Телефонный звонок раздался через секунду после того, как он кончил. Телефон гудел долго и нудно, и некоторое время поколебавшись, он все-таки взял трубку. В чем немедленно и раскаялся: на том конце провода его неустоявшееся еще дыхание было явно услышано. "Отец Павел?" - прошелестел знакомый, омерзительный голос одного из епископских иподьяконов. "Я у телефона". Он знал, как они все его ненавидели и пытался понять, разгадал ли этот прыщавый юнец его состояние и пополнит ли это список доносов, уже лежащих у епископа в столе. "С вами хочет поговорить владыка..." - "Да, слушаю," - сказал он и сделал глубокий вдох. Через секунду в трубке уже грохотал голос епископа.

- Здравствуйте, отец Павел.

- Благословите владыка святый...

- Бог благословит... Простите, что оторвал в неурочный час, отец Павел. Вы, наверное, уже спали?

- Да, нет, работал над кандидатской...

Он украдкой посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Значит, проверяет. Ну, Бог помощь. Обернувшись, он увидел, что Денис уже тоже пришел в себя и, приподнявшись на локте, внимательно вслушивается в телефонный разговор. Забавно: они знакомы скоро три года, а Денис все еще ревнует, как будто встретились только вчера. Это чувство всегда казалось ему глупым и смешным, но наблюдать его Павел любил. Иногда даже провоцировал, как бы невзначай рассказывая, как кто-то из общих знакомых пытался с ним заигрывать. Реакция была непредсказуемой и справляться с ней доставляло особое удовольствие.

- Знаете, отец Павел, тут такое дело образовалось... Звонил начальник местного гарнизона... Полковник Дроздов. Вы его, наверняка, помните. У них через пару дней будет принятие присяги. Просил приехать, поприсутствовать лично. Сказать пару слов... Я думаю, вам тоже было бы полезно съездить. Заодно и обсудили бы кое-что. Может, часовенку у них организовать договоримся. А то, говорят, к ним недавно кришнаиты приходили, литературу предлагали. Хорошо, дроздовский зам вовремя подсуетился, отправил их за разрешением в Министерство обороны. Так что, пора с ними встретиться. Пора.

- Как благословите владыка...

- Вот и хорошо, договорились... Кстати, зайдите ко мне завтра после службы. Пообедаем вместе.

- Спасибо, владыка, буду рад составить вам компанию. Спокойной ночи.

Он положил трубку, сел на диван и молча уставился в потолок. Полковника Дроздова он видел пару раз мельком, но по рассказам знал его хорошо. Стареющий гарнизонный командир не верил ни в бога, ни в черта, больше жизни любил баб и поглощал водку в таких количествах, что соревноваться с ним не рисковал никто. Приглашение на присягу очень вовремя. Солдатам, конечно, все эти разговоры о святости воинского долга до фонаря, зато банька дроздовская, говорят, что надо. Можно и выпить, и дела решить. Возможности у полковника, судя по всему есть: ездит на "мерседесе", домик себе отгрохал - дай бог каждому. Да и в администрации у него связи крепкие. Такая дружба сейчас как нельзя кстати.

- О чем задумался, отче?

Денис сплел руки вокруг его живота и ласково укусил в плечо, приглашая к продолжению.

- Да, так, ничего интересного.

Стряхнув с себя руки, он резко поднялся. Прошел на кухню, налил два стакана виски. Сам он предпочитал водку, но открывать новую бутылку было лень, да и Денис больше любил импортное. Лишнее же выражение солидарности никогда не повредит. Особенно, судя по кислой физиономии Дениса, сейчас.

- Держи. И не дуйся, пожалуйста. Знаешь же - мне завтра на службу вставать ни свет, ни заря.

Сегодня продолжать он не собирался.

Служба, как всегда в непраздничные дни, была короткой и немноголюдной. Наверное поэтому он сразу заметил двух новеньких прихожанок. Девицы лет по двадцать в темных юбках до полу и таких же темных платках стояли почти перед самым алтарем и истово молились. Во время исповеди обе попросили о личной беседе. "Опять о неудачном замужестве", - с тоской подумал он, но все-таки назначил девицам подойти после службы, надеясь, что много времени разговор не займет.

Как только народ в церкви рассосался, Павел вышел к девицам, терпеливо дожидавшимся его в левом приделе храма.

- Я вас слушаю...

- Мы, вот, батюшка...

Девицы переминались с ноги на ногу, явно смущаясь и не зная с чего начать. Наконец, одна из них, опустив глаза, начала-таки излагать суть дела.

- Мы, батюшка, вообще-то духовные дочери отца Арсения...

Павел насторожился.

- Полгода назад крестились у него. К нему много наших подруг ходит, они нас к нему и привели. Уж очень нам плохо было. У Светки - она кивнула в сторону подруги - парень на другой женился, а ей пришлось, Господи прости, аборт делать. Про меня и говорить нечего - после того как однажды в общаге напоили, а потом вчетвером... просто жить не хотелось. Батюшка нас спас...

Павел молчал, из личной практики зная, что вот-вот за всеми этими восхвалениями последует донос на любимого батюшку, который вдруг чем-то не угодил. Обычно он этого не поощрял, но здесь решил дать девицам выговориться. Отца Арсения Павел недолюбливал давно. Они были почти ровесниками - Арсению недавно исполнилось сорок, Павлу тридцать девять. Однако уже несколько лет назад Арсений начал активно косить под старца, за ним стали ходить толпы молодых богомолок, чьи горящие влюбленные взгляды явно свидетельствовали об истинной причине их внезапной обращенности к Богу. Впрочем, всерьез волновала Павла вовсе не популярность Арсения среди местного женского населения. С недавних пор Арсений начал таскать свой выводок к старинному источнику за городом, убеждая поклонниц, что когда-то из этого родника пил местный святой и вода в нем - святая. Такой поворот дела Павла не устраивал: он уже два года примеривался к источнику, и даже носил воду из него в местную лабораторию. В воде обнаружили какие-то полезные минералы, и Павел стал лихорадочно подыскивать спонсора. С месяц назад кое-что начало вырисовываться - к источнику проявили интерес представители некоей французской фирмы. Переговоры о создании совместного предприятия должны были начаться со дня на день, Арсений же, с своими глупыми выдумками, был при таких обстоятельствах явной помехой. Если его сумасшедшие девицы создадут источнику славу святого, с идей совместника можно будет попрощаться навсегда.

- Батюшка...

- Да, я вас внимательно слушаю. Продолжайте. Я знаю отца Арсения много лет. Это мудрый и весьма достойный пастырь. Что же вас привело в наш храм?

Девицы вновь замялись, смущенно переглядываясь. Спустя несколько минут замешательства та, что была побойчее, вновь заговорила.

- Вы, батюшка, ничего такого не подумайте... Мы всегда к отцу Арсению с любовью... И всегда исполняли, что он наказывал. Посты все соблюдаем, а по средам и пятницам вообще кроме воды и черного хлеба ничего не едим. На исповедь ходим каждое Воскресение...

- Так в чем же дело?

- Вы, наверное, знаете, что отец Арсений всегда очень внимательно относится к жизни каждого и строго следит, чтобы и в личной жизни мы соблюдали все заповеди. Особенно ту, которая о прелюбодействе. Блуд, говорит батюшка, отец всех грехов... Поэтому на каждой исповеди обязательно расспрашивает - что делали, о чем думали. У него даже специальный листочек есть. Он по нему нам вопросы задает. Не целовалась ли с кем? Как дошла до такого греха не в замужестве? Не имела ли в уме каких-то других греховных помышлений? И если было что-то, то как? Ну, вы понимаете.

- Понимаю...

- Так вот, все у нас было хорошо. До последнего времени батюшка никаких претензий к нам не имел. А недавно вот Светку, - она опять кивнула в сторону подруги, - угораздило влюбиться. Парень хороший, Светку любит, замуж ей за него идти предложил. Но беда: ни в какую не хочет к батюшке идти. Неверующий он. Говорит, я всех ваших попов знаю - им выпить бы да денег побольше, вон какие ряхи наели. И в церковь вашу, говорит, ни за какие коврижки не пойду.

- Ну что же и такие люди бывают. Пожалеть их надо.

- Вот и я думаю, это еще не самое страшное. Но, понимаете, батюшка уперся, говорит, если так, нет моего благословения вам встречаться. А когда узнал, что Светка все-таки к нему на свидания ходит, так рассердился... Ногами топал. А потом сказал, Светку надо от беса блуда отчитывать.

- Что?

- Ну, чтобы желания у нее не было встречаться со своим. Говорит, это все оттого, что ее бес блуда одолевает.

- Ну и что, отчитал?

- Ой, батюшка. Что было-то. Светка к нему пришла, как он назначил, после вечерней службы. А он...

Ой, не могу... Что все я да я. Рассказывай сама.

Светка топталась в явном сомнении.

- Действительно, Светлана. Расскажите, что все-таки произошло. Не бойтесь...

- Я не боюсь, батюшка. Просто очень стыдно.

- Рассказывайте, вам легче станет...

- Ну, пришла я в храм. Вечером. В храме пусто, темно. Страшно. Только одна свеча горит перед аналоем. Батюшка меня перед ним поставил и начал молитву читать. А потом говорит - раздевайся. Я с себя кофту сняла, а он смотрит на меня как-то странно и говорит - нет, ты все снимай, все. Я спрашиваю, как же так, батюшка, зачем. Он говорит, не смей вопросы задавать, я твой духовник, делай, как я говорю. Мне очень стыдно было... Но потом я все-таки разделась. Тогда батюшка опять стал молитву читать, а потом начал меня елеем мазать. Мажет, а сам приговаривает - изыди, бес, изыди. Руки, плечи, потом грудь, а потом... потом... там...

Светка залилась слезами.

Соплей и истерик Павел не выносил. Еще большее раздражение в нем вызвала сама история и роль в ней Арсения. "Вот, гнида, - думал он. - Неужели нельзя решить свои сексуальные проблемы другим путем? Хорошо, эти две ко мне пришли, но ведь найдутся дуры, которые решат, что это и есть христианство. И другим будут преподносить этот бред как образец святости". Впрочем, ясно ему было и другое: ситуацию никак нельзя оставлять без контроля. Наскоро успокоив рыдающую Светку, он поспешил отправить ее домой с напутствием молиться об избавлении от искушения и обязательно придти на исповедь в ближайшее воскресенье. "И еще, Света, тебе один совет. Не чурайся своего духовного наставника, не бросай отца Арсения. Он делает все ради твоего блага, и может быть, если ты не уйдешь от него, со временем он сам поймет, что был несправедлив к тебе, - сказал Павел девушке на прощанье. - Но не забудь, если вдруг опять случится что-то подобное, беги со всех ног сюда. А если меня нет в храме, всегда можешь найти меня в епархии. Знаешь, в центре города. Не расстраивайся. Что-нибудь придумаем."

Обед у епископа был, как обычно, вне конкуренции. Черная и красная икра, заливные языки, белые грибы в сметане и жареный поросенок в каком-то заморском соусе сопровождались большим количеством разнообразных напитков, и по мере повышения их градуса разговор за столом становился все откровеннее. Сегодня это можно было себе позволить: за столом они были втроем - сам епископ, Павел и гость из Москвы, семинарский однокурсник епископа Валентин Владимирович Промысловский. Церковной карьеры Валентин Владимирович не сделал из-за раннего брака с разведенкой, зато был известен личной близостью к Патриарху, и его мимолетные визиты приносили в провинциальную глушь не только привкус столичной свежести, но и ощущение приобщенности к таинственным механизмам церковной власти. Валентин Владимирович умело сочетал личную набожность с неограниченным кругом интересов и знакомств, был вхож в дома многих синодалов, а соответственно - в курсе все последних новостей, наиболее интересными из которых с удовольствием делился с ближними.

- Помните, владыка, епископа Егория? Безобидный такой человек, неприметный. Сам никогда не высовывался, ни в каких скандалах не замешан. Так поди вот несчастье - недавно оперировали, отрезали две третьих прямой кишки. Опухоль. Правда, говорят, без последствий, Бог миловал. Сейчас уже пришел в себя, повеселел, поправился. Новых келейников завел, все, как на подбор, красавцы, кровь с молоком.

- Монашествующие, поди? - вяло поинтересовался владыка.

- А как же. Других, владыка Егорий, как известно, не признает.

-A, правда ли, что у Святейшего в последнее время с монастырями отношения напряженные? Особенно с Лаврой. Поговаривают, старцы его недолюбливают...

- Ну, владыка, это уже давно не новость. Только и он не большой поклонник старчества. Тем более нынешнего. Уж больно много они на себя берут... Указывать ему начинают, то - не так, это - не соответствует. Все хотят быть святее папы римского, кому же такое понравится. А характер у Святейшего, сами знаете, тяжелый. Человек он обидчивый, любит быть всегда первым и никакого давления, а уж тем более посягательств на свой авторитет не переносит.

- Так что же, выходит, раскол?

- Ну, что вы, владыка, какой раскол... Святейший человек умный, в церковной политике не первый год... Прекрасно знает, куда чью энергию надо направить... Помните, старцы слух распустили, что, дескать, Святейший - еврей. С раввинами встречается, о едином Боге говорит, когда всем известно, кто Христа распял. Дескать, насаждает на Святой Руси ересь жидовствующих. И что? Святейший ухом не повел. Как будто не о нем речь шла. Зато сразу либералы на весь мир раструбили, что старцы у нас - расисты и антисемиты. Вроде не так уж и страшно. Но ведь Лавра, она тоже от мира зависит. Кто из местных властей на нее деньги-то давать будет, когда у монастыря такая слава? Приутихли они. Да и московских их друзей-общественников Святейший приструнил. Тоже не сам, естественно. Все соборно, коллегиально. Одно решение - и нет их. И вряд ли когда будут. По-моему, позиция очень дальновидная.

Валентин Владимирович подцепил грибок с хрустальной вазочки и повертев вилкой перед носом: "Маслята?"

- Обижаете, Валентин Владимирович... Грибочки все как на подбор белые. Матушки из нашего монастыря сами собирали, сами солили...

- Сами доставляли...- продолжил Промысловский, хитро прищурившись в сторону владыки. - Да небось самые молоденькие...

- Ну, батенька, все-то вы всегда наперед знаете, - владыка ухмыльнулся. Репутация женопоклонника в глазах Промысловского, видимо, казалась ему более симпатичной чем принадлежность к сообществу иерархов другого рода. На самом деле, частная жизнь епископа была тайной за семью печатями даже для Павла. Лишь однажды келейник владыки по пьяному делу протрепался Павлу о машине, которая раз в месяц подъезжает к архиерейскому крыльцу и увозит обнимающего огромный букет роз владыку в неизвестном направлении.

Епископ задумчиво дожевал монастырский грибок.

- Вкусно! - протянул со знанием дела. - А вам бы, Валентин Валентинович, все на монашек напраслину возводить... Лучше расскажите, какие ветры наверху сейчас-то дуют? Никогда не поймешь, чего они там у себя хотят? Вроде, с одной стороны, экуменизма не отменяли, а, с другой, на каждом углу говорят, что католики и протестанты наш каноническую территорию завоевывают. Вот и разберись, что делать. К нам тут недавно какие-то заезжие миссионеры заглядывали. Предлагали дружбу и гуманитарную помощь. Дело, говорят, у нас общее, так давайте вместе русскую духовность восстанавливать. Денег готовы дать на совместные проекты...

- А вы, владыка, держите их на коротком поводке, все равно сейчас они без вас особенно не развернутся. Что же касается денег, не сомневайтесь, берите смело. Потом, всегда ведь можно сказать, что они что-то не так сделали. Или, что пытались гуманитарной помощью Вашу паству переманить... Деньги-то, они всегда пригодятся... Кстати, чуть не забыл. Проект тут один намечается...

- ?

- Вы, наверняка, знаете, как много сейчас о миссионерстве говорят...

- И что же?

- Думаю, слышали, как протестантские миссионеры работают?

- Не только слышал, но и видел. Размах у них есть. Одни собрания на стадионах чего стоят. Поездки еще там всякие, миссионерские...

- Вот-вот. Потому и решили, наконец, доказать, что мы тоже работать можем. Есть решение организовать нашу, православную миссию. Официально, для внешних она будет называться, скорее всего, духовно-просветительская акция "Православные - России". Поплывет из Москвы теплоходом. Как сами понимаете, Вас не минует.

- А моя-то задача в чем будет, кроме как принять их. Это, наверное, не самая большая проблема?

- Идея такая - в каждом городе, через который будет проплывать теплоход, организовать встречи с местной интеллигенцией, деятелями культуры. Естественно, с руководством на самом высшем уровне. Крестные ходы, молебны... Можно какой-нибудь отреставрированный храм освятить... тоже с участием первых лиц... Это, я думаю, для вас не особенно сложно... Главное - другое. Везде, где планируются остановки, к основной группе должны присоединяться новые люди. Один-два человека от духовенства и порядка десятка мирян. Желательно помоложе, конечно, подобрать. Чтобы было похоже, что новообращенные. И чтобы хоть два слова связать могли. В других-то городах тоже придется с народом общаться. Сумеете?

- А что же? Я думаю, организацию этого мероприятия нужно отцу Павлу поручить... И чтобы он группу же и возглавил...

Павел насторожился. С одной стороны, уезжать из города надолго не хотелось. Мало ли как дела с французами повернутся. Да и опасно - никогда не знаешь, что любимые братья во Христе придумают в твое отсутствие... С другой стороны, путешествие вроде перспективное. Наверняка кто-то из столичных людей поедет проветриться, нужные связи можно завести...

- Ну, что вы думаете, отец Павел?

- Как благословите, владыка.

- Вот и хорошо... И не забудьте, отец Павел, в ближайшее воскресенье мы с вами едем к Дроздову... А рябиновка все же хороша, - продолжил он через минуту, повернувшись с рюмкой к Промысловскому. Разговор о делах был закончен.

Встреча с французами была назначена на час дня. Накануне Павел долго решал, где же их принимать. У себя, в епархиальном управлении - через час владыке будет известно о визите и он конечно же потребует отчета. Дома - как-то несолидно. Особенно, учитывая размах дела, о котором шла речь. В конце концов Павел остановился на нейтральном варианте и пригласил их в небольшой частный ресторан, уже несколько лет успешно функционировавший в самом центре города. После евроремонта бывшее полуподвальное помещение преобразовалось в одно из самых солидных заведений, с броским названием "У Остапа", роскошными колоннами и скульптурными изваяниями героев "12 стульев" и "Золотого теленка". Впрочем, главным достоинством "Остапа" была не только отделка и известная на весь город кухня. Здесь, как правило, собирались люди солидные, и разговоры, которые велись вполголоса, никогда не проникали за стены плотно изолированных друг от друга кабинетов.

Без четверти час Павел уже сидел за столиком и потягивал через трубочку апельсиновый сок в ожидании гостей. Вскоре бархатная портьера над входом в кабинет отодвинулась и на пороге появились четверо. Двое французов - Жак Леметр и Анри Жюпен - представились они. Переводчик Николай Степанович и известный городской торговец недвижимостью Иван Михайлович Рыбкин. Появление последнего было для Павла некоторой неожиданностью: переговоры были предварительными и участие в них третьих лиц заранее не обговаривалось. С другой стороны, к делу все равно пришлось бы привлекать кого-то из светских, и Иван Михайлович в этом случае выглядел не худшей кандидатурой. Во всяком случае на первом этапе.

Широко улыбнувшись, Павел пригласил всех за стол. Закуски принесли быстро и после первой рюмки разговор оживился.

- Вы уже бывали в России? - вежливо поинтересовался Павел.

- Да-да, - быстро заговорил Жюпен. - Правда, достаточно давно, около семи лет назад. Здесь все так изменилось. Раньше даже такой ресторан трудно было себе представить, не то, чтобы встречу в нем со священником...

Павел усиленно заулыбался.

- А как, кстати, сегодня обстоят дела с церковью? Я слышал, вам возвратили много храмов и монастырей.

- Да, действительно возвращают потихоньку. Но, вы же понимаете, сколько одновременно возникает проблем. И храмы, и монастыри надо восстанавливать. А денег не хватает. Прихожане сами не очень богаты, на их пожертвования не то, что храм не отреставрируешь, зарплату нечем бывает дьяконам платить. Из центра деньги тоже поступать перестали. У них свои проблемы. Вот и получается, что каждый должен выживать как может.

- А, может быть, вам самим зарабатывать деньги?

- Это сложно. По закону коммерческой деятельностью сама церковь заниматься не может. Это разрешено только благотворительным организациям при ней и производственникам. Ну, тем, которые свечи делают, утварь разную, словом все, что требуется при богослужении. Но такое предприятие на всю страну одно.

- Монополия? - понимающе кивнул француз.

- Ну, что-то вроде того.

- Но есть ведь и другие возможности, - внезапно вмешался в разговор до того внимательно слушавший Иван Михайлович.

- Что вы имеете в виду?

- Есть, к примеру, в аренду что-то сдать... Дело прибыльное

- Так ведь и рады бы, Иван Михайлович... Сдавать пока нечего. Слышали, наверное, который год законы о церковной собственности обсуждаются, но что-то кроме храмов возвращать ничего не торопятся.

- А есть чего ожидать?

- Конечно, одной земли у церкви раньше сколько было.

Переводчик успевал с трудом. Но на последних его словах французы явно оживились и одобрительно закивали.

- Кстати, вы наверняка слышали легенды о святом источнике. Насколько они достоверны, не знаю. Но вот то, что эта земля раньше была церковная, известно точно. И даже документ об этом, как ни странно сохранился.

- Ну вот, у вас, оказывается, целое богатство, а вы все жалуетесь. Нехорошо прибедняться, отец Павел.

- Богатство-то оно может и есть, да только не про нашу честь, как говорится. Землю-то нам никто возвращать не собирается.

- А что, если самим попросить. Я в случае чего помогу. Да я думаю, при нынешнем отношении к церкви и проблем-то особых быть не должно. А что там с источником-то?

- Носил я на пробы воду из него в лабораторию. По их заключению, вода не просто чистая ключевая, а даже минеральная. Я, правда, пока на эту тему не особенно распространялся.

- Это разумно, - вежливо прервал их Жюпен, обращаясь к Павлу. - Скажите, а если землю вам вернут, что церковь будет делать с источником. У вас уже есть определенные планы?

- Пока нет. Но в принципе мы не против ее использования...

- Вы знаете, отец Павел, даже обычная родниковая вода пользуется большим спросом во всем мире. А если в ней находят минералы, ее стоимость соответственно растет. На вашем месте, я бы подумал о возможностях возвращения этой земли. И как можно скорее. А мы, - он кивнул в сторону своего коллеги, - со своей стороны, тоже подумаем, как оформить наше сотрудничество. Мы и сейчас готовы наладить линию розлива, но вы сами знаете, какой это риск - начинать дело, не имея гарантий.

Это Павел понимал и без них, и весь остаток обеда судорожно размышлял, что же делать. Когда, наконец, подали десерт, он, медленно проглатывая кусочки клубничного желе с киви, утвердился в мысли, что Ивана Михайловича ему сегодня послал сам Бог. Когда все поднялись из-за стола, Павел как бы невзначай поинтересовался, кто из присутствующих на машине. Подвезти его взялся Иван Михайлович. Пожав французам руки, перед тем как окончательно распрощаться Павел пригласил их посмотреть балет, недавно поставленный местным театром. Спектакль шел с аншлагом, но для Павла билеты были не проблемой. Денису как солисту контрамарки полагались всегда. Французам идея понравилась, и они договорились встретиться вечером у театра.

Иван Михайлович ездил на единственном на весь город "джипе-чероки".

- Удобная машина, - похвалил Павел, усаживаясь на заднее сиденье.

- Неплохая, - улыбнулся, обернувшись к нему, Иван Михайлович. - Так куда едем?

Несколько секунд Павел пребывал в замешательстве. За обедом ему казалось, что Иван Михайлович как потенциальный партнер не меньше его заинтересован обсудить детали побыстрее. Однако сейчас эта уверенность у него пропала.

- Я к себе, в епархиальное управление. Надо еще раз все документы посмотреть.

- Вот и хорошо.

Иван Михайлович мягко вписался в поворот.

- Посмотрите. Только учтите. Законов о земельной собственности вразумительных нет. Все будет зависеть от решения городской администрации. Но ведь и с ней можно договориться.

- Только вот как ... - вздохнул Павел. - Может, вы что посоветуете. Вы же человек опытный.

- А что тут посоветуешь. Варианты есть, конечно. Можно просто официально обратиться. Вот, мол, документы, православие возрождается, помогите. Очень возможно, что и отдадут. Только когда?

- Понимаю. Но ведь для ускорения деньги нужны...

- ... а у вас их нет и не предвидится. По крайней мере в обозримом будущем. Правильно?

- В общем, да.

- Тогда давайте начистоту, - Иван Михайлович слегка притормозил машину. - Я неплохо отношусь к Церкви, иногда даже захожу свечку поставить. Поэтому готов помочь, но, сами понимаете, тоже не бесплатно.

- Сколько вы хотите?

- Десять.

- Десять тысяч долларов?

- О чем вы, отец Павел? Неужели вы думаете, что мне от вас деньги нужны? - Иван Михайлович искренне рассмеялся. - Десять процентов. Десять процентов прибыли вашего будущего совместного предприятия.

- Но...

- Никаких но. Решайте. Или я вкладываю свои время, силы и деньги, кстати сказать, немаленькие, в быстрое и абсолютно законное оформление этого участка земли как церковной собственности и получаю за это свои десять процентов, или вы начинаете действовать сами, а наш сегодняшний разговор можно считать, как у вас говорят, "яко не бывши". Но тогда не обессудьте, если кто-то вас опередит. Сейчас, сами знаете, сколько лихих молодцев.

Павел сосчитал все мгновенно. При всех заигрываниях администрации города с епархией, ребята, которые там сидят, своего не упустят. Постоять со свечкой в храме на Пасху перед телекамерами - это они пожалуйста. Когда начальство из Москвы приезжает, сразу приглашение - дескать, пожалуйте, владыка, на прием в честь высокого гостя. Но как до недвижимости доходит, много от них дождешься! Минимум полгода будут обещаниями кормить, а если, не дай Бог, узнают, что здесь не просто землей, но и большими деньгами пахнет, вообще неизвестно, чем дело закончится. Так что в любом случае без Ивана Михайловича не обойтись.

- Может, на пяти процентах остановимся, Иван Михайлович. Дело же богоугодное, доход на восстановление храмов пойдет, - заканючил на всякий случай Павел.

- Я же сказал десять, значит десять.

Услышав жесткие нотки в голосе визави, Павел решил, что пора сдаваться.

Он звонил в дверь довольно долго. Никто не открывал, но Павел был совершенно уверен, что Денис дома. Через дверной глазок явственно проглядывал горящий в прихожей свет. Павел подождал еще немного, а потом, убедившись, что его никто не видит, открыл дверь своим ключом и вошел. Повесив плащ на роскошные оленьи рога, подаренные Денису во время северных гастролей, он выключил свет и пошел в ванную, откуда доносилось легкое насвистывание. Когда Павел открыл дверь, Денис даже не повернулся в его сторону. Закрыв глаза и откинув голову в стереонаушниках на край ванны, он мурлыкал популярный мотив. В такт мелодии он то погружался вглубь ванны, высовывая из воды отточенные лодыжки, то наоборот всплывал из огромного количества переливающейся пены, розовый и длинноволосый как новорожденная Афродита. Несколько минут Павел наблюдал за ним молча, но внезапно почувствовав поднимающуюся в нем волну нежности и желания, подошел и, погрузив руки в воду, начал легонько поглаживать любимого по груди. Денис заулыбался, открыл глаза и с победным криком "Ага, попался!" обхватил Павла, пытаясь втащить его в ванну. "Ну, подожди, дай раздеться!" - отбивался Павел, на ходу стягивая рубашку и брюки. Через несколько минут уже он сидел, оплетенный ногами Дениса, в пахнущей молодой хвоей пене, ласкал его упругое тело, с удовольствием наблюдая свой ритмично погружающийся в маленькие круглые ягодицы член.

За ужином Павел рассказал Денису об обеденном разговоре у владыки и намечающемся отъезде. Денис заметно погрустнел. Он тягостно переживал их вынужденную разлуку даже тогда, когда сам был ей причиной, уезжая на гастроли.

- Неужели это так необходимо? Или ты один во всей епархии?- голос Дениса звучал раздраженно, и Павел почувствовал, что тоже начинает заводиться.

- Что ты злишься? Не так уж часто я куда-нибудь уезжаю. И вообще, я не понимаю, в чем дело. Мы с тобой сколько раз договаривались: у тебя - своя жизнь, у меня - своя. В твою я не вмешиваюсь. Правда? Но и никогда и никому не позволю вмешиваться в мою. И, по-моему, ни один раз тебя об этом предупреждал. А если тебя что-то не устраивает, нам лучше расстаться.

Денис съежился, как от удара, а его глубокие васильковые глаза стали наполняться слезами.

- Но... - умоляющим голосом начал он, глядя на Павла...

- Что? - Павел был холодно корректен. - Ты знаешь, что ты не прав. Я тоже мог бы начать предъявлять тебе претензии, но я же этого не делаю.

- Ну, прости меня, прости... Ты же знаешь, как я тебя люблю. Когда тебя нет рядом, я начинаю нервничать, что-то такое думать, представлять...

- А ты не думай и не представляй. Я тоже устаю каждый раз тебе доказывать, что я не верблюд. А своими истериками, ты только выводишь меня из равновесия. Почему тебе всегда надо все испортить? Ты ведь даже меня не дослушал.

- Прости. Прости. Я больше не буду. Что ты хотел сказать?

- Ты, по глупости своей, услышал, как всегда только половину. А соответственно не понял, что я придумал. Я же тебе говорил, что пароход будет двигаться из Москвы, правильно?

- Да.

- И что в каждом городе к нему будет присоединяться новая группа?

- Да.

- Я сказал тебе, что у нас в эту группу вхожу я.

- Так.

- Но я не успел сказать из-за твоей дурацкой выходки, что я в нее не только вхожу, но и буду подбирать других участников этого, так сказать, турне. И кого я включу в список, тот и поедет. Я думаю, вписать туда твою фамилию не проблема - личность ты в городе известная, будешь представлять православную творческую интеллигенцию... В этой среде православие нынче особо модно, так что исключением ты не будешь. Ну, сходишь пару раз на воскресные службы, чтобы все видели, что ты в храме бываешь.

- Павел!.. - захлебнулся радостью Денис и кинулся ему на шею. Павла подобная смена настроений у друга давно уже не удивляла. Высокий красавец-блондин с широкими, характерно развернутыми назад плечами и холодным взглядом, Денис выглядел настоящим воплощением уверенной в себе "белокурой бестии". Но Павел знал, что в действительности его приятель нежен и чувствителен как женщина. И столь же неврастеничен.

- Одно условие, - Павел отстранился от Дениса и его голос опять зазвучал жестко. - На пароходе - никаких истерик. Предупреждаю тебя абсолютно серьезно. У меня там будет масса дел. Ты знаешь, я время попусту тратить не люблю и не полный идиот, чтобы просто так с ними по речке вниз-вверх прохлаждаться. И если тебе вздумается устроить мне по дороге какой-нибудь спектакль, я этого никогда не прощу.

- Ну, что ты Павел. Я буду нем как рыба. Могу даже за кем-нибудь из дамочек приударить для вида, если ты не против.

Павел похлопал его по щеке: "Можешь и не для вида, я не ревнивый".

В огромном кабинете, на выбивание которого у Павла ушло почти полгода, было прохладно и сумрачно. Он чуть-чуть раздвинул тяжелые бархатные шторы и начал разбирать бумаги на столе. До приема оставалось около полутора часов, и он строго-настрого наказал своей секретарше никого не впускать и не подзывать его к телефону. Нужно было срочно разыскать документ и подумать, как все эти грандиозные планы преподнести владыке. Если все пойдет так, как задумано, договор с французами будет подписывать он. Так что в любом случае обойти его не удастся. Деньги владыка любит, и проект должен ему приглянуться. Но человек он осторожный, и эта вечная оглядка - как бы чего не вышло - в данном случае может и повредить. Главное же - сделать так, чтобы ему не пришло в голову заинтересоваться финансовыми подробностями этой операции.

Еще только затевая всю эту историю с источником, Павел рассчитал, что доход Церкви она принесет приличный. Но это совсем не значит, что его не подгребет под себя архиепископ. Скорее наоборот. Деньги владыка предпочитает тратить, а не платить тем, кто на него работает. Значит, надо сделать какую-то их часть невидимой и неподотчетной. Причем часть не очень большую, но и не слишком маленькую. Процента три-пять. Однако, сразу возникнут трудности с епархиальной бухгалтерией. Даже если пообещать этим крысам какую-то стабильную сумму, рано или поздно, они все равно его заложат. С французами договориться тоже вряд ли удастся. Они живыми деньгами предпочитают вообще не оперировать. Да и побаиваются: неизвестно кто и когда в этой безумной стране начнет тебя ловить на нарушения закона. Максимум, что из них еще может быть удастся выжать, - это какую-нибудь единовременную оплату услуг. Что касается гарантированных денег, то, видимо, ничего другого, как обратиться к Ивану Михайловичу не остается. Если он официально войдет в дело, не все равно епархии, сколько ему выплачивать - десять процентов или, скажем, пятнадцать. А своему доходу Иван Михайлович - сам хозяин, и уж его точно никто контролировать не будет. Не позволит. Он, конечно, человек жесткий, но договариваться с ним можно и нужно.

В приемной толпился народ. Большинство, как всегда, составляли церковные старосты. Битый час они сменяли друг друга перед Павлом, и ему уже начало казаться, что их занудные просьбы о кирпиче и кровельном железе заполнили весь кабинет и висят в воздухе как привидения. Каждому из них приходилось тихо и смиренно объяснять, что епархия - не склад, материальные возможности ее ограничены и помочь храму необходимыми материалами, а тем паче деньгами именно в данный момент она не может. Зашли, правда, несколько парочек с просьбами о церковном разводе. Причины у всех были достаточно веские, в основном, отсутствие детей, и Павел им с легкостью пообещал, что их дела будут вскорости рассмотрены владыкой и скорее всего решены положительно.

Прием близился к концу. Секретарша сообщила, что осталось только три посетительницы. Одной из них оказалась тетка лет сорока, которая пришла жаловаться на мужа. Он, по ее словам, недавно крестился, после чего практически перестал с ней общаться не только в постели, но и в доме. "Женщина, говорит, и так сосуд греха. А ты еще к тому же не хочешь веру принять, - торопливо рассказывала тетка. - Я уж и так и эдак. Подумай, говорю, Вася, у нас же с тобой двое детей, а ты даже еду, которую я готовлю, есть отказываешься. А он на меня руками машет, "изыди", кричит, "сатана". Ну, какая же я сатана. И разве в этом вера-то? Не знаю, что делать, батюшка".

Павел даже не стал спрашивать ее, знает ли она имя духовника своего мужа. Почерк был очевиден, но что в этой ситуации предпринять и посоветовать он не знал.

- Вы постарайтесь с ним добром. Объясните, что любите его, что он нужен детям. Не хочет есть, не заставляйте. И вообще, постарайтесь ему сейчас ничего не навязывать. Смиритесь. Я думаю, пройдет некоторое время, и ваш Вася придет в себя. Только хорошо бы вам сейчас с ним не особенно ругаться и не раздражать. Не говорите ничего плохого о вере, не упрекайте, что он не по-христиански поступает. В общем, ведите себя так, словно ничего не произошло. Я думаю, что все изменится к лучшему. Хорошо бы вам и самой в храм сходить, свечку поставить. Даже если вы неверующая, не помешает, знаете.

Следующей вслед за просушившей слезы теткой на стуле перед Павлом оказалась хрупкая миловидная девчушка лет девятнадцати. Она долго смущалась и краснела, но в конце концов сообщила, что пришла за советом. Полгода назад она вышла замуж. Муж - одногодок, любят друг друга. Оба верующие, в церкви венчались не потому что модно, а потому что хотят - на всю жизнь. Да вот беда. После свадьбы пришли исповедоваться к своему духовному отцу, а он сначала все выспрашивал, как они сексом занимаются и в каких позах. А потом сказал, что то, что они делают - большой грех и православные люди, если они надеются на спасение, так себя вести не должны. "Сказал, что за оральный секс нам гореть в геенне огненной, но в первый раз, по нашему незнанию, он нам этот грех простит и сам его за нас отмолит", - сверля взглядом пол, повествовала девчушка. "Опять он", - злобно подумал Павел и кивнул ей, приглашая продолжать.

- А еще, батюшка, он велел нам теперь заниматься любовью по-православному.

У Павла вылезли глаза на лоб.

- Это, извините, как?

- Говорит, надо взять простыню и сделать в ней дырочку. И, чтобы мой муж меня этой простыней накрывал и только через эту дырочку со мной соприкасался. А я, чтобы при этом лежала и не шевелилась. И чтобы мы никакого удовольствия от этого не получали, потому что удовольствие - это разврат и грех. Семейная жизнь - не для того, чтобы удовольствие получать, а чтобы детей рожать...

- И что же вы?

- Мы, батюшка, попробовали, но что-то у нас все ладиться перестало... И муж мой теперь все чаще избегает вообще этим заниматься...

"Еще бы", - позлорадствовал про себя Павел.

- Так я бы хотела узнать, этой правда такой великий грех... ну, чтобы как все?

- Мне кажется, духовник ваш что-то напутал. Грех - не любить друг друга, грех - прелюбодействовать, грех - заниматься сексом без любви. А если вы друг друга любите, живите в браке, освященном церковью, какой же это грех. Идите, скажите мужу, что все должно быть, как раньше. Не поверит, скажете, все, как есть. Что были у меня и получили разрешение. А с духовником я вашим сам поговорю. Но если он будет продолжать стоять на своем, очень вам рекомендую поискать другого духовного отца.

"Калечит. Калечит, гад, людей", - злился Павел, от раздражения начиная покусывать ногти.

Дверь открылась, и на пороге появилась уже знакомая ему Светка. Судя по тому, что она нашла его в епархиальном управлении, а не пришла в храм, дело было безотлагательным.

- Что случилось?

- Ой, батюшка, не знаю, что делать. Страшно мне, ой страшно.

- Ну, давай рассказывай по порядку.

- Да, так получилось, батюшка, ой... Ну в общем, согрешила я со своим. Сама не знаю, как получилось. Уговорил он меня. Конечно, нельзя до свадьбы, грех. Да и пост Великий сейчас. Ой, нехорошо, нехорошо получилось...

- Грех, конечно, грех. Но вообще-то исповедоваться надо в храм приходить.

- Знаю, батюшка, знаю. Но я ведь уже...

- Что уже?

- Исповедалась. Отцу Арсению.

- И что же?

- Ой, как он ругался. Карами разными грозил. А потом сказал, что во мне теперь бес сидит и его изгонять надо. Велел две недели строгий пост держать, а потом в субботу, после вечерней службы к нему придти. Чтобы беса изгонять, а утром чистой - к причастию. А я что-то сомневаюсь. Боюсь я его, батюшка, боюсь. Что же делать-то?

- Погоди, а он не сказал, как он это делать собирается.

- Ничего не сказал, только про адский огонь все твердил...

"Что же такое он там решил с нею проделать? - озадачился Павел. - Бесов можно изгонять по-разному. Надо бы ее к Арсению все-таки отправить, глядишь, что пикантное произойдет. А потом пусть официальное заявление на имя владыки напишет. С изложением событий. Тогда-то этот паразит у нас и попрыгает. Глядишь, людей перестанет мучить. А уже, что не до источника ему будет, это точно."

- Хорошо, - наконец сказал он. - Пойди к нему, Света. Не бойся, ничего страшного не произойдет. Он все-таки твой духовник... Не зря же ты не ко мне, а к нему исповедоваться пошла. Зла-то он тебе не желает. Потом придешь ко мне, расскажешь. Если что, я с ним поговорю, за тебя вступлюсь.

- Правда, батюшка?

- Конечно.

Когда Павел вошел к владыке, тот явно был не в настроении. Павел засомневался, стоит ли с ним разговаривать о затеянном, и решил начать с текущих дел. Архиепископ слушал лениво, но бумаги для канцелярии тут же подписал.

- Кстати, отец Павел, ты, давай, уже подумывай, кто у нас на пароходе поедет. Подбирай людей, а то уже распоряжение из Москвы пришло. Скоро отправляетесь.

- Что-то быстро они, - отметил Павел, про себя подумав, что все это не очень вовремя и надо ускоряться с делами.

- Ничего, время еще есть, - загудел владыка. - Расписание надо составить, договориться о встречах с губернатором и кое с кем из депутатов. Ну, экскурсию по городу, естественно. Основной молебен будет в кафедральном соборе, но надо подумать, какие еще храмы у нас в более-менее приличном состоянии. Время еще есть, успеем кое-что в них подкрасить, будут смотреться как новые. Свяжись с администрацией, расскажи, что такое большое дело намечается. Пусть посодействуют, чем могут.

- Хорошо, владыка, сегодня же займусь.

- Да, и объясни им, что это и в их интересах. А то знаешь, губернатор - тоже жук хороший. Встречался я сегодня с ним. Помнишь, у нас еще месяца два назад идея была - вернуть церковный дом на улице Ленина и сделать там архиерейские покои.

"Надо же, - удивился про себя Павел, - а я-то думал, он все сразу позабыл."

- И что губернатор, владыка? Неужели отказал?

- Говорю же тебе, жук, - тут владыку прорвало. - Я ему объясняю - дом этот всегда был церковный, большевики отняли, вы - демократы - верните. А он уперся рогом. Я, говорит, нужды церкви понимаю, но там уже пятьдесят лет - больница, и ей тоже помещение нужно. Не могу же я больных на улицу выкинуть. Представляешь? А я что, на улице на улице ночевать должен?

Возмущению владыки не было конца. О том, что двухэтажный домик с терраской стал для него тесен, он поговаривал давно. А пару месяцев назад, когда ему подарили еще одну машину - блестящий малиновый "понтиак", которым он очень дорожил, - выяснилось, что места для него во дворе, где уже стояло пять автомобилей, явно не хватает. Тогда-то и вспомнили про помещение на улице Ленина, где к утопавшему в зелени больничному корпусу примыкал довольно большой двор. Отказ городского главы был незапланированным, владыка с трудом подавлял соответствующие эмоции , и Павел решил не развивать эту тему, благоразумно молча в ожидании дальнейших распоряжений. Владыка, действительно, вскоре приутих и сосредоточился.

- Про поездку к Дроздову не забыл? Завтра они к половине десятого утра машину пришлют. Так что к девяти, чтобы ты был в епархии.

- Да, владыка.

- Еще какие-нибудь дела у нас есть?

Пора, - подумал Павел.

- Я, владыка, недавно разбирал архив, - осторожно начал он, - и знаете, обнаружил крайне интересный документ. Это дополнение к списку земельных угодий епархии. Тому, что был до революции.

- Ну, и?

- Так, судя по этому документу, оказывается нам принадлежала земля и за городом. В том числе и та, где находится наш местный родник.

- Мало ли, что принадлежало церкви раньше... Тут из-за одного-единственного дома скандалить приходиться. Да и зачем нам этот родник-то?

- Родниковая вода, владыка, сейчас самая популярная в мире. Экология-то сами знаете какая. Уже несколько иностранных фирм и нашим интересовалось. Только что же его иностранцам-то дарить. Заявим сейчас свои права, тогда сможем диктовать условия. Если производство хорошо наладить - это, владыка, большие деньги. Очень большие. Всю епархию заново отстроить можно будет. А насчет того, как это оформить по закону, не беспокойтесь. Человека, который может нам помочь, я нашел. Не за бесплатно, конечно, но человек полезный, может и в дальнейшем пригодиться.

- Кто же это столь ценный кадр? - заинтересовался владыка.

- Рыбкин Иван Михайлович.

- Вот как. Когда же это ты с ним успел?

Павел скромно опустил глаза.

- Ну да ладно. Дело твое. А иностранцы, говоришь, уже глаз положили на этот источник?

- Точно так, владыка.

- Тогда действуй. Но учти - все под твою личную ответственность. Документы, какие надо будет, я подпишу. Но, как и с кем ты это будешь делать, даже знать не хочу. И, если, не дай Бог, какой криминал всплывет, я за тебя не отвечаю.

"Пронесло", - с облегчением подумал Павел.

Машина от Дроздова, как и было обещано, ровно в половине десятого стояла во дворе епархиального управления. Владыка, усаживаясь на сидение рядом с шофером, сиял от удовольствия.

- Вот, что значит военные - точность во всем. С этими молодцами можно иметь дело, - гудел он.

Присланный для сопровождения молодой офицер лихо козырнул и осторожно прикрыл дверцу, чуть было не защемившую край архиерейского облачения. Шофер ударил по газам и минут через десять машина мчалась уже по загородному шоссе в направлении части. Офицера, как выяснилось, звали Леонтий Соловьев. Кончал он московскую академию, после которой и получил назначение в местную часть. Впрочем, должность по его годам, приобрел вполне солидную - заместителя начальника по работе с личным составом. Павлу он сразу понравился: молодой, видно, что без комплексов. Московских начальников ругает взахлеб, но про Дроздова - ни гугу. Значит, умный или, по крайней мере, хитрый. С конъюнктурой у него тоже, чувствуется все в порядке: пока ехали до части, все про духовный вакуум в армии говорил. И заодно мимоходом выяснял, кто из религиозников к военной службе лучше относится - православные, католики или протестанты.

- Русские воины всегда были православными, - гудел владыка, почувствовав благодарного слушателя. Что-что, а аудиторию он любил не меньше денег и машин. - А католики, сами знаете, испокон веков с Россией и православием воевали. Да и сейчас большинство из них - иностранцы. Когда иностранцы России добра желали? Рядятся в овечью шкуру - мы, мол, помогать и просвещать хотим. А сами только и думают, как бы всех нас Папе подчинить.

- А как насчет баптистов? Эти-то вроде русские...

- Про баптистов и говорить нечего - они испокон веков кричат, что христианам нельзя к оружию прикасаться. Дескать, в Библии так написано. Совсем о нуждах страны думать не хотят...

На рассуждениях о нерадеющих баптистах машина резко затормозила перед КПП. Вскоре вся кампания оказалась на плацу, где уже переминались с ноги на ногу заждавшиеся солдаты, а навстречу владыке с распростертыми объятьями спешил сам Дроздов. В какой-то момент он, правда, сообразил, что не знает, как здороваться с духовным лицом - то ли руку протянуть, то честь отдать, то ли еще чего. Вышла небольшая неловкость, однако владыка быстро вышел из положения, первым протянув руку растерявшемуся полковнику. А потом трижды расцеловал его.

На время церемонии владыку разместили в первом ряду, рядом с Дроздовым и замом главы администрации Виктором Владимировичем Могиновым. Сорокалетний Виктор Владимирович с виду слегка напоминал лежалую воблу и вообще слыл человеком малосимпатичным и некомпанейским. Это, впрочем, не помешало ему, бывшему обкомовскому работнику, не только благополучно пересидеть в каком-то кооперативе времена гонений на коммунистов, но и со временем возглавить в администрации "связи с общественностью". Увидев владыку, Виктор Владимирович трепетно заулыбался и, пожав епископу руку, так и остался, едва ли не подпирая владыку плечом. Павел оказался чуть поодаль, в одном ряду с Леонтием и другими офицерами.

Забила барабанная дробь, застучали сапоги по асфальту и в унисон послышались тихие всхлипывания матерей. "Как мало изменилось, - думал Павел, вспоминая, как начинал собственную службу. - Тот же вынос знамени, та же барабанная дробь, та же напряженность на лицах солдат. Разве что, место Советского Союза в клятве заняла Россия, а красный флаг сменился триколором. Ну и конечно, тогда попа и рядом-то с частью представить было невозможно. А тут владыка уже и благословляет, и речь говорит. Все, как положено: о традициях православного русского воинства, о погибших на Куликовом поле монахах Пересвете и Ослябе, о 70-летних гонениях на Русскую Церковь и что, несмотря на них, и сегодня каждый настоящий русский уходит корнями в православие".

- Помните, что завещали нам предки. "Жизнь положу за други своя", - в голосе владыки послышались слезы. - Родина у нас с вами одна, и наш святой долг ее защищать.

- Рады стараться, - прокричали солдаты и после команды "Равнение на командира. Вперед шагом марш" промаршировали в казармы под звуки "Прощания славянки".

- Виктор Владимирович! Владыка! Товарищи офицеры! Приглашаю всех отметить событие, - Дроздов широко махнул рукой. Несколько минут спустя владыка с Павлом уже сидели рядом со старшими офицерами за огромным столом командирского зала. Могилев, сославшись на неотложные дела в городе, откланялся, но перед отъездом не забыл подойти не только к владыке, но и к Павлу - дескать, заглядывайте в администрацию почаще, не только в жилищный отдел, но и ко мне, нам есть о чем подумать. Почему бы и нет? - подумал Павел.

- Хорошо тут у вас, Александр Иванович, - зарозовев после пары рюмок французского коньяка, загудел владыка. - Природа какая, красота. А мы, грешные, все в городе чего-то мельтешим, суетимся...

Любовь епископа к тишине и покою деревенской жизни была общеизвестна. Часто, когда епархиальные дела наскучивали ему, владыка объявлял Павлу, что отправляется с пастырской поездкой в монастырь, к матушкам. А вернувшись через неделю, умиротворенный и переполненный впечатлений, мог часами рассказывать Павлу о пойманных им карасях и замечательном варенье, которым угощали его послушницы. Неудивительно, что расслабившись после харизматической речи перед первогодками, он в очередной раз заговорил о суетности городской жизни.

- Кто же сейчас не суетится, владыка? - Дроздов крякнул и, опорожнив рюмку водки, начал намазывать на хлеб толстый слой икры. - Время сейчас такое: иначе не проживешь. Это вы - люди святые, а мы... Да что там говорить. Сами подумайте, легко ли? Из центра денег не допросишься. Если какие копейки и перепадают раз в полгода, так их едва на денежное довольствие офицерам хватает. Компенсация за продпаек не выплачивается по году. А жить-то надо.

Владыка понимающе кивал головой.

- Вот и приходится крутиться. Там списанную технику подороже продашь, тут подешевле продукты купишь.

- Ну, хозяйствовать-то вы умеете, все знают, - деловито заметил владыка. - За таким командиром как за каменной стеной. Никаких проблем не должно быть.

- Не должно быть, но есть. Сами знаете, какие сейчас в армию ребята приходят. У кого одна судимость, можно ангелом считать. Здесь сидят на голодном пайке, некоторые попрошайничать начинают, а то и хуже - воровать. А ведь это - армия, можно сказать, основа государства. К тому же - все время с оружием... Только и думаешь, как бы чего не вышло.

- Да, понимаю... Оружие - это дело серьезное, - пробасил владыка, проявляя неожиданную осведомленность в армейских делах.

- Вот-вот, - оживился вдруг Дроздов. - Я за всех в ответе. Начальство говорит - воспитывать солдат надо. А как, скажите на милость? Раньше все было ясно. Вот тебе - красный уголок, вот - политинформация, вот - враг - американский империализм. А теперь - сам черт, извиняюсь, ногу сломит. Идеологии никакой, а куда без нее денешься? Хоть бы вы, владыка, помогли. Священника бы в часть прислали... Чтоб беседу провел, объяснил что к чему.

- Священника отчего не прислать? Я и сам уже подумывал предложить... Крещеные-то у вас есть?

- Да откуда же мне знать, - искренне удивился Дроздов. - Когда в армию берут, об этом не спрашивают.

- И правильно. И так известно, что мы, русские - православные от рождения. Не баптистами же нам быть, или прости господи, кришнаитами какими. Отцы, деды наши кем были? Вот-вот.

- А может, - вмешался Леонтий, - нам с вами специальный договор заключить. О сотрудничестве. Так сказать официально закрепить наши отношения.

- Зачем? - не понял владыка.

- Ну, как это зачем? Проведем подписание в демократической обстановке, прессу пригласим. Сделаем заявления соответствующие. У вас будет законное основание и священника присылать, и обряды проводить. У нас - законное право отказывать всяким там американцам, которые тут со своей литературой лезут. Наверняка какое-то распоряжение и вам, и нам об этом скоро поступит. А мы к тому времени - и сами бумагу предъявим.

- Хитер, - подумал Павел.

Владыка молчал, крутил салфетку. Быстро думать он не умел, однако тут сориентировался неплохо.

- Что же, я не против. Только, давайте сразу договоримся - и вы о нас не забудьте. Нам сейчас ваша помощь ой, как понадобится. Храмы ремонтировать надо, хоть немного в божеский вид привести. Вон скоро из центра большую миссию принимать будем, с ней же не одни церковные люди приедут... Что они увидят? Разорение сплошное. А у нас, сами знаете, своих сил почти и нет...

- Какие разговоры, владыка? Скажите только, что, когда и куда, мы и кирпич подбросим, и солдат пришлем. Не сомневайтесь, - Дроздов поднял рюмку. - Ну, что - за сотрудничество?

- С Богом все удастся, - улыбаясь, протянул ему усыпанную конопушками руку с бокалом владыка.

С утра Павел занялся составлением списков будущих участников миссии. С духовенством ясно было основное: никаких монахов, никаких "младостарцев" вроде Арсения на корабле быть не должно. Нужно что-нибудь спокойное, но в то же время представительное. Перебрав в уме возможные кандидатуры, Павел остановился на отце Святославе из Пресвятой Троицы в Лужках. Приход у него бедный, от города довольно далеко, основной контингент - старушки. Сам же отец Святослав известен как человек по нынешним временам образованный - еще при советской власти окончил то ли кинофакультет при институте культуры, то ли сам ВГИК, богемничал, да и сейчас, говорят, выпить не дурак. Лет десять назад прибился к одному из известных батюшек, крестился, а еще некоторое время спустя принял сан. Любит, правда, о монархии порассуждать, но сейчас это уже не только дозволяется, но и приветствуется, даже телеведущие-монархисты имеются, так что пусть себе. Говорят, правда, что в последнее время он собрал вокруг себя кружок каких-то оказавшихся не у дел климактерических интеллигентов, впрочем довольно активных. Но это тоже не беда: надо кого-нибудь из них тоже на корабль пристроить. И активность свою удовлетворят, и глядишь, какое полезное занятие найдут. В любом случае этих людей лучше держать при себе и за ними приглядывать, а то кто знает, до чего они додуматься могут.

"Отец Святослав плюс один - в скобках - два ", - записал Павел. - Теперь надо кого-то из политиков и деятелей культуры. Но максимально нейтральных. Вон Вороновского из ЖПР вроде знают все, такая местная достопримечательность, но приличным-то людям его показывать можно только за деньги. Скандалист, всю область ославит. Кого же? Ага. Есть. Говорят, недавно вернулся Гнилов-Ширяев из Москвы. Года три там подвизался в качестве реформатора, правда, на вторых ролях, но ничего, для провинции и это сойдет. Язык у него подвешен хорошо, в столице пообтерся, лишнего не скажет. Да и человек он, если и неверующий, но к церкви как относиться знает. Надо его найти, поговорить. Он, наверняка, от участия в таком мероприятии не откажется - все же еще один шанс о себе напомнить. Ладно, пока запишем под вопросом. Кто еще?..

В дверь осторожно постучали.

- Я же просил не тревожить - недовольно поднял голову Павел.

На пороге тихо как тень возникла его секретарша Вера. Невысокая, неказистая и злобноватая, она уже давно была девушкой на выданье, но желающих, даже среди всегда торопящихся жениться семинаристов, все не находилось. Недовольство этим обстоятельством, впрочем, не особенно влияло на трудовой процесс, скорее, даже ему способствовало: Верина неласковость настолько отталкивала, что люди со стороны лишний раз звонить не по делу избегали. Павла же она уважала и слегка побаивалась, так что их отношения можно было считать вполне рабочими. За исключением, правда, тех случаев, когда Павел позволял себе открыто издеваться над ее некстати привешенным к юбке бантиком или очередной аляповатой брошью, которыми она обожала себя украшать. Верочка бледнела и молча бросалась вон из кабинета, а когда возвращалась, весь ее смиренный вид как бы говорил: вот она я, невинная жертва, терзайте меня, терзайте, я за это в рай попаду.

- Что случилось, Вера? Я же просил меня не тревожить.

- Извините, отец Павел. Но, понимаете, там звонит Иван Михайлович Рыбкин. Очень просит соединить с вами. Я сказала, что вы вышли, но я попробую вас найти. Вы будете с ним разговаривать?

- Обязательно. Соединяй.

Вера исчезла за дверью.

Павел прокашлялся и поднял трубку.

- Здравствуйте, Иван Михайлович. Как поживаете?

- Вашими молитвами, - коротко ответил Иван Михайлович, сделав ударение на первом слове, и радостно захохотал показавшейся ему удачной шутке. - А у вас как дела?

- Владыка благословил наше начинание, Иван Михайлович, и я готов передать вам необходимые документы. Когда мы можем встретиться?

- Да хоть сегодня. Насколько я понимаю, наши французские друзья здесь долго задерживаться не собираются. Как я слышал, они отбудут через неделю. Хорошо бы к тому времени все вопросы решить.

- Так ведь все теперь зависит только от вас, Иван Михайлович...

- Вот я и говорю, что встретимся мы сегодня. Там же где и в предыдущий раз. Так и быть - теперь за мой счет... - Иван Михайлович снова захохотал. - Жду вас в четыре.

Павел с чувством повесил трубку: он не любил, когда им командовали. Впрочем, деваться ему было все равно некуда. Кроме того, пока ситуация находилась у него под контролем - а это было главное.

Часы пробили половину двенадцатого. Список будущих миссионеров нужен был к завтрашнему дню, а потому мог подождать. Тем более, что неплохо было обсудить кое-какие кандидатуры с Денисом. Он набрал номер телефона театра и попросил позвать его.

- Он занят. Репетирует, - жестко сказала взявшая трубку тетка.

- Передайте, что беспокоил отец Павел, секретарь епархиального управления. Мы хотели бы с ним проконсультироваться по одному вопросу. Пусть перезвонит мне.

- Обязательно, батюшка, передам, - голос тетки стал елейным. - А... вообще-то, если что срочное, может сбегать за ним... Сама я не могу, отлучаться не велено, но здесь все время народ туда-сюда бродит, могу попросить... - она начала подыскивать соответствующие случаю слова. Настроения общаться со старой ведьмой у Павла не было, но Денис ему нужен был позарез. "Спасибо, матушка, - вежливо сказал он, - если возможно его позвать, я действительно подожду" - и не дожидаясь дальнейших ведьминых разглагольствований нажал на телефоне кнопку громкоговорящей связи. Минут через пять трубку взял запыхавшийся Денис.

- Здравствуйте, отец Павел. Чем могу быть полезен?

Голос звучал ровно, ни признака волнения. "Научился", - с удовольствием отметил про себя Павел, - но сколько нервов мне это стоило".

- Слушай, Денис, - быстро заговорил он. - Мне срочно нужны три контрамарки на премьеру. У меня французы приехали, очень нужные люди. Сам понимаешь, развлекать надо. Сделаешь?"

- Конечно, батюшка. Всегда рады гостям.

- После спектакля этих козлов в гостиницу отправим и поедем ко мне. Если ты, конечно, не против?

- Что вы, отец Павел. Мы всегда рады.

- Кстати, подумай на досуге, кого из нашей, так сказать, творческой интеллигенции можно было бы с собой в поездку взять. Только, учти, сумасшедшие мне не нужны. Все - в меру.

- Хорошо. Подумаю.

Ровно в четыре Павел перешагнул порог "Остапа". Иван Михайлович уже ждал его, вальяжно раскинувшись на мягком диванчике кабинета, куда Павла проводил молчаливый официант.

- Что хорошего принесли, отец Павел? - Тон Иван Михайловича был вежлив и строг, и никак не соответствовал написанному на его лице благодушеству.

- Все документы здесь, - Павел вынул из дипломата папку. - Если потребуется что-то дополнительно, скажите, найдем.

- Или сделаем, - опять захохотал Иван Михайлович. - Ну-ну, не обижайтесь, - он примирительно похлопал по плечу насупившегося Павла. - Я уверен, что больше ничего не понадобится. Я уже говорил в администрации. В ближайшие дни все оформим. Постараюсь, чтобы это была дарственная или по крайней мере передача в безвременное и безвозмездное пользование. В качестве компенсации Церкви за годы гонений при Советской власти.

- Что же, это было бы неплохо, - Павел изо всех сил улыбнулся Иван Михайловичу. - А успеем ли до отъезда французов с ними договор оформить?

- Я думаю, как минимум подпишем договор о намерениях. Если конечно, ваш начальник будет на месте.

- Да он, вроде, никуда не собирается в ближайшее время. А вот я, возможно, скоро уеду, но опять же это будет далеко не завтра.

- Не особенно удобное время для путешествий вы выбрали, отец Павел. При наших делах вы каждую минуту можете понадобиться.

- Да это не я, а за меня выбирают. Вы же знаете, я человек подневольный. А мероприятие серьезное, Москва организовывает.

- Это что же такое, позвольте полюбопытствовать, если не секрет?

- Никакого секрета. Миссионерская поездка на пароходе. Начинается все со столицы - и по всем городам по реке. У нас вся эта команда задержится дня на два, потом мы к ним присоединяемся и дальше. Там, правда и остается всего пара мест. А потом без остановок обратно.

- Да, - протянул Иван Михайлович. - Завидую черной завистью. На пароходе. По реке. Мечта... Девочек, небось, тоже не забудете?

- Ну что вы такое говорите, Иван Михайлович. Миссия же.

- И что? Спорт учебе не помеха, - Иван Михайлович снова захохотал. Но через минуту посерьезнел. - Надолго поездка-то?

- Не больше недели.

- Ну это еще туда-сюда. Надеюсь за это время ничего не случится. А то уж очень обидно будет.

- И не только тебе, - подумал Павел. Чувствуя, что разговор подходит к концу, он понял, что пора оговаривать свои условия.

- У меня к вам, Иван Михайлович, просьба есть небольшая...

- Всегда рад, - Иван Михайлович придвинулся к столу.

- Мы ведь с вами договорились о ваших процентах?

- Конечно, а что разве намечаются какие-то изменения?

- Изменений нет. Но, знаете, владыка у нас человек непрактичный. Истратит все деньги, а потом у него на ремонт крыши храма не допросишься. А у меня сколько проблем в церкви...

- Ну не томите, отец Павел.

- Нельзя ли сделать так, что по бумагам ваша фирма будет получать не десять, а предположим пятнадцать процентов дохода. Вы же можете пять из них жертвовать на конкретный храм. И вам хорошо - благотворительная деятельность, и мне - не надо каждый раз владыку тревожить.

- Сказали бы прямо, отец Павел, что хотите деньги напрямую получать... Я же все прекрасно понимаю. Что же такой вариант меня вполне устраивает. По рукам.

Танцевал Денис прекрасно. То взлетал высоко вверх, легко перебирая ногами, то крутился как волчок без устали в немыслимом фуэте, то распластывался по сцене, простирая руки к партнерше с таким чувством и нежностью, сквозившей в каждой клеточке тела, что Павел в который раз залюбовался им. Французы тоже не сводили с Дениса глаз, а в антракте Анри Жюпен, поглаживая тонкими холеными пальцами аккуратные усики, только и говорил о таланте молодого солиста.

- Какой прыжок! Какая мощь! Какое тело! Я и представить себе не мог такое. И где - в российской глуши, - восхищенно тараторил француз.

- Ты прав, Анри, такое и в Париже не всегда увидишь. Этот молодой человек подает большие надежды.

Переводчик еле успевал вставлять слова, но Павлу и без перевода было ясно, что Денис французам понравился. Впрочем, афишировать свое близкое знакомство с танцором он не спешил.

- Кстати, сколько вы еще здесь пробудете? - как бы между прочим поинтересовался Павел, передавая Анри бокал с шампанским.

- В принципе мы свои дела почти закончили. Скорее всего улетим в субботу, может быть в воскресенье. А что?

- Да так. Мне почему-то казалось, что вы приехали на более долгий срок. Впрочем, это дела не меняет...

- Извините, о каком деле идет речь? - Широко улыбаясь, Анри поднял бокал и легко кивнул Павлу. - Чиирз!

- Чиирз! - кивнул Павел в ответ. Он пригубил шампанское, выдержал паузу. - В общем ничего особенного. Документы, о которых мы с вами говорили, - помните - практически уже готовы. Ну может еще день-два понадобится, чтобы последнюю подпись получить. - Он задумчиво помолчал. - Владыка начинание тоже благословил. В целом, конечно. Безотносительно к конкретной фирме... Жаль, что вы уезжаете так рано. Могли бы уже какие-то бумаги подписать. Если вам, конечно, все еще интересен этот проект, - добавил он, словно спохватившись.

Французы, дослушав переводчика, переглянулись. А Павел уже бойко рассказывал им историю театра: построен крепостными крестьянами, пережил два пожара, отреставрирован на народные пожертвования, сейчас - главная культурная ценность города.

Когда, наконец, прозвучал последний аккорд и Денис с партнершей под крики "Браво" вышли на поклон, Павел призадумался. Весь последний акт он не спускал глаз с сидевшего рядом с ним Анри и ни глаза француза, заблестевшие при появлении Дениса, ни участившееся дыхание, ни подрагивание сильно выдающегося вперед кадыка от него не укрылись. На вид Анри трудно было дать больше 45, значит на самом деле как минимум лет на десять больше: то, что западные люди всегда выглядят моложе своего возраста - секрет полишинеля. Денис явно произвел на него впечатление не только как хороший танцовщик - это тоже ясно. Однако, как распорядиться этой внезапно появившейся симпатией Павел еще не знал. А главное - не был уверен, что ему хочется ею распоряжаться. По-своему он привязался к Денису, и иногда ждал их встреч действительно с нетерпением. К тому же у Дениса было славное качество: за годы их связи он никому не обмолвился об этом ни словом и на людях соблюдал в отношении Павла приличествующую дистанцию, хотя порой ему это давалось нелегко. Словом, Денис зарекомендовал себя как человек вполне надежный и Павел прекрасно осознавал, сколько проблем он мог бы иметь в другом варианте. Кроме того, Павел был достаточно ленив, а искать нового партнера и да еще и воспитывать его - лишняя головная боль.

В том, что Денис его по-настоящему любит, Павел не сомневался. Однако, чем черт не шутит, когда Бог спит. Денис, как и все люди, существо непредсказуемое. Француз ухожен, мягок и обаятелен. Похоже, даже не очень жаден. Во всяком случае, на первых порах на подарки не поскупится. Сам же Павел Дениса особенно не баловал, разве что по большим праздникам или на день рождения с важным видом вручал ему какую-нибудь безделицу - сувенир или недорогую туалетную воду. Дениса это явно коробило, но протестовать он не решался: старался удержать Павла любой ценой. Но как он себя поведет, если на него обрушится поток обволакивающей вальяжности в сочетании с необычной для провинции щедростью, Павел вычислить не мог. Поэтому решить, как себя вести дальше в этой ситуации, ему было трудно.

- Отец Павел? - Он обернулся, почувствовав мягко прикосновение к локтю.

- Увы, я плохо знаком с русскими традициями, - Анри покачал головой то ли в знак сочувствия окружающим, то ли самому себе. - Но я просто восхищен этим молодым танцовщиком. Скажите, я не мог бы засвидетельствовать ему это лично?

"Ну, началось, - подумал Павел. - Хотя, в конце концов почему бы не посмотреть, как поведет себя мальчик в этой ситуации..."

- Я попробую договориться, - понимающе сказал он, глядя французу прямо в глаза, и решительно направился к входу за кулисы.

Захлопнув полчаса спустя дверцы увозившей французов машины, он, наконец, вздохнул с облегчением. Денис оказался настоящим молодцом. Безусловно, внимание к его персоне произвело на него должное впечатление. Однажды он даже покраснел, когда француз, подойдя к нему почти вплотную, начал водить своими холеными пальцами по его плечам и что-то быстро лопотать по-своему. Денис вздрогнул, но быстро взял себя в руки и обернувшись к переводчику спокойно спросил, чего хочет месье. "Он говорит, вы отлично сложены, а ваши плечи достойны резца Микеланжело," - смутившись, пояснил тот. "Скажите месье, что это результат не одного года довольно тяжелой работы, - вежливо пояснил Денис, слегка отодвигаясь от француза. - Как, впрочем, и то, что он видел на сцене. Как я понял, ему это понравилось?"

"Да, да, конечно". Поток комплиментов сменился неподдельным интересом посетителей к биографии артиста, однако, уже через четверть часа стало ясно, что разговор угасает. Анри предложил было отправиться всей компанией в "Остап" и отметить знакомство, но Денис, сославшись на усталость и завтрашнюю раннюю генеральную репетицию, отказался. Сейчас он стоял на ступеньках театральной лестницы, махал рукой вслед удаляющейся машине и не отводил взгляд от Павла. "Я сейчас, - сказал Павел, остановил такси, сделал круг по ближайшим переулкам и, подъехав к театру, открыл дверь.

- Надеюсь, я все сделал правильно, - тихо спросил Денис, как только они переступили порог квартиры.

- Конечно, малыш, - Павел обнял его и прижал его голову к своей груди. - Сегодня ты превзошел себя.

Кабинет Могинова был широк и просторен, но без изысков. Единственным его украшением была большая цветная фотография президента над столом, из-за которого навстречу Павлу уже поднимался, протягивая руку, Виктор Владимирович.

- Бесконечно рад, отец Павел, что вы, наконец, нашли время и для нас, - Могинов насколько можно изобразил подобие улыбки, к которой его удлиненное, лошадиного типа лицо было не очень приспособлено.

- Ну, что вы, Виктор Владимирович, я бы давно зашел, но знаете... такая загруженность делами по епархии. Словом, текучка заедает. Так что не обессудьте.

- Как же, как же, сам чиновник, понимаю, - Могинов отпустил наконец руку Павла и сделал пригласительный жест в сторону стула.

- Давно хотел с вами поговорить, отец Павел, - Могинов мягко опустился за стол и скрестил перед собой руки. - Не знаю, как вы к этому относитесь, но имеющаяся у меня информация о религиозной ситуации в городе меня серьезно тревожит. В воинскую часть постоянно пытаются влезть кришнаиты, в тюрьмы рвутся баптисты, а миссионеры различных мастей оккупировали практически все наши кинотеатры и дома культуры. Раздают гуманитарную помощь, а потом всех скопом записывают в свои последователи. Народ-то наш, сами знаете, полунищий. За банку сгущенки куда хочешь пойдет.

- Да, народ живет плохо, - вставил Павел.

- А кто сейчас хорошо живет, отец Павел? Но ведь сами подумайте, чему они наших людей научить могут. Люди, совершенно чуждые нашей культуре, не знающие русских обычаев, с иной ментальностью.

- Согласен с вами, Виктор Владимирович. Но, увы, у нас сейчас сами понимаете никаких возможностей для соревнования с ними нет. Храмы надо восстанавливать, сколько сил, денег уходит. И, честно говоря, особой поддержки от администрации мы пока в этом плане не видим. Вон даже владыке глава администрации отказал с новым домом. А ведь вроде бы пустяк.

- Понимаю, понимаю, но знаете, отец Павел, ведь все вопросы можно обсуждать так сказать коллегиально и в конце концов придти, как любил говаривать наш бывший президент, к консенсусу. И это в наших общих интересах.

- К диалогу с администрацией мы всегда открыты, Виктор Владимирович. И считайте, он уже начался. Я думаю, владыка поддержит. В особенности, если речь пойдет о сектантах и найдется какой-то способ их активность ограничить.

- Давайте вместе подумаем на этот счет, отец Павел, и я уверен, мы найдем цивилизованный выход. Существуют юридические механизмы, которые можно максимально использовать. В крайнем случае, не забывайте и о законодательной инициативе. Будет особенно полезно, если вы сможете правильно сориентировать общественное мнение своих прихожан на этот счет. Мы со своей стороны можем оказать содействие через средства массовой информации, тем более, что во многие родители действительно недовольны, что детки от них в секты бегут.

- Что же, давайте действовать. Только не забудьте, Виктор Владимирович, что в этом деле, главное - не переборщить. Сейчас к правам верующих в мире внимание не меньшее, чем десять лет назад.

- Но, согласитесь, и не большее, чем к России как к рынку. Поэтому я думаю, если этим радетелям за права человека пару выгодных инвестиционных проектов предложат, они о своих миссионерах особенно вспоминать не будут.

- Положим так.

- Но, - Могинов сделал многозначительную паузу, - честно говоря, отец Павел, у нас есть к вам претензии.

- О чем вы, Виктор Владимирович?

- Нет-нет, конечно, не к вам лично. - Могинов слегка сдвинул брови. - Но поймите, мы - я говорю не о себе, а в первую очередь о власти и структуре, которую я представляю - сознавая важность возрождения православия в такой тяжелый для общества момент, всегда готовы пойти вам навстречу. И при всех наших лучших устремлением, встречаем понимание церкви далеко не всегда.

- Не понимаю... - глядя в холодные, рыбьи глаза Могинова, Павел чувствовал себя не особенно уютно.

- Ну как же, отец Павел. Вы же знаете, Церковь отделена от государства, но не отделена от общества. И общественные процессы должны волновать не только нас, но и вас. Вы, к примеру, не можете не знать, что отдельные ваши священнослужители стали последнее время проявлять слишком уж большую политическую активность. Критикуют президента, ладно, он далеко. Но и называть в проповедях главу администрации посланцем сатаны из-за того, что он подписывает контракты с западными фирмами, это, извините, слишком. С ума они у вас что ли посходили. Или, думают, им при коммунистах лучше будет?

- Честно говоря, я первый раз об этом слышу, - соврал Павел, хотя точно знал, о ком идет речь. Слухи об очередной проповеднической выходке отца Арсения доходили до Павла едва ли не на следующие сутки после нее, и о его походах "в народ" Павел был хорошо осведомлен, равно как и становящейся все более тесной близости "старца" с местными черносотенцами.

- Неужели? - недобро усмехнулся Могинов. - А я-то думал, у вас порядок покруче чем в армии. Но, если вы действительно не в курсе, могу вас просветить...

Его рука потянулась к тонкой папочке, лежавшей на углу стола.

- Вот, пожалуйста, в прошлое воскресенье некий отец Арсений выступил на учредительном заседании Союза русских патриотов. Поддержал программу союза по всем пунктам, вплоть до борьбы с лицами известной национальности в органах власти. Кстати, не забыл упомянуть в своем слове к собравшимся, ни их роль в распятии Христа, ни ритуальное убийство царской семьи. Закончил призывом "не дадим еще раз распять Россию ", и в конце концов вошел в президиум означенного союза. Как это вам?

- А вот, опять, тот же отец Арсений, - Могинов вынул из папочки следующий листок, - принял участие в праздничном коммунистическом собрании. Поздравлял собравшихся и заявлял, что, хотя сам не разделяет коммунистические убеждения, но чувства тех, кто вышел на борьбу с антинародным режимом, ему близки и понятны... Я не говорю уже о том, что он уже создал и возглавил некую организацию под названием "За веру и нравственность" и планирует в ближайшее воскресенье после службы пикетирование здания администрации под лозунгом "Все на борьбу с абортами". Запретить, как вы понимаете, мы не можем, потому как все официально, а у нас демократия.

Могинов вопросительно поднял на него глаза.

Павел понял, что его молчание затянулось.

- Это очень ценная информация, Виктор Владимирович. Я обязательно разберусь и доложу владыке, - энергично заявил он, отметив про себя, что наконец-то Арсений начал мешать не только ему. - Не откажите в любезности, сделайте для меня копии выступлений отца Арсения. Сами знаете, с бумагами на руках разговаривать всегда оказывается проще.

О встрече с Гниловым-Ширяевым Павел договорился на удивление быстро. Сергей Владимирович, судя по всему, был человеком общительным и не очень занятым, поэтому сходу пригласил Павла почтить присутствием свою скромную обитель в любое подходящее время. Заглянув в ежедневник, Павел остановился на 6-ти вечера. С людьми, потенциально способными оказаться полезными, он предпочитал общаться обстоятельно и не торопясь, желательно за рюмкой водки. А день - практически уже весь расписан. В полдень нужно быть в приемной губернатора: забрать документы на землю. В два - в епархиальном управлении, на подписании договора о намерениях с французами. Они, как и предполагал Павел, все-таки сочли возможным задержаться и выразили желание подписать необходимые бумаги, как только владыка найдет для этого время. В четыре приедут от Дроздова, привезут проект документа о сотрудничестве с армией. Час - на то, чтобы привести его в божеский вид, а потом можно и отправляться к Гнилову. В принципе, все идет по заданной им программе и, слава Богу, сбоев пока не предвидится. Если только вдруг не подгадит Арсений. То, что с ним надо разбираться всерьез Павлу было ясно уже давно. Только вот как это сделать? Толпу полусумасшедших поклонниц еще можно угомонить. Хотя бы тем же самым смирением, какое у них почитается превыше поста и молитвы. А вот то, что он с коммунистами и радикалами задружился - куда серьезнее. У них все же и влияние, и деньги. Не такие, конечно, как у нынешней власти, но голодными тоже не сидят. Так что здесь одним смирением не обойдешься. А компромата на Арсения нет. Говорят, со своей собственной женой он и то умудряется который год не спать. И поди пойми, из-за импотенции или по высшим соображениям. С другой стороны, как знать, что он там со своими духовными дщерями вытворяет, не зря же вокруг него в основном одни девицы тусуются. В общем и у Арсения должен быть свой скелет в шкафу, и он, Павел, этот скелет найти просто обязан. Причем, чем скорее тем лучше!

"Скромная обитель" Гнилова-Ширяева располагалась в одном из самых красивых и престижных районов города, именуемом в народе "Междуречьем". Река в этом месте делала крутой поворот, огибая довольно большой холм, добраться до которого можно было только по двум мостам, соединявшим своеобразный остров с остальным миром. Возможно именно это, несколько обособленное положение и стало причиной особого внимания к Междуречью почти всех высокопоставленных городских персон, и первые дома, как тогда говорили, улучшенной планировки здесь стали появляться еще при советской власти. В последние годы строительство в "Междуречье" пошло ускоренными темпами и скоро прелести стареющих девятиэтажек стали меркнуть на фоне выросших как грибы трех-четырех этажных особняков, больше похожих на замки. Городское начальство отставать от своих внезапно разбогатевших сограждан тоже не хотело и ударными темпами построило в Междуречье, правда, несколько поодаль от особняков, суперсовременный квартал. В одном из этих домов и выхлопотал себе квартирку по прибытии из первопрестольной отставной столичный реформатор.

Открыл Павлу невысокий кругленький человечек с огненно-рыжими волосами, сквозь которые просвечивала лысина, и не менее рыжей аккуратно-интеллигентной бородкой.

"Маняша! Иди скорее сюда, посмотри, что за дорогой гость к нам пожаловал, - причмокивая, заворковал он, едва Павел перешагнул порог. Одет Сергей Владимирович был в дорогой, экзотической бордово-фиолетовой полоски костюм, который особенно забавно смотрелся на фоне домашних тапочек с ворсистыми обезьяньими мордами. Вся эта красота дополнялась живописным, зеленым в черный горошек, шейным платком, что небрежно выглядывал из-под розовой рубашки.

"Очень рады, очень рады, - шелестела сзади Маняша. Жена Гнилова-Ширяева, улыбаясь широкой американской улыбкой, долго репетировавшейся под руководством супруга, пыталась одновременно одной рукой поправить свою химическую завивку, а другой одергивала красное липучее платье, так и норовившее все время приподняться и оголить не только толстые колени, но и не менее упитанные бедра своей хозяйки. - Прошу к столу."

- Вы не представляете, отец Павел, насколько я рад нашему знакомству, - продолжал ворковать и одновременно причмокивать Сергей Владимирович. - Общение с духовенством я считал весьма полезным всегда. Даже, когда жил в столице и мне ужасно не хватало времени, вы же знаете, как много нам приходилось работать, я все-таки нет-нет, да улучу минутку, чтобы зайти в храм, поговорить с батюшкой. Это так духовно, так просветляет!

- Да-да, понимаю, - поддакивал Павел, пытаясь разжевать кусок холодной куриной ножки. Мясо было жестковато, и Павел понял, что его визиту предшествовал поход по окрестным "Кулинариям".

- Кто бы мог тогда подумать, что нас так не поймут, - продолжал Гнилов-Ширяев. - Мы так стремились привить народу либеральные ценности. Мы фактически совершили бескровную революцию в стране, передав собственность в частные руки. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду приватизацию. Пусть все получилось не совсем так, как задумывали, но ведь получилось. Конечно, какое-то время народу будет нелегко, но ведь и в Германии для экономического роста населению пришлось надолго затягивать пояса. Нигде, слышите, нигде и никогда экономическое чудо не наступает через сутки после объявления реформ. Да, сейчас нужно потерпеть, но ведь есть ради чего.

Павел был несколько ошеломлен потоком свалившихся на него патетических речей, но решил не прерывать словоохотливого собеседника и продолжал слушать, лениво намазывая черной икрой один бутерброд за другим. Черную икру он любил больше чем красную.

- Да, нас не оценили, - горестно вздохнул Сергей Владимирович, - и должен вам сказать, отец Павел, что в этом есть и ваша вина.

Павел чуть не поперхнулся и вопросительно поднял брови.

- Нет-нет, не ваша лично, упаси Бог, - вновь заворковал бывший реформатор, - я говорю о ваших коллегах, о вашем руководстве, в конце концов. Неужели Церковь не могла обратиться к народу, осудить коммунистов, поддержать реформы. Я уверен, просто абсолютно убежден, что в этом случае все могло быть совершенно иначе.

- Но, уважаемый Сергей Владимирович, Патриарх часто выступал и высказывал нашу точку зрения по многим вопросам, в том числе и политическим. Согласитесь, Церковь не может быть игрушкой в руках различных политических сил. И с другой стороны, не может закрыть свои двери для тех, чьи политические взгляды ее не устраивают. Вы же знаете, сколько натерпелась Церковь при советской власти, но мы же не можем, просто не имеем права из-за этого оставить вне церковного окормления коммунистов, если они сами приходят к нам в храм.

- Это я понимаю, - согласился Гнилов-Ширяев, - но почему, батюшка, ваше руководство не развивает демократические тенденции внутри самой церкви. Ведь это был бы ее вклад в строительство открытого общества. А на самом деле, как я слышал, все происходит наоборот? Еще в бытность мою в Москве, помню, сколько шума поднялось из-за одной-единственной общины где шла служба на русском языке. И что же? Кончилось тем, что энтузиаста-священника под каким-то предлогом, точно не помню, но что-то связанное с непослушанием, запретили.

Отзвуки той знаменитой столичной истории докатывались в различных вариантах и до местной епархии, Павел уже слышал едва ли не три разных версии происшедшего и на аргументы Гнилова-Ширяева ему было, что возразить.

- Успокойтесь, дорогой Сергей Владимирович. Между нами говоря, священник, о котором вы рассказываете был запрещен не столько по причине его активности на почве реформаторства, сколько из-за личной неприязни к его персоне очень влиятельных церковных лиц. Надеюсь, вы догадались, о ком я говорю.

Гнилов-Ширяев понимающе кивнул.

- Что касается различных тенденций, - продолжал Павел, - то они всегда были, есть и будут в Церкви. Вопрос только в их соотношении. Кстати, вы можете убедиться в том, что Церковь состоит отнюдь не из сумасшедших фанатиков, сами. Мы сейчас готовимся принять православную миссию из Москвы. Она на днях прибудет в наш город на корабле. И, заметьте, это не только священники. Как ожидается, в ее состав войдут политики, экономисты, деятели культуры. Причем мы планируем не только принять их здесь, но и присоединиться к ним. Я, собственно, и пришел вам это предложить. Мне кажется, вы сможете достойно представлять наш город на этом мероприятии.

- Неужели? - глаза Гнилова-Ширяева засветились, и Павел понял, что угадал: экс-реформатор явно соскучился в провинциальной глуши и безумно рад, что о нем вдруг вспомнили. - Ты слышишь, Маняша? Меня приглашают принять участие в серьезном церковно-государственном мероприятии. Ты понимаешь, какая это ответственность?

Маняша встрепенулась и преданно посмотрела в глаза мужу.

- Я принимаю ваше предложение, отец Павел, - важно заявил Сергей Владимирович. - Можете быть уверены, вы не ошиблись в своем выборе. Мы делаем одно дело: духовного просвещения народа. И сотрудничать на его благо - наша с вами общая обязанность.

Павел открыл глаза ровно за пять минут до того, как должен был зазвенеть будильник. Он посмотрел на пробивающийся сквозь темные шторы солнечный луч, углядел в его свете пыль на середине комнаты и недовольно нахмурился. Потом оглянулся на свернувшегося калачиком Дениса. Он ровно дышал и улыбался во сне как-то совсем по детски. Наверняка, ему снится, что он танцует Красса в "Спартаке", вспомнил Павел заветную мечту своего друга и нагнулся поцеловать его.

Неожиданно зазвонил будильник. Павел повернулся, нажал кнопку, но звон не прекращался, и Павел понял, что на этот раз это телефон.

"А, черт, сколько раз давал себе клятву выключать его на ночь, и вот опять, - подумал он и, резко схватив трубку, рявкнул в нее "Алле!"

- Здравствуйте, батюшка. Простите Христа ради за беспокойство...

- Кто это говорит? - не сразу понял Павел.

- Это я, батюшка, сторож епархиального управления, Евсей Кузьмич.

Павел насторожился. С чего бы сторожу вдруг звонить ему домой?

- А это вы, Евсей Кузьмич. Как там дела?

- Да вот, батюшка, не знаю, что делать. Только что прибежал какой-то человек, ей-Богу, сумасшедший. Трясется весь и требует срочно вас. Говорит, жена его к вам недавно ходила, и теперь он не уйдет, пока с вами не поквитается.

- Что вы такое говорите, Евсей Кузьмич? Это уж ни на что не похоже.

- Истинный Бог, батюшка, не сойти мне с этого места. Я уж испереживался весь за вас. Может, милицию вызвать.

- Не надо, Евсей Кузьмич, я скоро приеду и во всем разберусь сам. Лучше приютите его пока в своей каморке, угостите чаем, водки на крайний случай налейте, чтоб он не особенно буянил.

- Как скажете, батюшка, но вы уж приезжайте побыстрее, а то боюсь я, кабы он неровен час чего не выкинул.

- Уже еду.

Павел бросил трубку и сдернул одеяло с Дениса.

- Извини, малыш, у меня, похоже, чрезвычайные обстоятельства. Придется собираться в темпе.

Когда Павел прибыл в епархиальное управление, вихрастый здоровый детина, сидя в сторожевой каморке, рыдал, уткнувшись в плечо Евсея Кузьмича.

- Я ее люблю, люблю, а она умирает... Что же делать? - беспрерывно повторял он.

- На все, Иван, воля Божья, - утешал его щупленький сторож, поглаживая по плечу. - А вот и батюшка пришел...

- Где этот батюшка? - вскинулся парень и повернулся к Павлу явно с не самыми лучшими намерениями.

- Здравствуйте, молодой человек, - Павел старался держаться максимально корректно. - Вас, как я понял, зовут Иван. Я - отец Павел. Давайте пройдем ко мне в кабинет и там спокойно поговорим.

Тон Павла, похоже, возымел действие, и Иван неожиданно покорно поднялся и побрел вслед за Павлом.

Усадив его в кресло, стоявшее в углу кабинета, Павел велел Вере никого к нему не пускать и, взяв стул, сел напротив Ивана.

- Рассказывайте, - жестко приказал он.

- А что рассказывать, что? Вы и сами все знаете. К вам же она все бегала... - парень опять был на грани истерики.

- Кто она? Ко мне за день ходят десятки людей...

- Да жена моя, Светка.

- Да, Света действительно приходила ко мне несколько раз, но я не видел ее уже почти пару недель. Что-то случилось?

- Случилось? А будто бы вы к этому непричастны? Разве не после того, как она побывала у вас, ее в больницу увезли?

- Ну я же говорю вам, она была у меня последний раз довольно давно. А о том, что Светлана в больнице, я впервые узнал от вас. И, надо сказать, чрезвычайно этим огорчен. Чем она больна?

- Она не больна, она умирает! - завопил парень. - И, если она умрет, я вас убью, так и знайте.

- Возьмите себя в руки и лучше расскажите мне, все по порядку. Как Светлана оказалась в больнице?

Парень немного приутих.

- В общем, вчера вечером собралась она уходить. Я спрашиваю: "Куда?" - "Да, пойду к подружке зайду на часок-другой, - говорит. Это я уж потом узнал, что она в церкви была. Сама сказала, когда ее на "скорой" увозили. В общем, вернулась она какая-то бледная, прямо сама не своя. Спрашиваю, случилось чего. Она так бочком к постели, бочком. "Нет, - говорит, - все нормально. Только я себя что-то не очень хорошо чувствую". Ну, я ее уложил, чайку принес, вроде она ожила, румянец появился. Про какую-то книжку мне рассказывать начала, потом попросила с собакой погулять. Я вышел с Джеком во двор, а он уж на что гулять любит, а тут пару раз присел, и прямо тянет меня обратно домой. Открываю дверь, подхожу к кровати, а Светланка моя без сознания лежит, бледная как мел. Я бегом "скорую" вызывать.

Иван замолчал и, казалось, окаменел.

- Ну и что, какой диагноз-то?

- Кровотечение у нее. Очень тяжелое. Врачи говорят, крови она много потеряла, и состояние непредсказуемое.

- Ну, а причем здесь я или кто-то еще.

- Притом, - огрызнулся парень. - Пока мы с ней в "скорой" ехали, она в полубреду была. И вдруг говорит: "Я, Иван, тебя обманула, когда сказала, что к подружке иду. Я, Иван, на самом деле в церкви была, обряд очищения проходила, а сказать тебе побоялась. Я знаю, ты священников не любишь, а на самом деле есть хорошие батюшки, отец Павел..." И сознания лишилась. А в больнице врач мне сказал, что над Светланкой моей кто-то сильно издевался по женской части, все внутри у нее изранено, оттого и кровотечение началось.

"Ну и ну, - подумал Павел, - кто бы знал, что такое может случиться? Теперь только дай Бог, чтобы она выжила, а с Арсением мы разберемся".

- Знаете что, - сказал он Ивану, - я, кажется, начинаю понимать, что произошло. Правда, пока это только догадки, и, пока они не подтвердятся, давайте договоримся ничего не предпринимать. А сейчас поедем к Свете, я думаю, наше появление там будет не лишним.

- Температура нормальная, - сердито сообщила в ответ на Светкину фамилию тетка из справочного окошка.

- Извините, мы хотели бы поговорить с врачом, - вежливо заметил Павел.

- Все хотели бы поговорить с врачом, думаешь, вы одни такие умные. Приходите в приемные часы, расписание - вон там на стене, и не морочьте голову. А то расходились здесь...

Тетка, похоже, начинала заводиться, но Павел был настойчив.

- Послушайте, я - священник. Девушка, о которой идет речь - моя духовная дочь, и я несу за нее ответственность. Ее привезли сюда в крайне тяжелом состоянии. Откуда вы знаете, может быть, она сейчас умирает, а я не могу ее ни исповедовать, ни причастить. Благодаря вам, кстати сказать.

Тетка высунулась из окошка, оглядела Павла с головы до пят и, по всей видимости, вид рясы ее вполне убедил в том, что Павел говорит правду.

Минут через пять откуда-то вынырнул врач, до синевы выбритый немолодой человек, от которого слегка попахивало спиртным.

- Это вы тот самый священник? - с интересом спросил он, глядя на Павла.

- Что значит "тот самый"?

- Ну тот, кто с ней это сделал? Имейте в виду, она нам все рассказала.

- Давайте сразу все расставим по своим местам. Я знаю Светлану совсем немного времени. Она несколько раз приходила ко мне на прием с вопросами в отношении своего духовного наставника. Я - член епархиального совета, отвечаю за пастырскую работу, и все, что происходит в епархии и касается непосредственно отношений духовенства с прихожанами, входит в мою компетенцию. Я не знаю, что произошло, но очевидно, что-то серьезное. Именно поэтому я хотел бы получить от вас как можно более обширную информацию. Потому что разбираться с этим инцидентом, если в нем замешан священник, придется прежде всего мне.

- Ну, хорошо, пройдемте в ординаторскую, - врач приоткрыл дверь, пропуская Павла. - А вы, молодой человек, подождите здесь, - строго сказал он рванувшемуся было вслед за ними Ивану. - Вам при этом разговоре присутствовать совершенно незачем.

- Значит так, доставили ее сюда по "скорой" с обширным кровотечением, - начал рассказывать доктор, зачем-то перелистывая историю болезни, - при обследовании выяснилось, что больная беременна, срок беременности примерно 6-7 недель, а кровотечение - результат происходящего у нее самопроизвольного выкидыша. Было также установлено наличие у больной множественных колото-резанных поражений влагалища и шейки матки, после чего мы, естественно, предположили, что больная пыталась каким-то варварским способом избавиться от ребенка сама. Когда кровотечение было остановлено, и больная пришла в сознание, ей были заданы определенные вопросы. Как вы понимаете, это не простое любопытство, а наша обязанность. Она долго упиралась и лишь после того, как ей сообщили, что ребенка она потеряла и неизвестно, сможет ли когда-нибудь родить вообще, начала говорить.

- Так что же она рассказала?

- То, что она рассказала, выглядит просто чудовищно, и, честно говоря, за все годы своей довольно обширной практики, я с таким изуверством встречаюсь впервые. Оказывается, некий ее духовный наставник - категорический противник половой жизни вообще, а в особенности вне церковного брака. Когда он узнал, что девица со своим парнем спит, этот чумовой поп рассвирепел и заявил ей, что в нее вселился бес блуда, и, дескать, этого беса надо всеми способами изгонять. Вот вчера это мероприятие и состоялось. Он велел ей остаться вечером после службы. Потом запер храм и куда-то ушел, поставив ее на колени перед иконой молиться еще на полчаса. Когда он вернулся, в руках у него был, как она рассказывала, какой-то небольших размеров железный предмет с наконечником.

- Копие! - с ужасом подумал Павел.

- Что, как вы думаете, было дальше? Этот придурок вдруг начал дико вращать глазами и кричать что-то типа, что сейчас он будет бороться со страшным, бесом разъедающим ее душу и тело. И, дескать, готова ли она к этой борьбе. Эта дуреха перепугалась и, естественно, сказала "Да". Тогда он бросился на нее, сорвал с нее трусы и, раздвинув колени, начал тыкать принесенным предметом в промежность. Она, конечно, обалдела настолько, что даже сопротивляться не стала. Правда, как утверждает, плакала и говорила ему: " Помилосердствуйте, батюшка, больно".

- А он?

- А что ему? Говорил "терпи" и совал ей эту хреновину все глубже и глубже. Да еще прикрикивал: "Ну, что, бес, хорошо тебе там? Выходи, я тебя все равно достану. Выходи!", и бормотал какие-то молитвы. На одном из этих "Выходи", он со всей силы воткнул этот предмет во влагалище, да еще повернул его внутри, после чего она потеряла сознание. Очевидно, болевой шок. Когда пришла в себя, этот изувер стоял рядом с ней на коленях и молился. Увидев, что она открыла глаза, он, как она уверяет, прослезился и со словами "Теперь ты спасена!" выпроводил ее из храма. Через два часа дома у нее началось кровотечение, и мы ее едва спасли. А о своей беременности она и сама не знала.

- Как она сейчас, доктор?

- Сказать "хорошо", не поворачивается язык. Да, мы ее, конечно, откачали, но ее психическое состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Впрочем, вы сами можете с ней поговорить. Если хотите, конечно. Кстати, что это за священник такой? Хотелось бы знать, чтобы никогда к нему не заглядывать?

"Владыка ждет вас", - прыщавый иподьякон вежливо распахнул перед Павлом дверь. Епископ сидел за столом и внимательно и недовольно смотрел на Павла, стоящего перед ним с целой папкой документов в руках.

"Простите, владыка святый, что помешал вам, но вы сейчас сами поймете, что дело не терпит отлагательств".

- Интересно, гм, что же это за дело такое... Излагай.

Павел прокашлялся.

- Речь собственно идет об отце Арсении...

- Это тот, который из Николы в Кленовниках, что ли..., - уточнил епископ.

- Тот самый, владыка.

- И что же он такого натворил? Неужели царские врата снял с иконостаса? На него, вроде, не похоже.

- Дело обстоит куда хуже, владыка. Прямо не знаю с чего начать... Вы же знаете, как я хорошо отношусь к отцу Арсению. Это один из достойнейших пастырей нашей епархии, ведет большую просветительскую работу, собирает много молодежи, но...

- Что-то ты, отец Павел, все вокруг да около ходишь. Я по твоим глазам вижу, что что-то произошло.

- Хорошо, владыка, давайте напрямую. Недавно у меня была встреча с одним из представителей нашей администрации. Собственно, я заходил туда, чтобы обговорить встречу прибывающей к нам миссии, а потом разговор зашел о нашем духовенстве. И, вы знаете, оказалось, что некоторой его частью в администрации очень недовольны. Вот, владыка, ознакомьтесь.

Павел стал один за другим выкладывать на стол епископа документы, переданные ему Могиновым. Изучив их, архиерей нахмурился.

- Что-то похоже этот Арсений слишком много активности проявляет. Говоришь, недовольны в администрации? Я бы на их месте тоже доволен не был. Но ты ведь знаешь, это вовсе не причина, чтобы его наказывать. Церковных канонов он не нарушает, посты соблюдает, требы исполняет. А то, что такая фигура среди городского духовенства есть, может, даже и хорошо. На нее, в случае чего, и ссылаться очень удобно. Особенно при той неразберихе, которая сейчас царит. Сам знаешь, чуть какая заваруха, все к нам бегут - поддержите, поддержите. А мы им: дескать, мы бы и рады, да вот наше духовенство не имеет согласия по этому вопросу, а в Церкви все должно быть соборно. Впрочем, если он уж чересчур активничать будет, это нам может отношения с администрацией испортить. Так что надо его как-нибудь держать на коротком поводке.

- Увы, владыка, мне кажется, вы переоцениваете эту возможность. И потом... Сейчас уже речь идет не только о его, так сказать, общественно-политической деятельности.

Павел положил перед епископом еще одну подборку бумаг. Здесь был собственноручно записанный Павлом со слов Светланы рассказ о художествах Арсения, Светину подпись на котором Павел позаботился заверить у срочно вызванного в больницу нотариуса. Его дополняли медицинское заключение, выданное Павлу возмущенным врачом в сопровождении ненормативных определений в адрес ретивого изгонятеля бесов, и заявление в прокуратуру, написанное Иваном под диктовку Павла.

Когда владыка, дочитав последнюю страницу, поднял глаза, Павел понял, что сейчас начнется буря. И она не замедлила.

- Что он себе позволяет? - кричал епископ. - Что это за новые духовные практики? Кто ему это разрешал? Экзорцист великий нашелся! А главное, что мы теперь делать будем? Она жива?

- Жива, владыка.

- Лучше бы умерла, прости меня Господи. Могли бы сказать, что это предсмертный бред. А теперь, что? Разве что объявить ее умалишенной? Свидетелей-то не было...

- Объявить-то можно, владыка. Психика у нее после такого приключения, похоже, на самом деле оставляет желать лучшего. Но ведь, сами понимаете, есть заключение врачей. Есть ее подруги, которым она уже кое-что порассказала. Есть, в конце концов ее жених, который, если мы ничего не предпримем, начнет действовать сам, и кто знает, чем это закончится.

- Что же делать, отец Павел? Это же скандал. И как раз накануне приезда миссии. А ну как они узнают?

- Обязательно узнают, владыка, если мы с вами сейчас ничего не предпримем. На тормозах эту ситуацию спустить вряд ли удастся...

- Но ведь, если мы сейчас его запретим, скандал будет не меньше. Судя по бумагам из администрации, его прихожанки такую бучу поднимут, что мы ее долго расхлебывать будем. На пристань к пароходу с плакатами выйдут или, еще лучше, к кафедральному собору...

- А кто же, владыка, предлагает его запрещать. Я думаю, в этой ситуации самым правильным было бы перевести его на другой приход, подальше от города. Мотивировка простая. Священник он активный, можно сказать, миссионер. Кому, как не ему новые приходы поднимать. И пусть себе миссионерствует там, где три бабки на двадцать домов осталось. А здесь, без него месяц-два и о происшествии позабудут. Сами знаете, с глаз долой, из сердца вон.

Епископ задумался.

- Хорошо, готовь указ, я сегодня же подпишу.

- Благословите, батюшка, - сложила руки волоокая худощавая брюнетка, едва переступив порог кабинета. Через минуту она, удобно устроившись на стуле, выложила перед Павлом диктофон.

- Меня зовут Ксения Шевченко, - представилась она. - Вы, наверно, знаете, отец Павел, что наша газета "Комсомольский вестник" хоть и относительно молода, но уже стала одной из ведущих в городе. Честно сказать, я пришла в редакцию, потому что считаю своим долгом содействовать возрождению нашей Церкви.

Павел удивленно взглянул на журналистку.

- Если бы вы знали, отец Павел, как мы мечтали и молились о такой возможности еще пятнадцать лет назад, когда вместе с друзьями с трудом доставали и изучали религиозную литературу! - глядя на Павла широко открытыми глазами с чувством продолжала она. - Тогда большинство из нас были вынуждены молчать, вы сами знаете, по каким причина. Но сегодня времена гонений на Церковь, слава Богу, закончились. Наконец появилась возможность рассказывать о том духовном начале, которое несет Церковь, и в светской прессе, и я делаю и буду это делать. Я знакома с многими священниками нашей епархии, знаю, как трудно им приходится подчас, но не устаю удивляться той силе духа, с которой эти люди трудятся на благо Церкви... - Она перевела дыхание, опустила глаза и неожиданно положила ладонь на руку Павла. - Я давно наблюдаю за вашей работой...

- Я рад, что светская пресса, судя по всему, стала проявлять интерес к церковным проблемам, - прервал ее Павел, убрав руку. - В то же время, вы, как член Церкви - я правильно вас понял? - должны осознавать и ту ответственность, которую вы на себя берете. Слово, зачастую, может не только лечить, но и ранить, а то и убивать. Поэтому я бы просил вас относиться ко всему, что вы будете писать, как можно серьезнее. Так что же вас интересует?

- На днях, как известно, наш город станет одним из мест проведения духовно-просветительской акции "Православные - России", - Ксения глубоко вздохнула и попыталась придвинуться к нему грудью, но ей, слава Богу, мешал стол. - Я думаю, никто не сможет рассказать о ней лучше вас.

- Эта акция готовилась давно, - как можно более официально начал Павел. - Проводится она в рамках той деятельности Русской Православной Церкви по духовному просвещению российского общества, которая сейчас, как вы знаете, ведется повсеместно. За последние годы лишь в одной нашей епархии было возрождено три и основано пять монастырей. Полным ходом идет процесс восстановления храмов. Акция "Православные - России" - это своего рода миссия, которая должна продемонстрировать всему российскому обществу стремление Церкви к диалогу, ее открытость и готовность к сотрудничеству со всеми общественными силами. Обратите внимание, что в акции принимает участие не только духовенство, но и решившие поддержать ее своим авторитетом политические и культурные деятели.

- Оказывает ли Церкви поддержку в проведении акции местная администрация? Ксения явно была разочарована невниманием к ее персоне, но Павел делал вид, что не замечает этого.

- Администрация города всегда с большим пониманием относилась к нашим проблемам. Насколько я знаю, по личному распоряжению губернатора, ее сотрудниками была проведена большая организационная работа по приему участников акции. Нами совместно разработана обширная программа их пребывания в городе. Вот, ознакомьтесь.

Павел протянул журналистке программу.

- Как видите, на первый день запланировано посещение исторических достопримечательностей города - Золотых ворот, музея истории, храма Спаса Нерукотворного... Там, кстати, были специально проведены работы по реставрации фресок ХУШ века. После обеда - встреча с губернатором и беседа с владыкой, концерт, торжественный прием в честь гостей. На второй день - архиерейская служба в кафедральном соборе, затем гости посетят больницу, воинскую часть, с которой наша епархия сотрудничает, а вечером будет проведено большое открытое собрание, на котором выступят участники акции. Для него администрация любезно предоставила нам театр оперы и балета. По завершению мероприятий представители нашего городского духовенства и православной общественности присоединятся к участникам акции.

- А, кто именно будет представлять наш город, уже определено?

- Возглавлять городскую, так сказать, делегацию буду я. В нее войдут также, может быть, известный вам отец Святослав из храма Пресвятой Троицы в Лужках, от общественности Сергей Владимирович Гнилов-Ширяев...

- Как, отец Павел? А разве отец Арсений из церкви Николы в Кленовниках не будет принимать участия в акции? Я знаю его как одного из самых активных наших батюшек.

"Ба, - подумал Павел, - здесь, похоже, могут быть сюрпризы. Дамочка экзальтированная, по всем приметам одинокая, ей бы мужика хорошего... А сейчас, кто знает, какую литературу и под чьим мудрым руководством она изучала? И что она там думает про возрождение Церкви? Судя по тому, как глаз горит, ждать можно чего угодно.

- Да, безусловно в епархии осведомлены о той серьезной пастырской работе, которую ведет отец Арсений, - глядя журналистке прямо в глаза, вежливо подтвердил он. - И именно поэтому на днях отец Арсений получил новое, очень ответственное назначение, в связи с которым не сможет участвовать в предстоящей встрече. Ему доверено окормление одного из самых отдаленных, а потому тяжелых в духовном плане приходов. Но и я, и владыка уверены, что такой опытный духовник как отец Арсений будет там как нельзя кстати и вряд ли кто-то другой справится лучше него. Что касается духовно-просветительской акции "Православные - России", вы можете принять участие во всех наших мероприятиях. Мы открыты и скрывать нам нечего.

Утро выдалось на редкость ясным. Уже к десяти вовсю светило солнце, а на голубом небе виднелись лишь широкие остроконечные перья - цирусы, которые, как помнил со времен своей армейской службы на метеостанции отец Павел, ничего, кроме хорошей погоды, не предвещали.

"Вот и славно! - думал, стоя на пристани в толпе встречающих пароход с миссией, Павел. - Неплохо, если бы такая погодка хотя бы недельку продержалась. Уж очень не хочется путешествовать по воде в дождь и холод. Все же, какой бы комфортабельной ни была каюта, сырость никому здоровья не прибавляет. И уж тем паче настроения."

Павел оглянулся. К приему высокий гостей, вроде бы, все готово. Военный духовой оркестр, который удалось заполучить благодаря стараниям Леонтия Соловьева, наводит последний лоск на сверкающие трубы. Отец Святослав стоит, как велено, чистенький и расчесанный, в хорошо отглаженной рясе. О чем-то оживленно беседует с Гниловым-Ширяевым. Этот облачился в темно-зеленый с люриксом костюм и заменил шейный платок на белую бабочку. Тоже нетривиально. Нарумяненные девицы в русских костюмах последний раз репетируют вручение "хлеб-соли". Смотрится совсем не так пошло, как могло бы, и даже толстые, абсолютно одинаковые русые косы девиц до какого-то момента выглядят почти настоящими.

Вдруг взгляд Павла споткнулся. В дальнем конце набережной он увидел небольшое темное пятно, которое двигалось в сторону пристани и непонятно почему, вызывало у Павла чувство тревоги. Вскоре он понял, что не ошибся. К причалу двигалась довольно внушительная толпа одетых в черное девиц с самодельными транспарантами в руках. Почуяв неладное, Павел бросился к стоявшему неподалеку Могинову.

- Виктор Владимирович! Посмотрите скорее туда! Вы видите?

- Вижу. А что это? Мы вроде бы о крестном ходе не договаривались. Тем более таком... гм... траурном...

- Виктор Владимирович! Это катастрофа! Это Арсений... Вернее, его паства. Я даже догадываюсь, что написано у них на плакатах. Что-нибудь типа - "Верните нашего батюшку".

- Как же так, отец Павел? Почему? Неужели нельзя было предусмотреть?

- Да ведь отправили уже самого Арсения на дальний приход, - Павел поймал себя на том, что он почти кричит. - Кто знал, что он и оттуда ими дирижировать будет? Эх, да что сейчас говорить, действовать надо! Вот-вот появится пароход, и тогда стыда не оберешься.

Могинов сориентировался быстро, и уже через несколько минут навстречу приближающимся девицам двинулся десяток одетых в гражданское молодых людей во главе с начальником милиции. Павел видел, что толпу остановили на середине набережной, потеснили назад, и начальник пытается что-то объяснить собравшимся. Вот он что-то передает одному из своих людей, и тот быстрым шагом направляется в сторону пристани.

- Приказано передать, что уходить они не хотят. Говорят, дайте нам с участниками акции поговорить. Убрать их силой, конечно, можно, но уж больно связываться с ними противно: кусаются, царапаются, орут как оглашенные - словом, абсолютно сбесившиеся бабы. И все машут своими лозунгами и вот этим.

Павел развернул переданную ему газету и прочел набранный жирным шрифтом на первой полосе заголовок: "Вместо поощрения ссылка" и чуть ниже - "Православного миссионера не допустили к участию в духовно-просветительской акции".

"Вот, гадина," - подумал он про волоокую Ксению, вручил газету Могинову, а сам двинулся навстречу разъяренной толпе. Перекошенные лица девиц явно сигнализировали: скандал дошел до точки кипения. То там, то здесь, демонстрируя свою готовность стоять за правое дело до конца, какая-нибудь из девиц пыталась кинуться на ближайшего милиционера и ненароком ткнуть или ущипнуть его. "У, нехристи! Ничего, Бог вас накажет!"

- Послушайте меня, сестры...

Увидев перед собой человека в рясе, девицы приутихли.

- Я представляю на встрече гостей епархиальный совет. - Павел понимал, что сейчас самое главное для него - говорить, не останавливаясь. - Я понимаю вашу скорбь по поводу отъезда вашего духовного наставника, но должен заметить, что церковным руководством ему было доверено одно из самых важных мест в нашей епархии. И отец Арсений, как и полагается служителю нашей Святой и Апостольской Церкви, смиренно принял поручение и отправился исполнять свой пастырский долг. Поэтому я и вас в этом случае призываю проявить то смирение, которое есть составная часть духовной жизни каждого православного христианина.

Девицы, несколько смущенные дружелюбным тоном Павла, внимательно слушали. Но вот вперед выступила одна из них и потрясла газеткой: "А это что?"

- Сестры, мне ли вам объяснять, как надо реагировать на то, что пишется в газетах. Вы сами не хуже меня знаете, что сегодняшняя пресса при всей своей объявленной демократии часто является рупором сил антицерковных.

Девицы стали переглядываться, и Павел понял, что перехватил инициативу.

- А потому, дорогие мои сестры во Христе, я смиреннейше прошу вас всех не поддаваться на провокации, разойтись сейчас по домам и от души помолиться за успех того дела, которое поручено вашему духовному наставнику. Подумайте, будет ли это хорошо, если участники прибывающей в наш город миссии увидят здесь православных, явно выказывающих непослушание воле епископа. А ведь это может дойти и до его Святейшества Патриарха, и что тогда, сестры?

Девицы, вздыхая, начали потихоньку расходиться. Милиционеры, рассматривая полученные от "сестер" синяки и царапины, осуждающе покачивали головами.

Павел срочно заспешил на пристань: по начавшемуся там оживлению было ясно, что пароход вот-вот причалит.

Сидя в мягком театральном кресле бок о бок с только что спустившимся со сцены Промысловским, Павел потихоньку разглядывал зал. Вдоль обитых бархатом стены красовались транспаранты с цитатами из Евангелия. Над сценой нависало выведенное метровыми буквами название акции - "Православные - России". Чуть выше виднелся плакат с изображением пачки импортных сигарет - главным спонсором мероприятия оказалась известная западная фирма по производству табака.

Большую часть сцены занимал хор, который, как выяснилось, составлял едва ли не половину прибывших участников миссии. В принципе общий замысел показался Павлу неплохим. Всего было предусмотрено около десяти выступлений, охватывавших по тематике практически всю историю христианства на Руси, и несколько докладов по отдельным богословским вопросам. В перерывах между выступлениями пел хор, и таким образом создавалось впечатление общей целостности и завершенности происходящего.

Впрочем, без накладок все-таки не обошлось. После пламенной речи о человеческих грехах, с которой выступил моложавый столичный иеромонах Серапион - по словам Промысловского, "большая умница", - зазвучало "Верую". Павел почувствовал, как зал внутренне собрался, ожидая продолжения. На сцене вырос здоровенный, метра под два цыганистого вида батюшка.

- Мы счастливы, - загремел он, - что нам предоставлена такая великая возможность выступить сегодня перед вами. От имени всех участников нашей миссии я хотел бы поблагодарить администрацию этого города за оказанный нам теплый прием. Я также хотел бы поблагодарить директора этого великолепного театра, который пожертвовал его нам, чтобы мы могли донести до народа слова Евангелия. И еще я хотел бы поблагодарить наших спонсоров, благодаря которым мы вообще смогли отправиться в путь на таком замечательном корабле.

Он, оказывается, не только пьянь, но и клинический идиот, подумал Павел, вспоминая, как во время вчерашнего приема этот пастырь после третьего стакана водки норовил ухватить за коленку симпатичную официантку. Впрочем, вчера по полной программе расслабились все.

Первым принимал участников миссии губернатор.

- Возрождение духовности и национальных традиций - одна из основных задач нашего времени, - губернатор чувствовал серьезность момента и старался быть на высоте, - и администрация города по мере сил делает все возможное, чтобы оказать помощь нашей епархии в восстановлении храмов и монастырей.

Гости понимающе переминались с ноги на ногу и, дослушав краткую ответную речь Промысловского, с облегчением перешли к поглощению шампанского.

От губернатора миссионерствующие переместились в большой зал епархиального управления - здесь их ждала встреча с епископом. Владыка был в ударе.

- Большое дело вы взяли на себя, братья и сестры. - гремел он. - Сейчас, когда нашу родину, как спрут, опутали своими щупальцами западные и восточные сатанинские секты, долг каждого православного христианина - донести народу истинную веру. Ту, в которой веками жили его предки. Страна, народ... - голос епископа задрожал, - ждут сегодня наследников Кирилла и Мефодия, и я счастлив, что и нашей епархии выпала высокая честь участия в этой миссии.

Последовавший затем фуршет был не слишком обильным, но богатым. Здесь владыка и вовсе расчувствовался и начал рассказывать гостям, что ныне русский народ необразован не только духовно. "Вот был я год назад за границей. Так там, представляете, братья и сестры, ветчину в ломтик сыра заворачивают и таким образом употребляют. Я попробовал - весьма даже вкусно, а здесь об этом и не знает никто. Вот отец Святослав, к примеру, я уверен об этом даже не слышал, правда, отец Святослав?" Отец Святослав, услышав свое имя, замер и испуганно повернулся к владыке: "Нет..." "А вот я сейчас тебя научу," - владыка махнул рукой и через минуту перед ним появились сыр и ветчина. "Сейчас-сейчас, - приговаривал владыка, осторожно сворачивая кушанье, - готово. Иди сюда." Растерянный отец Святослав подошел. "Пробуй, угощайся," - владыка, держа двумя пальцами продвинутый бутерброд, поднес его ко рту отца Святослава и тому ничего не оставалось, как послушно откусить предложенное блюдо. Окружающие изобразили подобие улыбок, но Павел заметил, что для большинства из них выходка владыки была откровенно неприятна. Впрочем, затем разговор перекинулся на дела епархии, а после все отправились на концерт.

Из кинотеатра "Октябрьский" участников акции отвезли в центральный ресторан города. Тосты полились рекой. "За дорогих гостей!", "За администрацию!", "За возрождение Святой Руси!", опять "За дорогих гостей!"... На эстраде русский хор сменился цыганским, и изрядно захмелевший полковник Дроздов сгреб в охапку свою большегрудую соседку и пустился с ней в перепляс. "Мы - русские, и с нами Бог! Та-та-та! Русские, русские, русские идут!" - гремел на весь зал цыганистый батюшка, причем баритон у него был отменный. "Ну как вам наш оперный певец? Впечатляет? - Промысловский был слегка навеселе и, как всегда в этом состоянии, не против посплетничать. - А ведь всего года два назад был в театре солистом... Впрочем, петь и сейчас любит. Недавно паломничали с ним в Святую Землю, так, представляете, отец Павел, сидим в ресторане, ужинаем. А он вдруг как запоет. "Ой, то не вечер, то не вечер..." Смотрю, а евреи что-то засуетились, метрдотель прибежал. У них шаббат, оказывается. А он, ну такой молодец, им отвечает: у вас дескать свой шаббат, а у нас свой. И арию Герцога им... Забавно, да?"

"Отец Валентин!" - ухватился за рукав Промысловского Могинов. "Да не отец я," - запротестовал Промысловский. "Да это все равно," - заявил Могинов и утащил Промысловского в угол: избежать диалога с Могиновым на тему, какой должна быть Русская Церковь, чтобы не обмануть надежд народа и власти, не удавалось еще никому.

Подсевший к Денису крупный волосатый священник настойчиво подливал ему водки и периодически мягко касался то его руки, то плеча. "Подумайте, юноша, Бог создал наш мир всего за семь дней. А сколько в нем красоты, и сколько красоты в его лучшем творении - человеке." Денис изо всех сил понимающе кивал и тихонько отодвигался от волосатика.

Самым умным оказался Леонтий Соловьев. Еще в середине приема он внезапно исчез вместе со смазливой православной хористкой, чем уберег себя по крайней мере от той головной боли, которой явно мучился сегодня Гнилов-Ширяев. Пить реформатор не умел и к концу приема выглядел весьма жалко: белую когда-то "бабочку" украшали многочисленные пятна от винегрета, язык заплетался, а ноги отказывались идти даже после непродолжительного сна под столом, откуда его выудили официанты.

Единственным диссонирующим со всей этой привычной картиной элементом была молодая, лет двадцати пяти, женщина с короткой, под мальчика стрижкой и огромными зелеными глазами, блестевшими как у кошки. Ее точеную, почти мальчишескую фигурку Павел отметил, еще когда она, переждав устремившийся на берег людской поток, ступила на причал. Спускаясь по трапу, она чуть приподняла свое длинное, прямое платье и из-под него мелькнула тоненькая лодыжка, с едва заметной золотой цепочкой. В ресторане она оказалась в дальнем от Павла конце стола, откуда, слушая вполуха наклонившегося к ней собеседника, с интересом поглядывала в сторону Павла. Этот взгляд встревожил его: женщины никогда не обходили Павла вниманием, но их глупость и настойчивое стремление навечно захомутать едва ли не первого попавшегося вызывали у него отвращение с ранней молодости и большую часть жизни он старался держаться подальше от этих прирожденных хищниц. Но этот взгляд, не кокетливый, а скорее изучающе-внимательный, не только настораживал, но одновременно привлекал, и что-то необъяснимое в нем звало еще и еще раз обернуться в эту сторону. Павел несколько раз пытался встать и подойти к ней, но на нем повисали то Могинов, то Промысловский, то кто-то еще, и в конце концов он решил перенести знакомство.

Сейчас, слегка отодвинувшись от задремавшего в кресле и даже начавшего похрапывать Промысловского, Павел попытался поискать ее глазами среди хористок. Нет, ничего похожего. Да и в каком православном хоре увидишь женщину с такими глазами? Исключено. Что же, впереди еще несколько дней на пароходе, а этого хватит, чтобы перезнакомиться со всем его населением вплоть до корабельных крыс. Краем глаза он заметил в зале волоокую Ксению. "А с тобой, сучка, мы разберемся, когда я вернусь," - почти беззлобно подумал Павел и вместе со всеми зааплодировал завершившему собрание хору.

Каюта Павлу досталась одноместная, чем он был несказанно доволен. Пусть не так велика, зато и никто посторонний не будет постоянно болтаться рядом и приставать со своими разговорами. А кого надо, он сам к себе пригласит.

Павел, улыбнувшись, вспомнил о Денисе. Здорово он все-таки придумал взять мальчика с собой. И пока тот, похоже, вполне справляется со своей ролью. Конечно, к многочасовым стояниям в храме он не привык, но при его балетной подготовке это как бы и не нагрузка. На встречах держится с достоинством, без особого напряга умудряется ускользать от особо навязчивых батюшек, а к Павлу на людях даже близко не подходит, лишь здоровается. Так что, судя по всему, с ним особых проблем не будет.

В делах вроде бы тоже все о\'кей. Накануне отплытия неутомимый Иван Михайлович Рыбкин выловил Павла и сообщил, что французы уехали за оборудованием, а небольшое помещение под цех уже начали строить неподалеку от источника. Пока сошлись на запуске одной линии, а потом посмотрят. Если спрос на воду будет расти, расширить налаженное производство - сущий пустяк. В любом случае, Павел может путешествовать спокойно: пока он в отъезде, Иван Михайлович будет держать руку на пульсе.

- Уважаемые участники акции! - размышления Павла прервал резкий, дребезжащий мужской голос. Оглядевшись, Павел понял, что голос доносится из радиоприемника, который, по всей видимости, используется и для передачи корабельных объявлений. Голос зазвучал вновь. - Дорогие братья и сестры! Убедительно просим всех собраться в кают-компании на вечернюю молитву!

"Это что за новости? - рассердился Павел, - До ужина еще полтора часа, какие еще молитвы?"

- Уважаемые участники акции...

Павел понял, что это начинает его раздражать и повернул ручку радиоприемника. К своему удивлению он обнаружил, что скрыться от голоса это не помогло, он продолжал звучать совсем близко и не менее противно чем минуту назад. "Это общее вещание из радиорубки," - догадался Павел и обречено начал собираться. Впрочем, выйдя на палубу, Павел быстро сообразил, что объявление в основном было рассчитано на неофитов и пассажиров-новичков. Большая же часть миссионерствующих, не торопясь, разгуливала по палубе. Павел решил, что ему торопиться тоже некуда. Свежий воздух и багровеющий закат обещали гораздо больше удовольствия, чем непонятно с какой целью запланированная активистами молитва.

Пароход почти не качало, он медленно плыл мимо бесконечных однообразных деревьев, покрывавших берега. Лишь изредка пейзаж оживляли мелькавшие среди зелени то справа, то слева одинокие дома с заколоченными ставнями, как бы напоминая о том, что они движутся, а не стоят на месте.

Павел решительно двинулся к носу корабля: ему всегда нравилось смотреть, как тихая водная гладь под нажимом многотонной махины вдруг раздваивается, будто ее разрезают пополам специальными огромными ножницами. Неожиданно он заметил у перилл знакомую, похожую на фарфоровую статуэтку фигурку. Короткие волосы, длинное темно-синее платье супермодного покроя. Так и есть, это она. "Не особенно похожа на православную, - отметил про себя Павел, направляясь в сторону незнакомки. - Интересно, каким ветром ее сюда занесло?"

- Любите дышать воздухом перед ужином? - мягко улыбаясь, он остановился рядом с женщиной.

- Люблю, - равнодушно ответила она, не оборачиваясь. - А вы?

- Мне, знаете, так редко приходится бывать на природе, что я рад даже минутному общению с ней.

- Именно поэтому вы решили уделить ей то время, которое отводится для вечерней молитвы? - в ее голосе звучала явная насмешка.

Павел не очень понимал, чего, собственно от него хотят, а потому начал злиться.

- Я всегда думал и учил своих прихожан, что молитва личное дело каждого, а православие не обязаловка, - жестко сказал он. - И если бы заранее знал о порядках на этой миссионерской посудине, даже не двинулся бы с места. У меня и дома дел хватает...

- Вы много работаете? - голос зазвучал заинтересованнее.

- Должность обязывает. Число священников в епархии за последние несколько лет выросло почти в десять раз. Храмы передают, служить в них некому, часто приходится рукополагать едва ли не всех желающих. А что это значит? Что за ними нужен глаз да глаз.

- Неужели прямо так? - она со смехом повернулась к нему, и, как показалось Павлу, на секунду хитро прищурилась. - Что же это они у вас такие ненадежные?

- Только ли у меня? - в унисон ей ответил он. - Неужели вы прессу не читаете? То у одного оружие в доме находят, то у другого вибраторы за алтарем.

- Для провинциального священника вы неплохо осведомлены, - жестко сказала она и протянула ему тонкую, увитую колечками золотых браслетов, руку, - давайте знакомиться. Меня зовут Милена.

- Отец Павел, - скромно развел руками он.

- Я знаю. Навела справки еще вчера. Не удивляйтесь, вы умудрились произвести на меня впечаление.

- Интересно, чем?

- Вы были единственным трезвым человеком на всем этом бардаке под названием "прием". Это интригует.

- А вы?

- Я не в счет. Я вообще не пью. И не курю. Последний, оставленный мною себе грех - вот это. - Она вытащила из сумочки машинку для скручивания сигарет, пачку легкого табака и небольшой плотно закрывающийся золотой сундучок. - Хотите?

- Нет.

- И правильно. А то, не дай Бог, понравится, сколько денег тогда придется, можно сказать, на ветер пустить, а денег попам всегда жалко, правда? - резко захохотала она и бросила все обратно в сумку. - Пойдемте ужинать, молебен уже кончился.

- А вот и наша православная издательница! - прощебетала рослая, осанистая дама, с которой Милена и Павел столкнулись на входе в кают-компанию. - Вы, я смотрю, зря время не теряете. - Она кивнула в сторону Павла. - С батюшкой-то уже наверняка договорились.

Павел почувствовал, что начинает краснеть.

- В конечном счете, я вас понимаю, милочка, - продолжала дама, слегка скривив губу с пробивавшимися над ней черными усиками, - ваши главные потребители именно провинциальные приходы. А что могу я? Даже при всей моей любви к православию, больше двух-трех календарей моей библиотеке не нужно, сами понимаете.

У Павла отлегло от сердца.

- А я и не знал, что вы занимаетесь издательским делом, - с укоризной сказал он Милене, когда дама унеслась вперед к облюбованному ей столику.

- А теперь знаете, - засмеялась она. - Что-нибудь изменилось? Если нет, место свободно. - Она отодвинула стул.

- Знаете, батюшка... Простите, как вас зовут? Отец Павел? А меня Галина Всеволодовна, но все зовут меня просто Галя. Так, знаете, отец Павел, как ни странно, здесь вполне сносно кормят, - рослая дама явно стремилась продолжить общение. - А вот, помнится, год назад я тоже ездила с миссией на пароходе. Меня вообще часто приглашают. Тогда, если не ошибаюсь, поездку организовывали какие-то протестанты. Так вот, представляете, конец августа, природа - чудесная, мы плывем, останавливаемся, молимся. Словом, благодать. Но при всем том еда - отвратительная.

Павел обвел взглядом кают-компанию. Так. Волосатый батюшка, уже пытавшийся просвещать Дениса по проблемам бытия, явно решил заняться им всерьез. Присоседившись к столику, за которым Денис ужинал вместе с двумя тщедушными хористками, он что-то громко рассказывал и периодически тянул Дениса за рукав. Дениса, судя по всему, эта публичная навязчивость раздражала, и он не менее демонстративно придвигался все ближе к одной из хористок, то подкладывая ей салат, то подливая минеральную воду.

За соседним столиком иеромонах Серапион с Промысловским. Похоже опять обсуждают какие-то богословские проблемы. Рядом с ними - совсем незнакомая пара. Ему на вид под пятьдесят, у него интересное лицо с точеным профилем и слегка раскосыми глазами. Впечатление портят, пожалуй, лишь легкая припухлость и огромные темные круги вокруг глаз, - свидетельство не столько тяжелого жизненного опыта, сколько длительного алкогольного стажа. Она - моложе него как минимум вдвое, что, впрочем, не может скрыть ее явную некрасивость. Такое впечатление, что природа в этом случае работала топором. Угловатая, с большим лошадиным лицом, на котором затерялись крохотные глаза, она смотрит на него как на воплощение божества и каждую секунду выказывает готовность служить ему.

- Это известная столичная знаменитость - актер Погорельский со своей последней женой, - перехватив его взгляд, сообщила Милена, - впрочем, знаменитостью он был лет пятнадцать назад. Сейчас это уже осетрина второй свежести. Такие, как он уже давно вышли в тираж. Существуют исключительно за счет инерции на каких-то мизерных ролях. Ну, иногда, по старой памяти, приглашают сниматься в рекламах. Маргинал, в общем. - Милена замолчала, и вдруг, подняв на него свои огромные зеленые глаза, добавила. - Только не вздумайте сообщить об этом его жене: она вас растерзает на части.

- Догадываюсь, - Павел потянулся за салфеткой. - Что по программе после ужина?

- В принципе, каждый развлекается, как может. Здесь есть видео, и на сегодня, если не ошибаюсь, намечен Франко Дзефирелли. Но, если евангельские сюжеты вам уже знакомы, можно просто провести вечер на палубе.

Проснувшись, Павел обнаружил, что времени уже довольно много и завтрак уже начался. Он наскоро умылся и поспешил в кают-компанию. Большинство столиков было уже занято, и ему пришлось занять свободное место за столиком рядом с цыганистым батюшкой, зычным голосом поведавшим, что зовут его Евсевий. Третьим за столом был небольшого роста рыжеватый человек в рясе и клобуке, совсем незнакомый Павлу. Быстро заглатывая яичницу с запеченными в ней сардельками, он коротко кивнул Павлу: "Архимандрит Феофил. Из Москвы". Яичница была слегка недосолена, и это явно раздражало отца Феофила: осуждающе покачивая головой, он периодически хватался то за солонку, то за перечницу, пытаясь довести вкус до привычного состояния. Победив, наконец, яичницу, архимандрит перевел дух и придвинул к себе чашку кофе.

"Хорошо плывем" - констатировал он, воззрившись на Павла.

- Действительно, неплохо, - согласился Павел, - и погода на редкость удачная, я, честно говоря, даже не ожидал.

- Все потому что, Божье дело делаем, - отец Феофил важно отхлебнул кофе. - А городок ваш ничего, аккуратный, тихий...

- Провинция, отче, что вы хотите, здесь все как во сне, - в голосе Евсевия звучало такое подобострастие, что Павел догадался: Феофил - не просто столичный приходской батюшка.

- Да, - задумчиво протянул архимандрит, - и природа у вас знатная, чем-то даже похоже на Швейцарию.

- Вы бывали в Швейцарии? - Павел почувствовал, что в продолжении разговора может быть смысл.

- Как же, как же, доводилось - отец Феофил весь как-то подтянулся, - имел честь несколько лет возглавлять там миссию. Страна, надо сказать, замечательная... Одно Женевское озеро чего стоит! Жаль уезжать было. Но, - архимандрит картинно развел руками, - все мы - слуги Божьи, и не нам решать, где трудиться. Вот и меня мать-Церковь призвала обратно на родину.

- А чем сейчас занимаетесь? - скромно поинтересовался Павел.

- С вами кофе пью, - Феофил улыбнулся, - Вообще-то для меня эта поездка, можно сказать, отдых. В Москве и минуты покоя нет. Сколько храмов восстанавливать надо, а где деньги взять? Вот приходится с утра до ночи пороги обивать в учреждениях разных.

- Это проблема общая, - закивал Павел. - Но в столице-то, мне кажется, к нуждам церкви относятся с пониманием...

- Когда как, - уклонился архимандрит и вдруг весь расплылся в улыбке. - Здравствуйте, сестра. Как спалось? Не укачивало?

Павел обернулся и увидел направлявшуюся к выходу молоденькую хористку, ту самую, которую пару дней назад выбрал в боевые подруги Леонтий Соловьев.

- Вашими молитвами, батюшка, - девица остановилась. - Вот, собираюсь на верхнюю палубу. У нас через полчаса там распевка.

- Дело хорошее, - отец Феофил покрутил острым носом и потянулся. - Пожалуй, пора и мне свежим воздухом подышать.

Архимандрит, поддерживая хористку за локоть, удалился, а Евсевий, видимо заскучав, быстро допил кофе и отправился на поиски более веселой компании, чем углубившийся в поглощение пищи Павел.

Закончив завтрак, Павел отправился на палубу, где столкнулся с Миленой, пытавшейся отбиться от переполненной проектами усатой Гали. Появлению Павла Милена откровенно обрадовалась.

- Отец Павел, - замахала она ему рукой, - я вас ищу с самого утра, нам надо кое-что обсудить. Галя, голубушка, извините, давайте договорим в следующий раз.

Гале ничего не оставалось кроме как откланяться, однако на ее лице было написано жестокое разочарование в интеллектуальных способностях Милены.

-Уф! Слава Богу! - Милена глубоко вздохнула. - Не могла от нее избавиться с самого утра. Пиявка, а не человек. Спасибо, отец Павел.

- Ага, так вы и не собирались со мной разговаривать? - Павел слегка обиделся.

- Не дуйтесь, отец Павел, а то мы поссоримся, и вам не с кем будет ехидничать до конца путешествия, - посоветовала Милена. - Давайте лучше посмотрим, чем народ занимается.

Народ, как и положено в ясный солнечный день, не спеша прогуливался по палубе. Валентин Валентинович Промысловский, опершись на поручень, что-то увлеченно рассказывал подающему надежды отцу Серапиону. Серапион кивал головой, и они оба не замечали подкрадывающейся к ним усатой Галины.

- Сейчас она их поймает, смотрите, уже попались, - Милена засмеялась. - Одно слово, повезло. Теперь они будут заняты надолго. О... - вдруг простонала она, - теперь, похоже, повезло нам.

Павел оглянулся, увидел приближающуюся чету Погорельских и почувствовал сильный запах перегара. Церемония знакомства прошла по всем правилам театрального искусства: актер перечислил все свои звания, и награды, а затем перешел на описание достоинств собственной супруги. Впрочем, тема быстро себя исчерпала, и разговор сосредоточился вокруг правительства.

- Воры, кругом одним воры, причем один сменяет другого, - жаловался Погорельский, - воруют все: олигархи, чиновники, бизнесмены. А почему? Растлили народ. Кругом культ насилия, порнография. Попраны все нормы морали. О культуре и речи быть не может. Но мы знаем, кому это выгодно. - Погорельский умолк, но анабиоз продолжался недолго: актер вновь оживился и даже затряс кулаками. - У, жидомасоны. Растлители... Но ничего. Русский народ встанет с колен. Мы возродим нашу культуру, воспитаем новое поколение. А воров и маразматиков из правительства публично высечем на Красной площади! Вместе с президентом!

Павел молча внимал этому потоку сознания, время от времени поглядывая на Милену. Она улыбалась и упрямо изображала необыкновенный интерес к беседе. Распрощаться с обществом Погорельских им удалось лишь после того, как словоохотливый актер узрел в другом конце палубы усаживающегося в шезлонг отца Евсевия. Усевшись поудобнее, Евсевий начал аккуратно выставлять слева от шезлонга одну за другой бутылки с пивом, и Погорельский, откланявшись, заспешил к новому духовному источнику.

Едва оторвавшись от словоохотливой актерской четы, Павел с Миленой наткнулись на архимандрита Феофила, который повествовал смазливой хористке о прелестях Швейцарии. Впрочем, архимандрит бурно поприветствовав Милену, тотчас вернулся к своей спутнице и продолжил свой рассказ.

- Он действительно служил в Швейцарии? - поинтересовался Павел.

- Служил, - странно улыбаясь, ответила она, и в уголках ее глаз засветились хитрые огоньки. - Только вот, покинуть эту столь любимую им страну ему пришлось по некоторым чрезвычайным обстоятельствам.

- Знаю, он рассказывал, что его срочно вызвали сюда по делам чуть ли не государственной важности.

- Дело, отец Павел, было одно - срочно убрать его оттуда, - Милена захихикала. - Феофил у нас - человек любвеобильный. Где ни появлялся, везде деток после себя оставлял.

Павел стоял на корме и тоскливо рассматривал тянущуюся за пароходом пузырящуюся водную поверхность. Подходил к концу третий день их миссионерского путешествия. Завтра они прибудут в конечный пункт, где все пройдет по уже знакомой программе - осмотр достопримечательностей, администрация, кафедральный собор, пьянка и собственно дух-просветпрограмма - а потом пароход повернет обратно, развозя по домам участников закончившегося мероприятия.

Честно сказать, большинство миссионеров успело ему изрядно надоесть. В первую голову, чета Погорельских. Актер, дни и ночи напролет проводивший в буфете за бутылкой водки с цыганистым Евсевием, тем не менее после очередного пьяного скандала в семейной каюте именно Павла искал по всему пароходу, чтобы пожаловаться на жизнь.

- Русскую культуру разорили, русский театр умирает на глазах, - со слезами на глазах вещал Погорельский, - а эта телка только и делает, что считает, сколько рюмок я выпил. Да, выпил! И что? Мне тяжело, у меня душа болит! Когда, наконец, правительство поймет, что нас надо финансово поддерживать, иначе в стране останутся только "Сникерсы" и "Тампаксы"...

Едва Павел успевал успокоить Погорельского и отправить его спать, на смену являлась супруга.

- Русская культура гибнет, - плакала она, - русский театр умирает. Я понимаю, как переживает это Саша. Он - великий актер, но его держат на вторых ролях захватившие власть бездари. Не мне вам рассказывать, кто это. А Сашино русское сердце разрывается на части, и я с ужасом чувствую, что ничем не могу ему помочь. Но почему, зачем он губит себя?

Павел, сказав какие-то слова, спроваживал супругу вслед за ее вышедшим в тираж гением, а спустя какие-то полчаса из буфета доносился вопль успевшего завернуть туда и добрать рюмку Погорельского. "На колени, мразь! - кричал он жене. - Я - заслуженный артист России, заруби себе это на носу! А ты кто? Никто! На колени и целуй мне руку!"

В конце концов Павлу удалось избавиться от супругов, удачно переключив их на отца Святослава. Последний, правда, предпочитал во время поездки просвещать все больше молоденьких хористок, но общий упадок культуры тревожил его не меньше чем спивающегося артиста, и они быстро нашли общий язык на почве бездуховности общества.

Другим постоянно преследовавшим Павла призраком была Галя. Она имела привычку неожиданно вырастать будто из-под земли и пускаться в длинные нудные рассуждения о богословах русского зарубежья.

- Согласитесь, отец Павел, что никто лучше Бердяева не смог понять духовные истоки русского коммунизма, - щебетала она. - Это был один из самых великих умов нашего столетия. Как точно он описал и русскую общину, и этот присущий ей коллективизм. Большевики его явно недооценили, оставив в живых. Впрочем, именно благодаря им мы можем теперь ознакомиться с его замечательными произведениями.

Бердяева плавно сменял Шмеман, потом Мейендорф, потом кто-то еще. Затем Галя начинала вспоминать, как в тяжелые советские годы ей приходилось отстаивать появление каждой из упоминавшихся в разговоре книг во вверенной ей библиотеке и как, в конце концов, ей удалось сохранить это бесценное наследие и сделать свою библиотеку одним из настоящих очагов культуры и просвещения, что, согласитесь, не так часто встречается в провинции.

Павел пытался сплавить Галю просвещенному иеромонаху Серапиону, но тщетно. Он, судя по всему, уже вволю наелся ее рассказов и при появлении этой поклонницы нового богословия неизменно заводил беседу с кем-нибудь из обязательно оказывавшихся поблизости батьков. Чаще всего это был тот самый богатырского сложения волосатый батюшка, который отчаявшись найти понимание у Дениса, решил поискать его в другом, по-видимому, на его взгляд более перспективном месте. Впрочем, похоже, и здесь его ждала неудача. Отец Серапион, несмотря на свой моложавый вид и юношескую безбородость, смахивал скорее на скопца, чем на мучимого плотскими искушениями аскета.

Про богатыря в рясе Павел узнал со слов осведомленной, кажется, обо всем на свете Милены массу интересного. Отец Елисей Котов большую часть своей жизни провел в одной из советских республик или, как теперь говорят, стран ближнего зарубежья. Жилось ему там в принципе неплохо, но после распада Союза, когда там, как и везде, началось первоначальное накопление капитала, батюшку угораздило настолько подружиться с местными русскоязычными "бизнесменами", что они даже оформили на него документы одного из своих многочисленных предприятий. В конце концов, главный "бизнесмен" оказался в тюрьме, куда отец Елисей частенько наведывался его исповедовать, а, учитывая, что сидел "бизнесмен" в одиночке с телевизором и сотовым телефоном, отца Елисея использовали, по-видимому, в качестве "почтового ящика", передавая с ним на волю те указания, которые нельзя было доверить ни одной линии связи. Кончилась пастырская деятельность отца Елисея печально: в какой-то момент ему пришлось бросить все и бежать в российскую провинцию. Там, выставив себя в глазах местного архиерея пострадавшим за веру, отцу Елисею удалось не только получить приход, но и возглавить православный приют для мальчиков, который учредил претендовавший на звание покровителя православия здешний губернатор.

"Вы не представляете, отец Павел, что это за приют, - рассказывала, подмигивая, Милена. - Ковровые дорожки, фонтан, баня роскошная с большим бассейном. Мальчики такие аккуратные, ухоженные, розовощекие... И у каждого по скейт-борду. Вот что значит высокое спонсорство." В награду за успехи на поприще воспитания православного юношества отец Елисей был командирован архиереем для участия в миссии, но на корабле, не находя себе достойного применения, по большей части скучал. Впрочем, отец Елисей был не дурак выпить и купировал свое вынужденное одиночество водкой, употребляя ее в неимоверном количестве за компанию с, кажется, никогда не просыхавшим Евсевием.

Единственной загадкой на этом своебразном "Ноевом Ковчеге" продолжала оставаться Милена. Она могла часами обсуждать с Павлом героев Сартра или Камю или забавно рассказывать о столичных унисекс-клубах, где любила проводить время, и мгновенно преображалась, опуская в пол глаза и складывая тонкие пальцы рук, в молитвенницу, едва к ним устремлялся кто-нибудь из участников миссии. Валентин Валентинович Промысловский по случаю сообщил Павлу, что Милена обладает в столице обширными связями и, лишь недавно появившись на православном горизонте, сумела поставить хиревшее до той поры издательское дело на широкую ногу, а обаянием и скромностью завоевала доверие многих даже самых угрюмых представителей иерархии.

Впрочем, тревожила Павла вовсе не двойная жизнь Милены. Эта женщина чем-то необъяснимо притягивала его, и все чаще, глядя в ее зеленые кошачьи глаза, он ощущал себя как в омуте. Вот и сейчас она, чуть слышно позвякивая своими тонкими золотыми браслетами на запястьях, возникла рядом с ним и оперлась на поручни, и он почувствовал, что плывет в терпком восточном аромате ее духов.

- Размышляем о вечном?

- Да нет, природой наслаждаемся.

- А почему в одиночестве?

- Мне ли вам объяснять, по-моему вы и сами давно оценили окружающих по достоинству.

- Вы мне льстите?

- Ничуть. Давно уже не встречал столь умной женщины как вы, если вообще встречал когда-нибудь.

- Кстати, отец Павел, почему вы неженаты?

- До дьяконства не успел, а потом, как вы понимаете, вопрос снялся сам собой.

- А я вот, и замужем побывала, и дочь у меня растет, и, грешна, увлекаюсь иногда... Кстати, знаете, мой последний бой-френд был священник... Что это вы так испугались, отец Павел? Он не католик, не монах, и даже не православный целибат. Могла бы и замуж за него выйти без особых жертв с его стороны. Милый был человек, только в коленках для меня слаб оказался. - Милена плотоядно облизнулась. И добавила вдруг без перехода: "Чай ко мне пойдете пить?"

- Чай? - удивился Павел. Раньше она его в гости не приглашала. -А что, можно и чай. А сладкое есть?

- Есть, - твердо сказала Милена и взяла его под руку. Павел оглянулся. - Не волнуйтесь, отец Павел. Все сидят в кают-компании и выпивают в честь завтрашнего прибытия в пункт назначения. Так что им не до нас.

В том, что Милена права, Павел убедился, когда они как мыши проскользнули мимо кают-компании. Публика там шумно веселилась и, бросив мимолетный взгляд в иллюминатор, Павел увидел картину, которая сразила даже его. Он остановился, тихонько сжал руку Милены и, когда она обернулась, кивнул в сторону окна. "Вот это да, вот это класс!" - восхищенно прошептала Милена. Посреди кают-компании двое раскрасневшихся батюшек шли вприсядку под несущуюся из динамиков "Хавву Нагилу", рядом пыталась изобразить некую смесь лезгинки и сиртаки Галина. Градус веселья явно поднимался, ряса отца Елисея полетела на стул, а сам он, оставшись в тельняшке, поверх которой суровыми веревками была привязана увесистая икона, стал выкидывать еще более замысловатые коленца теперь уже под "Семь сорок".

- Завидую, - откровенно сказала Милена, - это же надо так нажраться! Может вы присоединиться хотите, отец Павел?

Павел отрицательно покачал головой.

-Тогда вперед, к здоровому образу жизни! - провозгласила Милена и быстрыми шагами направилась к своей каюте.

Несмотря на тесноту здесь было уютно, пахло все теми же любимыми милениными духами, а на столике красовалось бесчисленное количество баночек с кремами, лосьонами и прочей подобной ерундой.

Милена привычным жестом сунула кипятильник в литровую кружку с водой и присела перед тумбочкой.

- Вы будете зефир или лимонные дольки? - спросила она, извлекая два пакета.

- И то, и другое.

- Ну тогда, держите, сладкоежка.

Она, смеясь, протянула ему оба пакета, но он, сам не зная почему, вместо того, чтобы взять их, вдруг проскользнул руками мимо и обнял ее за талию. Милена не сопротивлялась. Она лишь, обернувшись, выдернула кипятильник из розетки, и протянула Павлу свои губы. Он резко впился в них и впервые за многие годы захотел женского тела, этого тела, грациозного, пахнущего дивной смесью мускуса, ванили, кориандра и еще черт знает чего.

Утром Милена выглянула из каюты и, осмотревшись, махнула ему рукой: "Пусть свободен, маэстро". Он ласково потерся о ее щеку и перешагнул порог: "Увидимся". - "Конечно", - подмигнув, ответила она.

Павел неторопливо направился в сторону кают-компании. У дверей он неожиданно наткнулся на Дениса.

- Что-то вы, батюшка, сегодня на завтрак так рано? Не спалось?

По тону Павел понял, что Денис в бешенстве.

- Что случилось, Денис?

- Это у тебя надо спрашивать, что случилось? Я бросил все, работу, занятия, только чтобы быть рядом с тобой. И что же? Мало того, что ты ни разу, да, ни разу не только не позвал меня к себя, но даже и не посмотрел в мою сторону, так ты еще и у себя в каюте не ночуешь? Где ты был? Я знаю, у этой худосочной мымры. Я еще вчера видел, как вы прогуливались с ней под ручку...

- Денис...

- Да, Денис. Как ты мог? Променять меня на какую-то вертлявую свистушку? А так тебя любил, так тебе верил!

На глазах у Дениса заблестели слезы, и Павел понял, что истерику пора останавливать.

- Послушай, Денис. Во-первых, я тебя вовсе не уговаривал все бросать и ехать со мной. Вспомни, это был твой выбор, я тебе только предложил. Во вторых, я ужасно не люблю, когда за мной шпионят, а в-третьих, еще больше не люблю приступов истерии, с кем бы они не случались. Мы же с тобой договаривались, что ничего подобного не будет. Поэтому пойди, умойся, приведи себя в порядок, а потом мы с тобой все спокойно обсудим.

- Не хочу я с тобой разговаривать, - заявил Денис и, развернувшись, направился к своей каюте. На завтраке он так и не появился, как, впрочем, и на обеде. Павел несколько раз подходил к двери его каюты, стучался, но ему никто не отвечал. Не вышел Денис и тогда, когда все участники акции сошли под звуки военного духового оркестра на причал и стали рассаживаться по автобусам. "Ну что же, пускай отлежится, подумает, ему это только на пользу," - решил Павел.

Вечером, вернувшись после многочисленных встреч и возлияний, он не обнаружил света в каюте Дениса, и пошел искать его по кораблю. Павел не собирался оправдываться, но всю жизнь он свято соблюдал единственный принцип: расставаться с любимыми когда-то людьми надо по-человечески. Не найдя Дениса в кают-компании, Павел на всякий случай заглянул в буфет. Заспанный официант передал ему записку: "Ты меня предал. Я уезжаю. Прощай". Павел разорвал ее и выбросил за борт. "Ну и на здоровье," - зло подумал он и зашагал к каюте Милены.

В ночь перед прибытием в город Павел никак не мог оторваться от Милены. Странно, еще несколько дней назад ему и в голову не могло придти, что он вообще может быть настолько близок с женщиной. А сейчас, кажется, он умрет, если расстанется с ней, с ее обворожительной белой кожей, тонкими руками, благоуханием волос и с этими чудесными кошачьими глазами, которые она никогда не закрывает, пока оба они, кончив, не падают в изнеможении.

Придя в себя, он слегка сдвинулся ближе к стенке каюты, повернулся на бок и двумя руками прижал к себе Милену. Она, слегка прищурясь и что-то мурлыкая, ласково гладила его по волосам.

- Мне завтра выходить, - как бы невзначай заметил Павел.

- Выходить... - эхом откликнулась Милена.

- Но, поверь, мне очень, очень не хочется этого делать.

- Не хочется, - вновь повторила за ним она.

Павел вопросительно посмотрел на нее.

- Не обращай внимания, на то, что я говорю. Знаешь, я порой сама не знаю, как это происходит и зачем.

- А то, что произошло между нами, ты тоже не знаешь, как и зачем?- Павел почувствовал раздражение.

- Представь себе, не знаю...Зато я знаю, что ты теперь мой, я тебя никому не отдам. Да-да-да, - Она подскочила, протанцевала перед ним какой-то бешеный танец и столь же молниеносно вернулась на одеяло, усевшись на пятки и положив руки на колени.

- Послушай, - вдруг серьезно сказала она, - мы с тобой оба все понимаем. Мы никогда не сможем быть вместе...

Павел сделал движение вперед...

- Я опять неправильно выразилась. Я хотела сказать, мы никогда не сможем быть в браке. Теперь согласен? Но нам с тобой хорошо, а значит мы можем быть если не вместе, то хотя бы рядом. Согласись, это уже много.

Павел кивнул.

- А значит, завтра ты вернешься к себе в город и будешь заниматься своими делами. Я через энное количество дней тоже вернусь домой и тоже займусь своими делами. Но, обещаю тебе, что среди этих дел я обязательно найду такое, что посетить вашу епархию с визитом. Причем в самое ближайшее время. Идет?

- Ну, конечно.

- Вот и ладушки, - ласково сказала Милена и потянулась к раскрытой сумочке. - - А на всякий случай запиши мой мобильный, мало ли что. - Она кинула ему ручку и ловко выудила из сумки золотой сундучок. Через минуту каюта наполнилась знакомым ароматным дымом, от которого у Павла чуть кружилась голова.

Едва Павел успел распаковать чемодан и повесить рясу на плечики, раздался телефонный звонок.

- Прибыли, батюшка? - Голос Иван Михайловича Рыбкина звучал мягко, из чего Павел сделал вывод, что дела идут хорошо.

- Да, вот, буквально только что переступил через порог. А как вы здесь?

- Да, вроде, все в порядке. Цех строится, можно сказать, ударными темпами. Пару дней назад прибыли наши партнеры. Оборудование в пути. Правда, возникли кое-какие проблемы с растаможкой, но мы их быстро решили. Ведь, как, если вы помните, отец Павел, писал еще замечательный русский писатель Лесков, "в России ничего невозможно нет". По-моему, девиз замечательный.

- Что же, Иван Михайлович, я рад, что мое отсутствие, можно сказать, прошло незамеченным. А какие еще новости?

- Да, вроде никаких. Французы наши сидят, ждут инженеров по наладке оборудования. Они должны прибыть вместе со всем этим добром со дня на день. А пока эти друзья развлекаются, как могут, в основном по ресторанам, да еще в театр наладились ходить.

Павел насторожился.

- Ну, в этом плане я их понимаю, театр у нас хороший...

- А уж какой кордебалет! - захихикал Иван Михайлович. - Правда, говорят они уже не только с кордебалетом подружились. Мой официант из "Остапа" тут мне шепнул, что они там едва не каждый вечер с каким-то нашим солистом обедают. Вы не знаете, с чего? Может, это новое проявление меценатства?

Павел мгновенно догадался, что речь идет о Денисе. "Так-так, решил мне отомстить, ну валяй...", - беззлобно подумал он.

- Да, кстати, об обедах, - вспомнил Иван Михайлович, - наши французы просили мне передать вам приглашение на субботу, в пять часов, в "Остапе". Они там устраивают большой прием по случаю прибытия инженеров и собирают по этому поводу чуть ли не полгорода. Будете?

- Постараюсь. И, в любом случае, спасибо.

Павел повесил трубку. Ну вот, хотя бы в один вопрос ясность внесена. Нет, пожалуй, даже в два. С источником все идет по плану и, кажется, пока срывов не намечается. Что касается Дениса, то он, похоже, не догадывается, что на данный момент его поступки не имеют для Павла абсолютно никакого значения, и он может спать сколько угодно и с кем угодно. Это даже весьма удобно, что он так вовремя подружился с этими французами, иначе его истерики приходилось бы выслушивать без конца, а это ужасно действует на нервы. Теперь надо зайти в епархиальное управление, узнать, что новенького там и не выкинул ли чего опять этот сумасшедший Арсений. Интересно, кстати, как он себя чувствует на новом месте? Там, куда его отправили, автобус-то ходит раз в неделю.

Павел принял душ, побрился и, накинув чистую рясу, перед выходом глянул в зеркало. Отражавшиеся в нем большие настенные часы показывали начало первого. "Сегодня домой можно особенно не торопиться. Милене плыть еще дня три минимум, и дозвониться до нее я все равно не смогу", - подумал он и шагнул за порог.

С приема в "Остапе" Павел вернулся не в настроении.

Во-первых, как он ни старался, объяснения с Денисом избежать не удалось. Еще с самого начала приема он всячески пытался продемонстрировать Павлу свою близость с Анри: то вдруг без причины прижимался к нему, то рассказывал, как учит Анри русскому языку и какой тот примерный и талантливый ученик, то вдруг расстегивал рубашку чуть не до пояса и нарочито вертел в руках массивную золотую цепочку с золотым в камушках крестом, которой раньше у него не было. Француз принимал это за проявление юношеской непосредственности и с удовольствием рассказывал гостям, как он счастлив знакомству с местным юным дарованием. Сидевший же напротив них Павел всячески делал вид, что не замечает ни напряженной улыбки Дениса, ни его переходящих грань приличия ужимок.

Все произошло в славившемся своими мягкими кушетками и пальмами туалете "Остапа", куда Павел вышел вымыть руки и привести себя в порядок. Он стоял перед зеркалом, когда позади него нарисовался Денис. Дальше все было как в дешевой мелодраме. Денис повис у него на шее и, всхлипывая, начал причитать: "Прости". Павел попытался отодрать его от себя: в любую минуту сюда могли зайти, и его положение было бы весьма пикантным. Но Денис не унимался. Не переставая плотно прижиматься к Павлу, он медленно заскользил к полу и, оказавшись на коленях перед Павлом, запустил руки ему под рясу, пытаясь расстегнуть брючный ремень. Тут уже Павел озверел. Он рванулся и, сбросив с себя Дениса, дал ему пару звонких оплеух.

- Ты совсем с ума сошел? - зашипел Павел. - Что ты ко мне пристаешь?

- Я понял, я совершил ошибку. Я не могу без тебя, - тихо плакал Денис. - Давай все забудем и снова будем вместе.

- Послушай, Денис, - заговорил Павел уже спокойнее, - ты прекрасно знаешь, что все кончено. Я сделал свой выбор, и ты тоже. Я никогда не вернусь к тебе, слышишь, никогда. И, прошу тебя, успокойся и живи своей жизнью. У тебя хороший, богатый и щедрый друг, и я искренне рад, поверь мне, что этот человек рядом с тобой. Наверняка, он сможет дать тебе то, что не смог я, то, чего ты действительно достоин.

- Нет, ты ничего не понимаешь, - Денис опять залился слезами, - я ведь это все затеял только, чтобы позлить тебя. Я тебя люблю. Я думал...

- Ты зря это думал, Денис. И на самом деле, будет с тобой Анри или кто-то другой, это уже сейчас абсолютно все равно.

- Все дело в этой сучке, - вдруг злобно сказал Денис, и Павел почувствовал, что тот напрягся, как струна. - Но, послушай, подумай сам, зачем ты этой столичной шлюхе. А я здесь, рядом, я люблю тебя.

- Прекрати, Денис. Я уже все сказал.

- Подумай, ведь ты еще пожалеешь об этом.

Денис засопел и пошел к умывальнику.

- Я советую тебе переждать минут десять, прежде чем возвращаться в зал, у тебя красное лицо, и это может вызвать недоумение у гостей, - посоветовал Павел и толкнул дверь туалета.

За столом его ждал второй неприятный сюрприз. В отсутствие Павла его пустовавшее место рядом с Иваном Михайловичем Рыбкиным занял Могинов, судя по разговору, серьезно заинтересовавшийся запускаемым проектом. Он подробно выспрашивал Иван Михайловича, какое поставляется оборудование, сколько цехов и когда намечено запустить, какие перспективы у товара на рынке и какие доходы дают подобные предприятия на Западе. Когда Павел подошел, Могинов поднялся ему навстречу.

- Поздравляю, отец Павел, кажется, епархии удалось раскрутить весьма выгодное дельце.

Тон Могинова Павлу не понравился не меньше, чем интерес, проявленный им к деталям проекта. Что, собственно, надо этому старому партийному волку? Он сидит в администрации на идеологической должности, и хозяйственные дела в его компетенцию не входят. Может, он, почуяв запах денег, хочет и здесь присоседиться и получить свою долю. Только вот за что?

- Полноте, Виктор Владимирович. Сколько там епархия сможет заработать на этом проекте? Дай Бог, чтобы на ремонт да на реставрацию храмов хватило. Сами знаете, государство у нас сейчас, гм, прямо скажем, небогатое, Церкви помогать не может. А здесь, считайте, половина проблемы снимается сама собой.

- Вы знаете, отец Павел, что администрация всегда рада поддержать начинания нашей Церкви, в том числе и хозяйственные. Кстати, сколько у вас процентов акций? - вежливо поинтересовался Могинов.

- У меня - ноль. А у епархии 50.

- Неплохо, - Могинов поднял бокал, - ну что же, за успех вашего дела.

- Что-то мне все это не нравится, - констатировал, присаживаясь рядом с Рыбкиным, Павел, когда Могинов наконец отправился на свое место.

- Не волнуйтесь, отец Павел, - Иван Михайлович стал рассматривать на свет свой хрустальный бокал с шампанским, - пусть только сунется, быстро обломаем.

Но тревога не оставляла Павла, и в тот вечер он еще долго ворочался с боку на бок, обдумывая, какую свинью ему может подложить хитроумный зам главы администрации.

Милена, как и обещала, очень быстро нашла повод для визита в епархию. Собственно, его и искать-то особо не пришлось. Издательство, которое она возглавляла, специализировалось на выпуске церковных календарей, а основными их потребителями, как справедливо заметила еще тогда на пароходе не лишенная деловой смекалки библиотекарша, были провинциальные приходы.

Когда, приехав обсуждать издательские планы, Милена впервые перешагнула порог кабинета Павла, он чуть не испугался. Черный платок, плотно сжатые губы, опущенные долу глаза. Но стоило секретарше закрыть за собою дверь, глаза ожили и засверкали, а перед ним, на краешке стула с чашкой чая в руке, оказалась все та же Милена, язвительная, непредсказуемая и как никогда желанная.

- Вот видите, отец Павел, прошло всего ничего, а я уже здесь. - Она с усмешкой посмотрела на него. - Ты, похоже, этому не очень рад.

- Ну что ты, - он, протянув руку, ласково погладил ее по запястью. - Просто ты так замаскировалась, что даже я узнал тебя с трудом.

- Значит, правильно говорила мне мама, что во мне умерла великая актриса, - Милена потянулась на стуле. - А теперь, если я оказалась я, давай для начала обсудим проблемы календарей. Должна же я как-то оправдать поездку сюда хотя бы в собственных глазах, если отчитываться особенно не перед кем!

- Чего там обсуждать-то? Приходов у нас много, минимум экземпляров двести мы у тебя возьмем.

- Ну в том, что вы у меня сколько-то возьмете, я не сомневалась. Но, послушай, - Милена, пригубила чай и поставила чашку на стол, - у меня есть замечательное издательское предложение. Как ты знаешь, выпускаемый нами календарь состоит из самого календаря и предваряющих его портретов Патриарха, членов Синода и епископата. Как ты думаешь, как посмотрит твой архиерей, если, к примеру, место синодалов займет один его портрет, а пространство, обычно отводимое для остальных епископов, мы заполним изображениями местных святых с короткими изложениями их жития. Это будет стоить не намного дороже, зато календарь приобретет статус епархиального и зачтется как проявление собственной издательской активности. Кроме того, в таком случае, мне будет проще навещать тебя, сам понимаешь, сбор информации и тому подобные штучки. Да и у тебя будет повод выбраться за казенный счет в столицу. Ну как?

- По-моему, гениально, - Павел знал, что Милена рассчитала точно. Увидеть свой поясной портрет если не на первой, то уж на второй полосе церковного календаря не откажется ни один провинциальный архиерей. А уж чем там будут заполняться остальные страницы, их, как правило, волнует меньше всего. Главное, что каждый , взяв календарь, на котором красуется к тому же название епархии, сможет лицезреть их, любимых. - Я думаю, владыка будет в восторге. Я сегодня же доложу ему об этом предложении, и, мне кажется, долго думать над благословением он не будет.

- А куда торопиться, отец Павел? - Милена пристально посмотрела на него. - Два-три дня в запасе у меня есть. Пусть хорошенько подумает.

Павел понимающе улыбнулся.

Проводив Милену, Павел принялся активно приводить в порядок текущие дела. Как он и ожидал, согласие епископа на выпуск епархиальных календарей было получено без особого труда, и контроль за осуществлением этого великого замысла, само собой, возлагался на него, Павла. Это значило, что в любую минуту он теперь мог без особого труда выехать в Москву для согласования, утверждения или чего-то еще, что придумает Милена. В то же время оставлять без надзора ситуацию в епархии Павлу тоже не хотелось, поэтому в первые же дни после отъезда Милены он наметил себе список мест и личностей, которые ему необходимо было посетить как можно быстрее.

Первое место в этом списке, естественно, занимало их совместное предприятие по бутилированию воды из источника. Побывав на строительстве, Павел остался доволен. Солдатики потрудились на славу: выстроенный ими ударными темпами цех был практически готов к запуску, по нему как муравьи сновали французские инженеры-наладчики, подкручивая то там, то сям непонятные Павлу последние шурупчики и винтики, и, как сообщил любезно подбросивший его на стройку на своем джипе Иван Михайлович Рыбкин, первая пробная бутылка с этикеткой "Святой Родник" должна была сойти с конвейера максимум недели через две.

В администрации все было вроде бы тоже спокойно. О воде и связанных с ней церковных доходах Могинов больше не вспоминал, и разговор в основном крутился вокруг приближающихся выборов в губернское законодательное собрание.

- Положение тяжелое, - говорил Могинов. - Вы сами понимаете, отец Павел, экономическая ситуация такова, что рассчитывать на успех демократических сил нам особенно не приходится. В то же время приход к власти коммунистов может обернуться неизвестно чем не только для нас, чиновников, но и для Церкви. Именно поэтому мы надеемся не только на ваше понимание, но и на поддержку.

О том, какие бои развернутся в преддверии выборов и какие силы и деньги в них задействованы, Павел догадывался и сам. Достаточно было пролистать несколько местных изданий, и картина выстраивалась без особого труда. В то же время Павел прекрасно понимал, как опасно епархии открыто становиться на сторону какой-то из участвующих в схватке сил: кто победит, предсказать трудно, и если поставить только на одну конкретную, результат может быть плачевным. Поэтому он прибег к старой, опробованной формуле: ни отказа, ни согласия.

- Мы, конечно, разделяем тревогу администрации по поводу результатов грядущих выборов, - Павел стремился придать голосу как можно больше убедительности, - но, вы, уважаемый Виктор Владимирович, не хуже меня знаете, что Церковь не вмешивается в политическую жизнь общества, да и не имеет на это права. И, естественно, мы не можем принимать прямое участие в предвыборной борьбе и агитировать с амвонов в пользу той или иной политической партии или движения. Впрочем, - поспешил заверить Павел, увидев недовольно перекосившееся лицо Могинова, - я могу вам совершенно точно обещать, что церковный нейтралитет будет соблюдаться абсолютно одинаково по отношению ко всем силам. Кстати, хочу вам напомнить, что нам уже удалось в какой-то мере его обеспечить, когда мы отправили на пастырскую работу вне города отца Арсения.

Павел чувствовал, что Могинова такая формулировка устраивает не вполне, однако внешне зам главы своего недовольства больше не проявлял, и они расстались почти лучшими друзьями.

Поездка же с Леонтием Соловьевым в часть оказалась даже куда более интересной, чем Павел ожидал. Для начала Леонтий с гордостью провел его по переоборудованной "ленинской" комнате. С ее стен теперь вместо ликов вождей смотрели бумажные изображения святых, а на книжных полках рядом с воинскими уставами благополучно соседствовали жития святых и тоненькие Евангелия. Была продемонстрирована Павлу и небольшая часовенка, которую строили солдаты, и часть деревянного иконостаса, на которым трудился оказавшийся неплохим резчиком воин-старослужащий.

Закончив экскурсию, Леонтий зазвал Павла "на рюмку чая", за которой Павел узнал довольно неожиданную для него новость. Пока он находился в отъезде, епископ по приглашению командира дважды наведывался в часть. Оба раза владыка был зван в баню, после которой обедал у Дроздова, причем обеды проходили без свидетелей, из чего можно сделать вывод, что обсуждались вопросы, для посторонних ушей не предназначавшиеся. Хитрый Леонтий долго выведывал у Павла, не известно ли ему что-то по этому поводу, но здесь Павел ему был не помощник. Более того, неожиданная активность владыки была для него некоторым сюрпризом. Павел мог ее объяснить лишь какими-то очень большими деньгами, засветившими архиерею, а нежелание епископа посвящать в суть дела его, Павла, лишь укрепляло его подозрения, что владыка влез в какую-то серьезную аферу. С другой стороны, пока Павел об этой афере как бы и не знает, ему беспокоиться ему нечего, если что-то и вылезет, пусть об этом у самого владыки голова и болит. Впрочем, в разговоре с Леонтием Павел о своих опасениях, естественно, умолчал: хотя молодой, подсиживавший командира карьерист ему был гораздо ближе и симпатичнее распадного Дроздова, особой надобности посвящать его во взаимоотношения внутри епархии Павел не видел. Тем не менее они договорились держать связь, информировать друг друга обо всем, что удастся узнать, и действовать сообща.

Милена позвонила рано утром, когда Павел только начинал просыпаться.

- Доброе утро, батюшка, - нараспев сказала она, и по ее тону Павел сразу понял, что что-то произошло.

- Здравствуйте-здравствуйте, чем обязан, можно сказать, ни свет ни заря.

- Послушай, Павел, ты, помнится, собирался приехать на днях?

- Не только собирался, но и еще вчера отправил свою секретаршу за билетом. А что?

- В любом случае, я просила бы тебя появиться как можно скорее. Причем, учти, это не только в моих интересах, но и твоих.

- Милена, ну, конечно, ты же знаешь, как я скучаю по тебе...

- Извини, дорогой, сейчас речь идет не об этом. Не хочу по телефону, расскажу, как только ты приедешь. Но еще раз прошу, поторопись.

- Понял, постараюсь быть прямо завтра.

Павел повесил трубку и задумался. Что бы там такое могло случиться? Впрочем, раньше чем завтра утром он об этом все равно не узнает, поэтому сейчас надо собираться и идти на работу. На сегодня у епископа намечена встреча с прессой, и хотя Павел знал, что большинство изданий настроены по отношению к Церкви доброжелательно, проинструктировать лишний раз владыку все же не мешало.

Впрочем, как Павел и предполагал, встреча прошла вполне корректно. Журналистов рассадили по обе стороны длинного стола, по центру которого были расставлены хрустальные вазочки с конфетами и сушками, а рядом с каждым местом уже дымились чашки с чаем. Стол прессы вплотную примыкал к столу, за которым расположились епископ с Павлом, и уже одна эта геометрическая завершенность должна была создавать у представителей прессы то ощущение открытой, доброжелательной беседы, которого, собственно, добивался Павел и которого совершенно невозможно было достичь на обычных пресс-конференциях, когда прессе приходится задавать вопросы, глядя снизу вверх. Затея удалась. Журналисты с удовольствием жевали конфеты, запивая их чаем, слушали красочные рассказы владыки о жизни епархии и восхищались его умом и интеллектом.

Напряжение возникло лишь однажды, когда речь зашла об участии Церкви в приближающихся выборах. Выслушав длинную речь владыки о том, что церковь не может быть игрушкой политических сил, волоокая Ксения неожиданно поинтересовалась: "Как его преосвященство относится к политической деятельности отца Арсения, и не она ли стала причиной перевода столь известного пастыря в отдаленный приход?"

Владыка озадаченно умолк, и Павел понял, что положение надо срочно спасать.

- Как члену епархиального совета мне хотелось бы тоже высказать свое видение этого вопроса. - Павел выдержал паузу. - Наша Церковь, как уже сказал владыка, неоднократно заявляла о своем нежелании участвовать в политической борьбе. В то же время мы понимаем, что каждый священнослужитель как гражданин вправе иметь, выражать и отстаивать свои политические взгляды. В том числе и отец Арсений, этот яркий батюшка, чья судьба без сомнения может занимать его духовных дочерей, - Журналисты понимающе заулыбались. - Но, - Павел поднял вверх палец, - эти политические взгляды никогда не должны отождествляться с мнением Церкви, и я бы просил вас, дорогие братья и сестры, при подготовке ваших сообщений об этом помнить.

Когда умиротворенная пресса разошлась, Павел опрометью бросился на вокзал. Нужно было успеть поменять билет и вернуться домой, чтобы собрать чемодан.

Квартира Милены располагалась в самом центре Москвы и представляла собой нечто среднее между модным художественным салоном и антикварной лавкой. Огромный овальный зал, где абстрактная живопись непонятным образом уживалась со старинными канделябрами и тонконогой мебелью - "здесь обычно я принимаю гостей", - небрежно пояснила Милена, - примыкал к двум небольшим, скрытым за массивными деревянными дверями комнатам. "Это - спальня, а это - мой кабинет. Тебе куда сначала?" - непроницаемо спросила Милена, закончив экскурсию по квартире. "Честно, говоря, в ванну. Ты не против?" - Павел посмотрел на Милену. "Как ни странно, нет," - она улыбнулась и вручила ему мягкий махровый халат и большое китайское полотенце.

Скоро Павел, выбритый и благоухавший какими-то неизвестными маслами, которые Милена любила втирать в его тело перед тем, как заняться любовью, тихо постанывал от блаженства в подушках необъятной милениной кровати. Из одного угла спальни на них смотрел нерукотворный Спас, из другого полуметровый фарфоровый Будда, в вазе на полу дымились сандаловые палочки, а сверху, из-под потолка, как бы интересуясь "как вам там?", свешивалась, раскинув деревянные полупрозрачные крылья, вертящаяся китайская птица. Потом они пили кофе с разогретыми в микроволновке сэндвичами, и Милена пересказывала ему недавнюю речь одного из иерархов. Она смешно растягивала слова и столь характерно имитировала архиерейские интонации, что закрыв глаза, можно было подумать, будто это он сам вдруг решил повторить свою речь специально для Павла с Миленой.

Наконец, когда они оба отсмеялись, Милена, упершись в него своим кошачьим взглядом, сказала: "Послушай, Павел, мне с тобой очень хорошо, но, как ты понимаешь, я просила тебя появиться как можно быстрее не только поэтому." Павел молча ждал продолжения. "Я уверена, ты не догадываешься, о чем идет речь, но, поверь мне, дело серьезное." Она вышла в кабинет и, возвратившись, протянула ему вчетверо сложенный листок: "Как ты думаешь, кто из твоей группы на корабле мог это сделать?" Павел развернул бумагу и обомлел: он мгновенно узнал полудетский каллиграфический почерк Дениса. "Ваше Святейшество, - писал он, - обратиться к вам меня вынудили чрезвычайные обстоятельства. Православная религия, к которую принадлежу и я, учит нас всех нравственности, а потому я не могу молчать о тех безобразиях, которые происходят на моих глазах." Далее шел рассказ о том, как дававший обет безбрачия священник Павел прелюбодействовал с православной издательницей Миленой во время, страшно подумать, православно-духовной акции на корабле, и он, подписавшийся "доброжелатель Церкви", тому свидетель. И очень он, "доброжелатель" просит его святейшество разобраться в этом деле, иначе, дескать, ему придется обратиться с разоблачениями в местную печать.

- Откуда ты это взяла? - Павел потер пальцами лоб.

- Из канцелярии, конечно. Скажи спасибо, что у меня там свои люди есть, иначе сам понимаешь, чем бы это кончилось. Так у тебя есть идеи по поводу этой личности?

- Есть, Милена, но я очень прошу тебя не вмешиваться, - Павел понимал, чем может кончиться Миленино расследование и точно знал, что его связь с Денисом ни в коем случае не должна стать ей известна. Но еще лучше он понимал, что Денис на этом не остановится и свои угрозы по поводу прессы выполнит. Перед Павлом замаячило торжествующее лицо волоокой Ксении. Да, надо срочно что-то придумывать, но что?

- Я решу это сам, и гораздо быстрее, чем ты думаешь, - он обнял Милену, - обещаю тебе. А теперь показывай макет календаря!

"Глупый, бедный мальчик, что же ты наделал? - думал Павел, стоя над гробом Дениса. - Ну зачем, зачем ты написал это дурацкое письмо? Неужели ты думал, что таким образом мог действительно вернуть меня? И зачем? Жил бы сейчас припеваючи со своим Анри, может, во Францию бы с ним поехал..."

Всю дорогу из Москвы домой он мучился одной мыслью: "Что делать с Денисом? У мальчика явно сдали нервы, и он, судя по всему, готов идти до конца. В таком случае спасти его, Павла, может только радикальное решение проблемы. И похоже, искать его придется с помощью Ивана Михайловича Рыбкина. Больше обратиться не к кому."

Рыбкину он позвонил из телефона-автомата прямо с вокзала.

- Надо срочно встретиться, Иван Михайлович. Только, пожалуйста, не в "Остапе". Мне не хотелось бы делать наш разговор достоянием публики.

Рыбкин не возражал: просьба особой конфиденциальности и звучавшая в голосе Павла тревога явно произвели на него впечатление.

- Ну тогда, не поехать ли нам погулять за город? У меня как раз в ближайшие два часа нет ни одной встречи, - предложил он. - Идет? Тогда встречаемся у здания городской библиотеки.

Ехали молча. Свернув с шоссе на деревенский большак, Иван Михайлович остановил джип на опушке леса, и они с видом беззаботных отдыхающих медленно зашагали вглубь осинника.

Какую угрозу создал красавец-танцор для общего дела Ивану Михайловичу долго объяснять не пришлось. "Ну и вляпался же ты, отец Павел! - только и смог сказать Рыбкин, ознакомившись с посланием Дениса в столицу. - Непонятно, правда, с чего это он вдруг озаботился твоей нравственностью, хотя сейчас это дело десятое. Главное - что ты предлагаешь делать? Я, конечно, могу послать от своего имени письмо Патриарху, что ты, мол, ангел во плоти. Но ведь если этот... как бы это лучше выразиться, паскудник действительно надумает в какую газетенку обратиться, без скандала не обойтись. А нам такое внимание не нужно, ой, как не нужно. Ты согласен?" - он пристально посмотрел на Павла. Павел кивнул и опустил глаза.

"Тогда, извини, я уж буду действовать своими средствами, а тебя единственное о чем прошу - ни во что не встревать. Ты меня хорошо понял?" Таким тоном Иван Михайлович с ним не разговаривал никогда: от его слов повеяло таким холодом, который Павел ощутил физически.

"Веч-на-ая па-а-мять!"- выводил хор, а рядом с Павлом безутешно всхлипывал, вытирая слезы батистовым платком резко постаревший Анри.

"Бедный мальчик, - шептал он едва слышно, - такой добрый, такой талантливый, такой красивый... Какая трагедия!"

Отпевали Дениса в кафедральном соборе, и на похороны собралось полгорода зевак. Они шушукались, сплетничали, передавали друг другу какие-то обрывки подробностей и расползавшихся по городу слухов.

Павел склонился над гробом и поцеловал Дениса в лоб. Он заметил, что сквозь толщу румян уже начала проглядывать мертвенная синева, и она, казалось, еще больше подчеркивала обиду, застывшую на лице Дениса. "За что?" Он умер в ванне. Захлебнулся. Сам. Накануне похорон, во время очередной прогулки по знакомому осиннику Иван Михайлович рассказал Павлу, как это было. Когда к нему пришли, Денис тихо плескался в ванне, мурлыкая какую-то хитовую мелодию. Открыв глаза, он, по-видимому, все понял. Аккуратно снял наушники, положил их на стоявший рядом стереомагнитофон... и заплакал. А потом ушел под воду.

Сейчас, стоя над этим мертвым, бесконечно дорогим когда-то телом, каждую клеточку которого он знал как свою, Павел как будто почувствовал и тот испуг, который ощутил Денис, увидев в ванной незнакомых мужчин, и ту безнадежность, которая его охватила. Денис-то хорошо знал, что второй ключ от его квартиры есть только у одного человека, Павла.

"Прости, малыш, - Павел проглотил подступивший к горлу комок, - у меня не было другого выхода. Ты сам сделал свой выбор." - И, не оглядываясь, пошел к выходу из храма. Придя домой он задвинул шторы, выключил телефон и вынул из холодильника литровую бутылку спирта. "Выживу - хорошо, нет - значит, так и надо, - со злобой подумал он, налил стакан и выпил его залпом не закусывая.

Вскоре после смерти Дениса Анри вернулся на родину. Главная линия была запущена, появление первой бутылки шумно отпраздновано все в том же "Остапе" и дальше засиживаться в этом провинциальном городишке ему было вроде не к чему. Прощаясь с Павлом, Анри тяжело вздохнул: "Я оставил здесь свое сердце". "Приезжайте, мы всегда рады видеть вас," - Павел помахал ему рукой.

Павел и сам собирался уезжать в отпуск. Он уже писал рапорт и представлял, как они с Миленой будут гулять под сводами Святой Софии, как неожиданно по внутренней связи его вызвал епископ.

- Зайдите, отец Павел, у нас тут ЧП.

Павел бросился в архиерейский кабинет.

Владыка явно нервничал.

- Только что звонили из районной больницы. У них отец Арсений. Ножевое ранение в область груди. Собирайтесь, отец Павел, надо выяснить, что произошло.

Через несколько часов Павел сидел в небольшом обшарпанном кабинете районного следователя прокуратуры.

- Отца Арсения обнаружила молодая прихожанка, - рассказывал молодой человек в синей форме, - Она, по ее словам, приехала специально из города, чтобы исповедоваться и причаститься у отца Арсения... - "И сюда добрались," - с грустью подумал Павел. - Отец Арсений назначил ей придти на исповедь вечером, после службы. Придя туда, - следователь перевернул страницу дела, - она его в храме не обнаружила и решила, что он вышел в свой домик неподалеку. Немного подождав, она направилась ему навстречу и, находясь на тропинке, услышала стоны в кустах. Она побежала туда и нашла окровавленного отца Арсения. Из храма вызвали "скорую", и его перевезли в районную больницу. Сейчас ему, кажется, лучше, но врачи настаивают на его переводе в город - там медики сильнее.

- А кто, что? Неизвестно?

- Обнаружившая отца Арсения девушка показала, что вместе с ней на остановке высадился один мужчина, следовавший данным автобусом сюда от самого города. По ее описанию мы его вскоре задержали. У него нашли окровавленный нож, который отправлен на экспертизу, а сам он находится сейчас в камере. Вину свою он не отрицает, но о мотивах своих действий умалчивает. Впрочем, если хотите, можете с ним попробовать побеседовать сами.

Следователь проводил его по темному облупленному коридору до камеры, где Павел увидел знакомую физиономию Светкиного Ивана, о котором он уже и думать забыл.

- Зачем ты это сделал, Иван? Мы же с тобой договаривались, что ты ничего не будешь предпринимать самостоятельно.

- Договаривались, - Иван равнодушно отвернулся в сторону, - а что, этот гад моего ребенка загубил, моя Светка из-за него который месяц в дурке мается и неизвестно, выйдет вообще оттуда или нет, а он здесь опять как сыр в масле катается. Все, кончено, не будет он больше землю топтать.

- Эх, Иван, Иван, - вздохнул Павел, - в том-то и дело, что он будет. Это ты будешь в камере гнить, а он-то выжил...

- Не может быть!

- Еще как может. И сейчас мне еще придется его в городскую больницу сопровождать.

- Как же так? - затрясся Иван. - Батюшка, ну где справедливость, где?

"Действительно, где она, справедливость, и существует ли вообще - думал, собираясь на доклад епископу на следующее утро, Павел. Машинально он подвинул к себе кипу газет и его взгляд выхватил броский заголовок "Сатанист пытался убить православного исповедника". Ниже страница пестрела числами 666. Читать было лень: и название газеты, и имя автора, и даже примерное содержание статьи Павел знал заранее.

Первый рабочий день после отпуска выдался напряженным. В городе стояла страшная духота, и было тяжело не только работать, но и дышать. Утешали лишь замелькавшие уже кое-где желтые пятна листвы - верный признак приближающейся осени.

Задернув тяжелые шторы так, чтобы не пробрался ни один солнечный луч, Павел погрузился в изучение бумаг. Стук в дверь, и на пороге возникло отстранено-недовольное лицо секретарши: "Вас, батюшка, хочет видеть епископ." "Уже иду," - Павел пригладил расческой волосы и поправил рясу.

Владыка хмурился, был раздражен и в тоже время явно растерян.

- Как отдохнули, отец Павел? - ритуально-равнодушно прогудел он.

- Спаси Господи, владыка, хорошо. А что здесь?

- Здесь... - владыка задумчиво уставился в какую-то точку позади Павла, точно позабыв о его присутствии. - Здесь... образовались некоторые затруднения, гм, и довольно серьезные. Речь идет о нашем предприятии, я имею в виду родник.

- А что с родником, владыка? Когда я уезжал, цех работал как часы и, насколько я знаю, вода пошла нарасхват.

- То-то и оно. Я, отец Павел, как вы знаете, от этих дел далек, но, судя по всему те жалкие крохи, которые стала получать наша Святая Церковь, стали кому-то как кость в горле.

- Что вы имеете в виду, владыка?

- Эх... - епископ с грустью посмотрел на Павла. - Вызывал меня на днях губернатор. Вроде как обсудить церковные нужды. Ну, сначала разговор про храмы шел: как идет реставрация, не надо ли помочь? Потом о церковной собственности заговорили. Что, мол, дескать, возвращать ее надо, но законов нет, и как это нехорошо. А потом вдруг губернатор вроде между делом и говорит: "Вот видите, владыка, какая ситуация, а мы вам землю отдали в безвозмездное пользование." - "Спасибо, - отвечаю, - до конца века за вас молиться будем." "Молиться, - смеется он, - это хорошо." И вдруг так посуровел и говорит: "Плохо то, что мы об этом роднике последними узнали. А вы, владыка, нас даже к участию в своем предприятии не пригласили."

"Могинов поработал", - мгновенно сообразил Павел. - "Так чего же он хочет?"

"Требует большую часть наших акций администрации передать. Говорит, такое предприятие должно под контролем власти находиться. А то, говорит, мы свое решение о вашем землепользовании обсудим и пересмотрим".

Павел похолодел.

- И что вы ответили, владыка?

- Сказал, подумаю, но ведь выхода нет, придется соглашаться.

- Подождите, владыка, с ответом. Скажитесь больным, потяните время. Согласиться-то всегда успеем, а я пока справки наведу. Может, удастся уладить это как-то по-другому.

- Идиот твой владыка, чистый идиот, к тому же трусливый! И как таким руководить людьми доверяют?! - Иван Михайлович Рыбкин был в настоящем бешенстве, и накрывавшего на стол официанта сдуло в мгновение ока. - Это надо такое придумать: чтобы самому, за здорово живешь, взять и подарить кому-то золотую жилу. Подумаешь, губернатор на него наехал. Мало ли чего этому губернатору захочется, может Луну с неба, так мы, что взяли лестницу и полезли, что ли? Короче, - сказал он, хлебнув минеральной воды и немного успокоившись, - я не для того это дело налаживал, чтобы его губернатору дарить. Давай думать, как это дело улаживать и с кем.

- Я вам еще когда говорил, Иван Михайлович, - дав Рыбкину отдышаться, осторожно начал Павел, - что этот самый зам главы, Могинов, помните, здесь же в "Остапе", не зря так нашим предприятием интересуется. Это его рук дело. Он все за наши грядущие доходы тосты поднимал. Нам бы тогда договариваться с ним начать... да вы все говорили, чуть что, управу на него найдем. А теперь, он, видно, время выждал, видит, предприятие доход дает, а мы все не идем. Вот и капнул.

- Подумать, как его в чувство привести, конечно, можно, - Иван Михайлович призадумался, - только тут посложнее чем с тем мальчонкой-балеруном будет. Все же не кто-нибудь, а зам главы администрации. Так что лучше все-таки попытаться договориться. Сходи-ка ты к нему, отец Павел, так сказать, на разведку. Тем более что выборы на носу. Вы им сейчас ой как нужны.

И, помолчав, добавил:

- А владыка мне ваш не нравится. С таким каши не сваришь. Менять его пора.

Могинов встретил Павла почти радушно.

- Вы нас совсем забыли, отец Павел, - он встал из-за стола и поздоровался с Павлом за руку.

- Да я два дня как из отпуска, - Павел присел на предложенный ему стул.

- Вижу. Загар-то какой. Где отдыхали? - вежливо поинтересовался Могинов.

- В Турции. Всю жизнь мечтал Святую Софию увидеть, и вот, что называется, Бог послал... А как у вас тут?

- Ничего нового, отец Павел. - Могинов явно догадывался, зачем Павел пожаловал, но продолжал играть полную несознанку. - Вот разве что отец Арсений ваш совсем от рук отбился.

Арсений сейчас интересовал Павла меньше всего, но он всеми силами постарался выразить интерес к столь волнующей администрацию проблеме.

- Мало того, что он со своими девицами носится по всему городу и раздает листовки вот такого содержания, - Могинов передал Павлу небольшую бумагу, изучив которую, Павел чуть не покатился со смеху. В центре листка размещался презерватив. Вокруг него ползали, вились и закручивались червяки, изображающие все разнообразие связанных с половой сферой вирусов - от бледной спирохеты до хламидии. Подпись под рисунком гласила: "Презерватив мой - враг мой", а сопроводительный текст убеждал читателя не пользоваться презервативами по причине их проницаемости не только для сперматозоидов, но и для бактерий.

- Это, конечно, ни в какие ворота не лезет, но пережить можно, - Могинов забрал у Павла бумажку. - По этому поводу пусть с ними медики разбираются... Но ведь он опять по коммунистическим митингам да собраниям бегает, голосовать за них агитирует, и это касается нас всех.

Могинов внимательно посмотрел на Павла. "Как же так, отец Павел, где же обещанный нейтралитет? "

- Но, Виктор Владимирович, Церковь уже не раз заявляла, что отдельные политические высказывания ее служителей не есть соборное мнение и не выражают ее точки зрения. - Павел внимательно следил за реакцией Могинова. Похоже, он созрел, и самое время попытаться начать торг. - Как вы понимаете, епархия не может нести ответственность за каждое сказанное духовенством слово, а тем более за его толкование. А потом, - Павел прищурился, - согласитесь, Виктор Владимирович, администрация тоже не всегда выполняет данные ею Церкви обещания.

- О чем вы, отец Павел? - Могинов изображал полное непонимание.

- Ну как же, Виктор Владимирович, неужели вы не в курсе, - Павел наивно смотрел Могинову в глаза, - а я вот только приехал и сразу узнал, что губернатор грозится у Церкви землю отнять. Нехорошо получается, а?

- Но вы и в наше положение войдите, - Могинов пошуршал бумажками на столе, - положение тяжелое, на выборы и то денег не хватает. А владыка ваш больно несговорчивый...

- Старенький он уже, владыка-то, Виктор Владимирович. Ну, а на выборы, я думаю, вам местные предприниматели денег соберут. Лучше подумайте, что будет, если губернатор и правду у нас землю отберет? С одной стороны, это получаются новые гонения на Церковь. А с другой, вы-то лично что будете от этого иметь? Ведь он сам все и проглотит.

Внимательный взгляд Могинова подсказал Павлу, что он идет в нужном направлении.

- Ну как? - Милена вертела перед носом Павла привезенный ею сигнальный экземпляр календаря и никак не могла понять, почему он не проявляет к нему должного внимания.

- Хорошо, - вяло сказал Павел.

- Что-то ты сегодня невеселый, - недовольно отметила Милена.

"Куда уж тут веселиться, - подумал Павел, - закрутилось круче некуда. Вроде бы обо всем уже договорились: и деньги Иван Михайлович на выборы собрал, и Могинову обещанные проценты уже идут, а губернатор все никак не угомонится. Что ни день из секретариата звонят, владыку требуют, а он все, как договорились, болеет. Но ведь рано или поздно все болезни должны чем-то кончаться."

- Послушай, Павел, - Милена присела рядом с ним и взяла его за руку, - я не хочу казаться навязчивой, но что-что, а интуиция у меня железная, и сейчас она мне подсказывает, что у тебя какие-то серьезные неприятности. - Павел вздохнул. - Ты знаешь, я сама не имею обыкновения посвящать кого-то в свои дела. Но бывают ситуации, когда без помощи со стороны не обойтись. Вдвоем думать всегда легче, а я, ты знаешь, кроме всего прочего, еще и друг.

"Была-не была, - подумал Павел, - в конце концов у нее железная не только интуиция, но и хватка. Таким мозгам не один мужик позавидует..." И заговорил. Он рассказал ей все и про воду, и про губернатора, и про Ивана Михайловича, умолчав, пожалуй, только о Денисе и всем, что с ним было связано.

- Ну вот, а я-то думала, у вас здесь все о\'кей. Как-никак вашу воду уже и на патриарших приемах подают, - Милена подперла щеку рукой. - Да... Впрочем, безвыходных положений не бывает. Подожди.

Уже через минуту она сидела, подогнув под себя ноги, у стола и что-то чирикала на листе бумаги.

- Это у нас Рыбкин, это - Могинов, это - губернатор, это - владыка. Изначальной точкой напряжения был Могинов, но его вы компенсировали. - Она зачеркнула кружок. - Но вот эта линия напряжения, - она провела черту между словами "губернатор" и "епископ", - от этого не уменьшилась. А что говорит Могинов?

- Он утверждает, что губернатор уперся и требует контрольный пакет.

- А ему, Могинову, тогда за что деньги идут? - жестко поинтересовалась Милена.

- Видишь ли, - Павел развел руками, - мы с ним немного поздно договорились. К тому времени маховик уже был запущен. Но все же с его помощью удается хоть как-то пока удерживать губернатора. Тот-то все грозится в Москву, Патриарху написать.

- О чем?

- Ну что наш епископ, дескать, вор, с мафией связан.

- Так вот пусть и пишет...

- Милена!

- Пусть пишет, говорю, не удерживайте. Только что он сейчас написать может? С источником у вас все чисто, и по закону, и по бумагам, а то, что он собственные решения ни с того ни с сего пересматривать собирается, может и вопросы вызвать разные. Так что, я думаю, пока они вас пока на понт берут, и писать он поостережется. А вообще, - Милена тряхнула волосами, - я бы на твоем месте ему сама материальчика подкинула бы. Кому такая тряпка на архиерейском месте нужна? Так что подумай. Я домой приеду, кое с кем по поводу вашей воды переговорю. Кстати, и тебе бы неплохо в первозванной появиться, тому же отцу Феофилу о себе напомнить. При случае и он словечко где надо замолвит. Так что цех им никто, пусть не мечтают. А письмишко - это хорошо. Епископа вашего давно на покой пора.

Кабинет отца Феофила Павла впечатлил. Блестящий от лака дубовый паркет, огромные, чуть ли не во всю стену золотые часы с маятником, черного дерева книжные шкафы - казалось все тут дышало роскошью. Едва Павел переступил порог, отец Феофил приветливо замахал ему рукой из-за огромного стола, приглашая садиться. "Йес, йес, о кей, - довольно улыбаясь, бормотал он в трубку одного из трех стоявших перед ним телефонов. Наконец разговор был закончен и, встав из-за стола, архимандрит направился к Павлу.

- Рад, душевно рад, видеть Вас вновь отец Павел. Как дела? - вежливо поинтересовался отец Феофил после традиционного троекратного лобызания.

- Спаси Господи, отец Феофил, вашими молитвами. - Перед визитом Милена прочла Павлу настоящую лекцию о наполеоновских комплексах низкрослых мужчин, и в соответствии с ее рекомендациями Павел старался держаться как можно скромнее.

- Как епархия? Процветает? - Отец Феофил вернулся на свое место за столом и взял в руки карандаш.

- Какое уж тут процветание! - Павел вздохнул. - Сколько сил уходит на то, чтобы храмы поднять, отреставрировать... Денег не хватает. А тут...

Карандаш в руках Феофила замер.

- Только-только свое, церковное дело затеяли, думали, хоть на городские храмы немного заработать, так нет же нам сразу палки в колеса вставлять...

- Неужели так плохо? - Феофил повертел острым носом. - Кто же это так Церковь Божию обижает? Странно даже. Сейчас вроде все переменилось, власти к нам везде со всем уважением. - И, поерзав на стуле, задал наконец беспокоивший его вопрос. - Дело-то без криминала, надеюсь?

- Упаси Бог, батюшка, какой криминал, - заторопился Павел. - У нас, знаете ли, на церковной земле минеральный источник обнаружился. Договорились с местными бизнесменами, православными, конечно. Они и денег на подъем дали, и западных партнеров нашли. Ну, чтобы линию по розливу воды оборудовать. На хорошую-то воду сейчас во все мире спрос.

- Западные партнеры - это хорошо. А кто же мешает-то теперь? - недоумевал Феофил.

- Да, администрация чего-то крутит, отобрать все грозится. А у нас, между прочим, - Павел полез в портфель и вытащил из него кипу бумаг, - все документы в порядке. Вот, сертификат на землю, отчетность, налоговая...

Феофил внимательно изучил бумаги и насупился.

- Это что же это они у вас себе удумали? - маленькая ручонка архимандрита сжалась в кулак и с неожиданным грохотом ударила по столу. - Как же можно у Святой Церкви последний кусок хлеба отнимать? Нас 70 лет расстреливали, закапывали, а теперь последнее отобрать хотят! Не позволим, не те времена!

- Вот и мы думали, что не те, да вот, как получается, - Павел внимательно изучал рисунок на паркете. - Не знаю даже, что делать. Куда с этим идти? Одна надежда на вас, владыка. - И словно спохватившись добавил: Простите, Христа ради, отец Феофил, оговорился. Да ведь все говорят, что со дня на день будете.

Павел поднял глаза и убедился, что не прогадал. О страстной мечте Феофила стать епископом и нашитых им к этому случаю облачениях, Милена рассказала ему еще на корабле. Догадаться же, что сегодня эта мечта была для архимандрита не менее отдаленной, чем по его возвращению в Россию, Павел смог и сам. Двадцать с лишним лет церковного опыта научили его тому, что скандалы в этой среде не забывают долго. Без сомнения знал это и отец Феофил, но, как известно, надежда умирает последней, и сочувственный, мягкий намек - дескать давно уже видим в вас владыку - явно пошел на пользу. Архимандрит раскраснелся и засветился в улыбке.

- Покорно жду решения Святейшего Синода, - почему-то шепотом, словно боясь спугнуть приближающуюся радость, сообщил он. И, приосанившись, добавил: " А насчет вашего предприятия не сомневайтесь, Церковь вас не оставит. Я на днях буду у Святейшего, лично его благословения попрошу. Пусть тогда ваши чиновники попрыгают."

-У меня, отец Павел, плохие новости, - перед Павлом сидел насупившийся Леонтий Соловьев. - У нас несколько дней работает комиссия военной прокуратуры из центра.

- Прокуратура - это всегда печально, - засмеялся Павел. - И откуда же на вас эта напасть?

- Написал кто-то в министерство, - скромно потупился Леонтий, - вот они и приехали разбираться.

- И что-нибудь нашли? - поинтересовался Павел.

- Нашли, отец Павел, и еще найдут. Командир-то наш, оказывается, вовсю оружием торговал. Лишь за последние три месяца почти на полмиллиона долларов на Северный Кавказ продал, а сколько всего - сейчас пойди сосчитай.

- Лихо, - Павел откинулся на спинку стула.

- Это что, - тихо сказал Леонтий, - деньги-то он через вашего владыку отмывал, а потом уже не знаю, как делили. Этого он еще не рассказал.

- Что-то вы, Леонтий, путаете, этого просто не может быть, - Павел жаждал подробностей.

- Ну знаете, отец Павел, не мне вам объяснять, как это делается, - возмутился замполит. - У вас же возможностей - море разливанное. Одни пожертвования чего стоят. Ну кто и когда их контролировал? Механизм же простой: покупатель переводит деньги на церковный счет в виде пожертвования, а заинтересованные лица вкладывают их в какое-нибудь церковное предприятие. К примеру, реставрацию или строительство монастыря. Вы что, не знаете, сколько на липовых заказах и подрядах списать можно? А на руках в результате что остается? Угадали, отец Павел, нал. Тот самый нал, о котором так мечтают многие. Так что вы подумайте, прикиньте, что у вас здесь за последнее время новенького появилось, может, что и найдете. Впрочем, что самому напрягаться, прокуратура в любом случае докопается.

В том, что прокуратура найдет "черную дыру", в которую утекали дроздовские доходы, превращаясь в легальные, Павел не сомневался, однако счел нужным уточнить: "Вы думаете, Леонтий, это можно будет доказать?"

- А что тут доказывать, когда полковник уже показания вовсю дает. И сейчас, пожалуй, это единственное его спасение. Может, зачтут старику чистосердечное признание на фоне безупречной службы, и хоть срок скостят. Хотя я лично за такие дела бы расстреливал.

- Да, нехорошо получилось. - Павел слегка обиделся на Леонтия: откопал такой материал, а его в известность не поставил. А ведь договаривались... Но с другой стороны, может и к лучшему. Пришлось бы Павлу бежать к владыке, пытаться все это улаживать, а сейчас какой с него спрос. Не знал он ничего и вообще его дело сторона. А то, что Леонтий не стал его дожидаться, в принципе понятно. Павел и сам бы на его месте поступил точно также. В принципе этот молодой армейский карьерист был ему чем-то даже симпатичен: каждый в этой жизни крутится как может.

"Как же все это быстро получилось! - думал Павел, идя вокруг престола и прикладываясь к его углам. - И в общем, как-то само собой..."

После визита Леонтия он сразу же позвонил Могинову и сообщил все что знал. Уже к вечеру следующего дня губернаторское послание Патриарху было готово. Вспомнили в нем епископу все: и невозможность совладать с агитирующим за коммунистов Арсением, и нежелание встречаться с губернатором, и, наконец, самое главное - легализацию полученного Дроздовым от чеченцев "черного нала". Обращение не было голословным: к нему прилагались сообщения обо всех выступлениях Арсения и предварительные материалы прокурорской проверки воинской части. Скандал разгорался страшный, и владыку, не долго думая, отправили на покой. Губернатору для успокоения срочно вручили орден Святого Даниила за активное участие в возрождении Церкви, а после того как при посредничестве Могинова с ним удалось договориться о реальных паях в родниковом предприятии, его отношение к Церкви улучшилось вдвойне. Через месяц Павлу пришел вызов в Москву на епископскую хиротонию, и вчера вечером он же стал не Павлом, а Никодимом.

"Достоин, достоин, достоин, - пропел хор, и Павел, перекрестившись, вошел в алтарь. Опустился на колени и ощутил на затылке три тяжелые архиерейские руки. "Все!" - подумал Павел.

Навстречу заполнившей храм толпе он шагнул, сияя ослепительной улыбкой.

"Дорогие братья и сестры..." - он обвел взглядом собравшихся. Прямо перед алтарем он увидел знакомую тяжелую фигуру Ивана Михайловича Рыбкина. Держа в одной руке свечку, он неуклюже пытался отключить не ко времени зазвонивший мобильный телефон и, наконец, отчаявшись передал его одному из стоявших рядом стриженных под бобрик парней.

В глазах у стоящего в первом ряду архимандрита Феофила - тоска. Опять не он! Бедный... Впрочем, сочувствие Павла к архимандриту быстро испарилось: он вспомнил во сколько ему обошлось выхлопотанное-таки Феофилом патриаршее благословение и роскошную квартиру, прикупленную монахом на эти денежки, четвертую по счету. Похоже, с голоду архимандрит не умрет теперь при любой власти...

Но вот от правой колонны отделилась и качнулась вперед знакомая точеная фигурка. Милена! Широкое темно-зеленое платье до пят пока еще скрывает ставший заметным небольшой животик, но эти сияющие от радости глаза не спрятать ни под платком, ни за огромным букетом алых роз, которым она отгородилась от присутствующих.

"Примите поздравления, владыка!" - Букет перекочевывает в руки к Павлу.

"Спаси Господи, сестра!"

сентябрь 1998 года