать, потому

что не знаем их.

Гейрмунд сказал:

— Ты назвал среди погибших того, кто на самом деле спасся и с кем я разговаривал

сегодня утром.

— Кто же это? — говорит Флоси.

— Я и мой сосед Бард встретили Кари, сына Сёльмунда, — говорит Гейрмунд, — и

Бард дал ему свою лошадь. У него обгорели волосы и одежда.

— Было у него при себе какое-нибудь оружие? — говорит Флоси.

— У него был меч Усыпитель Жизни, — говорит Гейрмунд. — Лезвие его посинело, и

мы сказали, что оно, наверно, потеряло закал, но он ответил на это, что закалит

снова его в крови сыновей Сигфуса или других участников сожжения Ньяля.

— Что он сказал о Скарпхедине и Гриме?

Гейрмунд отвечает:

— Он сказал, что они оба были еще живы, когда он с ними расстался, но, наверно,

теперь уже их нет в живых.

Флоси сказал:

— То, что ты нам сказал, не обещает нам мира, потому что спасся человек, который

всего больше похож на Гуннара с Конца Склона. Знайте, сыновья Сигфуса и все вы,

что из-за этого пожара начнется такая большая тяжба, что многим она будет стоить

головы, а некоторым всего добра. Я думаю, что никто из вас, сыновей Сигфуса, не

посмеет теперь жить у себя дома, и нельзя вас за это осуждать. Я приглашаю вас

всех к себе на восток, и пусть у нас будет одна судьба.

Они поблагодарили его. Тогда Модольв, сын Кетиля, сказал вису:

Столб один-единый

Устоял от жилища Ньяля,

Ловко того, что хотели,

Достигли потомки Сигфуса.

Ныне за гибель Хёскульда

Ньяль сполна расквитался,

Людей и дома дотла

Светлое пламя спалило.

— Другим чем-нибудь надо похваляться, — сказал Флоси, — а не тем, что мы сожгли

Ньяля. В этом нет ничего славного.

Флоси взошел затем на стену, и с ним Глум, сын Хильдира, и некоторые другие.

Глум спросил:

— Умер Скарпхедин или нет?

Другие сказали, что, наверно, он уже давно умер. Огонь иногда вырывался наружу,

иногда гас. Тогда они услышали, что внизу, в огне, кто-то сказал вису:

Влагу ресниц не скоро

Осушит осина злата,

Плача о стойком в сече

Клене моста великана(24).

Смертоносные пели копья.

Кончил воитель вису.

Грани, сын Гуннара, сказал:

— Живой или мертвый сказал Скарпхедин эту вису?

— Не буду гадать, — говорит Флоси.

— Давайте искать Скарпхедина или других людей, которые здесь сгорели, — говорит

Грани.

— Не надо этого делать, — говорит Флоси. — Только такие глупые люди, как ты,

могут заниматься этим, когда народ собирается по всей округе. Тот, кто теперь

промедлит, струсит потом так, что не будет знать, куда бежать. Мой совет: уехать

нам всем отсюда как можно скорее.

Флоси и его люди поспешно пошли к лошадям, и Флоси спросил Гейрмунда:

— А что, Ингьяльд у себя в Ключах?

Гейрмунд ответил, что он, наверно, у себя дома.

— Вот человек, — сказал Флоси, — который нарушил данную нам клятву и все свои

обещания.

Флоси сказал тогда сыновьям Сигфуса:

— Как вы хотите поступить с Ингьяльдом? Вы его простите или же мы поедем и убьем

его?

Они все ответили, что хотят сразу же поехать и убить его. Тогда Флоси вскочил на

свою лошадь, и за ним все другие, и они уехали.

Флоси ехал впереди. Он направился к Кривой Реке и потом вверх по ней. Он увидел

человека, едущего ему навстречу по другой стороне реки. Он узнал в нем Ингьяльда

с Ключей. Флоси окликнул его. Ингьяльд остановился и повернулся к реке. Флоси

сказал ему:

— Ты нарушил договор с нами и должен лишиться своего добра и жизни. Сыновья

Сигфуса хотят убить тебя. Так что плохи твои дела. Но я не убью тебя, если ты

предоставишь мне право рассудить нас.

Ингьяльд отвечает:

— Я скорее поеду к Кари, чем предоставлю тебе право рассудить нас. А сыновьям

Сигфуса я отвечу, что боюсь их не больше, чем они меня.

— Подожди тогда, — говорит Флоси. — Если ты не трус, я пошлю тебе подарок.

— Подожду, конечно, — говорит Ингьяльд.

В это время к Флоси подъехал его племянник Торстейн, сын Кольбейна, с копьем в

руке. Он был один из самых храбрых среди людей Флоси и очень достойный человек.

Флоси выхватил у него копье и метнул в Ингьяльда. Оно попало в него с левой

стороны, пронзило щит ниже рукояти и раскололо его на куски, вонзилось в бедро

выше колена и застряло в седле. Флоси спросил у Ингьяльда:

— Что, попал?

— Попал, — говорит Ингьяльд, — но я называю это царапиной, а не раной.

Ингьяльд выдернул копье из раны и сказал Флоси:

— Теперь ты подожди, если ты не трус.

И он метнул копье через реку. Флоси увидел, что копье летит прямо в него и

осадил лошадь, так что копье пролетело перед самой грудью Флоси, но попало не в

него, а прямо в Торстейна, и тот сразу же свалился с лошади мертвый. А Ингьяльд

скрылся в лесу, и они его не догнали. Тогда Флоси сказал своим людям:

— Мы потеряли много людей. Вы знаете также, как нам теперь не повезло. Мой совет

— ехать на Гряду Треугольной Горы. Оттуда нам будет видно любое скопление

всадников по всей округе. Ведь они теперь будут собирать народ отовсюду и

думать, что мы поехали на восток от Гряды Треугольной Горы. Они будут думать,

что мы поехали на восток, в горы и дальше в наши края. Большая часть их поедет

туда, и только несколько человек поедут вдоль берега моря к Ивняковому Отрогу,

потому что им будет казаться менее вероятным, что мы поехали туда. Что же до

нас, то я советую ехать на Треугольную Гору и ждать там, пока солнце не зайдет в

третий раз.

Так они и сделали.

CXXXI

Теперь надо рассказать о Кари, что он вылез из ямы, в которой отдыхал. Он шел,

пока не встретил Барда, и между ними произошел разговор, о котором рассказал

Гейрмунд. Оттуда Кари отправился к Мёрду, сыну Вальгарда, и рассказал ему о том,

что случилось. Тот очень огорчился. Кари сказал, что для мужчины есть дело более

достойное, чем оплакивать мертвых, и попросил его лучше собрать людей и привести

их к Лесному Броду.

После этого он поехал в Долину Бычьей Реки к Хьяльти, сыну Скегги. И когда он

переправился через Бычью Реку, он увидел, что ему навстречу быстро скачет

какой-то человек. Кари подождал его и узнал Ингьяльда с Ключей. Он увидел, что у

того все бедро залито кровью. Он спросил Ингьяльда, кто его ранил, и тот

рассказал ему.

— Где вы встретились? — говорит Кари.

— У Кривой Реки, — говорит Ингьяльд, — он метнул в меня через реку копье.

— А ты ему отплатил? — спрашивает Кари.

— Я метнул копье обратно, — отвечает Ингьяльд, — и они сказали, что я попал в

кого-то и тот сразу же умер.

— Ты не знаешь, — говорит Кари, — в кого ты попал?

— По-моему, в Торстейна, племянника Флоси, — говорит Ингьяльд.

— Славное дело! — говорит Кари.

После этого они оба поехали к Хьяльти, сыну Скегги, и рассказали ему о том, что

случилось. Он возмутился и сказал, что надо непременно догнать их и убить. Затем

он стал собирать народ и созвал всех. И вот они с Кари и со всем народом поехали

навстречу Мёрду, сыну Вальгарда, и встретились с ним у Лесного Брода. Мёрд уже

ждал их, и с ним было много народу. Они разделились для преследования: одни

поехали нижней дорогой к Ивняковому Отрогу, другие — к Речному Склону, третьи —

верхней дорогой, через Гряду Треугольной Горы и в Землю Богов, затем на север, к

Пескам, четвертые — к Рыбным Озерам и повернули обратно, пятые — на восток, в

Холм, нижней дорогой, и рассказали Торгейру о том, что случилось, и спросили

его, не проезжали ли те здесь. Торгейр сказал:

— Я, конечно, человек небольшой, но все же Флоси надо хорошенько подумать,

прежде чем проезжать у меня перед глазами. Ведь он убил моего дядю Ньяля и моих

двоюродных братьев. А вам ничего не остается иного, как вернуться назад, потому

что вы ищете не там, где нужно. А Кари скажите, что, если он хочет, пусть

приезжает сюда и остановится у меня. Но если он приезжать сюда не захочет, то,

если ему угодно, я присмотрю за его хозяйством в Проливных Островках. Скажите,

что я помогу ему, как смогу, и поеду с ним на альтинг. А еще пусть он знает, что

я и мои братья как самые близкие родственники убитых имеем право предъявить

обвинение на суде. Мы думаем повести тяжбу так, чтобы, если это удастся, их

объявили вне закона, а закон отомстит им. Но с вами я сейчас не поеду, так как

знаю, что это ни к чему: они сейчас будут очень осторожны.

И вот они вернулись обратно и встретились все в Капище. Они говорили, что

опозорились, оттого что не нашли убийц, но Мёрд сказал, что это не так. Многие

стали предлагать поехать к Речному Склону и разграбить все добро тех, кто

замешан в этом деле, но все же предоставили решать Мёрду. Тут сказал, что это

было бы величайшей глупостью. Они спросили его, почему он так говорит.

— Потому, — ответил он, — что если мы не тронем их дворы, то они заедут

присмотреть за хозяйством и навестить жен, и тогда со временем мы сможем их

подстеречь. Вы можете не сомневаться, что я буду верен Кари, потому что должен

отвечать и за самого себя.

Хьяльти сказал ему, чтобы он делал, как обещал. Затем Хьяльти пригласил Кари к

себе, и тот сказал, что приедет к нему первому. Они передали, что Торгейр

приглашал его, но он сказал, что воспользуется этим предложением позже и что все

должно удасться хорошо, как говорит ему его предчувствие, если будет много таких

людей. После этого они отпустили всех.

Флоси и его люди видели всё это со своей горы. Флоси сказал:

— Возьмем теперь своих коней и уедем, сейчас уже можно. Сыновья Сигфуса

спросили, можно ли им вернуться по домам и отдать распоряжения по хозяйству.

— Мёрд рассчитывает, — сказал Флоси, — на то, что вы навестите своих жен, и я

догадываюсь, что это он посоветовал не трогать ваши дворы. Поэтому я советую вам

не разъезжаться и всем поехать со мной на восток.

Все послушались этого совета, и вот они все пустились в путь — севернее ледника,

а затем на восток, на Свиную Гору. Флоси сразу же послал людей сделать запасы,

чтобы у них ни в чем не было недостатка.

Флоси никогда не хвастался тем, что сделал. Но никогда также не выказывал

страха. Он пробыл дома всю зиму, далеко за праздник середины зимы.

CXXXII

Кари сказал Хьяльти, чтобы тот поехал с ним искать кости Ньяля:

— Ведь все поверят твоим рассказам и тому, что ты увидел.

Хьяльти сказал, что охотно перевезет кости Ньяля в церковь. Их поехало

пятнадцать человек. Они поехали па восток через Бычью Реку и приглашали людей

ехать с ними. Так их собралось с соседями Ньяля до сотни человек.

Они приехали на Бергторов Пригорок к полудню. Хьяльти спросил Кари, где мог бы

лежать Ньяль, и Кари указал им место. Там надо было убрать очень много пепла.

Они нашли шкуру, и оказалось, что обоих — Ньяля и Бергтору — огонь не тронул.

Все возблагодарили Бога и сочли это большим чудом. Затем вынули мальчика,

который лежал между ними, и у него обгорел только палец, который он высунул

из-под кожи. Вынесли Ньяля, а потом Бергтору. Затем все подошли посмотреть на их

тела. Хьяльти сказал:

— Какими кажутся вам эти тела?

Они ответили:

— Мы бы хотели сначала послушать, что ты скажешь.

Хьяльти сказал:

— Я вам скажу, что думаю, не таясь. Тело Бергторы кажется мне таким, каким я и

думал его найти, и оно даже хорошо выглядит, но тело Ньяля и его лик кажутся мне

такими сияющими, что я еще ни у одного покойника не видал такого сияющего тела.

Все согласились с ним. Затем они принялись искать Скарпхедина. Те, кому было

позволено выйти из горящего дома, показали место, где Флоси со своими людьми

слышал, как была сказала виса. Там крыша обвалилась возле передней стены, и

Хьяльти сказал, что копать надо там. Тогда они так и сделали и нашли тело

Скарпхедина. Он стоял у стены. У него обгорели ноги почти до колен, но больше

ничего на нем не обгорело. Он закусил себе усы. Глаза у него были открыты и не

вытаращены. Секиру он загнал в стену так глубоко, что она вошла по самую

середину лезвия и не потеряла закалки. Затем секиру вытащили. Хьяльти поднял ее

и сказал:

— Это редкое оружие, и мало кто сможет носить его.

Кари сказал:

— Я знаю человека, который сможет носить эту секиру.

— Кто это? — спросил Хьяльти.

— Торгейр Ущельный Гейр, — ответил Кари. — По-моему, он теперь самый большой

человек в роду.

После этого со Скарпхедина сняли одежду. Она не сгорела. Руки у него были

сложены крестом, правая поверх левой. Они нашли на нем два ожога, один между

лопаток, а другой на груди, и оба они имели очертания креста, так что люди

решили, что он сам выжег их на себе. Все нашли, что находиться возле мертвого

Скарпхедина оказалось легче, чем они думали, потому что теперь его никто не

боялся.

Они принялись искать Грима и нашли его кости в середине главного дома. Напротив

него, под продольной стеной, они нашли Торда Вольноотпущенника, а в ткацкой —

старуху Сеунн и еще троих человек. Всего они нашли кости одиннадцати человек.

После этого они перевезли тела в церковь.

Затем Хьяльти поехал домой, и Кари с ним. У Ингьяльда опухла нога. Тогда он

поехал к Хьяльти, и тот вылечил его, но Ингьяльд остался хромым.

Кари поехал в Междуречье к Асгриму, сыну Лодейного Грима. Торхалла уже приехала

домой и успела рассказать о том, что случилось. Асгрим принял Кари с

распростертыми объятиями и сказал ему, чтобы он оставался у него на весь год.

Кари согласился. Тогда Асгрим пригласил к себе всех, кто был на Бергторовом

Пригорке. Кари сказал, что это хорошее предложение, и прибавил:

— Я принимаю его от их имени.

Тогда все приехали к Асгриму.

Когда Торхаллю, сыну Асгрима, сказали, что Ньяля, его воспитателя, нет в живых и

что он сожжен, то он так расстроился, что весь побагровел и у него из ушей так

хлынула струями кровь, что ее было не унять. Он лишился чувств, и лишь тогда

кровь остановилась. После этого он встал и сказал, что держал себя малодушно, и

прибавил:

— Я бы только хотел суметь отомстить кому-нибудь из тех, кто сжег его, за то,

что сейчас со мной приключилось.

Другие сказали, что никто не сочтет это за позор, но он ответил, что не хочет

отступать от своих слов.

Асгрим спросил Кари, какой помощи он может ждать от тех, что живут восточнее

рек. Кари ответил, что Мёрд, сын Вальгарда, и Хьяльти, сын Скегги, помогут ему,

чем могут, а также Торгейр Ущельный Гейр и все его братья. Асгрим сказал, что

это была бы большая сила.

— На какую помощь от тебя мы можем рассчитывать? — спрашивает Кари.

— На все, что в моих силах, — отвечает Асгрим, — и на мою жизнь в придачу.

— Так и поступай, — говорит Кари.

— Я вовлек в наше дело и Гицура и спросил у него совета, — говорит Асгрим.

— Это хорошо, — говорит Кари, — что же он предложил?

Асгрим отвечает:

— Он предложил, чтобы мы до весны ничего не делали, а там поехали на восток и

начали против Флоси тяжбу об убийстве Хельги, вызвали на суд соседей места

убийства и объявили на тинге о поджоге. Я также спросил Гицура, кому следует

вести тяжбу об убийстве, и он сказал, что Мёрду, хочет он того или нет. «Пусть

ему достанется самое трудное, потому что он вел себя позорнее всех. Кари всякий

раз при встрече с Мёрдом будет в гневе, и это поможет мне заставить его

согласиться», — сказал мне Гицур.

Тогда Кари сказал:

— Мы будем следовать твоим советам, пока ты сможешь давать их нам и стоять во

главе нас.

Надо сказать о Кари, что он не мог спать по ночам. Однажды ночью Асгрим

проснулся и услышал, что Кари не спит.

Асгрим сказал:

— Тебе не спится ночью?

Тогда Кари сказал вису:

Сон ко мне не идет,

Вовсе не сплю я отныне,

О Ньёрд перекладины лука,

Все вспоминаю Ньяля,

С той самой поры, как осенью

Сгорел он, — свежо мое горе, —

Сожженный в доме деревьями

Огня ограды сражений(25).

Кари ни о ком так часто не говорил, как о Ньяле и Скарпхедине. Он никогда не

поносил своих врагов и никогда ничем не угрожал им.

CXXXIII

Однажды ночью на Свиной Горе случилось, что Флоси застонал во сне. Глум, сын

Хильдира, стал будить его, но долго не мог добудиться. Наконец Флоси сказал:

— Пусть позовут ко мне Кетиля из Леса.

Кетиль пришел. Флоси сказал:

— Я хочу рассказать тебе свой сон.

— Хорошо, — говорит Кетиль.

— Приснилось мне, — говорит Флоси, — будто я у Гагарьей Горы. Я выхожу из дома,

смотрю на гору, и она открывается. Из нее вышел человек в одежде из козьих шкур

и с железным посохом в руке. Он шел и звал моих людей, сначала одних, потом

других, и звал их по именам. Первым он позвал Грима Рыжего и Арни, сына Коля.

Мне это показалось странным. И будто он потом позвал Эйольва, сына Бёльверка,

Льота, сына Халля с Побережья, и еще каких-то людей. Потом он помолчал. А затем

он позвал пятерых из наших людей — сыновей Сигфуса, твоих братьев. После этого

он позвал других пятерых — среди них Ламби, Модольва и Глума. Потом он позвал

еще троих. Под конец он позвал Гуннара, сына Ламби, и Коля, сына Торстсйна.

После этого он подошел ко мне. Я спросил у него, что нового. Он сказал, что мог

бы рассказать кое-какие новости. Тогда я спросил, как его зовут, и он назвался

Железным Гримом. Я спросил его, куда он держит путь, и он ответил, что держит

путь на альтинг.

— Что ты будешь там делать? — спросил я. Он ответил:

— Сначала я отведу соседей, потом судей, а затем я приготовлю поле боя.

И тогда он сказал:

Срок исполнится: встанет

Ратной стали властитель,

Скоро опоры шлемов

С плеч полетят на землю,

Слышу, сюда все ближе

Черного лязг железа.

Смертной росою кровь

Многим покроет ноги.

Он ударил посохом, и раздался сильный грохот. После этого он вошел в гору, а

меня охватил страх. И вот мне хочется, чтобы ты сказал, что, по-твоему, означает

мой сон.

— Мне думается, — сказал Кетиль, — что все, кто был назван, скоро погибнут. А

раз это так, мне думается, что нам не следует никому говорить об этом сне.

Флоси сказал, что так и сделает.

Вот проходит зима, и кончается праздник середины зимы. Флоси говорит своим

людям:

— Я полагаю, нам надо отправиться из дому, потому что, как мне думается, нас не

оставят в покое. Мы отправимся сейчас просить помощи. Теперь сбудется то, что я

вам говорил, — у многих нам придется валяться в ногах, прежде чем кончится это

дело.

CXXXIV

После этого они все собрались в путь. Флоси был в штанах, закрывавших всю ногу и

ступню, потому что собирался идти пешком(26). Он знал, что тогда и другим

покажется легче идти пешком.

Сначала они отправились на Шишечное Поле, на следующий день — на Широкую Реку, с

Широкой Реки — на Телячью Гору, оттуда — на Мыс Бьярни у Рогового Фьорда, оттуда

— на Столбовую Гору у Лагуны, а затем на Купальную Реку, к Халлю с Побережья.

Флоси был женат на его дочери Стейнвёр.

Халль принял их очень хорошо. Флоси сказал ему:

— Я хочу попросить тебя, тесть, чтобы ты поехал на тинг со всеми своими людьми,

которые ездят туда с тобой.

Халль ответил:

— Сбылась пословица, что недолго рука радуется удару. Многие из твоих людей,

которые всех больше подбивали других на злое дело, теперь не смеют и голову

поднять. Но что до меня, то я должен помочь тебе, насколько это в моих силах.

Флоси сказал:

— Что посоветуешь мне теперь делать?

Халль сказал:

— Отправляйтесь на север, до самого Оружейного Фьорда, и проси у всех знатных

людей помощи. Она тебе понадобится еще до конца тинга.

Флоси пробыл там три ночи, отдохнул и оттуда отправился на восток, на Козлиные

Плиты, а оттуда — в Медведицын Фьорд. Там они переночевали. Оттуда они пошли на

восток, в Широкую Долину в Сенных Долинах. Там жил Халльбьёрн Сильный. Он был

женат на Оддню, сестре Сёрли, сына Бродд-Хельги. Флоси там приняли хорошо.

Халльбьёрн много расспрашивал его о сожжении Ньяля, и Флоси подробно рассказал

ему обо всем. Халльбьёрн спросил, как далеко Флоси направляется на север, и тот

ответил, что держит путь к Оружейному Фьорду. Тут Флоси вынул из своего пояса

кошелек и сказал, что хочет подарить его Халльбьёрну. Тот взял деньги, но

сказал, что Флоси незачем делать ему подарки.

— Однако я хотел бы знать, чем могу отплатить тебе, — сказал он.

— Мне деньги не нужны, — сказал Флоси, — но я хотел бы, чтобы ты поехал со мной

на тинг и поддержал бы меня в моем деле. Правда, я не могу просить тебя: ведь ты

мне не родич и не свойственник.

Халльбьёрн сказал:

— Я обещаю, что поеду с тобой на тинг и помогу в твоем деле, как помог бы своему

брату.

Флоси поблагодарил его. Оттуда он пошел через Перевал Широкой Долины, а затем к

Двору Храфнкеля. Этим двором владел Храфнкель, сын Торира, внук Храфнкеля,

правнук Храфна. Флоси там приняли хорошо, и он попросил Храфнкеля, чтобы тот

поехал с ним на тинг и помог ему. Храфнкель долго отговаривался, но в конце

концов пообещал, что его сын Торир поедет со всеми своими людьми и поможет ему

так же, как годи его тинга. Флоси поблагодарил его и пошел к Двору Берси. Этим

двором владел Хольмстейн, сын Берси Мудрого. Он принял Флоси очень хорошо. Флоси

попросил о помощи. Хольмстейн сказал, что он уже вознагражден за эту помощь.

Оттуда они пошли к Двору Вальтьова. Этим двором владел Сёрли, сын Бродд-Хельги,

брат Бьярни, сына Бродд-Хельги. Он был женат на Тордис, дочери Гудмунда Могучего

с Подмаренничных Полей. Их приняли там хорошо. А наутро Флоси стал просить

Сёрли, чтобы тот поехал с ним на тинг, и предложил ему за это денег.

— Я ничего не могу сказать, — ответил тот, — пока не узнаю, на чьей стороне

Гудмунд Могучий, мой тесть, потому что я буду помогать ему, на чьей бы стороне

он ни был.

Флоси сказал:

— По твоему ответу я вижу, что правит в твоем доме жена.

Флоси встал и велел своим людям взять одежду и оружие. Они ушли, так и не

заручившись поддержкой. Они направились через Озерную Реку и дальше через горы к

Заливу Ньёрда. Там жили двое братьев — Торкель Мудрейший и его брат Торвальд. Их

отцом был Кетиль Гром, сын Тидранди Мудрого, внук Кетиля Грома, правнук Торира

Глухаря. Матерью Торкеля Мудрейшего и Торвальда была Ингвильд, дочь Торкеля

Мудрейшего. Флоси там приняли хорошо. Он рассказал братьям о своем деле и

попросил у них помощи, но они отказывались, пока он не подарил каждому из них за

помощь три марки серебра. Тогда они согласились помочь Флоси. Ингвильд, их мать,

стояла рядом, когда они пообещали поехать с ним на тинг, и начала плакать.

Торкель спросил:

— Что ты плачешь, мать?

Она ответила:

— Мне приснилось, что твой брат Торвальд был в красной одежде, и она была такая

тесная, словно была пришита к его телу. И будто на ногах у него были красные

чулки, обвитые плохими обвязками. И мне было жалко смотреть на него, потому что

я знала, что ему очень неудобно в этой одежде, но я ничего не могла поделать.

Они рассмеялись, назвали этот сон глупостью и сказали, что ее пустые слова не

удержат их от поездки на тинг. Флоси горячо поблагодарил их и отправился оттуда

в Оружейный Фьорд.

Он пришел в Капище. Этим двором владел Бьярни, сын Бродд-Хельги, внук Торгильса,

правнук Торстейна Белого. Отцом Торстейна Белого был Эльвир, сын Эйвальда, внук

Бычьего Торира. Матерью Бьярни была Халла, дочь Лютинга. Матерью Бродд-Хельги

была Асвер, дочь Торира, сына Граут-Атли, внука Торира Глухаря. Бьярни, сын

Бродд-Хельги, был женат на Раннвейг, дочери Торгейра, сына Эйрика из Долины

Богов, внука Гейрмунда, правнука Хроальда, праправнука Эйрика Торчащая Борода.

Бьярни принял Флоси с распростертыми объятиями. Флоси предложил Бьярни деньги за

помощь. Бьярни сказал:

— Я никогда не продавал своего мужества или своей помощи за деньги. А теперь,

когда тебе нужна поддержка, я поступлю, как твой друг, поеду с тобой на тинг и

помогу, как помог бы своему брату.

— Уж не знаю, как тебя благодарить, — сказал Флоси, — впрочем, я от тебя этого и

ждал.

После этого Флоси поехал к Крестовый Залив. Торкель, сын Гейтира, был еще раньше

его большим другом. Флоси рассказал ему о своем деле. Торкель сказал, что обязан

помочь Флоси, как может, и не отступаться от его дела. Торкель поднес Флоси на

прощанье богатые подарки.

Оттуда Флоси отправился на север, к Оружейному Фьорду, и там в Речную Долину. Он

остановился у Хольмстейна, сына Берси Мудрого, и сказал ему, что все захотели

помочь ему в его нужде, кроме Сёрли, сына Бродд-Хельги. Холльмстейн сказал, что

причина в том, что Сёрли человек мирный. Хольмстейн поднес Флоси богатые

подарки.

Флоси отправился вверх по Речной Долине, а оттуда на юг горами через Секирную

Лаву, вниз по Долине Жженого Рога, вышел к западной части Лебединого Фьорда и

остановился лишь на Купальной Реке у своего тестя Халля. Там Флоси со своими

людьми отдыхал полмесяца. Флоси спросил Халля, что он посоветует, как ему вести

себя и что делать. Халль сказал:

— Я советую тебе, чтобы ты оставался дома вместе с сыновьями Сигфуса и

присматривал за хозяйством, а они пусть пошлют людей смотреть за их хозяйством.

Поезжайте теперь домой, а когда вы поедете на тинг, то поезжайте все вместе и не

разделяйтесь. Потом пусть сыновья Сигфуса поедут к своим женам. Мы тоже поедем

на тинг — я, Льот, мой сын, и все наши люди, — и мы поможем тебе, чем только

сможем.

Флоси поблагодарил его. На прощанье Халль поднес ему богатые подарки.

После Флоси уехал с Купальной Реки, и о его поездке рассказывать нечего, пока он

не вернулся домой, на Свиную Гору. Он пробыл тут остаток зимы и все лето до

самого тинга.

CXXXV

Теперь надо рассказать о том, как Торхалль, сын Асгрима, и Кари, сын Сёльмуида,

однажды поехали на Мшистую Гору к Гицуру Белому. Он встретил их с распростертыми

объятиями, и они пробыли у него очень долго. Однажды, когда они говорили с

Гицуром Белым о сожжении Ньяля, Гицур назвал большим счастьем, что Кари выбрался

из огня. Тук у Кари с языка слетела виса:

Дуб топора, разъяренный,

Не думал бежать из дыма,

Скрывшего стены дома

Ньяля, о клен сражений.

Там горели в огне

Тополи пламени Тунда.

Люди, внемлите правде

Об этой беде великой!

Тогда Гицур сказал:

— Можно понять, что ты этого не забываешь. Однако не будем сейчас больше

говорить об этом.

Кари сказал, что хочет ехать домой. Гицур сказал ему:

— Хотелось бы мне дать тебе совет. Не езди домой, а отправляйся отсюда на

восток, к подножию Островных Гор, к Торгейру Ущельному Гейру и Торлейву Ворону.

Они поедут на запад вместе с тобой, потому что они главные истцы в деле. Пусть с

ними поедет их брат Торгрим Большой. Вы поедете к Мёрду, сыну Вальгарда. Передай

ему мои слова, чтобы он начал тяжбу против Флоси об убийстве Хельги, сына Ньяля.

А если он станет возражать, прикинься страшно разгневанным и сделай вид, будто

хочешь ударить его секирой по голове. Если же он не подчинится, пригрози ему

моим гневом. А еще скажи ему, что я велю Торкатле, моей дочери, уйти от него и

вернуться ко мне, домой. Ему не этого вынести, потому что он в ней души не чает.

Кари поблагодарил за совет. Кари не просил его о помощи, потому что думал, что

Гицур и в этом случае, как всегда и во всем, поступит как друг.

Оттуда Кари отправился на восток, через реки, к Речному Склону, через Лесную

Реку и потом к Ивняковому Отрогу. Они добрались до Холма. Торгейр очень

обрадовался их приезду. Он рассказал им о путешествии Флоси и о том, какую

большую помощь он получил в Восточных Фьордах. Кари ответил, что нет ничего

удивительного в том, что Флоси просит помощи, — ведь ему есть за что держать

ответ. Торгейр сказал:

— Чем хуже у них будут дела, тем лучше.

Кари передал Торгейру советы Гицура. Затем они поехали на запад, на Равнину

Кривой Реки, к Мёрду, сыну Вальгарда. Он принял их хорошо. Кари передал ему

слова его тестя Гицура. Мёрд колебался и говорил, что против Флоси дело вести

труднее, чем против десятерых других. Кари сказал:

— Ты держишь себя точно так, как он предсказал. Всем ты плох: ты и труслив и

нерешителен. А кончится все это тем, что Торкатла уедет домой к отцу, и поделом

тебе будет.

Она тут же собралась и сказала, что уже давно готова к тому, что им с Мёрдом

придется расстаться. Тогда Мёрд сразу повел совсем другие речи, попросил, чтобы

она сменила гнев на милость, и взял на себя тяжбу. Кари сказал:

— Теперь, раз ты взял на себя тяжбу, действуй смело, ведь дело идет о твоей

жизни.

Мёрд сказал, что сделает все, чтобы с честью довести дело до конца.

После этого он созвал к себе девятерых соседей. Это все были соседи места

убийства. Мёрд взял за руку Торстейна и назвал двух свидетелей.

— Я призываю вас в свидетели того, — сказал он, — что Торгейр, сын Торира,

передал мне право вести тяжбу против Флоси, сына Торда, об убийстве Хельги, сына

Ньяля, и все доказательства, которые относятся к делу. Ты передаешь мне эту

тяжбу, чтобы я преследовал их по закону или мирился и пользовался всеми правами

законного истца. Ты передаешь мне по закону, и я принимаю по закону.

В другой раз Мёрд назвал свидетелей.

— Я призываю вас в свидетели того, — сказал он, что я обвиняю Флоси, сына Торда,

в том, что он незаконно первым напал на Хельги, сыну Ньяля, и нанес ему рану

мозга, или внутренностей, или костей, которая оказалась смертельной и от которой

Хельги умер. Я объявляю об этом при пяти соседях места убийства, — и он назвал

их всех, — и объявляю по закону. Я объявляю о тяжбе, переданной мне Торгейром,

сыном Торира.

Еще раз он назвал свидетелей.

— Я призываю вас в свидетели того, — сказал он, — что я обвиняю Флоси, сына

Торда, в том, что он нанес Хельги рану мозга, или внутренностей, или костей,

которая оказалась смертельной и от которой он умер, на месте, где Флоси, сын

Торда, перед этим незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля. Я объявляю об

этом при пяти соседях места убийства, — и он назвал их всех, — и объявляю по

закону. Я объявляю о тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном Торира.

После этого Мёрд назвал свидетелей в четвертый раз.

— Я призываю вас в свидетели того, — сказал он, — что я требую, чтобы все эти

девятеро соседей места убийства, — и он назвал их всех по именам, — поехали на

альтинг и засвидетельствовали, что Флоси, сын Торда, первым незаконно напал на

Хельги, сына Ньяля, на том месте, где Флоси, сын Торда, нанес Хельги, сыну

Ньяля, рану мозга, или внутренностей, или костей, которая оказалась смертельной

и от которой Хельги умер. Я требую, чтобы вы сказали все, что вас обязывает

сказать закон, чего я потребую от вас на суде и что относится к этому делу. Я

требую этого от вас по закону, так что вы сами слышите. Я требую этого по тяжбе,

переданной мне Торгсйром, сыном Торира.

Мёрд назвал своих свидетелей.

— Я призываю вас в свидетели того, что я потребовал от этих девятерых соседей

места боя, чтобы они поехали на альтинг и засвидетельствовали, нанес ли Флоси,

сын Торда, Хельги, сыну Ньяля, рану мозга, или внутренностей, или костей,

которая оказалась смертельной и от которой Хельги погиб на том месте, где Флоси,

сын Торда, первым незаконно напал на Хельги, сына Ньяля. Я требую от вас, чтобы

вы сказали всё, что вас обязывает сказать закон, чего я потребую от вас на суде

и что относится к делу. Я требую этого от вас законным требованием, так что вы

сами его слышите. Я требую этого по тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном

Торира.

После этого Мёрд сказал:

— Вот тяжба начата, как вы меня просили. Я хочу теперь попросить тебя, Торгейр,

чтобы ты заехал за мной, когда поедешь на тинг, и чтобы мы поехали вместе с

твоими и\\моими людьми и всемерно поддерживали бы друг друга. Моих людей я соберу

как раз к началу тинга. Я буду во всем верен вам.

Они сказали, что согласны, и поклялись друг другу в том, что ни один из них не

оставит другого, пока этого не захочет Кари, и что каждый из них отдаст свою

жизнь за другого. Они договорились встретиться на тинге и дружески расстались.

Торгсйр поехал обратно на восток, а Кари поехал на запад, через реки, в

Междуречье, к Асгриму. Тот его принял очень хорошо. Кари рассказал Асгриму обо

всех советах Гицура Белого и о начале тяжбы.

— Я ожидал, — сказал Асгрим, — что он поступит правильно, и он не обманул моих

ожиданий.

Асгрим спросил:

— Какие у тебя вести о Флоси?

Кари ответил:

— Он ходил на восток до самого Оружейного Фьорда, и почти все знатные люди

обещали ему помочь и поехать с ним на тинг. Они ожидают также помощи от людей из

Долины Дымов, со Светлого Озера и Секирного Фьорда.

Они много еще говорили об этом.

И вот подходит время альтинга. У Торхалля, сына Асгрима, так разболелась нога,

что над лодыжкой она распухла и стала толстой, как бедро женщины. Он мог ходить,

только опираясь на палку. Он был человеком высокого роста и сильным,

темноволосым и смуглым, сдержанным в речах, но горячим. Он был одним из трех

величайших знатоков законов в Исландии.

Вот подходит время ехать на тинг.

Аоуим сказал Кари:

— Поезжай к началу тинга и покрой наши землянки. Пусть с тобвй поедет и мой сын

Торхалль, потому что ты будешь с ним добрее и заботливее, чем все другие. Он

ведь хром, а на этом тинге он нам будет очень нужен. Пусть с вами поедет еще

двадцать человек.

После этого они собрались в путь и поехали на тинг, покрыли там землянки и

удобно расположились.

CXXXVI

Флоси и десятью десять человек, которые вместе с ним были при сожжении Ньяля,

отправились на запад. Они доехали до Речного Склона. Там сыновья Сигфуса

распорядились по хозяйству и пробыли день, а вечером поехали на запад, через

Бычью Реку, переночевали там, а рано утром сели на коней и поехали дальше. Флоси

сказал своим людям:

— Теперь мы поедем в Междуречье, к Асгриму и подразним его.

Они охотно согласились.

Когда они подъехали к Междуречью, Асгрим и с ним еще несколько человек стояли

перед домом. Как только подъезжающие показались, они их сразу же увидели. Люди

Асгрима сказали:

— Это, наверное, Торгейр Ущельный Гейр.

Асгрим сказал:

— Нет, не думаю, потому что эти люди приближаются со смехом и криками, а родичи

Ньяля, такие, как Торгейр, не смеялись бы, пока не отомщено сожжение Ньяля. Мне

думается другое, хотя, может быть, вам это покажется невероятным. По-моему, это

Флоси, а с ним его поджигатели, и они, верно, хотят подразнить нас. Войдемте все

в дом.

Они так и сделали. Асгрим велел подмести в доме и завесить стены, принести столы

и накрыть их. Он велел поставить второй ряд скамеек.

Флоси въехал на луг перед домом и сказал своим людям, чтобы они спешились и

вошли в дом. Те послушались, и Флоси со своими людьми вошел в дом. Асгрим сидел

па поперечной скамье. Флоси посмотрел на скамьи и увидел, что приготовлено все,

что только нужно. Асгрим не поздоровался с ними, а сказал Флйси:

— Столы накрыты — приготовлена еда для тех, кому она нужна.

Флоси и его люди сели за столы, а оружие свое прислонили к стене. Те, кто не

уместился на скамьях у стены, сели на скамейки, поставленные спереди, а четверо

стояли с оружием перед местом, где сидел Флоси, во время всей еды. Пока они ели,

Асгрим молчал, но лицо его побагровело. Когда они поели, женщины убрали со

столов, и некоторые из них внесли воду для рук. Флоси не торопился, словно был у

себя дома. В углу лежал дровяной топор. Асгрим обеими руками схватил его,

вскочил на скамью у стены, собираясь ударить Флоси по голове. Глум, сын

Хильдира, успел увидеть, что тот задумал. Он тотчас вскочил, выхватил топор у

Асгрима из рук и повернул его лезвием к Асгриму; Глум был силен. Тут набежал

народ, и они хотели наброситься на Асгрима, но Флоси сказал, чтобы никто его не

трогал.

— Слишком тяжелому испытанию мы его подвергли, — сказал он, — но он держал себя

как должно и показал, что у него есть мужество.

Флоси сказал Асгриму:

— Мы сейчас распрощаемся здесь, но встретимся на тинге и там рассчитаемся.

— Ладно, — сказал Асгрим, — но мне бы хотелось, чтобы, когда тинг кончится, вы

поджали хвосты.

Флоси ничего не ответил.

Тогда они все вышли, если на коней и ускакали. Они доехали до Озера Горячих

Источников и переночевали там. Наутро они добрались до Пастбищных Полей и

расположились на отдых. Там к ним подъехало много разных людей. Там был Халль с

Побережья, и там были все люди с Восточных Фьордов. Флоси очень обрадовался им и

рассказал им о своем путешествии и случае с Асгримом. Многие хвалили Флоси и

говорили, что он поступил отважно. Но Халль сказал:

— А я сужу иначе. По-моему, ты поступил неразумно. Они и так слишком хорошо

помнят о своем горе, чтобы им снова напоминать о нем. Люди обычно себе же

вредят, когда оскорбляют других.

Халлю явно казалось, что Флоси зашел слишком далеко. Оттуда они все вместе

отправились дальше и добрались до верхнего поля тинга, построились там в боевой

порядок и затем поехали вниз к тингу. Флоси заранее, еще до того как поехал на

тинг, велел покрыть землянку Крепостцу, а люди с Восточных Фьордов разъехались

по своим землянкам.

CXXXVII

Торгейр Ущельный Гейр отправился на запад, и с ним много людей. С ним были его

братья Торлейв Ворон и Торгрим Большой. Они приехали в Капище к Мёрду, сыну

Вальгарда, и подождали, пока тот соберется. Мёрд взял с собой всех, кто мог

носить оружие, и они могли убедиться в том, что он вполне надежен.

Потом они поехали на запад и перебрались через реки. Там они стали ждать

Хьяльти, сына Скегти. Вскоре подъехал Хьяльти. Они ему очень обрадовались. Затем

все вместе они поехали дальше. Они остановились в Дымах, в Епископском

Междуречье, и стали ждать Асгрима. Он подъехал к ним, и они поехали на запад

через Мостовую Реку. Асгрим рассказал тогда обо всем, что произошло у него с

Флоси. Торгейр сказал:

— Хотелось бы, чтобы мы испытали их храбрость еще до конца тинга.

Они доехали до Пастбищных Полей. Там к ним присоединился Гицур Белый, и с ним

много его людей. Они долго говорили меж собой. Они добрались до верхнего поля

тинга, построились там все в боевой порядок и потом поехали к тингу. Флоси и все

его люди бросились к оружию, и чуть было не разгорелся бой, но Асгрим и его

спутники боя не приняли и проехали к своим землянкам. Этот день прошел спокойно,

и никаких столкновений не было. Из всех четвертей страны, съехались знатные

люди, и никто не помнил, чтобы когда-нибудь на тинге было бы столько народу.

CXXXVIII

Жил человек по имени Эйольв. Его отцом был Бёльверк, сын Эйольва Серого из

Выдрей Долины, внук Торда Ревуна, правнук Олейва Фейлана. Матерью Эйольва была

Хродню, дочь Скегги со Среднего Фьорда. Эйольв был человеком очень уважаемым и

на редкость хорошо разбирался к законах, так что он был одним из трех величайших

знатоков законов в Исландии. Он был очень красив лицом, высок и силен и обещал

стать со временем большим человеком. Он был жаден до денег, как и все его

родичи.

Однажды Флоси пошел к землянке Бьярни, сына Бродд-Хельги. Бьярни принял его с

распростертыми объятиями, и Флоси сел рядом с ним. Они долго говорили. Флоси

сказал Бьярни:

— Что нам теперь делать?

Бьярни ответил:

— Положение непростое. Мне кажется, что разумнее всего было бы просить себе

поддержки, потому что они собирают против нас большие силы. И я хочу спросить

тебя, Флоси, есть ли среди ваших людей хороший знаток законов. Ведь у вас на

выбор две возможности: либо просить мира — и это было бы очень хорошо, либо

отвести обвинение, найдя в нем ошибки, хотя в этом случае и сочтут, что вы

действуете слишком дерзко. Мне думается, что вам лучше выбрать второе, потому

что вы уже раньше держали себя дерзко, и теперь вам не пристало смиряться.

Флоси сказал:

— Раз уж ты спрашиваешь о знатоках законов, то сразу же тебе отвечу, что нет их

среди наших людей, и мне не на кого надеяться, кроме твоего родича Торкеля, сына

Гейтира.

Бьярни сказал:

— Его в расчет брать нельзя. Хоть он и знает законы, но слишком осторожен.

Нечего и думать, что он нам может быть щитом. Однако он будет тебе верен не

меньше других, потому что храбрости у него хватает. Но должен тебе сказать, что

тому, кто будет возражать против обвинения в сожжении Ньяля, это будет стоить

жизни. А я бы не хотел, чтобы это случилось с моим родичем Торкелем. Попытайте

счастья в другом месте.

Флоси сказал, что не знает, кто лучшие знатоки законов.

Бьярни сказал:

— Есть человек по имени Эйольв. Он сын Бёльверка. Он самый лучший знаток законов

в западной четверти. Чтобы втянуть его в дело, придется дать ему много денег, но

за этим мы не постоим. Нам надо также не расставаться с оружием на всех сборищах

и все время быть начеку, однако не нападать на них и лишь защищаться, если они

на нас нападут. А теперь я пойду с тобой просить помощи, потому что мне кажется,

что нельзя больше сидеть сложа руки.

Они вышли из землянки и пошли к людям с Восточных Фьордов. Бьярни переговорил с

Лютингом, Блейингом и Хрои, сыном Арнстейна, и быстро добился от них того, чего

просил. Затем они отправились к Колю, сыну Скути Убийцы, и к Эйвинду, сыну

Торкеля, внуку годи Аскеля, и попросили у них помощи. Те долго отнекивались, но

в конце концов взяли три марки серебра и согласились. Затем они пошли к землянке

людей со Светлого Озера и пробыли у них некоторое время. Флоси попросил у них

помощи, но они были несговорчивы, и непокладисты. Тогда Флоси пришел в большой

гнев и сказал:

— Скверно вы поступаете! У себя в округе вы жадны и несправедливы, а на тинге не

хотите помочь людям, когда вас просят об этом. Вас еще не раз станут поносить на

тинге и попрекать тем, что вы забыли, как Скарпхедин насмеялся над вами, людьми

со Светлого Озера.

После этого он завел с ними тайный разговор, предложил им денег за помощь и

убеждал их красивыми словами. Кончилось тем, что они обещали помочь и даже

настолько расхрабрились, что обещали биться вместе с Флоси, если это

понадобится. Бьярни сказал Флоси:

— Ты молодец. Ты настоящий вождь, ты смел и решителен и умеешь постоять за себя.

Затем они отправились на запад, через Секирную Реку, к землянке Крепостце. Перед

землянкой они увидели много людей. Среди них был человек в пурпурном плаще,

накинутом на плечи, с золотой повязкой на голове и с секирой, увитой серебряной

нитью, в руке. Бьярни сказал:

— Нам повезло. Вот он сам, Эйольв, сын Бёльверка.

Они подошли к Эйольву и поздоровались с ним, Эйольв сразу узнал Бьярни и

приветливо отвечал ему. Бьярни взял Эйольва за руку, отвел его в Ущелье Сходок и

сказал Флоси, чтобы он и его люди шли следом. Люди Эйольва тоже пошли с ними. Им

было ведено остаться наверху, на краю ущелья, и следить оттуда. Флоси и его

спутники дошли до места, где в ущелье спускается тропа. Флоси сказал, что здесь

удобно сидеть и видно далеко. Они уселись. Всего их было четверо, не больше. Тут

Бьярни сказал Эйольву:

— Мы пришли к тебе, друг, потому что нам очень нужна твоя помощь.

Эйольв сказал:

— Здесь на тинге немало достойных людей, и вам нетрудно найти таких, кто помог

бы вам больше, чем я.

Бьярни сказал:

— Ты не прав. Ведь у тебя много достоинств, в которых никто здесь, на тинге,

тебя не превосходит. Прежде всего, ты знатного рода, как и все, кто пошел от

Рагнара Кожаные Штаны. Родители твои тоже решали большие и важные дела на тинге

и у себя в округе и всегда одерживали верх. Мне думается, что и ты, наверное,

как твои родичи, будешь удачлив в тяжбах.

Эйольв сказал:

— Ты говоришь складно, но мне кажется, что я не заслужил твоих похвал.

Тогда Флоси сказал:

— Я не буду скрывать от тебя того, что у нас на уме. Мы хотим попросить тебя,

чтобы ты помог нам в нашей тяжбе, пошел с нами на суд, нашел ошибки в обвинении,

если они есть, назвал эти ошибки от нашего имени и вообще помогал нам во всем,

что может случиться.

Эйольв в гневе вскочил и сказал, что никто не смеет рассчитывать на то, чтобы

загребать жар его руками или прикрываться им, как щитом, если он сам этого не

хочет.

— Теперь я вижу, — сказал он, — к чему клонились ваши красивые речи, которые вы

вели со мной.

Халльбьёрн Сильный схватил его и усадил между собой и Бьярни и сказал:

— Дерево не падает от первого удара, друг. Посиди-ка немного с нами.

Флоси снял с руки золотое запястье и сказал:

— Я хочу дать тебе это запястье, Эйольв, за дружбу твою и помощь и хочу показать

тебе, что вовсе не думаю загребать жар твоими руками. Не побрезгуй моим

подарком, потому что никому здесь на тинге я не дарил ничего подобного.

Запястье было такое большое и так искусно сделано, что стоило двенадцать сотен

локтей полосатого сукна. Халльбьёрн надел запястье на руку Эйольва. Эйольв

сказал:

— Я, пожалуй, возьму запястье, раз ты такой хороший человек. Можешь

рассчитывать, что я буду вести тяжбу и сделаю все, что потребуется.

Бьярни сказал:

— Вот и хорошо. Мы с Халльбьёрном можем быть свидетелями того, что ты берешься

вести тяжбу.

Тогда Эйольв и Флоси встали и подали друг другу руки. Эйольв взял на себя от

Флоси все права и обязанности защитника в этой тяжбе, а также, в случае если бы

из защиты возникла новая тяжба, — часто то, что в одной тяжбе защита, в другой —

обвинение, — все права обвинения по этой новой тяжбе, будь то в пятом суде или в

суде четверти. Флоси передал ему права, как полагалось по закону, а он принял

их, как полагалось по закону. Тогда он сказал Флоси и Бьярни:

— Вот я, как вы просили, и взялся вести тяжбу. Но мне хочется, чтобы вы сначала

об этом молчали. А если дело попадет в пятый суд, то особенно остерегайтесь

говорить, что вы заплатили мне за помощь.

Тут Флоси, Бьярни и все остальные встали. Флоси и Бьярни разошлись по своим

землянкам, а Эйольв пошел в землянку Снорри Годи и сел рядом с ним. Они

проговорили долго. Вдруг Снорри Годи схватил Эйольва за руку, засучил ему рукав

и увидел, что у того на руке большое залотое запястье. Снорри спросил:

— Это запястье куплено или подарено?

Эйольв не нашелся что ответить и промолчал. Снорри сказал:

— Ясно, ты получил его в подарок. Как бы это запястье не стоило тебе головы.

Эйольв вскочил и ушел. Он не хотел продолжать разговор. Когда Снорри увидел, что

Эйольв встал, он сказал:

— Скорее всего ты еще до конца тинга узнаешь, что за подарок ты получил.

И Эйольв ушел в свою землянку.

CXXXIX

Теперь надо рассказать о том, что Асгрим, сын Лодейного Грима, и Кари, сын

Сёльмунда, встретились с Гицуром Белым, Хьяльти, сыном Скегги, Торгейром

Ущельным Гейром и Мёрдом, сыном Вальгарда. Асгрим повел такую речь:

— Нам можно говорить не таясь, потому что здесь собрались лишь люди, которые

доверяют друг другу. Я хочу спросить вас, известно ли вам что-нибудь о замыслах

Флоси. Мне думается, нам надо решать, что делать.

Гицур Белый отвечал:

— Снорри Годи послал ко мне человека сказать, что Флоси получил большую

поддержку от людей северной четверти, а Эйольв, сын Бёльверка, его родич,

получил от кого-то золотое запястье и пытался скрыть это. Снорри сказал, что,

как ему кажется, Эйольв, сын Бёльверка, взялся выставить против нашего обвинения

законные возражения, и за это ему, наверное, дали запястье.

Все согласились, что так оно, видно, и есть. Гицур сказал:

— Мой зять Мёрд, сын Вальгарда, взялся за дело, которое покажется всем очень

трудным, — вести тяжбу против Флоси. И я хочу, чтобы вы поделили между собой

другие тяжбы, потому что скоро уже будет пора объявлять о тяжбах на Скале

Закона. И нам нужно будет просить себе помощи.

Асгрим ответил:

— Ты прав. Но мы хотим, чтобы ты пошел с нами просить о помощи.

Гицур сказал, что согласен. После этого он выбрал самых умных из их людей, чтобы

они его сопровождали. Это были Хьяльти, сын Скегги, Асгрим, Кари и Торгейр

Ущельный Гейр. Тогда Гицур сказал:

— Пойдем сначала к землянке Скафти, сына Тородда.

Они так и сделали. Гицур шел первым, за ним Хьяльти, за ним Кари, за ним Асгрим,

за ним Торгейр Ущельный Гейр, за ним его братья. Они пошли в землянку. Скафти

сидел на поперечной скамье. Когда он увидел Гицура, он поднялся навстречу ему,

приветливо поздоровался с ним и всеми его спутниками и предложил Гицуру сесть

рядом с ним. Тот сел. Гицур сказал Асгриму:

— Расскажи теперь, что мы просим у Скафти помощи, а я добавлю, что найду нужным.

Асгрим сказал:

— Мы пришли сюда, Скафти, просить у тебя помощи и поддержки.

Скафти сказал:

— В прошлый раз, когда я не захотел помочь вам в вашей тяжбе, я показался вам

несговорчивым.

Гицур сказал:

— Теперь дело идет о другом. Теперь надо начать тяжбу об убийстве бонда Ньяля и

хозяйки Бергторы, которые оба были безвинно сожжены в своем доме, и трех сыновей

Ньяля и многих других хороших людей. И ты ведь не захочешь отказать людям в

поддержке и в помощи твоим родичам и родичам твоей жены.

Скафти ответил:

— Когда Скарпхедин сказал мне, что я сам вымазал себе голову дегтем, скрывался

под полоской дерна, которую сам велел вырезать, и был в таком страхе, что

Торольв, сын Лофта, отнес меня к себе на корабль в мешке с мукой и отвез в

Исландию, тогда я решил, что не буду участвовать в тяжбе об его убийстве.

Гицур сказал:

— Стоит ли сейчас вспоминать эти слова, когда уже нет в живых того, кто их

сказал. Помоги мне, если ты не хочешь сделать этого ради других.

Скафти ответил:

— Тебя эта тяжба не касается, если только ты сам не захочешь ввязаться в нее.

Гицур очень рассердился и сказал:

— Не похож ты на своего отца. Правда, и он был не без изъяна, но он всегда

помогал людям, когда у них была в этом нужда.

Скафти сказал:

— Разные мы с вами люди. Вы думали, что совершаете великие подвиги, — ты, Гицур

Белый, когда напал на Гуннара с Конца Склона, а ты, Асгрим, когда убил своего

побратима Гаука.

Асгрим ответил:

— Никто не упрекает за лучшее, если знает худшее. Но едва ли кто скажет, что я

убил Гаука прежде, чем был вынужден сделать это. Тебя, пожалуй, можно простить,

когда ты отказываешь нам в помощи, но непростительно, что ты поносишь нас. Мне

бы только хотелось, чтобы еще до конца тинга наша тяжба принесла тебе величайший

позор и чтобы никто его тебе не возместил.

Гицур и все его спутники встали и вышли. Они направились к землянке Снорри Годи

и вошли в нее. Снорри был в землянке и сидел на поперечной скамье. Он сразу же

узнал вошедших, поднялся им навстречу, назвал желанными гостями и усадил рядом с

собой. После этого они спросили друг друга, что слышно нового. Асгрим сказал

Снорри:

— Мы с моим родичем Гицуром пришли сюда, чтобы просить у тебя помощи. Снорри

ответил:

— Вы вправе просить ее — вы хотите начать тяжбу об убийстве ваших родичей. Мы

получили не один добрый совет от Ньяля, хоть теперь об этом и мало кто помнит.

Однако я не знаю, какая помощь вам всего больше нужна.

Асгрим ответил:

— Нам будет всего нужнее помощь, если нам придется биться на тинге.

Снорри сказал:

— Верно, тогда вам придется туго. Скорее всего дело пойдет так: вы будете очень

настойчиво вести тяжбу, а они будут так же упорно защищаться, и ни одна сторона

не признает себя неправой. Вы этого не потерпите и нападете на них, и вам не

останется ничего другого, кроме как заставить их заплатить своим позором и

унижением за убийство ваших родичей.

Было видно, что он всячески подстрекает их. Тогда Гицур сказал:

— Ты хорошо говоришь, Снорри. Ты всегда поступал смело и решительно, когда это

требовалось.

Асгрим сказал:

— Я бы хотел знать, чем ты нам поможешь, если случится так, как ты говоришь.

Снорри сказал:

— Я докажу тебе свою дружбу так, что это будет к вашей большой чести, но на суд

я не пойду. А если вы будете биться на тинге, то нападайте лишь тогда, когда

будете вполне уверены в себе, потому что противники у вас сильные. Если же вас

одолеют, то отступайте к нам сюда, потому что мои люди будут построены здесь в

боевом порядке и будут готовы помочь вам. Но если случится, что они отступят

перед вами, то я думаю, что они решат бежать в Ущелье Сходок, где удобно

защищаться, и если они доберутся туда, то вам с ними никогда не справиться. Я

возьму на себя построить против них своих людей и не подпустить их к укрытию. Но

преследовать их мы не станем, направятся ли они на север или на юг по реке. И

когда вы перебьете из них примерно столько, за скольких у вас хватит денег

уплатить виру, не расставаясь с вашими годордами и не покидая ваших округ, тогда

я прибегу со своими людьми и разниму вас. А вы должны будете послушаться меня,

когда я сделаю это.

Гицур горячо поблагодарил его и сказал, что это было бы для них лучше всего.

После этого они все вышли из землянки. Гицур спросил:

— Куда мы пойдем теперь?

— К землянке людей с Подмаренничных Полей, — сказал Асгрим.

И они направились туда.

CXL

Когда они вошли в землянку, они увидели, что в ней сидит Гудмунд Могучий и

разговаривает со своим воспитанником Эйнаром, сыном Коналя. Эйнар был умным

человеком. Они подошли к Гудмуиду. Он хорошо принял их и велел освободить для

них в землянке место, чтобы все они могли сесть. Они спросили друг друга, что

слышно нового. Асгрим сказал:

— Мы хотим попросить у тебя, Гудмупд, надежной поддержки. Гудмунд спросил:

— Вы были уже у кого-нибудь из знатных людей?

Они ответили, что были у Скафти и у Снорри Годи и рассказали так, чтобы не

слышали другие, как их там встретили.

Тогда Гудмунд сказал:

— В прошлый раз я был несговорчив и малодушен. На этот раз я буду настолько же

сговорчив, насколько в тот раз был несговорчив. Я пойду с вами на суд со всеми

моими людьми, и помогу вам, как смогу, буду биться с вашими врагами, и, если

будет нужно, отдам свою жизнь. А Скафти я отплачу тем, что его сын Торстейн

Волчья Пасть будет биться на нашей стороне, потому что не отважится пойти против

моего желания, ведь он женат на моей дочери Йодис. Тогда Скафти захочет разнять

нас.

Они поблагодарили его и еще долго проговорили так, что никто не мог их слышать.

Гудмунд сказал им, чтобы они больше не лежали в ногах у других знатных людей,

что это недостойно:

— Попытаем счастья с теми людьми, которые у нас уже есть. На все сборища на

тинге ходите вооруженными, но боя пока не начинайте.

Тут они все вышли и направились домой, в свои землянки.

И вот подходит время тинга.

CXLI

Однажды люди пошли к Скале Закона. Асгрим, сын Лодейного Грима, Гицур Белый,

Гудмунд Могучий и Снорри Годи были наверху, рядом со Скалой Закона, а люди с

Восточных Фьордов были ниже их. Морд, сьн Вальгарда, стоял возле Гицура, своего

тестя. Мёрд был на редкость красноречив. Гицур сказал ему, чтобы он выступил с

обвинением в убийстве и говорил так громко, чтобы его было хорошо слышно. Мёрд

назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я обвиняю Флоси, сына Торда, в том, что

он незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля, на месте, где Флоси, сын Торда,

напал на Хельги, сына Ньяля, и нанес ему рану внутренностей или костей, которая

оказалась смертельной и от которой Хельги умер. Я говорю, что за это он должен

быть объявлен вне закона и изгнан, и никто не должен давать ему пищу, указывать

путь и оказывать какую-нибудь помощь. Я говорю, что он должен лишиться всего

добра и половина его должна отойти мне, а другая половина — тем людям из

четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я объявляю об

этом суду четверти, в котором по закону должно рассматриваться это обвинение. Я

объявляю об этом по закону. Я объявляю об этом со Скалы Закона так, чтобы все

слышали. Я объявляю, что Флоси, сын Торда, должен быть судим этим летом и

объявлен вне закона. Я объявляю о тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном Торира.

На Скале Закона поднялся сильный шум, потому что он говорил хорошо и складно,

Мёрд заговорил снова.

— Я призываю вас в свидетели того, — сказал он, — что я обвиняю Флоси, сына

Торда, в том, что он нанес Хельги, сыну Ньяля, рану внутренностей или костей,

которая оказалась смертельной и от которой Хельги умер на месте, где Флоси, сын

Торда, незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля. Я говорю, что за это ты,

Флоси, должен быть объявлен вне закона и никто не должен давать тебе пищу,

указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь. Я говорю, что ты должен лишиться

всего добра и половина его должна отойти мне, а половина — тем людям из

четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я объявляю об

этом суду четверти, в котором по закону должно рассматриваться это обвинение. Я

объявляю об этом по закону. Я объявляю об этом со Скалы Закона так, чтобы все

слышали. Я объявляю, что Флоси, сын Торда, должен быть судим этим летом и

объявлен вне закона. Я объявляю о тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном Торира.

После этого Мёрд сел.

Флоси внимательно выслушал его и не проронил ни слова. Торгейр Ущельный Гейр

встал, назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, я обвиняю Глума, сына Хильдира, в том. что он

высек огонь и поджег дом на Бергторовом Пригорке, так что в доме сгорели Ньяль,

сын Торгейра, и Бергтора, дочь Скарпхедина, и все те люди, что погибли там. Я

говорю, что он за это должен быть объявлен вне закона и никто не должен давать

ему пищу, указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь. Я говорю, что он

должен лишиться всего добра и половина его должна отойти мне, а половина — тем

людям из четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я

объявляю об этом суду четверти, в котором по закону должно рассматриваться это

обвинение. Я объявляю об этом по закону. Я объявляю об этом со Скалы Закона так,

чтобы все слышали. Я объявляю, что Глум, сын Хильдира, должен быть судим этим

летом и объявлен вне закона.

Кари, сын Сёльмунда, предъявил обвинение Колю, сыну Торстейна, Гуннару, сыну

Ламби, и Грани, сыну Гуннара, и люди нашли, что он говорил на редкость хорошо.

Торлейв Ворон предъявил обвинение сыновьям Сигфуса, а его брат Торгрим Большой —

Модольву, сыну Кетиля, Ламби, сыну Сигурда, и Хроару, сыну Хамунда, брату

Лейдольва Сильного. Асгрим, сын Лодейного Грима, предъявил обвинение Лейдольву и

Торстейну, сыну Гейрлейва, Арни, сыну Коля, и Гриму Рыжему. Все они говорили

хорошо.

После этого другие предъявили свои обвинения, и на это ушла большая часть дня.

Потом народ стал расходиться по своим землянкам.

Эйольв, сын Бёльверка, пошел с Флоси к его землянке. Они зашли на восток от

землянки. Флоси спросил его, видит ли он какую-нибудь ошибку в этих обвинениях.

— Нет, — говорит Эйольв.

— Что же теперь делать? — говорит Флоси.

— Положение трудное, но вот что я тебе советую, — говорит Эйольв. — Передай свой

годорд своему брату Торгейру, а сам войди в годорд к годи Аскелю, сыну Торкеля

из Долины Дымов. И если они не будут этого знать, то может случиться, что они

допустят здесь ошибку, потому что они предъявят обвинение в суд восточной

четверти, а им нужно будет подавать его в суд северной четверти, и они это

упустят. А если они предъявят обвинение не в тот суд, в который нужно, то против

них можно начать тяжбу в пятом суде. Эту тяжбу мы и начнем против них, но только

уж в самом крайнем случае.

Флоси сказал:

— Может быть, окупится наше запястье.

— Этого я не знаю, — сказал Эйольв, — но в тяжбе я вам помогу так, что люди

увидят, что здесь ничего больше не поделаешь. Пошли теперь за Аскелем, а Торгейр

пусть сейчас же придет к тебе и с ним еще один человек.

Вскоре туда пришел Торгейр и принял годорд. Потом туда пришел и Аскель, и Флоси

объявил, что он входит теперь в его годорд. Кроме них, никто больше об этом не

знал.

CXLII

Все было спокойно до тех пор, пока не настало время, когда должны были начаться

суды. Обе стороны приготовились и вооружились. И те и другие прикрепили к шлемам

боевые значки.

Торхалль, сын Асгрима, сказал:

— Держите себя в руках и делайте все тщательно. А если встретитесь с

какой-нибудь трудностью, дайте мне как можно скорее знать, и я помогу вам

советом.

Асгрим и его спутники посмотрели на пего и увидели, что все лицо у него

побагровело, а на глазах выступили слезы, крупные, как град. Он велел, чтобы ему

принесли его копье. Это копье ему подарил Скарпхедин, и оно было большой

драгоценностью. Когда они ушли, Асгрим сказал:

— Нелегко было моему сыну Торхаллю оставаться в землянке, и я не знаю, что он

теперь надумал. Мы же сейчас выступим с Мёрдом, сыном Вальгарда, и сделаем вид,

будто у нас нет никаких других тяжб, потому что главный наш враг — Флоси.

Асгрим послал человека за Гицуром Белым, Хьяльти и Гудмундом. Они все собрались

и сразу же пошли к суду восточной четверти. Они стали к югу от суда, а Флоси и с

ним все люди с Восточных Фьордов — к северу от суда. С Флоси, кроме этого, были

люди из Долины Дымов и со Светлого Озера. Там был и Эйольв, сын Бёльверка. Флоси

наклонился к нему и сказал:

— Дела наши неплохи, возможно, что все будет, как ты предполагал.

— Молчи! — сказал Эйольв. — Придет время, и мы этим воспользуемся.

Мёрд, сын Вальгарда, назвал своих свидетелей и предложил кинуть жребий, кому из

тех людей, кто требует объявления вне закона, первым излагать свое дело, кому за

ним и кому потом. Он предложил это согласно закону, перед судом, так что судьи

слышали. Затем бросили жребий, и первым изложить свое дело выпало ему. Мёрд, сын

Вальгарда, назвал снова своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я предохраняю себя от того, чтобы мое

дело было объявлено незаконным, если я неправильно выражусь или оговорюсь. Я

оставляю за собой право поправлять все свои слова до тех пор, пока не изложу

правильно свое дело. Я призываю вас в свидетели этого для себя или для других,

кому это свидетельство будет нужно или выгодно.

Мёрд сказал:

— Я призываю вас в свидетели того что я предлагаю Флоси, сыну Торда, или всем

другим людям, кому он передал по закону свою защиту, выслушать мою присягу,

изложение моего дела и все доказательства, которые я собираюсь привести против

него. Я предлагаю это согласно закону, перед судом, так, чтобы все судьи

слышали.

Мёрд сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я приношу присягу на книге, как

полагается по закону, и говорю Богу, что буду вести тяжбу по правде, по совести

и по закону и выполню все, что полагается по закону, пока я веду эту тяжбу.

Затем от сказал так:

— Я назвал свидетелем Тородда, а другим — Торбьёрна(27), когда я обвинил Флоси,

сына Торда, в том, что он незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля, на

месте, где Флоси, сын Торда, незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля, когда

Флоси, сын Торда, нанес Хельги, сыну Ньяля, рану внутренностей или костей,

которая оказалась смертельной и от которой Хельги умер. Я сказал, что за это он

должен быть объявлен вне закона и никто не должен давать ему пищу, указывать

путь и оказывать какую-нибудь помощь. Я сказал, что он должен лишиться всего

добра и половина его должна отойти мне, а другая половина — тем людям из

четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я объявил об

этом суду четверти, в котором по закону должно разбираться это обвинение. Я

объявил об этом по закону. Я объявил об этом со Скалы Закона так, чтобы все

слышали. Я объявил, что Флоси, сын Торда, должен быть судим этим летом и

объявлен вне закона. Я объявил о тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном Торира.

Когда я предъявлял обвинение, я говорил теми же словами, которыми я сейчас

излагаю свое дело. Я излагаю дело в суде восточной четверти Иону, в согласии с

тем, что я сказал, когда предъявлял обвинение.

Мёрд сказал:

— Я назвал свидетелей Тородда, а другим — Торбьёрна, когда я обвинил Флоси, сына

Торда, в том, что он нанес Хельги, сыну Ньяля, рану внутренностей или костей,

которая оказалась смертельной и от которой Хельги умер, на месте, где Флоси, сын

Торда, до этого незаконно первым напал на Хельги, сына Ньяля. Я сказал, что за

это он должен быть объявлен вне закона и никто не должен давать ему пищу,

указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь. Я сказал, что он должен лишиться

всего добра и половина его должна отойти мне, а другая половина — тем людям из

четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона. Я объявил об

этом суду четверти, в котором по закону должно разбираться это обвинение. Я

объявил об этом по закону. Я объявил об этом со Скалы Закона так, чтобы все

слышали. Я объявил, что Флоси, сын Торда, должен быть судим этим летом и

объявлен вне закона. Я объявил о тяжбе, переданной мне Торгейром, сыном Торира.

Когда я предъявлял обвинение, я говорил теми же словами, которыми я сейчас

излагаю свое дело. Я излагаю дело в суде восточной четверти Иону, в согласии с

тем, что я сказал, когда предъявлял обвинение.

Свидетели того, как Мёрд предъявлял обвинение, выступили перед судом, и один из

них дал показание, а второй подтвердил его. Он сказал так:

— Мёрд призвал в свидетели Тородда и вторым свидетелем меня, а меня зовут

Торбьёрном, — и он назвал имя своего отца, — Мёрд призвал нас в свидетели, что

он обвинил Флоси, сына Торда, в том, что тот незаконно первым напал на Хельги,

сына Ньяля, на месте, где Флоси, сын Торда, нанес Хельги, сыну Ньяля, рану

внутренностей или костей, которая оказалась смертельной и от которой Хельги

умер. Он сказал, что Флоси за это должен быть объявлен вне закона и никто не

должен давать ему пищу, указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь. Он

сказал, что Флоси должен лишиться всего добра и половина его должна отойти ему,

а другая половина — тем людям из четверти, которые имеют право на добро

объявленного вне закона. Он объявил об этом суду четверти, в котором по закону

должно разбираться это обвинение. Он объявил об этом по закону. Он объявил об

этом со Скалы Закона так, чтобы все слышали. Он объявил, что Флоси, сын Торда,

должен быть судим этим летом и объявлен вне закона. Он объявил о тяжбе,

переданной ему Торгейром, сыном Торира. Когда он предъявлял обвинение, он

говорил теми же словами, которыми он изложил свое дело и которыми мы сейчас даем

наше показание. Мы дали правильно наше свидетельское показание, и оба согласны

во всем. Мы дали наше показание в суде восточной четверти Иону, в согласии с

тем, что сказал Мёрд, когда предъявлял обвинение.

Во второй раз они дали суду свое показание, и на этот раз сначала назвали рану,

а нападение потом, но все остальные слова они сказали, как в первый раз, и

добавили, что дают свое показание в суде восточной четверти, в согласии с тем,

что сказал Мёрд, когда предъявлял обвинение.

Затем перед судом выступили свидетели того, как Торгейр передал Мёрду ведение

тяжбы, и один из них сказал, а другой согласился, что Мёрд, сын Вальгарда, и

Торгейр, сын Торира, призвали их в свидетели того, что Торгейр, сын Торира,

передал Мёрду, сыну Вальгарда, право вести тяжбу против Флоси, сына Торда, об

убийстве Хельги, сына Ньяля:

— Он передал ему эту тяжбу и все доказательства, которые относятся к делу. Он

передал ему эту тяжбу, чтобы тот преследовал противников по закону или мирился и

пользовался всеми правами законного истца. Торгейр передал по закону, и Мёрд

принял по закону.

Таким образом, они дали в суде восточной четверти Иону свои показания о передаче

тяжбы теми же словами, которыми Торгейр и Мёрд призвали их в свидетели.

Всем свидетелям было предложено принести присягу до того, как они дали

показания, а также судьям.

Мёрд, сын Вальгарда, назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я предлагаю девятерым соседям, которых я

вызвал сюда по тяжбе против Флоси, сына Торда, сесть на западном берегу реки,

чтобы другая сторона отвела тех из них, которые неправомочны. Я предлагаю по

закону на суде, так что судьи слышат.

Мёрд снова назвал свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я предлагаю Флоси, сыну Торда, или

другому человеку, которому он передал по закону защиту своего дела, отвести

неправомочных соседей из тех, которым я предложил сесть на западном берегу реки.

Я предлагаю по закону на суде, так что все судьи слышат.

Мёрд снова назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что теперь выполнено все, что требуется по

закону при ведении тяжбы: предложено принести присягу, принесена присяга,

изложено дело, даны свидетельские показания о предъявлении обвинения, даны

свидетельские показания о передаче тяжбы, соседям предложено занять место,

предложено отвести неправомочных соседей. Я призываю вас в свидетели того, что

выполнено по этой тяжбе, и того, что я не хочу ее проиграть, если я оставлю суд,

чтобы искать доказательств или по другим делам.

Флоси и его люди подошли к месту, где сидели соседи. Флоси сказал им:

— Сыновья Сигфуса должны знать, правомочны ли соседи, которые вызваны сюда.

Кстиль из Мёрда ответил:

— Один из этих соседей крестил Мёрда, сына Вальгарда, а другой его троюродный

родственник.

Тогда они высчитали родство и подкрепили свои слова присягой. Эйольв назвал

своих свидетелей в том, что он требует от соседей, чтобы они не расходились,

пока из них не будут отведены неправомочные. Эйольв назвал своих свидетелей и

сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я отвожу этих людей из числа соседей, — и

он назвал их имена и имена их отцов, — на том основании, что один из них

троюродный родственник Мёрда, а другой с ним в духовном родстве(28), и поэтому

оба они по закону должны быть отведены. Вы выведены по закону из числа соседей,

потому что против вас объявлен законный отвод. Я отвожу вас по установлениям

альтинга и общенародным законам. Я отвожу вас по переданной мне тяжбе Флоси,

сына Торда.

Тогда все люди стали говорить, что дела Мёрда плохи, и все решили, что защита

получила преимущество перед обвинением.

Асгрим сказал Мёрду:

— Их дело еще не выиграно, хоть они и думают, что нанесли нам сильный удар. Надо

найти моего сына Торхалля и послушать, что он нам посоветует.

К Торхаллю послали надежного человека, чтобы тот как можно точнее рассказал ему,

как обстоит дело с их тяжбой и что Флоси и его люди объявили соседей

неправомочными. Торхалль сказал:

— Я сделаю так, что вы не проиграете тяжбы. Скажи пославшим тебя, чтобы они не

верили, что их перехитрили, потому что хитрец Эйольв на этот раз дал маху.

Ступай теперь скорее к ним и скажи, чтобы Мёрд, сын Вальгарда, выступил перед

судом и назвал своих свидетелей в том, что их отвод неправилен.

И он подробно рассказал, как им надо действовать. Посланный вернулся и передал

им советы Торхалля. Мёрд, сын Вальгарда, выступил тогда перед судом, назвал

своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я объявляю неправильным отвод Эйольва,

сына Бёльверка. А причина этому та, что он отвел соседей не как родственников

истца, а как родственников того, кто ведет тяжбу. Я призвал вас в свидетели для

меня или для того, кому это свидетельство может понадобиться.

После этого он предложил свидетелям дать суду свои показания. Он подошел к

месту, где сидели соседи, и сказал, чтобы те из них, которые стояли, садились,

поскольку они правомочны. Тогда все сказали, что Торхалль не ударил лицом в

грязь, и все нашли, что у обвинения теперь дела лучше, чем у защиты.

Флоси спросил Эйольва:

— Как, по-твоему, это законно?

— Конечно, — ответил тот, — мы тут действительно промахнулись. Но мы еще с ними

потягаемся!

Эйольв назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я отвел этих двух человек из числа

соседей, — и он назвал их обоих, — потому что вы сидите на чужой земле, а не на

своей. Я не могу допустить, чтобы вы были среди соседей, потому что против вас

объявлен законный отвод. Я отвожу вас по установлениям альтинга и общенародным

законам.

Эйольв сказал, что на этот раз для него будет полный неожиданностью, если его

опровергнут. Все нашли, что теперь у защиты дела лучше, чем у обвинения. Все

очень хвалили Эйольва и говорили, что нет никого, кто бы мог сравниться с ним в

знании законов.

Мёрд, сын Вальгарда, и Асгрим, сын Лодейного Грима, послали человека к Торхаллю

рассказать, что случилось. Когда Торхаллю все рассказали, он спросил, какое

имущество есть у этих двоих соседей. Посланный сказал:

— Один из них живет молоком, у него есть и коровы и овцы, а другой владеет

третью земли, на которой ведет хозяйство со своей семьей, он сам кормит себя, и

у него общий очаг с одним человеком, который снимает землю, и одним пастухом.

Торхалль сказал:

— И в этот раз, как и в прошлый, они промахнулись. Я очень быстро опровергну их,

сколько бы Эйольв ни хвастался, что закон на их стороне.

Торхалль очень подробно рассказал посланному, как им надо действовать. Посланный

вернулся и передал советы Торхалля Мёрду и Асгриму. Мёрд выступил перед судом,

назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я объявляю неправильным отвод Эйольва,

сына Бёльверка, поскольку он отвел из числа соседей людей, которые имеют право

выносить решение как соседи. Всякий имеет право выступать на суде как сосед, у

кого есть три сотни земли или больше, даже если у него нет скота, но тот, кто

живет молоком, тоже имеет право выступать как сосед, даже если он снимает землю.

После этого он предложил свидетелям дать суду свои показания. Он подошел к

месту, где были соседи, и предложил им сесть, и сказал, что они правомочны.

Поднялся сильный шум и крик, и все сказали, что Флоси и Эйольв потерпели

поражение, и все решили, что у обвинения сейчас дела лучше, чем у защиты.

Флоси сказал Эйольву:

— Это правильно?

Эйольв сказал, что не знает точно. Тогда они послали человека к законоговорителю

Скафти, чтобы спросить его, правильно ли это. Он велел передать им ответ, что

это, конечно, правильно, хоть и немногие знают это. Это было передано Флоси и

его людям. Тогда Эйольв спросил сыновей Сигфуса о других соседях, которые были

вызваны на суд. Они ответили, что четверо из них вызваны неправильно.

— Потому что те, кто живет ближе к месту убийства, остались дома, — сказали они.

Эйольв назвал своих свидетелей того, что он отводит всех этих четверых из числа

соседей, и отвел их, как полагается по закону. После этого он сказал оставшимся

пяти соседям:

— Вы должны быть справедливы к обеим сторонам. Теперь вы должны выступить перед

судом, когда вас вызовут, и назвать своих свидетелей в том, что вы не можете

вынести решения, потому что вас пятеро, тогда как должно быть девятеро. Если же

Торхалль и тут вывернется, то, значит, он может выиграть любую тяжбу.

Видно было, что Флоси и Эйольв очень горды своим успехом. Поднялся сильный шум,

и все говорили, что тяжба о сожжении Ньяля проиграна и что дела у защиты теперь

лучше, чем у обвинения.

Асгрим сказал Мёрду:

— Рано им хвастаться, ведь еще не спросили Торхалля. Ньяль говорил мне, что он

так научил Торхалля законам, что в сложном положении тот окажется величайшим

законником в Исландии.

К Торхаллю послали человека сказать, что случилось на суде, и передать

хвастливые речи Флоси и Эйольва и мнение народа, что дело Мёрда проиграно.

— Хорошо, — говорит Торхалль, — но и это не принесет им почета. Ступай к Мёрду и

скажи ему, чтобы он назвал свидетелей и принес присягу в том, что большинство

соседей вызвано правильно. Пусть он велит свидетелям дать свои показания суду.

Тем самым он спасет свою тяжбу. Правда, ему придется заплатить по три марки

серебра за каждого, кого он вызвал неправильно, но из-за этого затевать тяжбу на

этом тинге нельзя.

Посланный вернулся и точно передал им слова Торхалля. Мёрд выступил перед судом,

назвал своих свидетелей и принес присягу в том, что большинство соседей вызвано

правильно. Он сказал, что спас свою тяжбу, и добавил:

— Так что нашим недругам надо гордиться чем-нибудь другим, а не тем, что мы

здесь дали маху.

Поднялся сильный шум, и люди говорили, что Мёрд хорошо ведет дело, а Флоси и его

люди лишь хитрят и крючкотворствуют. Флоси спросил Эйольва, правильно ли

возражение их противников, но тот сказал, что не знает и что об этом может

сказать лишь законоговоритель. Тогда Торкель, сын Гейтира, отправился к

законоговорителю, рассказал ему, что случилось, и спросил его от их имени,

правильно ли то, что сказал Мёрд. Скафти ответил:

— Нынче больше великих законников, чем я думал. Но если сказать тебе правду, то

он совершенно прав, и тут возразить нечего, хоть я и думал, что я один знаю этот

закон теперь, когда Ньяля нет в живых, потому что, по-моему, только он знал его.

Торкель вернулся к Флоси и Эйольву и сказал, что такой закон есть.

Мёрд, сын Вальгарда, выступил перед судом, назвал свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я требую, чтобы соседи, которых я вызвал

для этой тяжбы против Флоси, сына Торда, вынесли бы решение, виновен он или нет.

Я требую этого по закону, на суде, так что все судьи слышат это.

Соседи Мёрда выступили перед судом. Один из них произнес решение, а все другие

подтвердили его. Он сказал следующее:

— Мёрд, сын Вальгарда, вызвал нас, девятерых соседей, но нас здесь только

пятеро, так как четверо из нас были отведены. Были под присягой даны показания

против этих четверых, которые должны были вынести решение вместе с нами. Мы

должны теперь по закону вынести решение. Нас вызвали для того, чтобы мы решили,

напал ли незаконно первым Флоси, сын Торда, на Хельги, сына Ньяля, на месте, где

Флоси, сын Торда, нанес Хельги, сыну Ньяля, рану внутренностей или костей,

которая оказалась смертельной и от которой Хельги умер. Он потребовал от нас,

чтобы мы сказали всё, к чему нас обязывает закон, чего бы он мог потребовать на

суде и что относится к этой тяжбе. Он потребовал этого по закону. Он потребовал

этого так, что мы слышали. Он потребовал этого по тяжбе, переданной ему

Торгейром, сыном Торира. Мы все принесли присягу, и вынесли решение, и были все

единодушны в нашем решении. Мы выносим решение против Флоси и объявляем, что он

виновен в том, в чем его обвиняют. Мы выносим это наше решение в суде восточной

четверти Иону, как этого от нас потребовал Мёрд.

— Вот наше общее решение, — сказали они.

Они снова сказали свое решение, но назвали рану сначала, а нападение — после, но

все остальное они сказали как раньше. Они вынесли решение против Флоси и нашли

его виновным.

Мёрд, сын Вальгарда, выступил перед судом и назвал своих свидетелей в том, что

соседи, которых он вызвал по своей тяжбе против Флоси, сына Торда, вынесли

решение и признали его виновным. Он назвал этих свидетелей для себя и для тех,

кому это свидетельство будет нужно или выгодно. Мёрд снова назвал своих

свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я предлагаю Флоси, сыну Торда, или тому

человеку, которому он передал по закону защиту своего дела, изложить свои

возражения против того обвинения, которое я предъявил ему, потому что теперь

выполнено все, что требуется по закону при ведении тяжбы: даны все свидетельские

показания, вынесено решение соседями, названы свидетели этого решения и всего,

что говорилось на суде. А если в их защите окажется что-нибудь, что мне нужно

для ведения моей тяжбы, то я сохраняю за собой право использовать это. Я

предлагаю по закону, на суде, так что судьи слышат это.

— Я смеюсь в душе, Эйольв, — сказал Флоси, — когда думаю, как им придется

хмуриться и чесать себе затылки, когда ты изложишь свое возражение.

CXLIII

Эйольв, сын Бёльверка выступил перед судом, назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что мое законное возражение против этого

обвинения состоит в том, что вы ведете тяжбу в суде восточной четверти, между

тем как Флоси заявил, что входит в годорд к годи Аскелю. Здесь есть свидетели,

которые присутствовали при том, как это случилось, и которые подтвердят, что

Флоси сначала передал свой годорд своему брату Торгейру, а затем заявил, что

входит в годорд к годи Аскелю. Я называю этих свидетелей для себя или для тех,

кому это свидетельство будет нужно.

Эйольв опять назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я предлагаю Мёрду, который должен вести

эту тяжбу, или главному истцу выслушать мою присягу и мои возражения против

обвинения, которые я выдвину, и также все те доказательства, которые я приведу.

Я предлагаю по закону, на суде, так что судьи слышат это.

Эйольв опять назвал своих свидетелей и сказал:

— Я призываю вас в свидетели того, что я приношу присягу на книге, как

полагается по закону, и говорю Богу, что я буду вести защиту по совести, по

правде и по закону и выполню все, что мне полагается по закону выполнить на этом

тинге.

Эйольв сказал:

— Этих двух человек я призываю в свидетели того, что мое возражение заключается

в том, что тяжба была начата не в том суде, в котором она должна была быть