Материалистический феминистский подход1 к угнетению женщин разрушает идею, что женщины - это "естественная группа": "особая расовая группа, воспринимаемая как естественная, группа людей, рассматриваемых как материально определенных своим телесным устройством".2 То, что проделывает анализ на уровне идей, практика делает актуальным на уровне фактов: своим собственным существованием лесбийское общество разрушает искусственно сформулированную (социальную) категорию, определяющую женщин в качестве "естественной группы". Лесбийское сообщество3 прагматично демонстрирует, что отделение от мужчин, по отношению к которым женщины являются объектами, является политическим действием и показывает, что нас идеологически выстроили как "естественную группу". В отношении женщин идеология простирается довольно далеко, поскольку наши тела, как и наши мысли, являются продуктом такой манипуляции. Нас принудили и телом и умом соотносить себя, образ за образом, с идеей естества, которая была для нас сформулирована. Искаженной до такой степени, что наше деформированное тело считается тем, что они называют "естественным", якобы существовавшим до угнетения. Искаженной настолько, что в конечном итоге угнетение воспринимается как результат этой "естественности" в нас самих (естество, которое, всего-навсего, идея). То, что материалистическая философия делает с помощью логики, лесбийское общество реализует на практике: не только не существует естественная группа - "женщины" (мы, лесбиянки живое тому доказательство), но и как отдельные личности мы ставим под вопрос категорию "женщина", которая для нас, как и для Симоны де Бовуар, всего лишь миф. Она сказала: "Женщиной не рождаются, женщиной становятся. Никакая биологическая, психологическая или экономическая судьба не определяет это существо, которое женская человеческая особь представляет собой в обществе: именно цивилизация в целом производит на свет это существо, нечто среднее между мужчиной и евнухом, определяемое как женщина".4

Тем не менее, большинство феминисток и лесбиянок-феминисток в Америке и в других странах все еще считают, что основа угнетения женщин - биологическая, равно как и историческая. Некоторые даже утверждают, что обнаружили это у Симоны де Бовуар.5 Вера в материнское право и в "доисторическую эпоху", когда женщины творили цивилизацию (в силу биологической предрасположенности), в то время как грубые мужчины охотились (в силу биологической предрасположенности) симметрична биологизирующей интерпретации истории, творимой до сегодняшнего дня классом мужчин. Это тот же самый метод поиска биологических объяснений их разделения, вне социальной фактологии. Из этого следует, что невозможно создание лесбийского подхода к угнетению женщин, поскольку предполагается, что основой общества, или его началом является гетеросексуальность. Матриархат не менее гетеросексуален, чем патриархат: меняется только пол угнетателя. Более того, эта концепция не просто ограничена категорией пола (женщины и мужчины), но придерживается идеи, что именно способность рожать (биология) определяет женщину. Хотя реальные факты и жизненные практики противоречат этой теории в лесбийском обществе, находятся лесбиянки, утверждающие, что "женщины и мужчины есть разные биологические виды или расы (оба понятия используются как взаимозаменяемые): мужчины биологически ниже женщин; мужское насилие - это биологическая неизбежность".6 Делая это, соглашаясь с тем, что существует "природное" различие между женщинами и мужчинами, мы натурализуем историю, мы допускаем, что "мужчины" и "женщины" существовали всегда и будут всегда существовать. Мы не только натурализуем историю, но соответственно натурализуем социальный феномен, выражающий наше угнетение, и делаем невозможным изменение ситуации. Например, вместо того, чтобы воспринимать деторождение как насильственное производство, мы видим в нем "природный", "биологический" процесс, забывая о том, что в наших обществах рождения планируются (демографией), забываем, что мы сами запрограммированы на производство детей, тогда как это единственная общественная деятельность "почти война"7, чреватая смертельной опасностью. Таким образом, до тех пор, пока мы будем "неспособны по собственной воле или внутреннему побуждению отказаться от пожизненного многовекового обязательства деторождения как именно женского акта созидания"8, возможность контролировать производство детей будет означать гораздо больше, чем просто контроль над материальными средствами производства: женщинам нужно будет абстрагироваться от навязанного им определения "женщина".

Материалистическая феминистская теория показывает нам, что то, что мы считаем причиной или источником угнетения, на самом деле всего лишь ярлык9, придуманный для нас угнетателем: "женщина-миф"10 и материальные его проявления и демонстрации в нормализованном сознании и женских телах. Значит, эта маркировка не предшествует угнетению: Колетт Гийомэн доказала, что до социоэкономического обоснования рабства концепция расы не существовала, по крайней мере, не в современном ее понимании, поскольку определялась по семейно-родовым связям. Однако теперь, раса, абсолютно также как и пол, воспринимается как "неотъемлемая данность", "осознанная данность", "физические черты", относящиеся к естественному порядку вещей. Но то, что мы считаем физическим и конкретным проявлением, есть всего лишь усложненная мифическая конструкция, "воображаемая структура"11, которая по-новому интерпретирует физический облик (сам по себе столь же нейтральный, как и любой другой, но маркированный социальной системой) через множество взаимосвязей, в которых он рассматривается. (Их считают черными, следовательно они черные; их считают женщинами, следовательно, они женщины. Но прежде чем их увидели таковыми, их нужно было таковыми сделать). Лесбиянкам следует всегда помнить и осознавать, насколько "неестественным", навязанным, подавляющим и деструктивным было для нас состояние "женщина" во времена, предшествовавшие женскому освободительному движению. Это было политическое принуждение, и те, кто сопротивлялся ему, обвинялись в том, что они не "настоящие" женщины. Но мы тогда гордились этим, поскольку в обвинении уже просматривалось нечто вроде тени победы: открытое признание угнетателем того, что "женщина" - это не то, что само собой подразумевается, поскольку, чтобы быть ею, надо быть "настоящей". Нас также обвиняли в том, что мы хотим быть мужчинами. Сегодня это двойное обвинение снова с энтузиазмом взято на вооружение в рядах женского освободительного движения некоторыми феминистками и также, увы, некоторыми лесбиянками, чьей политической целью, похоже, стало стремление к большей "фемининности". Отказ быть женщиной не означает, однако, что следует стать мужчиной. Кроме того, если мы возьмем как пример совершенную "коблу", классический образец, провоцирующий наибольший ужас, которую Пруст назвал бы женщина/мужчина, насколько ее отстранение разнится от той, которая хочет стать женщиной? Это что-то вроде Шалтая-Болтая. По крайней мере, желание женщины стать мужчиной доказывает, что она освободилась от заданной программы. Но как бы она не хотела этого всеми силами, она не сможет стать мужчиной. Поскольку превращение в мужчину потребует от женщины не только внешнего мужского облика, но и его сознания, то есть, сознания человека, который в течение жизни с полным правом избавляется, по крайней мере, от двух "естественных" рабов. Это невозможно, и одна черта лесбийского угнетения состоит именно в том, что женщины для нас недосягаемы, поскольку принадлежат мужчинам. Таким образом, лесбиянка вынуждена быть чем-то другим, не-женщиной, не-мужчиной, продуктом общества, но не продуктом природы, поскольку в обществе нет ничего природного.

Отказ становиться (или оставаться) гетеросексуальными всегда означал отказ становиться мужчиной или женщиной, сознательно или нет. Для лесбиянки это означает больше, чем отказ от роли "женщина". Это отказ от экономической, идеологической и политической власти мужчины. Это мы, лесбиянки и не лесбиянки, знали еще до начала лесбийского и феминистского движения. Тем не менее, как подчеркивает Андреа Дворкин, многие лесбиянки в последнее время "все больше пытаются трансформировать ту самую идеологию, которая поработила нас в динамическое, религиозное, психологически принудительное торжество женской биологической функции".12 Итак, некоторые дороги феминистского и лесбийского движения привели нас вспять к мифу о женщине, который был сочинен мужчинами специально для нас, и с его помощью мы опять затерялись в "натуральной" группе. Поднявшись в свое время на борьбу за бесполое общество13, мы вдруг обнаруживаем себя в ловушке знакомого тезиса "женщина - это прекрасно". Симон де Бовуар особенно подчеркивала лживость сознания, отбирающего из характеристик этого мифа (что женщины отличаются от мужчин) только те, что привлекательно выглядят, и использующего их как определение женщины. Какой цели достигает концепция "женщина - это прекрасно"? Того, что оставляет за собой право определять лучшие свойства женщин (лучшие с чей точки зрения?), которые гарантированы нам угнетением, и не позволяет радикально пересмотреть категории "мужчина" и "женщина"; политические категории, а не природную данность. Мы оказываемся в положении, где внутри класса "женщины" должны бороться не за исчезновение нашего класса, как это делают другие классы, но в защиту "женщины" и ее укрепление. Она побуждает нас на послушное создание "новых" теорий о наших особенностях: так, мы называем нашу пассивность "ненасилием", в то время как главная и насущная задача для нас бороться с нашей пассивностью (нашим страхом, вполне оправданным). Двусмысленность самого определения "феминистка" суммирует это положение. Что же означает "феминистка"? Термин образован от слова "femme", женщина, и определяет тех, кто борется за женщин. Для многих из нас он значит тех, кто борется за женщин как класс и за исчезновение этого класса. Для многих других он определяет кого-то, борющегося за женщину и в ее защиту, - то есть за миф и его поддержание. Почему же было выбрано слово "феминистка", если оно столь двусмысленно? Мы решили назвать себя "феминистками" десять лет назад не для того, чтобы поддержать или усилить миф о женщине, и не для того, чтобы согласиться с тем, как определяет нас угнетатель, но для того, чтобы показать, что наше движение имеет историю и подчеркнуть политическую связь с феминистским движением прошлого.

В таком случае, именно в этом движении мы должны найти ответ, какой смысл несет в себе понятие феминизм. Случилось так, что феминизм прошлого века так и не смог разрешить противоречие природа/культура, женщина/общество. Женщины начали отстаивать себя как группу и справедливо полагали, что их объединяют общие характеристики, связанные с угнетением. Но для них эти характеристики лежали в области природного, а не социального. Они дошли до принятия дарвиновской теории эволюции. Между тем, они не считали, подобно Дарвину, "что женщины были менее развиты, чем мужчины, но верили, что природа мужчины и женщины разделились в процессе эволюционного развития, а обществе в целом отразило эту поляризацию".14 Просчет раннего феминизма заключался в том, что он критиковал дарвинистское положение о женской неполноценности, соглашаясь при этом с основами теории - с трактовкой женщины как "уникального явления".15 В конечном итоге именно женщины-ученые - но не феминистки - научно опровергли эту теорию. Однако ранние феминистки не смогли увидеть историю как динамический процесс, который развивается на основе конфликта интересов. Более того, они все еще верили, как и мужчины, что причина (первооснова) их угнетения находится в них самих. И таким образом после некоторых поразительных побед феминистки, находящиеся не передней линии фронта, обнаружили себя в тупике, поскольку не оказалось причин для борьбы. Они подняли на щит алогичный принцип "равенства в различии", и идея опять стала скучной. Вновь они оказались в ловушке, грозящей всем нам: миф о женщине.

Следовательно, это наша, и только наша историческая задача - определить, что мы называем угнетением в материалистическом смысле, сделать очевидным, что женщины - это класс, то есть заявить, что категория "женщина", как и категория "мужчина" - это политические и экономические, но не вечные категории. Наша борьба имеет целью подавить мужчин как класс, не посредством геноцида, а политическими средствами. Как только исчезнет класс "мужчины", "женщины" как класс также исчезнут, поскольку не существует рабов без хозяев. Наша первая задача, мне кажется, различать "женщин" (класс, за который мы боремся и в который входим) и "женщина", как миф. Ибо "женщина" для нас не существует: она всего лишь воображаемое творение, тогда как "женщины" - это продукт социальных отношений. Мы очень сильно ощущали это, когда постоянно отказывались называться "движением за освобождение женщины". Более того, мы должны уничтожить этот миф вне и внутри нас. "Женщина" - это не каждая из нас, но политическое и идеологическое создание, которое отрицает "женщин" (продукт эксплуатирующих отношений). "Женщина" существует для того, чтобы запутать нас, скрыть реально существующих "женщин". Для того чтобы понять, что мы - это класс, чтобы стать классом, мы сначала должны убить миф о "женщине", включая самые соблазнительные аспекты (я думаю о Вирджинии Вульф, когда она сказала, что первой задачей женщины писательницы является убийство "домашнего ангела"). Но чтобы стать классом, мы не должны подавлять нашу индивидуальность, и, поскольку ни один индивидуум не может быть сведен только к ее/его угнетению, перед нами также встает историческая необходимость сотворения себя в качестве индивидуальных субъектов нашей истории. Я думаю, это объясняет, почему множатся попытки сочинить "новые" определения женщины. Главной ставкой (и, разумеется, не только для женщин) является сейчас определение личности, наряду с определением класса. Как только угнетение опознано, человеку необходимо понять и усвоить тот факт, что существует возможность создания себя как субъекта (в противоположность объекту угнетения), что можно стать кем-то, вопреки угнетению, что существует собственная идентичность. Невозможна борьба за кого-то, не имеющего собственного "я", нет внутренней мотивации для борьбы, поскольку, даже если я могу бороться вместе с другими, прежде всего, я борюсь за себя.

Вопрос индивидуального субъекта исторически сложен для всех. Марксизм, высшее воплощение материализма, наука, которая сформировала нас политически, не желает ничего слышать о "субъекте". Марксизм отринул трансцендентного субъекта, субъекта как производного от знания, от "чистого" сознания. Все, что мыслит ради мышления, до всякого опыта, было выброшено на свалку истории, поскольку оно претендовало на существование вне материи, до материи и нуждалось в Боге, духе или душе, чтобы существовать подобным образом. Это то, что называется "идеализм". Что касается индивидуумов, они всего лишь продукт социальных отношений, следовательно их сознание может быть только "отчуждено". (Маркс в "Немецкой идеологии" говорит именно, что индивидуальные представители господствующего класса также отчуждены, хотя и являются непосредственными производителями идей, которые отчуждают угнетенные ими классы. Но, поскольку они получают очевидные преимущества от собственного отчуждения, они готовы сносить его без особых страданий). Существует такое явление как классовое сознание, но это сознание не соотносится с каким-либо конкретным субъектом, кроме участия в общих условиях эксплуатации одновременно с другими субъектами своего класса, разделяя с ними это сознание. Что до практических классовых проблем - вне традиционно определяемых классовых, - которые могут возникнуть (например, сексуальные проблемы), то они рассматривались как "буржуазные" проблемы, которые исчезнут сами собой с окончательной победой в классовой борьбе. "Индивидуалисты", "субъективисты", "мелкобуржуазные", - такие ярлыки навешивались на любого, кто указывал на проблемы, которые нельзя было свести к "классовой борьбе" как таковой.

Таким образом, марксизм отказал представителям угнетенных классов в возможности быть субъектами. Сделав это, марксизм, поскольку идеологическая и политическая власть этой "революционной науки" была немедленно применена к рабочему движению и другим политическим группам, не позволил всем категориям угнетенных сформировать себя исторически как субъектов (субъектов собственной борьбы, например). Таким образом "массы" сражались не за самих себя, но за Партию или ее организации. И когда произошла экономическая трансформация (ликвидация частной собственности, создание социалистического государства), в новом обществе не произошло никаких революционных изменений, поскольку люди сами по себе не изменились.

Для женщин марксизм имел два последствия. Он не позволил им осознать себя как класс, а, следовательно, сформировать себя как класс, оставив отношения "женщины/мужчины" за рамками общественного устройства, и превратив их в естественные, природные отношения, несомненно, единственно "естественные" для марксистов, попутно с отношениями между матерями и детьми, и упрятав классовый конфликт между мужчинами и женщинами за положением о естественном разделении труда (Немецкая идеология). Это касается теоретического (идеологического) аспекта. В практическом смысле, Ленин, Партия, все коммунистические партии до сегодняшнего дня, включая самые радикальные политические группы, всегда реагировали на любую попытку со стороны женщин задуматься и объединиться на основе собственных классовых проблем обвинениями в попытке раскола. Объединяясь, мы, женщины, рассредоточиваем силы людей. Это означает, что для марксистов женщины либо принадлежат к классу буржуазии, либо к классу пролетариата, другими словами, мужчинам этих классов. Вдобавок, марксистская теория не позволяет женщинам, равно как и другим угнетенным классам, сформировать себя в качестве исторических субъектов, поскольку марксизм не учитывает тот факт, что класс также состоит из отдельных личностей. Классового сознания недостаточно. Мы должны попытаться понять в философском (политическом) смысле концепции "субъект" и "классовое сознание", и какую роль они играют в отношении истории. С того самого момента, когда мы обнаруживаем, что женщины являются объектами угнетения и присвоения, мы становимся когнитивными субъектами за счет абстрагирования. Осознание угнетения - есть не только реакция (борьба, например) на угнетение. Это также абсолютная концептуальная переоценка социального устройства, его реорганизация посредством новых концепций, с точки зрения угнетения. Это то, что я назвала бы наукой угнетения, созданной угнетенными. Эта работа по пониманию действительности должна быть проделана каждой из нас; назовем ее субъективной когнитивной практикой. Движение вперед и назад между разными уровнями реальности (концептуальная реальность и материальная реальность угнетения, обе - социальные реальности) осуществляется посредством языка.

Именно мы должны взять на себя задачу определения индивидуального субъекта в материалистических терминах. Это действительно кажется невозможным, поскольку материализм и субъективность всегда были взаимоисключающими. Тем не менее, вместо того, чтобы отчаяться понять, мы должны осознать необходимость достичь субъективности через отказ многими из нас от мифа "женщина" (мифа о женщине, являющегося всего лишь силками, связавшими нас вместе). Эта реальная необходимость для каждого - существовать в качестве индивидуума, как и представителя класса, - возможно, первое условие для свершения революции, условие, без которого невозможна ни реальная борьба, ни трансформация. Но верно также и обратное: без классового сознания существуют не реальные субъекты, но всего лишь отчужденные индивидуумы. Для женщин ответить на вопрос об индивидуальном субъекте в материалистской терминологии означает, прежде всего, показать, как это сделали лесбиянки и феминистки, что так называемые "субъективные", "индивидуальные", "частные" проблемы, на деле являются общественными проблемами, классовыми проблемами; что сексуальность не является индивидуальным или субъективным проявлением для женщин, но социальным институтом насилия. Но как только мы докажем, что так называемые личные проблемы есть на самом деле классовые проблемы, останется неразрешенным вопрос о субъектности каждой отдельной женщины - не мифа, но каждой из нас. На этом этапе давайте скажем, что новое личностное и субъективное определение для всего человечества может быть найдено только вне категорий пола (женщины и мужчины), и что появление индивидуальных субъектов требует, прежде всего, разрушения категорий пола, прекращения их использования, и отказа от всех наук, которые до сих пор используют их как основу (практически всех общественных наук).

Уничтожение "женщины" не означает, что мы стремимся, чуть ли не физически, уничтожить лесбиянство одновременно с категорией пола, так как лесбиянство на сегодня является единственной общественной формой бытия, позволяющей нам существовать свободно. Лесбиянка - это единственное понятие, из известных мне, которое находится вне категорий пола (женщина и мужчина), поскольку означенный субъект (лесбиянка) не является женщиной ни экономически, ни политически, ни идеологически. Ибо то, что делает женщину - это специфическое отношение к мужчине, отношение, которое мы раньше называли рабством16, отношение, требующее личных и физических обязательств, как и экономических обязательств ("навязанное место жительства"17, домашние обязанности, супружеские обязанности, неограниченное производство детей, и т.д.), отношение, которого лесбиянки избегают, отказываясь становиться или оставаться гетеросексуальными. Мы беглянки из нашего класса - точно такие же, как американские беглые рабы, становившиеся свободными, убежав от хозяина. Для нас это абсолютная необходимость; наше выживание требует, чтобы мы отдали все свои силы разрушению класса женщин, внутри которого мужчины присваивают женщин. Это можно сделать только через разрушение гетеросексуальности как социальной системы, которая построена на угнетении женщин мужчинами, и которая создает доктрину различия между полами для оправдания этого угнетения.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Christine Delphy, "Pour un feminisme materialiste", L\'Arc 61 (1975). Английский перевод: "For a Materialist Feminism" Feminist Issues, No.2 (Winter 1981).

2 Colette Guillaumin, "Race et Nature: Systeme de marques, idee de groupe naturel et rapport sociaux", Pluriel no.11 (1977). Английский перевод: "Race and Nature: The Systems of Marks, the Idea of a Natural Group and Social Relationships", Feminist Issues 8, no. 2 (Fall 1989).

3 Я использую слово "общество" в расширенном антропологическом смысле; оно не применимо к обществам, в которых лесбийские сообщества не отделены от гетеросексуальных социальных систем.

4 Simone de Beauvoir, The Second Sex, (New York; Bantam, 1952), p. 249

5 Redstockings, Feminist Revolution (New York; Random House, 1978) p. 18

6 Andrea Dworkin, "Byological Superiority: The World\'s Most Dangerous and Deadly Idea", Heresies, 6:46.

7 Ti-Grace Atkinson, Amazon Odyssey (New York, Links Books, (1974), p.15

8 Dworkin, op.cit.

9 Guillaumin, op.cit

10 De Beauvoir, op.cit.

11 Guillaumin, op.cit

12 Dworkin, op.cit.

13 Atkinson, p.6: "Если бы в феминизме была бы логика, она была бы направлена на создание бесполого общества".

14 Rosalind Rosenberg, "In Search of Woman\'s Nature", Feminist Studies, 3, no. 1/2 (1975); 144

15 Ibid, p. 146

16 В статье, опубликованной в L\'Idiot International (1970) , чье первоначальное название было "Pour un mouvemant de liberation de femmes" ("За женское освободительное движение").

17 Christiane Rochefort, Le stances a Sophie (Paris; Grasset, 1963).