I

Жил человек по имени Энунд. Он был сыном Офейга Косолапого, сына Ивара Палки.

Энунд был братом Гудбьёрг, матери Гудбранда Шишки, отца Асты, матери конунга

Олава Святого. По матери Энунд был родом из Уппланда, а отцовы родичи были у

него все больше из Рогаланда и Хёрдаланда.

Энунд был великий викинг и воевал в западных морях. С ним в походы ходили

Бальки, сын Блэинга с Сотанеса, и Орм Богач. Третьего сотоварища Энунда звали

Халльвардом. У них было пять кораблей, и все хорошо снаряжены. Они воевали у

Гебридских Островов и пришли к самому Острову Барра, где тогда правил конунг по

имени Кьярваль1. У него тоже было пять кораблей. Они вступили с ним в бой и

бились жестоко. Энундовы люди были самые что ни на есть храбрецы. Пало там много

воинов с той и с другой стороны, и кончилась битва тем, что конунг бежал на

одном корабле. Энунд со своими людьми захватили корабли и большую добычу, и они

остались там на зиму. Три лета они воевали у берегов Ирландии и Шотландии, а

потом вернулись в Норвегию.

II

В те времена было большое немирье в Норвегии. Там бился за власть Харальд

Косматый, сын Хальвдана Черного. Прежде он был конунгом в Уппланде, а потом

пошел на север страны и бился там во многих битвах и всегда одерживал победу.

Потом он пошел на юг страны и, куда бы он ни шел, все покорял своей власти. Но

когда он вступил в Хёрдаланд, люди поднялись против него всем скопом. Их

возглавляли Кьётви Богач и Торир Длиннолицый, а Сульки был во главе людей из

Южного Рогаланда. Гейрмунд Черная Кожа был тогда в походе на западе, поэтому он

не участвовал в битве, хоть и был он конунгом в Хёрдаланде.

В ту осень возвратились с запада из-за моря Энунд и его сотоварищи. Узнав об

этом, Торир Длиннолицый и Кьётви конунг послали к ним гонцов и просили о помощи,

и сулили им всякие почести. Тогда те присоединились к войску Торира, ибо им было

любопытно испытать себя в деле. Они сказали, что хотят сражаться там, где бой

всего жарче. Они сошлись с Харальдом конунгом в Рогаланде, во фьорде, что

зовется Хаврсфьорд. С обеих сторон было большое войско, и тут произошла

величайшая изо всех битв, что только бывали в Норвегии, и о ней больше всего

рассказов, ибо о ком и рассказывать, как не о тех, кто поминается в этой саге.

Туда пришли войска со всей страны, и много людей из других стран, и множество

викингов.

Энунд поставил свой корабль борт о борт с кораблем Торира Длиннолицего, в самой

гуще войска. Харальд конунг напал на корабль Торира Длиннолицего, ибо тот был

берсерк великий и бесстрашный. Яростно бились и те и другие. Тогда, по слову

конунга, бросились вперед его берсерки. Их звали волчьи шкуры, не брало их

железо, и ничто не могло устоять перед их натиском. Торир отважно сражался и пал

на своем корабле, как подобает герою. Люди Харальда конунга поубивали всех от

штевня до штевня, перерубили канаты2, и корабль отошел назад. Напали они теперь

на корабль Энунда. Тот стоял на носу и смело сражался. Люди конунга сказали:

— Лихо бьется тот, что стоит на носу. Дадим-ка ему кое-что на память, пусть не

забывает, что был в этой битве.

Энунд стоял, поставив ногу на борт, и занес меч для удара. Тут на него и напали.

Отражая удар, он отклонился назад. Тогда один из воинов, — из тех, кто стоял на

носу конунгова корабля, — ударил Энунда под колено и отрубил ему ногу. Энунд не

мог больше сражаться. Люди его почти все погибли, а его самого отнесли на

корабль к человеку по имени Транд. Этот Транд был сыном Бьёрна, братом Эйвинда

Норвежца. Он был из числа противников Харальда конунга, и его корабль стоял по

другую сторону от корабля Энунда. Тут началось всеобщее бегство. Транд и другие

викинги — все бросились спасаться, кто как может, и сразу же уплыли на запад за

море. Поехал с Трандом и Энунд вместе с Бальки и с Халльвардом Сопуном. Энунд

поправился, но с тех пор всегда ходил на деревянной ноге. Его до конца дней так

и звали: Энунд Деревянная Нога.

III

Тогда на западе, за морем, было много именитых людей, таких, кому пришлось

оставить отчие земли в Норвегии, ибо Харальд конунг объявил вне закона всех, кто

против него сражался, и присвоил себе их владения. Когда у Энунда зажили раны,

они с Трандом поехали к Гейрмунду Черная Кожа: он был славнейшим из викингов на

западе. Они спросили, не думает ли он вернуть себе владения в Хёрдаланде и

предложили свою поддержку. Они думали, что не мешало бы позаботиться и о своих

владениях, ибо Энунд принадлежал к роду знатному и могучему. Гейрмунд сказал,

что теперь настолько выросла сила Харальда конунга, что им нечего ждать славы от

этого похода: вот ведь всю страну на него поднимали, и то потерпели поражение.

Он прибавил, что ему мало радости стать рабом конунга и выпрашивать себе то, чем

он прежде владел как хозяин. Он сказал, что уж лучше поищет себе другого

поприща. А был он тогда уже немолод. Энунд и его люди вернулись на Гебридские

Острова и повидались со многими своими друзьями.

Жил человек по имени Офейг, по прозванию Греттир3. Он был сыном Эйнара, сына

Эльвира Детолюба4. Братом его был Олейв Широкий, отец Тормода Древка. Другим

сыном Эльвира Детолюба был Стейнольв, отец Уны, на которой женился Торбьёрн

Лососинщик. Сыном Эльвира Детолюба был и Стейнмод, отец Коналя, отца Альвдис с

Острова Барра. Сыном Коналя был Стейнмод, отец Халльдоры, на которой женился

Эйлив, сын Кетиля Однорукого.

Офейг Греттир был женат на Асню, дочери Вестара, сына Хэинга. Сыновей Офейга

Греттира звали Асмунд Безбородый и Асбьёрн, а дочерей — Альдис, Эса и Асвёр.

Офейг, как и родич его Тормод Древко, бежал на запад, за море, из-за вражды с

Харальдом конунгом, и они поехали вместе с домочадцами. Они ходили походами по

всему западу, за морем.

Транд и Энунд Деревянная Нога задумали поехать на запад, в Ирландию, к Эйвинду

Норвежцу, брату Транда. Тот охранял с моря Ирландию. Матерью Эйвинда была Хлив,

дочь Хрольва, сына Ингьяльда, сына Фроди конунга, а матерью Транда — Хельга,

дочь Эндотта Вороны. Отец же у Транда и Эйвинда был один — Бьёрн, сын Хрольва из

Ама. Он бежал из Гаутланда после того, как сжег в доме Сигфаста, зятя Сёльви

конунга. Бьёрн поплыл в то же лето в Норвегию и перезимовал у Грима херсира,

сына Кольбьёрна Коновала. Тот покушался убить Бьёрна ради его богатства. Тогда

Бьёрн поехал к Эндотту Вороне, жившему на Хвинисфьорде в Агдире. Эндотт хорошо

принял Бьёрна, и он проводил зиму у Эндотта, а летом ходил в походы, пока не

умерла жена его Хлив. Тогда Эндотт выдал за Бьёрна свою дочь Хельгу, и Бьёрн

оставил походы. Отцовы корабли достались Эйвинду, и он сделался теперь большим

человеком на западе, за морем. Он женился на Раварте, дочери Кьярваля,

ирландского конунга. У них были сыновья, Хельги Тощий и Снэбьёрн.

Приплыв на Гебридские Острова, Транд и Энунд встретились с Офейгом Греттиром и

Тормодом Древком. И они очень сдружились, потому что всякого, кто побывал в

Норвегии в самый разгар немирья, считали прямо-таки вернувшимся с того света.

Энунд был очень молчалив. Заметив это, Транд спросил, что с ним такое. Энунд

сказал в ответ вису:

В злом урагане Гёндуль

Радость воин утратил:

Ведь великанша сечи

Навечно меня изувечила.

Воины мнят, что ныне

Энунд немногого стоит.

Знаешь теперь, откуда

Горе пришло к герою5.

Транд сказал, что его считают все таким же молодцом, как бывало.

— Теперь тебе в самый раз обзавестись семьей и жениться. А я замолвлю за тебя

слово и помогу, только бы мне знать, кто у тебя на уме.

Энунд поблагодарил его, но прибавил, что раньше у него были куда лучшие виды на

выгодную женитьбу. Транд отвечает:

— Есть у Офейга дочка по имени Эса. Можем попытать счастья там, если хочешь.

Энунд сказал, что он не прочь. Вскоре они завели об этом разговор с Офейгом. Тот

пошел им навстречу и сказал, что ему известно, как родовит Энунд и как богат он

движимым имуществом.

— Но я бы немного дал за его земли. И еще: у него, по-моему, не все ладно с

ногами, а дочь моя годами совсем ребенок.

Транд сказал, что Энунд будет, пожалуй, покрепче иных с целыми ногами. Так, при

поддержке Транда, они заключили сделку, и Офейг должен был дать за дочерью

движимое имущество, ибо и его земли в Норвегии ничего не стоили6.

В скором времени Транд обручился с дочерью Тормода Древка. Невесты должны были

ждать их три года. Летом они уходили в походы, а зиму проводили на Острове

Барра.

IV

Были два викинга, Вигбьод и Вестмар. Они были родом с Гебридских Островов и

зимою и летом ходили в походы. У них было восемь кораблей, и они воевали все

больше у берегов Ирландии и делали много зла, пока там не стал охранять берега

Эйвинд Норвежец. Тогда они подались к Гебридским Островам и стали нападать там,

заходя в самые шотландские фьорды.

Транд и Энунд вышли в море, чтобы сразиться с этими викингами, и узнали, что они

отплыли к острову под названием Бот. Энунд и его люди плыли на пяти кораблях, и

викинги, завидев корабли, сколько их было, решили, что силы у них предостаточно,

и взялись за оружие, направив свои корабли навстречу тем. Тогда Энунд

распорядился направить корабли между двумя большими скалами. Пролив там был

узкий и глубокий, открытый для нападения только с одной стороны, и то не больше,

чем для пяти кораблей зараз. Энунд был человек хитроумный. Он велел поставить

все пять кораблей поперек залива, так что при желании легко было отойти назад,

имея за кормою открытое море. С одной стороны пролива был островок. Эпунд велел

подвести к нему один корабль и натаскать туда к самому краю скалы больших камней

— их не было видно с кораблей викингов. Викинги смело двинулись вперед, думая,

что те в ловушке. Вигбьод спросил, кто эти люди, что так попались. Транд

говорит, что он брат Эйвинда Норвежца:

— И здесь со мною мой сотоварищ — Энунд Деревянная Нога.

Викинги засмеялись и сказали так:

Всех бы их черти забрали

С Деревянной Ногою вместе!

— Не часто увидишь, чтобы шли в битву люди, которые и себя-то носить не могут.

Энунд сказал, что, мол, поживем — увидим. Вот корабли сошлись, и началась

великая битва. Смело сражались и те и другие. В разгар битвы Энунд велел своим

отойти к скале. Викинги, завидев это, подумали, что он собрался бежать, и

направились как можно скорее к его кораблю, прямо под скалу. Тут подоспели на

скалу и люди, которых туда отрядили. Они обрушили на викингов столько камней,

что не было от них спасения. Множество викингов погибло, другие были покалечены

так, что не могли больше сражаться. Тогда викинги решили отступить, да не тут-то

было: их корабли зашли как раз в самое узкое место пролива, где их теснило

течение и загораживали дорогу корабли Энунда. Энунд и его люди двинули все силы

туда, где был Вигбьод, а Транд напал на Вестмара, но мало там преуспел. Когда

народу на корабле у Вигбьода поубавилось, люди Энунда и он сам с ними

перескочили туда. Увидев это, Вигбьод стал с жаром подстрекать своих людей к

бою. Потом он оборотился к Энунду, и почти все перед ним расступились.

Энунд сказал своим людям, пускай посмотрят, чем кончится бой: а силы у Энунда

были могучие. Они подставили ему под колено какой-то чурбан, и он стоял

достаточно твердо. Викинг бросился к носу корабля, прямо на Энунда, и ударил его

мечом. Но удар пришелся по щиту и отхватил от него кусок. Потом меч ударился в

чурбан, под коленом у Энунда, и засел там. Вигбьод, нагнувшись, потащил меч к

себе. Тут Энунд ударил его по плечу и отрубил руку. Викинг не мог больше биться.

Узнав, что сотоварищ его сражен, Вестмар вскочил на корабль, что стоял с краю, и

бежал, а с ним и все, кто сумел. Тогда они обыскали убитых. Вигбьод тем временем

уже умер. Энунд подошел к нему и сказал:

Кто здесь в крови? Не ты ли?

Я ль под ударами дрогнул?

Нет, ни единой раны

Ты не нанес одноногому!

Ньёрды брани7 иные

Складно болтать горазды,

А как дойдет до дела,

Мало ума у дерзких.

Они взяли там большую добычу и возвратились осенью на Остров Барра.

V

На следующее лето они собрались плыть на запад, в Ирландию. А Бальки и Халльвард

отправились за море и поплыли в Исландию, потому что говорили, что там хорошие

земли. Бальки занял земли по Хрутову Фьорду. Он жил на обоих Дворах Бальки.

Халльвард занял Фьорд Сопуна и Домовую Бухту до Ступеней и там поселился.

Трапд и Энунд поехали к Эйвинду Норвежцу, и он хорошо встретил брата. Но узнав,

что с ним приехал и Энунд, он очень разгневался и даже хотел с ним сразиться.

Транд стал его отговаривать. Он сказал, что не дело идти с враждою на норвежцев,

а тем паче на таких, кто не творит никакого беззакония. Эйвинд сказал, что Энунд

беззаконничал раньше, когда напал на Кьярваля конунга, и теперь он за это

поплатится. Долго толковали об этом братья, пока Транд не объявил, что у них с

Энундом будет во всем одна судьба. Тогда Эйвинд смягчился. Они долго пробыли там

летом и ходили в викингские походы с Эйвиндом. Тот нашел, что Энунд

замечательный герой. Осенью они отправились на Гебридские Острова. Эйвинд отдал

Транду все отцово наследство на случай, если Бьёрн умрет раньше Транда. Они

оставались на Гебридских Островах до самой своей свадьбы и еще несколько зим

после этого.

VI

Следующее, что случилось, была смерть Бьёрна, отца Транда. Когда об этом узнал

херсир Грим, он отправился к Эндотту Вороне и стал требовать Бьёрново

наследство, но Эндотт сказал, что Транд — законный наследник своего отца. Грим

сказал, что Транд, мол, сейчас на западе, за морем, а Бьёрн родом из Гаутланда,

и конунг вправе распоряжаться наследством всех иноземцев. Эндотт сказал, что он

сохранит имущество для Транда, сына своей дочери. С тем Грим и уехал, ничего из

наследства не получив.

Транд узнал о смерти отца и тут же стал собираться с Гебридских Островов, а с

ним и Энунд Деревянная Нога. Офейг же Греттир и Тормод Древко поехали с

домочадцами в Исландию и высадились на юге, на Песках, проведя первую зиму у

Торбьёрна Лососинщика. Потом они заняли землю в Округе Людей Скалистой Горы.

Офейг занял западную часть между реками Поперечной и Телячьей. Он жил на Дворе

Офейга у Каменного Холма. А Тормод занял восточную часть и жил на хуторе Холм

Древка. У Тормода были дочери: Торвёр, мать Тородда Годи с Уступов, и Торве,

мать Торстейна Годи, отца Бьярни Премудрого.

Теперь надо рассказать о Транде и Энунде. Они поплыли на восток, в Норвегию, и

благодаря хорошему попутному ветру были у Эндотта Вороны прежде, чем донеслись

слухи об их приезде. Эндотт хорошо принял Транда и рассказал ему о притязаниях

херсира Грима на Бьёрново наследство.

— Мое же мнение, родич, что лучше ты сам наследуешь своему отцу, чем рабы

конунга. И удачно для тебя сложилось, что ни одна душа не знает о твоем приезде.

Но сдается мне, что Грим не преминет начать тяжбу против одного из нас, если

сумеет. Хочу я, чтобы ты забрал свое наследство и уехал в чужие страны.

Транд ответил, что он так и сделает. Взял он имущество и стал скорее готовиться

к отъезду из Норвегии.

Прежде чем выйти в море, Транд спросил Энунда Деревянная Нога, не думает ли он

поехать в Исландию. Энунд сказал, что сперва он хотел бы проведать родичей и

друзей на юге Норвегии. Транд сказал:

— Тогда мы расстанемся. Хотел бы я, чтобы ты помог моим родичам, ибо теперь,

когда я вне опасности, месть обратится на них. Я еду в Исландию, и мне бы

хотелось, чтобы и ты туда приехал.

Энунд пообещал, и они расстались наилучшими друзьями. Транд поехал в Исландию.

Офейг и Тормод Древко хорошо его там встретили. Он поселился на Холме Транда, к

западу от Бычьей Реки.

VII

Энунд отправился на юг, в Рогаланд, и повидался там со многими своими друзьями и

родичами. Он скрывался там у человека по имени Кольбейн. Эиунду стало известно,

что Харальд конунг прибрал к рукам все его владения и отдал их человеку по имени

Харек, своему подручному. Энунд явился к нему ночью и захватил в доме. Харека

вывели и отрубили ему голову, а Энунд забрал все, что только смог. Хутор же они

сожгли. Энунд побывал зимою в разных местах. А осенью херсир Грим убил Эндотта

Ворону за то, что тот не отдал ему конунгово добро. Тою же ночью Сигню, жена

Эндотта, снесла на корабль все их имущество и поехала с сыновьями, Асмундом и

Асгримом, к своему отцу Сигхвату. Немного погодя она отправила сыновей в

Сокнадаль к Хедину, своему воспитателю, и они недолго там оставались и пожелали

вернуться к матери. Они отправились в путь и приехали к празднику середины зимы

к Ингьяльду Верному, в Хвин. Он принял их, по просьбе жены своей Гюды, и они

провели там зиму.

Весною Энунд приехал на север, в Агдир, потому что он узнал о смерти Эндотта и о

том, что его убили. Увидевшись с Сигню, он спросил, какой они ждут от него

помощи. Сигню сказала, что больше всего они желают отомстить Гриму херсиру за

убийство Эндотта. Послали тогда за сыновьями Эндотта. Встретившись с Энундом,

они заключили с ним союз и стали следить за всем, что делается у Грима.

Летом у Грима наварили много пива, потому что ожидали в гости Аудуна ярла.

Проведав об этом, Энунд и сыновья Эндотта отправились к Гримову двору и,

застигнув его врасплох, подожгли дома. Так они и сожгли Грима херсира, а с ним

еще почти тридцать человек. Они захватили там много всякого добра. Энунд скрылся

в лесу, а братья взяли лодку Ингьяльда, своего воспитателя, и, отойдя на ней от

хутора, притаились неподалеку.

Аудун ярл явился, как было условлено, на пир, но не нашел своего друга. Он

созвал народ и провел там несколько ночей, но так и не напал на след Энунда и

его товарищей. Ярл и с ним еще два человека спали наверху в одной горенке.

Разузнав обо всем, что происходит на хуторе, Энунд послал за братьями. Когда они

пришли, он спросил их, что они выбирают: стоять на страже у хутора или напасть

на ярла. Они выбрали напасть на ярла. Они взломали бревном чердачную дверь,

потом Асмунд схватил тех двоих, что были с ярлом, и сбросил их вниз с такою

силой, что у них чуть не дух вон. Асгрим кинулся на ярла и стал требовать с него

виры за отца, потому что ярл был в сговоре с Гримом херсиром, когда убили

Эндотта. Ярл сказал, что у него нету при себе денег и просил отсрочить плату.

Тогда Асмунд приставил к груди ярла копье и велел платить немедля. Ярл снял с

шеи ожерелье и отдал его вместе с тремя золотыми кольцами и златотканым плащом.

Асгрим взял драгоценности и дал ярлу прозвище — Аудун Заяц.

Когда бонды и местные жители заметили, что творится неладное, все выбежали на

помощь ярлу. Произошла жестокая стычка, ибо у Энунда было много людей. В этой

стычке пало множество добрых бондов и дружинников ярла. Тут пришли братья и

рассказали, как они поступили с ярлом. Энунд сказал, что зря они его не убили:

— Какая-никакая, а все же была бы месть Харальду конунгу за все, что мы от него

потерпели.

Они сказали, что так, мол, еще больше позора для ярла. Потом они поехали в

Сурнадаль к тамошнему лендрманну Эйрику Пиволюбу. Он приютил их всех на зиму. Он

справлял праздник середины зимы вместе с одним человеком по имени Халльстейн, по

прозванию Конь. Сперва угощал Эйрик, и все шло на славу. Потом стал угощать

Халльстейн, и тут случилось им повздорить. Халльстейн ударил Эйрика рогом, и

Эйрик уехал, так ему и не отомстив. Это очень не понравилось сыновьям Эндотта. И

вот, немного погодя, Асгрим отправился ко двору Халльстейна, зашел в дом и нанес

ему большие раны. Все, кто там был, сбежались и накинулись на Асгрима. Он храбро

защищался и ускользнул от них в темноте, а они подумали, что убили его. Весть об

этом дошла до Энунда и Асмунда, и они решили, что Асгрим погиб и что тут уж

ничего не поделаешь. Эйрик дал им совет уехать в Исландию, а здесь, мол, в

Норвегии, им никак нельзя оставаться: недолго и попасться в руки конунгу. Они

так и сделали: снарядились плыть в Исландию, каждый на своем корабле. Халльстейн

лежал в ранах и умер еще до того, как Энунд с Асмундом вышли в море. Кольбейн, о

котором шла уже речь, последовал за ними на корабле Энунда.

VIII

Вот, снарядившись, Энунд и Асмунд вышли в море, плывя борт к борту. Энунд сказал

вису:

Славными слыли бойцами

С Халльвардом мы бывало:

Часто в тот день злосчастный

Меч мой вздымался в сече.

Ныне ж нелегкий жребий

Меня, одноногого, гонит

Седлать скакуна морского

И берег искать исландский.

Путь их был тяжелым. Дул все больше сильный ветер с юга, и их отнесло далеко к

северу. Все же они достигли Исландии и, подойдя с севера к Длинному Мысу, узнали

берег. Они были так близко друг от друга, что могли переговариваться. Асмунд

сказал, что им следует плыть к Островному Фьорду. Так и порешили. Они поплыли,

держась берега. Тут с юго-востока налетела буря, и когда Энунд повернул круто к

ветру, у него на корабле сломалась рея. Тогда они спустили парус, и их унесло в

море. Асмунд же пристал у Кустарникового Острова и, дождавшись попутного ветра,

поплыл к Островному Фьорду. Хельги Тощий отдал ему там весь Склон Воронят. Он

поселился на Южной Стеклянной Реке. Брат его Асгрим приехал через несколько лет

и поселился на Северной Стеклянной Реке. Он был отцом Ладейного Грима, отца

Асгрима.

IX

Теперь надо рассказать об Энунде Деревянная Нога. Их носило несколько дней в

море. Потом ветер переменился и стал дуть с моря. Тогда они подошли к земле, и

те, кто бывал здесь раньше, узнали, что это западный берег Мыса. Они вошли в

Прибрежный Залив, почти у самых Южных Берегов. Тут к ним приблизилась

десятивесельная лодка, в которой сидели шестеро человек. Они окликнули

корабельщиков и спросили, кто у них старший. Энунд назвал себя и спросил, откуда

они сами. Те назвались работниками Торвальда со Столбов. Энунд спросил, все ли

земли по Берегам уже заняты. Они отвечали, что осталось еще немного свободной

земли на Южных Берегах, а к северу и того нет. Энунд спросил своих людей, хотят

ли они ехать на западное побережье страны или удовольствуются тою землей,

которую им указали. Они предпочли сперва осмотреться. Они поплыли по берегу в

глубь Залива и сначала пристали в бухточке у Речного Мыса. Спустили там па воду

лодку и стали грести к берегу.

Там жил тогда богатый человек по имени Эйрик Петля. Он занимал земли между

Ингольвовым Фьордом и Неприступным Утесом в Безрыбном Фьорде. Узнав о приезде

Энунда, Эйрик предложил выделить ему столько земли, сколько тот захочет, но

прибавил, что незанятой земли осталось уже мало. Энунд сказал, что он сперва

посмотрит, что это за земли. Они поплыли мимо фьордов в глубь Залива и были

возле Неприступного, когда Эйрик сказал:

— Вот здесь и смотрите. Отсюда и до земель Бьёрна еще ничего не занято.

За фьордами возвышалась большая гора, на ней лежал снег. Энунд глянул на гору и

сказал такую вису:

В испытаньях трепала

Долго меня недоля,

И дорогами рыб снова

Скачет дракон мачты.

Что же теперь? Незавидна

Мена — навек кинуть

Родичей, отчие земли

Ради Спины Холодной8.

Эйрик отвечает:

— Многие столько потеряли в Норвегии, что не восполнят утраты. И думаю к тому

же, что в лучших местах почти все земли уже взяты. Поэтому я не стану склонять

тебя к отъезду. Я снова предлагаю, чтобы ты взял из моих земель столько, сколько

тебе понадобится.

Энунд сказал, что он принимает предложение. После этого он занял земли, что идут

от Неприступного, и три залива — Загонный, Кольбейнов и Холодноспинный до самой

Холодной Спины. Позже Эйрик отдал ему весь Безрыбный Фьорд и Фьорд Дымов и весь

Мыс Дымов на той стороне фьорда. О плавнике у них никакого уговора не было,

потому что тогда его было столько, что каждый брал, сколько хочет.

Энунд выстроил двор у Холодной Спины, и у него было много людей. А когда стало

прибывать у него добра, он построил и другой двор — на Фьорде Дымов. Кольбейн

жил в Кольбейновом Заливе. Несколько зим Энунд жил спокойно.

Х

Эпунд мог за себя постоять, так что и здоровые люди мало кто мог с ним

поспорить. Был он знаменит по всей стране и своими предками.

Следующим событием была распря между Офейгом Греттиром и Торбьёрном Ярловым

Воином. Дело кончилось тем, что Офейг погиб от руки Торбьёрна в Ущелье Греттира

неподалеку от Пяты. Когда сыновья Офейга начали тяжбу, на их сторону стало

множество людей. Послали и за Энундом Деревянная Нога. Он поехал весною на юг и

остановился в Лощине у Ауд Многомудрой. Она хорошо его приняла, потому что он

бывал у нее и прежде, на западе, за морем. Олав Фейлан, ее внук, был тогда уже

взрослый. Ауд же совсем одряхлела. Она завела разговор с Энундом, что хотела бы

женить своего родича Олава и хотела бы, чтобы он посватался к Альвдис с Острова

Барра. Альвдис была двоюродной сестрой Эсы, Энундовой жены. Энунд одобрил это

намерение и поехал дальше на юг вместе с Олавом. Когда Энунд свиделся со своими

друзьями и зятьями, они позвали его к себе и стали говорить о деле. Жалобу

подали на Тинг Килевого Мыса, потому что альтинг тогда еще не был учрежден.

Потом дело решалось третейским судом, и за убийство была назначена большая вира.

А Торбьёрн Ярлов Воин был объявлен вне закона. Сыном его был Сёльмунд, отец

Паленого Кари9. Отец с сыном после этого долго жили в чужих краях. Транд, как и

Тормод Древко, пригласил Энунда с Олавом к себе домой. Завели они тогда разговор

и о сватовстве Олава. Все тут обошлось без заминки, потому что всякий знал, что

Ауд — женщина уважаемая и влиятельная. Дело было слажено, и Энунд с Олавом

поехали домой. Ауд поблагодарила Энунда, что он помог ей с Олавом. Тою же осенью

Олав женился на Альвдис с Острова Барра. Тут Ауд Многомудрая и умерла, как об

этом рассказывается в саге о людях из Лососьей Долины.

XI

У Энупда с Эсой было два сына. Старшего звали Торгейр, а младшего Офейг Греттир.

В скором времени Эса умерла. После этого Энунд взял в жены женщину по имени

Тордис. Она была дочерью Торгрима с Утеса на Среднем Фьорде и родственницей

Скегги со Среднего Фьорда. От нее у Энунда был сын по имени Торгрим. Он рано

стал рослым и сильным мужем, очень хозяйственным и умным. Энунд до старости лет

жил на Хуторе Холодная Спина. Он умер от болезни и похоронен в Кургане

Деревянной Ноги. Он был самым доблестным и ловким одноногим человеком в

Исландии.

Торгрим превосходил других сыновей Энунда, хоть другие были и старше. Но уже в

двадцать пять лет у него были седые волосы. Поэтому его прозвали Седая Голова.

Мать его Тордис потом вышла замуж на севере за Аудуна Дышло в Ивовой Долине. У

них был сын по имени Асгейр с Асгейровой Реки. Торгрим Седая Голова и его братья

сообща владели большим имуществом и не делились.

Эйрик, как уже было рассказано, жил на Речном Мысу. Он был женат на Алев, дочери

Ингольва с Ингольвова Фьорда. Сына их звали Флоси. Он подавал большие надежды и

имел много родичей.

В Исландию приехали три брата: Ингольв, Офейг и Эйвинд. Они заняли три фьорда,

которые называются их именами, и с тех пор там и жили. Сына Эйвинда звали

Олавом. Он жил сперва на Эйвиндовом Фьорде, а потом у Столбов, и был большой

человек.

Никогда не бывало раздоров между всеми этими людьми, пока живы были старшие. Но

когда Эйрик умер, Флоси счел, что люди с Холодной Спины не имеют законных прав

на те земли, которые Эйрик уделил Энунду. С этого и началась между ними большая

рознь, однако Торгрим с братьями сохранили за собою все, что имели. Они не

хотели и знаться друг с другом. Торгейр управлял хозяйством на хуторе братьев у

Фьорда Дымов. Он часто выходил в море рыбачить, потому что во фьордах тогда было

полным-полно рыбы. И вот что замышляют люди с Залива. Жил человек по имени

Торфинн, он был работник Флоси с Речного Мыса. Этого человека Флоси и послал

убить Торгейра. Торфинн спрятался в сарае для лодок. В то утро Торгейр собрался

на лодке в море. С ним было двое человек, одного звали Хамундом, а другого —

Брандом. Торгейр шел впереди, за спиною у него была кожаная бутыль с кислой

сывороткой. Было совсем темно. И когда он миновал сарай, Торфинн набросился на

него и ударил секирою между лопаток, так что секира погрузилась в спину с

хлюпаньем. Торфинн бросил секиру, решив, что перевязок тут не потребуется, и

пустился что есть духу наутек.

И осталось рассказать про Торфинна, что он побежал на север к Речному Мысу и

поспел туда еще затемно. Он сказал об убийстве Торгейра, прибавив, что теперь

ему понадобится заступничество Флоси. Еще он сказал, что остается одно —

предложить виру:

— Только это и может выручить нас из беды после всего того, что стряслось.

Флоси сказал, что сперва он подождет вестей:

— И думаю, что ты перетрухнул после такого подвига!

Теперь надо рассказать о Торгейре. Он увернулся от секиры, и удар пришелся по

бутыли, а он не был и ранен. Они не стали искать того, кто нанес удар секирой,

потому что было темно. Они поплыли на лодке вдоль фьордов и достигли Холодной

Спины, и рассказали там о случившемся. Люди много смеялись этому и прозвали

Торгейра Бутылочная Спина. Так он потом и звался. Об этом есть такие стихи:

Раньше мужи погружали

Ратных ужей кольчуги

В крытые острым железом

Домы просторные крови.

Ныне же трус ничтожный,

Не знающий сраму, со страху

В сыворотке прокисшей

Щеки секиры пятнает10!

XII

В ту пору пришел в Исландию голод, какого еще не бывало. Совсем не ловилась в

море рыба, и почти ничего не выносило на берег. Так продолжалось многие годы.

Как-то осенью занесло туда непогодой корабль с торговыми людьми. В Заливе они

потерпели крушение, и Флоси взял четверых или пятерых к себе. Старшего над ними

звали Стейном. Они расселились на зиму у людей с Залива и хотели построить

корабль из обломков старого. Но это было непросто. Корабль вышел короткий и

широкий посредине.

Весною подул с севера сильный ветер и дул почти неделю. Когда же он стих, люди

пошли посмотреть, что им выбросило на берег.

Торстейиом звали человека, жившего на Мысе Дымов. Он нашел кита, прибитого к

южному берегу мыса, в месте, что зовется Реберные Скалы. Это был большой синий

кит. Торстейн сразу же послал человека в Залив, к Флоси, и на ближние хутора.

Эйнаром звали человека, жившего на Дворе Расселина. Он жил на земле людей

Холодной Спины и должен был смотреть за всем, что прибивало к берегу по ту

сторону фьорда. Он заметил, что прибило кита, тут же взял лодку и стал грести

через фьорд к Загонному Заливу. Оттуда он послал человека на Холодную Спину.

Узнав про это, Торгрим с братьями спешно собрались, их было двенадцать человек

на десятивесельной лодке. Поехали с ними и сыновья Кольбейна, Ивар с Лейвом,

числом всего шестеро. Добравшись до места, все пошли к киту.

Теперь надо рассказать про Флоси. Он послал за своими родичами на север, к

Ингольвову Фьорду и Офейгову Фьорду, и за Олавом, сыном Эйвинда, который тогда

жил у Столбов. Флоси и люди с Залива первыми подошли к киту. Они взялись

разделывать тушу, а отрезанные куски оттаскивали на берег. Сперва их было

человек двадцать, но скоро народу прибавилось. Тут подоспели на четырех лодках и

люди с Холодной Спины. Торгрим заявил свои права на кита и запретил людям с

Залива разделывать, делить и увозить тушу. Флоси потребовал от него

доказательств, что Эйрик передал Энунду Деревянная Нога право на плавщину.

Иначе, мол, он не отдаст кита без боя. Торгрим увидел, что сила не на их стороне

и не стал нападать. Тут с юга показалась лодка. Гребцы налегли на весла и скоро

подошли к берегу. Это был Сван с Холма, что у Медвежьего Фьорда, и его

работники. Приблизившись, Сван сказал, чтобы Торгрим не давал себя грабить, — а

они давно уже были большими друзьями, — и предложил ему поддержку. Братья

сказали, что охотно ее примут. Стали они всею силой наступать. Торгейр

Бутылочная Спина первым вскочил на кита и напал на работников Флоси. Торфинн, о

котором уже рассказывалось, разделывал тушу. Он стоял у головы в углублении,

которое сам для себя вырезал. Торгейр сказал:

— Вот тебе твоя секира!

Он ударил Торфинна по шее, и голова слетела с плеч. Флоси был выше на каменистом

берегу, когда это увидел, и стал подстрекать своих людей дать отпор. Долго они

так бьются, и у людей с Холодной Спины дела идут лучше. Мало кто имел там другое

оружие, кроме топоров, которыми они разделывали кита, и широких ножей. Люди с

Залива отступили от кита на берег. У норвежцев11 было оружие, и они разили

направо и налево. Стейн кормчий отрубил ногу у Ивара, сына Кольбейна, а Лейв,

брат Ивара, пристукнул китовым ребром сотоварища Стейна. Тут они стали драться

всем, что подвернется под руку, и были убитые с обеих сторон. Вскоре пришли на

многих лодках Олав со Столбов и его люди. Они примкнули к Флоси, и люди с

Холодной Спины оказались теперь в меньшинстве. Они уже успели, однако, нагрузить

свои корабли. Сван велел им идти на корабли. Они стали пробиваться к морю, а

люди с Залива их преследовали. Достигнув моря, Сван ударил Стейна кормчего и

нанес ему большую рану, а сам вскочил на свой корабль. Торгрим сильно ранил

Флоси, сам же ускользнул от удара. Олав ударил Офейга Греттира и смертельно его

ранил. Торгейр обхватил Офейга и прыгнул с ним на корабль. Люди с Холодной Спины

пустились через фьорд в обратный путь. На том они и расстались.

Вот что сочинили об этой стычке:

Кто о жестокой битве

У Реберных Скал не слышал?

Рьяно бойцы безоружные

Ребрами там рубились.

Асы металла12 лихие

Швырялись ошметками мяса

Метко. Да только мало

Славы в делах подобных!

Потом они заключили между собою перемирие и передали дело на альтинг. Сторону

людей с Холодной Спины взяли Тородд Годи, и Скегги со Среднего Фьорда, и многие

люди с юга. Флоси был объявлен вне закона, и еще многие из тех, кто был с ним.

Ему выпало много платить, потому что он пожелал взять все виры на себя. Торгрим

со своими не мог доказать, что они уплатили за земли и плавщину, которые

оспаривал Флоси. Законоговорителем был тогда Торкель Луна. Его попросили

рассудить дело. Он сказал, что по закону требуется уплатить хоть что-нибудь,

пусть и не полную цену.

— Ведь именно так поступила Стейнвёр Старая с Ингольвом, моим дедом: она

получила от него весь Моржовый Мыс, а взамен дала пятнистый плащ с капюшоном. И

сделка осталась в силе, а ведь то была земля поважнее этой. Здесь же я выношу

такое решение, — говорит он. — Пусть этот земельный клин разделят, и обе стороны

получат поровну. И пусть отныне станет законом, что каждый берет себе плавщину

только на своей земле.

Так и сделали. Землю поделили таким образом, что Торгрим с братьями лишились

Фьорда Дымов и всей земли на той стороне, но зато удержали Гребень. За Офейга

заплатили большую виру. За Торфинна ничего не платили. Торгейру заплатили за

покушение на его жизнь. На этом они помирились. Флоси отправился со Стейном

кормчим в Норвегию, а земли свои в Заливе продал Гейрмунду Вертопраху. Тот с тех

пор там и жил. Корабль, что построили торговые люди, был очень широк в середине.

Его прозвали Деревянный Мешок, так стали звать и сам залив. На этом корабле

Флоси и поехал в чужие страны, но его отнесло обратно в Секирный Фьорд. Об этом

рассказывается в саге о Бёдмоде, Гримольве и Герпире13.

ХIII

После этого Торгрим с братом разделили имущество. Торгрим взял движимость, а

Торгейр — землю. Потом Торгрим подался на Средний Фьорд и купил там, с согласия

Скегги, землю у Скалы. Торгрим женился на Тордис, дочери Асмунда с Асмундовой

Горы, который занял Округу Косы Тинга. У Торгрима и Тордис был сын Асмунд. Был

он рослый и сильный, и умный, и с прекраснейшими волосами. Но у него рано

появилась седина в волосах. Поэтому его прозвали Седоволосым.

Торгрим сделался большим хозяином, и никто у него без работы не сидел. Асмунд же

от работы отлынивал, и отец с сыном относились друг к другу без приязни. Так и

шло, покуда Асмунд не стал взрослым. Тогда он попросил отца снарядить его в

дорогу. Торгрим сказал, что пусть на многое не рассчитывает, но все же дал ему

товару малую толику. Асмунд отправился в чужие страны, и скоро добра у него

прибавилось. Он ходил в разные страны и стал превеликий купец и пребогатый. Он

был счастлив в друзьях и сам человек надежный. Он водил дружбу со многими

знатными людьми в Норвегии.

Раз осенью Асмунд остановился на зиму в Вике, у одного знатного человека по

имени Торстейн. Он был родом из Уппланда. У него была сестра по имени Раннвейг,

лучшая невеста в тех местах. Асмунд за нее посватался и женился с согласия

Торстейна,ее брата.

Асмунд некоторое время там оставался и жил в большом почете. У них с Раннвейг

был сын по имени Торстейн. Был он человек красивый и сильный, со звучным голосом

и высокого роста, но порядочный увалень. Поэтому его прозвали Дромунд14.

Торстейн еще только начинал ходить, как мать его заболела и умерла. С тех пор

житье в Норвегии стало не в радость Асмунду. Родичи Торстейна по матери взяли

его к себе вместе с имуществом, а он снова ушел в плаванье и прославил свое имя.

Асмунд пришел со своим кораблем в Медвежачий Залив. Во главе людей из Озерной

Долины тогда стоял Торкель Разгребала. Торкель узнал о том, что приехал Асмунд.

Он отправился к кораблю и пригласил Асмунда к себе. Торкель жил в Чаечном Дворе,

в Озерной Долине. Асмунд поехал туда на зиму. Торкель был сыном Торгрима Годи с

Птичьей Реки. Торкель был человек очень мудрый. Все это происходило уже после

того, как в Исландию приехал Фридрек епископ и Торвальд, сын Кодрана15. Они в то

время жили у Слияния Ручьев. Они первыми проповедовали христианство на севере

страны. Торкель принял неполное крещение, а с ним и многие другие. Много всего

было между епископом и людьми с севера, о чем не рассказывается в этой саге.

В доме у Торкеля выросла одна женщина по имени Асдис. Она была дочерью Барда,

сына Ёкуля, сына Ингимунда Старого, сына Торстейна, сына Кетиля Верзилы. Матерью

Асдис была Альдис, дочь Офейга Греттира, как уже рассказывалось. Асдис была не

замужем и слыла одною из лучших невест и по роду своему, и по богатству. Асмунду

прискучило плаванье, и он захотел обосноваться в Исландии. Вот он и посватался

за эту женщину. Торкелю было доподлинно известно, что человек он богатый и умеет

распорядиться имуществом. И вот Асмунд женился на Асдис. Стал он верным другом

Торкелю и большим хозяином, хорошо разбирался в законах и умел постоять за себя.

Немного времени спустя умер Торгрим Седая Голова на хуторе Скала. Асмунд ему

наследовал и жил с тех пор там.

XIV

Асмунд Седоволосый поставил у Скалы большой и богатый двор и держал у себя много

людей. Его очень любили. У них с Асдис были дети. Старшего их сына звали Атли.

Он был нраву доброго и ровного, мягкого и мирного. Всякий его любил. Другого их

сына звали Греттир. Был он очень строптивый в детстве, неразговорчивый и

непокладистый. Всем прекословил и все делал наперекор. Отец его, Асмунд, его

недолюбливал, мать же очень любила. Греттир, сын Асмунда, был пригож собою, лицо

у него было широкое и все в веснушках, а волосы рыжие. Ребенком он отставал в

развитии.

Дочь Асмунда звали Тордис. На ней потом женился Глум, сын Оспака, сына Кьяллака

с Оползневого Уступа. Другую дочь Асмунда звали Раннвейг. На ней женился Гамли,

сын Торхалля, который ездил в Виноградную Страну16. Они жили на Каменниках на

Круговом Фьорде. Сына их звали Грим. Сыном Глума и Тордис, дочери Асмунда, был

Оспак, у которого была распря с Оддом, сыном Офейга, как об этом рассказывается

в Саге о Союзниках.

Греттир рос себе на хуторе Скала, пока ему не минуло десять зим. К этому времени

он стал развиваться быстрее. Асмунд сказал, что пора ему и поработать. Греттир

сказал, что это ему едва ли подойдет, но спросил, он что должен делать. Асмунд

отвечает:

— Ты будешь пасти моих домашних гусей.

Греттир в ответ говорит:

— Презренная и рабья это работа!

Асмунд отвечает:

— Справься с нею как следует, и тогда мы с тобою будем лучше ладить.

Греттир стал пасти гусей. Было там пятьдесят гусей и с ними множество гусят. В

скором времени гуси показались ему слишком непослушными, а гусята

неповоротливыми. Его это выводило из себя, потому что у него было мало выдержки.

Немного погодя прохожие нашли гусят на дороге мертвых, а у гусей были сломаны

крылья. Это случилось осенью. Асмунду это совсем не понравилось, и он спросил,

не Греттир ли убил птиц. Тот только ухмыльнулся и сказал:

Я к зиме не премину

Шею свернуть гусятам,

А подвернутся и гуси, —

Всех один одолею!

— Тебе больше не придется одолевать их, — сказал Асмунд.

— Тот и друг, кто оградит от дурного, — сказал Греттир.

— Ты займешься другою работой, — сказал Асмунд.

— Больше испытаешь — больше и узнаешь, — сказал Греттир. — Что я должен делать?

Асмунд отвечает:

— Будешь у огня тереть мне спину, как я люблю.

— Руки, пожалуй, согреются, — сказал Греттир, — но все же рабья это работа.

Некоторое время так и идет, что Греттир выполняет эту работу. Вот наступает

осень. Асмунда все тянет к теплу, и он велит Греттиру посильнее тереть ему

спину. Тогда было принято строить на хуторах большие покои. Вечерами люди сидели

там вдоль костров или ставили там столы, а потом они спали по стенам на полатях.

Днем женщины чесали там шерсть.

Как-то вечером, когда Греттир должен был тереть Асмунду спину, старик сказал:

— Будет тебе лениться, сопляк!

Греттир сказал:

— Не дело подзуживать дерзкого.

Асмунд сказал:

— Ни на что ты не годен!

Тут Греттир завидел на лавке гребни для чесания шерсти. Взял он такой гребень и

прошелся им по спине Асмунда. Тот вскочил в страшной ярости и хотел было ударить

Греттира палкой, но Греттир увернулся. В это время вошла хозяйка и спросила, что

такое у них случилось. Греттир сказал тогда вису:

Он спалить мне пытался

Пальцы, о липа запястий!

Знаю, дела злодейские

В усладу даятелю злата.

Спину Моди металла

Может я впрямь поцарапал

Нестрижеными ногтями:

Вижу кровавые раны17.

Неладно показалось хозяйке, что Греттир на такое отважился, и она сказала, что

он, верно, не вырастет осмотрительным человеком. Это не улучшило отношений между

Асмундом и его сыном. Спустя некоторое время Асмунд велел Греттиру ходить за его

лошадьми. Греттир сказал, что вот это получше, чем чесать спину у огня.

— Ты будешь делать, что я велю, — сказал Асмунд. — Есть у меня буланая лошадь, я

зову ее Черноспинкой. У нее такое чутье на снег и ненастье, что уж если она не

хочет идти на пастбище, значит, быть метели. В таком случае оставляй лошадей в

конюшне. А так с наступлением холодов выгоняй их на север, на хребет. Хотел бы

я, чтобы ты получше справился с этой работой, чем с теми двумя, которые я

поручал тебе прежде.

Греттир отвечает:

— Работа холодная и впору мужу. Но, по-моему, негоже доверяться кобыле. Не знаю

никого, кто бы так делал.

Вот Греттир стал ходить за табуном, и подошло время к празднику середины зимы.

Тут настали жестокие холода, да со снегом — погода совсем не для пастбища. У

Греттира было плохо с одеждой, а к холоду он был непривычен. Стал он мерзнуть. А

Черноспинка в любую погоду стоит себе на самом ветру. И как рано ни приходила

она на пастбище, до темноты никогда не возвращалась в стойло.

Тогда Греттир замышляет учинить что-нибудь такое, чтобы отвадить ее от хождения

на пастбище. Как-то рано утром Греттир пошел в конюшню и открыл дверь.

Черноспинка одна стояла перед яслями: хоть корм ставили всем лошадям, что с ней

были, она захватывала его себе. Греттир вскочил ей на спину. В руке у него был

острый нож, и он надрезал Черноспинке кожу поперек лопаток и сделал еще разрезы

по обе стороны хребта. Лошадь так и взвилась: ведь она была сытая и сильно

напугалась. Она так лягалась, что копыта ее с грохотом били о стены. Греттир

свалился, но едва встал на ноги — снова пытается оседлать лошадь. Схватка у них

не на шутку, и кончилось дело тем, что он содрал у нее со спины полосу шкуры до

самого крупа.

Потом он гонит лошадей на пастбище. Черноспинка тянулась не к траве, а все к

своей спине, и вскоре после полудня она пустилась вскачь к конюшне. Греттир же

запирает конюшню и идет домой. Асмунд спрашивает, где лошади. Греттир сказал,

что он поставил их, как всегда, в стойло. Асмунд говорит, что быть метели, раз

лошади не хотят пастись в такую погоду. Греттир говорит:

— На всякую старуху бывает проруха.

Проходит ночь, а бури все нет. Греттир выгоняет лошадей, но Черноспинке

невмоготу на пастбище. Странным кажется Асмунду, что погода какая была, такая и

есть. На третье утро он сам пошел в конюшню и первым делом к Черноспинке, и

говорит:

— Вижу, что лошади совсем никуда, и это в такую хорошую погоду. Но уж твоя-то

спина меня не подведет, Буланка!

— Всяко бывает, — говорит Греттир, — и то, чего ждут, и то, чего не ожидают.

Асмунд погладил лошадь по спине, и шкура сползла под его рукой. Он подивился,

как это так вышло, и сказал, что не иначе, как Греттир тому виною. Греттир

только ухмыльнулся и ничего не ответил.

Асмунд пошел домой, бранясь на чем свет стоит. Придя в дом, он услышал, как

хозяйка говорит:

— Кажется, пастьба лошадей сошла для моего сына благополучно.

Асмунд сказал вису:

Праздны женские речи.

Нет управы на Греттира:

Парень шкуру содрал

С верной моей Черноспинки.

Только и ладит плут

Дерзкий от дела бегать.

Слушай мой стих правдивый,

Ива статная пива18!

Хозяйка отвечает:

— Уж не знаю, что больше претит мне: то ли что ты все даешь ему такую работу, то

ли что он все время так ее делает.

— Пора положить этому конец, — сказал Асмунд. — Но это дорого ему обойдется.

— Тогда нечего будет и пенять друг на друга, — сказал Греттир. Так некоторое

время и шло.

Асмунд приказал убить Черноспинку. Много таких выходок учинял Греттир в детстве,

о которых не рассказывается в саге. Он стал теперь большущий. Люди точно не

знали его силы, потому что он не любил бороться. Он постоянно сочинял висы и

стишки, все больше хулительные. Он не сидел с другими у огня и был большей

частью неразговорчив.

XV

В то время на Среднем Фьорде подрастало много молодежи. На Торвином Дворе жила

тогда Скальд-Торва. Сына ее звали Берси. Был он удалец, каких мало, и хороший

скальд. На хуторе Каменники жили тогда братья Кормак и Торгильс. С ними вырос и

человек по имени Одд. Они кормили его и поили, и он был прозван Одд Нищий

Скальд. Жил человек по имени Аудун. Он вырос на Аудуновом Дворе в Ивовой Долине

и был человек приветливый, дружелюбный и сильнее всех своих сверстников на

севере. На Асгейровой Реке жил Кальв, сын Асгейра, и его брат Торвальд. Атли,

брат Греттира, тоже стал взрослым к тому времени. Человек он был очень

покладистый, и всякий его любил.

Они устраивали вместе игры в мяч на Озере Среднего Фьорда. Приходили туда и со

Среднего Фьорда, и из Ивовой Долины. Много народу приходило и с Западного Ковша,

и с Озерного Мыса, да и с Хрутова Фьорда тоже. Кто приходил издалека, там и

оставался. Пары подбирались из игроков, равных по силе. И веселье бывало у них

осенью превеликое. Греттиру было четырнадцать зим, когда брат его Атли уговорил

его пойти на игры. Разделились на пары, и Греттиру выпало играть против Аудуна,

о котором уже говорилось. Он был на несколько зим старше Греттира. Аудун

запустил мяч Греттиру через голову, тот не поймал, и мяч далеко укатился по

льду. Греттир этого не стерпел; ему показалось, будто Аудун хочет над ним

посмеяться. Все же он идет за мячом, возвращается и, подойдя к Аудуну, посылает

ему мяч прямо в лоб, так что ударом рассекло кожу. Аудун ударил Греттира битой,

что была у него в руках, но Греттир от удара увернулся, и его только чуть-чуть

задело. Тогда они схватились друг с другом и стали биться. И люди увидели, что

Греттир-то, оказывается, сильнее, чем они думали, потому что Аудун был большой

силач. Долго от так дрались, но кончилось тем, что. Греттир упал. Аудун уперся

коленом ему в живот и больно придавил. Подбежали тогда Атли, и Берси, и много

других и растащили их. Греттир сказал, что незачем держать его, словно бешеную

собаку, и еще сказал так:

— Только раб мстит сразу, а трус — никогда19.

Люди постарались не доводить дела до ссоры, а братья Кальв с Торвальдом хотели,

чтобы они помирились. Они были в родстве к тому же, Аудун с Греттиром. Игра шла,

как раньше, и больше никаких поводов для раздора не было.

XVI

Торкель Разгребала совсем состарился. Он был тогда Годи Озерной Долины и человек

очень влиятельный. Он был верным другом Асмунду Седовласому, как и надлежит

зятю. Он взял за правило каждую весну ездить на хутор Скала в гости. Поехал он

на хутор Скала и следующей весной после тех событий, о которых рассказывалось.

Асмунд и Асдис встретили его с распростертыми объятьями. Он прогостил у них три

ночи, и они много о чем переговорили. Торкель спросил, что говорит Асмунду

сердце о его сыновьях, на каком поприще они себя покажут. Асмунд сказал, что

Атли, он думает, станет хорошим хозяином, осмотрительным и богатым. Торкель

отвечает:

— Словом, стоящий человек, вроде тебя. А что скажешь про Греттира?

Асмунд сказал:

— Про него скажу, что станет он человеком сильным и необузданным. Пока мне с ним

только муки да морока.

Торкель отвечает:

— Это не обещает ничего хорошего, зять. А как будет с нашей поездкой на тииг

этим летом?

Асмунд отвечает:

— Я становлюсь тяжел на подъем и предпочел бы остаться дома.

— Хочешь, вместо тебя поедет Атли? — сказал Торкель.

— Навряд ли я управлюсь без него по дому и по хозяйству. А Греттир работать все

равно не хочет. Он, однако, настолько смышлен, что сумеет, думаю, под твоим

присмотром выполнить за меня на тинге все мои обязанности перед законом.

— Тебе решать, зять, — говорит Торкель.

Поехал он, собравшись, домой, и Асмунд проводил его добрыми подарками.

Немного погодя Торкель снарядился ехать на тинг. Он выехал с шестью десятками

людей. С ним отправились все, кто только был в его годорде. Заезжает он в Скалу,

и Греттир к нему присоединился. Они поскакали на юг по взгорью, что зовется

Двухдневным. На горах почти негде было пасти лошадей, они побыстрее их проехали

и спустились к обжитым местам. И когда они спустились к Междуречью, показалось

им, что пора спать. Они сняли с лошадей уздечки и пустили их пастись под седлом.

Был уже совсем день, а они все лежали и спали. Проснувшись, они поспешили к

своим лошадям, а лошади разбрелись кто куда, и некоторые катались по траве.

Греттир позже всех сыскал свою лошадь. Тогда было заведено, что по дороге на

тинг люди сами заботились о своем пропитании, и чаще всего они вешали через

седло котомки с едою. Седло у Греттировой лошади сбилось под брюхо, а котомка

пропала. Вот он ходит и ищет, да без толку. Тут он видит: идет человек и

торопится. Греттир спрашивает, кто он такой. Тот отвечает, что зовут его Скегги

и он работник с севера, с хутора Гора в Озерной Долине.

— Я еду вместе с Торкелем, — сказал он, — но я оплошал — потерял котомку с едою.

Греттир отвечает:

— Хуже нет — быть в беде одному. Я тоже потерял котомку. Давай искать вместе.

Скегги и рад. Ходят они так некоторое время. И вдруг Скегги как побежит по

пустоши и хватает котомку. Греттир увидел, что он нагнулся, и спрашивает, что

это он поднял.

— Свою котомку, — говорит Скегги.

— Кто это подтвердит? — сказал Греттир. — Дай-ка мне взглянуть: мало ли похожих

вещей!

Скегги сказал, что он своего так не отдаст. Греттир ухватился за котомку, и они

вырывают ее друг у друга, каждый хочет взять ее себе.

— Чудно это вы думаете, люди со Среднего Фьорда, — говорит работник, — что ежели

не все такие богатые, как вы, то другие уж и не смей отстаивать от вас свое

добро.

Греттир сказал, что богатство тут ни при чем, если каждый берет свое. Скегги

сказал:

— Жаль Аудун далеко, чтобы придушить тебя, как тогда, на играх!

— Положим, — сказал Греттир, — но как бы то ни было, ты-то меня не придушишь.

Тогда Скегги выхватил секиру и замахнулся на Греттира.

Но Греттир, увидев это, левой рукой перехватил у Скегги рукоять секиры и что

есть силы рванул ее к себе, так что тот сразу же ее выпустил. Греттир обрушил

эту секиру ему на голову: она так и засела в мозгу. Работник упал мертвый на

землю. Греттир же взял котомку и перебросил ее через седло. Потом он пустился

догонять своих спутников.

Торкель, не зная о случившемся, уже отъехал вперед. Но тут люди хватились

Скегги, и когда Греттир подъехал к ним, спрашивают, не видел ли он Скегги.

Греттир сказал такую вису:

Вдруг как прыгнет на Скегги

В горах великанша бурана

Ратных лезвий: жаждала

Крови железноротая.

Страшно ведьма брани

Клыкастую пасть разинула,

Лоб прогрызла герою.

Я был рядом и видел20.

Люди Торкеля остановились и говорят, что не может такого быть, чтобы великаны

схватили человека средь бела дня. Торкель помолчал, а потом говорит:

— Верно тут кроется совсем другое: не иначе, как Греттир убил его. Из-за чего

же?

Греттир все и рассказал об их стычке. Торкель сказал:

— Скверно обернулось дело, ибо этот человек должен был сопровождать меня, и он

хорошего рода. Я возьму на себя всю виру в случае тяжбы. Но объявят ли тебя вне

закона — это от меня не зависит. Можешь выбирать, Греттир: ехать ли тебе на

тинг, что бы там ни было, или поворачивать обратно.

Греттир выбрал ехать на тинг. И вот он поехал. Наследники убитого возбудили

тяжбу. Ударили по рукам, и Торкель обязался выплатить виру, но Греттира объявили

вне закона и на три года изгнали из страны. Возвращаясь с тинга, прежде чем

распрощаться, они остановились под Санным Холмом попасти лошадей. Тогда Греттир

и поднял камень, что лежит там в траве и называется теперь Греттиров Подым21.

Много народу туда хаживало смотреть этот камень, и все дивились, что такой

молодой, а поднял такую скалу.

Греттир поехал к себе на хутор Скала и рассказал, как он съездил. Асмунд мало

обрадовался рассказу и сказал, что из Греттира, верно, выйдет большой смутьян.

XVII

Хавлиди звали человека, жившего у Китовой Горы на Белой Реке. Он был купцом, и у

него был торговый корабль. Корабль этот стоял в устье Белой Реки. С ним ходил на

корабле человек по имени Бард. У него была жена, молодая и красивая. Асмунд

послал к Хавлиди человека с просьбой взять с собой Греттира и присмотреть за

ним. Хавлиди ответил, что ему говорили, будто много от Греттира беспокойства. Но

ради дружбы своей с Асмундом он согласился. Греттир стал снаряжаться в путь за

море. Асмунд ничем не захотел снабдить его, дал только питание в дорогу и

сермяжин самую малость. Греттир попросил его дать ему какое-нибудь оружие.

Асмунд отвечает:

— Ты не был мне послушен, и у меня нет уверенности, что ты употребишь оружие с

пользой. Ничего я тебе не дам!

Тогда Греттир сказал:

— Нет подарка — не надо и отдарка.

Затем отец с сыном расстались друг с другом не очень ласково. Многие желали ему

счастливого пути, да мало кто скорого возвращения. Мать вышла проводить его и,

прежде чем им расстаться, сказала:

— Не так снарядили тебя из дому, родич, как мне хотелось и как подобает тебе по

рождению. Больше всего, по-моему, недостает тебе оружия, которым ты мог бы

воспользоваться. А чует мое сердце, что оно тебе понадобится. — Тут она достала

из-под плаща меч, который для него припасла. Это было доброе оружие. Она

сказала: — Этим мечом владел еще Ёкуль, мой дед, и первые жители Озерной Долины,

и он приносил им победу. Хочу я теперь отдать меч тебе. Пусть он тебе послужит!

Греттир поблагодарил ее за подарок и сказал, что для него это лучше любого

сокровища, пусть самого дорогого. Потом он отправился своим путем, и Асдис

пожелала ему всяческих удач. Греттир поехал по взгорью на юг и не

останавливался, пока не добрался до корабля. Хавлиди хорошо его встретил и

спросил, как он снарядился. Греттир сказал вису:

Отвечу я вязу вепря

Стяга попутного ветра:

Совсем снарядили не щедро

Родные меня в дорогу,

Только омела злата,

Мне меч вручив, доказала,

Что мать одна-единая

В мире опора сыну22.

Хавлиди сказал, что по всему видно, она больше всех о нем заботится. Собравшись

в путь, они тотчас вышли в море, и им выдался попутный ветер. Выйдя из

мелководья, они подняли парус. Греттир устроил себе под лодкой местечко и

нипочем не хотел вылезать оттуда — ни черпать воду, ни к парусу, ни для какой

другой работы, которую ему полагалось выполнять на корабле наравне со всеми. Не

хотел он и откупиться.

Они обогнули с юга Мыс Дымов и поплыли на юг дальше. И когда земля скрылась из

виду, им пришлось идти против сильного ветра. Корабль давал течь и плохо

выдерживал непогоду. Трудно им приходилось. Греттир же знай осыпал их

насмешливыми стишками. Очень не нравилось это людям. Раз как-то дул

пронзительный ветер, и корабельщики снова позвали Греттира пособить им:

— А то у нас совсем окоченели пальцы!

Греттир сказал:

Пусть у сволочи этой

Хоть отвалятся пальцы!

Так они и не добились от него помощи, и негодовали пуще прежнего, и заявляли,

что он еще поплатится за свои стишки и за свое возмутительное поведение.

— Тебе больше нравится, — говорили они, — хлопать по животу жену кормчего Барда,

чем выполнять свои обязанности на корабле. Это неслыханно!

Непогода расходилась все больше. Они день и ночь черпали воду. Стали тогда они

угрожать Греттиру. И Хавлиди, услышав их разговоры, подошел к тому месту, где

лежал Греттир, и сказал:

— Плохо ты ладишь с корабельщиками: поступаешь против их устава и еще

забрасываешь их хулительными стихами, а они грозятся спихнуть тебя за борт. Это

никуда не годится.

— Почему же они не делают, что задумали? — сказал Греттир. — Но хотел бы я,

чтобы один или двое последовали за мною, прежде чем мне отправиться за борт.

— Это не дело, — сказал Хавлиди. — Мы никогда с тобой не договоримся, если у

тебя такое в мыслях. Я хочу кое-что тебе посоветовать.

— Что еще? — сказал Греттир.

— Они сердиты на тебя за то, что ты порочишь их в стихах, — сказал Хавлиди. — Я

хочу, чтобы ты сочинил какую-нибудь хулительную вису про меня. Может статься,

они тогда лучше поладят с тобой.

— Никогда я не скажу о тебе ничего, — говорит Греттир, — кроме хорошего. Я не

уподоблю тебя этому сброду.

Хавлиди сказал:

— Можно сочинить и так, что виса, если к ней прислушаться, окажется хвалебной,

хотя с первого взгляда она далеко не хвалебная.

— Таких у меня тоже предостаточно, — сказал Греттир. Хавлиди подошел к

корабельщикам, которые черпали воду, и сказал:

— Тяжело вам достается, и понятно, что вы недовольны Греттиром.

— Больше всего мы недовольны его стишками, — говорят они.

Тогда Хавлиди сказал громко:

— Они не доведут его до добра.

Когда Греттир услышал, что Хавлиди его бранит, он сказал вису:

Громкоголосый Хавлиди

Впроголодь дома кормился,

Молоком пополам с водою,

То ли дело на море!

Здесь боец достославный,

Сшибки мечей вершитель,

Один за двоих мореходов

Свой обед поедает23.

Корабельщики очень возмутились и сказали, что ему это так не пройдет — порочить

в висах хозяина Хавлиди. Хавлиди тогда сказал:

— Греттиру будет только по заслугам, если вы немножко его и проучите. Не хочу,

чтобы моя честь зависела от его злобы и недомыслия. Сейчас, пока мы здесь в

такой опасности, погодим ему мстить. Но если хотите, когда будете на берегу,

можете ему это припомнить.

Они сказали:

— Неужто мы не выдержим того же, что и ты? Или нам обиднее его насмешки?

Хавлиди сказал, что так-то оно будет лучше. С тех пор корабельщики гораздо

меньше, чем прежде, обращали внимание на его стишки. Тяжелым и долгим был их

путь через море. Течь в корабле все больше давала о себе знать. Люди стали очень

уставать за работой. Молодая жена кормчего повадилась завязывать Греттиру по

утрам рукава рубашки24, и корабельщики очень над ним подшучивали. Хавлиди пошел

туда, где лежал Греттир, и сказал вису:

Греттир, вставай! Корабль

Борозды в море врезает,

Душу потешь, вспомнив

Ласки подруги веселой.

Фрейя понизей25 крепко

Тебе рукава завязала.

Деву порадуй удалью,

Покуда земля далеко.

Греттир живо вскочил и сказал:

Встану! Пусть под ногами

Дно ходуном ходит.

Не огорчу подруги,

Здесь в безделье лежа.

Знаю, жена белорукая

Гневно меня осудит,

Если другим и впредь

За меня работать придется.

Потом он побежал туда, где вычерпывали воду, и спросил, что ему надо делать. Они

сказали, что мало от него проку. Он сказал:

— Всякая подмога может пригодиться!

Хавлиди просил их не отклонять его помощи:

— Может быть, он думает развязаться со своими долгами, раз предлагает свою

помощь.

Тогда на морских кораблях не было желобов для откачки воды. Воду черпали только

бадьями или кадками. Работа была тяжелая и мокрая. Имелось две бадьи, одна шла

вниз, а другая вверх. Корабельщики попросили Греттира наполнять бадью водою. Они

говорили, что уж теперь испытают, на что он годится. Он говорит, что попытка —

не пытка. Он спускается на днище и черпает воду бадьями, а двое принимают и

сливают воду. Они не долго за ним поспевали, как совсем замучились. Тогда стали

на их место четверо, но и с ними было то же. Люди говорят, что в конце концов

восьмеро принимали бадьи у Греттира, только тогда и вычерпали всю воду. С тех

пор корабельщики переменились к Греттиру: они увидали всю его силу. Да и он с

тех пор стал помощник преотличный, что бы от него ни требовалось.

Их все дальше гонит на восток. Спустился непроглядный туман. Однажды ночью они и

не заметили, как корабль наскочил на подводный камень, так что вся передняя

часть днища проломилась. Спустили тогда на воду лодку и разместили в ней женщин

и все, что только можно было снять с корабля. Неподалеку от них был островок, и

они переправили туда свое добро, сколько успелось за ночь. А когда стало

светать, принялись они гадать, куда это они попали. Те, кто уже ходил между

Исландией и Норвегией, догадались, что попали в Суннмёри, в Норвегии. Там был

один остров, ближе к материку, под названием Харамарсей. На острове было много

дворов. Была там и усадьба лендрманна.

XVIII

Торфинном звали лендрманна, у которого была усадьба на острове. Он был сыном

Кара Старого, который издавна там жил. Торфинн был очень влиятельный человек.

Когда совсем рассвело, люди на острове увидели, что купцы потерпели крушение в

море. Донесли об этом Торфинну. Он, не медля, вывел в море большую лодку,

которая у него была. На ней могло грести по шестнадцати человек с каждого борта.

На лодке вышло человек тридцать. Они поторопились к купцам и спасли их груз. А

корабль затонул, и с ним погибло много добра.

Торфинн перевез всех людей с корабля к себе. Они неделю там жили и сушили свой

товар. Потом они направились на юг страны. В саге больше ничего не будет про них

сказано.

Греттир остался у Торфинна и держался тихо. Он все больше молчал. Торфинн велел

кормить его, но мало обращал на него внимания. Греттир его сторонился и не хотел

выходить вместе с ним днем из дому. Это не нравилось Торфинну, но он все же не

захотел отказывать Греттиру в гостеприимстве. Торфинн жил на широкую ногу, любил

пировать и был человек общительный. Ему хотелось, чтобы все кругом него были

веселы.

Греттиру не сиделось дома, и он часто захаживал на другие дворы там, на острове.

Аудуном звали человека, жившего в месте, что зовется Виндхейм. Греттир каждый

день ходил к нему, и они сдружились. Он просиживал там целыми днями.

Как-то поздно вечером, собравшись идти домой, Греттир заметил, что на мысу, ниже

Аудунова Двора, вспыхивает яркий огонь. Греттир спросил, что это там такое.

Аудун сказал, что ему совсем ни к чему это знать.

— У нас в стране, — сказал Греттир, — когда видят подобный огонь, говорят, что

он идет от клада.

Бонд отвечает:

— Властелин этого огня таков, что навряд ли тебе будет польза допытываться.

— И все же я хочу узнать, — говорит Греттир.

— Там на мысу стоит курган, — говорит Аудун. — В нем лежит Кар Старый, отец

Торфинна. У отца с сыном сперва был один только двор на острове. Но когда Кар

умер, он стал выходить из могилы и распугал всех, у кого здесь были земли, так

что теперь Торфини один владеет всем островом. А тем, кто у Торфинна в

подчинении, никакого вреда не делается.

— Хорошо, что ты рассказал мне, — говорит Греттир. — Я приду сюда завтра утром,

приготовь все, что нужно, копать землю.

— Мой тебе совет, — сказал Аудун, — не затевай этого, ибо я уверен, что на тебя

обратится ненависть Торфинна.

Греттир сказал, что все же он рискнет.

Прошла ночь. Греттир спозаранку приходит к Аудуну. Все снаряжение уже готово, и

Аудун пошел с ним к кургану.

Греттир раскопал курган, и пришлось ему изрядно потрудиться. Он работает без

передышки, пока не доходит до сруба. День к тому времени уже был на исходе. Он

проломал бревна. Аудун заклинал его не заходить в курган. Греттир просил его

подержать веревки.

— А уж я докопаюсь, кто здесь живет!

Спустился Греттир в курган. Там было темно и запах не из приятных. Он старается

разведать, что там такое. Ему попались конские кости. Потом он ударился о столбы

седалища, и оказалось, что на седалище сидит человек. Там была сложена груда

сокровищ — золото и серебро, а под ноги ему поставлен ларец, полный серебра.

Греттир взял все эти сокровища и понес к веревкам, но в то время, как он шел к

выходу из кургана, кто-то крепко его схватил. Он бросил сокровища, и они

кинулись друг на друга и стали биться ожесточенно. Все разлеталось у них на

пути. Могильный житель нападал свирепо. Греттир все пытался ускользнуть. Но

видит, что от того не уйдешь. Теперь оба бьются нещадно. Отходят они туда, где

лежат конские кости. Здесь они долго бьются, то один упадет на колени, то

другой. Все же кончилось тем, что могильный житель упал навзничь со страшным

грохотом. Тут Аудун убежал от веревок: он подумал, что Греттир погиб. Греттир же

выхватил меч Ёкуля, и, ударив могильного жителя по шее, срубил ему голову и

приложил ее к ляжкам26. Потом он пошел с сокровищами к веревкам, но Аудуна и

след простыл. Пришлось ему самому карабкаться вверх по веревке. Он привязал

сокровища к бечеве и вытянул их за собою.

Греттир весь одеревенел от схватки с Каром. Поворачивает он с сокровищами домой,

на двор Торфинна. Все там уже сидели за столом. Торфинн пристально посмотрел на

Греттира, когда он вошел в пиршественные покои, и спросил, какие это у него

неотложные дела, что он ведет себя не как прочие. Греттир сказал:

— Мало ли какая безделица случается к ночи!

Тут он выложил на стол все взятые из кургана сокровища. Было между ними одно, от

которого он не мог отвести взгляда — короткий меч, такое доброе оружие, что он,

по его словам, и не видывал лучшего. Его выложил он последним. Торфинн, увидев

меч, весь просиял, ибо это была их родовая драгоценность, и она никогда не

покидала их рода.

— Откуда у тебя эти сокровища? — сказал Торфинн. Греттир сказал тогда вису:

Двигала мной надежда,

Дробитель дождя ладони,

Искры эыбей раздобыть

В кургане Старого Кара.

Наверно скажу, немногие

Улли грома металла

Будут рады за кладом

Туда вдругорядь отправиться27.

Торфинн отвечает:

— Ну, тебя так просто не напугаешь! Ни у кого до тебя не было охоты разрывать

курган. Но поскольку, я знаю, мало проку от сокровищ, если закопать их в землю

или положить в курган, я не стану с тебя взыскивать, тем паче, что ты мне все

принес. И как ты добыл этот добрый меч?

Греттир сказал в ответ вису:

Сей клинок благородный,

Режущий раны, в кургане

С бою добыл я ныне —

Сгинул могильный житель.

Стал бы только моим

Бранных рубах крушитель,

Он бы вовек не выпал

Из рук кормильца ворона28.

Торфинн отвечает:

— Славно сказано! Но ты должен совершить какой-нибудь подвиг, прежде чем я дам

тебе этот меч. Ведь я сам так и не получил его от отца, покуда он был жив.

Греттир сказал:

— Как знать, кому меч в конце концов лучше послужит!

Торфинн взял себе сокровища и спрятал меч подле своей постели. Так прошло время

до праздника середины зимы, и не случилось пока ничего, о чем бы стоило

рассказать.

XIX

На следующее лето Эйрик ярл, сын Хакона, собрался в Англию, к конунгу Кнуту

Могучему, своему родичу29. А власть в Норвегии он оставил своему сыну Хакону,

поручив и сына и управление страной заботам брата своего Свейна ярла, ибо Хакон

был годами еще ребенок. Прежде чем уехать, Эйрик призвал к себе лендрманнов и

богатых бондов. Они много толковали о законах и порядках в стране, ибо Эйрик был

ревностный правитель. Людям казалось большим непорядком, что разбойники и

берсерки принуждали достойных людей к поединкам, покушаясь на их жен и добро, и

не платили виры за тех, кто погибал от их руки. Многих так опозорили: кто

поплатился добром, а кто и жизнью. Поэтому Эйрик ярл запретил все поединки в

Норвегии и объявил вне закона всех грабителей и берсерков, творивших эти

бесчинства. Торфинн, сын Кара, с острова Харамарсей, был во всем с ним заодно в

этом решении и приговоре, ибо он был человек мудрый и большой друг ярлу.

Называют двух братьев, которые были всех хуже. Одного звали Торир Брюхо, а

другого Эгмунд Злой. Они были родом с Халогаланда, сильнее и выше ростом, чем

прочие люди. Они были берсерками, и, впадая в ярость, никого не щадили. Они

уводили мужних жен и дочерей и, продержав неделю или две у себя, отсылали назад.

Где только они ни появлялись, всюду грабили и учиняли всякие другие бесчинства.

Эйрик ярл объявил их вне закона во всей Норвегии, и Торфинн, как никто, ратовал

за их осуждение. Они же метили отплатить ему за его вражду.

Потом ярл уехал из страны, как рассказывается в саге о нем, а Свейн ярл остался

править и государить за него в Норвегии.

Торфинн возвратился к себе домой и, как уже рассказывалось, до праздника

середины зимы был все дома. Когда же подошло время к празднику, Торфинн собрался

на другой свой двор, у Слюсфьорда. Это на материке. Он позвал туда многих своих

друзей. А жена Торфинна не могла с ним поехать, потому что их взрослая дочка

была больна. Так что они обе остались дома. Греттир тоже оставался дома и еще

восемь работников. Торфинн, и с ним тридцать свободных мужей, поехал на

праздничный пир. Всего было там вдоволь, гостям на радость и на утеху.

Вот подходит канун праздника середины зимы. Погода стояла ясная и тихая. Греттир

в тот день был все больше у моря и глядел, как шли вдоль берега корабли, какие

на север, какие на юг: каждый торопился туда, где ждал его пир. Хозяйской дочке

в тот день полегчало, и она вышла с матерью из дому. День шел к концу. Тут

Греттир увидел, что к берегу идет на веслах корабль. Он был невелик, от штевня

до штевня закрыт по борту щитами и весь покрашен. Гребцы налегали на весла и

правили прямо на корабельный сарай Торфиниа. Едва корабль коснулся дна, они —

все, кто там были, — выскочили. Греттир их сосчитал, вышло двенадцать человек.

Ему показалось, что не мирно они настроены. Они подняли свой корабль и вытащили

на берег. Потом они пустились к корабельному сараю. Там стояла большая ладья

Торфинна. Ее всегда спускали на воду человек тридцать, не меньше, а тут эти

двенадцать человек выволокли ее на прибрежную гальку. Потом они подняли свой

корабль и втащили в сарай. Греттир смекнул, что они, пожалуй, напрашиваются в

гости. Тогда он пошел им навстречу, приветствовал их и спросил, кто они такие и

как зовут их предводителя. Тот, к кому обратились, сразу отликнулся и назвался

Ториром, а по прозванью Брюхо, а это, мол, брат его Эгмунд и другие сотоварищи.

— Надо думать, — сказал Торир, — что хозяин ваш Торфинн про нас слышал. А что,

дома ли он?

Греттир отвечает:

— Вы, верно, удачливые люди, потому что кстати вы сюда приехали, если только вы

те, за кого я вас принимаю. Хозяин со всеми свободными людьми уехал и собирается

домой не раньше, чем кончатся праздники. А хозяйка дома и хозяйская дочка тоже.

И если бы мне надо было с кем-то расквитаться, я бы рад был такому случаю,

потому что здесь есть все, что душе угодно, — и пиво, и всякие другие

удовольствия.

Пока Греттир так болтал, Торир молчал. А потом сказал Эгмунду:

— Что, не так разве вышло, как я предсказывал? И я бы совсем не прочь отомстить

Торфиниу, ведь это из-за него мы объявлены вне закона. А человек этот рад все

выболтать, нам не надо тянуть его за язык.

— Каждый волен в своих словах, — сказал Греттир, — я же в чем могу, услужу вам.

Идите в дом со мною.

Они поблагодарили его и сказали, что принимают его приглашение.

Когда они пришли на хутор, Греттир взял Торира за руку и повел его в покои.

Греттир все говорил без умолку. Хозяйка была в покоях и смотрела за тем, как

завешивают стены и готовят все, как полагается, к празднику. Услышав слова

Греттира, она остановилась и спрашивает, кого это Греттир так сердечно

приветствует. Греттир отвечает:

— Надо, хозяйка, принять гостей получше. Сюда явился сам бонд Торир Брюхо и с

ним еще одиннадцать мужей, и они думают остаться здесь на праздники. Это как

нельзя более кстати, потому что пока у нас было совсем мало народу.

Она отвечает:

— Я не считаю их за бондов или за добрых людей, ведь это самые отъявленные

разбойники и злодеи. Я бы лучше отдала большую часть своего добра, только бы они

не приходили сюда в такое время. Плохо же ты платишь Торфинну за то, что он

приютил тебя, нищего, после кораблекрушения и всю зиму обращался с тобою, как со

свободным.

Греттир сказал:

— Не сердись, хозяйка! Ты бы сперва сняла с гостей мокрую одежду, а ругать меня

и потом время будет.

Тут сказал Торир:

— Ты ничего не потеряешь от того, что уехал твой муж. Мы дадим тебе взамен

другого. И тебе, и дочери твоей, и другим вашим женщинам.

— Вот это речи, достойные мужчины, — сказал Греттир. — Значит, им нечего

беспокоиться о своей участи.

Женщины кинулись бежать в великом ужасе и в слезах. Греттир сказал берсеркам:

— Давай-ка мне сюда, что вы хотите положить, — оружие или мокрую одежду, потому

что нет сладу с этим народом, пока они перепуганы.

Торир сказал, что ему плевать на женский писк:

— Но ты во всем не похож на других здешних людей. Сдается, мы можем на тебя

рассчитывать.

— Это ваше дело, — сказал Греттир. — Но и для меня ведь человек человеку рознь.

Тут они сложили почти все свое оружие. Тогда Греттир сказал:

— Мой вам совет, идите теперь к столу и выпейте: верно, вам хочется пить после

гребли.

Они сказали, что это они не прочь, но только они не знают, где погреб. Греттир

спрашивает, согласны ли они довериться его заботам. Берсерки сказали, что это

будет самое лучшее. Греттир идет, приносит пива и им наливает. Они очень устали

и стали пить с жадностью. Он наливает им, не жалея, самого пьяного пива. Так

продолжалось долго. Он развлекает их всякими смешными рассказами, и стоит у них

от всего от этого шум и гам. Ни у кого из домашних не было охоты соваться к ним.

Тут Торир сказал:

— Мне еще не случалось встречать чужого человека, кто бы так шел нам во всем

навстречу. Что бы ты хотел получить от нас в награду за свою службу?

Греттир отвечает:

— Мне покамест ничего от вас не надо. Но если мы и до вашего отъезда останемся

все такими же друзьями, то я присоединюсь к вам. Пусть я умею и меньше, чем

любой из вас, я не буду вам обузой в ваших великих делах.

Они очень обрадовались и пожелали тут же скрепить союз клятвами. Греттир сказал,

что не надо:

— Потому что правду говорят: пьяный не знает, что делает. Нечего с этим спешить,

пусть все остается, как я сказал. Мы сейчас мало что соображаем.

Они сказали, что от слов своих не отступятся. Дело шло к ночи, и совсем

стемнело. Тут видит Греттир, что берсерков уже разморило от пива. Он и сказал:

— Не кажется ли вам, что пора спать?

Торир сказал, что и правда, пора:

— И надо исполнить, что я пообещал хозяйке.

Греттир вышел и громко сказал:

— Ступайте-ка, женщины, в постель!

Такова воля бонда Торира.

Те в ответ осыпали его проклятьями. Только и слышно было, что их дикий вой. Тут

как раз вышли берсерки. Греттир сказал:

— Пойдемте, я покажу вам, где Торфинн хранит свои сокровища.

Они не возражали. Пришли они к большущей клети. В нее вела входная дверь с

крепким запором. Клеть была выстроена надежно. Рядом было большое и прочное

отхожее место. Их разделяла только дощатая перегородка. Клеть была расположена

высоко, так что надо было подняться к ней по лестнице. Берсерки очень разошлись

и все пихали Греттира. Он для смеха от них уворачивался и вдруг, когда никто не

ждал, выскочил за дверь, запер дверь на задвижку, да еще навесил замок.

Торир и его приятели сперва подумали, что это дверь соскочила с петель, и ничуть

не встревожились. У них был при себе огонь, потому что Греттир показывал им

разные сокровища, принадлежавшие Торфинну. Они продолжали их разглядывать. А

Греттир прямым ходом домой. И только вошел в дверь, громко зовет хозяйку. А та

молчит: боится подать голос. Он сказал:

— Знатно можно поохотиться! Есть ли где стоящее оружие?

Она отвечает:

— Оружие-то есть. Да не знаю, на что оно пойдет.

— Поговорим об этом после, — отвечает он. — Теперь помогай кто чем может.

Другого такого случая не будет.

Хозяйка сказала:

— Это был бы и впрямь дар Божий, если бы наше положение хоть немного улучшилось.

Над постелью у Торфинна висит рогатое копье, которым владел еще Кар Старый. Есть

там и шлем, и кольчуга, и добрый меч. Оружие это тебе не откажет, достало бы

смелости.

Греттир хватает шлем и копье, опоясывается мечом и убегает. Хозяйка же скликает

работников и велит им следовать за храбрецом. Четверо побежали за оружием, а

другие четверо не посмели и близко подойти.

Теперь надо рассказать о берсерках. Им показалось, что Греттир заставляет себя

долго ждать. Стали они подозревать измену. Бросаются они к двери, а она заперта.

Навалились они на перегородку так, что каждая досочка затрещала. Наконец, они ее

проломили и вышли к крыльцу, а оттуда — на лестницу. Тут они впали в неистовство

и стали рычать как собаки. В этот миг и подошел Греттир. Он двумя руками занес

копье и всадил его прямо в Торира, когда тот хотел спуститься с лестницы, так

что копье проткнуло его насквозь. Наконечник у копья был длинный и широкий.

Эгмунд Злой шел за Ториром по пятам и подтолкнул его сзади, так что копье вошло

в Торира по самую поперечину и вышло у него между лопаток — и прямо Эгмунду в

грудь. Они свалились оба, убитые. Греттир всех разил по одному: кого рубил

мечом, кого колол копьем. Они же защищались лежавшими на земле поленьями и всем,

что подвернется под руку. Это была жестокая схватка, так могучи они были, хоть и

без оружия. Греттир убил во дворе двоих с Халогаланда. Тут подошли четверо

работников: они все не могли договориться, какое кому взять оружие. Они стали

нападать на берсерков, когда те отступали. Но стоило берсеркам перейти в

нападение, и работники бросились врассыпную и попрятались за домами. Там пали

шестеро викингов, и всех убил Греттир. Другие же шесть пытались бежать.

Пустились они вниз, к корабельному сараю, вбежали в сарай и стали защищаться

веслами. Греттиру сильно от них досталось: еще немного — не обошлось бы и без

увечий. А работники побежали домой и наговорили с три короба про свои подвиги.

Хозяйка просила их разузнать, что сталось с Греттиром, но она так ничего и не

добилась.

Двоих Греттир убил в сарае, а четверо от него убежали: двое в одну сторону, а

двое — в другую. Он кинулся за теми, что были ближе. Наступила ночь, и стало

совсем темно. Они забежали в сарай, что стоял на дворе Виндхейм, который уже

упоминался. Так они долго бились, пока Греттир, наконец, не убил обоих. Он

страшно устал и еле двигался. А была уже глубокая ночь. Стало очень холодно, и

мела метель. У него не было желания разыскивать тех двоих викингов, что еще

уцелели. Он пошел домой на хутор. Хозяйка засветила огонь в окошке одной из

самых верхних горниц, чтобы Греттир нашел по нему дорогу. Так и вышло, что он,

увидев этот огонь, разыскал дорогу к дому. И только ступил в двери, встретила

его хозяйка приветственными словами:

— И ты заслужил, — говорит она, — великую славу, спася меня и домашних моих от

такого позора, который бы нам ввек не загладить.

Греттир говорит:

— А я-то, по-моему, тот же самый, что и вечером, когда вы так меня честили.

На это хозяйка сказала:

— Мы тогда не знали, что ты такой герой. Все на хуторе будет в твоем

распоряжении, все, что только возможно тебе предложить и что тебе подобает

принять. И надо думать, что Торфинн еще лучше вознаградит тебя, когда вернется.

Греттир отвечает:

— Не надо мне пока что никакой награды, но я приму твое приглашение и останусь у

тебя, пока не вернется хозяин. И надеюсь, что вы сможете спать, не опасаясь

берсерков.

Греттир пил вечером мало, а ночью спал, не расставаясь с оружием. Наутро, только

стало светать, созвали всех мужей с острова и стали разыскивать тех берсерков,

что накануне сбежали. На исходе дня нашли их под одним камнем: они умерли от

холода и ран. Снесли тогда тела к морю, туда, куда доходит приливная волна30, и

похоронили под камнями. Потом жители острова пошли домой и могли теперь

вздохнуть спокойно.

Вернувшись домой к хозяйке, Греттир сказал такую вису:

Мы в камнях схоронили

Ньёрдов брани двенадцать,

Всех один одолел,

В Хель, не помедлив, спровадил.

Какие, скажи, о Скади

Злата, дела людские

Зваться достойны великими,

Если этого мало31?

Хозяйка сказала:

— Поистине, немногие из ныне живущих с тобою сравнятся. Она сажает его на

почетное место, напротив хозяйского, и во всем ему угождает. Так и шло, покуда

не настало время приехать Торфинну.

XX

После праздника середины зимы собрался Торфинн домой. И многие из гостей уехали

от него с богатыми подарками. Потом он со своими людьми пустился в путь и плыл,

пока не поравнялся со своим корабельным сараем. Они видят: лежит на песке лодка,

и вскоре они признают в ней свою большую ладью. Торфинн тогда еще не слышал про

викингов. Вот он велел причаливать к берегу:

— Потому что сдается мне, — сказал он, — что не друзья здесь похозяйничали.

Торфипн первым сошел на берег — и скорее к сараю. Он увидел там корабль и узнал,

что это корабль берсерков. Тут он сказал своим людям:

— Сдается мне, что тут случилось такое, что я бы охотно отдал весь остров и все,

что на острове, лишь бы этого не случилось.

Они спросили, почему так. Тогда он сказал:

— Здесь побывали викинги, хуже которых нету во всей Норвегии. Это Торир Брюхо и

Эгмунд Злой. Уж верно они распорядились здесь не лучшим для нас образом. А

исландцу я не очень-то доверяю.

Много еще он переговорил об этом со своими товарищами. Греттир был дома, и это

из-за него так нескоро пошли на берег встречать Торфинна. Он говорил, что ему

все равно: пусть хозяин малость и ужаснется тому, что тут было. Но когда хозяйка

попросила у него позволения выйти, он сказал, что она вольна ходить, куда

вздумает. Он же, мол, не стронется с места. Она скорей пошла к Торфинну и

радостно его приветствовала. Он тоже обрадовался и сказал:

— Слава Богу, что я вижу тебя целой и невредимой, и дочь мою тоже. Но что же с

вами было за время моего отсутствия?

Она говорит:

— Все кончилось хорошо. Когда б не помощь твоего зимнего постояльца, то недалеко

было и до такого позора, что нам бы ничем его не загладить.

Торфинн сказал:

— Давай сядем и расскажи все, как было.

Она и рассказывает ему подробно обо всем, что произошло, и расхваливает мужество

и доблесть Греттира. Торфинн все это время молчал. А когда она досказала, он

отвечает ей так:

— Правду говорит пословица, что друг познается в беде. А где он сейчас?

Хозяйка говорит:

— Он дома, в покоях.

Пошли они оба домой на хутор. Торфинн подошел к Греттиру, обнял его и сердечно

поблагодарил за геройство, которое он выказал.

— И скажу я тебе, — говорит Торфинн, — как немногие скажут своим друзьям. Мне бы

хотелось, чтобы ты нуждался в помощи. Тогда бы ты узнал, на что я способен, тебе

помогая. Ведь если ты не попадешь в беду, мне вовек не отблагодарить тебя за

твое благодеяние. И живи здесь у меня сколько тебе нужно, и мои слуги будут

оказывать тебе почет и уважение.

Греттир сказал, что он очень за это благодарен:

— И я бы принял твое приглашение, даже если бы ты пригласил меня и пораньше.

Греттир жил там всю зиму и был в большой дружбе с Торфинном. А подвигом этим он

прославился по всей Норвегии, всего же больше там, где они особенно

бесчинствовали, эти берсерки.

Весною Торфинн спросил Греттира, что он собирается предпринять. Греттир сказал,

что он думает отправиться на север, в Вагар, на время торга. Торфинн сказал, что

он тут же даст ему денег, сколько тот пожелает. Греттир сказал, что ему пока

нужно не больше, чем на дорогу. Торфинн сказал, что за этим дело не станет, и

проводил его на корабль. Он отдал Греттиру добрый меч. Греттир носил его, покуда

был жив, и это было замечательное сокровище. Торфипн просил Греттира сразу же

ехать к нему, если понадобится помощь.

Вот Греттир поехал в Вагар, и там было очень много народу. Многие, кто прежде

его и в глаза не видел, его приветствовали: они уже были наслышаны о подвиге,

который он совершил, убив тех викингов. Именитые мужи наперебой звали его к

себе. Но он хотел вернуться к своему другу Торфинну. Поехал он на торговом

корабле, принадлежавшем человеку по имени Торкель. Тот жил в Сальфти, в

Халогаланде, и был человек знатный. Когда Греттир приплыл к Торкелю, тот очень

радушно его встретил и стал на все лады приглашать его на зиму к себе. Греттир

согласился, остался на зиму у Торкеля, и его принимали как дорогого гостя.

XXI

Бьёрном звали одного человека, зимовавшего у Торкеля. Был он человек

несдержанный, а роду хорошего — в родстве с Торкелем. Его мало кто любил, потому

что он часто оговаривал людей, живших у Торкеля. Так он многих спровадил. С

Греттиром они не очень-то ладили: Бьёрн считал, что Греттиру до него далеко, но

и Греттир не давал себя в обиду. Дошло между ними до прямой вражды. Бьёрн был

большой задира и любил побуянить. Поэтому за ним увязывалось много молодежи, и

часто вечерами они шатались вместе.

Случилось как-то в начале зимы, что вышел из берлоги свирепый медведь, и он так

разъярился, что не щадил ни людей, ни скота. Люди думали, что не иначе, как он

проснулся от шума, который поднимал Бьёрн со своими приятелями. Зверю было так

голодно, что он задирал у людей скот. Никто не терпел от этого столько убытку,

сколько Торкель, потому что он был всех богаче в округе.

Однажды Торкель созвал своих людей, дабы они разыскали берлогу этого медведя.

Они нашли ее у моря, в скалах. Был там один утес, он нависал вперед, так что

получилась пещера, к которой вела узкая тропинка. Под пещерой был обрыв и

каменистый берег. Была бы верная смерть тому, кто бы оттуда сорвался. Медведь

лежал днем в берлоге, а к ночи обычно уходил на добычу. Никакие заборы не

спасали от него скотину. Не было толку и от собак. Люди не знали, что и делать.

Бьёрн же, Торкелев родич, говорит, что пещера найдена — значит, главное дело

сделано.

— Теперь поглядим, — сказал он, — кто кого: я моего тезку32 или он меня.

Греттир не подал виду, что он слышал слова Бьёрна.

Вечерами бывало обычно так, что люди — спать, а Бьёрн — невесть куда. Вот

однажды ночью Бьёрн отправился к берлоге. Он знал, что медведь в берлоге, по

страшному его реву. Бьёрн улегся в проходе, закрылся щитом и приготовился ждать,

пока зверь не пойдет на добычу по своей привычке. Мишка же учуял человека и

выходить не торопился. Нашла на Бьёрна дремота, пока он там лежал. Никак не

может он удержаться от сна, а тут как раз зверь выходит из берлоги. Он видит

человека, подцепляет щит лапою, стаскивает его с Бьёрна и бросает щит вниз со

скалы. Бьёрн так и подскочил, проснувшись. Ноги в руки и бегом домой. Еще

немного — и зверь схватил бы его. Приятели Бьёрна знали об этом, потому что

подсмотрели, куда он ходил. Наутро они нашли щит и очень надо всем этим

потешались.

На праздник середины зимы Торкель сам отправился к берлоге, и с ним еще семеро

мужей. Там были в тот раз и Бьёрн, и Греттир, и другие люди Торкеля. На Греттире

был меховой плащ с капюшоном. Греттир скинул его, когда они пошли на зверя.

Трудно было одолеть медведя: ничем, кроме копий, его нельзя было достать, а

копья он перекусывал. Бьёрн так и сяк подбивал всех к нападению, а сам держался

подальше от опасности. И, когда никто не ждал, Бьёрн вдруг хватает плащ Греттира

и бросает медведю в берлогу.

У них так ничего и не вышло, и к исходу дня повернули они назад. Собравшись

уходить, Греттир хватился плаща. Он увидел, что медведь подмял плащ под себя. Он

сказал:

— Кто так подшутил надо мною и бросил мой плащ в берлогу?

Бьёрн отвечает:

— Тот, кто смеет в этом признаться!

Греттир говорит:

— Подумаешь, какой подвиг!

Повернули они к дому. Прошли немного, как развязалась у Греттира тесемка на

ноге. Торкель сказал, чтобы его подождали. Греттир говорит, что ни к чему это.

Тут Бьёрн сказал:

— Ни к чему вам думать, будто Греттир удрал от своего плаща. Вот он наберется

сейчас храбрости и один убьет медведя, от которого мы ввосьмером ушли. Тогда бы

он походил на героя, за которого его выдают. А то он показал себя сегодня

трус-трусом.

— Не знаю, — сказал Торкель, — как отличился ты, только ты ему неровня. И не

наговаривай на него.

Бьёрн сказал, что Торкель и Греттир ему не указ.

Вот они отошли от Греттира за холм, и Греттир направился назад к тропинке в

берлогу. Теперь уж ему ни с кем не надо было делить славу. Он обнажил меч Ёкуля,

продел руку в кольцо на рукояти меча, чтобы сподручнее было действовать, и вышел

на тропинку. Зверь, завидев человека, вскочил в дикой ярости и бросился на

Греттира, и ударил его лапой, которая была дальше от обрыва. Греттир ударил по

ней мечом, повыше когтей, и отрубил ее. Зверь хотел снова ударить, здоровою

лапой, перевалился на обрубленную, но она оказалась короче, чем он думал. Упал

зверь прямо в руки Греттиру. Тогда тот ухватил зверя между ушей и держал его

так, чтобы медведь не мог его загрызть. Сам Греттир говорил, что держать его так

было величайшим испытанием. Но зверь силился вырваться, а места было мало, и

поэтому они оба сорвались со скалы. Медведь был тяжелее, он первым упал на

камни, а Греттир очутился сверху. Медведь совсем разбил себе тот бок, на который

упал. Тут Греттир выхватил свой меч и поразил медведя в сердце, и тому пришла

смерть.

Потом Греттир пошел домой, забрав свой плащ. Плащ был весь изодран в клочья. Он

прихватил с собою и обрубок медвежьей лапы.

Торкель сидел за столом, когда Греттир пришел в покои. Они все рассмеялись,

глядя на лохмотья, которые были на Греттире.

Тут Греттир выкладывает на стол обрубок медвежьей лапы. Торкель сказал:

— Где ж это Бьёрн, мой родич? Что-то не видел я, чтобы твое железо так рубило. И

хочу, чтобы ты предложил Греттиру выкуп за то, что ты так оскорблял его.

Бьёрн сказал, что это подождет:

— И мне нет дела до того, нравится ему это или нет.

Греттир сказал такую вису:

Ньёрд колец, что по осени

Догнать пестуна грозился,

Домой приходя целехонек,

Так и трясся от страха.

Улли ясеня скажут:

Сиднем ночами не сиживал

Я у медвежьей берлоги,

Но свиделся с мишкой ныне33.

Бьёрн сказал:

— Ты и впрямь отличился. Но обо мне ты высказываешься нелестно. Понятно: ты,

верно, думаешь, что меня задевает эта издевка.

Торкель сказал:

— Хочу я, Греттир, чтобы ты не мстил Бьёрну, я же уплачу вместо него полную

виру, как за убийство, чтобы кончить вам миром.

Бьёрн сказал, что пусть лучше Торкель побережет свои деньги, чем платить выкуп:

— По-моему, в том, что касается нас с Греттиром, пускай то дубок и берет, что с

другого дерет34.

Греттир сказал, что он будет только рад этому.

— Тогда, Греттир, — сказал Торкель, — ради меня не замышляй ничего против

Бьёрна, пока вы у меня живете.

— Ладно, — сказал Греттир.

Бьёрн сказал, что он Греттира не побоится, где бы ни пришлось им встретиться.

Греттир усмехнулся, но денег, которые были ему предложены, не принял.

Они пробыли там зиму.

XXII

Весною Греттир поплыл с Торкелевыми людьми на север, в Вагар. С Торкслем они

расстались друзьями. А Бьёрн поплыл на запад, в Англию, за главного на шедшем

туда Торкелевом корабле. Бьёрн оставался там все лето, покупая для Торкеля все,

что тот ему поручил. Поплыл он назад уже глубокой осенью. Греттир оставался в

Вагаре до отплытия кораблей. Затем он вышел с торговыми людьми в море и плыл до

гавани Тартар, в устье Трандхеймсфьорда. Там они раскинули на корабле палатку и

только расположились, подошел к берегу с юга корабль. Они сразу признали в нем

судно из Англии. Корабль пристал подальше по берегу, и люди сошли на землю.

Греттир со своими сотоварищами к ним направился. И, когда они встретились,

Греттир видит среди них Бьёрна и говорит:

— Хорошо, что мы с тобой встретились. Теперь мы сведем старые счеты. Погляжу,

чья теперь возьмет.

Бьёрн сказал, что это, мол, дело прошлое:

— А если что и было, я готов заплатить, так что ты останешься доволен.

Греттир сказал тогда вису:

Помнят всюду люди,

Как я победил медведя.

Плащ, с плеч упавший,

Был в клочья разорван зверем.

Дорого мне заплатит

Тот, кто это подстроил,

Муж бесстыжий. На ветер

Греттир угроз не бросает.

Бьёрн сказал, что деньги улаживали дела и поважнее. Греттир сказал, что немногие

решались строить против него козни и они никогда не отделывались выкупом, не

возьмет он выкупа и теперь:

— Одному из нас не уйти отсюда целу, если это будет зависеть от меня. А если ты

не посмеешь со мною биться, я объявлю тебя трусом.

Бьёрн увидел, что ему не отвертеться. Взял он оружие и пошел на берег. Тут они

сошлись и стали биться. В недолгом времени Бьёрн получил рану и тут же упал на

землю мертвым. И, увидев это, спутники Бьёрна сели на корабль и поплыли вдоль

берега на север, к Торкелю, и рассказали ему о случившемся. Тот сказал, что

этого можно было ждать. Вскоре Торкель поехал на юг, в Трандхейм, и встретился

там со Свейном ярлом.

Греттир, убив Бьёрна, поехал в Мери и встретился со своим другом Торфинном и

рассказал ему все, что случилось. Торфинн хорошо его принял.

— И я рад, — сказал он, — что тебе понадобился друг. — Оставайся у меня, пока

все это не уладится.

Греттир поблагодарил его за приглашение и сказал, что он его принимает.

Свейн ярл находился в Трандхейме, в Стейнкере, когда до него дошла весть об

убийстве Бьёрна. С ним был тогда Хьярранди, Бьёрнов брат. Он был дружинником

ярла. Он очень рассердился, узнав про убийство Бьёрна, и попросил у ярла помощи

в этом деле. Ярл пообещал и, послав гонцов к Торфинну, вызвал их обоих с

Греттиром к себе. Тотчас собрались они оба, Греттир и Торфинн, по приглашению

ярла и поехали к нему в Трандхейм. Ярл созвал сходку по этому делу и просил

Хьярранди присутствовать. Хьярранди сказал, что он не собирается торговать своим

братом35.

— Одно из двух: я либо отправлюсь за ним следом, либо отомщу за него, — сказал

он.

Когда разбирали дело, ярлу открылось, что Бьёрн кругом виноват перед Греттиром.

К тому же Торфинн предложил такую виру, которая, думалось ярлу, удовлетворит

наследников. Торфинн держал долгую речь о том, как Греттир вызволил людей на

севере, убив берсерков, о чем уже было рассказано.

Ярл сказал:

— Твоя правда, Торфинн, это было великим благом для страны, и нам вполне

подобает уважить твою просьбу и принять виру. Греттир и впрямь прославлен силой

и доблестью.

Хьярранди не пожелал идти на мировую, с тем они и разошлись. Торфинн поручил

своему родичу Арнбьёрну неотлучно быть при Греттире, ибо он знал, что Хьярранди

только и ждет случая его убить.

XXIII

Случилось однажды, что Греттир и Арнбьёрн вышли на улицу погулять. И когда они

проходили мимо каких-то ворот, выскочил оттуда человек с занесенной секирой и,

размахнувшись обеими руками, ударил Греттира. Тот не ждал этого и отскочил

слишком поздно. Арнбьёрн же увидел человека, схватил Греттира и пихнул что есть

силы, так что Греттир упал на колени. Секира ударила его по лопатке и скользнула

под мышкой. Это была большая рана. Греттир живо вскочил и выхватил меч. Он

увидел, что это Хьярранди. Секира прочно засела в земле, и Хьярранди не сразу ее

вытащил. Тут Греттир ударил Хьярранди и попал по руке, у самого плеча, и отрубил

ему руку. Тут подбежали люди Хьярранди, числом пятеро. Завязалась между ними

схватка, да скоро и кончилась: Греттир с Арнбьёрном убили пятерых36, что были с

Хьярранди, а один убежал и тут же явился к ярлу и рассказал ему, что случилось.

Ярл, узнав об этом, очень разгневался и созвал на другой день тинг. Пришли они с

Торфинном на тинг. Греттир не отпирался, но сказал, что он должен был защищать

свою жизнь.

— И на мне осталась метина, — сказал Греттир. — Не уйти бы мне от смерти, когда

бы меня не спас Арнбьёрн.

Ярл сказал, что жаль его не убили:

— Ты многим принесешь смерть, если останешься жив.

Тут пришел к ярлу Берси, сын Скальд-Торвы, сотоварищ и друг Греттира. Предстали

они с Торфинном перед ярлом и стали просить его пощадить жизнь Греттиру и

предлагали, пусть ярл один рассудит это дело, только бы он не лишал Греттира

жизни и нрава остаться в стране. Ярл сперва не хотел идти ни на какие

соглашения, но все же уступил их просьбам. До весны он обещал не трогать

Греттира, но мириться в отсутствие Гуннара, брата Бьёрна и Хьярранди, отказался.

Гуннар владел двором в Тунсберге.

Весною ярл велел Греттиру и Торфинну ехать на восток, в Тунсберг, потому что он

и сам думал быть там в то время, когда туда приходило больше всего кораблей.

Отправились они на восток, и, когда туда прибыли, ярл был уже в городе. Греттир

разыскал там Торстейна Дромунда, своего брата. Тот был очень ему рад и пригласил

к себе. У Торстейна был двор в городе. Греттир рассказал Торстейну о своем деле.

Тот целиком встал на его сторону и предостерегал его против Гуннара. Так прошла

весна.

XXIV

Гуннар был в городе и только и ждал случая напасть на Греттира.

Случилось однажды, что Греттир сидел в одном доме и пил там, потому что он не

хотел попадаться Гуннару на глаза. И вдруг, когда он никак не ждал, на дверь

кто-то так нажал, что она проломилась, и в дом вбежали четверо вооруженных

мужей. Это был Гуннар и его люди. Они напали на Греттира. Он же схватил свое

оружие, висевшее у него над головой, отступил в угол и стал защищаться. Он

держал перед собой щит и рубил мечом. Не пришлось им быстро одолеть Греттира. Он

так ударил одного из людей Гуннара, что другого удара и не понадобилось. Стал

Греттир пробивать себе мечом дорогу, а те отступили к выходу. Тут пал и второй

из Гуннаровых людей. Гуннар и последний его сообщник хотели было бежать.

Добрался этот сообщник Гуннара до двери, но споткнулся о порог, растянулся и

никак не встанет. Гуннар же, держа перед собою щит, попятился от Греттира. Но

тот рьяно нападал и вскочил на поперечную лавку у двери. Гуннаровы руки еще

оставались в дверях, вместе со щитом. Тут Греттир обрушил меч между Гуннаром и

его щитом и отрубил ему обе руки по запястья. Тот упал навзничь, головою на

улицу и Греттир зарубил его насмерть. Встал, наконец, и сообщник Гуннара. Он

сразу же побежал к ярлу и рассказал ему, что случилось. Услышав его рассказ,

Свейн ярл пришел в ярость и немедля созвал в городе тинг. Но Торфинн и Торстейн

Дромунд, узнав об этом, созвали всех своих шурьев и свояков, и друзей и пошли

всем скопом на тинг. Ярл был вне себя от гнева и не желал никого и ничего

слушать.

Торфини первым предстал перед ярлом и сказал:

— Я затем пришел сюда, чтобы предложить вам почетную виру за убийство,

совершенное Греттиром. Вам одному вершить суд и решать, будет ли он помилован.

Ярл отвечает в великом гневе:

— Как не надоест тебе просить помилования для Греттира! Только боюсь, что тебе

не на что рассчитывать. Он убил уже троих братьев, одного за другим. Они были

такие молодцы, что не пожелали продавать один другого35. Так что напрасно ты,

Торфинн, просишь за Греттира: я не допущу у себя в стране такого произвола,

чтобы брать виру за подобные злодейства.

Тут выступил вперед Берси, сын Скальд-Торвы, и просил ярла согласиться на

мировую.

— Не пожалею на это, — сказал он, — своего добра, ибо Греттир человек родовитый

и добрый мой друг. Смекните сами, государь: ведь лучше помиловать человека,

получив за это благодарность многих и самому назначив выкуп, чем отвергнуть

почетное предложение, да еще и не зная, заполучите ли вы этого человека.

Ярл отвечает:

— Тебе не откажешь в смелости, Берси: ты всегда ведешь себя благородно. Все же я

не собираюсь попирать законы страны и миловать преступников.

Тут выступил вперед Торстейн Дромунд и, приветствовав ярла, предложил внести

виру за Греттира, и говорил с большим красноречием. Ярл спросил, что побуждает

его предлагать виру за этого человека. Торстейн сказал, что они с Греттиром

братья. Ярл сказал, что он не знал этого:

— Но у тебя есть мужество, раз ты желаешь ему помочь. Поскольку, однако, мы уже

решили не брать виры за это убийство, для нас немногого стоят все ваши просьбы.

Мы лишим Греттира жизни, как только сможем и чего бы это ни стоило.

Ярл вскочил и не желал больше слушать о мировой. Торфинн и остальные пошли на

двор к Торстейну и приготовились к сопротивлению. Увидев это, ярл приказал своей

дружине вооружиться, и они выступили против Торфинна. А те, не дожидаясь прихода

войска, расставили людей оборонять ворота. Впереди стояли Торфинн, Торстейн и

Греттир, и еще Берси. С каждым было много мужей.

Ярл велел им выдать Греттира и не навлекать на себя беды. Они же повторили свои

прежние условия. Ярл не желал и слушать об этом. Торфинн и Торстейн сказали, что

ярлу дорого обойдется жизнь Греттира:

— Потому что у всех у нас будет одна судьба. И люди потом скажут, что ты дорогой

ценой заплатил за жизнь одного человека, раз мы все тут поляжем.

Ярл сказал, что он никого не пощадит. Совсем уже шло к битве. Но тут стали

подходить к ярлу многие благожелатели и упрашивали его не доводить дела до

великой беды. Они говорили, что ярл понесет большие потери, прежде чем те будут

убиты. Ярл нашел, что это добрый совет. Он уже и сам остыл к тому времени. Стали

тогда договариваться о мировой. Торфинн и Торстейн очень к ней стремились при

условии, что Греттир получит помилование. Ярл сказал:

— Следует вам знать, что я хоть и иду на большие уступки в том, что касается

этого убийства, но не считаю это примирением. У меня, однако, нет охоты

сражаться против своих людей, хоть я и вижу, что они мало считаются со мной в

этом деле.

Тогда Торфини сказал:

— Тебе оказывается большая честь, государь, тем, что ты один будешь назначать

виру.

Тогда ярл сказал, что, если они так хотят, пускай Греттир убирается с миром в

Исландию, первым же кораблем. Они сказали, что согласны. Отсчитали они ярлу

денег столько, сколько тот пожелал, и расстались с ним отнюдь не дружелюбно.

Греттир отправился с Торфинном. С братом они расстались друзьями. Торфинн очень

прославился тем, как он поддержал Греттира в столкновении со столь могучим

противником. Никто из помогавших Греттиру не был с тех пор в милости у ярла,

кроме разве одного Берси.

Так сказал Греттир:

Послан судьбой

Мне на помощь

Доблестный Торфинн,

Вождей соратник.

Не дал владеть

Жизнью скальда

Страшной жене,

Стражнице павших.

И Торстейн,

Грозный корабль

Красного Моря,

Брата не выдал.

Мне в бою

Был подмогой

Против дочери

Родича Бюлейста.

И еще так:

И леопард

Ратникам князя,

Дерзкий, нас

Одолеть не дал,

Когда огнем

Подножья Хрунгнира

Грудь рассечь

Им грозился37.

Греттир возвратился с Торфинном на север и жил у него, пока тот не устроил его

на корабль с торговыми людьми, собравшимися в Исландию. Торфинн дал ему много

доброго платья, крашеное седло и уздечку в придачу. Они расстались друзьями.

Торфинн просил Греттира навестить его, если он снова будет в Норвегии.

XXV

Пока Греттир был в Норвегии, Асмунд Седоволосый по-прежнему жил в Скале и слыл

очень уважаемым бондом на Среднем Фьорде. За то время, что Греттира не было в

Исландии, умер Торкель Разгребала. Торвальд, сын Асгейра, жил тогда на хуторе

Гора, в Озерной Долине, и сделался большим человеком. Он был отцом Даллы, на

которой женился Ислейв, ставший потом епископом в Скалахольте. Торвальд был

большой поддержкой Асмунду в судебных делах, да и во многих других.

У Асмунда в доме вырос человек по имени Торгильс. Он звался Торгильс, сын Мака.

Он был в близком родстве с Асмундом. Торгильс был очень силен и нажил с помощью

Асмунда большое богатство. Асмунд купил Торгильсу землю у Слиянья Ручьев, где

тот и жил. Торгильс был предприимчивый хозяин и каждый год отправлялся на Берега

за китами и другой добычей. Торгильс был большой храбрец: он ездил до Восточных

Общинных Земель. В то время в самой силе были названые братья, Торгейр, сын

Хавара, и Тормод Скальд Чернобровой38. У них был корабль, и они промышляли здесь

и там, не останавливаясь и перед насилием.

Случилось как-то летом, что Торгильс, сын Мака, нашел на Общинной Земле кита и

принялся с товарищами его разделывать. Узнав об этом, названые братья тотчас

туда направились. Сперва было похоже, что они договорятся. Торгильс предложил

поделить неразделанную часть пополам, но те хотели либо взять себе всю

неразделанную часть, либо делить пополам всего кита — и то, что разделано, и то,

что не разделано. Но Торгильс ни в какую не уступал того, что уже было

разделано. Дошло у них до угроз, а там схватились они и за оружие и стали

сражаться. Торгейр и Торгильс долго бились один на один, и оба наступали очень

рьяно. Был их бой жестоким и долгим, но в конце концов Торгильс пал от руки

Торгейра мертвый.

А Тормод и остальные товарищи Торгильса бились в другом месте. Тормод победил в

этой стычке, убив троих товарищей Торгильса. Люди Торгильса, когда того убили,

повернули назад, в Средний Фьорд, а тело его взяли с собою. Его смерть была для

всех большой потерей. Названые братья забрали себе всего кита. Эту стычку

упоминает Тормод в погребальной драпе, которую он сложил в честь Торгейра.

Асмунд Седоволосый узнал о гибели Торгильса, своего родича. На нем лежала

обязанность начинать тяжбу об убийстве Торгильса.

Он поехал к тому месту, назвал очевидцев ран и передал дело на альтинг, как

полагалось по закону в тех случаях, если убийство происходило в другой четверти.

Так прошло некоторое время.

XXVI

Жил человек по имени Торстейн. Он был сыном Торкеля Кугги, сына Торда Ревуна,

сына Олава Фейлана, сына Торстейна Рыжего, сына Ауд Многомудрой. Матерью

Торстейна, сына Кугги, была Турид, дочь Асгейра Буйная Голова. Асгейр был дядей

по отцу Асмунду Седоволосому. Торстейн, сын Кугги, вел тяжбу об убийстве

Торгильса, сына Мака, наравне с Асмундом Седоволосым.

Асмунд послал за Торстейном, чтобы тот к нему приехал. Торстейн был человек

очень воинственный и заносчивый. Он сейчас же отправился к своему родичу

Асмунду, и они обсудили эту тяжбу. Торстейн был очень настойчив и говорил, что о

вире тут не может быть и речи. Он сказал, что у них пока хватает родичей, чтобы

кончить дело либо объявлением вне закона, либо кровной местью. Асмунд сказал,

что он во всем его поддержит, что бы тот ни предпринял. Они поехали на север к

своему родичу Торкелю и просили у него поддержки. Тот сразу согласился.

Они приготовились к тяжбе против Торгейра и Тормода, и Торстейн поехал к себе

домой. Он жил тогда на хуторе Покосные Леса в Лощинной Округе. А Скегги жил на

хуторе Лощина. Он тоже поддерживал Торстейна в этой тяжбе. Скегги был сын

Торарина Жеребячий Лоб, сына Торда Ревуна. Матерью Скегги была Фридгерд, дочь

Торда с Мыса. Они собрали на альтинге много своего народу и вели тяжбу с большим

напором. Асмунд и Торвальд поехали с севера числом шестьдесят человек и много

ночей провели в Покосных Лесах.

XXVII

На Холмах Дымов жил тогда Торгильс. Он был сыном Ари, сына Мара, сына Атли

Рыжего, сына Ульва Косого, который занял Мыс Дымов. Матерью Торгильса, сына Ари,

была Торгерд, дочь Альва из Долин. Другой дочерью Альва была Торельв, мать

Торгейра, сына Хавара. Такое родство было Торгейру большой поддержкой, потому

что Торгильс был одним из самых могущественных людей в четверти Западных

Фьордов. Он отличался такою щедростью, что был готов кормить-поить любого

свободного человека столько, сколько тот пожелает. Поэтому на Холмах Дымов

всегда было людно. Хозяйство у Торгильса было поставлено на широкую ногу. Он был

человек благожелательный и мудрый. Торгейр зимою жил у Торгильса, а на лето

отправлялся к Берегам.

Убив Торгильса, сына Мака, Торгейр поехал на Холмы Дымов и рассказал Торгильсу,

что случилось. Торгильс сказал, что стол и дом для него всегда найдутся.

— Но думаю, — сказал он, — что они будут нелегкими противниками в этой тяжбе, а

у меня нет охоты идти на лишние неприятности. Я сейчас пошлю человека к

Торстейну и предложу ему виру за убийство Торгильса. Но если он не согласится на

мировую, я не буду лезть на рожон в этой тяжбе.

Торгейр сказал, что он целиком на него полагается. Осенью Торгильс послал

человека к Торстейну, сыну Кугги, предложить ему мировую. Но тот наотрез

отказался брать деньги за убийство Торгильса. Что же до остальных убийств, тут

он сказал, что поступит по совету мудрых людей. Когда это стало известно

Торгильсу, он зовет к себе Торгейра и спрашивает, как теперь ему лучше помочь.

Торгейр сказал, что если его объявят вне закона, он бы лучше всего уехал.

Торгильс сказал, что надо попытаться это устроить.

На берегу Северной Реки в Городищенском Фьорде стоял корабль. На этот корабль

Торгильс и устроил тайком побратимов. Так прошла зима. Торгильсу стало известно,

что Торстейн со своими собрал на альтинг много народу и что теперь они в

Покосных Лесах. Он отложил выезд так, чтобы Торстейн со своими уже успел

проехать на юг к тому времени, как он поедет с запада. Так все и вышло, Торгильс

поехал на юг и с ним Торгейр. В этой поездке Торгейр убил Торви Палку в Маровом

Болоте. Убил он и Скува с Бьярни в Собачьей Долине. Так говорит Тормод в Драпе

Торгейра:

Сына Мака сурово

Герой наказал за гордость,

Градом сыпались стрелы,

Вороны к трупам слетались.

Скува и Бьярни — обоих

Кормчий ладьи вскоре

Смерти предал. Стремился

К бою Видур секиры39.

Торгильс там же в долине уплатил виру за убийство Скува с Бьярни, и пришлось ему

задержаться дольше, чем он предполагал. Торгейр поехал на корабль, а Торгильс на

тинг и поспел туда не раньше, чем начался суд.

Асмунд Седоволосый вызвал противников защищаться по делу об убийстве Торгильса,

сына Мака, а Торстейн, сын Кугги, стоял рядом во всеоружии, со всеми своими

людьми. Торгильс вышел перед судьями и предложил виру за убийство при условии,

что Торгейра не объявят вне закона. Он попытался выставить и такой довод: не

всем ли, мол, принадлежит добыча с Общинных Земель. Спросили у законоговорителя,

не законное ли это основание для защиты. Законоговорителем был тогда Скафти, и

он взял сторону Асмунда, своего родича, сказав, что оно было бы законным, будь

они ровня друг другу, но бонды имеют преимущество перед теми, кто не живет своим

домом. Асмунд сказал, что Торгильс предлагал названым братьям, когда они пришли

туда, разделить поровну неразделанную часть кита. Их защиту отклонили. Тогда

выступили Торстейн и его родичи. Они настаивали на том, чтобы Торгейра не иначе

как объявили вне закона. Торгильс увидел, что ему остается одно из двух: либо

действовать силой, — но неизвестно еще, что из этого выйдет, — либо уступить им.

И при том, что Торгейр был уже на корабле, Торгильс не стал особенно

упорствовать. Торгейра объявили вне закона, а за Тормода внесли виру и его не

осудили. Эта тяжба прибавила славы Асмунду и Торстейну.

Люди разъехались с тинга. Иные поговаривали, что Торгильс не очень утруждал себя

в этой тяжбе, но тот не обращал на это внимания, не мешая им говорить что

угодно. Когда Торгейр узнал о своем осуждении, он сказал так:

— Хотел бы я расквитаться с теми, кто объявил меня вне закона. Уж у меня бы они

так не ушли.

Был человек по имени Гаут, по прозванию сын Надувалы. Он был родич Торгильса,

сына Мака. Гаут сел на тот самый корабль, на котором должен был плыть Торгейр.

Он ссорился с Торгейром и не скрывал своей неприязни. Когда это заметили

торговые люди, им показалось совсем некстати, что они плывут на одном корабле.

Торгейр сказал, что ему плевать, если Гаут и хмурится. Но все-таки почли за

лучшее, чтобы Гаут сошел с корабля. Он отправился на север Исландии. На этот раз

все у них с Торгейром обошлось, но с того случая и началась между ними рознь,

которая потом вышла наружу40.

XXVIII

Греттир, сын Асмунда, приплыл в то лето в Исландию к Мысовому Фьорду. Он был

тогда так знаменит своей силой, что, считали, второго такого нет среди молодежи.

Он сразу поехал домой, в Скалу, и Асмунд принял его как должно. Хозяйством у них

заправлял тогда Атли. Братья хорошо сошлись друг с другом. Греттир тогда так

возгордился, что считал — все ему по плечу.

К тому времени совсем возмужали те, кто подростками играл с Греттиром на Озере

Среднего Фьорда, перед тем как ему уехать. Одним из них был Аудун, живший тогда

на Аудуновом Дворе в Ивовой Долине. Он был сыном Асгейра, сына Аудуна, сына

Асгейра Буйная Голова. Аудун был хороший хозяин и человек справедливый. Он был

сильнее всех там, на севере, и слыл притом за самого покладистого.

И вот Греттиру припомнилось, что Аудун будто бы дурно обошелся с ним на играх в

мяч, как уже рассказывалось, и он вздумал доказать, кто из них стал с тех пор

сильнее. С этим на уме Греттир отправляется на Аудунов Двор. Дело было в начале

сенокоса. Греттир нарядился во все лучшее и поехал в крашеном седле искусной

работы, которое подарил ему Торфинн. У него был добрый конь и оружие все самое

лучшее. Греттир рано утром приехал на Аудунов Двор и постучался. Мало кто был

дома. Греттир спросил, дома ли Аудун. Ему ответили, что он поехал на летовье за

скопом. Греттир снял с коня уздечку. Луг у дома был еще не выкошен, и конь пошел

на самую густую траву. А Греттир пошел в покои, лег на лавку и заснул.

Немного погодя возвратился домой Аудун. Он видел на лугу коня под крашеным

седлом. Аудун вез на двух конях разный скоп и скир41 на третьем. Скир был в двух

кожаных мешках с завязками сверху: их называли скирными мехами. Аудун снял их с

коней и взял в охапку. Ему было ничего не видно за мешками. Греттир выставил с

лавки ноги, Аудун и растянулся. Скирный мех оказался под ним и завязка

соскочила. Аудун живо встал и спросил, чьи это проказы. Греттир назвался. Аудун

сказал:

— Это дурость с твоей стороны. По какому делу ты приехал?

— Хочу побороться с тобою, — сказал Греттир.

— Сперва мне надо позаботиться о моих припасах, — сказал Аудун.

— Ну что ж, — сказал Греттир, — если тебе некому это поручить.

Тогда Аудун нагнулся, схватил скирный мех и швырнул его прямо в руки Греттиру и

крикнул, пусть он примет сперва, что ему послано. Греттир был с ног до головы в

скире. Ему это показалось более унизительным, чем если бы Аудун нанес ему

большую рану. После этого они схватились и стали бороться изо всех сил. Греттир

рьяно нападает на Аудуна, а тот уворачивается. Видит он, что Греттир-то

превзошел его в силе. Все, что попадается у них на пути, так и летит, и они

перебегают из конца в конец покоев. Оба бьются нещадно, но все же Греттир

пересилил, и Аудун в конце концов упал. Он сорвал все оружие с Греттира. Они

борются жестоко, и стоит у них страшный шум.

Тут раздается у двора громкий топот, и Греттир слышит, как кто-то подъезжает к

дому и, соскочив с коня, поспешно заходит в покои. Он видит: вошел человек,

видный собою, в красной рубахе, а на голове шлем. Он направился в покои, услышав

возню, что они затеяли. Он спросил, что тут происходит. Греттир назвал себя:

— А кто об этом спрашивает?

— Меня зовут Барди, — сказал вошедший.

— Ты что, Барди, сын Гудмунда с Асбьёрнова Мыса?

— Он самый, — сказал Барди. — А что ты здесь делаешь?

Греттир отвечает:

— Мы с Аудуном боремся здесь для забавы.

— Что-то не похоже у вас на забаву, — говорит Барди. — И потом, вы боретесь не

на равных: ты человек самоуправный и самонадеянный, а он и добрый, и ровный.

Отпусти-ка его немедля.

Греттир отвечает:

— Много есть охотников совать нос в чужие дела. Ты бы лучше думал о том, как

отомстить за своего брата Халля, а не вмешивался в наши дела с Аудуном.

— Про это я часто слышу, — говорит Барди, — но не знаю, буду ли мстить. Как бы

там ни было, оставь Аудуна в покое: он человек мирный.

Греттир уступил Барди, но был этим недоволен. Барди спросил:

— Что между вами вышло?

Греттир сказал вису:

Как бы за пыл излишний

К тебе не пришла расплата:

Долго ли Аудуну горло

Другу до хруста стиснуть?

Так он сделал, о стражник

Жара прибоя, со мною:

Глотку — тому уж годы —

Сдавил лососю долины42.

Барди сказал:

— Это отчасти тебя оправдывает, раз ты должен был мстить за себя. Теперь я

помирю вас, и хочу, чтобы на этом вы разошлись и делу конец.

На том они и порешили, потому что Аудун и Греттир были родственниками, но

Греттира разбирала злость на Барди и его братьев. Они поехали вместе, и Греттир

сказал по дороге:

— Слышал я, что ты собираешься летом на юг, к Городищенскому Фьорду. Хочу

предложить тебе, Барди, чтобы ты взял меня с собою: тогда я лучше воздам тебе по

заслугам.

Барди обрадовался и сразу согласился, поблагодарив Греттира. Потом они

расстались, но Барди вдруг вернулся и сказал:

— Учти только, что без разрешения Торарина, моего воспитателя, тебе нельзя

ехать: он будет распоряжаться этой поездкой.

— Мне казалось, что ты уже вправе действовать по своему усмотрению, — сказал

Греттир. — Я ведь не ставлю мои поездки в зависимость от других людей. Мне

совсем не понравится, если ты не возьмешь меня с собою.

Каждый поехал своим путем, и Барди обещал, то он даст знать Греттиру, если

Торарин позволит, чтобы тот ехал, а в противном случае ничего не скажет. Греттир

поехал в Скалу, а Барди к себе домой.

XXIX

Летом устроили большой бой коней в Долгой Пойме под хутором Дымы. Пришло туда

много народу. У Атли из Скалы был добрый конь буланой масти, потомок

Черноспинки: отец с сыном знали толк в лошадях. У братьев Кормака и Торгильса с

Каменника был гнедой конь, надежный в боях. Они должны были стравливать своего

коня с конем Атли со Скалы. Там было много и других добрых коней. В тот день

коня братьев должен был выводить Одд Нищий Скальд, родич Кормака. Одд сделался

большим силачом и хвастуном, он был заносчив и нахален. Греттир спросил у своего

брата Атли, кто будет выводить их коня.

— Я еще сам не знаю как следует, — сказал тот.

— Хочешь, я возьму это на себя? — сказал Греттир.

— Только вооружись терпением, родич, — сказал Атли. — Тут придется иметь дело с

заносчивыми людьми.

— Они сами и поплатятся за свою заносчивость, если не будут ее сдерживать, —

сказал Греттир.

Вот вывели лошадей, а остальные кони стояли в стороне по берегу реки, и были все

на одной привязи. Под берегом был глубокий омут. Лошади кусались как нельзя

лучше — любо-дорого было посмотреть. Одд, войдя в раж, горячил своего коня, а

Греттир отступал, одною рукой держа своего коня за хвост, а другою сжимая шест,

которым он подгонял коня. Одд стоял впереди своего коня, и нельзя было

поручиться, что он не отпихивал шестом коня Атли. Греттир не подавал виду, что

он замечает это. Кони подошли к самой реке. Тут Одд вдруг колет Греттира шестом.

Тот успел повернуться боком, и ему попало только по лопатке. Удар был так силен,

что лопатка сразу вся вздулась, но Греттиру это было нипочем. В этот миг кони

стали на дыбы. Греттир проскочил под брюхом у своего коня и пихнул Одда шестом в

бок с такою силой, что сломал ему три ребра, и Одд полетел в омут, а с ним и

конь его и все те лошади, что были на привязи. За ним тут же бросились и

вытащили его из воды. Поднялся страшный крик. Кормак и его люди схватились за

оружие, люди со Скалы — тоже. Люди с Хрутова Фьорда и с Озерного Мыса, увидев

это, вмешались и разняли их. Они поехали по домам, осыпая друг друга угрозами.

Все же некоторое время было спокойно. Атли мало говорил об этом, а Греттир не

унимался и говорил, что, если это будет зависеть от него, они еще встретятся.

XXX

Торбьёрном звали человека, жившего на Тороддовом Дворе у Хрутова Фьорда. Он был

сыном Арнора Волосатый Нос, сына Тородда, который занял Хрутов Фьорд по тому

берегу до места, что напротив Бугра. Торбьёрн был силен, как никто. Его прозвали

Бычья Сила. Брата его звали Тородд, по прозванию Обрывок Драпы. Матерью их была

Герд, дочь Бёдвара с Бёдваровых Холмов. Торбьёрн был большой рубака и держал у

себя много народа. Про него говорили, что у него никто не хочет работать, так

как он почти никому не платит. Его не считали покладистым человеком.

Был у него родич по имени Торбьёрн, по прозванию Путешественник. Он был

мореходом, и тезки были товарищами в торговом деле. Торбьёрн Путешественник

постоянно жил на Тороддовом Дворе, и находили, что он не меняет к лучшему

Торбьёрнова нрава. Он был зол на язык и любил насмехаться над людьми.

Жил человек по имени Торир, сын Торкеля со Столовой Косы. Торир сперва жил на

Каменниках, у Хрутова Фьорда. Его дочерью была Хельга, на которой женился Хельги

Надувала, Но после битвы на Красивом Склоне Торир перебрался на юг, в Соколиную

Долину, и стал жить в Ущелье, землю же на Каменниках продал Торхаллю из

Виноградной Страны, сыну Гамли. У того был сын Гамли, женившийся на Раннвейг,

дочери Асмунда Седоволосого, сестре Греттира. В то время они жили на Каменниках,

в добром согласии. У Торира из Ущелья было двое сыновей. Одного звали Гуннар,

другого — Торгейр. Оба подавали большие надежды, и отец к тому времени уже

передал им хозяйство. Жили они, однако, все больше у Торбьёрна Бычья Сила и

набрались там нахальства.

В то лето, о котором идет речь, Кормак и Торгильс и родич их Нарви поехали по

своим делам на юг, в Долину Северной Реки. Одд Нищий Скальд тоже поехал с ними.

Он уже оправился от увечья, которое получил во время боя коней. И пока они

находились к югу от пустоши, Греттир выехал со Скалы, и с ним двое работников

Атли. У Чуланной Горы они переправились через реку и оттуда держали путь через

гряду к Хрутову Фьорду и под вечер добрались до Каменников. Там они пробыли три

ночи. Раннвейг и Гамли радушно приняли Греттира и предложили ему еще погостить,

но он хотел ехать домой. Тут Греттир и узнал, что Кормак со своими возвращается

с юга и ночевал в Междуречье. Греттир живо собрался из Каменников. Гамли просил

его быть осторожным и предложил в помощь людей. У Гамли был брат Грим, удалец,

каких мало. Он отправился с Греттиром, и с ним еще один человек. Всего их было

пятеро. Ехали они так до Гребня Хрутова Фьорда, западнее Чуланной Горы. Там

лежит большой камень, что зовется Греттиров Подым. Он большую часть дня

занимался тем, что подымал этот камень и коротал так время, пока не показался

Кормак со своими людьми. Греттир направился им навстречу, и те и другие

соскочили с коней. Греттир сказал, что свободным людям приличнее будет испытать

силу оружия, а не драться палками, подобно бродягам. Кормак призвал своих

держаться мужественно и показать, чего они стоят. Затем они бросились друг на

друга и стали биться. Греттир был впереди своих людей и просил их смотреть,

чтобы на него не напали со спины. Так они некоторое время сражались, и с обеих

сторон уже были раненые.

Торбьёрн Бычья Сила ездил в тот день через гряду к Чуланной Горе, и на

возвратном пути увидел это сражение. С ним в то время были Торбьёрн

Путешественник и Гуннар с Торгейром, сыновья Торира, и Тородд Обрывок Драпы.

Когда они подъехали, Торбьёрн велел своим людям разнять сражающихся. Но те были

в таком исступлении, что с ними ничего нельзя было поделать. Греттир расчищал

себе дорогу мечом. Оказались у него на пути сыновья Торира, но оба упали, так он

их оттолкнул. Они пришли в ярость, и Гуннар даже зарубил работника Атли.

Торбьёрн увидал это и просит их разойтись, говоря, что станет на сторону тех,

кто захочет внять его словам. К тому времени пали двое работников Кормака. Тут

Греттир видит, что мало будет хорошего, если Торбьёрн примкнет к его

противникам. И он прекращает сражение. Все они были ранены, те, кто участвовал в

сражении. Греттир очень досадовал на то, что им пришлось разойтись. Поехали они

по домам, не заключив никакой мировой.

Торбьёрн Путешественник очень потешался над этим случаем. С того и начались

нелады между людьми из Скалы и Торбьёрном Бычья Сила, а там дошло и до настоящей

вражды, как это вышло потом наружу. Атли не предложили никакой виры за

работника, но он не подал виду, что знает об этом. Греттир оставался в Скале до

самого двойного месяца. Не рассказывается, что у них с Кормаком были еще

встречи.

XXXI

Барди, сын Гудмунда, расставшись с Греттиром, поехал с братьями домой, на

Асбьёрнов Мыс. Они были сыновьями Гудмунда, сына Сёльмунда. Матерью Сёльмунда

была Торлауг, дочь Сэмунда с Гебридских Островов, побратима Ингимунда Старого.

Барди был очень знатный человек.

Вскоре он поехал к Торарину Мудрому, своему приемному отцу. Тот хорошо встретил

Барди и осведомился, какою он заручился помощью, потому что они уже обсуждали

поездку Барди. Барди отвечает, что он берет с собою человека, который один двоих

будет стоить. Торарии помолчал и сказал:

— Это, верно, Греттир, сын Асмунда.

— Мудрый правду без подсказки скажет, — сказал Барди. — Это он самый, отец.

Торарин отвечает:

— Это правда, что Греттир далеко превосходит всех, кто ныне живет в Исландии. И

пока он на ногах, не так-то просто одолеть его оружием. Но он стал очень

заносчив, и меня берет сомнение в его удачливости. А тебе нельзя брать с собой в

поездку людей неудачливых. Довольно у вас будет хлопот и без него. Я считаю, что

он не должен ехать.

— Не ожидал я, отец, — сказал Барди, — что ты будешь противиться тому, чтобы я

брал храбрейшего человека при всем том, что нам предстоит. Нельзя всего

предусмотреть, когда терпишь такую нужду в помощи, как я сейчас.

— Поэтому тебе лучше положиться па мою предусмотрительность, — сказал Торарин.

Пришлось сделать так, как хотел Торарин, и за Греттиром не послали. А Барди

поехал на юг, к Городищенскому Фьорду, и там произошла Битва на Пустоши43.

Греттир был на хуторе Скала, когда ему стало известно, что Барди уехал на юг. Он

очень рассердился, что ему не дали об этом знать, и сказал, что на этом у них с

Барди дело не кончится. Ему донесли, когда можно ждать их возвращения с юга, и

он поехал к хутору Утес Торей, собираясь подстеречь там Барди и его людей, когда

они будут проезжать мимо. Он отъехал от хутора к откосу и стал дожидаться.

В тот же день Барди и его люди ехали с юга, с Двухдневного Взгорья, возвращаясь

с Битвы на Пустоши. Их было шестеро, и все были сильно изранены. И когда они

поехали на хутор, Барди сказал:

— Там, на откосе, человек, рослый и при оружии. Кто это, по-вашему?

Они сказали, что не знают. Барди сказал:

— Сдается мне, что это Греттир, сын Асмунда. А если так, то он, верно, хочет с

нами встретиться. Стало быть, ему не понравилось, что он не поехал с нами. Но,

по-моему, нам совсем сейчас некстати, если он будет сводить с нами счеты. Я,

пожалуй, пошлю за подмогой на Утес Торей, дабы избежать нападения.

Они говорят, что это самое лучшее. Так и сделали. Барди поехал своим путем.

Греттир увидел их и тут же к ним направился. И повстречавшись, они здороваются.

Греттир спросил, что нового, а Барди говорит безо всякой опаски, все как было

дело. Греттир спросил, что за люди с ним ездили. Барди сказал, что это его

братья и зять — Эйольв.

— Ну что ж, ты избавил себя от упреков, — сказал Греттир. — А теперь нам

предстоит проверить, кто из вас чего стоит.

Барди сказал:

— У меня есть дела и поважнее, чем сражаться с тобою безо всякого повода. И,

думаю, что я вправе избавить себя от этого.

Греттир отвечает:

— Трусишь ты, Барди, вот что, если не смеешь со мной сразиться.

— Зови это, как хочешь, — говорит Барди, — но хотел бы я, чтобы ты показал свое

самоуправство где-нибудь в другом месте, а не со мною. С тебя станется: далеко

ты зашел в своей наглости.

Греттиру совсем не поправилось его пророчество, и он прикидывает, не напасть ли

ему на кого-нибудь из них. Но ему кажется, что это было бы неосторожно, раз их

шестеро, а он один. А тут как раз подоспели на помощь Барди люди с Утеса Торей.

Греттир стал от них отдаляться и направился к своему коню, а Барди и его

сотоварищи поехали своей дорогой, и они не сказали друг другу на прощанье ничего

хорошего. Больше между Барди и Греттиром не было ничего такого, о чем бы

рассказывалось.

Греттир сам говорил, что он бы не побоялся сразиться с кем угодно, хоть с троими

зараз, и что он не побежал бы без боя и от четверых, но с большим числом врагов

он стал бы сражаться, разве что защищая свою жизнь, как говорится в этой висе:

Знай, испытатель секиры,

В бранной игре валькирий

Отроду Греттир не прятался

От троих неприятелей.

Но очертя голову

Не полезу под лезвия

Пятерых противников,

Если нужда не заставит44.

Расставшись с Барди, Греттир поехал к себе в Скалу. Греттира очень удручало, что

ему было негде испытать свою силу, и он все искал, не найдется ли для него

достойное поприще.

XXXII

Торхаллем звали одного человека, жившего на Торхаллевом Дворе, в Тенистой

Долине. Тенистая Долина находится в верхней части Озерной Долины. Торхалль был

сыном Грима, сына Торхалля, сына Фридмунда, занявшего Тенистую Долину. У

Торхалля была жена Гудрун. Сына их звали Гримом, а дочь — Турид. Оба уже встали

на ноги. Торхалль был очень богат, особенно скотом: ни у кого не было столько

скота, сколько у него. Он был хоть и не так уж знатен, но человек достойный.

В тех местах завелась какая-то нечисть, и ему никак не удавалось найти

подходящего пастуха для овец. Он обращался за советом ко многим мудрым людям, но

никто не мог дать ему дельного совета. Торхалль каждое лето ездил на тинг. У

него были добрые кони. Как-то летом, на альтинге, Торхалль пошел в землянку

закопоговорителя Скафти, сына Тородда. Скафти был человек премудрый и, если его

просили, давал добрые советы.

Вот что различало отца и сына: и Тородд был ясновидец, но некоторые называли его

двоедушным, а Скафти высказывал каждому все, что, он думал, принесет ему пользу,

если в точности последовать его совету. Оттого считали, что он лучше отца. Так

вот, Торхалль пошел к Скафти в землянку. Тот хорошо встретил Торхалля, зная, что

он богат скотом, и спросил, что нового. Торхалль сказал:

— Хочу я получить от вас добрый совет.

— Ну, не такой уж я хороший советчик, — сказал Скафти. — Но что у тебя

произошло?

Торхалль ответил:

— Так уж вышло, что мне не везет с овчарами. Все какие-нибудь с ними напасти, а

иные не дотягивают и до конца срока. Теперь никто не хочет наниматься ко мне, из

тех, кто знает, что тут творится.

Скафти отвечает:

— Верно, там завелась какая-нибудь нежить, раз люди предпочитают пасти скот у

других людей, только не у тебя. Но если уж ты пришел ко мне за советом, я дам

тебе пастуха. Его зовут Глам, родом он из Швеции, из Сюльгсдаля, сюда же приехал

прошлым летом. Он рослый и сильный, и люди не очень-то его любят.

Торхалль сказал, что это мало его беспокоит, лишь бы овец пас хорошо. Скафти

сказал, что уж если Гламу не хватит для этого силы или храбрости, то от других и

ждать нечего. Торхалль ушел. Это было в самом конце альтинга.

Торхалль недосчитался двух своих соловых лошадей и сам отправился их искать.

Отсюда можно заключить, что он был не такой уж большой человек. Он миновал

Санный Холм, прошел южнее Арманновой Горы. Тут он увидел, что из Леса Годи идет

человек и везет на лошади хворост. Вскоре они поравнялись. Торхалль спросил

человека, как его зовут, и он назвался Гламом. Человек этот был велик ростом и

необычен с виду: глаза серые и большие, волосы серые, как волчья шерсть.

Торхалль малость опешил, когда его увидел, но он смекнул, что это тот самый и

есть, на кого ему указывали.

— Какая работа тебе больше подходит? — спросил Торхалль. Глам сказал, что ему

хорошо подходит пасти зимою овец.

— Пойдешь пасти моих овец? — сказал Торхалль. — Мне на тебя указывал Скафти.

— Тебе будет прок от моей работы, только если я буду все делать по-своему,

потому что я бываю очень зол, когда что не по мне.

— Не вижу в том беды, — говорит Торхалль, — и я хочу, чтобы ты пошел ко мне.

— Ну ладно, — говорит Глам. — А что там у тебя такого особенно трудного?

— Там, кажется, завелась нечисть, — сказал Торхалль.

— Ну, нечисти я не побоюсь, — сказал Глам. — Не так скучно будет.

— Смелость тебе пригодится, — сказал Торхалль, — и самое лучшее, если ты не

оплошаешь.

Затем они сговорились и условились, что Глам придет в первые зимние дни. Потом

они разошлись, и Торхалль нашел своих лошадей на том самом месте, где он только

что их искал. Торхалль поехал домой, и был благодарен Скафти за добрый совет.

Миновало лето, а о пастухе не было ни слуху ни духу. Но в назначенное время он

пришел на Торхаллев Двор. Хозяин хорошо его принял, но остальным он совсем не

понравился, в особенности хозяйке. Он начал пасти овец, и ему это ничего не

стоило. Голос у него был зычный и грубый, и, едва он начинал кричать, скот

сбивался в кучу.

При Торхаллевом Дворе была церковь. Глам не хотел туда ходить, он не молился, и

не верил в Бога, и нраву был сварливого и злобного. Всем он был ненавистен.

Так и шло до самого кануна Рождества. В то утро Глам встал рано и крикнул, чтобы

ему подали есть. Хозяйка отвечает:

— Не по-христиански это — есть сегодня, ведь завтра первый день Рождества. А

сегодня все обязаны поститься.

Он отвечает:

— Много у вас суеверий, в которых я не вижу толка. Не нахожу, чтобы теперь людям

жилось лучше, чем когда они их не придерживались. По мне, старый обычай был

лучше, когда люди назывались язычниками. И мне нужна еда, а не все эти выдумки.

Хозяйка сказала:

— Я уверена, что с тобою сегодня случится что-то плохое, если ты совершишь это

прегрешение.

Глам сказал, что пусть-ка лучше несет еду, а иначе — ей же будет хуже. Она не

посмела его ослушаться. И, наевшись, он вышел, и от него шел смрадный дух.

Погода же сделалась такая, что кругом потемнело и повалил снег, и поднялся

ветер, и чем дальше — тем хуже. Сначала люди еще слышали пастуха, а потом все

меньше. Завьюжило, и к вечеру поднялся настоящий буран. Люди пошли к службе, а

там и день прошел. Глам не вернулся домой. Стали решать, не пойти ли его искать,

но из-за бурана и непроглядной темени ничего из поисков не вышло. Не пришел он и

в Рождественскую ночь. Подождали конца службы и, когда достаточно рассвело,

вышли на поиски. Там и здесь находили в сугробах овец, покалеченных непогодой,

иные же попрятались в горах. Наконец, нашли они в верхней части долины

вытоптанное место: всюду валялись вывороченные камни и земля, как если бы там

шла жестокая борьба. Они внимательно осмотрелись и увидели Глама, лежавшего

немного в стороне. Он был мертв и черен, как Хель, и огромен, как бык. Вид его

был отвратителен, и они содрогнулись. Все же они попытались отнести его в

церковь, но еле-еле дотащили45 и до края одной расселины неподалеку от того

места. С тем и пошли домой, и рассказали обо всем хозяину. Тот спросил, отчего

мог умереть Глам. Они сказали, что видали там следы, такие большие, как если бы

били дном бочки. Следы шли от вытоптанного места наверх, к тем скалам, что в

верхней части долины, и за ними тянулись большие пятна крови. Отсюда люди

вывели, что, наверное, Глама убил тот злой дух, что жил там и раньше, но,

наверное, он получил в сражении рану, которая его доконала, потому что с тех пор

этого духа никто не видел.

На второй день Рождества люди снова пошли, чтобы отнести Глама в церковь.

Впрягли лошадей, но едва только кончился спуск и пошло ровное место, они не

смогли сдвинуть его ни на шаг. С тем и уехали. На третий день пошел с ними

священник. Проискали целый день, но Глама не нашли. Священник не захотел больше

ходить с ними. И только он ушел, пастух тут как тут. Махнули они тогда рукой на

то, чтобы отнести его в церковь, и, где он лежал, там и засыпали его грудой

камней.

Немного погодя люди стали замечать, что Гламу не лежится в могиле. Много было от

этого бед людям: иные, увидев его, теряли сознание, а иные и разум. Сразу после

Рождества люди видели его на дворе. Взял их ужас. Многие кинулись прочь из тех

мест. Скоро Глам стал ночью ездить верхом на коньке крыши, так что крыша едва не

рушилась. Стал он ходить потом и днем и ночью. Люди не смели и заезжать в ту

долину, хотя бы по важному делу. Все в тех местах считали это великой напастью.

XXXIII

Весною Торхалль нашел себе работников и заново отстроился на своей земле. На

время самого высокого солнца привидение поутихло46. Так настала и середина лета.

Тут к Медвежачьему Заливу пришел корабль. На корабле находился человек по имени

Торгаут, родом чужеземец, большого роста, а силой — с двоих мужей. Он был

вольная птица и жил сам по себе. Он искал работу, потому что был беден.

Торхалль поехал к кораблю и, повстречав там Торгаута, спросил, не хочет ли тот у

него работать. Торгаут сказал, что это можно и ему, мол, все равно, что делать.

— Только учти, — говорит Торхалль, — что слабосильному там делать нечего, потому

что с некоторых пор там неладно. Я не собираюсь заманивать тебя в ловушку.

Торгаут отвечает:

— Ну, уж я-то не растеряюсь при виде какого-нибудь привиденьица. Я не из

пугливых, и не откажусь от места из-за такого пустяка.

Они быстро сговорились, и Торгаут обязался смотреть зимою за овцами. Прошло

лето. С первыми зимними днями Торгаут принялся пасти овец, и он всем полюбился.

Глам беспрестанно к ним наведывался и ездил верхом на крыше. Но это только

потешало Торгаута, и он говорил, что пусть, мол, этот мерзавец попробует подойти

поближе, тогда, может, и испугаюсь. Торхалль просил его придержать язык:

— Уж лучше вам не меряться силами.

Торгаут сказал:

— У вас и впрямь ушла душа в пятки. А вот меня так скоро не испугаешь всей этой

болтовней.

Так и шла зима до самого Рождества. В канун Рождества пастух пошел к стаду, а

хозяйка сказала:

— Одного хочу, чтобы не вышло нынче, как в прошлый раз.

Он отвечает:

— Не бойся, хозяйка: зато будет о чем рассказать, если я не вернусь.

И он пошел к своему стаду. Было очень холодно, и сильно вьюжило. Торгаут

приходил обыкновенно домой еще засветло, а тут он не вернулся в обычное время.

Пришли, как всегда, люди из церкви. Всем показалось, что это сильно похоже на

то, что уже было однажды. Торхалль хотел послать людей на поиски пастуха, но те

отказались, говоря, что не полезут ночью прямо в лапы нечисти. Торхалль сам идти

не решился, так ничего у них из поисков и не вышло.

В первый день Рождества люди поели и вышли искать пастуха. Они направились прямо

к могиле Глама, решив, что пропажа пастуха — это, верное, его рук дело. Подойдя

к могиле, они увидели, что стряслось, и. нашли пастуха: у него была свернута шея

и каждая косточка переломана. Они снесли Торгаута в церковь, и он с тех пор

никому не делал вреда. А у Глама снова стала прибывать сила. Сделался он теперь

так могуч, что все бежали прочь с Торхаллева Двора. Остались только сам хозяин и

хозяйка.

У них долгое время смотрел за коровами один и тот же пастух. Торхалль не хотел

его отпускать, ценя за добрый нрав и усердие в работе. Он был уже очень пожилой

и сам ни в какую не хотел уходить. К тому же он видел, что без присмотра пойдет

прахом все хозяйское добро.

И вот, как-то уже к концу зимы, хозяйка пошла утром в хлев подоить, как обычно,

коров. Было уже совсем светло, потому что до свету никто, кроме пастуха,

выходить не решался. Он же выходил едва светало. Хозяйка услыхала в хлеву шум и

ужасающее мычанье. Она с воплями бросилась домой, говоря, что там творится

что-то неслыханное. Тогда пошел к коровам хозяин, и он увидел, что они бодают

друг друга. Он подумал, что это неспроста, и вошел в хлев. Он увидел пастуха.

Тот лежал навзничь, головою в одно стойло, ногами — в другое. Торхалль подошел и

пощупал его. Он скоро увидел, что пастух мертв и у него переломан хребет. Он был

сломан о каменную перегородку между стойлами.

Тут стало Торхаллю уже совсем невмоготу, и он уехал прочь со двора, забрав с

собою все, что было возможно. А всю оставленную им скотину перебил Глам. После

этого он стал ходить по всей долине, опустошая все дворы кверху от Междуречья.

Остаток зимы Торхалль провел у друзей. Никому нельзя было заходить в ту долину с

конем ли, с собакой ли — их тут же убивал Глам. А весною, во время высокого

солнца, снова пошла на убыль его сила. Торхалль захотел вернуться на свою землю.

Ему нелегко было сыскать себе людей, но все же он снова обосновался на

Торхаллевом Дворе. А только лишь наступила осень, снова началось все по-старому,

и Глам стал досаждать сильнее, особенно мучил он хозяйскую дочку, и в конце

концов довел ее до смерти. Много испробовали разных средств, но все без толку.

Людям казалось, что все идет к тому, что опустеет и вся Озерная Долина, если

только не придет откуда-нибудь спасение.

XXXIV

Теперь надо возвратиться к тому, что Греттир, сын Асмунда, расставшись с Барди у

Утеса Торей, просидел всю осень дома. И лишь незадолго до окончания зимы он

поехал из дому на север, за гряду, в Ивовую Долину, и провел ночь на Аудуновом

Дворе. Они совсем помирились с Аудуном, Греттир подарил ему добрую секиру и

заключил с ним дружбу. Аудун долго жил на Аудуновом Дворе, и у него было большое

потомство. Его сыном был Эгиль, который женился на Ульвхейд, дочери Эйольва,

сына Гудмунда, и их сыном был Эйольв, которого убили на альтинге. Он был отцом

Орма — капеллана епископа Торлака.

Греттир поехал на север, в Озерную Долину, чтобы проведать родичей в Междуречье.

Там тогда жил Ёкуль, сын Барда, дядя Греттира по матери. Ёкуль был человек

высокий, сильный и очень заносчивый. Он был мореход, нраву тяжелого, но при всем

том человек достойный. Он радушно принял Греттира, и тот прогостил у него три

ночи. Тогда ходило много рассказов о Гламе, ни о чем другом столько не

разговаривали. Греттир все расспрашивал, как было дело. Ёкуль сказал, что в этих

рассказах ничего не придумано:

— Не любопытно ли тебе, родич, туда съездить?

Греттир сказал, что и впрямь любопытно. Ёкуль стал просить его не делать этого:

— Ведь это значило бы искушать судьбу, а родичи твои многим рискуют, коль скоро

речь идет о тебе. Мы ведь считаем, что среди молодежи нет второго такого, как

ты. А что касается Глама, так от худого жди худа. И куда как лучше меряться

силами с людьми, чем с подобной нечистью.

Греттир сказал, что его разбирает желание отправиться в Торхаллев Двор и

посмотреть, что там творится. Ёкуль сказал:

— Теперь я вижу, что бесполезно тебя удерживать. Но вправду говорят, что одно

дело — доблесть, а другое — удача.

— Чужая беда может стать и твоей. Думай лучше о том, что будет в свой час и с

тобою, — сказал Греттир. Ёкуль отвечает:

— Может быть, мы с тобою что-то и смыслим в будущем, но уйти от него нам не

дано.

На этом они расстались и были недовольны предсказаниями друг друга.

XXXV

Греттир поехал на Торхаллев Двор, и хозяин радостно его встретил. Он спросил,

куда Греттир держит путь, а тот говорит, что если Торхаллю будет угодно, он

останется у него на ночь. Торхалль сказал, что он был бы только благодарен, если

б Греттир у него остался:

— Но мало кто почтет за удачу жить здесь. Ты, верно, слышал, что здесь творится.

И я бы совсем не хотел, чтобы ты угодил из-за меня в беду. Ведь если ты и уйдешь

отсюда цел, то уж коня наверняка потеряешь, потому что никому из тех, кто сюда

приходит, не удается уберечь коня.

Греттир сказал, что коней у него хватит, что бы там ни случилось с этим.

Торхалль был очень рад, что Греттир решил у него остаться, и принял его с

распростертыми объятьями. Коня Греттира они надежно заперли в конюшие, а сами

пошли спать. Прошла ночь, и Глам туда не наведывался. Торхалль сказал:

— Вот твой приезд помог: ведь не проходило и ночи, чтобы Глам не ездил верхом на

крышах или не ломал двери. Ты и сам видишь его рук дело.

Греттир сказал:

— Теперь одно из двух: либо он унялся ненадолго, либо он оставит вас в покое не

только на эту ночь. Я побуду здесь еще ночь и погляжу, что будет дальше.

Потом они пошли к коню Греттира и увидели, что никто его не трогал. Хозяину

стало казаться, что все идет одно к одному. Греттир проводит там и вторую ночь,

и Глам опять не приходил. Хозяин решил, что дело совсем пошло на лад. Идет он

взглянуть на коня Греттира и видит: конюшня взломана, а конь вытащен на двор, и

каждая косточка у него переломана.

Торхалль рассказал Греттиру, что случилось, и попросил его поберечься:

— Тебе верная смерть, если ты станешь дожидаться Глама.

Греттир сказал:

— За моего коня я должен, самое малое, увидеть этого негодяя.

Хозяин сказал, что мало радости его видеть:

— Ведь он и на человека не похож. Но для меня благо каждый час, что ты здесь

пробудешь.

Вот проходит день, и когда настало время идти спать, Греттир лег, не раздеваясь,

на лавку против спальной ниши хозяина. Он укрылся мохнатым плащом: одну полу

подоткнул под ноги, а другую обернул вокруг головы и сам глядел в прореху. Прямо

перед ним приходился очень крепкий столб, и он упирался в него ногами. Наличник

у входной двери был весь сорван. И теперь на его место кое-как приколотили

жерди. Перегородка, которая прежде отделяла покои от сеней, была разломана и

выше поперечной балки и ниже. Все постели были стащены с мест. Совсем нежилой

вид был у дома. Всю ночь в покоях горел свет. И когда прошла примерно треть

ночи, Греттир услышал снаружи страшный грохот. Кто-то лез на дом и ездил над

самыми покоями, и бил по крыше пятками, так что каждая досочка трещала. Долго

так продолжалось. Потом с крыши слезли и подошли к двери. И когда дверь

отворилась, Греттир увидел, что Глам просунул в дом голову, и она показалась ему

чудовищно огромной и безобразной. Глам шел медленно и, войдя в двери,

выпрямился. Головою он доставал до самой крыши. Поворачивает он к спальным

покоям и, облокотившись о поперечную балку, заглядывает в покои. Хозяина и

слышно не было, так как он слышал, что делалось рядом, и этого ему хватало.

Греттир притаился и не двигался. Глам увидел на лавке какую-то кучу и пошел

внутрь покоев и прекрепко схватил плащ. Греттир же уперся в столб, и плащ ни с

места. Глам рванул плащ в другой раз, еще сильнее, но плащ опять не поддался. В

третий раз потянул он плащ обеими руками и с такою силой, что поднял Греттира на

воздух, а плащ между ними разорвался пополам. Глам смотрел на обрывок, что

остался у него в руках, и никак не мог понять, кто это сопротивлялся ему с такою

силой. Тут Греттир проскочил у него под руками и обхватил за пояс, и стал что

есть силы ломать ему хребет, думая опрокинуть его. Но Глам так сдавил Греттиру

руки, что он не выдержал и пошатнулся. Отступает Греттир назад, к скамьям.

Столбы так и валятся, рушится все, что стоит у них на дороге.

Глам все лез к выходу, а Греттир упирался во что только мог ногами. Все же Гламу

удалось вытащить его в сени. Пошла у них тут битва не на жизнь, а на смерть.

Глам хотел вытащить его из дому, а как ни трудно было биться с Гламом в доме,

видел Греттир, что на дворе ему придется еще хуже. Поэтому он сколько было силы

сопротивлялся. Когда они были уже на крыльце, Глам поднатужился и прижал

Греттира к себе. И когда Греттир видит, что ему не устоять, он навалился всею

тяжестью на грудь Гламу, а ногами в то же время уперся в камень, вросший в землю

у самых дверей. К этому Глам не приготовился. Он тянул в это время Греттира на

себя, и вышло поэтому, что он опрокинулся назад и вылетел задом из дверей, так

что плечи его сорвали притотолоку, и крыша — стропила и мерзлый дерн — все

разлетелось. Свалился он так, навзничь и головой наружу, а Греттир — на него.

Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда

Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира.

Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И

тут на него нашла такая слабость, от всего вместе — от усталости и от

пристального взгляда Глама, — что он был не в силах занести меч и лежал между

жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов,

сказал тогда вот что:

— Ты приложил много труда, Греттир, чтобы встретиться со мной. Но нет ничего

удивительного, если наша встреча будет тебе на беду. И вот что я тебе скажу:

теперь ты достиг только половины той силы и твердости духа, которые были бы тебе

отпущены, если бы ты со мною не встретился. Я не могу отнять у тебя силу,

которая уже при тебе. Но в моей власти сделать так, что ты никогда не станешь

сильнее. Ты, правда, и теперь достаточно силен, как многим предстоит убедиться.

Ты прославлен здесь своими подвигами, но отныне будут твоим уделом изгнание и

тяжбы об убийствах, и едва ли не всякий твой поступок обернется тебе на беду и

злосчастье. Тебя объявят вне закона, и уделом твоим станет одинокая жизнь на

чужбине. Я насылаю на тебя проклятье, чтобы этот мой взгляд всегда стоял у тебя

перед глазами. И тяжко тебе покажется оставаться одному, и это приведет тебя к

смерти.

И только Глам сказал это, как сошла с Греттира напавшая на него слабость. Занес

он теперь меч и срубил Гламу голову, и приложил ему к ляжкам26. Тут появился и

хозяин: в то время, как Глам говорил, он оделся, но не посмел выйти, пока тот не

был убит. Торхалль воздал хвалу Богу и очень благодарил Греттира за то, что он

одолел этого нечистого духа. Потом они взялись за дело и сожгли Глама дотла.

После этого они сложили золу в кожаный мешок и зарыли подальше от пастбищ и

дорог. Потом они пошли домой, и было уже совсем светло. Греттир сразу лег,

потому что он очень устал, а Торхалль послал за людьми с соседних хуторов. Он

показывал и рассказывал, как все оно было, и те, кто слушал, сочли, что это

великий подвиг. Все в один голос говорили, что по всей стране нет никого, кто бы

сравнялся и силой, и мужеством, и всякою доблестью с Греттиром, сыном Асмунда.

Торхалль хорошо проводил Греттира со двора и дал ему доброго коня и подобающее

платье, ибо все, что он носил прежде, изорвалось в клочья. Они расстались

друзьями. Греттир поехал оттуда на хутор Гора, в Озерную Долину, и Торвальд

радушно его принял и подробно расспрашивал о встрече с Гламом. Греттир

рассказывает ему, что и как, говоря, что никогда еще его сила не подвергалась

такому испытанию, как во время этой долгой битвы.

Торвальд просил его угомониться:

— Тогда все будет хорошо, а не то — быть беде. Греттир сказал, что он нисколько

не исправился, и теперь еще менее благоразумен, чем раньше, и хуже сносит обиды.

В одном переменился теперь Греттир: он стал так бояться темноты, что с

наступлением ночи даже не решался один выходить. Мерещились ему тогда всякие

страсти. С тех пор и стали говорить, что тому, кто все видит не так, как оно

есть, Глам застилает глаза или над ним глумится47.

Свершив это деяние, Греттир поехал к себе в Скалу и провел зиму дома.

XXXVI

Торбьёрн Бычья Сила давал большой осенний пир, и съехалось много народа. Это

было в то самое время, как Греттир ездил на север, в Озерную Долину. Был на пиру

и Торбьёрн Путешественник. О многом там было говорено. Люди с Хрутова Фьорда

расспрашивали о той битве Греттира с Кормаком, что была на гряде летом. Торбьёрн

Бычья Сила с похвалой отзывался о Греттире, говоря, что Кормаку пришлось бы

плохо, если бы их не разняли. Тут заговорил Торбьёрн Путешественник:

— Во-первых, — сказал он, — я не видел, чтобы Греттир чем-нибудь отличился в

битве. По-моему, у него и сердце-то ушло в пятки, когда мы подошли, он и не

чаял, как покончить с битвой. И я что-то не видел, чтобы он пытался отомстить за

работника Атли. Поэтому и нет в нем никакого мужества, если только не на его

стороне сила.

Торбьёрн очень потешался, но многие ему возражали, говоря, что он зря зубоскалит

и что если бы эти слова дошли до Греттира, тот бы дела так не оставил. Больше

ничего на том пиру не произошло. Люди разъехались по домам. Вражда между

Торбьёрном и Греттиром всю зиму не утихала, но до нападений не дошло. Ничего в

ту зиму не случилось.

XXXVII

Ранней весной пришел из Норвегии корабль. Это было незадолго до тинга. У

корабельщиков было что рассказать, и первое, что сменилась власть в Норвегии. К

власти пришел теперь Олав конунг, сын Харальда, а Свейн ярл весною бежал из

страны после битвы при Мысах. Много всего замечательного рассказывали они про

Олава конунга, и среди прочего — что он благоволил к людям, которые чем-либо

отличились, и приближал их к себе. Многие молодые мужи этому обрадовались и

захотели ехать в Норвегию. И, узнав эти новости, Греттир тоже загорелся желанием

отправиться в плаванье, надеясь снискать у конунга почет и славу не хуже прочих.

На берегу у Гусиной Бухты в Островном Фьорде стоял корабль. Греттир договорился

с корабельщиком и стал собираться в дальний путь. Снаряжение его было невелико.

Асмунд стал теперь совсем дряхлым стариком и почти не оставлял постели. У них с

Асдис был сын, еще мальчик, по имени Иллуги, очень многообещающий. Атли взялся

теперь управлять всем их хозяйством и имуществом, и от этого была немалая

польза, потому что он был человек дельный и предусмотрительный.

Греттир отправился на корабль. На этом самом корабле собрался ехать и Торбьёрн

Путешественник, когда они еще не знали, что на нем поплывет Греттир. Многие

отговаривали Торбьёрна плыть на одном корабле с Греттиром, но Торбьёрн говорил,

что все равно поплывет. Он задержался со сборами и приехал на север, к Гусиной

Косе, только тогда, когда корабль уже был готов к отплытию. Перед тем как

Торбьёрну уехать, напала хворь на Асмунда Седоволосого, и он совсем перестал

вставать с постели. Торбьёрн Путешественник приехал на берег к вечеру. Люди

собрались уже ужинать и мыли руки возле своих землянок. И когда Торбьёрн ехал

верхом по проходу между землянками, все здоровались с ним и спрашивали, что

нового.

Он сказал, что ему, мол, нечего рассказывать, «кроме разве того, что воин Асмунд

из Скалы теперь уже, верно, умер».

Многие на это ответили, что вот отошел в иной мир достойный человек, и спросили,

как это случилось.

Торбьёрн отвечает:

— Незавидная выпала воину доля: он задохся, как собака, в печном дыму, но нечего

о нем и жалеть: ведь он совсем выжил из ума.

Они отвечают:

— Чудно ты рассуждаешь о таком человеке. И если бы Греттир слышал, ему бы это не

очень понравилось.

— Невелика беда, — сказал Торбьёрн, — и Греттиру надо выше поднимать меч, чем

прошлым летом, на Гребне Хрутова Фьорда, чтобы я его боялся.

Греттир же слышал каждое слово Торбьёрна, но пока Торбьёрн болтал все это, не

подавал виду, что слышит. И когда тот замолчал, Греттир сказал:

— Предсказываю тебе, Путешественник, что ты-то не умрешь в печном дыму. Может,

впрочем, статься, что ты умрешь и не от старости. Слыханное ли дело,

беспричинно, глумиться над человеком!

Торбьёрн сказал:

— Этим ты меня не напугаешь. И ты, сдается, был не такой задиристый, когда мы

спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину48.

Греттир сказал тогда вису:

Длинный язык в беседе

Часто мужам мешает.

Пустое болтать нетрудно,

Да тяжела расплата.

Ты, Путешественник, помни:

Стражи казны49 иные

Смертью наказаны были,

Хоть мне и меньше вредили.

Торбьёрн сказал:

— Я сейчас не ближе к смерти, чем раньше, что бы ты там ни болтал.

Греттир отвечает:

— Покуда то, что я предсказывал, не заставляло себя долго ждать, так будет и на

этот раз. Защищайся, если хочешь, а то будет поздно.

Потом Греттир ударил мечом Торбьёрна. Тот выставил вперед руку, думая отвести от

себя удар, но удар пришелся по руке, повыше запястья, потом меч соскочил на шею,

и голова слетела с плеч. Торговые люди сказали, что он здорово рубит, совсем как

конунговы люди, и они не видели большой потери в том, что убит Торбьёрн, потому

что он был и вздорный, и злоязычный.

Немного погодя они вышли в море и пришли к концу лета в Норвегию, южнее

Хёрдаланда. Там они узнали, что Олав конунг на севере, в Трандхейме. Греттир

устроился на торговый корабль, шедший на север, потому что он хотел встретиться

с конунгом.

XXXVIII

Ториром звали одного человека, жившего на хуторе Двор в Главной Долине. Он был

сыном Скегги, сына Бёдольва, а Скегги занял Бочажную Округу до Бочажного Мыса.

Он был женат на Хельге, дочери Торгейра с Рыбачьего Ручья. Торир, их сын, был

мореход и человек именитый. У него было два сына: одного звали Торгейр, а

другого Скегги. Оба подавали большие надежды и ко времени этих событий были уже

совсем взрослыми. Торир был в Норвегии в то лето, когда приехал с запада, из

Англии, Олав конунг. Он вошел в большую милость к конунгу, и к Сигурду епископу

тоже. Это видно, например, из того, что, построив в лесу большой торговый

корабль, Торир попросил Сигурда епископа его освятить, и тот выполнил просьбу.

После этого Торир уехал в Исландию и, когда ему наскучило плаванье, велел

разобрать корабль, а резные доски со штевней прибить над своею входной дверью.

Они долго там были и предсказывали погоду: в одной гудело к южному ветру, а в

другой — к северному.

Когда Торир узнал, что Олав стал единовластным конунгом всей Норвегии, он решил,

что теперь пора напомнить ему о себе. Тогда Торир послал в Норвегию к конунгу

своих сыновей, рассчитывая, что они будут служить ему. Поздней осенью они

пристали на юге Норвегии и, взяв весельную лодку, пошли вдоль берега на север,

думая дойти так до конунга. Они зашли в одну бухту южнее мыса Стад и несколько

ночей простояли там. Еды и питья у них было вдоволь, и так как погода была

плохая, они не выходили в море.

Теперь надо рассказать, что Греттир с торговыми людьми шли вдоль берега на север

и часто попадали в бурю, потому что дело было к зиме. И когда они продвигались

на север неподалеку от мыса Стад, их застигла сильная буря, с вьюгой и морозом,

и вот однажды вечером они с трудом подошли к берегу, все измученные, и, бросив

якорь у какого-то пригорка, укрыли свое добро и товары.

Торговые люди очень сокрушались, что им негде взять огня, а им казалось, что от

этого зависит их здоровье и самая жизнь. Так и пробыли они там весь вечер,

кое-как устроившись. И когда уже наступила ночь, они увидели, что засветился

большой огонь по ту сторону пролива, в котором они пристали. Увидев этот огонь,

спутники Греттира заговорили, что счастлив, мол, тот, кто его раздобудет, и

прикидывали, не сойти ли им с якоря, но всем показалось, что это небезопасно.

Тут они пустились рассуждать о том, есть ли на свете такой удалец, чтобы сумел

добыть тот огонь. Греттир мало участвовал в их разговоре и сказал только, что

бывали мужи, которые пошли бы на это. Торговые люди сказали, что, как бы там ни

бывало, им от этого не легче.

— Если только ты сам пойдешь на это, Греттир, — сказали они, — ведь ты слывешь

теперь самым что ни на есть удальцом среди всех исландцев, и ты хорошо

понимаешь, как нам это было бы важно.

Греттир отвечает:

— Я не вижу большого геройства в том, чтобы достать огонь, но не знаю, не

обманет ли ваша плата ожиданий того, кто это сделает.

Они ответили:

— Почему ты считаешь, что мы такие бессовестные, что не заплатим как следует?

— Ну что ж, попробую, если вам и в самом деле так это важно. Но предчувствую,

что это ничем хорошим для меня не кончится.

Они сказали, что так не будет, и пожелали ему всяческой удачи.

После этого Греттир приготовился плыть. Он сбросил с себя одежду и надел на

голое тело плащ с капюшоном и сермяжные штаны. Он подобрал полы плаща, обмотался

вокруг пояса лыком и взял с собой бочонок. Затем он прыгнул за борт. Он переплыл

пролив и вышел на берег. Он увидел дом, и оттуда слышались голоса и громкий

смех. Греттир повернул к дому.

Теперь нужно сказать, что это были не кто иные, как сыновья Торира, о которых

уже шла речь. Они оставались там ночь за ночью в ожидании благоприятного ветра,

чтобы идти на север, к мысу Стад, а теперь сидели, числом двенадцать, и пили.

Они пристали в глубине бухты: там был дом для укрытия плывущих вдоль берега, и в

доме лежало много соломы. На полу был разожжен большой огонь. Вот Греттир

заходит в дом, не зная, кто перед ним такие. Весь его плащ, едва он вышел на

берег, обледенел, и он казался прямо великаном. Сидевшие там пришли в ужас и

подумали, что это какая-нибудь нечисть. Они стали бить его, чем попало, и

поднялся там большой шум и гам. А Греттир отпихивал их руками. Некоторые швыряли

в него головнями, и огонь распространился по всему дому.

С тем Греттир и ушел, взяв с собой огонь, и вернулся к своим сотоварищам. Они

очень расхваливали его за этот подвиг и говорили, что нет ему равных. Так прошла

ночь, и, раздобывшись огнем, они считали себя в безопасности.

На следующее утро погода выдалась хорошая. Торговые люди рано проснулись и

собрались в путь. Они говорили, что надо бы найти хозяев этого огня и узнать,

кто они такие. Вот они отчалили и переплыли пролив. Не нашли они там никакого

дома, а что увидели, так это большую кучу пепла и в ней — много человеческих

костей. Отсюда они заключили, что все укрытие, верно, сгорело вместе с людьми,

которые там находились. Они спросили Греттира, не он ли виновник этого бедствия,

и сказали, что это величайшее злодейство. Греттир сказал, что вышло, как он и

опасался: они плохо платят ему за добычу огня, и хуже нет, чем помогать

недостойному.

Все это обернулось большой бедой для Греттира, ибо где ни появлялись торговые

люди, они всюду рассказывали, что Греттир сжег этих людей в доме. Скоро стало

известно, что в том доме погибли сыновья Торира из Двора и их люди. Торговые

люди прогнали Греттира с корабля и не желали с ним знаться. Все относились к

нему с таким презрением, что никто почти не желал ему помогать. Он понимал, что

дела его плохи, и решил во что бы то ни стало встретиться с конунгом и

направился на север, в Трандхейм. Конунг был там и узнал обо всем раньше, чем

Греттир туда приехал. Греттира очень оговаривали перед конунгом, и он провел в

городе несколько дней, прежде чем ему удалось предстать перед конунгом.

XXXIX

И вот однажды, когда конунг был в совете, Греттир предстал перед ним и учтиво

его приветствовал. Конунг взглянул на него и сказал:

— Ты Греттир Силач?

Тот отвечает:

— Так меня величали, и я пришел сюда в надежде, что вы положите предел той хуле,

что меня преследует. Я же не считаю себя виновным.

Олав конунг сказал:

— Ты человек достаточно доблестный, но не знаю, хватит ли у тебя удачи, чтобы

снять с себя это обвинение. Но вернее всего ты сжег этих людей неумышленно.

Греттир сказал, что он бы очень того желал — снять с себя обвинение, если конунг

считает, что это можно. Конунг просил его рассказать всю правду, что между ними

вышло. Тогда Греттир рассказал все, о чем уже шла речь, и прибавил, что, когда

он ушел с огнем, все они были живы:

— И я хочу теперь подвергнуться любому испытанию, какого, по-вашему, требует

закон.

Тогда Олав конунг сказал:

— Мы хотим дозволить тебе нести раскаленное железо в свое оправдание, если тебе

будет суждено это.

Греттир был очень этому рад. Он начал поститься для испытания железом, и настал

день, когда должен был состояться суд Божий. Конунг пошел в церковь, и епископ,

и еще толпа народу, ибо многим было любопытно увидеть Греттира, о котором

столько всего рассказывали. Потом Греттира ввели в церковь. И когда он вошел в

церковь, многие, кто там был, глядели на него и говорили, что он не похож на

прочих людей своею силой и ростом. Греттир пошел в глубь церкви, как вдруг перед

ним выскочил какой-то мальчишка-подросток, очень наглый с виду, и сказал

Греттиру:

— Чудные порядки пошли в стране, где люди называются христианами: преступники, и

разбойники, и воры разгуливают на свободе и допускаются к суду Божьему. А что

злодею и нужно, как не спасать свою шкуру, покуда можно? Вот стоит преступник,

уличенный в злодеяниях, сжегший в доме безвинных людей, и он-то будет теперь

очищен. Это великое беззаконие!

Он подошел к Греттиру и стал тыкать в него пальцами, и корчить ему рожи, и

называть его русалочьим сыном и другими бранными кличками. Это вывело Греттира

из себя, и он не сдержался. Он поднял кулак и дал парню оплеуху. Тот сразу упал

замертво, а некоторые говорят, будто он тут же умер. И никто не знал, откуда

взялся тот парень и что с ним сталось. И думают, что вернее всего это был

нечистый дух, посланный на пагубу Греттиру.

Тут поднялся в церкви страшный крик, и конунгу донесли, что тот, кто должен был

нести железо, учинил драку. Олав конунг пошел к тому месту и, увидев, что

случилось, сказал:

— Ты очень неудачливый человек, Греттир. Ведь теперь из Божьего суда ничего не

выйдет, хоть и все было к нему готово. Ничего тебе не поделать со своею злой

судьбой.

Греттир отвечает:

— Рассчитывал я, государь, найти у вас больше почета, чем теперь получается, при

том, каков мой род. — И он сказал, откуда идет его родство с Олавом, о чем уже

говорилось раньше. — Самое мое большое желание, — сказал Греттир, — это чтобы вы

взяли меня к себе. Ведь у вас есть много таких, кто, пожалуй, не превзойдет меня

в битве.

— Вижу я, — сказал конунг, — что ныне немногие сравняются с тобой в силе и

мужестве, но уж слишком ты неудачлив, чтобы тебе можно было у нас остаться.

Отпускаю тебя с миром, поезжай зимою, куда хочешь, но летом отправляйся в

Исландию. Видно, там тебе и суждено сложить кости.

Греттир отвечает:

— Я хотел бы, если возможно, сперва снять с себя обвинение в сожжении, потому

что я сделал это неумышленно.

— Скорее всего, так оно и есть, — сказал конунг, — но коль скоро из суда Божьего

теперь ничего не вышло, — а все из-за твоей нетерпеливости — тебе ничем больше

не оправдаться, и все останется как есть. Безрассудство всегда ведет к беде. И

если есть человек, обреченный на неудачу, так это ты.

После этого Греттир пробыл еще некоторое время в городе, но ничего больше от

Олава конунга не добился. Потом он поехал на юг, думая отправиться оттуда на

восток, в Тунсберг, и разыскать Торстейна Дромунда, своего брата. Ничего о его

путешествии не рассказывается, пока он не приехал на восток, в Ядар.

XL

Под праздник середины зимы Греттир приехал к одному человеку по имени Эйнар. Он

был человек богатый и семейный и имел дочку на выданье, ее звали Гюрид. Гюрид

была собой красавица и считалась лучшей невестой. Эйнар пригласил Греттира на

праздник середины зимы к себе, и тот принял приглашение.

Тогда часто бывало в Норвегии, что лесные бродяги и разбойники выходили из лесов

и, угрожая жителям поединком, уводили женщин или силой забирали у людей добро,

если те не могли дать им отпор. Вот случилось, что однажды на праздник середины

зимы к Эйнару хозяину явилась целая шайка разбойников. Их вожака звали Снэколль.

Он был великий берсерк. Он потребовал, чтобы Эйнар либо отдал ему свою дочь,

либо защищал ее, если это ему по силам. А Эйнар был тогда уже в летах и к битве

неспособный. Он счел себя в великой опасности и спросил потихоньку у Греттира,

что тот ему посоветует, — «ведь ты слывешь знаменитым мужем».

Греттир посоветовал ему соглашаться лишь на то, что не будет для него зазорно.

Берсерк сидел на коне, на голове у него был шлем, и нащечники не застегнуты. Он

держал перед собой щит с железным ободом, и вид у него был грозный. Он сказал

хозяину:

— Выбирай, да поживее! А что тебе советует этот верзила? Или он сам хочет со

мной потешиться?

Греттир сказал:

— Мы с хозяином друг друга стоим: ни тот ни другой не задира.

Снэколль сказал:

— Вы и подавно испугаетесь со мной биться, если я рассвирепею.

— Поживем — увидим, — сказал Греттир.

Берсерк решил, что тот просто зубы ему заговаривает. И вот он громко завыл и,

поднеся щит ко рту, стал кусать край щита и свирепо скалиться. Греттир бросился

вперед и, поравнявшись с конем берсерка, как ударит ногой по низу щита. Щит так

и влетел берсеку в рот и выломал челюсть, и она свалились ему на грудь. Греттир

же левой рукой схватил викинга за шлем и стащил с коня, а правой рукой в то же

время выхватил висевший у пояса меч и ударил викинга по шее, так что голова

слетела с плеч. Люди Снэколля, увидев это, бросились врассыпную. Греттиру не

захотелось их преследовать, ибо он увидел, что они и без того совсем струсили.

Хозяин очень благодарил его за этот подвиг, и многие другие люди тоже. Все

находили, что Греттир проявил здесь великую силу и смелость. Он пробыл там в

почете все праздники, и хозяин с подарками проводил его со двора.

Греттир поехал затем на восток, в Тунсберг, и встретился с Торстейном, своим

братом. Тот ласково принял Греттира и расспрашивал его о путешествии и о том,

как он победил берсерка. Греттир сказал вису:

Тростью шагов Греттир

Прямо в ворота брашен

Другу лебедя крови

Крепость стрел направил.

Так разломил уста

Щит, железом обшитый,

Что соскочила челюсть

Со дна языка наземь50.

Торстейн сказал:

— Всем бы ты, родич, взял, когда б не горькая твоя судьба.

XLI

Греттир пробыл у Торстейна остаток зимы и начало весны. Как-то утром, когда

братья, Торстейн и Греттир, спали у себя в горнице, Греттир высунул руки из-под

одеяла. Торстейн, проснувшись, это увидел. Немного погодя проснулся и Греттир.

Тогда Торстейн сказал:

— Видел я твои руки, родич. И не показалось мне странным, что для многих был

тяжеленек твой удар: я ни у кого не видывал подобных рук.

— Так знай, — сказал Греттир, — что ничего бы я не совершил, не будь у меня

недюжинной силы.

— Было бы лучше, по-моему, — сказал Торстейн, — чтобы твои руки были потоньше,

да посчастливей.

Греттир сказал:

— Правду говорят, что никто сам себе не творец. Дай-ка мне глянуть на твои руки.

Торстейн протянул руки. А был он донельзя длинный и тощий. Греттир улыбнулся и

сказал:

— Мне больше незачем смотреть. Неладно ты скроен. Я, по-моему, сроду не видывал

таких тощих рук. И женщина, думаю, будет тебя сильнее.

— Может, и так, — сказал Торстейн, — но да будет тебе известно, что вот эти

самые тощие руки отомстят за тебя. А иначе ты так и не будешь отомщен.

— Кто знает, чем все это кончится, — говорит Греттир, — но на это, по-моему,

мало похоже.

Больше об этом их разговоре ничего не рассказывается. Вот весна подошла к концу,

Греттир сел себе на корабль и уплыл летом в Исландию. Братья расстались друзьями

и больше уже никогда не свиделись.

XLII

Теперь надо вернуться к тому, что Торбьёрн Бычья Сила узнал о смерти Торбьёрна

Путешественника, о которой уже рассказывалось. Он пришел в большой гнев и

сказал, что был бы рад, если б этот удар не остался без ответа.

Асмунд Седоволосый летом долго болел и, почуяв, что конец его близок, позвал к

себе своих родичей и сказал, что хочет, чтобы после его кончины Атли взял на

себя все управление имуществом.

— Но боюсь, — сказал Асмунд, — что враги не оставят тебя в покое. Хочу я, чтобы

все мои шурья и зятья оказывали тебе всяческую поддержку. А на Греттира у меня

надежда плохая, ибо сдается, что на колесе его доля слеплена. Хоть и силен он,

но боюсь, ему больше придется заниматься своими невзгодами, чем помогать

родичам. А Иллуги хоть и молод, но вырастет в славного мужа, если только

останется цел.

И после того, как Асмунд наказал сыновьям исполнить его волю, болезнь одолела

его, и он скоро умер, и его похоронили у хутора Скала, ибо Асмунд велел

построить там церковь. И его смерть казалась большой потерей всем людям в

округе.

Атли зажил теперь большим хозяином и держал у себя много людей. Он был человек

припасливый. В конце лета он отправился на Мыс Снежной Горы запастись вяленой

рыбой. Он пригнал много лошадей и выехал из дому к Каменникам на Хрутовом

Фьорде, где жил его зять Гамли. Там к Атли пристали Грим, сын Торхалля, брат

Гамли, и еще один человек. Поехали они на запад от Ущелья Соколиной Долины и

оттуда — прямо к Мысу. Они накупили там вяленой рыбы, навьючили семь лошадей и,

закончив все свои дела, пустились домой.

XLIII

Торбьёриу Бычья Сила стало известно, что Атли и Грим уехали из дому. С ним тогда

были сыновья Торира из Ущелья, Гуннар и Торгейр. Торбьёрн завидовал Атли, что

его все так любят, и поэтому он стал подбивать этих братьев, сыновей Торира,

чтобы они подстерегли Атли, когда тот будет возвращаться с Мыса. Они поехали

домой в Ущелье и ждали там, пока те не показались с обозом. Когда Атли со своими

людьми проезжал мимо двора у Ущелья, братья увидели их и скорей поскакали со

своими работниками им вдогонку. Атли, увидев, что их нагоняют, велел снять вьюки

с лошадей.

— Они, верно, хотят предложить мне выкуп за моего работника, которого Гуннар

убил прошлым летом. Не будем прибегать к силе первыми, но постоим за себя, если

они начнут.

Вот те подъезжают и спешиваются. Атли приветствует их и спрашивает, что нового:

— Или ты, Гуннар, хочешь предложить мне какой-нибудь выкуп за моего работника?

Гуннар отвечает:

— Вы, люди из Скалы, заслуживаете не выкупа, а чего-то совсем другого. С вас

причитается больший выкуп за Торбьёрна, убитого Греттиром.

— Я за это не в ответе, — сказал Атли, — и не тебе вести эту тяжбу.

Гуннар сказал, что, мол, покамест и он сойдет:

— Давайте нападем на них, воспользуемся тем, что Греттира нет поблизости.

Они набросились на Атли, их было восьмеро, а у Атли всего шестеро. Атли вышел

перед своими людьми и выхватил меч Ёкуля, подаренный ему Греттиром. Тогда

Торгейр сказал:

— Видно птицу по полету. Высоко подымал Греттир меч прошлым летом на Гребне

Хрутова Фьорда.

Атли отвечает:

— Он больше, чем я, привычен к ратной работе.

Потом они стали сражаться. Гуннар ринулся на Атли и яростно нападал на него.

Через некоторое время после начала битвы Атли сказал:

— Нету геройства в том, чтобы убивать работников друг у друга, и лучше нам самим

померяться силами, хоть я доныне и не бился оружием.

Гуннар не принял предложения. Тогда Атли попросил своих работников приглядеть за

грузом:

— А я посмотрю, на что они годятся.

И он бросился вперед с такой отвагой, что Гуннар и его люди отступили. Атли убил

двоих из этих людей. Потом он повернулся к Гуннару и так его ударил, что

разрубил поперек весь щит ниже рукоятки. Удар пришелся по ноге под коленом, и

тут же он ударил еще раз, и рана оказалась смертельной.

Теперь надо рассказать о Гриме, сыне Торхалля, что он напал на Торгейра и они

долго сражались, потому что оба были доблестные мужи. Торгейр увидел, как пал

его брат Гуннар. Тогда он решил бежать. Грим бросился за ним и преследовал, пока

Торгейр не споткнулся и не растянулся. Тут Грим ударил его секирой между

лопаток, так что секира глубоко вошла в тело. Тогда они отпустили с миром тех

троих51, что еще оставались живы. Потом они перевязали раны, взвалили вьюки на

лошадей, поехали домой и объявили об этих убийствах52. Атли сидел всю осень

дома, и с ним было много людей. Торбьёрну Бычья Сила все это совсем не

понравилось, но он ничего не мог поделать, потому что все очень любили Атли.

Грим провел у него зиму, как и Гамли, его зять. Был там и Глум, сын Оспака,

другой его зять, живший в то время на Косе у Горечи. На Скале было все время

много народу, и шло у них всю зиму большое веселье.

XLIV

Торбьёрн Бычья Сила начал тяжбу об убийстве сыновей Торира. Он приготовился к

обвинению Грима и Атли, но они выставили в свою защиту то, что братья первыми на

них напали и поэтому за них не полагается виры.

Тяжбу вынесли на тинг Медвежачьего Озера, и туда явилось много народу с обеих

сторон. У Атли не было недостатка в поддержке, потому что за него стояло много

родичей. Стали тут ходить между ними друзья. Они повели речь о мировой. Все

говорили, что Атли хорошо себя показал; сам не лез, а как дошло до дела, не

струсил. Торбьёрн увидел, что ему не на что надеяться, кроме мировой. Атли

поставил условием, что он не пойдет на изгнаньс из округи или из страны. В

третейские судьи выбрали: со стороны Атли — Торвальда, сына Асгейра, а со

стороны Торбьёрна — Сёльви Великолепного. Он был сыном Асбранда, сына Торбранда,

сына Харальда Кольца, который занял весь Озерный Мыс на запад, до самой

Служанкиной Реки, на восток — до Поперечной Реки, и оттуда напрямик до

Скалистого Устья, а по ту сторону Скал — до моря. Сёльви любил пышно одеться и

был человек мудрый, почему Торбьёри и выбрал его со своей стороны в третейские

судьи.

Потом судьи сказали свой приговор, что за сыновей Торира следует половинная

вира, а половина виры снимается из-за того, что те первыми напали на Атли и

умышляли на его жизнь. Убийство работника Атли на Гребне Хрутова Фьорда

приравнивалось к убийству тех двоих, что погибли с сыновьями Торира. Грим, сын

Торхалля, должен был уехать из своей округи, но зато Атли взял на себя всю виру.

Атли был доволен таким решением, а Торбьёрн отнюдь не доволен. Все же мир был

заключен, хоть Торбьёрн и ворчал, что будь его воля, на этом бы у них дело не

кончилось.

Атли поехал с тинга домой и был очень благодарен Торвальду за поддержку. Грим,

сын Торхалля, подался на юг, на Городищенский Фьорд, поселился там в Крутояре и

стал почтенным хозяином.

XLV

У Торбьёрна Бычья Сила был работник по имени Али, очень вздорный и ленивый.

Торбьёрн велся ему работать получше, а не то он его поколотит. Али сказал, что

это ему совсем ни к чему, и стал перечить Торбьёрну. Тот сказал, как он смеет,

но Али продолжал лезть на рожон. Торбьёрн не стерпел, повалил его на землю и

задал ему как следует. После этого Али бросил работу и убежал на север, за

гряду, на Средний Фьорд. Он нигде не останавливался, пока не добрался до Скалы.

Атли был дома и спросил, куда это он направляется. Тот сказал, что ищет работу.

— Разве ты не Торбьёрнов работник? — спросил Атли.

— Мы с ним не поладили, — сказал Али. — Я не долго там пробыл, но успел уже

натерпеться. Мы расстались на том, что он чуть не придушил меня. И я нипочем не

вернусь туда работать, что бы со мной ни случилось. И правду сказать, не

сравнишь, как вы оба относитесь к своим людям. Я бы очень того хотел — у тебя

работать, если есть возможность.

Атли отвечает:

— Довольно у меня и своих работников, и мне незачем отнимать у Торбьёрна тех,

кого он себе нанял. По-моему, ты просто привередничаешь, возвращайся лучше к

нему.

Али сказал:

— Своей волей я туда не пойду.

Али и остался у него на ночь, а наутро он пошел со всеми людьми Атли работать и

работал так, как если бы у него была дюжина рук. Так Али и проработал целое

лето. Атли не обращал на него внимания, но велел все-таки кормить его, потому

что был доволен его работой. А Торбьёрн узнаёт, что Али — в Скале, едет туда с

двумя своими людьми и вызывает Атли для разговора. Атли вышел и поздоровался с

ними. Торбьёрн сказал:

— Снова ты, Атли, берешься за старое, хочешь мне досадить. Зачем ты взял у меня

работника? Это ведь беззаконие.

Атли отвечает:

— Ниоткуда, по-моему, не видно, что он твой работник. Но я не собираюсь за него

держаться, если ты докажешь, что он из твоих людей. Но мне не хочется силком его

выпроваживать.

— Решай, как знаешь, — сказал Торбьёрн, — но я требую вернуть этого человека и

запрещаю ему у тебя работать. Я еще приду сюда и не поручусь, что тогда мы

расстанемся лучшими друзьями.

Атли отвечает:

— Ну что ж, я посижу дома и приму меры смотря по обстоятельствам.

На этом Торбьёрн уехал домой. А когда работники возвратились к вечеру домой,

Атли рассказывает им о своем разговоре с Торбьёрном и просит Али идти своей

дорогой, он, мол, его не задерживает.

Али отвечает:

— Правду говорит старая поговорка: на хваленого коня плохая надежда. Но я никак

не думал, что ты выгонишь меня после того, как я все лето надрывался, здесь

работая. Я ждал, что ты защитишь меня хоть немного. Вот как у тебя на деле, а на

словах-то лучше некуда. Теперь меня искалечат здесь у тебя на глазах, если ты

мне не поможешь.

Атли сдался на его просьбы и не захотел его выгонять. Так и шло, покуда люди не

взялись за косьбу.

Однажды, незадолго до середины лета, Торбьёрн Бычья Сила поехал в Скалу.

Снаряжен он был так: на голове шлем, на боку меч, а в руке копье. Это было копье

с очень широким наконечником. День был дождливый. Атли послал своих работников

на сенокос, а другие уехали рыбачить на север, к Рогу. Атли был дома, и с ним

еще несколько человек. Торбьёрн приехал туда около полудня. Он был один. Он

подъехал к входной двери. Дверь была заперта, и во дворе никого. Торбьёрн

постучался, а сам отошел за угол, чтобы его не было видно из дверей. Люди в доме

услышали стук, и одна женщина пошла открыть. Торбьёрн успел увидеть эту женщину,

а сам не показывался, потому что ему был нужен совсем другой. Она вернулась в

покои. Атли спросил, кто это пришел, и она сказала, что никого там не видела. И

в то время как они говорили об этом, Торбьёрн с силой ударил по двери. Тогда

Атли сказал:

— Это меня он хочет видеть. У него, верно, есть ко мне дело, если ему так

невтерпеж.

Тогда он пошел и выглянул за дверь. Он никого там не увидел. Шел сильный дождь,

поэтому он не стал выходить, а оперся руками о дверные косяки и озирался. В этот

миг Торбьёрн метнулся к двери и двумя руками вонзил копье в грудь Атли, так что

оно проткнуло его насквозь. Атли сказал, принимал удар:

— Они теперь в моде, эти широкие наконечники. — И он упал лицом на порог. Тут

вышли женщины, которые были в покоях. Они увидели, что Атли мертв. А Торбьёрн,

уже сидя на коне, объявил об убийстве и поехал после этого домой. Асдис хозяйка

послала за людьми, Атли обрядили и похоронили возле отца. Его очень оплакивали,

потому что он был мудр и всеми любим. За убийство Атли не заплатили никакой виры

и не взыскали никакого выкупа, потому что вести тяжбу надлежало Греттиру, если

он вернется. Все лето дело так и не двигалось. Все очень не одобряли поступка

Торбьёрна, но несмотря на это, он спокойно жил у себя на хуторе.

XLVI

В то лето, как уже говорилось, пришел в Гусиную Бухту перед самым тингом

корабль. Корабельщики рассказывали про странствия Греттира и среди прочего про

то, как он сжег сыновей Торира. Эта весть привела Торира в ярость, и он

вознамерился отомстить Греттиру за своих сыновей. Торир собрал много людей,

поехал на тинг и начал там тяжбу о сожжении. Люди же не знали, что и думать, раз

не было самого ответчика. Торир объявил, что согласится только на одно — чтобы

Греттира за такое преступление объявили вне закона по всей стране.

Законоговоритель Скафти сказал на это:

— Это и впрямь злодейство, если все так, как здесь рассказывают. Но рассказ

одного это только половина правды: ведь многие рады случаю сгустить краски в

сомнительном деле. Так что я не пойду на то, чтобы объявлять Греттира вне

закона.

Торир был в своей округе человек влиятельный и знатный, в дружбе со многими

большими людьми. Он повел тяжбу с таким напором, что оправдать Греттира не

удалось. Торир добился того, что Греттира объявили вне закона по всей стране, и

стал с тех пор, как много раз подтвердилось, злейшим его врагом. Он положил

плату за голову Греттира как за всякого, кто объявлен вне закона, и поехал

домой. Многие поговаривали, что он взял больше силой, чем законом, но все так и

оставили. Прошла середина лета, и ничего нового не случилось.

XLVII

На исходе лета вернулся Греттир, сын Асмунда. Он пристал у Белой Реки в

Городищенском Фьорде, и жители тех мест пошли к кораблю. Тогда Греттир и узнал

все разом: первое, что умер его отец, второе, что убили брата, и еще третье, что

сам он объявлен вне закона по всей стране. Тогда Греттир сказал такую вису:

Суд неправый, утрата

Родичей — вести худые

Вдруг обступили героя,

Скальда в печаль повергли.

Но ратоборцы иные

Горше завтра заплачут,

О древо встречи валькирий,

От бед, уготованных Греттиру53.

Говорят, Греттир ничуть не пал духом, узнав обо всем этом, и был весел, как и

прежде. Он побыл еще немного на корабле, потому что все никак не мог сыскать

себе коня по вкусу.

Свейном звали человека, жившего на хуторе Бережок повыше Мыса Тинга. Он был

добрый хозяин и человек веселый, и любил сочинять всякие забавные стишки. У него

была бурая кобылка, всех лошадей резвее. Свейн звал ее Седёлка. Однажды ночью

Греттир ушел с полей у Белой Реки, тайком от торговых людей. Он раздобыл себе

черный плащ и, чтобы скрыться от глаз людских, завернулся в него поверх одежды.

Он пошел мимо Мыса Тинга и дальше к Бережку. Уже рассвело, и он увидел на лугу у

дома бурую лошадь. Греттир накинул на нее уздечку, оседлал ее и поскакал вдоль

Белой Реки, мимо хутора и так до Долины Реки Флоки, а там вверх, на дорогу над

Телячьим Мысом. Работники из Бережка уже встали, и они рассказали хозяину, что

какой-то человек ускакал на его лошади. Тот встал и сказал, посмеиваясь:

Вскачь на кобылке умчался

Ловчий волка приливов.

Возле самой усадьбы

Вор завладел Седёлкой.

Но на судьбу не сетуй:

Сеет повсюду беды

Тополь облака Одина.

Дешево ты отделался54.

Потом он взял лошадь и поехал следом. Греттир же все скакал, пока не достиг

хутора Горб. Там он повстречался с человеком по имени Халли, который сказал ему,

что держит путь к кораблю у Полей. Греттир сказал вису:

Воин, спеши, отважный,

Всем соседям поведай,

Что-де видел у Горба

Только что ты Седёлку.

Скажи, что всадник угрюмый,

К стычкам с судьбою привычный,

Коня горячил, весь в черном.

Халли, скачи, не медли.

Они расстались, и Халли все ехал вниз по дороге, пока не встретился со Свейном.

Они быстро разговорились, и Свейн сказал:

Ты не видел ли вора

Там за ближним тыном,

Лошадь мою оседлавшего?

Злобой киплю на плута.

Дай его только настигнуть,

Будет бродяге взбучка:

Люди за эти проделки

Бока ему обломают.

— Суди сам, — сказал Халли. — Я повстречал человека, сказавшего, что он едет на

Седёлке, и просившего, чтобы я рассказывал об этом всем и каждому. Он был высок

ростом и в черном плаще.

— Он, однако ж, много себе позволяет, — сказал Свейн. — И я дознаюсь, кто он

такой. — И Свейн поехал дальше вдогонку за Греттиром.

А Греттир достиг тем временем Раздорного Междуречья. Там стояла одна женщина.

Греттир заговорил с нею и сказал вису:

Знатная диса злата.

Эту веселую вису

Ты донеси до слуха

Стража костра морского.

Строк сплетатель речистый

Обзавелся кобылкой:

Значит, до Крутояра

К ночи как раз доскачет55.

Женщина запомнила эту вису. Греттир поехал своею дорогой дальше.

Немного погодя подъехал туда Свейн. Женщина еще не ушла и, поравнявшись с нею,

Свейн сказал:

Что за презренный Фрейр

Смерча мечей недавно,

Не глядя на непогоду,

Гнал коня вороного?

Но и Свейн сегодня

Семь потов с непутевого

Сгонит. Пускай негодник

Ноги от нас уносит56!

Она сказала так, как ее научили. Свейн поразмыслил над висой и сказал:

— Похоже, что с этим человеком мне не справиться. Все же я догоню его.

Он поехал мимо дворов, и они не теряли друг друга из виду. Было ветрено и

дождливо. Греттир приехал к Крутояру засветло, и Грим, сын Торхалля, узнав об

этом, радушно его встретил и позвал к себе в гости. Греттир согласился. Он

разнуздал Седёлку и рассказал Гриму, как она ему досталась. Тут подъехал и

Свейн. Он спешился и, увидев свою лошадь, сказал:

Кто скакал на Седёлке?

Как мне взыскать с татя?

Что за бесстыжий бродяга

Тут свои шутки шутит?

Греттир стащил с себя мокрую одежду и тут услышал этот стишок. Он сказал:

Я прискакал к Гриму.

Где тебе с ним сравниться!

Не помышляй о плате,

Лучше добром поладим.

— Теперь мы в расчете, — сказал Свейн. — Ты сполна заплатил за лошадь.

Потом они сказали друг другу свои висы, и Греттир сказал, что он вовсе за них не

в обиде: ведь Свейн пекся о своем добре. Свейн пробыл там с Греттиром всю ночь,

и оба много смеялись этим висам. Они назвали их Седёлкины Висы. Поутру Свейн

поехал домой, и с Греттиром они расстались друзьями. Грим рассказал Греттиру о

многом, что случилось за время его отсутствия на Среднем Фьорде. Рассказал и о

том, что за Атли не было уплачено виры:

— И так велика была власть Торбьёрна Бычья Сила, что нельзя сказать наверное,

сумеет ли Асдис хозяйка удержаться у себя в Скале, если так пойдет дальше.

Греттир недолго погостил у Грима: он не хотел, чтобы какие-нибудь слухи проникли

на север, за перевал, раньше его самого.

Грим сказал, если что понадобится, пусть обращается к нему за помощью:

— Но я намерен соблюдать осторожность, дабы самому не оказаться вне закона, тебе

помогая.

Греттир пожелал ему счастливо оставаться:

— И похоже на то, что мне понадобится твоя поддержка.

Греттир поехал на север, за Двухдневное Взгорье, а оттуда к Скале, и явился туда

глухою ночью. Все спали, не спала одна его мать. Он обогнул дом и вошел в заднюю

дверь, — он знал там все ходы и выходы, — и прямиком в покои, и нашел ощупью

материну постель. Она спросила, кто там, и Греттир назвался. Она села на

постели, обняла его и тяжко вздохнула:

— Добро пожаловать, родич, — сказала она, — но непрочно мое материнское счастье:

убит тот, кто был мне всех нужнее, а ты объявлен вне закона, как преступник.

Третий же еще мал, что он может!

— Есть старая пословица, — говорит Греттир, — большей беды дожидаючись, меньшую

позабудешь. Но одним только выкупом горя не избудешь, и Атли, надо думать, не

останется неотомщенным. А что до меня, так еще неизвестно, кому радоваться, если

дело дойдет до стычки.

Она сказала, что всякое может быть. Греттир побыл там некоторое время, мало кому

показываясь, и разведал, что делается в округе. Люди так и не узнали, что

Греттир приехал на Средний Фьорд. Он же узнал, что Торбьёрн Бычья Сила дома, и с

ним немного народу. Это было после сенокоса.

XLVIII

В один погожий день Греттир поехал через гребень на запад, к Тороддову Двору. Он

явился туда около полудня и постучался. Вышли женщины и с ним поздоровались. Они

его не узнали. Он спросил Торбьёрна. Женщины сказали, что он на лугу — вяжет

сено, и с ним его сын, шестнадцати зим, по имени Арнор. Торбьёрн был человек

очень работящий и без дела не сидел. Узнав, где Торбьёрн, Греттир пожелал им

счастливо оставаться, а сам поехал оттуда к Дымам. Там от гребня начинаются

болота с хорошей травою, у Торбьёрна там было много накошено, и сено успело уже

высохнуть. Он вдвоем с сыном принялся вязать сено, чтобы везти его домой, а

женщина собирала что осталось граблями. Вот Греттир подъехал к лугу снизу, а

отец с сыном стояли повыше. Они уже связали одну вязку и принялись за другую.

Торбьёрн прислонил свой щит и меч к вязке, а у сына его была в руках секира.

Торбьёрн увидел человека и сказал сыну:

— Сюда едет человек. Подождем вязать сено, посмотрим, чего ему надо.

Они так и сделали. Греттир соскочил с коня. На голове у него был шлем, на боку

меч, в руке большое копье без крюков, отделанное серебром. Он сел и выбил

гвоздь, крепивший наконечник, дабы Торбьёрн не послал копье обратно. Тогда

Торбьёрн сказал:

— Это недюжинный человек, и я совсем уже не узнаю людей, если это не Греттир,

сын Асмунда. И он, верно, неспроста к нам направляется. Но будем держаться смело

и не выкажем страха. Возьмемся за дело с умом: я нападу на него спереди и

погляжу, как у нас с ним пойдет. Ведь я полагаюсь на свою силу в битве с любым

противником, если только он один. А ты подходи к нему сзади и руби что есть силы

секирой между лопаток. Не бойся, что он тебе что-нибудь сделает: ведь он будет к

тебе спиною.

У Торбьёрна шлема не было, и у сына его тоже. Греттир пошел по лугу и, как

только достаточно приблизился, бросил копье в Торбьёрна. Но наконечник не так

крепко сидел на древке, как он думал, и соскочил в полете и упал с древка на

землю. Торбьёрн же взял щит и, увидев, что это и впрямь Греттир, выхватил меч и

повернулся к нему. Греттир тоже схватился за меч и, занося его, заметил у себя

за спиной парня и повернулся к нему. А увидев, что парень подошел вплотную, он

размахнулся и обухом меча так хватил Арнора по голове, что череп раскололся, и

пришла Арнору смерть. Тут набросился на Греттира Торбьёрн и ударил его мечом, но

тот выставил левой рукой щит и отбил удар, и ответным ударом расколол ему щит.

Меч обрушился Торбьёрну на голову и вошел в самый мозг, и Торбьёрн упал на землю

мертвый. Больше Греттир не нанес ему никаких увечий. Он поискал потом свое

копье, но так и не нашел. Пошел он к своему коню и поехал к Дымам, и объявил об

убийстве.

А женщина, что была на покосе, видела схватку. Она побежала в ужасе домой и

рассказала, что Торбьёрн убит и сын его тоже. Оторопь взяла тех, кто был дома,

ведь никто не знал о приезде Греттира. Послали за людьми на соседний хутор, и

скоро съехалось туда много народу. Отвезли тело в церковь. Тородд Обрывок Драны

взял на себя тяжбу об убийстве и немедля поднял на ноги своих людей.

Греттир поехал назад в Скалу, к матери, и рассказал ей о случившемся. Она

обрадовалась и сказала, что теперь видно, что он и впрямь потомок людей Озерной

Долины:

— Но тут начало и корень твоих бедствий. Знаю я наверное, что по милости

Торбьёрновых родичей недолго тебе здесь оставаться. Но все же пусть убедятся,

что тебя можно вывести из себя.

Греттир сказал тогда вису:

Ворога турсов Бьёрн

Повержен в Бараньем Фьорде,

Рыба бурана Одина

Бычью сразила силу.

Дерзкий бежать пытался

Расплаты за гибель Атли,

Но, бранной сталью пронзенный,

Пал на зеленую землю57.

Асдис хозяйка сказала, что это правда.

— Но не знаю, что ты собираешься теперь предпринять.

Греттир сказал, что теперь он наведается к своим друзьям и родичам на западе:

— Не надо, чтобы ты подвергалась из-за меня опасностям.

Он собрался в дорогу, и ласково простились мать с сыном. Сперва он поехал на

Каменники, что у Хрутова Фьорда, и рассказал своему зятю Гамли все, что касалось

убийства Торбьёрна. Гамли просил его поскорее уехать с Хрутова Фьорда, потому

что Торбьёрновы родичи набрали себе людей:

— А мы поддержим тебя, чем можем, в тяжбе об убийстве Атли.

После этого Греттир поехал на запад, через Перевал Лососьей Долины, и не

останавливался, пока не приехал в Покосные Леса к Торстейну, сыну Кугги. Он

провел там большую часть осени.

XLIX

Тородд Обрывок Драпы допытывался, кто убил Торбьёрна и его сына. И когда они

приехали в Дымы, им рассказали, что Греттир приезжал туда и объявлял, что это он

совершил убийство. Тородд уразумел теперь, как обстояло дело. Тогда он поехал в

Скалу, — а там было много народу, — и спросил, дома ли Греттир. Хозяйка сказала,

что он уехал, а будь он здесь, он, мол, не стал бы прятаться:

— Вам бы лучше оставить все как есть. Что бы ни случилось, это не чрезмерная

месть за убийство Атли. Тогда-то вы не спрашивали, каково мне. А теперь пусть

лучше все так и останется.

Они поехали восвояси, не видя, что тут можно предпринять.

Копье, потерянное Греттиром, нашлось совсем недавно, на памяти ныне живущих. Его

нашли в последние годы жизни лагмана Стурлы, сына Торда58, в том болоте, где

погиб Торбьёрн. Оно теперь зовется Копейным Болотом, и в этом видят

доказательство, что Торбьёрн был убит именно там, хотя кое-где говорят, будто

его убили на Средней Луговине.

Родичи Торбьёрна узнали, что Греттир в Покосных Лесах. Тогда собрали они людей и

решили двинуться в Покосные Леса. Но Гамли из Каменников, узнав об этом, сообщил

Торстсйну с Греттиром, что сдут, мол, люди с Хрутова Фьорда. И когда об этом

стало известно Торстейиу, он послал Греттира в Междуречье, к Снорри Годи, потому

что тогда они были в мире. Торстейн посоветовал Греттиру попросить у Снорри

помощи. А если тот откажет, пусть Греттир едет на запад к Холмам Дымов, к

Торгильсу, сыну Ари:

— Он-то уж, верно, приютит тебя на зиму. Держись лучше Западных Фьордов, пока

все не уладится.

Греттир сказал, что последует его совету. Он поехал в Междуречье, встретился со

Снорри Годи и попросил у него крова.

Снорри отвечает:

— Стар уж я становлюсь, и у меня нет больше охоты укрывать объявленных вне

закона, если меня не заставляет нужда. А почему это старик тебя выпроводил?

Греттир сказал, что Торстейн уже не раз делал ему добро, но теперь, мол, его

помощью не обойдется.

Снорри сказал:

— Я замолвлю за тебя слово, если тебе будет от этого прок. Что же до крова, так

придется тебе поискать его в другом месте, но только не у меня.

На том они и расстались. Греттир повернул на запад к Мысу Дымов. Люди с Хрутова

Фьорда подошли всей гурьбой к Самову Двору. Там они узнали, что Греттир уже

уехал из Покосных Лесов, и повернули назад.

L

Незадолго до начала зимы Греттир явился на Холмы Дымов и попросился на зиму к

Торгильсу. Торгильс сказал, что еда для него, как и для всякого свободного

человека, всегда найдется, — но только здесь не очень утруждают себя стряпней.

Греттир сказал, что это мало его заботит.

— Есть и еще одно затруднение, — сказал Торгильс. — Хотят остаться здесь на зиму

одни мужи, нрава довольно-таки беспокойного, — это побратимы, Торгейр с

Тормодом. Уж не знаю, как вы с ними уживетесь. Но они всегда найдут здесь стол и

дом, когда только захотят. Можешь остаться здесь, если хочешь, но если будете

досаждать друг другу, — вам это не пройдет.

Греттир сказал, что он-то никого не тронет, тем паче против воли хозяина.

Немного погодя приехали туда побратимы. У Торгейра с Греттиром не все шло

гладко, но Тормод вел себя, как должно. Торгильс хозяин сказал побратимам все то

же, что и Греттиру, и они так его почитали, что не смели друг другу и поперек

слова молвить, хотя согласия между ними не было. Так прошло начало зимы.

Рассказывают, что хозяину Торгильсу принадлежали те острова, что зовутся

Островами Олава. Они лежат во фьорде, в полутора милях от Мыса Дымов. Торгильс

хозяин держал там тучного быка и осенью не забрал его оттуда. Торгильс не раз

говорил, что надо привезти его к празднику середины зимы. И вот однажды

побратимы сказали, что готовы съездить за этим быком, если найдется им в помощь

кто-нибудь третий. Греттир вызвался ехать с ними, а они и рады.

Поехали они втроем на десятивесельнике. Было холодно, и дул северный ветер.

Корабль их стоял у островка Китовый Череп. А как вышли они во фьорд, непогода

разгулялась еще пуще. Они подошли к островам и забрали быка. Греттир спросил,

что они выбирают: втаскивать на борт быка или держать корабль. А у острова была

большая волна. Они попросили его подержать корабль. Он стал у середины корабля с

наружного борта, — а море доходило ему до самых плеч, и держал корабль так, что

его и не качнуло. Торгейр взял быка сзади, а Тормод спереди, так и подняли его

на корабль. Взялись за весла, и Тормод греб на носу, Торгейр посередине, а

Греттир на корме. Держат они путь в глубь фьорда, и, едва прошли мимо Козлиной

Скалы, налетел на них шквал. Тогда Торгейр сказал:

— Что там корма застряла?

Греттир отвечает:

— Будут хорошо грести посередине, так и корма не отстанет.

Тогда Торгейр так налег на весла, что выскочили обе уключины. Он сказал:

— Приналяг-ка, Греттир, пока я не поправлю.

Греттир навалился на весла, а Торгейр тем временем поправлял уключины. А когда

Торгейр снова взялся грести, весла были так потрепаны, что Греттир сломал их о

борт. Тормод сказал, что лучше уж грести послабее, да не ломать весла. Греттир

схватил два бревна, лежавшие в корабле, просверлил большие дыры в верхней части

борта и принялся грести так мощно, что каждая досочка трещала. Корабль был

добрый, а мужи на нем дюжие, и они добрались до островка Китовый Череп. Греттир

спрашивает, что они выбирают, вести ли домой быка или ставить в сарай корабль.

Они выбрали ставить в сарай корабль, и так и поставили его со всей той водой,

что была в нем, и со всем льдом, а он весь обледенел.

А Греттир повел быка, и бык был очень неповоротливый и тучный. Он очень устал.

Когда же они дошли до Воробьиного Двора, бык и совсем свалился. А побратимы

пошли домой, потому что никто из них не захотел выручать Греттира. Торгильс

справился о Греттире, и они рассказали, где с ним расстались. Торгильс послал

людей ему навстречу, и, подойдя к Пещерным Холмам, видят люди, что идет им

навстречу человек и тащит на спине быка. А это пришел Греттир и принес быка.

Подивились все, на что он способен, а Торгсйра даже взяла зависть на силу

Греттира.

Однажды вскоре после праздника середины зимы Греттир один пошел купаться в

горячем источнике. Торгейр узнал об этом и сказал Тормоду:

— Пойдем посмотрим, что он сделает, если я нападу нa него, когда он пойдет с

источника.

— Не по душе мне это, — сказал Тормод, — и не дождешься ты от него ничего

хорошего.

— Все равно пойду, — сказал Торгейр. Спустился он с откоса, держа секиру

наизготовс. А Греттир пошел от источника, и, когда они поравнялись, Торгейр

сказал:

— Правда ли, Греттир, будто ты говорил, что не побежишь от одного противника?

— За это не поручусь, — сказал Греттир, — но от тебя-то я вряд ли бегал.

Тогда Торгейр занес секиру. Но Греттир в тот же миг на него набросился и так его

и грохнул оземь, мощным ударом. Тогда Торгейр сказал Тормоду:

— А ты так и будешь стоять, пока этот черт подминает меня под себя?

Тогда Тормод схватил Греттира за ноги и хотел стащить с Торгейра, но ничего не

вышло. Он был опоясан мечом и хотел уже выхватить его. Но тут подошел Торгильс

хозяин и велел им образумиться и не лезть в драку с Греттиром. Они послушались и

свели все это на шутку. Больше у них не было стычек, о которых стоило бы

рассказать. Все находили, что Торгильсу выпала большая удача — укротить таких

необузданных людей.

С приходом весны они разъехались. Греттир подался к Тресковому Фьорду. Его

спрашивали, как ему поправились харчи и как ему жилось зимою в Холмах Дымов. Он

ответил:

— Да так и жилось, что я бывал рад-радешенек своей еде, если только удавалось

заполучить ее.

Потом он поехал через взгорье на запад.

LI

Торгильс, сын Ари, поехал в сопровождении многих людей на тинг. Туда собрались

именитые люди со всей страны. Вскоре Торгильс повстречался с законоговорителем

Скафти, и они разговорились. Скафти сказал:

— Правда ли, Торгильс, что у тебя зимовали трое самых своевольных мужей, и

притом объявленных вне закона, и ты так их усмирил, что они не сделали друг

другу никакого зла?

Торгильс сказал, что это правда. Скафти сказал:

— Вот это дело достойное именитого мужа. А что ты думаешь о их норове, и на что

каждый из них способен?

Торгильс сказал:

— Всех их я знаю за людей большого мужества. Но двоим ведом страх, хоть и

разного свойства: Тормод человек богобоязненный и крепок в вере, а Греттир так

боится темноты, что по своей воле никуда бы не ходил с приходом сумерек. А вот

Торгейр, мой родич, по-моему, ничего не боится.

— Такие они, видно, и есть, как ты говоришь, — сказал Скафти.

На этом их разговор закончился.

На этом альтинге Тородд Обрывок Драпы начал тяжбу об убийстве Торбьёрна Бычья

Сила, ибо на тинге Медвежачьего Озера он ничего не добился из-за родичей Атли.

Он думал, что уж здесь-то от него так просто не отделаются. Родичи Атли

обратились за советом к Скафти, и тот сказал, что видит законное основание для

полной виры за убийство Атли. Потом дело передали на третейский суд, и таково

было суждение большинства, что эти убийства, Атли и Торбьёрна, следует

приравнять одно к другому. Узнав об этом, Скафти пошел к третейским судьям и

спросил, на чем основано это решение. Они сказали, что убитые — ровня друг

другу. Скафти спрашивает:

— Что было прежде: осуждение Греттира или убийство Атли?

Посчитали и вышло, что Греттира объявили вне закона неделей раньше, потому что

это было на альтинге, а убийство сразу же после альтинга. Скафти сказал:

— Сдается мне, что, разбирая эту тяжбу, вы упустили из виду, что одной стороной

оказался человек, объявленный вне закона и не имеющий права ни обвинять, ни

защищаться. И я утверждаю, что Греттир не может быть участником тяжбы об

убийстве. Пусть ее примет следующий, кому полагается по закону.

Тогда Тородд Обрывок Драпы сказал:

— Кто же тогда ответит за убийство Торбьёрна, моего брата?

— Это уж смотри сам, — говорит Скафти, — но родичи Греттира не станут

расплачиваться за него или за его дела, если этим не купишь ему мира.

И когда Торвальду, сыну Асгейра, стало известно, что Греттира отстранили от

тяжбы об убийстве, он стал выяснять, кому должно перейти ведение тяжбы. Вышло,

что ближайшие родичи теперь Скегги, сын Гамли с Каменпиков, и Оспак, сын Глума с

Косы, что у Горечи. Они были мужи воинственные и предприимчивые. Пришлось теперь

Тородду выложить виру за убийство Атли, а это было две сотни марок серебром. Тут

Снорри Годи предложил:

— А не лучше ли будет вам, люди с Хрутова Фьорда, — сказал он, — если с вас

снимут эту плату, а Греттира помилуют, ибо, думаю, что, объявленный вне закона,

он причинит много зла.

Родичи Греттира очень за это ратовали, говоря, что не надо им тогда и денег,

если Греттиру будет мир и прощение. Тородд сказал, что, видно, дело его зашло в

тупик, и он со своей стороны готов прекратить его. Снорри посоветовал узнать

сперва, согласится ли Торир из Двора на прощение Греттиру. Тот же, узнав об

этом, очень разъярился и сказал, что Греттир как был вне закона, так и

останется, и не то что помиловать его, а нужно положить за его голову больше,

чем за любого отверженца. И так он этому воспротивился, что ничего из

помилования не вышло. Гамли со своими получил деньги и сохранил их, а Тородд

Обрывок Драпы никакой виры за своего брата Торбьёрна не получил. Они с Ториром

оба положили деньги за голову Греттира, по три марки серебром. Это было всем в

новинку, ибо прежде никогда не назначали более трех марок. Снорри сказал, что

неразумно было лезть на рожон ради того, чтобы оставить вне закона человека,

способного причинить столько зла, и что многие за это поплатятся. На этом люди

разошлись и поехали с тинга домой.

LII

Греттир, перейдя через перевал Трескового Фьорда в Длинную Долину, стал

запускать руку в чужое добро и забирал у тамошних жителей все, что хотел: у кого

оружие, у кого одежду. Они по-разному расставались со своим добром, но стоило

ему уйти, все заявили, что делали это по принуждению. В Озерном Фьорде жил тогда

Вермунд Тощий, брат Стюра Убийцы. Он был женат на Торбьёрг, дочери Олава

Павлина, сына Хёскульда. Ее прозывали Торбьёрг Толстая. В то время как Греттир

находился в Длинной Долине, Вермунд был на тинге.

Греттир перешел через гребень к Жилью у Горячих Источников. Там жил человек по

имени Хельги. Он был там из лучших хозяев. Греттир взял у него доброго коня.

Потом он отправился в Упряжечную Долину. Там жил человек по имени Торкель. Он

жил в достатке, но сам мало чего стоил. Греттир взял у него все, что хотел, а

тот не посмел ни дать ему отпор, ни даже слова молвить. Оттуда Греттир поехал на

Пески и дальше по всему фьорду, забирая с каждого двора еду и одежду, и многим

крепко от него доставалось, и было им это в тягость. Греттир вел себя дерзко и

нисколько не остерегался. Так он добрался до самой Долины Озерного Фьорда и

отправился там на летовья. Он провел там много ночей, лежал себе в лесу, спал и

ничего не боялся. А пастухи узнали про это и пошли по дворам, рассказывая, что

появился в округе нечистый, с которым нелегко будет справиться. Тогда жители

собрались все вместе, числом три десятка, спрятались в лесу, чтобы Греттир не

проведал, и подослали пастухов разнюхать, когда будет лучше напасть на него. Но

они еще не знали наверное, кто это.

Вот однажды случилось, что когда Греттир лежал и спал, подкрались к нему эти

люди и, увидев его, сговорились, как лучше его захватить, чтобы меньше было

потерь в людях, и решили так, что пусть десятеро на него набросятся, а другие

вяжут ему ноги.

Сказано — сделано. Накинулись они на него, но Греттир как рванется — они все так

и покатились. Он же приподнялся на четвереньки, и тут они набросили ему на ноги

путы. Тогда Греттир дал двоим по уху, и они оба свалились замертво. Тут

навалились на него всей силой, но он отбивался долго и упорно. Все же кончилось

тем, что они его уложили и связали. Потом принялись они рассуждать, как

поступить с ним. Они просили Хельги из Жилья у Горячих Источников взять его к

себе, под свой присмотр, покуда не вернется с тинга Вермунд. Хельги сказал:

— Найдутся для моих работников дела и поважнее, чем сторожить его, земли-то у

меня хватает. Так что этот путь для него заказан.

Тогда стали они просить Торкеля из Упряжечной Долины взять Греттира к себе,

говоря, что он человек с достатком. Торкель ни в какую:

— Я, — говорит, — живу один в доме со своей старухой, ото всех в отдалении. Вам

не удастся взвалить на меня эту обузу.

— Ты, Торальв с Песков, — говорят они, — возьми Греттира к себе и позаботься о

нем до конца тинга. А не то отвези его с плеч долой на ближайший двор, да

смотри, чтобы он не сбежал. Оставь им его связанным, каким берешь к себе.

Тот отвечает:

— Не хочу я брать к себе Греттира, ведь у меня нет ничего за душой, чтобы

содержать его. И не на моей земле его схватили. Не велика честь, а хлопот не

счесть брать его к себе и что-то с ним делать. Так что ноги его не будет в моем

доме.

Так они перебрали всех хозяев, но каждый находил отговорку. Об этом их разговоре

веселые люди сложили стишок «Хлопоты с Греттиром»59, и в нем было много смешных

слов людям на потеху. Долго так проговорив, согласились они на том, что нечего

обращать свое счастье в несчастье, взялись за дело и поставили в лесу виселицу,

и решили повесить Греттира, и очень галдели по этому поводу.

Тут они видят: едут вверх по долине трое и один в крашеной одежде. Они смекнули,

что это, верно, Торбьёрг хозяйка с Озерного Фьорда. Так оно и было: она

направлялась к летовью. Она была женщина недюжинная и большой мудрости. Когда

Вермунд бывал в отъезде, она распоряжалась в округе и заправляла всеми делами.

Она свернула к толпе, и ее сняли с седла. Люди учтиво ее приветствовали. Она

сказала:

— Что тут у вас за совет? И кто этот толстошеий, что сидит тут связанный?

Греттир назвался и приветствовал ее. Она спрашивает:

— Что привело тебя, Греттир, к тому, чтобы задевать людей из моей округи?

— Всего не предусмотришь. Где-то ведь надо мне быть.

— Нету тебе удачи, — говорит она, — раз дошло до того, что схватили тебя эти

людишки. Но что вы думаете с ним делать?

Те сказали, что думают повесить его за все бесчинства. Она отвечает:

— Может быть это будет Греттиру и по заслугам, но не много ли вы на себя берете,

люди с Ледового Фьорда, — лишать Греттира жизни, ведь он человек знатный, хоть и

неудачник. А что ты, Греттир, согласен сделать для своего спасения, если я дарую

тебе жизнь?

Он отвечает:

— А чего ты хочешь?

— Ты должен дать клятву, — говорит она, — не бесчинствовать здесь, на Ледовом

Фьорде. Ты не должен также мстить никому из тех, кто участвовал в нападении на

тебя.

Греттир сказал, что ее, мол, воля. Тогда его освободили. И он говорил, что это

было труднейшее испытание для его выдержки — не ударить никого из тех, кто над

ним измывался. Торбьёрг пригласила его к себе и дала ему коня. Он поехал к ней в

Озерный Фьорд и оставался там, покуда не вернулся Вермунд, и хозяйка хорошо с

ним обходилась. Это очень прославило ее по всей округе. Вермунд нахмурился,

вернувшись домой и узнав, почему там был Греттир. Торбьёрг рассказала, что у

него вышло с людьми с Ледового Фьорда.

— Чем это он заслужил, — сказал Вермунд, — что ты даровала ему жизнь?

— Многие были на то причины, — сказала Торбьёрг. — И первое, что тебе будет

больше почета, раз у тебя жена на такое отважилась. Вдобавок и Хрефна, его

родственница, того бы хотела, чтобы я не допустила убить его. А в-третьих, он и

сам величайший герой во многом.

— Всем ты мудрая женщина, — сказал Вермунд, — и прими от меня благодарность.

Потом он сказал Греттиру:

— Незавидная твоя судьба, что такого, как ты, героя, и схватили подобные

людишки. Но так всегда бывает со смутьянами.

Тогда Греттир сказал вису:

Чуял скальд

Неспроста на фьорде

Гнета вод60

Свою погибель,

Когда вечор

Старые черти

Крепко его

За горло схватили.

— Что они хотели с тобой сделать, — сказал Вермунд, — когда схватили?

Греттир сказал:

К петле меня

Приговорили,

К плате, что взял

С зятя Сигар,

Да на беду

Себе рябину,

Славой венчанную,

Повстречали61.

Вермунд сказал:

— И ты думаешь, они бы тебя повесили, если бы никто не вмешался?

Греттир сказал:

Скальд бы и впрямь

В силок попался,

В петлю сам

Голову сунул,

Если бы тут

Не подоспела

Торбьёрг к нему —

Хвала премудрой!

Вермунд сказал:

— И она пригласила тебя к себе?

Греттир отвечает:

Доброго мне

Коня велела

Подать опора

Недруга турсов61.

Милость она

Мне оказала:

Домой привела,

Одарила волей.

— Великая ждет тебя жизнь и полная невзгод, — говорит Вермунд, — и вот тебе урок

остерегаться врагов. Но у меня нет желания оставлять тебя здесь, навлекая гнев

многих могущественных людей. Лучше бы ты обратился к своим родичам. Мало кто

захочет принять тебя, если можно этого и не делать. Да и ты нелегко подчиняешься

чужой воле.

Греттир недолго пробыл в Озерном Фьорде и поехал оттуда в Западные Фьорды,

обращаясь за поддержкой ко многим знатным людям. Но у тех всегда находился повод

отказать ему, так его никто и не принял.

LIII

К исходу осени Греттир повернул на юг и нигде не останавливался, пока не приехал

в Покосные Леса к Торстейну, сыну Кугги, своему родичу, и тот хорошо его принял.

Торстейн предложил Греттиру перезимовать у него, и тот согласился. Торстейн был

человек очень работящий и искусный в ремеслах, и люди у него сложа руки не

сидели. Греттир же не был охоч до работы, и поэтому между ними было мало

согласия.

Торстейн построил у себя при дворе церковь, а от дома он велел сделать мост.

Мост был построен с великим искусством. С наружной стороны моста, под балками,

которые его поддерживали, были приделаны кольца и колокольчики, и когда

кто-нибудь проходил по мосту, звон стоял до самого Бакланового Двора, а это в

полумиле оттуда. Торстейн делал эту работу с великим тщанием, ибо он был

искуснейшим кузнецом. Греттир был куда как силен ковать железо, но не всегда у

него лежала душа к работе. Все же он вел себя в ту зиму смирно, так что нечего и

рассказывать.

Люди с Хрутова Фьорда, узнав, что Греттир у Торстейна, собрали с приходом весны

людей. Торстейн же, узнав про это, сказал Греттиру, чтобы тот искал себе другого

пристанища.

— Ибо я вижу, что ты не желаешь работать. Мне же ни к чему люди, что не

работают.

— Куда же ты меня направишь? — говорит Греттир. Торстейн посоветовал ему ехать

на юг, к своим родичам.

— Но приезжай, если они не помогут.

Греттир так и сделал, поехал на юг, к Городищенскому Фьорду, встретился с

Гримом, сыном Торхалля, и пробыл у него до конца тинга. Грим направил его к

законоговорителю Скафти с Уступов. Греттир ехал на юг нижним взгорьем и не

останавливался, пока не приехал в Междуречье, к Торхаллю, сыну Асгрима, сына

Ладейного Грима. Жилья он избегал. Торхалль принял Греттира в память дружбы их

предков62, да и Греттир подвигами прославил свое имя по всей стране. Торхалль

был человек мудрый и хорошо обошелся с Греттиром, но и он не хотел, чтобы тот

долго у него оставался.

LIV

Из Междуречья Греттир отправился в Соколиную Долину, а оттуда на север, на Киль,

и летом долго держался тех мест. Люди, ездившие по Килю на север или с севера,

не могли быть спокойными за свою поклажу: Греттиру случалось и отбирать ее, ибо

он терпел нужду во многом.

Однажды, когда Греттир ехал на север Дорогой Голубиного Клюва, он увидел, что с

севера скачет по Килю человек. Он был большого роста и сидел на добром коне с

наборной уздечкой. На поводу он вел лошадь, навьюченную тюками. Капюшон был

низко надвинут ему на глаза, так что лица нельзя было разглядеть.

Греттиру приглянулись его конь и поклажа, и он направился к нему, поздоровался и

спросил, как его зовут. Тот назвался Лофтом.

— А я знаю твое имя, — сказал он. — Ты, верно, Греттир Силач, сын Асмунда. Куда

путь держишь?

— Этого я еще не решил, — сказал Греттир. — А подъехал я затем, чтобы узнать, не

поделишься ли ты со мной своей поклажей.

Лофт отвечает:

— Зачем это я буду отдавать тебе свое добро? Что ты дашь мне взамен?

Греттир отвечает:

— Разве ты не слыхал, что я не привык расплачиваться? И люди почитают за лучшее

отдать мне то, что я хочу.

Лофт сказал:

— Ставь свои условия тем, кому они нравятся. Я же не отдам так просто того, что

мне принадлежит. Лучше нам разъехаться подобру-поздорову.

И он проехал мимо Греттира и пришпорил коня. Греттир сказал:

— Нет, мы так скоро не расстанемся, — И схватил Лофтова коня за поводья у самых

удил и крепко держит обеими руками. Лофт сказал:

— Езжай своей дорогой. Ничего я тебе своею волей не отдам.

— Это мы посмотрим, — сказал Греттир.

Лофт нагнулся, взялся за нащечный ремень, дотянулся до повода между кольцами и

руками Греттира и потянул так сильно, что Греттиру было не. удержать повода. Так

он и вырвал у Греттира всю уздечку. Греттир поглядел себе на ладони и подумал,

что у этого человека недюжинная сила. Взглянув на него, он сказал:

— Куда ты теперь направляешься?

Лофт в ответ говорит:

Мне идти

В котел гремучий,

Открытый ветрам

Под свод льдяный.

Там меж скал

Сыскать сможет

Моин мужа

По имени Халльмунд63.

Греттир сказал:

— Пожалуй, и не найдешь твоего жилья, если ты не скажешь яснее.

Тогда тот сказал:

Мне не скрыть

От тебя, Греттир,

Если в тот край

Направиться хочешь,

Что Шаровой

Ледник людям

Всем окрест

Верно известен.

На этом они расстались. Греттир увидел, что ему не осилить этого человека. Тогда

Греттир сказал вису:

Атли, медлительный в битвах,

Доблестный Иллуги — оба

Были далеко от скальда

В час для него злосчастный,

Когда бродяга ничтожный,

Лофт, ухватил поводья.

Липа запястий64 заплачет,

Если сын оплошает.

После этого Греттир отправился с Киля на юг и поскакал к Уступам и, встретившись

со Скафти, стал просить у него пристанища. Скафти отвечает:

— Рассказывают мне, что ты очень беспокойно себя ведешь и отнимаешь у людей

добро. Это совсем не к лицу человеку из такого рода. Нам будет легче

договориться с тобой, если ты перестанешь грабить. Но я ношу имя

законоговорителя в этой стране, так что мне не пристало укрывать объявленных вне

закона, преступая тем самым закон. Поищи лучше себе такое место, где бы тебе не

приходилось посягать на чужое добро.

Греттир сказал, что он бы рад, но прибавил, что ему невмоготу жить одному,

потому что он боится темноты. Скафти сказал, что придется уж ему

довольствоваться не самым для себя лучшим:

— И никому слишком не доверяйся, дабы не вышло снова, как на Западных Фьордах.

Многих погубила чрезмерная доверчивость.

Греттир поблагодарил его за добрый совет и осенью снова повернул к

Городищенскому Фьорду и поехал к своему другу Гриму, сыну Торхалля, и пересказал

ему слова Скафти. Грим посоветовал ему поехать на север, к Рыбным Озерам, на

Взгорье Орлиного Озера. Греттир так и сделал.

LV

Греттир поднялся на Взгорье Орлиного Озера, построил себе хижину — следы ее

видны и поныне — и там поселился, ибо он хотел теперь обойтись без грабежей. Он

раздобыл себе сети и лодку, ловил рыбу и тем кормился. Ему было тоскливо жить на

этих горах, потому что он очень боялся темноты. Когда другие объявленные вне

закона узнали, что там поселился Греттир, многие загорелись желанием пойти к

нему, ибо они очень надеялись на его поддержку.

Гримом звали одного северянина, объявленного вне закона. Люди с Хрутова Фьорда

подкупили его, чтобы он убил Греттира, и сулили ему за это свободу и денег. Он

отправился к Греттиру и попросился к нему на житье. Греттир отвечает:

— Не знаю, что тебе за выгода жить со мною. За вами, бродягами, только и смотри.

Но тяжко мне жить в одиночестве, да и нет у меня выбора. Учти, однако: я возьму

только того, кто не будет чураться никакой работы.

Грим сказал, что он ни на что другое и не рассчитывал. И он так насел на

Греттира, что тот поддался на уговоры и пустил его к себе. Грим пробыл там до

самой зимы и все искал случая убить Греттира. Он все никак не мог напасть на

Греттира, ибо тот подозревал его и ни днем ни ночью не расставался с оружием. И

Грим не смел напасть на него, когда он не спит.

Вот как-то утром, вернувшись с озера, Грим вошел в хижину и стал нарочно топать,

чтобы узнать, спит ли Греттир. А тот лежит тихонько и не шелохнется. Меч висел у

Греттира над изголовьем. Грим думает, что лучшего случая не представится. Он

шумит вовсю, чтобы Греттир подал голос. Но все впустую. Тогда он уверился, что

Греттир спит, подкрался бесшумно к постели, дотянулся до меча, снял его со стены

и выхватил из ножен. В тот же миг Греттир соскочил на пол, одною рукой схватил

меч, когда тот уже заносил его, другой схватил за шиворот Грима и так швырнул

его наземь, что тот рухнул ни живой ни мертвый.

— Вот они, твои обещания, — сказал Греттир. Он заставил того рассказать всю

правду, а потом и убил. Теперь Греттир понял, что это такое — пускать к себе

объявленных вне закона. Так прошла зима. Ничто так не мучило Греттира, как его

боязнь темноты.

LVI

Торир из Двора узнал теперь, где поселился Греттир, и решил во что бы то ни

стало убить его. Жил один человек, Торир Рыжая Борода, собой дюжий и убивший

многих. За это он был объявлен вне закона по всей стране. Торир из Двора послал

за ним, а когда они встретились, попросил Рыжую Бороду поехать и убить Греттира

Силача. Рыжая Борода сказал, что это работа не из легких: Греттир человек мудрый

и осмотрительный. Но Торир убеждал его решиться, говоря:

— Этот подвиг как раз для такого героя, как ты. А я уж вызволю тебя и дам еще

денег вдоволь.

Тогда Рыжая Борода согласился. Торир объяснил ему, что и как надо делать, дабы

одолеть Греттира. После этого Рыжая Борода поехал на восток, чтобы Греттир не

заподозрил, откуда он. Он приехал на Взгорье Орлиного Озера, когда Греттир уже

прожил там год. И встретившись с Греттиром, он стал проситься к нему на житье.

Тот отвечает:

— Я не позволю, чтобы кто-нибудь снова сыграл со мною такую шутку, как этот, что

приходил прошлой осенью. Как он только ко мне ни подлизывался, а пожил немного и

пытался меня убить. Теперь уж я не пойду на то, чтобы пускать к себе объявленных

вне закона.

Торир отвечает:

— Да, у тебя есть причины мало доверять объявленным вне закона. Может, ты и

слыхал рассказы о том, как я убивал и бесчинствовал, но только не о том, чтобы я

сделал такую подлость — предал своего хозяина. Тем и худо быть худым, что чего

только ему ни приписывают. Я бы и сам сюда не явился, будь у меня выбор. Но если

мы объединимся, то как-нибудь не пропадем. Можешь сперва испытать меня: гони

меня прочь, если что не так.

Греттир отвечает:

— Ладно, возьму тебя, попробую еще раз. Но будь уверен: если я заподозрю тебя в

предательстве, не быть тебе живу.

Торир сказал, что пусть так и будет. Тогда Греттир впустил его и убедился, что

он работает за двоих, за что бы ни взялся. Куда Греттир ни пошлет его, он готов

на все. Самому Греттиру ничего и делать не приходилось, и никогда не жилось ему

так вольготно с тех пор, как он был объявлен вне закона. Но он был так

осторожен, что Торир все не находил случая напасть на него.

Торир Рыжая Борода прожил на взгорье с Греттиром два года, и стало ему

прискучивать такое житье. Вот он раздумывает, как бы ему усыпить бдительность

Греттира. Как-то весною случилась ночью сильная буря, когда они оба спали.

Греттир проснулся и спросил, где их лодка. Торир вскочил на ноги, побежал к

лодке, всю ее разломал и разбросал обломки во все стороны, как будто это буря ее

разбила. Потом он возвращается в хижину и громко говорит:

— Не повезло нам, приятель, всю нашу лодку разбило, а сети унесло далеко в

озеро.

— Так вытащи их, — сказал Греттир, ибо мне сдается, что это по твоей вине

разбита лодка.

Торир отвечает:

— Навряд ли я к чему так мало способен, как к плаванью. А во всем прочем я,

по-моему, со всяким поспорю. Ты и сам мог убедиться, что тебе не приходилось

работать с тех пор, как я пришел к тебе. Я бы и сейчас не стал тебя просить,

если бы сам мог.

Греттир поднялся, взял оружие и пошел к озеру. В озеро вдавался мыс, а с другой

стороны мыса была большая бухта. Там было глубоко у самого берега, и берег

подмыло, так что образовался омут. Греттир сказал:

— Ну-ка, прыгай за сетью, а я погляжу, на что ты годен.

— Я уже говорил тебе, — сказал Торир, — что не умею плавать. И не знаю, куда же

подевалось все твое геройство и отвага.

— Я бы мог достать сети, — сказал Греттир, — но смотри не предай меня, раз я

тебе доверяю.

Торир отвечает:

— Неужто ты думаешь, что я способен на такую низость и подлость?

Греттир сказал:

— От тебя самого зависит, кем ты себя покажешь.

Потом он сбросил с себя одежду и оружие и пустился вплавь за сетью. Он свернул

ее, поплыл к берегу и выбросил сеть на берег. И когда он собирался выходить из

воды, Торир схватил меч и быстро обнажил его. Когда же Греттир подымался на

берег, Торир бросился ему навстречу и взмахнул мечом. Но Греттир упал спиною в

воду и камнем погрузился на дно. Торир уставил взгляд на воду, готовясь не

пустить Греттира на берег, если тот попробует выйти. Греттир поплыл под водой,

держась у самого берега, чтобы Торир его не увидел, и плыл до самой бухты, что

была у него за спиной, и вышел на берег. Торир всего этого не видел. Он

спохватился не раньше, чем Греттир перебросил его через голову и так швырнул

наземь, что меч выскочил у Торира из руки. Греттир завладел мечом и, не тратя

слов, отрубил ему голову. И пришла ему смерть. После этого Греттир уже никогда

не пускал к себе объявленных вне закона, но он с трудом сносил одиночество.

LVII

На альтинге Торир из Двора узнал о том, что Торир Рыжая Борода убит. Теперь он

убедился, что нелегко иметь дело с Греттиром. Тогда он поехал с тинга на запад

нижним взгорьем и, взяв с собою чуть ли не восемь десятков человек, задумал

лишить Греттира жизни. Но Грим, сын Торхалля, узнав об этом, предупредил

Греттира и просил его быть осторожнее. Греттир не переставая следил за всеми,

кто там проезжал. Как-то раз увидел он, что едет много людей и прямо к его

жилью. Тогда он прыгнул в одно ущелье между скалами, но убегать не хотел, пока

не увидит всех, сколько их там было. Тут и подошел к нему Торир со всеми своими

людьми и велел им расправиться с преступником, говоря, что теперь его песенка

спета. Греттир отвечает:

— Не говорит «гоп», пока не перепрыгнешь. Издалека вы сюда приехали, и, прежде

чем нам расстаться, кое-кто получит на память отметины.

Торир стал так и сяк подстрекать людей к нападению. Ущелье это было такое узкое,

что Греттир легко мог оборонять его с одного конца. Но чему он удивлялся, так

это тому, что они не зайдут ему со спины, чтобы вернее поразить его. Одни из

людей Торира погибли, другие были ранены, но они так ничего и не добились. Тогда

Торир сказал:

— Слышал я, что Греттир прославлен своим мужеством и геройством, но не знал,

чтобы он был настолько сведущ в колдовстве. Ведь за спиной у него падает мужей

вдвое больше, чем спереди. Вижу я, что мы сражаемся с великаном, а не с

человеком.

Говорит он им тогда, что надо уходить. Так они и сделали. А Греттир не мог

понять, как это все получилось. Но он был очень изумлен. Торир со своими людьми

повернул назад, и поскакали они на север. Люди считали, что они покрыли себя

позором. Торир потерял восемнадцать человек, и многие были ранены.

Греттир же пошел к другому концу ущелья и встретил там огромного человека. Тот

сидел прислонясь к скале, весь израненный. Греттир спросил, как его зовут. Тот

назвался Халльмундом:

— И добавлю, чтобы ты получше меня вспомнил: тебе показалось, что я крепко

взялся за уздечку, когда мы прошлым летом встретились с тобой на Киле. Но теперь

я, по-моему, заплатил тебе за это.

— Еще бы! — сказал Греттир. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь с тобой

рассчитаться, но ты выказал великое благородство.

Халльмунд сказал:

— А теперь хочу я, чтобы ты пошел ко мне домой, потому что тебе, верно, тоскливо

здесь на взгорье.

Греттир сказал, что он пойдет с радостью. Пошли они оба на юг, к Круглому

Леднику. Халльмунд жил там в большой пещере, а с ним его дочь, уже взрослая и

собой пригожая. Они хорошо приняли Греттира, и дочка вылечила их обоих. Греттир

долго жил там летом. Он сочинил стихи в честь Халльмунда. Там есть такие слова:

Халльмунд широким шагом

Шел по чертогам горным.

Еще там есть такая виса:

Жадный до лязга железа

Резал дороги крови

Злобный дракон шлемов

Возле Орлиного Озера.

Править пора тризну

По многим, кто там дрался.

Бойцов Бочажной Округи

Сталью разил Халльмунд65.

Рассказывают, что Греттир убил в той битве шестерых, а Халльмунд — дюжину.

К концу лета Греттира потянуло назад, к людям, повидаться с друзьями своими и

родичами. Халльмунд просил его наведываться, когда он будет на юге страны, и

Греттир пообещал. Он поехал теперь на запад, к Городищенскому Фьорду, а оттуда —

в Долины Широкого Фьорда и спросил совета у Торстейна, сына Кугги, куда ему

теперь податься. Но Торстейн сказал, что прибавилось у него противников и мало

кто захочет пустить его к себе.

— Но можешь съездить на юг, на Болота, посмотреть, как там и что.

Осенью Греттир поехал на юг, на Болота.

LVIII

На хуторе Островок жил тогда Бьёрн Боец Долины Хит. Он был сыном Арнгейра, сына

Берси Безбожника, сына Бальки, который занял Хрутов Фьорд, как уже

рассказывалось. Бьёрн был человек очень знатный и духом твердый, и он всегда

пускал к себе объявленных вне закона. Греттир пришел в Островок, и Бьёрн хорошо

его принял, потому что их предки дружили друг с другом. Греттир спрашивает, не

согласится ли он как-нибудь помочь ему. Бьёрн сказал, что Греттир нажил себе по

всей стране столько врагов, что люди поостерегутся укрывать его, дабы их самих

не объявили вне закона.

— Но я охотно пойду тебе навстречу, если ты не тронешь тех, кто живет под моей

защитой, как бы ты там ни поступал с другими людьми в округе.

Греттир согласился. Бьёрн сказал:

— И вот что я придумал. На горе, что отходит к западу от Реки Хит, есть одно

место, удобное и для обороны, и для укрытия, если с умом его устроить. В горе

там дыра, сквозь которую видна дорога, потому что дорога проходит как раз под

тем местом, а прямо под ним — песчаный обрыв такой крутизны, что мало кто

подберется к укрытию, если его обороняет хоть один стоящий муж. По-моему,

лучшего и более подходящего места и не придумать. К тому же оттуда легко ходить

за припасами хоть на Болота, хоть к морю.

Греттир сказал, что он во всем полагается на предусмотрительность Бьёрна, раз он

хочет как-то помочь ему. Греттир направился на Гору Красивых Лесов и там

устроился. Дыру он завесил серой сермяжиной, и с дороги казалось, будто видно

сквозь дыру. За припасами он наведывался на хутора, и люди с Болот считали, что

подобный гость несет им одни несчастья.

Торд, сын Кольбейна, жил тогда на Мысу Хит. Он был хороший скальд. В то время

была страшная вражда между ним и Бьёрном, и Бьёрн не так чтобы очень возражал,

если Греттир когда и вольничал с людьми Торда или его добром. Греттир подолгу

бывал у Бьёрна, и они часто мерялись силой и ловкостью. В саге о Бьёрне66

говорится, что их считали равными по силе во всяких играх. Но большинство людей

все же считает, что Греттир был самый сильный человек в Исландии с тех самых

пор, как тягались силой Орм, сын Сторольва, и Торальв, сын Скольма. Греттир с

Бьёрном проплыли зараз всю Реку Хит — от озера и до моря. Они наносили в реку

камней для переправы, и ни разлив, ни ледостав, ни ледоход так и не снесли с тех

пор эти камни. Греттир провел зиму на Горе Красивых Лесов, и никто на него не

нападал. И хоть многие лишались из-за него добра, ничего нельзя было поделать,

потому что жилье его было неприступно и потому что он всегда был в дружбе со

своими ближайшими соседями.

LIX

Был человек по имени Гисли. Он был сыном того Торстейна, которого велел убить

Снорри Годи. Гисли был человек рослый и сильный, нарядно одевался, носил дорогое

оружие и любил пошуметь и похвастаться67. Он был мореход и пришел летом в

Исландию, в Белую Реку. Минул уже год, как Греттир жил в горах. Торд, сын

Кольбейна, поехал к кораблю. Гисли хорошо его встретил и предложил товар на

выбор. Торд принял предложение, и они разговорились. Гисли сказал:

— Правду ли мне рассказывали, будто вы не придумаете, как отделаться от

преступника, который всячески вам досаждает?

Торд сказал:

— Мы еще не пытались. Но многие считают, что голыми руками его не возьмешь, и

многие имели случай в том убедиться.

— Похоже на то, что вам не справиться с Бьёрном, если вы не прогоните Греттира.

И хуже всего, что я-то буду слишком далеко зимой, чтобы помочь делу.

— Для тебя было бы лучше знать его только по слухам.

— Что ты мне рассказываешь про Греттира! — сказал Гисли. — Я и не то изведал,

когда ходил в походы с конунгом Кнутом Могучим в западные моря. И я, кажется,

умел постоять за себя. Пусть он только мне попадется, уж я тогда испытаю силу

своего оружия.

Торд отвечает, что он потрудится не задаром, если порешит Греттира:

— За его голову положили больше денег, чем за любого другого объявленного вне

закона. Сперва шесть марок серебром, а этим летом Торир из Двора прибавил еще

три марки. Но люди думают, что тому, кто их получит, придется изрядно

потрудиться.

— За деньги люди на все способны, — сказал Гисли, — а мы, торговые люди, тем

паче. Но нам надо держать этот разговор в тайне: он, верно, насторожится, узнав,

что мы с тобой задумали. Зимой я собираюсь быть на Гребне Волны. Не на нашем ли

пути его укрытие? К этому-то он, верно, не приготовится. Я не стану тащить с

собою много народа, чтобы напасть на него.

Торд был очень доволен этим замыслом. Он поехал домой, и никому ни словом об

этом не обмолвился. Но вышло по поговорке: и стены имеют уши. При этом их

разговоре с Гисли случилось быть людям, водившим дружбу с Бьёрном с Долины Хит,

и они слово в слово ему рассказали. А Бьёрн передал при встрече Греттиру,

говоря, что теперь-то те узнают, как идти против него.

— Было бы совсем неплохо, — сказал Бьёрн, — если бы ты не убивал его, а проучил

как следует, если выйдет.

Греттир ухмыльнулся, но ничего не сказал на это. Осенью, незадолго до загона

овец, Греттир спустился на равнину и раздобыл себе четырех баранов. Жители,

узнав об этом, отправились за ним вдогонку. И они поравнялись с ним в то самое

время, как он подходил к обрыву, и решили отогнать от него баранов. Но они не

хотели нападать на него с оружием. Их было шестеро, и они загородили ему дорогу.

Он же разозлился, что останется без баранов, схватил двоих бондов и сбросил с

обрыва, так что они рухнули замертво. Остальные, увидев это, пошли на него, да

без прежнего задора. Греттир взял баранов, сцепил их рогами, взвалил, по два, на

плечи и поднялся к себе в укрытие. Бонды повернули назад, думая, что все

обернулось против них, и были еще меньше, чем прежде, довольны своею судьбой.

Гисли оставался осенью при своем корабле, пока не настало время ставить его на

катки. Не обошлось без задержек, поэтому он опоздал со сборами и выехал

незадолго до первых зимних ночей. Он проехал на север и заночевал под Лавовым

Полем, на южном берегу Реки Хит.

Утром, прежде чем отправиться дальше, Гисли заговорил со своими спутниками:

— Дальше мы поедем в крашеных одеждах. Пускай видит этот преступник: мы не то

что всякие прочие, что тут каждый день разъезжают.

Они — а их было всего трое — так и сделали. И когда они переехали реку, Гисли

снова заговорил:

— Здесь, говорили мне, и живет преступник, вон на той вершине. Нелегко туда

пробраться. И неужто ему самому не захочется спуститься к нам и посмотреть на

наши вещи?

Те сказали, что это он любит.

В то утро Греттир рано встал в своем укрытии. Было холодно, подморозило, и выпал

снежок. Он увидел, что едут с юга через Реку Хит трое мужей, сверкая нарядами и

поливанпыми щитами. Он понял, кто это может быть, и он подумал, что стоит,

пожалуй, кое-чем у них поживиться. Его разбирало любопытство взглянуть на тех,

кто так нарядился. Он берет оружие и сбегает с обрыва. А Гисли, услышав, что

посыпались камни, сказал:

— Спускается со склона человек, и преогромный. Он хочет с нами встретиться.

Покажем себя, ведь добыча идет прямо в руки.

Его люди сказали, что человек этот не побежал бы им в руки, если бы не был так в

себе уверен, и пусть, мол, получит, чего добивался. И они соскочили с коней. Тут

Греттир и подошел к ним. Он взялся за куль с одеждой, что был за седлом у Гисли,

и сказал:

— Это я возьму себе, я часто довольствуюсь малым.

Гисли отвечает:

— Этому не бывать! Или ты не знаешь, с кем имеешь дело?

Греттир отвечает:

— А это мне все равно: я не делаю различий между людьми, когда прошу такие

пустяки.

— Для тебя это, может быть, и пустяки, — говорит Гисли, — а я бы лучше лишился

тридцати сотен локтей сермяжины. Но ты, однако, слишком много себе позволяешь.

Ну-ка, ребята, нападем на него, посмотрим, чего он стоит.

Они так и сделали. Греттир подался назад, ступил за камень, что стоит там у

дороги — он зовется Греттиров Подым, — и стал обороняться. Гисли вовсю

подбадривал своих людей. Греттир увидел, что он вовсе не такой смельчак, за

какого выдавал себя, потому что он прятался все больше за чужие спины. Греттиру

надоело так топтаться, он размахнулся мечом и зарубил насмерть одного из людей

Гисли. Он отбежал теперь от камня и так нападает, что Гисли стал отступать вдоль

горы. Тут погиб и второй его спутник. Тогда Греттир сказал:

— Не видно по тебе, чтобы ты отличался в битвах. И плохо, что ты бросил своих

товарищей.

Гисли отвечает:

— Своя рубашка ближе к телу, и плохо сражаться с чертом.

Не обменялись они и несколькими ударами, как Гисли бросил оружие и пустился во

всю прыть вдоль горы. Греттир дал ему сбросить с себя все, что он захочет, и

Гисли пользовался всякой возможностью, чтобы сбросить с себя что-нибудь из

одежды. Греттир бежал ровно настолько быстро, чтобы держаться на некотором от

него расстоянии. Гисли обежал всю гору, а там через Долину Холодной Реки, через

Склон Аслауг, мимо Кольбейнова Двора и до самой Городищенской Лавы. Гисли был к

этому времени в одном белье, и совсем замучился. Но Греттир все время был у него

за спиной — вот-вот схватит. Он сорвал большой прут. Гисли не останавливался,

покуда не добежал до Реки Морского Фьорда. Вода в ней поднялась, так что вброд

не перейти. Гисли уже совсем думал прыгать в реку, но тут Греттир бросился к

нему, схватил, и стало ясно, кто сильнее. Греттир подмял его под себя и сказал:

— Не ты ли тот Гисли, что хотел встретиться с Греттиром, сыном Асмунда?

Гисли отвечает:

— Я уже с ним встретился, да не знаю, как мы расстанемся. Бери себе все, что ты

захватил, только отпусти меня.

Греттир сказал:

— Боюсь, до тебя плохо дойдут мои слова. Лучше сделаю я тебе заметку на память.

Задрал ему рубаху через голову, да и давай охаживать прутом по спине и по бокам.

Гисли все пытался от него увернуться. Исхлестал его Греттир всего кругом и

выпустил. Подумалось тогда Гисли, что лучше ему не знаваться с Греттиром, чем

заработать еще раз такую взбучку. Больше он никогда на такую порку не

напрашивался. Едва почуяв под собой ноги, прыгнул он в глубокий омут, переплыл

реку и добрался ночью на хутор, что зовется У Конского Холма, чуть живой от

усталости. Он пролежал там неделю, и все тело у него вспухло. После этого он

отправился к месту своей зимовки. Греттир же повернул назад, подобрал брошенные

Гисли вещи и отнес их к себе, только Гисли их и видел. Многие думали, что Гисли

получил по заслугам за свою болтовню и бахвальство.

Греттир так сказал об их встрече:

Если какая кусаться

Плохо умеет лошадь,

Зря не полезет в драку,

Прочь от других ускачет.

А наш неуемный Гисли

Взопрел, удирая от Греттира.

Вовсе Фрейр поединков68

Стыд растерял по дороге.

Весною Гисли собрался ехать к своему кораблю и пуще всего позаботился о том,

чтобы ничего из его товара не везли на юг мимо той горы. Он говорил, что там

живет сам дьявол. Гисли ехал на юг вдоль берега до самого корабля, и больше они

с Греттиром не встречались. С тех пор никто не считал его за важную птицу, и он

больше не упоминается в этой саге. Но усилилась теперь вражда между Тордом,

сыном Кольбейна, и Греттиром. И Торд решил ни перед чем не останавливаться, либо

прогнать Греттира, либо убить его.

LX

Вот прошло две зимы, как Греттир жил на Горе Красивых Лесов, а с приходом

третьей он отправился на юг, на Болота, на хутор у Излучины Ручья, и угнал у

хозяина шесть баранов. Оттуда он спустился к Полям, угнал двух быков и множество

овец себе на мясо и пошел назад южным берегом Реки Хит. Хозяева, узнав об этом,

послали людей к Торду с Мыса Хит и просили его возглавить поход против Греттира.

Сам Торд отговорился, но, уступая их просьбам, поручил пойти с ними своему сыну

Арнору — его потом прозвали Ярлов Скальд — и наказывал им не упустить Греттира.

Разослали людей по всей округе.

Бьярни звали одного мужа, жившего на хуторе Пески. Он собрал людей с того берега

Реки Хит: они решили двинуть против Греттира людей с обоих берегов. С Греттиром

были еще двое: одного из его людей звали Эйольв, он был сыном одного жителя

Красивых Лесов и муж стоящий. Был с ними еще и третий.

Первыми пришли Торарин с Полей и Торфини с Излучины Ручья, а всего человек

двадцать. Греттир хотел было уйти за реку, но тут подошли с того берега Торгейр,

Арнор, Бьярни и их люди. С той стороны, где стоял Греттир, в реку вдавался узкий

мыс. Увидев такую толпу, Греттир загнал весь скот на самый конец мыса, ибо он не

любил расставаться с тем, что однажды попало ему в руки. Жители Болот сразу

пошли на Греттира и держались решительно. Греттир просил своих людей последить,

чтобы они не напали на него со спины. Они не могли все враз на него напасть.

Завязалась жестокая схватка. Греттир рубил обеими руками, и им было нелегко к

нему подступиться. Одни из жителей Болот пали, другие были ранены. Те, кто был

за рекой, застряли, потому что не было поблизости брода. Недолго длилось

сражение, как нападавшие отступились. Торарин с Полей был уже совсем старик и не

участвовал в нападении. Но когда битва уже кончалась, подошли туда Транд, сын

Торарина, и Торгильс, сын Ингьяльда, племянник Торарина, и Финнбоги, сын

Торгейра, сына Торхадда из Долины Хит, и Стсйнольв, сын Торлейва из Лавовой

Долины. Они стали очень подбивать людей к наступлению, и снова разгорелся

жестокий бой.

Греттир увидел, что ему остается одно из двух — либо бежать, либо сражаться не

на живот, а на смерть. Бросился он вперед с таким напором, что никто не мог

перед ним устоять, ибо врагов было столько, что он и не чаял спастись и хотел

только подороже отдать свою жизнь. Он хотел сойтись в бою с самыми стоящими

противниками. И, бросившись на Стейнольва из Лавовой Долины, он ударил его по

голове и рассек ее по самые плечи. А вторым ударом поперек пояса сразил он

Торгильса, сына Ингьяльда, едва ли не разрубив его попалам. Тут бросился вперед

Транд — отомстить за своих родичей, но Греттир ударил его по правому бедру и

разрубил всю мышцу, и тот не мог больше сражаться. После этого Греттир тяжело

ранил Финнбоги. Тогда Торарин сказал, чтобы они уходили:

— Чем больше вы бьетесь, тем сильнее вам от него достается, а убивает он всех

самых лучших.

Они повиновались и повернули назад. Десятеро из них погибли, еще пятеро были

смертельно ранены или покалечены. Да и никто почти не остался без ран из тех,

кто был в битве. Греттир был совсем измучен, но ранен мало. С тем и ушли люди с

Болот, и они понесли большой урон, потому что пало много славных мужей. А люди с

того берега опоздали и подошли туда не раньше, чем закончилась битва. И увидев

участь своих людей, Арнор не захотел подвергать себя опасности, за что его потом

очень осуждали и отец, и многие другие. Люди находят, что он вел себя отнюдь не

геройски. То место, где они сражались, зовется теперь Мысом Греттира.

А Греттир и его люди взяли лошадей и поскакали в гору, ибо все они были ранены.

Когда они доехали до Красивых Лесов, Эйольв там и остался. Там стояла хозяйская

дочка, и она спросила, какие новости. Греттир рассказал все подробно как было

дело и сказал вису:

Можно ли ждать, о диса

Брачных уборов, что скоро

Стейнольва череп срастется,

Павшие снова встанут?

Торбьёрна кости тоже

Так и трещали в сече.

Десять владетелей злата

В поле сложили головы69.

Потом Греттир поехал к себе в укрытие и оставался там всю зиму.

LXI

Когда же они встретились с Бьёрном, тот сказал Греттиру, что дела плохи:

— И тебе нельзя далее здесь оставаться, ведь ты убил моих родичей и друзей. Но

покуда ты здесь, я не намерен отказываться от своих обещаний.

Греттир сказал, что он должен был защищать свою жизнь:

— Но плохо, что это тебе не по сердцу.

Бьёрн сказал, что сделанного не исправишь.

Немного погодя пришли к Бьёрну те, кто потерял из-за Греттира родичей, и просили

не дозволять этому беззаконнику жить там ко всеобщему негодованию. Бьёрн сказал,

что будет по-их-нему, пусть только зима пройдет.

Транд, сын Торарина с Полей, поправился. Он был человек недюжинный. Он был женат

на Стейнун, дочери Хрута с Гребневого Мыса. Торлейв из Лавовой Долины, отец

Стейнольва, тоже был большой человек. От него ведут свой род люди из Лавовой

Долины. Больше ничего не рассказывается о том, что было между Греттиром и людьми

с Болот, пока он оставался там в горах. Бьёрн продолжал водить с ним дружбу,

хотя и поубавилось у него самого друзей из-за того, что он дозволял Греттиру там

жить, ибо людям вовсе не нравилось, что за их родичей не заплачено виры.

Перед тингом Греттир ушел с Болот, Он снова отправился на Городищенский Фьорд и,

встретившись с Гримом, сыном Торхалля, спросил у него совета, как быть дальше.

Грим сказал, что у него нет никакой возможности пустить Греттира к себе. Тогда

Греттир отправился к своему другу Халльмунду и прожил у него до конца лета.

Осенью Греттир пошел в Козью Землю и оставался там, пока не распогодилось. Тогда

он отправился к Леднику Козьей Земли и пошел вдоль ледника на юг, прихватив с

собою котелок и огниво. Люди думают, что этот путь указал ему Халльмунд, знавший

там все вдоль и поперек. Греттир все шел и шел, пока не встретилась ему на пути

долина, длинная и очень узкая и со всех сторон закрытая ледниками, сползавшими в

нее. В одном месте он спустился и увидел там красивые склоны, поросшие травой и

кустарником. Там были горячие источники, и он подумал, что это, верно, подземный

огонь не дает ледникам сомкнуться в долине. Через долину протекала речка с

отлогими песчаными берегами. Солнечный свет почти не проникал туда, и он диву

давался, сколько в долине пасется овец. Эти овцы были много лучше и жирнее

виданных им прежде.

Греттир там устроился и сделал себе хижину из дерева, что там нашлось. Он ловил

овец и тем кормился. Одна овца давала там мяса больше, чем две в любом другом

месте. Была там одна буроголовая овца с ягненком, на ее рост он особенно

дивился. Ему показалось заманчивым взять от нее ягненка. Он так и сделал и потом

зарезал этого ягненка. Было в нем сорок мер сала, и притом самого лучшего. А

Буроголовка, потеряв ягненка, стала каждую ночь ходить к хижине Греттира и так

блеять, что он совсем не мог спать по ночам. Он был и сам не рад, что зарезал

этого ягненка, так она его изводила.

Каждый вечер, едва смеркалось, он слышал пастуший крик, и по этому крику все

овцы собирались каждый вечер к загону. Греттир рассказывал, что эта долина была

подвластна одному полутроллю, помеси человека с великаном, по имени Торир, и сам

Греттир был там под его защитой. Греттир назвал долину по его имени — Торирова

Долина70. У Торира, говорил он, были дочери, с которыми он, Греттир, тешился. А

они были только рады, потому что туда никто никогда не захаживал. Греттир не

забыл про пост и не ел в Великий пост мяса, а ел только сало и печенку.

Ничего за всю зиму не случилось. Греттиру так надоело это житье, что стало ему

совсем невмоготу там оставаться. Покинул он тогда эту долину и пошел через

ледник на юг, и вышел с севера в середине хребта Широкий Щит. Он поставил там

каменную плиту и пробил в ней отверстие: говорят, что если посмотреть в это

отверстие, видно ущелье, ведущее к Торировой Долине. Потом Греттир пошел дальше

на юг и дошел до самых Восточных Фьордов. Он был в пути все лето и зиму. Он

повидался там со всеми большими людьми, но все время что-нибудь да мешало, и

нигде не нашлось для него ни крова, ни пристанища. С тем и пошел он назад, на

север, и жил то там, то тут.

LXII

Вскоре после того, как Греттир ушел с Пустоши Орлиного Озера, объявился там

человек по имени Грим. Он был сыном одной вдовы с Горба. Он убил Эйда, сына

Скегги с Кряжа, и был за это объявлен вне закона. Он поселился в том самом

месте, где прежде жил Греттир, и ловил в озере много рыбы. Халльмунд невзлюбил

его за то, что он жил на Греттировом месте, и сказал про себя, что, как бы ни

ловилась у него рыба, проку ему от этого будет мало.

Вот случилось однажды, что Грим выловил сотню рыб, отнес их домой и разложил

перед хижиной, а наутро пришел туда — вся рыба до единой пропала. Это показалось

ему странным, пошел он к озеру и выловил на сей раз две сотни рыб. Отнес домой,

разложил, и снова все то же самое — наутро вся рыба пропала. Ему подумалось,

что, стало быть, это неспроста. На третий день наловил он три сотни рыб. Отнес

домой, а сам сидит в своей хижине и смотрит через отверстие в двери, не подойдет

ли кто к хижине. Так шло время и, когда миновала третья часть ночи, он услышал,

что кто-то ходит снаружи, тяжело ступая. Тогда Грим взял свою секиру — а она

была преострая — и решил узнать, что у того на уме. Пришелец нес за спиной

большую корзину. Он поставил корзину, осмотрелся и никого не увидел. Он

запускает руки в рыбу, как в свое добро. Покидал он всю рыбу в корзину и

наполнил ее доверху. Рыба была такая крупная, что, подумалось Гриму, и лошадь бы

не снесла больше. Человек пригнулся, чтобы взвалить себе ношу, и только хотел

встать, как Грим выскочил и ударил его что есть силы по шее, так что секира

вошла в него по самый обух. Человек вскочил и побежал во всю прыть с корзиной на

юг в горы. Грим за ним, чтобы узнать, попал ли он в него. Так бежали они до

Шарового Ледника, и там этот человек вошел в пещеру. В пещере пылал костер, и

сидела женщина большого роста, но собой пригожая. Грим услыхал, что она

поздоровалась с отцом и назвала его Халльмунд. Тут Халльмунд свалил с плеч ношу

и тяжело вздохнул. Она спросила, почему он в крови. Он сказал в ответ так:

Я узнал,

Что нельзя мужу

Слишком в свои

Силы верить.

В смертный час

Изменит удача,

Но и дух

Воина дрогнет.

Она стала расспрашивать его о случившемся, и он рассказал ей все, как было.

— Теперь послушай, — сказал он, — я поведаю о том, что совершил в жизни. Я

расскажу об этом в песни, а ты вырежь ее на палочке рунами.

Она так и сделала. Тогда он сказал Песнь Халльмунда, и в ней говорится так:

С Греттиром я

Тягался на славу,

Вырвал из рук

Его поводья.

Такое ему

В диковину было,

Глаз не сводил

Он с ладоней.

Следом за тем

На Орлиное Озеро

Торир пришел

К нам войною.

Восемь вдвоем

Десятков воинов

Вспять обратили

В ратном споре.

Греттир нес

Гибель воинам,

Мощной рукой

Щиты кромсая,

Но, однако ж,

Много глубже

След пролагал

Булат Халльмунда,

Руки сек,

Сносил головы

Всем, кто грозил

Греттиру сзади.

И мужей

Полторы дюжины

В тех горах

Лежать оставил.

Я умерщвлял

Вражье племя,

Жителей скал —

Род великанский.

Уничтожал

Всякую нежить,

Ублюдков троллей

Бил нещадно.

Для многих был

Недругом злейшим,

Для альвов и турсов —

Нечистой твари71.

О многих своих деяниях рассказал Халльмунд в песни, ибо он исходил всю страну.

Тогда его дочь сказала:

— Человек этот не стоял разинув рот, и этого надо было ждать: ведь ты покушался

на его добро. Кто же теперь отомстить за тебя?

Халльмунд отвечает:

— Навряд ли это суждено. Греттир, тот, я думаю, отомстил бы за меня, будь у него

такая возможность. Но нелегко одолеть удачу этого человека, ибо его, верно, ждет

большое будущее.

И вместе с этой песнью таяли силы у Халльмунда. Вот кончилась песнь, и почти в

то же время умер Халльмунд. Она очень убивалась и горько плакала. Тут вышел к

ней Грим и стал ее утешать:

— Всякий должен умереть в свой черед, когда приходит его пора. И это случилось

во многом по его вине: ведь я не мог смотреть, как он меня грабит.

Она сказала, что его правда и самоуправство до добра не доводит.

После этого разговора у нее отлегло от души. Грим остался в пещере на много

ночей и запомнил Песнь Халльмунда. Они хорошо поладили. Грим прожил на Взгорье

Орлиного Озера зиму после смерти Халльмунда. А потом нашел его на Взгорье

Торкель, сын Эйольва, и они сразились. Схватка их кончилась тем, что Грим

одержал верх над Торкелем, но не стал убивать его. И Торкель взял его к себе, и

помог уехать, и дал ему много всякого добра. И все считали, что они благородно

обошлись друг с другом. Грим стал потом мореходом, и о нем есть большая сага72.

LXIII

Теперь надо рассказать о том, что Греттир, вернувшись с Восточных Фьордов, стал

прятаться и скрываться, потому что он вовсе не искал встречи с Ториром. Летом он

жил под открытым небом на Пустоши Подмаренничной Долины и в других местах.

Случалось ему бывать и на Пустоши Дымов. А Торир, узнав, что Греттир на Пустоши

Дымов, собрал людей и поехал на пустошь, думая, что уж теперь-то он его не

упустит. Греттир заметил их не раньше, чем они совсем близко к нему подъехали.

Он был тогда у пастушьей хижины, что стояла возле дороги. С ним был еще один

человек. Они увидели всю эту гурьбу, и раздумывать было некогда. Тогда Греттир

сказал, что надо повалить лошадей и втащить их в хижину. Они так и сделали.

Торир проехал с юга на север всю пустошь, а дружка их нет как нет, и, никого не

найдя, они повернули назад. Когда же они ускакали на запад, Греттир сказал:

— Они будут, пожалуй, недовольны походом, если мы не встретимся. Посторожи

коней, а я выйду им навстречу. Хороша будет шутка, если они меня не узнают.

Спутник пытался его отговорить, но он все же пошел. Он переоделся, низко

надвинул капюшон на лицо, взял в руки посох и пошел по дороге им навстречу. Они

поздоровались с ним и спросили, не видал ли он, чтобы ехали по пустоши

какие-нибудь люди.

— Видал я людей, которых вы ищете. Вы их чуть-чуть не встретили, ведь они были

вон там, южнее болот по вашу левую руку.

Услышав это, они погнали коней к тем болотам. Там была такая трясина, что они

застряли и чуть не целый день провозились, вытаскивая лошадей. Недобрым словом

помянули они этого бродягу, что так подшутил над ними. А Греттир скорей пошел

назад к своему сотоварищу и сказал, когда они встретились, такую вису:

Сих зачинщиков сечи

Скальд на дороге не тронул.

Распри бежать оружия

Трудный для Греттира жребий.

Не говорите, что разум

Видрира стали оставил:

Просто пытатель лука

Лучшего ищет случая.

Целое войско встретив,

Я должен уйти поневоле73.

Потом они поскакали во всю прыть на запад и прямо ко Двору и поспели туда

прежде, чем вернулся Торир со своими людьми с гор. И поблизости от хутора к ним

присоединился один человек. Он не признал их. А у самого хутора они увидали

женщину, молодую и нарядную. Греттир спросил, кто это. И их спутник сказал им,

что это дочка Торира. Тогда Греттир сказал вису:

Хоть у скальда и правда

Редко что значат речи,

Ты не забудь, о дева,

Ториру весть поведать.

Скажи, что с Двором рядом

Сам-третий проехал Греттир —

Малая горстка воинов

Прямо у самой ограды.

Отсюда их спутник и узнал, кто они такие. Он поехал от хутора к хутору, всюду

рассказывая, что приезжал Греттир. Когда же Торир вернулся, многие сочли, что

Греттир ловко его обморочил. Торир послал своих соглядатаев выведать, куда он

направляется. Греттир же принял решение отправить своего сотоварища с лошадьми к

хуторам на запад, а сам поднялся в горы и, завернувшись в плащ и опустив капюшон

на глаза, к началу зимы ушел на север, и никто его не узнал. Все считали, что

Ториру досталось от Греттира так же, как и в прошлый раз, если не хуже.

LXIV

Стейном звали священника, жившего на Реке Островной Долины, в Бардовой Долине.

Он был добрый хозяин и состоятельный. Сын его Кьяртан уже вырос и был муж

стоящий. Торстейном Белым звали одного человека, жившего на хуторе Песчаные

Холмы, южнее Реки Островной Долины. У него была жена по имени Стейнвёр, молодая

и веселая, у них были дети, в то время еще малолетние. Считалось, что на дворе у

них неладно — захаживают туда тролли. За две зимы до того, как Греттир пришел на

север, в эти места, случилось так, что Стейнвёр, хозяйка Песчаных Холмов, на

Рождество пошла по своему обыкновению на Реку Островной Долины к службе, хозяин

же остался дома. Люди легли вечером спать, а среди ночи услышали страшный шум в

покоях, около хозяйской постели. Никто не решился встать и взглянуть, что там

такое, потому что людей в доме было мало. Наутро хозяйка вернулась домой, а

хозяин-то пропал, и никто не знает, что с ним случилось. Прошло лето. На

следующую зиму хозяйка вновь собралась к службе, а работнику своему наказала

остаться дома. Не хотел он, но сказал, что она хозяйка — ей и решать. Случилось

все, как и в прошлый раз: пропал и работник. Сильно подивились этому люди. Они

увидели у входных дверей пятна крови и подумали, что это не иначе, как нечистая

сила забрала их обоих. Слух об этом разнесся по всей округе, дошел он и до ушей

Греттира. А ему было не привыкать расправляться со всякой нечистью да нежитью,

вот он и пошел в Бардову Долину и явился в канун Рождества на Песчаные Холмы. Он

не открылся и назвался Гестом74. Хозяйка увидела, какой он большущий, а

работники очень все испугались. Он попросился переночевать. Хозяйка сказала, что

еда для него найдется, «а уж позаботься о себе сам». Он сказал, что согласен.

— Я, — говорит, — останусь дома, а ты ступай к службе, если хочешь.

Она отвечает:

— Ты смелый человек, раз не боишься остаться дома.

— Однообразная жизнь не по мне, — сказал он.

— Нехорошо оставаться дома, — говорит она, — только мне не перейти через реку.

— Я тебя переправлю, — говорит Гест.

Тогда она собралась к службе и взяла с собой маленькую дочку. Была оттепель,

река вскрылась, и по ней шел лед. Хозяйка сказала:

— Не перейти через реку ни пешему, ни конному.

— Верно, здесь есть брод, — сказал Гест, — так что не бойтесь.

— Перенеси сперва дочку, — сказала хозяйка. — Она полегче.

— Мне совсем ни к чему ходить дважды, — говорит Гест. — Я перенесу тебя на руке.

Она перекрестилась и сказала:

— Как тут перейдешь! И что ты тогда сделаешь с девочкой?

— Уж что-нибудь придумаю, — говорит он. — И подхватив обеих, посадил меньшую

матери на колени, и держал обеих левой рукой, а правая была у него свободна.

Пошел он так вброд, они же настолько боялись, что не смели и крикнуть. Река

сразу же сделалась ему по самую грудь. Прямо на него понесло большую льдину, а

он выставил вперед свободную руку и оттолкнул ее. Тут сделалось так глубоко, что

волны перекатывались ему через плечи, но он упорно шел, пока не добрался до того

берега. Там он сбросил их на сушу. Потом он пошел назад, и уже смеркалось, когда

он возвратился в Песчаные Холмы. Он спросил себе еды, а насытившись, велел

работникам уйти в глубь покоев. Потом он взял столы и всякие доски, нагромоздил

все это поперек покоев, сложив перегородку такой вышины, что через нее не

перелез бы ни один из работников. Никто не посмел ему перечить или как-нибудь

роптать. Вход был в боковой стене покоев, сзади дома, а у самого входа стояла

лавка. На нее Гест и лег, не раздеваясь. Напротив дверей в покоях горел свет.

Лежит так Гест до глубокой ночи.

Хозяйка же пошла к службе на Реку Островной Долины, и люди дивились, как это она

переправилась через реку. Она сказала, что не знает, кто перенес ее — человек

или великан. Священник сказал, что, верно, все же человек, хоть и мало ему

подобных.

— Но лучше помолчим об этом, — сказал он. — Может статься, что он призван помочь

тебе в твоих невзгодах.

Хозяйка там заночевала.

LXV

Теперь надо рассказать о Гесте, что около полуночи он услыхал снаружи страшный

шум, и вслед за тем вошла в покои огромная великанша. В одной руке она держала

корыто, а в другой огромный нож. Войдя, она осмотрелась и, увидев Геста,

бросилась на него. Он же вскочил и — на нее. Они яростно схватились, и началась

у них в покоях долгая битва. Великанша была сильнее, но он ловко от нее

увертывался. Они сокрушали все, что стояло у них на дороге, даже перегородку в

покоях. Великанша вытащила его за дверь, в сени. Он очень ей там сопротивлялся.

Она хотела вытащить его за порог, но это вышло у нее не прежде, чем они сорвали

всю дверную раму, и она вынесла его на спине. Она поволокла его к реке, к самому

краю ущелья. Гест уже совсем замучился, но было только два пути: либо напрячь

все силы, либо она сбросит его в ущелье. Они боролись всю ночь. Ему казалось,

что он никогда не имел прежде дела с нечистью такой дьявольской силы. Она так

его к себе прижала, что он не мог пошевельнуть ни той ни другой рукой, а только

ухватил ее покрепче за пояс. Когда же они достигли края ущелья, он изловчился и

перебросил ее через себя, и высвободил правую руку. Тогда он скорей выхватил

меч, висевший у пояса, занес его и, ударив великаншу по плечу, отрубил ей правую

руку и освободился. А она сорвалась в ущелье и исчезла в водопаде. Гест не мог

двинуться от усталости и долго пролежал там в скале. Потом, когда стало светать,

он пошел домой и лег в постель. Тело у него все распухло и почернело.

Хозяйка пришла со службы домой и увидела, что в доме вес вверх дном. Она пошла к

Гесту и спросила, отчего это все так поломано и повалено. Он рассказал ей все,

что случилось. Она сочла достойным удивления такой подвиг и спросила, кто же он

такой. Тогда он сказал ей всю правду и попросил сходить за священником, он, мол,

хочет с ним встретиться. Это было сделано. И когда Стейн священник пришел в

Песчаные Холмы, ему тотчас стало ясно, что человек, назвавшийся Гестом, был не

кто иной, как Греттир, сын Асмунда. Священник спросил, что, он думает, сталось с

пропавшими. Греттир сказал, что они, он думает, погибли в том ущелье. Священник

сказал, что он не может поверить его рассказам, если им не найдется

подтверждение. Греттир говорит, что будет попозже и подтверждение. Священник

ушел домой, а Греттир пролежал в постели еще много ночей. Хозяйка обходилась с

ним как нельзя лучше. Так прошло все Рождество.

По рассказу Греттира выходит, что великанша, раненая, сорвалась в ущелье. Но

люди Бардовой Долины говорят, что ее застиг рассвет, когда они боролись, и

превратил в камень, и она треснула, когда Греттир отрубил у нее руку, и стоит

там еще на скале подобие женщины. Жители долины укрыли у себя Греттира.

Зимой после Рождества Греттир пошел однажды на Реку Островной Долины. И,

встретившись со священником, он сказал:

— Вижу я, священник, что ты не слишком-то веришь моему рассказу. Я хочу, чтобы

ты пошел со мною к реке, тогда сам увидишь, правдив ли он.

Священник так и сделал. И подойдя к водопаду, они увидали под скалой пещеру. Над

нею была отвесная стена, такая высокая, что никто не смог бы на нее залезть, а

до воды было сажен десять. У них была с собой веревка. Тогда священник сказал:

— По-моему, тебе туда нипочем не спуститься.

Греттир отвечает:

— Как это не спуститься! Но мужество при этом совсем не помешает. Я уж дознаюсь,

что там в водопаде, а ты посторожи веревку.

Священник сказал, что кому решать, как не ему, вбил в скалу колышек и придавил

камнями.

LXVI

Теперь надо рассказать про Греттира, что он укрепил в петле на конце веревки

камень и спустил ее в воду.

— Как же ты сам намерен спускаться? — говорит священник.

— Я хочу спуститься в водопад, не привязываясь, — говорит Греттир. — Так велит

мне чутье.

После этого он приготовился к спуску: разделся, опоясался мечом, другого же

оружия не взял. Потом он прыгнул со скалы и прямо в водопад. Видел священник,

как мелькнули его пятки, и больше ничего о нем не знал. А Греттир нырнул под

водопад, и это было нелегко при таком водовороте: пришлось ему нырять до самого

дна, чтобы проникнуть за водопад. Из воды там подымалась скала, по ней он и

взобрался. За водопадом находилась большая пещера, в том месте, где река падала

со скалы. Греттир увидел там огромнейшего великана, и на него было страшно

смотреть. Когда Греттир подошел, великан вскочил, схватился за нож и замахнулся

на него; а ножом этим можно было и рубить и колоть. У ножа была деревянная

рукоять, люди называли такое оружие тесаком. Греттир встретил удар ударом, попал

по рукояти, так что она раскололась пополам. Великан повернулся было за мечом,

висевшим там в пещере, но тут Греттир ударил его в грудь, разрубив ему всю

нижнюю часть груди и живот, так что внутренности вывалились прямо в реку и их

понесло течением. А священник увидел, сидя там у веревки, что плывут по течению

какие-то клочья, все в крови. Он всполошился, уверенный, что Греттир погиб.

Бросил он тогда веревку и убежал домой. Настал уже вечер, и священник сказал,

что Греттир не иначе как погиб, и смерть его — большая для всех потеря.

Теперь надо рассказать про Греттира. Он наносил удар за ударом, пока великан не

умер. Тогда Греттир пошел в глубь пещеры. Он засветил огонь и осмотрел пещеру.

Не сказано, сколько он нашел там добра, но люди полагают, что кое-что там было.

Он пробыл там до глубокой ночи, нашел кости двоих человек и сложил их в мешок.

Потом он выбрался из пещеры, доплыл до веревки и потряс ее, думая, что священник

сидит там. Но оказалось, что священник ушел, и пришлось ему лезть по веревке

самому.

Выбрался он так на скалу, пошел на Реку Островной Долины и положил в церковном

притворе мешок с костями и рядом руническую палочку, на которой с большим

искусством были вырезаны такие висы:

Стали властитель75, слушай,

Скальд в водопад спускался.

Скалилась камнемолка,

Влажную пасть разевала.

Льдяные злились буруны

В логове великанши,

Столбы водяные грозно

Греттира в грудь били.

И еще так:

Скальду навстречу страшный

Бросился родич Феньи.

Долго в пещере дрался

Греттир с троллем свирепым.

Все же тесак заостренный

Я срубил с рукояти,

Пламень шелома разрезал

Черную грудь Хрюма76.

Там говорилось, что Греттир добыл эти кости из пещеры. А священник, придя наутро

в церковь, нашел палочку и мешок и прочел руны.

Греттир же ушел в Песчаные Холмы.

LXVII

При встрече священник подробно расспросил Греттира обо всем, что с ним было. И

тот все ему рассказал, прибавив, что священник-то подвел его с веревкой.

Священник это признал. Все теперь уверились, что из-за этой нечисти и пропадали

люди в долине. С тех пор никакая нежить и нечисть никому в той долине не

докучала. Греттир прослыл избавителем всей округи. Священник зарыл останки на

погосте. Греттир жил в Песчаных Холмах всю зиму, никому не показываясь. Но Торир

из Двора все-таки проведал, что он в Бардовой Долине, и подослал людей убить

его. Тогда жители посоветовали ему уйти, и он отправился на запад. И придя в

Подмаренничную Долину к Гудмунду Могучему, он попросил у него покровительства.

Но тот сказал, что ему никак не пристало пускать к себе Греттира.

— И тебе остается только одно, — сказал Гудмунд: — перебраться туда, где ты

можешь не опасаться за свою жизнь.

Греттир сказал, что он не знает такого места. Гудмунд сказал:

— Есть в Мысовом Фьорде остров, он зовется Скала Остров. Это — надежная

крепость, потому что без лестницы на него не залезешь. Только доберись до него,

а уж там никто, по-моему, не одолеет тебя ни оружием, ни хитростью, если ты

будешь хорошо смотреть за лестницей.

— Попытаюсь, — говорит Греттир, — но я стал так бояться темноты, что даже ради

спасения жизни не могу жить один.

Гудмунд сказал:

— Может быть, это и так. Но ни на кого, кроме себя, не полагайся. За многими

нужно смотреть в оба.

Греттир поблагодарил его за добрый совет. Ушел он из Подмаренничной Долины и не

останавливался, покуда не добрался до Скалы. Мать радостно его встретила и

Иллуги тоже. Он провел там несколько ночей. Там он узнал об убийстве Торстейна,

сына Кугги, случившемся осенью, перед тем, как Греттир пошел в Бардову Долину.

Подумал он, что судьба посылает ему удар за ударом. Потом он поехал на юг к

Пустоши Каменистых Холмов, надеясь встретиться с Гримом и отомстить за

Халльмунда. Но приехав в Долину Северной Реки, он узнал, что Грим уже две или

три зимы как уехал, о чем было рассказано. Греттир потому узнал об этом так

поздно, что он две зимы скрывался, — и еще третью, когда он был в Торировой

Долине, — и не виделся ни с кем, кто мог бы рассказать ему новости. Тогда он

повернул к Долинам Широкого Фьорда и стал подстерегать людей, проезжавших по

Крутому Склону. Он снова стал запускать руку за добром к мелким хозяевам. Это

было в самый разгар лета.

На исходе того же лета Стейнвёр в Песчаных Холмах родила мальчика и назвала его

Скегги. Сперва его отцом считали Кьяртана, сына Стейна, священника с Реки

Островной Долины. Скегги очень выделялся среди своих братьев силой и ростом. А к

пятнадцати годам он стал сильнее всех мужей на севере, и тогда его стали считать

сыном Греттира. Люди думали, что он вырастет славным мужем, но он умер

семнадцати зим от роду, и про него нет саги.

LXVIII

После убийства Торстейна, сына Кугги, Снорри Годи очень гневался на своего сына

Тородда и на Сама, сына Бёрка Толстого. Не рассказывается, чем они провинились,

разве что не захотели пойти на какое-то большое дело, на которое посылал их

Снорри. Поэтому Снорри прогнал от себя Тородда и не велел ему возвращаться, пока

тот не убьет какого-нибудь объявленного вне закона. Ничего другого не

оставалось, и Тородд поехал в Долины. Тогда в Широком Жилье, в Долине Сёккольва,

жила одна вдова по имени Гейрлауг. Она держала пастуха, объявленного вне закона

за нанесение увечья. Он был еще подросток годами. Тородд, сын Снорри, узнал об

этом и поехал к Широкому Жилью, и спросил, где пастух. Хозяйка сказала, что он

со стадом:

— А на что он тебе?

— Хочу я лишить его жизни, — говорит Тородд, — ведь он объявлен вне закона.

Она отвечает:

— Невелика слава подобному герою, как ты, убивать этакого заморыша. Я покажу

тебе, где можно совершить больший подвиг, если уж тебе не терпится испытать

себя.

— Где же это? — говорит тот. Она отвечает:

— Здесь в горах живет Греттир, сын Асмунда. Вот с ним и сражайся, это тебе

больше подходит.

Эти речи пришлись по душе Тородду. «Так оно и будет», — сказал он, пришпорил

коня и поскакал вверх по долине. И, поднявшись на холмы ниже Восточной Реки, он

увидел белую лошадь под седлом. А рядом он увидел человека большого роста и при

оружии и тотчас повернул к нему навстречу. Греттир поздоровался с ним и спросил,

кто он такой. Тородд назвался и сказал:

— Почему ты не спросишь лучше о моих намерениях?

— Потому, — сказал Греттир, — что какими бы они ни были, они мало к чему

приведут. Ты сын Снорри Годи?

— Так и есть, — сказал Тородд, — и теперь посмотрим, кто из нас чего стоит.

— Это и так ясно, — сказал Греттир. — Ты разве не слышал, что я мало кому

приносил удачу из тех, кто меня задевал?

— Это я знаю, — говорит Тородд, — но все ж таки отважусь.

Он выхватил меч и с пылом набросился на Греттира. Тот же заслонялся щитом, не

поднимая на Тородда оружия. Так некоторое время и шло. Греттир даже не был

ранен. Тогда он сказал:

— Не пора ли кончать эту игру, потому что победы тебе не видать как своих ушей.

Тородд стал рубить как одержимый. Греттиру все это наскучило, схватил он

Тородда, посадил его рядом с собою и сказал:

— Теперь я могу с тобою делать все, что захочу. И я не боюсь, что ты меня

убьешь. Но чего я боюсь, так это седой головы отца твоего Снорри Годи и его

советов: они хоть кого ставили на колени. Тебе же следует выбирать себе работу

по силам. Это тебе не детская забава — со мною сражаться.

И Тородд, увидев, что он ничего не добился, совсем утихомирился, и на этом они

расстались. Тородд поехал домой в Междуречье и рассказал отцу, что у него вышло

с Греттиром. Снорри Годи усмехнулся и сказал:

— Выше головы не прыгнешь. Велика между вами разница! Ты напал на него, а он мог

сделать с тобою, что хотел. И Греттир мудро поступил, что не убил тебя, потому

что уж я бы не оставил твою смерть неотомщенной. Теперь я охотно окажу ему

поддержку, если представится случай.

По всему было видно, что Снорри доволен тем, как Греттир обошелся с Тороддом: с

той поры он всегда становился на его сторону.

LXIX

Расставшись с Тороддом, Греттир вскоре поехал в Скалу, и некоторое время там

скрывался. Его боязнь темноты зашла к тому времени так далеко, что с

наступлением сумерек он совсем не решался выходить. Мать предлагала ему остаться

дома, хоть и видела она, что это мало ему поможет — столько врагов он нажил себе

по всей стране. Греттир сказал, что ей не придется терпеть из-за него

неприятности.

— Но не могу я даже ради спасения жизни, — говорит он, — оставаться долее один.

Иллуги, его брату, было тогда пятнадцать зим, и вырос он в славного мужа. Он был

при этом разговоре. Греттир рассказал матери, какой совет дал ему Гудмунд

Могучий, и сказал, что попробует, если выпадет случай, добраться до Скалы

Острова. Но он, мол, не сможет там жить, если не найдет себе надежного товарища.

Тогда Иллуги сказал:

— Я отправлюсь с тобою, брат. Не знаю, правда, много ли будет тебе от меня

проку, если не считать того, что я буду тебе верен и не покину тебя, покуда ты

жив. И находясь рядом с тобой, я буду знать, что с тобой.

Греттир отвечает:

— Нет никого, кто был бы мне милее. Если мать не будет противиться этому, я бы с

великой радостью взял тебя с собою.

Тогда Асдис сказала:

— Вижу я, что беда не ходит одна. Не обойтись мне без Иллуги, но знаю, страшное

проклятие тяготеет над Греттиром, и надо ему искать какой-нибудь выход. И как ни

тяжело мне будет навсегда расстаться с обоими моими сыновьями, я пойду на это,

если так будет лучше для Греттира.

Иллуги обрадовался ее словам, потому что он почитал за счастье поехать с

Греттиром. Она дала им много денег. Они собрались в дорогу. Асдис проводила их

за ворота и, прежде чем им расстаться, сказала так:

— Вот и уходите вы, мои сыновья, и вам суждено погибнуть обоим вместе. Но никто

не избежит того, что ему назначено. Никого из вас я больше не увижу, и одна у

вас будет судьба. Уж не знаю, какой удачи вы ищете на Скале Острове, но там вы и

сложите головы. Многим не понравится, что вы там. Бойтесь измены, но примете вы

смерть от оружия. Странные были мне сны. Остерегайтесь колдовства, ничего нет

сильнее, чем злые чары.

И, сказав это, она горько заплакала. Тогда Греттир сказал:

— Не плачь, мать. Люди скажут, что у тебя были сыновья, а не дочери, если на нас

нападут с оружием. Будь жива и здорова.

Потом они расстались. Греттир с Иллуги поехал на север к своим родичам. Они

пробыли там всю осень до самой зимы. Потом они повернули к Мысовому Фьорду и

поехали на север от Озерной Расселины к самой Расселине Дымов и спустились с

Сэмундова Склона и к Длинному Холму. К исходу дня они были у Шумного Двора.

Греттир откинул капюшон себе на плечи: он всегда ходил так, в любую погоду.

Оттуда они двинулись дальше и, пройдя немного, повстречали на дороге человека,

большеголового, высокого и худого и плохо одетого. Он поздоровался с ними, и они

спросили друг друга об имени. Они сказали, кто они такие, а тот назвался

Торбьёрном. Он был бобыль, работать не желал и любил прихвастнуть. Всегда

находились охотники посмеяться и пошутить над ним. Он держал себя с ними как

старый знакомый и наговорил им с три короба о тамошних жителях. Он очень

позабавил Греттира. Он спросил, не нужен ли им человек, который бы на них

работал, уж очень, мол, он хочет пойти с ними. И уговорил их взять его. Сильно

вьюжило и было холодно. Человеку же этому за его шумный нрав и зубоскальство они

дали прозвище и стали звать его Шумилой.

— Люди с Шумного Двора очень поражались, как это ты ходишь в такой холод с

непокрытой головой, — сказал Шумила, — или холод тебе смелости придает? Были тут

двое, всем молодцы, а как позвал их пастух к своему стаду, они не знали, как и

одеться на такой мороз.

Греттир сказал:

— И я видел одного молодца: он стоял в дверях и натягивал рукавицы. А другой все

ходил между хлевом и навозной кучей77. Таких-то я не испугаюсь.

Потом они пошли к Рябиновому Мысу и там заночевали. А оттуда пошли к морю, к

тому хутору, что зовется У Дымов. Там жил человек по имени Торвальд, добрый

хозяин. Греттир обратился к нему за помощью, рассказав о своем намерении

добраться до Скалы Острова. Человек сказал, что жители Мысового Фьорда не

обрадуются такому гостю, и стал отнекиваться. Тогда Греттир достал кошелек, что

дала ему мать, и отдал человеку. При виде денег тот весь просиял и велел своим

работникам перевезти их ночью при свете месяца. От Дымов до острова всего ближе

— одна морская миля.

Они добрались до острова, и Греттиру там понравилось: остров весь порос травой и

круто обрывался в море, так что ниоткуда нельзя было на него залезть иначе, как

по веревочным лестницам. И стоило поднять верхнюю лестницу, как уже никто не

сумел бы на него взобраться. Летом там был большой птичий базар. В то время на

острове было восемьдесят овец, принадлежавших тамошним жителям, все больше

бараны да овцы, предназначенные для убоя. Греттир нашел там пристанище. По

словам Стурлы, сына Торда, тогда уже прошло зим пятнадцать или шестнадцать, как

его объявили вне закона.

LXX

Когда Греттир поселился на Скале Острове, на Мысовом Фьорде жили такие знатные

мужи. В Капище в Долине Хьяльти жил Хьяльти, сын Торда, сына Хьяльти, сына Торда

Ножны. Хьяльти был муж знатный и пребогатый, и всеми любимый. Брата его звали

Торбьёрн Крючок. Он был высок и силен, нравом крут и неуживчив. Отец их, Торд,

снова женился, и его жена не была им матерью. Она плохо обходилась со своими

пасынками, а с Торбьёрном хуже всех, потому что он был строптивый и грубый.

Как-то случилось, что Торбьёрн Крючок сидел за игральной доской. Тут подошла

мачеха и видит, что он играет. У шашек этих были снизу шпеньки. Ей показалось,

что он лодырничает, и она его обругала, а он дерзко ей ответил. Тогда она

схватила шашку и ткнула Торбьёрна шпеньком в скулу, да попала в глаз, так что

глаз выскочил ему на щеку. Торбьёрн вскочил, накинулся на нее и избил

немилосердно, так что она слегла и вскоре умерла от этого. Говорили, что она

была тогда беременна. После этого он стал совсем беззаконником. Он взял свое

добро и жил сперва в Лесном Заливе.

Халльдор, сын Торгейра, сына Торда с Мыса, жил в Капище, на Мысовом Берегу. Он

был женат на Тордис, дочери Торда, сестре братьев Хьяльти и Торбьёрна Крючка.

Халльдор был почтенный хозяин и состоятельный. Бьёрном звали мужа, жившего на

Пастбищном Мысу у Протоков. Он был другом Халльдора с Капища: они во всем были

заодно. Междуреченским Стейном звали мужа, жившего на Стейновом Дворе. Он был

сыном Бьёрна, сына Офейга Жидкобородого, сына Вороны Хрейдара, которому Эйрик в

Боговых Долинах отдал Междуречье под Домовым Болотом. Стейн был славный муж. Был

человек по имени Эйрик, сын Старри Поединщика, сына Эйрика из Боговых Долин,

сына Хроальда, сына Гейрмунда Борода Торчком. Он жил в Капище, в Боговых

Долинах. Все это были мужи достойнейшие. У Широкой Реки, на Отлогом Склоне жили

двое братьев, оба по имени Торд. Оба были силачи, но люди мирные. Все они имели

долю на Скале Острове. Говорят, что не менее двадцати человек сообща владели

островом, и ни один не хотел продавать своей доли другому. Наибольшая доля была

у сыновей Торда, потому что они были всех богаче.

LXXI

Вот подошло время к осеннему солнцевороту. Хозяева собрались на остров за

овцами, назначенными на убой. Они сели в лодку — от каждого владельца по

человеку, а от иных и по два. И, подойдя к острову, увидели они, что ходят там

какие-то люди. Они удивились, но подумали, что, верно, кто-то потерпел крушение

и вышел там на берег. Они подошли на веслах туда, где были лестницы. А те, кто

там был, подняли лестницы. Хозяевам показалось, что тут что-то не так, они

окликнули тех и спросили, кто они такие. Греттир назвал себя и своих товарищей.

Хозяева спросили, кто перевез их на остров. Греттир отвечает:

— Тот и перевез, у кого была лодка и руки и кто больше был другом мне, чем вам.

Хозяева ответили:

— Дай нам взять наш скот и поезжай с нами, а тот скот, который ты уже зарезал,

пусть будет твой.

Греттир отвечает:

— Щедрое предложение. Но все ж таки каждый останется при том, чем владеет. А

короче говоря, я отсюда иначе как мертвый не двинусь. Я не привык отдавать того,

что попало мне в руки.

Хозяева примолкли, думая, что вот принесла нелегкая такого гостя на Скалу

Остров. Они много всего ему предлагали, не скупясь ни на деньги, ни на щедрые

обещания. Но Греттир на все отвечал отказом, на том они и уехали, недовольные

своей участью. Они рассказали жителям округи, что за волк явился на остров. Все

это застигло их врасплох, и непросто им было найти выход. Проговорили они об

этом всю зиму, да так и не придумали, как выпроводить Греттира с острова.

LXXII

Настало время людям ехать на весенний тинг Цаплина Мыса. Собралось туда

множество народа со всех округ, откуда люди должны были ездить на этот тинг. В

ту весну люди долго там оставались и по делам, и для веселья, ибо тогда многие в

тех местах любили повеселиться.

Греттир, узнав, что все кругом уехали на тинг, держал совет со своими друзьями,

ибо он всегда был хорош с теми, кто был с ним заодно, и ничего для них не жалел.

Он сказал, что поедет на землю за припасами, а они, Иллуги с Шумилой, пусть

останутся. Неразумным показалось это Иллуги, но он не стал перечить Греттиру.

Тот наказал им сторожить лестницу: жизнь их, мол, зависит от этого. Потом он

отправился на землю и раздобылся всем, что ему было нужно. Он всюду прятался,

куда бы ни приходил, людям было и невдомек, что он мог уйти с острова.

Греттир узнал, что на тинге большое веселье, и ему показалось заманчиво пойти

туда. Он надел старую одежду, совсем уже ветхую, и пришел на тинг, когда люди

шли с лёгретты78 домой по своим землянкам. Тут те, кто помоложе, завели

разговор, что погода-де стоит хорошая и ясная и хорошо бы теперь устроить борьбу

и позабавиться. Все сказали, что это хорошо придумано. Тогда люди пошли уселись

перед землянками. Больше всех ратовали за игры сыновья Торда. Торбьёрн Крючок

совсем вошел в раж, взявшись устраивать игры. Всяк должен был делать, что

Торбьёрн ни захочет. Он брал каждого за плечи и валил наземь. Сперва боролись

те, кто послабее, а потом и остальные, и пошло у них великое веселье. Когда

испытали силу почти все, кроме сильнейших, заговорили люди о том, кто же теперь

решится выйти против одного из этих Тордов, о которых уже шла речь. Но охотников

не нашлось. Стали те ходить от одного к другому, приглашая побороться. Но чем

больше ходили, тем меньше толку. Тогда Торбьёрн Крючок посмотрел кругом и увидел

человека, большого ростом, а лица не разобрать. Торбьёрн схватил его и толкнул

что есть силы. А тот как сидел, так и сидит, даже не двинулся.

Тогда Торбьёрн сказал:

— Еще никто сегодня не устоял так против меня, как ты. Кто этот человек?

Тот отвечает:

— Меня зовут Гестом74.

Торбьёрн сказал:

— Ты, верно, захочешь развлечься, и ты для нас желанный гость.

Тот отвечает:

— Многое может скоро перемениться. И я не буду вступать в вашу игру: все мне тут

незнакомо.

Тут многие заговорили, что они будут только благодарны ему, если он, человек им

не известный, позабавит людей. Он спросил, что им от него нужно. Они стали

просить его с кем-нибудь побороться. Он сказал, что уже давно как бросил борьбу:

— Но было время, когда мне она нравилась.

И видя, что он не совсем отказывается, они стали наседать на него еще больше. Он

сказал:

— Если уж вам так это надо — меня уговорить, то вы, верно, согласитесь клятвенно

обещать мне мир здесь на тинге и на все время, пока я не возвращусь к себе

домой.

Тут все зашумели, говоря, что сделают это с большой охотой. Хавром звали

человека, который больше всех добивался мира для Геста. Он был сыном Торарина,

сына Хавра, сына Торда Пуговицы, занявшего землю от Запруды на Протоках до

Междуреченской Реки. Он жил на Дворе Пуговицы и отличался большим красноречием.

Он сказал клятву о мире со знанием дела, и вот начало этой клятвы:

Провозглашаю мир

Между всеми людьми,

А первонаперво

Между сидящим здесь мужем по имени Гест

И всеми годи и добрыми бондами,

Всеми, кто может держать оружие,

И всеми-всеми окрестными жителями

Здесь, на Цаплином Тинге,

Кто б они ни были

И откуда бы ни пришли, —

Всеми, кто назван

И кто не назван.

Обещаем мир,

Полный и нерушимый,

Чужанину, который назвался Гестом,

Для игрищ, веселий

И ратоборства,

Покуда он здесь

Или путь держит к дому,

Посуху иль по морю,

Землей иль водою.

Да будет мир ему

Везде и всюду,

Пока он, целый и невредимый,

Домой не вернется

Под защитой обета.

Провозглашаю мир

От нашего имени

И от имени родичей,

Сотоварищей и сотрапезников,

Жен и мужей,

Рабынь и рабов,

Взрослых и отроков.

Если же кто этот мир нарушит

И обет преступит,

Да будет он отвержен

И изгнан Богом

И всем честным народом,

И не найти ему места

Ни в царстве небесном среди праведников,

Ни среди людей,

И будет он отринут повсюду, где

Преступников гонят,

Крещеный люд

Молится в церкви,

Языческий люд

Почитает капища,

Горит огонь,

Родит земля,

Младенец мать кличет

И мать сына нянчит,

Огни разводят,

Плывут корабли,

Блестят щиты

И светит солнце,

Снег лежит,

Финн бежит на лыжах,

Растет сосна,

Сокол летает день-деньской

И крылья ему вешний ветер держит,

Небо круглится,

Селятся люди,

Ветер гонит

Все воды к морю,

И люди хлеб сеют.

Пусть он бежит

Христиан и язычников,

Церквей и капищ,

Дола и дома,

Всякого крова,

Кроме адского.

Будем в этом единодушны,

Друг с другом в добром согласье,

Где б нам ни встретиться —

На горе иль у моря,

На ладье иль на лыжах,

На земле иль во льдах,

Пешим иль конным,

С другом ли встретимся на дороге

Иль с родичем в ровном поле.

Будем во всем друг с другом согласны,

Как сын с отцом

Иль отец с сыном.

Соединим же теперь руки и не нарушим мира и слова, данного здесь по обету этому

перед Богом, перед добрыми людьми и перед всеми, кто слова мои слышит и здесь

присутствует79.

Тут многие заговорили, что это сказано на славу. Гест сказал:

— Хорошо ты здесь говорил и рассказывал, если вы потом не отступитесь от своих

слов. За мной же дело не постоит.

Потом он скинул плащ и почти всю остальную одежду. Тут они посмотрели друг на

друга и остолбенели: они узнали Греттира, сына Асмунда, ибо он отличался от

других людей и ростом, и силой. Все приумолкли, а Хавр понял, что за глупость он

наделал. Разошлись они по двое и стали бранить друг друга, а пуще всего тех, кто

ратовал за этот мир. Тогда Греттир сказал:

— Скажите без обиняков, что у вас на уме, не сидеть же мне тут долго раздетому.

Вы большим, чем я, рискуете, если нарушите этот мир.

Они ничего не сказали и снова уселись. Сыновья Торда и Халльдор, их зять, стали

говорить друг с другом. Одни считали, что мир надо сохранить, а другие были

против. Склонились они голова к голове. Греттир сказал вису:

Как это клены копья

Нынче меня не признали!

Видно и впрямь у древа

Сокровища — две личины.

Ишь, языки прикусили,

Хавр и тот не болтает,

Как преступить клятву,

Видно, не знают бедняги80.

Тогда сказал Междуреченский Стейн:

— Это ты, Греттир, так думаешь! Но посмотрим, что решат знатные мужи. Но правду

сказать, недюжинная у тебя храбрость. Или ты не видишь, что они уперлись друг в

друга лбами?

Тогда Греттир сказал вису:

Будто бараны, сшиблись

Лбами властители брани,

Так и тычут друг в друга

Ратники бородами.

Вижу, в сторонку стали,

Узнав меня, испытатели

Рыбы шлемов. Нарушить

Клятву свою замышляют81.

Тогда сказал Хьяльти, сын Торда:

— Этому не бывать! Мы не нарушим мира, хоть ты и обвел нас вокруг пальца. Я не

хочу, чтобы люди потом все время поминали, как мы нарушили мир, нами же

установленный и объявленный. Греттир волен ехать с миром туда, куда пожелает,

пока не вернется с тинга. Тогда мы свободны от обета, что бы между нами ни было.

Все похвалили его за эти слова и нашли, что он поступил благородно, столько имея

против Греттира. Торбьёрн Крючок промолчал. Тогда стали говорить, что пусть

все-таки один из Тордов поборется с Греттиром, и Греттир сказал, что их дело

решать. Тут вышел один из братьев. Греттир стоял спокойно. Торд как налетит на

него, а Греттир даже с места не сдвинулся. Тут Греттир сгреб Торда в охапку,

ухватил его за штаны, перевернул вверх ногами и перебросил через себя, так что

тот грохнулся на обе лопатки. Тогда люди сказали, что пусть теперь выйдут оба

брата разом. Сказано — сделано. Пошла тут у них борьба не на шутку, то один брал

верх, то другой, но кто-нибудь из братьев все время оказывался под Греттиром, и

то один то другой падал на колени, и то одному то другому приходилось плохо. Они

так друг друга хватали, что все были в синяках да ссадинах. Люди очень

радовались такой потехе, и когда борьба их кончилась, все их благодарили. И по

суждению тех, кто сидел там, братья, оба вместе, были не сильнее одного

Греттира. А каждый из них имел силу двоих дюжих мужей. Братья были равны по

силе: ни один не мог превзойти другого, когда они состязались.

Греттир недолго пробыл на тинге. Хозяева просили его уйти с острова, но он

отказался, и у них ничего не вышло. Греттир возвратился на Скалу Остров, и

Иллуги радостно его встретил. Вот живут они так. Греттир рассказал им о своем

походе. Уже было лето. Все находили, что люди Мысового Фьорда выказали большое

благородство, так хорошо сдержав слово. И отсюда видно, какие надежные тогда

были люди, ведь они столько имели против Греттира.

Хозяева, те, что победнее, стали говорить между собой, что мало проку от их доли

на Скале Острове, и они предложили сыновьям Торда купить ее. Хьяльти отказался.

Тогда хозяева предложили, что тот, кто купит их долю, должен либо убить

Греттира, либо прогнать его с острова. Торбьёрн Крючок сказал, что за ним дело

не станет — он готов напасть на Греттира, если они ему за это заплатят. Хьяльти,

его брат, уступил ему свою долю, потому что Торбьёрн был из них более

воинственный и его не любили. Так поступили и другие хозяева, и Торбьёрну Крючку

дешево досталась большая часть острова, он же обязался прогнать Греттира.

LXXIII

На исходе лета Торбьёрн Крючок взял людей и подошел на корабле к Скале Острову,

а Греттир вышел со своими на скалу. Стали они говорить друг с другом. Торбьёрн

просил Греттира внять его словам — уйти с острова добром. Греттир сказал, что

пусть на это не надеется. Торбьёрн сказал:

— Может быть, я тебе еще пригожусь, если ты это сделаешь: многие хозяева отдали

теперь мне все, чем они владели на острове.

Греттир отвечает:

— Вот ты и произнес приговор: теперь решено, что я никогда отсюда не уйду, если

тебе принадлежит, по твоим словам, большая часть острова. И хорошо, что мы

остались один на один. Мне и правда казалось нелегко идти против всех людей

Мысового Фьорда. А теперь нам нечего щадить друг друга, потому что мы оба не

страдаем от избытка друзей. Хватит сюда ездить, потому что это дело для меня

решенное.

— Цыплят по осени считают, — сказал Торбьёрн, — и ты еще дождешься беды.

— Поживем — увидим, — сказал Греттир.

На этом они расстались, и Торбьёрн вернулся домой.

LXXIV

Рассказывают, что к исходу второго года, как Греттир жил на Скале Острове, они

зарезали большую часть овец, что там были. Но одного барана они, говорят,

оставили. Был он серобрюхий и большерогий. Он очень смешил их, потому что был

такой умный, что сторожил их у двери и бегал за ними, куда они ни пойдут.

Вечером он возвращался к их хижине и терся о дверь рогами. Им нравилось житье на

острове, потому что еды благодаря птицам и птичьим яйцам было вволю. Но с

дровами приходилось туго, и Греттир всегда посылал раба за плавниковым лесом:

туда часто приносило бревна, и раб носил их домой для очага. Работать братьям не

приходилось, разве что лазали они, когда хотели, на скалу82. Рабу очень надоело

работать, и стал он строптивым и нерадивым хуже прежнего. Ему полагалось

присматривать каждую ночь за огнем, и Греттир всячески предупреждал его быть

осторожнее, потому что лодки у них не было.

Вот случилось раз, что огонь у них ночью потух. Греттир рассердился и сказал,

что Шумилу следовало бы выпороть. А тот стал роптать на свое житье: мол, живет

он здесь в изгнании, да еще терпит нападки и побои за любую оплошность. Греттир

спросил у Иллуги совета, что же теперь предпринять. Тот ответил, что он не видит

ничего другого, кроме как ждать, не подойдет ли какой-нибудь корабль. Греттир

сказал, что на это надежда плохая:

— Уж лучше я попытаюсь добраться до земли.

— Не по душе мне это, — говорит Иллуги, — ведь мы пропали, если с тобой что

случится.

— Я-то не утону, — сказал Греттир, — но отныне я стану меньше доверять рабу:

ведь он подвел нас в таком важном деле.

А от острова до земли было кратчайшее расстояние — одна морская миля.

LXXV

Греттир приготовился плыть, надел сермяжный плащ с капюшоном и подвязал штаны.

Ему обвязали пальцы, так что между ними получилась перепонка. Погода стояла

хорошая. Он отплыл от острова к концу дня. Иллуги совсем не надеялся, что

Греттиру удастся доплыть. Греттир поплыл в глубь фьорда, течение ему помогало, и

было совсем тихо. Он упорно плыл и добрался до Мыса Дымов после захода солнца83.

Он пошел к хутору У Дымов, залез в горячий источник, так как немного простыл, и

долго в нем грелся, а потом прошел в покой. Там было очень жарко и немного

надымлено, потому что вечером там горел огонь. Греттир очень устал и крепко

заснул. Залежался он там до света. Утром люди в доме встали, и первыми вошли в

покой две женщины, служанка и хозяйская дочка. Греттир спал, и одежда свалилась

с него на пол. Они увидели человека и узнали его. Служанка сказала:

— Не сойти мне с места, сестрица, это Греттир, сын Асмунда. Он и в самом деле

куда как широк в груди. Но просто удивительно, что он так не дорос снизу. Это

мало вяжется со всей его мощью.

Хозяйка отвечает:

— Что это ты мелешь? Ну и дурища ты! Помолчи лучше!

— Не могу я молчать об этом, сестрица милая, — говорит служанка, — вот уж

никогда бы не поверила, если бы мне сказали.

Она подошла и на него уставилась, а время от времени подбегала к хозяйской

дочке, хохоча до упаду. Греттир слыхал, что она сказала. И когда она снова к

нему подскочила, он схватил ее и сказал вису:

Зря бесстыжая дева

Пялит глаза на скальда.

Гоже ли ратников разных

Мерить одной мерой?

Может, и впрямь Греттир

В чем-то ростом не вышел,

Но в остальном воин

За пояс заткнет многих.

Потом он повалил ее на лавку, а хозяйская дочка убежала. Тогда Греттир сказал

вису:

Полно порочить Греттира.

В росте ли дело, дева?

Часто, поверь, бывает,

Что мал да удал Драсиль84.

Больших скакунов обгонит

Иной конек легконогий.

Да и клинок короткий

Грозен в руке героя.

Служанка вопила благим матом, но когда они расставались, ей уже не приходилось

срамить Греттира. Немного погодя он встал, пошел к хозяину Торвальду и рассказал

ему о своих затруднениях, и просил перевезти на остров. Тот так и сделал, дал

лодку и переправил его, и Греттир поблагодарил его за такое благородство.

Когда же стало известно, что Греттир проплыл морскую милю, все нашли, что нет

ему равных по отваге как на море, так и на суше. Люди Мысового Фьорда очень

ругали Торбьёрна, что тот все не прогонит Греттира со Скалы Острова, и грозились

забрать обратно свою долю. Он был в трудном положении и просил их потерпеть еще

немного.

LXXVI

В то лето пришел к устью Реки Пешеходной Расселины корабль. На корабле был

человек по имени Хэринг. Был он молод и настолько ловок, что мог залезть на

любую скалу. Он остановился у Торбьёрна Крючка и пробыл там до осени. Он все

подбивал Торбьёрна съездить к Скале Острову: он, мол, тогда посмотрит, правда

ли, что там такой крутой обрыв, что никто на него не залезет. Торбьёрн сказал,

что он потрудится не задаром, если заберется на остров и ранит Греттира либо

убьет его. Убедил он Хэринга, что это дело стоящее. Потом они подошли к Скале

Острову и высадили норвежца. Он должен был подкрасться к тем, если заберется на

остров. А Торбьёрн со своими пристали у лестниц и завели разговор с Греттиром.

Торбьёрн спросил, не надумал ли Греттир уйти с острова. Тот ни в какую.

— Долго ты нас морочил, — говорит Торбьёрн, — пора нам и отомстить. А ты,

однако, не слишком за себя боишься.

Они долго толковали, но так ни к чему и не пришли. Теперь надо рассказать про

Хэринга. Он лазал на скалу там и сям и сумел, наконец, забраться в таком месте,

где это никому больше не удавалось — ни до него, ни после. Взобравшись на скалу,

он увидел братьев, и те стояли к нему спиной. Хэринг уже было надеялся добыть

себе вскоре и славу и деньги. Те же не ждали его появления, думая, что никому не

залезть на остров иначе, как по лестницам. Греттир был занят разговором с

Торбьёрном, и оба не скупились на язвительные слова. Тут случилось Иллуги

оглянуться, и он увидел совсем рядом человека. Иллуги сказал:

— Тут рядом человек с секирой наизготове, и он держится, по-моему, отнюдь не

мирно.

— Тогда встреть его, — говорит Греттир, — а я пригляжу за лестницей.

Иллуги бросился навстречу Хэрингу. И норвежец, увидев это, пустился наутек по

острову. Иллуги гнался за ним, сколько позволял остров. А когда он добежал до

обрыва, Хэринг бросился вниз и переломал себе все кости. Тут ему и пришел конец.

Место, где он погиб, зовется с тех пор Хэрингов Прыжок. Иллуги вернулся к

Греттиру, и тот спросил, как он расстался с тем, кто ему был поручен.

— Он не доверил мне, — говорит Иллуги, — поступить с ним, как я считал нужным, и

сломал себе шею, прыгнув со скалы. Пусть эти люди помолятся за него, как за

покойника.

Услышав это, Крючок велел своим уходить.

— Я дважды ездил сюда к Греттиру и в третий раз не поеду, если не буду к тому

времени умнее. Пока же мне навряд ли удастся помешать им остаться на Скале

Острове. Но все же думаю, что Греттир не проживет здесь столько, сколько прожил.

Они отправились назад, и этот поход оказался еще хуже прежнего. Греттир прожил

зиму на Скале Острове и за все это время не встречался с Торбьёрном. В ту зиму

умер законоговоритель Скафти, сын Тородда85, и это была большая потеря для

Греттира, потому что Скафти обещал добиться для него прощения, как только

истечет двадцать зим со времени его осуждения. А тот год, о котором

рассказывалось, был девятнадцатым. Весною умер Снорри Годи86, и много всего

случилось за этот год, что не относится к этой саге.

LXXVII

В то лето родичи Греттира много говорили на альтинге о его осуждении, и

некоторые считали, что срок наказания истечет в начале двадцатого года. Но истцы

возражали, говоря, что он успел за это время сделать много такого, за что

полагается объявление вне закона, и, значит, ему следует продлить наказание.

Законоговоритель тогда был назначен новый, Стейн, сын Торгейста87, сына Стейна

Морехода, сына Торира Осенняя Мгла. Матерью Стейна законоговорителя была Арнора,

дочь Торда Ревуна. Стейн был человек мудрый, и его попросили рассудить дело. А

он сказал, пусть выяснят, точно ли пошло двадцатое лето с тех пор, как Греттира

объявили вне закона. Вышло, что так и есть. Тут вмешался Торир из Двора, он

выискивал всевозможные препятствия и дознался, что Греттир провел в Исландии

одну зиму, не будучи объявленным вне закона. И тогда выходило, что он прожил

объявленным вне закона девятнадцать зим. Законоговоритель сказал, что никого

нельзя осуждать больше, чем на двадцать зим, даже если за это время и были

совершены новые преступления88:

— Но раньше этого срока я ни с кого не сниму наказания.

Поэтому с помилованием на сей раз ничего не вышло. Но все считали, что уж на

следующее лето его непременно помилуют. Людям с Мысового Фьорда совсем не

нравилось, что Греттир окажется помилованным. Они сказали Торбьёрну Крючку,

пусть он либо отдает им обратно остров, либо убьет Греттира. Положение Торбьёрна

было трудное: он не мог придумать, как справиться с Греттиром, но в то же время

хотел удержать остров. Стал он ломать себе голову, как одолеть Греттира силой,

или хитростью, или еще как-нибудь.

LXXVIII

У Торбьёрна Крючка была воспитательница по имени Турид. Она была очень стара и

мало на что годна, как казалось людям. В молодые годы, когда люди были

язычниками, она была искусной колдуньей и ведуньей. Считалось, что теперь она,

верно, все перезабыла. Но хоть в стране и было христианство, тлела еще языческая

вера. В Исландии был закон, по которому не запрещалось тайно приносить

жертвоприношения или совершать другие языческие обряды89. Но если это делалось

открыто, полагалось трехгодичное изгнание. И со многими выходило по поговорке:

рука сама за свое берется, а то и есть самое привычное, что воспринято в юности.

И Торбьёрн Крючок, который совсем отчаялся что-нибудь придумать, обратился

теперь к той, от кого меньше всего ждали помощи, — к своей воспитательнице, и

спросил, что она ему посоветует. Она отвечает:

— Вот и выходит по поговорке: пошел у коз шерсти просить. Да и что может быть

хуже: считал себя первым человеком в округе, а как дошло до дела, оказался ни на

что не годен. Не видно, чтобы мне приходилось хуже, чем тебе, хоть я и с

постели-то еле встаю. Если хочешь получить мой совет, делай все, как я скажу.

Он согласился, говоря, что она всегда была ему доброй советчицей. Вот пришел

конец лета, и в один погожий день старуха сказала Крючку:

— Погода стоит тихая и ясная. Хочу я, чтобы ты отправился на Скалу Остров и

затеял ссору с Греттиром. Я поеду с вами и погляжу, осторожен ли он в своих

речах. Тогда я буду знать наверняка, насколько они удачливы, и тогда уж я найду

для них слова, какие пожелаю.

Крючок отвечает:

— Опостылело мне ездить на Скалу Остров: у меня всегда хуже на душе, когда я

оттуда возвращаюсь, чем когда туда еду.

Тогда старуха сказала:

— Я не стану помогать тебе, если ты не делаешь, как говорю.

— Нет, нет, матушка! — говорит он. — Я только сказал, что хотел бы так приехать

туда в третий раз, чтобы вышел из этого толк.

— Попытка — не пытка, — говорит старуха. — Много труда тебе придется затратить

прежде, чем Греттир будет повержен. И часто будет неверной твоя судьба, и

доведется тебе хлебнуть лиха, прежде чем все кончится. Но тебе никуда не уйти от

этого, и надо искать какой-нибудь выход.

После этого Торбьёрн Крючок спустил на воду десятивесельную лодку и взошел на

борт с одиннадцатью людьми. Старуха тоже была с ними. Они пошли на веслах к

Скале Острову. Братья, увидев их, вышли к лестницам, и снова повели они разговор

о своем деле, и Торбьёрн сказал, что он явился, дабы осведомиться, не надумал ли

Греттир отсюда уехать, и сказал, что не будет подымать шума из-за скота и их

житья на острове, если они расстанутся по-хорошему. Греттир сказал, что не

пойдет ни на какие уступки и отсюда не двинется.

— Я уже не раз это говорил, и нечего снова заводить разговор об этом, — говорит

он. — Делайте, что хотите, а я буду ждать здесь того, что случится.

Торбьёрн увидел, что и на этот раз ничего у него не вышло, и сказал:

— Так я и знал, что вы черти, а не люди! И, вернее всего, пройдет еще не один

день, прежде чем я снова явлюсь сюда.

— Не приходи хоть совсем, я не сочту это большой потерей, — говорит Греттир.

Старуха лежала на дне лодки, и на нее была навалена одежда. Тут она зашевелилась

и сказала:

— Храбры эти люди, но нет им удачи. Во всем вы не схожи: ты предлагаешь им

столько хорошего, а они от всего отказываются. А это вернейший знак несчастья,

если кто отказывается от своей выгоды. И я предрекаю тебе, Греттир, что ты

лишился счастья, всякого успеха и удачи, заступы и разума, и чем дольше ты

живешь, тем будет хуже. Думаю, что осталось тебе меньше счастливых дней в

будущем, чем прожил ты в прошлом.

Греттир был поражен тем, что услышал, и сказал:

— Что там за дьявол у них в лодке?

Иллуги отвечает:

— По-моему, это старуха, Торбьёрнова воспитательница.

— Проклятие этой ведьме, — сказал Греттир. — Ничего хуже я не мог и помыслить. И

никакие слова не поражали меня больше, чем эти, что она сказала. И знаю: она и

ее колдовство навлекут на меня беду. Пусть же и она получит что-нибудь на

память, что здесь у нас побывала.

И он схватил огромный камень и кинул его сверху в лодку, и попал в кучу одежды.

Торбьёрн и не подумал бы, что кто-нибудь способен так далеко бросить. Послышался

громкий крик: камень угодил в старухино бедро и сломал его.

Иллуги сказал:

— Хотел бы я, чтобы ты не делал этого.

— Не ругай меня за это, — сказал Греттир. — Но боюсь, что слишком мало ей

досталось, потому что жизнь одной этой старухи — не чрезмерная плата за жизнь

нас обоих.

— Как можно равнять tе жизнь с нашей? — сказал Иллуги. — Малого мы тогда стоим!

Торбьёрп поехал домой, и расставались они отнюдь не приветливо. Торбьёрн сказал

старухе:

— Все так и вышло, как я опасался. Поездка на остров принесет тебе мало славы.

Ты навсегда останешься калекой. И мы ничуть не прибавили себе славы и должны

сносить от них одно унижение за другим.

Она отвечает:

— Это положит начало их несчастьям. И, думаю, что отныне все пойдет у них под

гору. На что мне и жизнь, если я не сумею отомстить за подарок.

— Тебе не занимать твердости духа, матушка, — сказал Торбьёрн.

Они вернулись домой. Старуха слегла в постель и пролежала чуть ли не месяц.

Кость у нее срослась, и она снова стала на ноги. Люди подняли на смех Торбьёрна

и старуху. Уже не раз сыграл Греттир злую шутку со своими врагами: сначала на

весеннем тинге, когда объявляли ему мир, и второй раз, когда погиб Хэринг, и

теперь третий раз, когда он сломал старухе бедро. И все это сходило ему с рук.

Такие слова выводили из себя Торбьёрна.

LXXIX

Так идет осень, и остаются три недели до начала зимы. Тогда старуха попросила

отвезти ее к морю. Торбьёрн спросил, что ей там нужно.

— Дело-то маленькое, но, может статься, предвещает большие события, — говорит

она.

Сделали, как она просила. И, выйдя к морю, она заковыляла вдоль берега, как

будто ей кто показывал дорогу. На пути у нее лежала большая коряга — ноша как

раз по плечу одному человеку. Она взглянула на нее и попросила перевернуть.

Снизу коряга была как бы обуглена и обтерта. Она велела отколоть щепочку с

гладкого места. Потом взяла нож, вырезала на корне руны, окрасила их своею

кровью и сказала над ними заклинания. Она обошла корягу, пятясь задом, и

нашептала над ней много колдовских слов90. После этого она велела столкнуть

корягу в море и заговорила ее, чтобы плыла она к Скале Острову, Греттиру на

погибель. Оттуда она направилась домой, в Лесной Залив. Торбьёрн сказал, что не

возьмет в толк, к чему все это. Старуха сказала, что скоро, мол, узнает. Ветер

дул с моря, но старухина коряга поплыла против ветра и быстрее, чем можно было

ждать.

А Греттир, как рассказывалось, жил на Скале Острове со своими сотоварищами и ни

о чем не тужил. На другой день после того, как старуха заколдовала корягу,

Греттир и Иллуги спустились со скалы за дровами для костра. И, подойдя к

западной стороне острова, они увидели, что прибило к берегу корягу. Тогда Иллуги

сказал:

— Вот сколько сразу дров, родич. Отнесем-ка корягу домой.

Но Греттир толкнул ее ногой и сказал:

— Злая коряга и послана злым. Поищем лучше других дров. — И, отпихнув корягу в

море, сказал, чтобы Иллуги остерегался брать ее домой, «ибо она послана нам на

беду».

Потом они пошли к хижине и ничего не сказали об этом рабу. На другой день они

снова наткнулись на эту корягу, и она была уже ближе к лестницам, чем накануне.

Греттир отпихнул ее в море подальше, говоря, что никак нельзя брать ее домой.

Прошла ночь. Тут поднялся сильный ветер, да еще с дождем. Им не захотелось

выходить, и они велели Шумиле пойти за дровами. Тот был очень недоволен, говоря,

что это сущее мученье — мерзнуть в такую непогоду. Он спустился с лестницы и

нашел старухину корягу, и решил, что ему здорово повезло. Поднял он корягу,

доволок ее еле-еле до дому и бросил с грохотом наземь. Греттир услышал:

— Шумила раздобыл что-то. Надо сходить посмотреть, что это такое. — Берет топор

и выходит. А Шумила сказал:

— Ну-ка, разруби так же ловко, как я дотащил ее сюда. Греттир рассердился на

раба и со всего маху ударил топором по коряге, не разглядев, что это такое. И

топор, ударившись, в тот же миг повернулся плашмя, отскочил от дерева и прямо по

правой ноге Греттиру, и разрубил ее до кости. Тут Греттир взглянул на корягу и

сказал:

— Вот и пересилил тот, кто хотел зла. И на этом дело не кончится. Ведь это та

самая коряга, которую я два дня подряд отпихивал в море. Два несчастья произошли

из-за тебя, Шумила: первое, что у тебя потух наш огонь, и второе, что ты принес

в дом эту злосчастную корягу. Смотри.

Иллуги подошел и перевязал рану Греттиру. Крови было мало, и Греттир хорошо спал

ночью. Так миновали три ночи, и рана не болела. Когда они развязали ее, она уже

затянулась и почти совсем зажила. Тогда Иллуги сказал:

— Надеюсь, эта рана недолго будет тебя беспокоить.

— Хорошо бы! — говорит Греттир. — Но странно все это, что бы дальше ни было. И у

меня дурные предчувствия.

LXXX

Вот ложатся они вечером спать. Когда подошло к полуночи, Греттир стал очень

метаться. Иллуги спросил, что его так беспокоит, и Греттир говорит, что у него

заболела нога:

— И похоже, что она стала другого цвета.

Они зажгли свет и, развязав рану, увидели, что нога вся опухла и почернела, а

рана открылась и стала хуже, чем сначала. Она очень болела, так что Греттир не

мог найти себе места и во всю ночь не сомкнул глаз. Тогда он сказал:

— Мы должны быть готовы к тому, что этот мой недуг так просто не пройдет. Это

колдовство, и, верно, старуха задумала отплатить за тот удар камнем.

Тогда Иллуги сказал:

— Говорил я тебе, что нечего ждать добра от этой старухи.

— Один конец! — говорит Греттир. И он сказал пять вис:

Острая сталь судьбы

В сшибке мечей вершила,

Когда за березовым срубом

Берсерков бил Греттир.

Пал от смертельной раны

Хьярранди, страж сражений,

Гуннар и Бьёрн — оба

Погибли в пурге Гёндуль91.

Как-то дракона моря

К Дверным Островам, о Гримнир

Вьюги рыб ограды

Струга, направил Греттир.

Против меня храбрый

Торви повел воинов,

Вздумал наследник Вебранда

На бой Моина вызвать92.

Хоть и собрал Торви

Многих себе в подмогу,

Встречей со скальдом воин

Своей не умножил славы.

В грохоте бранной стали

Я искалечил клена

Ливня стрел93. Напоследок

Мне он коня оставил.

Все твердили, что Торфинн

В ратном бесстрашен деле.

Арнора сын грозился

Скоро со мной покончить.

Да не достало духу

Стойкому витязю выйти

Против Греттира. Впрочем,

И скальд не искал встречи.

Ньёрдов дождя копий

Я побеждал не однажды.

Часто спасала сила

От смерти меня верной.

Заклинаньями ныне

Скальда сломила колдунья,

Дряхлой старухи советы

Сильнее огня сечи94.

— Теперь нам надо быть начеку, — сказал Греттир, — уж Торбьёрн Крючок

позаботится со своими, чтобы на этом дело не кончилось. И хочу я, Шумила, чтобы

ты сторожил с сего дня лестницу, а по вечерам подымал ее. Смотри, не подведи:

многое от этого зависит. А предашь нас, не миновать тебе беды.

Шумила обещал не подвести. А погода становилась все хуже: подул сильный

северо-восточный ветер и принес холод. Греттир каждый вечер спрашивал, поднята

ли лестница. Шумила сказал:

— Какие сейчас могут быть люди! Или кому-нибудь так неймется лишить тебя жизни,

что он захочет ради этого убивать и себя? Ведь в такую погоду сюда не

доберешься. И ничего не осталось, по-моему, от твоего великого геройства, раз

тебе кажется, будто нам всё угрожает смертью.

— Ты будешь вести себя хуже, чем любой из нас, когда настанет нужда, — сказал

Греттир. — И уж придется тебе сторожить лестницу, хочешь ли ты этого или нет.

Они выгоняли Шумилу каждое утро, и тот держался очень строптиво. А рана у

Греттира болела все сильнее, так что вся нога вспухла, и бедро стало гноиться и

сверху и снизу, и рана захватила всю ногу, так что Греттир был уже близок к

смерти. Иллуги день и ночь сидел у его постели, забыв и думать обо всем

остальном. Пошла вторая неделя, как Греттир поранился.

LXXXI

Торбьёрн Крючок сидел у себя в Лесном Заливе, досадуя, что ему все никак не

одолеть Греттира. И когда прошла уже добрая неделя с тех пор, как старуха

заколдовала корягу, она пришла к Торбьёрну и спросила, не думает ли он

наведаться к Греттиру.

Торбьёрн сказал:

— Ни за что на свете. Или ты хочешь повидать его, матушка?

— Я не собираюсь к нему, — говорит старуха. — Но я послала ему подарочек и

надеюсь, что он уже дошел до Греттира. И мой тебе совет: поезжай к нему, не

тратя времени попусту, другого случая победить его у тебя уже не будет.

Торбьёрн отвечает:

— Столько раз я ездил на свою голову, что больше уж не поеду. Довольно и того,

что в подобную непогоду туда не доберешься, какая бы ни была в том нужда.

Она отвечает:

— Совсем ты голову потерял, если ничего не можешь придумать. И снова я дам тебе

совет. Ступай сперва — набери себе людей. Выезжай потом в Капищу, к зятю своему

Халльдору, и спроси у него совета. И уж если мне подвластно здоровье Греттира,

так трудно ли поверить, что подчинится мне и ветерок, что тут на днях

разыгрался.

Торбьёрн подумал, что, может статься, старуха-то видит дальше, чем он

предполагал. И он тотчас послал за соседями. Ответ не заставил себя долго ждать:

никто из отдавших свою долю не желал хоть чем-нибудь помочь ему. Они говорили,

что раз Торбьёрн взял себе их долю, пусть берет на себя и Греттира. Стейн с

Междуречья дал ему двоих своих людей, брат его Хьяльти послал троих, а Эйрик из

Боговых Долин — одного. Сам он взял из дому шестерых. Поехали они, числом

двенадцать, с Лесного Залива к Капищу. Халльдор позвал их к себе домой и

спросил, какие новости. Торбьёрн сказал все без обиняков. Халльдор спросил, чей

это совет. Тот сказал, что его очень подбивает на это воспитательница.

— Это до добра не доведет, — сказал Халльдор, — потому что она колдунья, а

колдовство теперь в запрете.

— Всего не предусмотришь, — говорит Торбьёрн. — Но теперь все так или иначе

кончится, если это от меня будет зависеть. Только вот как мне добраться до этого

острова?

— Вижу, — говорит Халльдор, — что ты на что-то очень полагаешься, да не знаю,

хорошо ли это. Но если ты твердо стоишь на своем, ступай на Пастбищный Мыс, к

Протокам, к моему другу Бьёрну. У него добрый корабль. Передай ему мою просьбу,

чтобы он одолжил его тебе. Оттуда и плывите к Скале Острову. Но, по-моему, ваш

поход ничего хорошего не обещает, если только Греттир жив-здоров. И знайте:

победи вы его не в честном бою, у него найдется много родичей, готовых начать

тяжбу. Не убивайте, если будет возможно, Иллуги. Но вижу я, что не христианское

дело вы затеваете.

Халльдор дал им в поход шестерых мужей. Одного звали Кар, другого Торлейв,

третьего Бранд. Остальные не были названы. Оттуда они поехали, числом

восемнадцать, к Протокам и явились на хутор Пастбищный Мыс, и передали Бьёрну

Халльдоровы слова. Тот сказал, что ради Халльдора он это сделает, а Торбьёрну,

мол, он ничего не должен. Но и ему казалось, что это безумная затея, и он

всячески их отговаривал. Они сказали, что теперь уже не повернут назад, пошли к

морю и спустили корабль на воду. Были в корабельном сарае и все снасти.

Снарядились они в плавание. Все стоявшие на берегу считали, что им не доплыть.

Поднимают они паруса, и корабль стрелой полетел по фьорду. А только они вышли на

глубину, как ветер затих и казался им ничуть не сильнее, чем нужно. Вечером,

когда уже смеркалось, подошли они к Скале Острову.

LXXXII

Теперь надо рассказать о том, что Греттир был так болен, что и на ногах не

стоял. Иллуги сидел у его постели, а Шумила должен был сторожить лестницу. Он

придумывал всякие отговорки: все им, мол, кажется, будто что-то угрожает их

жизни, и совершенно зря. Он вышел из дому и очень неохотно. А дойдя до лестницы,

он сказал сам себе, что ни за что не станет ее втаскивать. Тут его стало клонить

ко сну, он лег и проспал целый день до тех самых пор, как явился на остров

Торбьёрн. Те увидели, что лестница на месте, и тогда Торбьёрн сказал:

— Это что-то новое против прежнего: никого из людей не видно, а лестница

спущена. Может быть, и поход наш будет иметь большие последствия, чем мы

рассчитывали. Двинемся теперь к хижине, да не оплошаем. Можно не сомневаться,

что если они здоровы, каждому понадобится вся его сила.

Потом они поднялись на остров, осмотрелись и увидели, что неподалеку от лестницы

лежит человек и громко храпит. Торбьёрн узнал Шумилу и, подойдя к нему, ударил

его рукоятью меча по уху:

— Эй, вставай, сволочь! Правду сказать, неважно устроился тот, кто доверил тебе

свою жизнь.

Шумила сел и сказал:

— Ну, снова взялись за старое. Вы что, думаете, мне очень весело лежать здесь на

холоде?

Крючок сказал:

— Ты что же, дурак, не понимаешь, что сюда пришли ваши враги и собираются всех

вас убить?

Шумила ничего не сказал, только завопил во всю глотку, узнав подошедших.

— Перестань вопить сейчас же и рассказывай, где ваше убежище, а не то я тебя

убью.

Шумила замолчал, как в рот воды набрал. Торбьёрн сказал:

— Братья в хижине? Почему это они не на ногах?

— Им не так-то просто быть на ногах, — говорит Шумила, — потому что Греттир

болен и при смерти, а Иллуги сидит с ним.

Крючок спросил, что с Греттиром и отчего он заболел. Тогда Шумила и рассказал,

как это вышло, что Греттир поранился. Тут Крючок засмеялся и сказал:

— Правду говорит старая поговорка: давние друзья изменяют последними. Или еще:

дружба раба не доведет до добра. Вот ты каков, Шумила! Ты бесчестно предал

своего хозяина, пусть он и не был хорош.

Многие стали поносить его за неверность и, избив чуть не до беспамятства, там и

оставили, а сами пошли к хижине и стали что есть силы колотить в дверь.

Тогда Иллуги сказал:

— Серобрюхий стучится в дверь, родич.

— И сильно стучится, — сказал Греттир, — прямо немилосердно.

И тут дверь распахнулась. Иллуги схватился за оружие и стал оборонять дверь, так

что те не могли войти. Они долго сражались, и те не могли воспользоваться другим

оружием, кроме копий, а у всех копий Иллуги срубал наконечники. И увидев, что

ничего не выходит, они вскочили на дом и пробили крышу. Тогда Греттир поднялся

на ноги и, схватив копье, метнул его между балками. Там как раз стоял Кар,

человек Халльдора с Капища, и копье проткнуло его насквозь. Крючок велел им быть

осторожней и осмотрительней:

— Ведь мы можем их победить, если примемся за дело осмотрительно.

Тогда они пробили крышу с концов продольной балки и стали расшатывать балку,

пока она не сломалась. А Греттир и с колен не мог подняться. Он схватил свой

меч, из кургана Кара, и в этот миг они стали прыгать в пролом крыши, и началась

у них жестокая битва. Греттир ударил мечом Викара, одного из людей Хьяльти, сына

Торда, в тот миг, как он прыгал с крыши, и попал ему в левое плечо. Меч прорубил

ему наискось всю спину и вышел под правой рукой, рассекши Викара пополам, и обе

половины рухнули на Греттира. Тому не удалось занести меч так быстро, как он

хотел, тут Крючок и ударил ему между лопаток и нанес большую рану. Тогда Греттир

сказал:

— У всякого гола спина, если брат не прикроет

Тогда Иллуги прикрыл его щитом и стал оборонять его так мужественно, что все

дивились на такую защиту. Тогда Греттир сказал Крючку:

— Кто указал вам дорогу на остров?

Крючок сказал:

— Христос указал нам дорогу.

— А мне сдается, — сказал Греттир, — что это несчастная старушонка, твоя

воспитательница, показала тебе дорогу, ее-то советов ты и слушался.

— Теперь все едино, — сказал Крючок, — чьих советов я слушался.

Они упорно нападали, но Иллуги с великим мужеством защищал и себя и брата. А

Греттир совсем не мог сражаться как из-за ран, так и из-за болезни. Тогда Крючок

сказал, что надо прижать Иллуги щитами:

— Я не встречал ему подобных даже среди старших.

Они так и сделали: оттеснили его щитами и оружием, так что он больше не мог

защищаться. Тогда они схватили его и стали держать. Он ранил чуть не всех, кто

на него нападал, а троих из людей Крючка убил. Потом они накинулись на Греттира.

Тот лежал ничком и совсем не мог защищаться, потому что он еще раньше был при

смерти от раны в ноге. Бедро у него все загноилось до самого живота. Они нанесли

ему много ран, но они почти не кровоточили. И когда они решили, что он умер,

Крючок схватил меч Греттира и сказал, что тот довольно носил его. Но Греттир

стиснул пальцы на рукояти и не выпускал меча. Многие к нему подходили и не могли

вырвать меча. В конце концов взялись за меч восьмеро, но все равно ничего не

могли поделать. Тогда Крючок сказал:

— Почему это мы должны щадить преступника? Кладите ему руку на плаху.

Они так и сделали и отрубили ему руку в запястье. Тогда пальцы разжались и

выпустили рукоять. Крючок взялся обеими руками за меч и ударил Греттира по

голове, да так, что меч не выдержал и на лезвии получилась зазубрина. Увидев

это, они спросили, зачем он испортил такое доброе оружие. Крючок сказал:

— Будет приметнее.

Те сказали, что это ни к чему, ведь Греттир уже был мертв.

— Все ж он получит еще, — говорит Крючок. И он ударил Греттира мечом по шее два

или три раза и только тогда отсек ему голову.

— Вот теперь я уверен, что Греттир мертв, и великого богатыря мы уложили, —

сказал Торбьёрн. — Голову мы возьмем с собою на землю, потому что я не хочу

упустить деньги, что были за нее назначены. Тогда уж они не смогут отрицать, что

это я убил Греттира.

Они сказали, что дело его. Но они не одобряли его поступка: всем казалось, что

это низко. Тогда Крючок сказал Иллуги:

— Большая жалость, что такой стоящий муж, как ты, и поступал так безрассудно,

участвуя в злодеяниях этого преступника и обрекая себя на смерть без виры.

Иллуги отвечает:

— Погоди, вот кончится летом альтинг, тогда узнаешь, кто будет объявлен вне

закона. И ни тебе, ни старухе, твоей воспитательнице, не бывать судьями в этой

тяжбе, ибо это заклинания ваши и колдовство убили Греттира, и ты еще поднял меч

на умирающего, тем добавив подлейшее злодейство к колдовству.

Тогда Крючок сказал:

— Ты говоришь мужественно, но так не будет. Я докажу, что высоко тебя ставлю, и

дарую тебе жизнь, если ты поклянешься не мстить никому из тех, кто был в этом

походе.

Иллуги сказал:

— Можно было бы об этом толковать, если б Греттир был в состоянии защищаться и

вы одолели бы его в честном бою. Но нечего и думать, что я спасения жизни ради

уподоблюсь тебе и пойду на такую же низость. А короче говоря, покуда я жив, не

будет у вас большего недруга, чем я, потому что не скоро изгладится у меты из

памяти, как вы одолели Греттира. Куда уж лучше умереть!

Тогда Торбьёрн стал обсуждать со своими людьми, оставить ли Иллуги жизнь или

убить его. Они сказали, что это его дело, раз он возглавил этот поход. Крючок

сказал, что он не может оставлять на свою голову человека, который ничего не

хочет им клятвенно обещать.

И когда Иллуги узнал, что они решили убить его, он засмеялся и сказал:

— Вы выбрали то, что мне больше по душе.

На рассвете они вывели его на восточный берег острова и обезглавили95, и все

хвалили его за мужество и находили, что он выделяется среди всех своих

сверстников. Они зарыли обоих братьев под грудой камней там на острове, а голову

Греттира взяли с собой. Взяли и все, что там было ценного из оружия и одежды.

Добрый тот меч Крючок не дал делить с другими вещами и долго носил его после

этого. Они забрали с собою Шумилу, и он вел себя хуже некуда. Ночью ветер стих,

и утром они пошли на веслах к земле. Крючок сошел там, где ему показалось

удобнее, и отослал корабль Бьёрну. И когда они подошли к Устью, Шумила стал

вести себя так несносно, что они не захотели плыть с ним дальше и обезглавили

его там, и он плакал во весь голос, прежде чем они его зарубили. Крючок

отправился к себе в Лесной Залив, и считал, что он очень преуспел в этом походе.

Голову Греттира они положили в соль в том чулане, что был назван Греттировым

Чуланом. Она пролежала там, в Лесном Заливе, всю зиму.

Все порицали Крючка за то, что он сделал, когда стало известно, что Греттир был

побежден с помощью колдовства. До конца праздника середины зимы Крючок сидел

тихо. Потом он поехал к Ториру из Двора и рассказал ему про убийство и прибавил,

что рассчитывает получить деньги, назначенные за голову Греттира.

Торир сказал, что он не станет отрицать — это он настоял на осуждении Греттира:

— Мне часто приходилось терпеть из-за него. Но ради того, чтобы убить его, я бы

не стал делать бесчестные поступки или прибегать к колдовству. Я не стану тебе

платить, потому что ты, на мой взгляд, заслуживаешь смерти за колдовство и

заклинания.

Крючок отвечает:

— Я думаю, это больше жадность твоя и скупость говорят в тебе, а не то, что тебе

так важно, каким путем я победил Греттира.

Торир сказал, что самое простое — это дождаться альтинга, и пусть будет так, как

рассудит законоговоритель. Расстались Торир и Торбьёрп, но затаили с тех пор

друг на друга злобу.

LXXXIII

Родичи Греттира и Иллуги были донельзя возмущены, узнав про убийство, и сочли,

что Крючок подло поступил, убив умирающего, и к тому же с помощью колдовства.

Они обратились к мудрейшим людям, и все дурно отзывались о поступке Крючка.

А тот к исходу четвертой недели лета поехал на запад к Среднему Фьорду. И Асдис,

узнав об этом, созвала к себе людей. Там было много ее друзей: Гамли с Глумом,

зятья ее и их сыновья, Скегги, по прозванию Короткорукий, и Оспак, который уже

упоминался. Асдис пользовалась такой любовью, что все люди со Среднего Фьорда

обещали ей помощь, и даже те, кто прежде были врагами Греттира. А первый среди

них — Тородд Обрывок Драпы и другие люди с Хрутова Фьорда.

Крючок явился в Скалу с двадцатью людьми. Они взяли с собою голову Греттира.

Тогда еще не пришли все, кто обещал ей помочь. А эти вошли с головой в покои и

положили ее на пол. Хозяйка была в покоях, и с нею много других людей. Не было

сказано никаких приветствий. Крючок сказал вису:

С острова взял Торбьёрн

Алчную голову эту,

О Греттире рыжеволосом

Плачет поляна гривен.

Бросил я пред тобою

Сына бесчинного голову,

В соли, калина злата,

Храни ее, чтоб не сгнила96.

Хозяйка сидела неподвижно, покуда он говорил эту вису. Потом сказала вису она:

Вы б от него бежали,

Словно овцы от волка,

Вы бы посмешищем стали

Для всех своих соседей,

Если бы только здоровым

Греттир гостей встретил.

Знай, возводить на воинов

Напраслину Асдис не станет.

Многие тогда говорили, что нет ничего удивительного в том, что у ней стойкие

сыновья, так стойко она сама держалась, несмотря на подобное горе. Оспак был во

дворе и разговаривал с людьми Крючка, теми, кто не зашел в дом. Он расспрашивал

их о битве, и все хвалили защиту Иллуги. Потом они рассказали, как крепко

Греттир, уже мертвый, держал меч. Все нашли, что это удивительно. Тут показалось

с запада много всадников: это подъехало много друзей хозяйки и еще Гамли и

Скегги с Каменников. Крючок намеревался сначала потребовать выдачи имущества

Иллуги, потому что они притязали на его добро97. Но когда подъехало столько

народу, Крючок увидел, что дела его плохи. Оспак и Гамли больше всех горячились

и хотели напасть на Крючка, но люди более мудрые говорили, что надобно

посоветоваться с их родичем Торвальдом и другими знатными людьми, а Крючку, мол,

придется тем хуже, чем больше мудрых людей будет участвовать в тяжбе. Благодаря

такому вмешательству Крючок уехал, забрав с собою голову Греттира, потому что он

хотел взять ее с собою на альтинг. Поехал он домой, думая, что дело принимает

дурной оборот, потому что почти все знатные люди в стране были в родстве или

свойстве с Греттиром и Иллуги.

Тем летом Скегги Короткорукий женился на дочери Тородда Обрывка Драпы. Тородд

тогда стал во всем заодно с родичами Греттира.

LXXXIV

Вот люди поехали на альтинг, и у Крючка оказалось меньше сторонников, чем он

рассчитывал, потому что о деле его шли дурные толки. Тогда Халльдор спросил,

возьмут ли они с собою на альтинг голову Греттира. Крючок сказал, что он хотел

бы взять ее.

— Неразумно это, — сказал Халльдор. — У вас и без того будет предостаточно

противников, незачем вам еще бередить людские чувства таким напоминанием.

Выехав на дорогу, они решили скакать на юг через Песок. Тогда велел Крючок взять

голову и зарыть в одном песчаном холме. Он называется Греттиров Холм.

На альтинге было множество народу. Крючок изложил свое дело и очень хвастался

тем, что убил знаменитейшего в стране преступника, и заявлял права на деньги,

положенные за его голову. Но Торир ответил то же, что и прежде. Попросили

законо-говорителя рассудить тяжбу. Тот сказал, что хочет сперва послушать, не

предъявит ли другая сторона своих обвинений, которые могли бы лишить Крючка

права на деньги, положенные за голову Греттира. В противном случае деньги

причитаются Крючку. Тогда Торвальд, сын Асгейра, поручил Короткорукому изложить

обвинение, и тот обвинил Торбьёрна Крючка, во-первых, в заклинаниях и

колдовстве, которые привели Греттира к смерти, и, во-вторых, в том, что они

напали на него полумертвого. И он потребовал за это объявления вне закона. Тут

мнения разделились, но мало кто встал на сторону Торбьёрна. Все вышло иначе, чем

он думал, еще и потому, что Торвальд с Ислейвом, его зятем, считали, что следует

лишить жизни того, кто колдовством доводит другого до смерти. И по приговору

мудрых людей было вынесено по этой тяжбе такое решение, что Торбьёрн должен в то

же лето покинуть Исландию и не возвращаться, покуда живы те, кто вел тяжбу об

убийстве Греттира и Иллуги. Тогда приняли закон, что все колдуны подлежат

объявлению вне закона. И когда Торбьёрн увидел, что его ждет, он убрался с

тинга, потому что Греттировы родичи уже готовы были напасть на него. Так ему и

не достались деньги, положенные за голову Греттира, потому что Стейн

законоговоритель не хотел, чтобы их платили за подлость. За людей Торбьёрна,

павших на Скале Острове, не было заплачено виры: их смерть приравняли к убийству

Иллуги. И то еще его родичи были недовольны. Люди разъехались с тинга по домам,

и все обвинения против Греттира отпали.

Скегги, сын Гамли и зять Тородда Обрывка Драпы, и племянник Греттира по матери,

поехал на север, к Мысовому Фьорду, заручившись помощью Торвальда, сына Асгейра,

и зятя его Ислейва, который потом стал епископом в Скалахольте, и согласием

людей, взял лодку и поплыл к Скале Острову, дабы разыскать тела братьев,

Греттира и Иллуги. Они перевезли их в Дымы на Побережье Дымов и похоронили там

при церкви. И вот откуда видно, что Греттир лежит там: во времена Стурлунгов98,

когда переносили церковь в Дымах, кости Греттира выкопали, и они показались всем

на удивление большими. Кости Иллуги похоронили потом к северу от церкви. А

голову Греттира похоронили на его родине, в Скале, при церкви.

Асдис хозяйка осталась жить в Скале, и все так ее любили, что никогда не делали

ей зла, даже когда Греттир был объявлен вне закона. После Асдис хозяйство в

Скале перешло к Скегги Короткорукому, и он стал большим человеком. Сыном его был

Гамли, отец Скегги с Бакланового Двора и Асдис, матери Одда монаха. Многие ведут

от него род.

LXXXV

Торбьёрн Крючок сел в Гусиной Бухте на корабль со всем тем, что он мог увезти из

своего добра. А земли перешли к его брату Хьяльти. Крючок отдал ему и Скалу

Остров. Хьяльти стал потом очень большим человеком, и о нем больше не

рассказывается в этой саге.

Крючок отправился в Норвегию и очень важничал: ему казалось, что он совершил

великий подвиг, убив Греттира. И многие были того же мнения, те, кто не знал,

как это произошло, но многие знали, каким славным мужем был Греттир.

Он рассказывал о себе и о Греттире лишь то, что служило к его славе, и

помалкивал о том, что меньше его красило. Молва об убийстве Греттира дошла к

осени до Норвегии, до Тунсберга. И Торстейн Дромунд, узнав об убийстве, стал

очень молчалив, потому что ему рассказывали, что Крючок — муж доблестный и

закаленный. Припомнились Торстейну слова, сказанные в давнишнем их с Греттиром

разговоре о руках99. Торстейн стал теперь справляться о Крючке и о его поездках.

Зимою они оба были в Норвегии, но Торбьёрн на севере, а Торстейн — в Тунсберге,

и они не встретились. Но Крючку стало известно, что у Греттира есть брат в

Норвегии, и ему показалось опасным жить с ним в чужой стране. Стал он тогда

разузнавать, куда бы податься. В те времена многие норвежцы уезжали в Миклагард

и нанимались там в войско. Показалось и Торбьёрну куда как лучше поехать туда за

богатством и славой, чем сидеть в Северных Странах на виду у Греттировых

родичей. Он снарядился в путь, отплыл из Норвегии и не останавливался, пока не

достиг Миклагарда и не нанялся там в войско. Так пробыл он там некоторое время.

LXXXVI

Торстейн Дромунд был муж могущественный и уважаемый. Узнав, что Крючок уехал из

Норвегии в Миклагард, он, не тратя времени даром, оставил на родичей хозяйство,

а сам отправился в путь, за Крючком вдогонку. И всякий раз, куда ни приедет,

Крючка уже там нет. А Крючок ничего о его поездке не знал. Торстейн Дромунд

достиг Миклагарда немного позже, чем Крючок, и хотел во что бы то ни стало убить

его. Но они не знали друг друга в лицо.

Оба они захотели вступить в варяжскую дружину, и их хорошо там приняли, когда

узнали, что они норвежцы. Конунгом в Миклагарде был тогда Микаель Каталак100.

Торстейн Дромунд стал подстерегать Крючка, надеясь, что как-нибудь удастся его

распознать. Но ему никак не удавалось это при таком многолюдстве. Лежал он

ночами без сна, недовольный своей участью и сокрушаясь о великой своей утрате.

А вскоре вслед за этим варягам пришлось идти в поход, дабы избавить страну от

вражеских набегов. Перед походом было у них заведено собирать людей на смотр

оружия. Так было сделано и на сей раз. На смотр должны были явиться все варяги и

все, кто шел в поход вместе с ними, и показать свое оружие. Пришли туда и

Торстейн с Крючком. Торбьёрн первым показал свое оружие, а был это меч,

принадлежавший Греттиру. И когда он его показал, все тут стали на него дивиться

и говорить, что это отличное оружие, одно только жаль — в середине лезвия

зазубрина. Они спросили у Крючка, откуда она, и тот ответил, что об этом стоит

рассказать.

— И надобно вам знать, что в Исландии, — говорит он, — я убил богатыря по имени

Греттир Силач. Это был самый что ни на есть герой и храбрец, так что его никто

не мог одолеть, пока я не взялся за дело. Но мне было суждено победить его, и

поэтому, хоть он и был во много раз меня сильней, я все ж таки его пересилил. Я

ударил его по голове мечом, тут и получилась в лезвии зазубрина.

Те, кто там стоял, сказали, что, мол, крепкий же был у того череп, и стали

показывать друг другу меч. Так Торстейн и узнал, который из них Крючок. Попросил

и он взглянуть на меч по примеру прочих. Крючок с охотой исполнил просьбу,

потому что все хвалили его за храбрость и мужество, и он ждал, что этот тоже

похвалит. Он и думать не мог, что там окажется Торстейн, Греттиров родич. А

Дромунд взялся за меч и в тот же миг высоко занес его и ударил Крючка. Удар

пришелся по голове и был так силен, что меч раскроил череп по самые зубы, и

Торбьёрн мертвый упал на землю. Люди только рты раскрыли от удивления. Казначей

города сразу же схватил Торстейна и спросил, что заставило его совершить месть.

Тут многие согласились, что это убийство заслуживает снисхождения, ведь Торстейн

проехал полмира, чтобы отомстить за брата. Советники города сочли, что это очень

может быть, но никого не было, кто бы мог подтвердить слова Торстейна, а по их

закону полагалось, чтобы каждый, кто убьет человека, платился за это жизнью.

Вынесли Торстейну приговор, и самый суровый: он должен был сидеть в темнице и

ждать там смерти, если никто не захочет его выкупить.

Когда Торстейн вошел в тюрьму, там уже был человек. Он долго находился там и был

еле жив от лишений. Там были зловоние и холод. Торстейн заговорил с человеком:

— Как тебе тут живется?

Тот отвечает:

— Хуже некуда, потому что мне никто не хочет помочь, и нет у меня родичей,

которые могли бы меня выкупить.

Торстейн говорит:

— Во всяком горе можно утешиться. Будем же веселы и придумаем себе какое-нибудь

развлечение.

Тот сказал, что его уже ничто не развеселит.

— Надо попробовать! — сказал Торстейн.

Взял он тогда и запел песнь. Человек он был голосистый, другого такого не

сыскать. И он пел, не жалея голоса. Неподалеку от тюрьмы шла главная улица.

Торстейн пел так громко, что прямо стены звенели, и тому, кто только что был

чуть живой, это очень нравилось. Так Торстейн и пел до самого вечера.

LXXXVII

Одну знатную горожанку в том городе, очень богатую и высокородную, звали Спес.

Мужа ее звали Сигурдом. Он был богач, но уступал ей в знатности рода. Ее выдали

за него ради богатства. Не было большой любви между супругами, и она не была

довольна своим браком. Была она женщина своенравная и гордая. И вот случилось,

что когда Торстейн коротал так вечер, Спес шла по улице рядом с тюрьмою и

услышала, что оттуда доносится голос, такой красивый, какого она, как ей

казалось, и не слыхивала. С нею шло много слуг, и она попросила их пойти туда и

узнать, у кого это такой замечательный голос. Они окликнули певшего и спросили,

кто тут томится. Торстейн назвался. Тогда Спес сказала:

— Ты и в другом так же преуспел, как в пении?

Он сказал, что это мало что меняет.

— В чем ты провинился, — говорит она, — что тебя хотят замучить здесь насмерть?

Он рассказал, что убил человека и отомстил за своего брата.

— Но я не мог доказать этого со свидетелями, — сказал Торстейн, — потому мне и

приходится здесь сидеть, если только кто-нибудь не захочет меня выкупить. Но на

это надежда плохая, потому что у меня здесь нет никаких родичей.

— Великая будет потеря, если ты погибнешь. А что — брат твой, за которого ты

отомстил, был такой уж славный муж?

Торстейн сказал, что он намного всех превосходил. Она спросила, из чего это

видно. Тогда Торстейн сказал такую вису:

Ветвь обручий, напрасно

Восемь воинов тщились

Руку разжать Греттиру,

Меч у мертвого вырвать.

Тогда и надумали стражи

Злата — рубить на плахе

Палку плеча. Преуспели

В том вдохновители битвы101.

— Да, это великое геройство, — сказали те, кто уразумел эту вису. А она, услышав

это, сказала так:

— Хочешь принять от меня жизнь, если будет такая возможность?

— С охотой, — сказал Торстейн, — если этого моего сотоварища, что сидит здесь,

тоже со мною выпустят. А не то мы будем сидеть здесь оба.

Она отвечает:

— По-моему, ты куда большего стоишь, чем он.

— Как бы там ни было, — сказал Торстейн, — только мы либо выйдем отсюда оба,

либо не выйдет ни один.

Она отправилась к варягам и попросила выпустить Торстейна, предлагая за него

выкуп. Они были и сами рады этому. И благодаря своему влиянию и богатству она

добилась освобождения их обоих. И, выйдя из тюрьмы, Торстейн сразу пошел к Спес

хозяйке. Она приняла его и скрыла у себя. Но он иногда ходил с варягами в походы

и показал себя во всех их подвигах большим храбрецом.

LXXXVIII

В то время Харальд, сын Сигурда102, был в Миклагарде, и Торстейн заручился его

дружбой. Торстейн слыл человеком важным, потому что Спес не допускала, чтобы он

нуждался в деньгах. Они полюбили друг друга, Торстейн и Спес. Она не могла

надивиться на его доблесть. Она не скупилась на расходы, желая окружить себя

друзьями. Не укрылись и от ее мужа перемены в нраве ее и во всех привычках, а в

особенности в ее тратах. Он не досчитывался золота и сокровищ, хранившихся у

нес. И вот как-то муж ее Сигурд завел с нею разговор и сказал, что она на

удивление переменилась:

— Ты совсем не печешься о нашем добре и пускаешь его на ветер. И живешь ты

словно во сне. И избегаешь быть в одном месте со мною. Я знаю наверное, что есть

на то причина.

Она отвечает:

— И я говорила тебе, и мои родичи, когда мы с тобою сошлись, что я хочу свободно

и самостоятельно распоряжаться всем, что мне приличествует. И поэтому я не

берегу твоих денег. Или ты ставишь мне в вину что-то другое, для меня постыдное?

Он отвечает:

— Берет меня сомнение, нет ли у тебя кого-нибудь, кто был бы тебе милее меня.

— Не знаю, — говорит она, — откуда ты это взял. Но только думаю, что у тебя нет

для этого никаких оснований. Но нам не о чем с тобою разговаривать, если ты

возводишь на меня такую напраслину.

На этот раз он оставил этот разговор. Они же с Торстейном вели себя по-прежнему,

не остерегаясь пересудов злых людей, потому что она уповала на свой ум и на

друзей. Они часто проводили время за разговорами и развлечениями.

Как-то вечером они сидели в одной горнице, где хранились ее сокровища. Она

попросила Торстейна спеть, думая, что хозяин пьет с кем-нибудь по своему

обыкновению. Двери она заперла. Вот поет Торстейн сколько-то времени, как вдруг

кто-то заколотил в дверь, требуя, чтобы ее открыли. Это пришел муж, и с ним

много слуг. Хозяйка перед тем открыла ларь и показывала Торстейну свои

сокровища. И, узнав, кто пришел, она не захотела отворять двери. Она говорит

Торстейну:

— Времени нет раздумывать: прыгай сюда в ларь и сиди тихо.

Тот так и сделал. Она навесила на ларь замок и села сверху. Тут муж ворвался в

горницу, а двери взломали. Хозяйка сказала:

— Что это вы так разбушевались? Или враги за вами гонятся?

Хозяин отвечает:

— Ну что же, хорошо, что ты сама себя показала, какова ты есть. Где этот

человек, что тут заливался? Видно, что его голос тебе нравится больше моего.

Она сказала:

— Тот еще не совсем дурак, кто умеет молчать. Но о тебе этого не скажешь: ты

считаешь себя хитрецом и думаешь опорочить меня своей ложью. Но она выйдет

наружу. Если ты говоришь правду, хватай его, ведь не мог же он выпрыгнуть сквозь

стены или крышу.

Он обыскал дом, но никого не нашел.

Она сказала:

— Что же ты его не хватаешь, если так уверен в своей правоте?

Он промолчал, недоумевая, как это так его провели, и спросил у сопровождавших

его, разве они не слышали того же, что и он. Но они, увидев, что хозяйка

недовольна, не стали свидетельствовать, говоря, что, мол, случается и

ослышаться. Тогда хозяин ушел, уверенный, что правда ему известна, хоть он и не

нашел того человека. После этого он еще долгое время смотрел за хозяйкой и всеми

ее делами.

В другой раз — это гораздо позже — Торстейн и Спес сидели в клети, где у нее с

хозяином хранились шитое платье и ткани. Она показывала Торстейну много разных

тканей, и они все их расстилали. Они и ждать не ждали, как вдруг явился хозяин и

с ним много народу и взломали дверь. А она тем временем набросила на Торстейна

одежду и прислонилась к куче одежды, когда те вошли.

— Ты все еще станешь отрицать, — говорит хозяин, — что тут у тебя был человек?

Тут со мною люди, которые вас обоих видели.

Она просила их утихомириться:

— Уж теперь-то у вас ничего не сорвется. Только меня оставьте в покое и не

толкайтесь.

Они обыскали дом и ничего не нашли, так и остались ни с чем. Тогда хозяйка

сказала:

— Всегда хорошо выдержать испытание вопреки надежде многих. Следовало ждать, что

вы не найдете того, что нет. Не думаешь ли ты, муженек, признать свою глупость и

снять с меня этот навет?

Он сказал:

— Теперь, когда я окончательно уверился в том, что мои обвинения против тебя

справедливы, я и подавно этого не сделаю. Придется уж тебе самой об этом

позаботиться, если ты хочешь обелить себя.

Она сказала, что ничего не имеет против. На этом их разговор и кончился.

После этого случая Торстейн был все больше с варягами. И, говорят, что он

прибегал к советам Харальда, сына Сигурда. И люди думают, что они не сумели бы

так выпутаться, если бы не поддержка Харальда и не его мудрость. Прошло

некоторое время, и Сигурд хозяин сказал, что ему нужно уехать по какому-то делу.

Хозяйка не стала его удерживать. И когда хозяин уехал, Торстейн пришел к Спес, и

теперь они все время были вместе. Усадьба ее была у самого моря, и море

подходило прямо к некоторым постройкам. Там и сидели обычно Спес с Торстейном. В

полу там была маленькая дверка, о которой никто, кроме них двоих, не знал. Она

оставалась открытой на случай, если вдруг понадобится.

Теперь надо сказать про хозяина, что он никуда и не думал уезжать, а спрятался,

чтобы следить за хозяйкой. И вот случилось однажды вечером, когда они, ничего не

подозревая, сидели в морской горнице и забавлялись, неожиданно подошел туда

хозяин с целой толпой людей, и, подведя некоторых к окну, что было в доме,

просил их взглянуть, не так ли все, как он говорил. Все говорили, что так оно и

есть и так, верно, было и раньше. Побежали они к горнице. И, услышав этот шум,

Спес сказала Торстейну:

— Ты должен во что бы то ни стало спуститься. Подай мне знак, как выберешься из

дому.

Он сказал, что, мол, ладно, и кинулся под пол, а хозяйка толкнула дверку ногой.

Дверка захлопнулась, и никаких следов на полу не осталось. Хозяин вбежал со

своими людьми в горницу. Принялись они все обыскивать, но ничего, как и

следовало ожидать, не нашли. Горница была вся пуста: ничего там не было, кроме

голого пола и лавок. Хозяйка сидела и играла пальцами. Она мало обращала на них

внимания и вела себя, как ни в чем не бывало. Хозяину показалось, что это уж

совсем странно, и он спросил у своих людей, не видали ли они тут человека. Те

сказали, что, конечно, видали.

Тогда хозяйка сказала:

— Вот и вышло прямо по поговорке: два раза было, третьего не миновать. Не так ли

и с тобою, Сигурд? Ты, кажется, трижды доставлял мне беспокойство. Не поумнел ли

ты теперь против прежнего?

— Теперь я не единственный, кто может против тебя показать, — говорит хозяин. —

За все это ты должна подвергнуться суду Божьему, потому что я не потерплю, чтобы

весь этот позор остался без возмездия.

— По-моему, — говорит хозяйка, — ты требуешь того, что я и сама хочу предложить,

потому что для меня нет ничего лучше, как снять с себя это обвинение. Оно уж и

так разнеслось по всему свету, и будет для меня великим бесчестием, если я от

него не избавлюсь.

— Ты заодно должна будешь показать, — говорит хозяин, — что никому не отдавала

моего добра и сокровищ.

Она отвечает:

— Очистившись судом Божиим, я избавлюсь заодно от всего, что ты на меня

наговариваешь. Но подумай, к чему это приведет. Завтра же утром я отправлюсь к

епископу, и он расскажет мне все, что я должна делать, дабы полностью снять с

себя обвинение.

Хозяин сказал, что он удовлетворен, и ушел со своими людьми.

Теперь нужно рассказать про Торстейна, что он выбрался вплавь из усадьбы и,

выйдя, где ему понравилось, на берег, поднял вверх зажженное полено, так чтобы

было видно из усадьбы Спес. Она же долго ходила вечером и ночью у дома, желая

узнать, добрался ли Торстейн до берега. А увидев огонь, она поняла, что он вышел

на берег, потому что у них был такой уговор.

Наутро Спес сказала мужу, что им надобно рассказать о своем деле епископу. Тот

охотно согласился. Вот предстают они перед епископом, и хозяин обвиняет ее все в

том же, что и прежде. Епископ спросил, замечалось ли за ней это прежде. Все

говорят, что ничего такого не слышали. Тогда епископ спросил, какие у того

основания для подобного обвинения. Хозяин вывел вперед людей, видавших, что она

сидела, запершись, с одним мужчиной. И хозяин высказал подозрение, что это ее

соблазнитель. Епископ сказал, что она вполне может очиститься от этого

обвинения, если пожелает. Она сказала, что этого она теперь и хочет.

— И уверена, — сказала Спес, — что найдется немало женщин, готовых клятвенно

подтвердить мою невиновность.

Сказали ей слова клятвы и назначили день, когда она должна была приносить эту

клятву. Потом она пошла домой и была как будто всем довольна. Встретились они с

Торстейном и держали совет.

LXXXIX

Вот прошло время, и наступил день, когда Спес должна была приносить клятву. Она

созывает всех друзей и родичей и наряжается в лучшие свои одежды. Ее

сопровождали многие дамы. Была очень дождливая погода. На дороге было мокро, и

перед входом в церковь надо было перейти большую лужу. И, когда Спес и ее

сопровождающие подошли к луже, там толпилось множество народу, и среди них много

нищих, просивших милостыню, потому что это было на улице. Все считали своим

долгом ее приветствовать, кто как умел, и все желали ей добра за то, что она так

много им помогала. Был там, между других бедняков, один нищий старик, большого

роста и длиннобородый. Женщины остановились перед лужей, потому что им казалось,

что никак не перейти через такую грязь. И высокий нищий, увидав хозяйку, самую

среди всех нарядную, сказал ей так:

— Добрая хозяйка, не погнушайся тем, что я перенесу тебя через эту лужу, потому

что мы, нищие, обязаны служить тебе в меру наших сил.

— Как это ты перенесешь меня, — сказала она, — если ты и себя носить не можешь?

— Зато ты показала бы свое смирение, — говорит он. — Я не могу предложить тебе

лучшего, чем сам имею. И это послужит к твоему же благу, что ты не погнушалась

бедным человеком.

— Так и знай, — говорит она, — если плохо меня перенесешь, будешь выпорот, если

не что-нибудь похуже.

— С радостью пойду на такой риск, — сказал он и вступил в самую лужу.

Она всячески выражала свое недовольство тем, что он ее понесет, но все-таки

устроилась у него на спине. Заковылял он еле-еле на двух костылях и, дойдя до

середины лужи, зашатался из стороны в сторону.

Она просила его поднатужиться:

— И если ты свалишь меня в лужу, тебе несдобровать.

Идет бедняга дальше, напрягая все силы. Лезет он вон из кожи и почти добрался,

наконец, до сухого места. И тут он споткнулся и растянулся: ее-то успел сбросить

на сухое место, а сам упал в лужу, только руки торчат. И тянет он, лежа, к

хозяйке руки, и все никак не уцепится ей за платье. Тогда он схватил ее колено и

выше, за голую ляжку. Она вскочила и стала ругать его, говоря, что, мол, не жди

ничего хорошего от этих скверных нищих:

— И тебя бы стоило как следует отколотить, если бы не твое убожество.

Тогда он сказал:

— Не всякому повезет. Я-то хотел сделать тебе добро и надеялся на подаяние, а

получил от тебя только брань и угрозы и ничего больше.

И он вел себя, как если бы опечалился всей душой. Многих он разжалобил, но она

говорила, что это пройдоха, каких мало. Но так как многие за него просили, она

взяла свой кошелек — а в нем было много золотых монет, — вытряхнула монеты и

сказала:

— На, держи, старик. Нехорошо будет, если ты не получишь сполна за то, что я

тебя обругала. Но теперь ты получил все, что заработал.

Он подобрал золото и поблагодарил ее за доброе дело. Спес пошла в церковь, и там

было множество народу. Сигурд повел дело с большим напором и потребовал, чтобы

она очистилась от обвинений, которые он ей предъявляет. Она отвечает:

— Меня нисколько не заботят твои обвинения. И какого это человека ты, по твоим

словам, у меня видел? Ведь у меня часто случается быть одному или другому

славному мужу, и я не стыжусь этого. Я готова поклясться в том, что ни одному

мужчине я не давала денег и ни один не касался моего тела, кроме моего мужа, да

еще этого нищего, который положил грязную руку мне на бедро, когда переносил

меня сегодня через лужу.

Многие согласились, что этого достаточно для полной клятвы и что пусть нищий и

обошелся с нею неподобающе, это никак не может ее запятнать. Она сказала, что ей

следовало упомянуть все, что было. После этого она дала клятву, слова которой

были только что приведены. Многие говорили, что она подтвердила пословицу:

клятва все покроет103. Она сказала, что всякий мудрый человек убедится, что тут

не было никакой задней мысли. Тогда ее родичи стали говорить, что было бы

большим унижением для родовитой женщины оставить без возмездия подобную клевету,

потому что жена, уличенная в прелюбодеянии, каралась там смертью. Спес попросила

тогда епископа развести их с Сигурдом, потому что она-де не желает терпеть его

наговоры. Родичи поддержали ее просьбу. И так, с их помощью и с помощью

приношений, их с Сигурдом развели, и ему мало что досталось из их имущества.

Заставили его покинуть страну. И все вышло так, как обычно и бывает: кто слабее,

тот и гнется. Так он ничего и не добился, хоть и говорил правду. Спес достались

теперь все их деньги, и она прослыла недюжинной женщиной. И когда люди

поразмыслили над ее клятвой, почудилось им, будто не все в ней ладно, и

подумали, что не иначе, как мудрые люди сочинили для нее слова той клятвы.

Дознались люди и до того, что нищий, который ее переносил, был Торстейн Дромунд.

Но Сигурд все же так и не отстоял своих прав, и о нем больше не рассказывается в

этой саге.

ХС

Пока был самый большой шум вокруг этого дела, Торстейн Дромунд был в походе с

варягами. Он там настолько прославился, что считали, второго такого героя и не

бывало. Он был в большой чести у Харальда, сына Сигурда, потому что тот ценил

свое родство с ним. И Торстейн, как думают люди, следовал его советам.

Вскоре после того, как Сигурда изгнали из страны, Торстейн посватался к Спес.

Она с достоинством приняла сватовство и направила его к своим родичам. Те

держали совет и решили единодушно, что ей самой и решать. Сочетались они браком

и стали жить в добром согласии и в богатстве. Торстейн прослыл очень удачливым

человеком: так он сумел выпутаться изо всех трудностей. Они прожили вместе два

года в Миклагарде. А потом Торстейн сказал своей жене, что хочет он возвратиться

в свои владения в Норвегии. Она сказала, что ему и решать. Тогда он продал свое

имущество, и они получили много денег. Они выехали с добрыми спутниками и

держали путь прямо в Норвегию. Родичи Торстейна встретили их обоих очень хорошо

и скоро увидели, что Спес и щедра, и благородна. Вскоре все очень ее полюбили. У

них были дети, и так они жили в своих владениях и радовались своему счастью.

Конунгом в Норвегии был тогда Магнус Добрый. Торстейн, не откладывая, к нему

поехал и был хорошо принят, потому что он снискал большую славу тем, как

отомстил за Греттира Силача. Люди больше и не знали тому примеров, чтобы за

какого-нибудь исландца, кроме Греттира, сына Асмунда, отомстили в Миклагарде.

Торстейн спокойно прожил десять лет с тех пор, как вернулся в Норвегию, и их с

женою считали обоих достойнейшими людьми. Тут возвратился из Миклагарда конунг

Харальд, сын Сигурда, и Магнус отдал ему пол-Норвегии. Некоторое время они оба

были конунгами в Норвегии. Следующим летом скончался конунг Магнус Добрый, и

конунг Харальд стал править Норвегией один. После кончины Магнуса конунга многие

были опечалены, те, кто были ему друзьями, потому что все его любили. А от

Харальда конунга всего можно было ждать, потому что он был суров и скор на

расправу. Торстейн Дромунд состарился, но был все еще очень крепок. Так минуло

шестнадцать зим со смерти Греттира, сына Асмунда.

XCI

Многие склоняли Торстейна к тому, чтобы явиться к Харальду конунгу и сделаться

его приближенным, но он не соглашался.

Тогда Спес сказала:

— Не хочу я, Торстейн, чтобы ты шел к Харальду конунгу, ибо у нас больше долг

перед другим конунгом, и следует нам об этом подумать. Ведь мы уже на склоне лет

и далеко не молоды. Но мы больше следовали своим желаниям, нежели христианским

заповедям или требованиям справедливости. И я знаю, что ни родичи наши, ни

богатство не освободят нас от этого нашего долга, если мы сами его не заплатим.

Я хочу, чтобы мы изменили всю свою жизнь и, покинув страну, поехали к папскому

двору, ибо верю, что это облегчит от греха мою душу.

Торстейн отвечает:

— Мне тоже знакомо все это, о чем ты говоришь. И надобно, чтобы ты сама решала

те дела, которые послужат к нашему благу: ведь когда ты полагалась на мои

решения, это бывало нам больше на пагубу. Пусть же все будет так, как ты

захочешь.

Люди никак этого не ожидали. Было Торстейну уже шестьдесят семь зим, но он был

еще крепок и бодр. Он позвал к себе всех своих родственников и свойственников и

объявил им свои намерения. Мудрые люди их поддержали, но все-таки их отъезд

казался всем большой потерей. Торстейн сказал, что нельзя знать наверное,

вернутся ли они.

— Теперь я хочу поблагодарить вас всех, — говорит он, — за то, как вы управляли

моим имуществом, когда я последний раз уезжал из страны. Я хочу вас теперь

попросить, чтобы вы приняли имущество моих детей и их самих и воспитали их по

своим понятиям, ибо я уже в таком возрасте, что нельзя сказать, возвращусь ли я

или нет, даже если жив буду. И смотрите за всем, что я здесь оставляю, как если

бы я никогда не вернулся в Норвегию.

Люди отвечали, что хорошо бы хозяйка осталась за всем присматривать. Тогда она

сказала:

— Я уехала с Торстейном из своей земли и из Миклагарда и покинула родичей и

добро, ибо хотела, чтобы у нас с ним была одна судьба. Теперь я обвыклась здесь,

но не мила мне будет жизнь в Норвегии и в северных странах, если он уедет. Мы

всегда жили в добром согласии, и никогда не случалось между нами розни. Вместе

мы теперь и уедем, потому что многое мы с ним вместе изведали с той поры, как

встретились.

И когда они объявили так свои намерения, Торстейн попросил почтенных людей

разделить пополам все имущество. Родичи Торстейна взяли половину, оставленную

детям, и те выросли у своих родичей по отцу и стали впоследствии достойнейшими

людьми, и многие в Вике ведут от них свой род. А Торстейн и Спес разделили свою

долю и часть отдали церкви для спасения души, а часть взяли с собою. Вот

пустились они в путь в Рим, и многие желали им добра.

XCII

Ехали они так, ехали, пока не достигли города Рима. И, явившись к тому, кто был

поставлен исповедовать людей, они рассказали ему всю правду, как все у них было

и какою хитростью они заключили брак. Они покорно соглашались на любое

наказание, какое он собирается на них наложить. И поскольку они сами пришли к

решению искупить свой обман без всякого принуждения и насилия со стороны церкви,

на них наложили самое легкое наказание, какое только было возможно. И призвали

их с любовью, чтобы они, вооружась разумом, позаботились о своей душе и,

заслужив отпущение грехов, жили праведной жизнью. Им обоим казалось, что они

поступили хорошо и мудро. Тогда Спес сказала:

— Вот и кончилось все для нас хорошо: не одну только беду мы с тобой разделили.

Может быть, неразумным людям наша прежняя жизнь и послужит примером, но теперь

мы должны так завершить нашу жизнь, чтобы она послужила примером для добрых

людей. Теперь нам надо нанять искусных каменщиков, чтобы они сложили нам кельи,

каждому свою. Так мы искупим свой грех перед Богом.

Торстейн заплатил за кельи для них обоих и за все остальное, в чем они нуждались

и без чего не могли обойтись. И когда была завершена эта постройка и все было

готово, они выбрали время и по своей воле положили конец своему недолгому

общению на земле, с тем, чтобы вернее соединиться навечно в мире ином. Они

затворились каждый в своей келье и жили столько, сколько дал им Бог, и так

закончили свою жизнь. И большинство говорит, что Торстейн Дромунд и его жена

Спес была самыми удачливыми людьми, учитывая, сколько они нагрешили. Не

рассказывается, чтобы кто-нибудь из их детей или потомков приехал в Исландию.

XCIII

Лагман Стурла сказал, что он не знает никого из объявленных вне закона, кто был

бы так велик, как Греттир Силач. Он находит для этого три основания. И первое,

что он считает Греттира самым мудрым, потому что он дольше всех прожил в

изгнании и никто не мог победить его, покуда он был здоров. И, во-вторых, потому

что он был сильнее всех своих сверстников в Исландии и больше всех преуспел в

схватках со всякой нечистью да нежитью. И, в-третьих, потому что за него

отомстили в Миклагарде, как ни за какого другого исландца. И надо прибавить еще,

каким удачливым человеком был в конце жизни Торстейн Дромунд, тот, кто отомстил

за Греттира. Здесь кончается сага о Греттире, сыне Асмунда.

Примечания

В одном из северных фьордов Исландии, далеко от берега, возвышается скалистый

остров с отвесными берегами. Он называется Драунгей, что значит «Скала Остров».

Около тысячи лет назад на этом острове трагически погиб Греттир, самый любимый

герой исландского народа. Он был дважды объявлен вне закона и второй раз — за

то, что в самом деле было подвигом, а не преступлением. Ему было тридцать пять

лет, когда он погиб на Скале Острове. Из них девятнадцать лет он провел как

человек, отверженный обществом, как изгнанник, в одиночку обороняясь от своих

врагов и ютясь в самых неприютных и пустынных углах Исландии.

Проверить, в какой мере то, что рассказывается о Греттире и других персонажах

саги, — историческая правда, удается, конечно, только в редких случаях. Наиболее

редкий случай такой проверки — это археологические раскопки. Так, в пустынной

местности, где, судя по рассказу в главе XVI, Греттир убил Скегги, в 1924 г. под

камнем в пещере были найдены кости человека, жившего около тысячи лет тому

назад. Предполагается, что это кости Скегги, которого его спутники захоронили

там. В 1875 г. в долине, где происходила схватка, описанная в главе XXX, под

камнями были найдены древние человеческие кости и два черепа. Предполагается,

что там были захоронены два работника Кормака, убитые в схватке. Раскопками

подтверждается также, что в древности на Цаплином Мысу существовал тинг (см.

главу LXXII), а в Гусиной Бухте — торжище (см. главу XXXVII). В обоих этих

местах найдены остатки древних землянок.

Поскольку в «Саге о Греттире» упоминаются события, которые можно точно

датировать, или указываются точные сроки, то хронология саги поддастся

установлению. Так, установлено, что Энунд Деревянная Нога жил ок. 860 — ок. 930

г., поселился в Исландии ок. 900 г., Греттир родился в 996 г., был в изгнании в

Норвегии с 1011 по 1014 г., в 1015–1016 гг. снова был в Норвегии, в 1016 г.

снова был объявлен вне закона, с 1016 по 1028 г. скитался по Исландии, в 1028 г.

обосновался со своим братом Иллуги на Скале Острове и осенью 1031 г. был там

убит. В ряде случаев, однако, в саге обнаруживаются хронологические неувязки.

Например, в главе IX рассказывается о том, как Энунд Деревянная Нога, приехав в

Исландию, встретился с работниками Торвальда со Столбов. Известно, однако, что

Торвальд и его сын Эйрик Рыжий (см. сагу о нем) приехали в Исландию только в

середине Х в. Возможно, что в саге есть также многие отклонения от исторической

правды, которые не поддаются установлению.

Вымысел, конечно, все неправдоподобное в саге. С самого того времени, когда

произошло событие, рассказ о нем мог быть и неправдоподобен, и противоречив, и

укладываться в ту или иную литературную схему. Было сделано много попыток

обнаружить такие схемы в «Саге о Греттире».

Так, детство Греттира (глава XIV) во многом похоже на детство героя волшебной

сказки. То, что он был один из двух противоположных по характеру братьев, что

отец его недолюбливал, а мать очень любила, его отставание в развитии, его

строптивость и нежелание работать, его озорные выходки — все это черты,

характерные для героя многих волшебных сказок. Однако в то время как в волшебных

сказках эти мотивы обычно оторваны от какого-либо конкретного быта, в «Саге о

Греттире» эта оторванность от конкретного быта совершенно чужда. Рассказ об

отроческих озорствах Греттира — это вместе с тем очень реалистические картины

быта исландского хуторянина (пастьба гусей, чесание шерсти, уход за лошадьми).

У рассказа о том, как Греттир добыл клад из кургана, в котором был похоронен Кар

Старый (глава XVIII), есть ряд параллелей в древнеисландских сагах, особенно в

так называемых «Сагах о древних временах», т. е. сагах, изобилующих

авантюрно-сказочными мотивами. К рассказу в «Саге о Греттире» всего ближе

рассказ о кургане Соти в «Саге о Хёрде». Во всех таких рассказах повторяются те

же черты: долгое раскапывание кургана; спуск в него на веревке; страшное

зловоние в нем; схватка с могильным жителем, охраняющим клад; бегство того, кому

было поручено охранять веревку. Таким образом, рассказ о добывании клада из

кургана — это, конечно, литературная схема, своего рода волшебная сказка. Однако

в основе этой сказки, несомненно, лежат вполне реальные факты. В Скандинавии

много курганов, в которых были когда-то зарыты сокровища, и, как правило, эти

курганы были разграблены еще в древности. Так что добывание кладов из курганов в

самом деле имело место в древности.

Очевидно также, что литературная схема, использованная в рассказе о Гламе (главы

XXXII—XXXV), — это сказка-бывальщина о привидении, или, вернее, о живом

мертвеце. Жанр этот широко представлен в «Сагах об исландцах», и он до сих пор

чрезвычайно популярен в Исландии. Рассказ о Гламе — самый знаменитый

представитель этого жанра. В «Саге о Греттире» прощупывается как основа и другой

вид сказок-бывальщин, а именно сказки об утилегуманнах, жанр, специфически

исландский (утилегуманны — это люди, которые якобы живут в необитаемой части

Исландии). Жанр этот был широко распространен в Исландии уже в новое время. Но

судя по «Саге о Греттире», он существовал и в древности. Реальная основа сказок

об утилегуманнах — люди, которые, подобно Греттиру, будучи объявлены вне закона,

были вынуждены скрываться от преследования врагов в необитаемых местностях.

Но всего больше ученые интересовались сходством «Саги о Греттире» с

древнеанглийской «Поэмой о Беовульфе», особенно схваток Греттира с великаном и

великаншей в Песчаных Холмах (главы LXIV— LXVI) и схваток Беовульфа с Гренделем

и его матерью. По-видимому, однако, сходство это не означает никакой связи. Дело

в том, что сказочные схемы, лежащие в основе этого сходства (освобождение

человеческого жилья от повадившегося в него демонического существа и поход в

жилье этого существа), распространены по всему свету, и, следовательно, ни одну

из них нельзя возводить к какому-то одному источнику. Однако сравнение саги с

поэмой не было совсем бесплодным. Оно подчеркнуло одну очень характерную

особенность саги — то, что сказочные мотивы трактуются в ней чисто

реалистически. Для «Саги о Гретгире», как и для всех «саг об исландцах», вообще

характерно, что, хотя в ней часто проявляется вера в сверхъестественное,

рассказ, в котором проявляется эта вера, как правило, не покидает почвы реальной

действительности.

Литературные прообразы всего очевиднее в последней части саги — в рассказе о

приключениях Торстейна Дромунда, брата Греттира, в Византии (главы

LXXXVI—LXXXIX), причем это прообразы — письменные. Вся история знакомства

Торстейна со знатной византиянкой Спес очень похожа на то, что рассказывается о

короле Харальде Суровом в так называемой «Гнилой Коже», одной из саг о

норвежских королях. Точная аналогия ложной клятвы Спес есть в романе о Тристане

и Изольде. В силу своего авантюрно-романического характера вся эта часть саги не

похожа на «сагу об исландцах». Поэтому многие считали ее «поздним добавлением»

или «интерполяцией». Однако в «сагах об исландцах» рассказ обычно теряет

историческую почву, как только он переходит на события в отдаленных странах, т.

е. события, о которых в исландской устной традиции не сохранилось точных

сведений. Возможность того, что вся эта часть — «позднее добавление» или

«интерполяция», исключается также и тем, что месть Торстейна за Греттира

предусматривается в самой саге (например, в главе XLI).

Скальдические висы, которых много в «Саге о Греттире», обычно просто повторяют

те факты, которые сообщаются и в прозе. О каждой висе сообщается, что она

сочинена (или «сказана», как обычно говорится в саге) каким-то определенным

человеком, большей частью — самим Греттиром. Однако, как удается установить по

данным языка, в действительности большинство вис в саге сочинено не тем, кому

они приписываются, т. е. не в IX или Х в., а позднее. Не исключено, впрочем, что

некоторые из вис, которые приписываются Греттиру, были действительно сочинены

им.

Перевод «Саги о Греттире» сделан по изданиям: Grettis saga Бsmundarsonar, Guрni

Jуnsson gaf ъt. Reykjavнk, 1936 («Нslenzk fomrit». 7); Grettis saga

Бsmundarsonar, herausgegeben von R. C. Boer. Halle a. S., 1900 («Altnordische

Saga-Bibliothek». 8).

Библиография «Саги о Греттире» есть в ряде выпусков серии «Islandica», а именно:

Hermannson H. Bibliography of the Icelandic sagas. Ithaca (N. Y.), 1908

(«Islandica». 1);

The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1935 («Islandica». 24);

Hannesson J. S. The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1957 («Islandica».

38).

Некоторые работы о «Саге о Греттире»:

Boer R. S. Zur Grettisaga // Zeitschrift fьr deutsche Philologie. 30. 1898. S.

1–71 (попытка восстановить первоначальную форму саги, исключив из неё

«интерполяции»);

Boer R. S. Einleitung // Grettir saga Бsmundarsonar, herausgegeben von R. S.

Boer. Halle a. S., 1900 («Altnordische Saga-Bibliothek». 8). S. IX-L;

Hermann P. Einleitung // Die Geschichte von dem Starken Grettir, Geдchtcten.

Jena, 1922 («Thule». 5). S. I-XXVIII;

Laxness H. K. Litil samantekt um ъtilegumenn // Tнmarit mбls og menningar.

1949. 2. Bis. 86— 130 (полное отрицание исторической основы в «Саге о

Греттире»);

Foote P. Introduction // The Saga of Grettir the Strong. London, 1965. P.

V—XV;

Arent A. M. The heroic pattern: Old Germanic helmets, Beowulf, and Grettis

saga // Old Norse literature and mythology. Austin, 1969. P. 130–199 (анализ

героического «архетипа» в «Саге о Греттире»).

1) Король Кьярваль (ирл. Cearbhall) правил в южной Ирландии около сорока лет.

Умер в 887 или 888 г. Роды многих исландских первопоселенцев восходят к нему.

2) …перерубили канаты — во время битвы корабли связывались канатами друг с

другом. Захваченный корабль надо было высвободить от них.

3) Греттир значит «тот, кто сердито морщится, морщун». Прозвище это стало также

именем собственным.

4) Эльвир Детолюб звался так потому, что, как говорится в «Книге о занятии

земли», он «запрещал своим людям бросать младенцев на острия копий, как было

принято у викингов».

5) Ураган Гёндуль — битва (Гёндуль — имя валькирии); великанша сечи — секира.

6) …ибо и его земли в Норвегии ничего не стоили — став королем всей Норвегии,

Харальд Прекрасноволосый присвоил себе все земли. Поэтому там нельзя было

покупать землю.

7) Ньёрд брани — воин (Ньёрд — имя бога).

8) Дорога рыб — море. Дракон мачты — корабль.

9) Паленый Кари — это Кари, сын Сёльмунда, один из главных героев «Саги о

Ньяле».

10) Ужи кольчуги — мечи. Домы крови — раны.

11) Норвежцы — люди с потерпевшего крушение корабля, которых Флоси взял к себе

(см. гл. XII).

12) Асы металла — воины (асы — боги).

13) Сага о Бёдмоде, Гримольве и Герпире (или, вернее, Бёдмоде, Герпире и

Гримольве) не сохранилась. Возможно, что в письменной форме она и не

существовала.

14) Дромунд — большой и неуклюжий (по сравнению с боевыми кораблями Скандинавии

— HF) средиземноморский корабль.

15) Епископ Фридрек и Торвальд, сын Кодрана приехали в Исландию, чтобы

проповедовать христианство, в 981 г.

16) Виноградная Страна — это Северная Америка. О поездках в нее рассказывается в

«Саге о гренландцах» и «Саге об Эйрике Рыжем». Во второй из этих саг упоминается

Торхалль, сын Гамли (см. «Сага об Эйрике Рыжем», гл. VII).

17) Липа запястий — женщина; даятелъ злата — воин, т. е. отец Греттира; Моди

металла — он же (Моди — имя бога).

18) Ива пива — женщина.

19) Только раб мстит сразу — т. е. только тот, у кого нет чувства долга, мстит в

состоянии аффекта. Напротив, чем больше человек выжидает удобного случая, чтобы

отомстить, и тем самым чем меньше он находится в состоянии аффекта, тем большую

выдержку он проявил и тем лучше выполнил долг мести.

20) Великанша бурана лезвий — секира (буран лезвий — битва). Ведьма брани — она

же.

21) …камень, что лежит там в траве и называется теперь Греттиров Подым. — В

описанном месте сейчас никакого камня нет. Но вообще в Исландии есть много

камней с таким названием.

22) Вяз вепря стягя попутного ветра — воин (стяг попутного ветра — парус, вепрь

паруса — корабль). Омела злата — женщина.

23) Сшибки мечей вершитель — воин. В оригинале эту вису можно истолковать и как

хвалебную.

24) …повадилась завязывать Греттиру по утрам рукава рубашки — рукава у рубашек

были широкие, пуговиц не было, а спать было принято голым, поэтому каждое утро

надо было завязывать рукава рубашки.

25) Фрейя понизей — женщина (Фрейя — имя богини).

26) Согласно поверью, чтобы могильный житель больше не выходил из могилы, надо

отрубить ему голову и приложить к ляжкам.

27) Дробитель дождя ладони — воин (дождь ладони — золото); искры зыбей — золото;

Улль грома металла — воин (гром металла — битва, Улль — имя бога).

28) Крушитель бранных рубах — воин (бранная рубашка — кольчуга); кормилец

воронов — воин.

29) Ярл Эйрик уехал в Англию к королю Кнуту в 1015 г. Однако события,

описываемые дальше, должны были произойти за несколько лет до этого.

30) Снесли тогда тела к морю, туда, куда доходит приливная волна — согласно

древненорвежским законам, преступников полагалось хоронить не на кладбище, а

там, «где встречаются морская волна и зеленый дерн».

31) Ньёрд брани — воин (Ньёрд — имя бога); Скади злата — женщина (Скади — имя

богини).

32) …моего тезку — Бьёрн по-исландски значит «медведь».

33) Ньёрд колец — воин (Ньёрд — имя бога); Улль ясеня — воин (Улль — имя бога,

ясень — копье).

34) …пускай то дубок и берет, что с другого дерет — т. е. пусть каждый из нас

двоих останется при своем.

35) торговать родичами — здесь означает брать виру за их убийство.

36) …Греттир с Арнбьёрном убили пятерых — здесь ошибка в числе. Если, как

сказано выше, с Хьярранди было пятеро, и, как сказано ниже, один убежал, то они

убили четверых, а не пятерых.

37) Стражница павших — Хель, владычица преисподней; грозный корабль Красного

Моря — Дромунд,. то есть Торстейн; дочь родича Бюлейста — Хель, владычица

преисподней; леопард — медведь, т. е. Берси (Берси значит «медведь»); огонь

подножья Хрунгнира — меч (подножье Хрунгнира — щит, Хрунгнир — имя великана,

который, как рассказывается в «Младшей Эдде», стал на свой щит, поверив, что Тор

нападет на него снизу).

38) Торгейр, сын Хавара, и Тормод Скальд Чернобровой — главные герои «Саги о

побратимах». В этой саге приводятся 15 вис из погребальной драпы, которую Тормод

сочинил в честь Торгейра. Одна из этих вис приведена в главе XXVII.

39) Кормчий ладьи — воин, т. е. Торгейр; Видур секиры — он же (Видур — имя

бога).

40) О продолжении этой розни рассказывается в «Саге о побратимах».

41) Скир — исландский молочный продукт, изготовляемый с добавлением сычуга.

42) Стражник жара прибоя — воин (жар прибоя — золото); лосось долины — змея, т.

е. Греттир (Греттир также имя змеи).

43) О битве на Пустоши рассказывается в «Саге о битве на Пустоши». Барди —

главный герой этой саги.

44) Испытатель секиры — воин. Игра валькирий — битва.

45) …попытались отнести его в церковь, но еле-еле дотащили — согласно поверью,

тело покойника, который не будет лежать спокойно в могиле, бывает необыкновенно

тяжелым.

46) На время самого высокого солнца привидение поутихло. — Привидение, видимо,

боялось солнечных лучей. Тенистая Долина, где стоял Торхаллев Двор, была

особенно благоприятна для него: в течение трех зимних месяцев солнце вообще не

проникает в нее.

47) В имени Глам прощупывается значение «бледный, неверный свет». Оно

встречается также как имя луны и великана, как прозвище и как редкое собственное

имя.

48) …мы спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину — Торбьёрн

намекает на столкновение Греттира с Кормаком и его людьми (ср. гл. XXX).

49) Страж казны — воин.

50) Трость шагов — нога; ворота брашен — рот; друг лебедя крови — воин, т. е.

берсерк (лебедь крови — ворон); крепость стрел — щит; дно языка — рот.

51) …они отпустили с миром тех троих… — раньше было сказано, что их было

восьмеро и что четверо было убито. Следовательно, их должно было остаться

четверо, а не трое.

52) …объявили об этих убийствах. — Убивший должен был объявить об убийстве в тот

же день на ближайшем хуторе. Иначе убийство считалось позорным и убийца не имел

права откупиться вирой.

53) Древо встречи валькирий — воин (встреча валькирий — битва).

54) Ловчий волка приливов — воин (волк приливов — корабль). Тополь облака Одина

— воин (облако Одина — щит, Один — имя бога).

55) Диса злата — женщина; страж костра морского — воин (костер моря — золото).

56) Фрейр смерча мечей — воин, т. е. Греттир (смерч мечей — битва, Фрейр — имя

бога). …Гнал коня вороного. — Раньше (в этой же главе) было сказано, что эта

лошадь бурая.

57) Ворога турсов Бьёрн — Тор Бьёрн, т. е. Торбьёрн (ворог турсов — бог Тор,

турс — великан); рыба бурана Одина — меч (буран Одина — битва).

58) Стурла, сын Торда, жил с 1214 по 1284 г.

59) «Хлопоты с Греттиром». — В одной из рукописей саги сохранились следы этого

стихотворения. Оно было соскоблено кем-то с пергамента в XVI или XVII в. В нем

было около ста строчек. Но прочесть можно только две строчки и отдельные буквы.

По-видимому, оно изобиловало нецензурными выражениями.

60) Фьорд гнета вод — Ледовый Фьорд.

61) Плата, что взял с зятя Сигар — виселица (Сигар велел повесить Хагбарда,

возлюбленного его дочери). Рябина — Торбьёрг. Как рассказывается в «Младшей

Эдде», когда Тор переходил вздувшуюся реку, он спасся, схватившись за куст

рябины на берегу. А Торбьёрг значит «спасенье Тора». Опора недруга турсов —

рябина, т. е. Торбьёрг (недруг турсов — Тор).

62) …в память дружбы их предков… — т. е. дружбы Энунда Деревянная Нога и

Асгрима, сына Эндотта Вороны (см. главы VII и VIII).

63) Котел гремучий, открытый ветрам — пещера, в которой Лофт живет; свод льдяный

— Шаровой фьорд (см. следующую вису); Моин — Греттир (Моин, как и Греттир, — имя

змеи); Халльмунд — тот, кто раньше назвал себя Лофтом.

64) Липа запястий — женщина, т. е. мать Греттира.

65) Лязг железа — битва; дорога крови — раны; дракон шлемов — меч.

66) Сага о Бьёрне — одна из «саг об исландцах». Основное ее содержание — распря

между Бьёрном Бойцом Долины Хит и Тордом, сыном Колъбейна.

67) …Торстейна, которого велел убить Снорри Годи. — О том, что Снорри Годи велел

убить Торстейна, говорится в некоторых других «сагах об исландцах», но не в

данной саге. Всякая «сага об исландцах» как бы подразумевает знакомство читателя

со всеми другими «сагами об исландцах».

68) Фрейр поединков — воин, т. е. Гисли (Фрейр — имя бога).

69) Диса брачных уборов — женщина; владетели злата — воины.

70) Торирова Долина действительно существует, но она совершенно пустынна и

никаких горячих источников в ней нет. В саге эта долина наделена фантастическими

чертами, характерными для долин, в которых якобы живут утилегуманны.

71) Ублюдки троллей — помеси троллей (т. е. великанов) с людьми. Альвы —

сверхъестественные существа, почитавшиеся в языческое время. Турсы — великаны.

72) Грим стал потом мореходом, и о нем есть большая сага. — О схватке Грима с

Торкелсм, сыном Эйольва, рассказывается в «Саге о людях из Лососьей Долины», гл.

LVIII, но никакой саги о Гриме не сохранилось.

73) Распря оружия — битва; Видрир стали — воин, т. е. Греттир (Видрир — Один);

пытатель лука — то же самое.

74) Гест — имя, но оно значит «гость», и в сагах так обычно называет себя тот,

кто хочет остаться инкогнито.

75) Властитель стали — воин.

76) Родич Феньи — великан (Фенья — великанша); пламень шелома — меч; Хрюм —

великан.

77) …все ходил между хлевом и навозной кучей — т. е. искал укрытия от ветра.

78) Лёгретта — законодательный совет, состоявший из всех годи и собиравшийся на

альтинге. Здесь — ошибочно вместо «суда» (на весеннем тинге не могло быть

лёгретты).

79) …и вот начало этой клятвы. — Стихотворная формула клятвенного обещания мира

приводится ниже в саге. Варианты этой формулы сохранились также в двух других

древнеисландских памятниках. Судя по тому, что в ней упоминаются финн и сосна,

она, вероятно, возникла еще до заселения Исландии (ни финнов, ни сосен в

Исландии не было).

80) Клены копья — воины. Древо сокровища — воин, т. е. Греттир.

81) Властители брани — воины. Испытатели рыбы шлемов — то же (рыба шлемов —

меч).

82) За птичьими яйцами.

83) Он упорно плыл и добрался до Мыса Дымов после захода солнца. — В июле 1927

г. один исландский пловец проплыл со Скалы Острова на материк за 4 часа 20

минут, сделав 7,5 километров.

84) Драсиль — конь.

85) 1030 г.

86) Весною умер Снорри Годи. — Снорри Годи умер в 1031 г.

87) Стейн, сын Торгеста, был законоговорителем с 1031 по 1033 г.

88) …никого нельзя осуждать больше, чем на двадцать зим, даже если за это время

и были совершены новые преступления. — Согласно древнеисланд-ским законам,

объявление вне закона было пожизненным. Нигде в них не говорится, что оно

действовало только 20 лет. Поэтому то, что здесь говорится о Греттире, либо

вымысел, либо какое-то исключение из закона.

89) В Исландии был закон, по которому не запрещалось … совершать … языческие

обряды. — Христианство было принято в Исландии в 1000 г., и тогда же был принят

закон, о котором здесь говорится.

90) …вырезала на корне руны, окрасила их своею кровью … обошла корягу, пятясь

задом, и нашептала над ней много колдовских слов. — Движение задом наперед и

против солнца, так же как вырезание рун на дереве и их окрашивание своей кровью,

играли важную роль в магии.

91) Страж сражений — воин; пурга Гёндуль — битва (Гёндуль — имя валькирии).

92) Дракон моря — корабль; Гримнир вьюги рыб ограды струга — воин (ограда струга

— щит, рыба щита — меч, вьюга мечей — битва, Гримнир — Один). Моин — Греттир (и

Моин, и Греттир — имена змей).

93) Клен ливня стрел — воин (ливень стрел — битва).

94) Ньёрд дождя копий — воин (дождь копий — битва); огонь сечи — меч.

95) На рассвете они вывели его на восточный берег острова и обезглавили. — Они

ждали рассвета, чтобы умертвить Иллуги, так как умерщвление ночью считалось

позорным.

96) Поляна гривен, калина злата — женщина.

97) Крючок намеревался сначала потребовать выдачи имущества Иллуги, потому что

они притязали на его добро. — Крючок не имел никакого права на имущество Иллуги.

Он имел бы на него право, только если бы Иллуги был объявлен вне закона, но и в

этом случае не он должен был бы осуществлять изъятие имущества.

98) Времена Стурлунгов — первая половина XIII в. Стурлунги — знатный род,

представители которого вели тогда борьбу за власть.

99) …слова, сказанные в давнишнем их с Греттиром разговоре о руках. — Ср. гл.

XLI.

100) Микаель Каталок — т. е. Михаил Четвертый, был императором с 1034 по 1041 г.

101) Ветвь обручий — женщина; стражи злата — воины; палка плеча — рука;

вдохновители битвы — воины.

102) Харальд, сын Сигурда — Харальд Суровый (1015–1066). Служил у византийского

императора с 1034 г. В 1045 г. вернулся в Норвегию, где правил сначала со своим

племянником Магнусом, а с 1047 г. — один. Был женат на княжне Елизавете, дочери

Ярослава Мудрого, при дворе которого он долго жил.

103) …она подтвердила пословицу: клятва все покроет. — Пословица подразумевает,

что поклясться можно в чем угодно, так как невозможно все оговорить в клятве.

Перевод О. А. Смирницкой