Во всех наших рассказах о встречах с
привидениями очень много общего, но это,
уж конечно, не наша вина, а вина самих
привидений...
Джером К.Джером
- Я бы не советовал вам ехать: дорога плохая да и машина у вас барахлит - застрянете.
Стюарт Грейвс зябко повел плечами и подвинулся ближе к огню. За окном темнело. Комната медленно тонула во мраке, едва освещаемая зыбким пламенем камина.
- Пустяки, - отмахнулся я, - всего какая-нибудь сотня миль.
- По прямой, - уточнил Грейвс.
- Ну, сто двадцать, - согласился я. - Не уговаривайте, Стюарт, все равно не останусь. Только вечер потеряем. Поедем лучше вместе.
- Спасибо за приглашение... - Грейвс поудобнее устроился в кресле. - Лучше потерять вечер, чем рисковать ночью. Я уж как-нибудь обойдусь. Глазго хороший город, а "Красный петух" отличная гостиница. Утром же Гартман обязательно пришлет автобус. Он по-немецки точен, хоть и живет в Шотландии. Так что, мистер Торопыга, завтра увидимся... если с вами, конечно, ничего не случится по дороге.
- А что со мной может случиться?
Грейвс долго молчал, задумчиво попыхивая сигарой.
- Мало ли что, - уклончиво заметил он, - шотландская ночь полна странных вещей.
Он так и сказал: "странных вещей". Типично по-английски, даже с ударением. Но я не внял.
- Бред! На вас, Стюарт, коньяк плохо действует: вы склоняетесь к мистике, а я марксист и в "странные вещи" не верю.
Но, уже сев за руль старенького "воксхолла", я понял, что поторопился. Грейвс, наверное, был прав. Не в предсказании "странных вещей", а в своем английском благоразумии. Ночь сразу же навалилась на меня безлунной дождливой темью. Робингудовский черный лес казался непроницаемым. Фары освещали грязные, засыпанные хворостом рытвины - точь-в-точь как на знакомых российских проселках. Шотландская грунтовка в лесу оказалась не лучше, и моя дряхлая "автостарушка" только поскрипывала, наезжая на обнаженные корни дубов или вязов - я не различал их в темноте. В общем, как говорится, не хвались отъездом, а хвались приездом. Но отступать было поздно: позади ждал Грейвс, набитый дурацкими остротами.
Я давно мечтал проехаться по дорогам Шотландии: почему-то казалось, что в шотландской "глубинке" все сохранилось, как в романах Вальтера Скотта, - и скалистые горные склоны, и малахитовые луга, и овечьи стада с пастухами в классических юбочках, и родовые замки в запущенных охотничьих парках. Когда в Глазго открылся симпозиум физиков-"нулевиков", на котором я присутствовал в качестве единственного советского делегата, меня все время томило невысказанное желание удрать в "глубинку" к вальтер-скоттовской старине.
И случай представился, когда профессор Гартман, круглолицый розовощекий директор экспериментальной лаборатории по изучению дискретности пространства, пригласил Грейвса и меня к себе в лабораторию и даже весьма любезно пообещал прислать за нами автобус.
По каким-то неведомым мне причинам для изучения дискретности пространства англичане не нашли лучшего места, чем старый Ардеонейг, захудалый городишко в ста с лишним милях от Глазго, на берегу длинного, похожего на интеграл озера Лох-Тей. Но это и была вальтерскоттовская Шотландия, и потому я, пренебрегая благоразумными советами Грейвса, так храбро ринулся по бездорожью в дождливую шотландскую ночь, полную "странных вещей". Я уже слышал в лесу рог, возвещавший о начале рыцарского турнира, и предвкушал встречу с самим Роб Роем, ожидавшим меня за кружкой пива в деревенском кабачке у дороги. Но время шло, а кабачок так и не возник в темноте, и рог уже не звучал, и Роб Рой, должно быть, устал ждать и ушел к себе в горы, а дорога тянулась все в том же густом и черном лесу, двигатель моей "старушки" чихал и кашлял, и к часу ночи, должно быть, я проскочил поворот на Лох-Тей.
Нехорошо помянув английских дорожников, я развернул машину и включил дальний свет: фары выхватили из ночи матово-серые стволы дубов и узкую ленту грунтовки, пропадающую где-то впереди в бездонной синеве леса. Машину трясло и бросало из стороны в сторону. Невольно напрашивалось фантастическое сравнение с космонавтом-пионером, пробивающимся на супервездеходе в джунглях Венеры, но "старушка" тут же вернула меня от фантастики к действительности, тряхнув так, что я едва не разбил лоб о ветровое стекло. А дорога то исчезала, то снова возникала в танцующем свете фар, извивалась перед машиной, вставала на дыбы, пытаясь перевернуть и накрыть меня. Вдруг она дернулась и затихла. Я понял, что дальше придется идти пешком: мой "супервездеход" не выдержал тряски.
Чертыхаясь и проклиная ни в чем не повинного Грейвса, розовощекого Гартмана и собственную бесшабашность, я вылез из машины и открыл капот. Зачем - непонятно: двигатель я знал плохо и тусклая лампочка под капотом ничего не объяснила, кроме моей беспомощности. Что делать? Я осторожно потянул какой-то проводок, и лампочка, издевательски вспыхнув, погасла. Мой нервный смех в темноте ничего не изменил, его попросту никто не услышал. Где-то в чемодане у меня валялся карманный фонарик. Я кое-как нашел его, щелкнул выключателем и, развернув карту, начал изучать обстановку. По-видимому, мой "воксхолл" застрял в шести милях от Лох-Тея, маленького городка на берегу озера. Шесть миль - это полтора часа хорошей ходьбы. Не торчать же мне всю ночь посреди леса! "Дойду до Лох-Тея, - подумал я, - а там до Ардеонейга наверняка ходит автобус". Словом, я запер машину, подхватил чемодан и зашагал по грунтовке.
Пройдя сотню метров, я чуть не вскрикнул: где-то впереди мерцал огонек. Я побежал к нему, спотыкаясь о корни и сучья, роняя поминутно то фонарь, то чемодан. А огонек то пропадал за лесом, то появлялся вновь и, наконец, распался на несколько огней, которые показали мне, что стоял я у ворот самого настоящего старинного замка.
То был типичный вальтер-скоттовский замок - трехэтажный, с непременной башней на правом крыле. Длинная узкая терраса опоясывала стены и скрывалась в густом плюще; издали он казался мохом.
Я вспомнил о грейсовском предсказании и закрыл глаза: не исчезнет ли наваждение? Но замок стоял по-прежнему громоздкий и мрачный, освещенный лишь фонарем у ворот и светом из окон. Однако даже этот слабый, рассеянный свет позволял различить и силуэты подстриженных кустов и деревьев, желтый песок дорожек и даже цветочные клумбы под узкими готическими окнами. "Кажется, спасен", - подумал я и потянул ручку звонка. Послышался далекий металлический звон колокольчика. Грейвс был прав: "странные вещи" прогрессировали.
Не помню уже, сколько я прождал, переминаясь с ноги на ногу и зябко вздрагивая от ночной сырости. Где-то в глубине сада залаяла собака лениво и привычно. Впереди осветился четко очерченный прямоугольник двери, и по песку зашуршали чьи-то частые, поспешные шаги. Собака тявкнула еще раз и умолкла. Шаги приблизились, кто-то встал у калитки, и дрожащий старческий голос спросил:
- Кто здесь?
Я помолчал, подыскивая объяснение своего ночного визита.
- Кто? - повторил голос. Он уже не спрашивал, он требовал ответа, в нем звучала угроза. - Кто?
Я вышел в полосу света, чтобы страж у калитки мог разглядеть своего ночного гостя.
- Простите меня... простите бога ради, но у меня... - я подыскивал английское слово, - несчастный случай, автомобильная авария... Оставил машину в лесу и дошел пешком...
Слова чужого языка сопротивлялись, пропадали в глубинах памяти, и я с трудом извлекал их, склеивая в неуклюжие фразы:
- Ехал в Ардеонейг, и вот - машина... Недалеко отсюда... Миля, должно быть... Вы позволите мне где-нибудь у вас подождать до рассвета?
- В Ардеонейг? - В спрашивающем голосе послышалось удивление и недоверие. - По этой дороге вы не попадете в Ардеонейг.
- Как же не попаду? - смутился я, сознавая весь идиотизм ситуации: мало того что вломился к людям ночью, но еще и солгал при этом! - Что же делать? - взмолился я, вглядываясь в черный силуэт за узорной чугунной оградой.
Силуэт вздохнул и, зазвенев ключами, проговорил:
- Входите.
Калитка открылась с древним, пронзительным скрипом, таинственно прозвучавшим в сонной тишине ночи. Пес снова залаял и уже не умолкал, пока мы пробирались среди мокрых кустов по узенькой садовой дорожке. Я шел позади открывшего мне стража и наспех придумывал, как правдоподобнее объяснить в замке свое ночное вторжение. Так мы добрались до входа, поднялись по неровным ступенькам на каменную террасу и увидели дверь, вернее, открытый пролом в стене.
- Прошу. - Мой спутник жестом пригласил меня войти.
Я машинально перешагнул порог и тут же зацепился за что-то ногой. Уже падая, я услышал крик:
- Осторожней! Храни вас бог!
Нечто темное и тяжелое пролетело мимо и глухо шмякнулось об пол. Не вставая, я разглядел огромный, искусно отлитый из чугуна кулак. От широкого кольца у запястья уходила вверх ржавая массивная цепь. "Странные вещи" уж очень настойчиво следовали одна за другой.
- Он не ушиб вас? Не больно?
Я поднялся и наконец разглядел при свете своего спутника. Он оказался старушкой, подвижной и маленькой, с проворными руками, которые заботливо отряхивали меня.
- Это от грабителей, еще покойный сэр Джон придумал, а мистер Родгейм не успел снять. Надеюсь, вы не ушиблись? Слава богу, нет - вижу!
Ее доброе морщинистое лицо улыбалось. Зловещая тень в полутьме сада превратилась здесь в диккенсовскую бабушку, что-то вроде похудевшей и постаревшей Пеготти, когда Копперфильд уже вырос и мог бы стать хозяином точь-в-точь такого же замка в Шотландии. Впрочем, нет, не такого! Чем-то далеким, средневековым веяло от окружавшего меня зала с земляным полом. Потолка не было, высоко наверху черные деревянные балки поддерживали ветхую крышу. Два газовых фонаря освещали длинный дубовый стол с массивными ножками, а позади на возвышении у незажженного камина, где могли бы пылать целые бревна, стояли два кресла с высокими резными спинками. Я легко представил себе свору пьяных рыцарей за столом, а у камина в кресле какого-нибудь сэра Ланселота с чугунными плечами и рыжими космами. Вот он встанет сейчас во весь свой огромный рост и зычно провозгласит...
- Что случилось, Маргарет? Что происходит в этом доме?
Я вздрогнул от неожиданности. Голос, который вполне мог принадлежать воображаемому Ланселоту, доносился из-за стены.
- Чертова дыра! Средневековый идиотизм! Где эта проклятая дверь, никак не могу ее нащупать.
В стене открылась незаметная раньше дверь, и в проеме показался не рыцарь и не латник, а вполне современный и респектабельный англичанин в халате и туфлях, с электрическим фонариком в руке.
- Что происходит, Маргарет? - повторил он. - Кто звонил? Кто гремел? Мне осточертела вся эта таинственность.
Тут он заметил меня и замолчал, видимо удивленный появлением незнакомого человека, да еще в не совсем обычный для визитов час. Но благовоспитанность и гостеприимство тотчас же подавили невежливое любопытство.
- Оказывается, у нас гость? Ну что ж, располагайтесь как дома, сэр. - Он широко улыбнулся и пошел ко мне навстречу, протягивая руку. - Что занесло вас в эту проклятую богом глушь?
Я пожал плечами.
- Автомобильная авария.
Услышав акцент, он чуть повел бровью.
- Иностранец? Впрочем, простите. Я еще не представился. Сайрус Родгейм, к вашим услугам.
- Андрей Зотов, - назвал я себя, - и тоже к вашим услугам.
- Зотофф, Зотофф... - повторил он, прищурившись. - Югослав, поляк?
- Русский.
Он захохотал сочно и оглушительно, обнажая идеально ровные и, по-видимому, фальшивые зубы. Впрочем, может быть, и настоящие: очень уж моложаво выглядел этот атлетически сложенный крепыш.
- Зотофф? - опять повторил он. - Конечно, русский. Я же читал недавно. У вас историческое имя, сэр. Зотофф! Премьер-министр Екатерины Второй.
Я улыбнулся.
- Вы ошибаетесь, мистер Родгейм. Был такой временщик. Только Зубов, а не Зотов.
- Какая разница! У русских труднейшие имена. Кстати, какой русский? Из Москвы или перемещенный? Погодите, не отвечайте. - Он оглядел мой промокший и забрызганный грязью костюм. - Безбожный акцент и неевропейский крой. Москва, угадал? - И в ответ на мой утвердительный кивок, явно довольный, продолжил: - Попробую дальше. Торговый представитель? Может быть, интересуетесь консервированным беконом? У меня в Йоркшире завод и ферма...
- В Йоркшире? - удивился я. - Почему же вы здесь, в этом макбетовском замке?
Ему понравилось сравнение; он опять захохотал.
- А ведь родовой замок Родгеймов в самом деле может поспорить с макбетовским. Здесь даже дух Банко есть... - Он вдруг замолчал, словно сказал что-то лишнее, и спросил уже совсем другим тоном: - А как вы, русский из Москвы, попали в этот макбетовский замок?
Я кратко описал свое путешествие и попросил разрешения воспользоваться его гостеприимством до утра. Он согласился охотно и дружелюбно:
- Пройдемте в родовую опочивальню, сэр. Единственный цивилизованный уголок в этом средневековье. Правда, электричества нет, только газ и свечи. Зато тепло и удобно - уютные кресла, книжки, медвежья шкура под ногами, приличный камин. Вы голодны? - Не дожидаясь ответа, он обернулся к стоявшей позади Маргарет. - Сандвичи, Маргарет. Пусть попробует отборный родгеймовский бекон. И еще виски. Или русские предпочитают бренди! Не упадите! - крикнул он, когда я храбро шагнул за ним в темный проем в стене. - Здесь лестница.
Он пошел впереди, освещая карманным фонариком каменные ступени, которые привели нас в довольно большую комнату с тяжелыми портьерами на окнах. Здесь были и кресла, и медвежья шкура, и горевший камин. И повсюду мерцали свечи в стенных и настольных подсвечниках - множество свечей, должно быть, два или три десятка.
- Я их уже целую тонну сжег, - сказал мой хозяин.
- А почему вы не проведете электричество?
- Потому что я меньше месяца владею этой макбетовской рухлядью. Это наследство, мистер Зотов. - Он впервые попытался произнести мою фамилию правильно, не искажая ее на английский манер, - еще один признак вежливой внимательности к гостю. - Да, да, наследство! Мой дядя, сэр Джон Родгейм, скончался месяц назад, оставив мне в наследство все родовые воспоминания и это древнее капище. Здесь все пахнет средневековьем, заметили?
- Заметил, - сказал я, вспомнив чугунный кулак на цепи.
Вспомнился он без обиды и раздражения, мне было тепло и уютно, камин трещал, родгеймовский бекон был превосходен, а подогретое Маргарет виски согревало и убаюкивало. И само диковинное наследство Родгейма уже не казалось мне ни смешным, ни обременительным. Но Родгейм свирепствовал.
- А на что мне, йоркширскому сквайру и бизнесмену, эта каменная мышеловка? Я уже двадцать дней торчу здесь, а еще не знаю толком всех ходов и выходов. Даже на слом это старье продать не могу. Написал Беккету и сыновьям - есть такая комиссионная фирма, - так агент даже сюда не поднялся. Заглянул в тронный зал - ну тот, с земляным полом, - и ретировался. Модернизация, мол, не окупится.
- Говорят, такие замки покупают на вывоз в Америку.
- Кто? Где? Рекомендуйте, если знаете. Очаровательный древний замок времен короля Дункана Шотландского. Все есть - и тайники, и мыши, и привидения!
- Даже привидения? - засмеялся я, вспомнив о "духе Банко". - Фамильные?
Родгейм внезапно помрачнел и ответил не очень охотно:
- Мне бы не хотелось говорить об этом в таком тоне. Но сам виноват - сболтнул. А фамильные или нет, не знаю. Они появились совсем недавно, но уже успели причинить зло. Вы думаете, почему мой дядя переселился в семейный склеп?
Я промолчал: не хотелось обижать хозяина.
- Не верите? Я тоже не верил. Но выслушайте свидетельские показания и тогда уже судите. Сначала мое: дядю я почти не знал. Он был чудаковатым, суровым и нелюдимым стариком, не встречавшимся даже с соседями. Только Маргарет и Себастьян, ездивший в город за продуктами, прислуживали ему. Другие не уживались, не выдерживая неудобств здешнего средневекового быта. Теперь второе показание - Себастьяна. Он вызвал меня телеграммой после смерти дяди, рассказал обо всем, что произошло, и тотчас же попросил расчета, не согласившись даже дня провести под этой крышей. А произошло вот что. Примерно месяц назад Себастьян заметил что-то неладное в комнате для гостей - есть такая в каждом приличном замке. Ее убирали редко - гостей никогда не было, но раз в месяц Себастьян выбивал ковры, менял постельное белье и выметал пыль. Делал он это по вечерам, порой даже ночью - заедала старика бессонница, да днем и некогда было. И в ту самую ночь он пришел туда, когда Маргарет и дядюшка уже спали. Подошел к двери и обмер - за дверью свет. Хотел бежать, да любопытство пересилило. Приоткрыл дверь и видит: не фонарь, не свеча, а какое-то странное оранжевое сияние около камина. И все ширилось оно, как пламя костра, сопровождаясь каким-то монотонным жужжанием. А когда в комнате стало светло как днем, Себастьян, по его словам, совершенно отчетливо увидал в этом оранжевом ореоле двух человек. Это я говорю - "человек", а Себастьян сказал - "чертей, только голых и белых". Один из них будто бы повернулся к нему и сказал что-то вроде "спасибо". Себастьян охнул и грохнулся на пол. Там его и нашел в глубоком обмороке услышавший шум дядя.
- Бывает, - сказал я, щелкнув по бутылке виски, стоявшей на столике, - если вот этим лечишься от бессонницы.
- Я тоже так подумал сначала. Но слушайте дальше. Дядя Джон пуританин, ни виски, ни пива в рот не брал да и слугу-пьяницу не стал бы держать. А уж в расстроенном воображении его никак не обвинишь - спросите кого угодно в округе, хоть судью, хоть каноника. Но он в точности дублировал опыт Себастьяна. Кажется, на следующую же ночь. И все повторилось.
- Что именно?
- Все. Не похожее на огонь сияние и голые черти. Себастьян клялся мне, что дядя так именно ему и сказал. Дядя Джон даже разговаривал с ними, вернее, слышал их разговор. Один из них шагнул к нему, направил на него какую-то штуку - Себастьян так и не понял из слов дяди какую - и раздельно произнес: "Ты... кто?" Старый Джон, человек не робкого десятка, обомлел и молчит, только губы дрожат. Тогда другой черт или призрак говорит первому: "Отключайся... он нас боится". И все исчезло - и привидения и свет. А дядя, еле живой, добрался до постели. Когда Себастьян на другой день привез врача, старику было совсем плохо. Инфаркт миокарда.
- И вы поверили Себастьяну?
- Дядя рассказал не только ему. И врачу.
- Любопытно. Что же говорит врач?
- Что может сказать врач? - пожал плечами Родгейм. - Девяносто девять из ста скажут то же самое. Расстроенные нервы, самовнушение, галлюцинация. Дублированная галлюцинация? Чушь, конечно.
- Значит, привидения? - засмеялся я.
Но Родгейм даже не улыбнулся.
- Не знаю, - искренне сказал он. - Хочу узнать. Потому и торчу здесь, в каменной мышеловке. Уже три раза ночевал в этой проклятой комнате. И - ничего. Но я не сдаюсь, у меня йоркширское упрямство - жду. Даже литературу подобрал по этой части.
Он с шумом отодвинул кресло и пнул ногой стопку древних книг в пожелтевших кожаных переплетах.
Я поднял одну из них. Старый, пропахший сыростью том инкварто. На пергаментном титульном листе затейливой черной вязью надпись: "Двести сорок возможных способов избавления от привидений, а также домашних духов, пенатов и ларов, собранные магистром богословских наук преподобным Стивеном Хоуардом". Открыв наугад страницу, прочел: "...а также зажечь в тигле черную смолу и, положив правую руку на библию, выплеснуть содержимое тигля в лицо призрака". Я захлопнул книгу.
- Полезная книжечка. Остальные такие же?
- Такие же, - засмеялся Родгейм. - Только время зря потерял.
- Ну ладно. - Я встал и возбужденно потер руки. - Сегодня же я ночую в комнате для гостей!
- Э-э... как же так? - неуверенно произнес Родгейм. - Ведь вы гость все-таки.
- Вот именно, - подтвердил я. - Священное право гостя - ночевать в комнатах с привидениями. Разве не об этом говорится в ваших книгах?
Родгейм все еще колебался: любопытный шотландец боролся в нем с осторожным хозяином.
- Ну хорошо, действуйте. - Он решительно поднялся. - В случае опасности стучите по полу. Моя комната под вашей.
- Принято, - сказал я. - Ведите.
Место моего будущего ночлега оказалось небольшой комнатой с красными шелковыми обоями. Узкая кровать, покрытая клетчатым пледом, находилась в глубокой нише, а напротив, рядом с камином, возвышалось большое прямоугольное зеркало без рамы; в нем отражалась пышная стать хозяина со свечой, моя улыбающаяся физиономия и за нами - вся комната, темная и страшноватая в неверном свете свечи.
- С богом, - сказал Родгейм. - Я вам свечу оставлю. Все-таки веселее. Значит, если что - стучите.
Он поставил подсвечник на каминную доску рядом с зеркалом, пожал мне руку и вышел. Я остался один.
Сначала огляделся, потрогал зачем-то кровать, подошел к зеркалу. Непонятная неуверенность возникала во мне, я уже готов был сожалеть, что отважился на этот идиотский эксперимент.
- Кретин, - сказал я вслух.
И тут же понял, что боюсь. А затем рассердился: мне ли, посланцу самой антирелигиозной науки, трепетать перед привидениями.
- Глупости, - громко продолжал я и насильственно улыбнулся. Улыбка в зеркале получилась кривая и болезненная.
"Плохо раньше зеркала делали, - подумал я. - Ложусь спать и плюю на всех призраков, хоть голых, хоть одетых".
С проворством солдата третьего года службы я разделся и юркнул в постель. Дрожащий огонь свечи отражался в зеркале и, падая на красную стену, вызывал на ней причудливую игру теней. Вспомнились строки: "Как ложен свет! На стенах тают тени. Тропические жаркие цветы, престранные забавные виденья - капризы уязвленной темноты". Кажется, я сам когда-то написал их. А может, не я? Веки сонливо смыкались, мысли расплывались, как тени; надвигался сон.
Проснулся я от странного металлического стука, как будто неопровержимый метроном четко отсчитывал секунды. Я открыл глаза. Блеклый оранжевый свет исходил из зеркала. С каждой секундой он становился ярче, и в нем появились серебристые искорки. Они загорались и гасли, вспыхивая на пределе. Звук метронома участился, превращаясь в монотонное гудение: казалось, огромный мохнатый шмель, заблудившись, влетел в комнату и бился о зеркало, пытаясь найти спасительный выход. Искорки вспыхивали все чаще и чаще, сливаясь в сплошную серебряную завесу, и вдруг в ней, как на экране на месте зеркала, на фоне незнакомых приборов возник голый, улыбавшийся человек. Нет, нет, не голый - в туго обтянутом по телу белом трико. Широкий красный ремень сильно оттягивала какая-то машинка, похожая на игрушечный кольт. Заметив, что я выжидающе смотрю на него, он отстегнул "кольт" и направил дуло мне в грудь.
Я ожидал закономерного "Руки вверх", но услышал:
- Не бойся.
Вернее, это не было произнесено. Слова возникли в моем мозгу сами, голоса я не услышал. "Телепатия", - подумал я. В трубке у "призрака" опять что-то щелкнуло.
- Не совсем телепатия, но, в общем, ты прав. Мы давно отказались от звуковой передачи понятий. Это сенсорная связь.
- Кто это "мы"? - Я не без страха взглянул на привидение, знакомое с телепатией.
- Меня зовут Лен. - Слова его доходили раздельно, отчетливо, с большими паузами. - Мы из другого мира. Он касается вашего или пересекает его.
Я осознал наконец невероятность происходящего.
- Антимир?
В трубке опять что-то щелкнуло.
- Пока не знаю. Мы еще не определили, однозначны или нет наши миры. И не ставим задачи проникнуть к вам материально. Пока это только визуальная встреча.
Я вспомнил о серебристо-оранжевой завесе и спросил:
- Барьер?
- Ты спрашиваешь об экране? Это лишь оптическая иллюзия. Магнитная защита плюс энергетическое поле, обеспечивающее связь. Ты меня понимаешь?
Я прочел тревогу в его лице и сказал:
- Я физик.
Снова щелчок и радостная улыбка гостя.
- Нам повезло: мы коллеги.
- Неизвестно, кому повезло больше, - усмехнулся я. - Даже научный поиск у нас один. Я лично занимаюсь проблемой дискретности пространства, проще говоря - пробиваем окошечко в антимир. Только нам еще далеко до результатов, ох как далеко! - Я вздохнул.
- Не огорчайся, мы же сможем работать вместе.
Его лицо отразило обуревавшие его чувства - уверенность поиска, радость удачи, дружеское внимание к братьям по разуму.
"Как эмоциональны эти антимиряне", - подумал я и тут же смутился, боясь, что он поймает мою мысль. Так и случилось.
- Ты прав, у нас очень развиты эмоциональные центры. Да и у вас тоже! Двое твоих предшественников... - Мысль его оборвалась.
Но я уже понял.
- Они не были подготовлены к встрече с вами. И ничего не поняли, считая вас привидениями...
- Привидениями? - услышал я его мысль. - Понимаю. Ты подразумеваешь души умерших?
- Вы верите в души умерших? - удивился я.
- Нет, конечно. Но у вас кто-то верит?
- Старики, - сказал я. - Жертвы религиозного мировоззрения. Вы имеете представление, что такое религия? - Я поймал непонимание в его лице. - Идея бога, как творца мира.
Мой "призрак" пощелкал "кольтом" и засмеялся.
- Древняя идея. Мы уже забыли о ней.
"Как мы отстали от них, - подумал я, - и как непохожи, должно быть, наши миры!"
- Сходство - необязательное условие взаимопонимания, - услышал я ответ, - и ты очень похож на нас, только одет иначе.
Я оглядел себя и ужаснулся. Я был никак не одет, - в одних трусах, как вскочил с постели. Сказать, что спал? Неловко. Может быть, у них спят в каких-нибудь особых пижамах?
- Это костюм для спортивных упражнений, для физкультурной зарядки, - сказал я и густо покраснел, поняв, что он уже прочел все мои мысли и потому улыбается.
Только почему он при этом все время щелкает "кольтом"?
- Что это за трубка у тебя? - не выдержал я.
- Ретранслятор понятий, - пояснил Лен. - Дает эквиваленты непонятных нам слов.
Я вспомнил таинственные щелчки, сопровождавшие нашу беседу.
- Антимир, привидения, зарядка?
- Да, я не понимал этих слов. Теперь понимаю.
Я попытался собрать воедино разбегавшиеся мысли. До сих пор наш разговор напоминал бег с барьерами. Преодолев барьер страха, я наткнулся на барьер удивления. Встреча с неведомым ошеломляла, а вряд ли ошеломленный человек способен задавать разумные вопросы. Опрос надо вести планомерно.
- Почему вы избрали для проникновения в наш мир именно эту комнату? - спросил я.
- Мы ничего не выбирали. Просто наша лаборатория геометрически совпадает с ней. Вероятно, из соседнего зала мы попали бы в другое место.
- В лес бы вы попали, - сказал я. - Тебе не кажется, что вероятность нашей встречи была более чем сомнительна?
- Конечно, - согласился Лен. - Мы можем проникать к вам только статически. Минус-поле не предполагает динамических переходов. Вопрос транспозиции еще в стадии разработки.
- Минус-поле?
- Ну, если хочешь, переходное поле. Его впервые применил к нуль-переходу Дан Лоер. А разве вы идете другим путем?
Я кратко объяснил ему суть наших поисков. Когда я упомянул о высоком вакууме, он перебил:
- Вакуум Аллая? Понятно. Но ведь он совсем не исключает минус-поля. Как же вы подойдете к транспозиции?
Мне показалось, что я глохну. Лен продолжал говорить, а мой мозг не воспринимал понятий. В чем смысл транспозиции? Какова природа минус-поля? Что такое квазистатус? Мне оставалось только хлопать ушами - ведь у меня не было ретранслятора.
Должно быть, Лен понял это и умолк.
- Не смущайся, - добавил он утешающе. - Непреодолимых трудностей нет.
Я вздохнул.
- А почему вы появляетесь только по ночам? - спросил я только для того, чтобы не молчать дальше.
- Почему по ночам? - удивился Лен. - У нас день.
- Стало быть, встречное время предполагает такую несовместимость, - вслух подумал я.
- Безусловно. Ваш мир не полностью зеркален нашему.
- Значит, ваша лаборатория...
- Находится совсем не там, где у вас эта комната. И наше время, и наша география отличны от ваших.
- Вы знаете нашу географию?
- Узнаем в конце концов. Как и все о вашем мире. А вы - о нашем.
Мне не хотелось ждать новых встреч, я торопился узнать побольше:
- Подожди. Хотя бы вкратце: ваша планета тоже Земля?
- Разве дело в названии?
- Что значит иная география? Другие материки и моря?
- У нас три больших материка, которые занимают примерно треть планеты, остальные две трети - океан, теплый у экватора и холодный к полюсам. Вероятно, как и у вас.
- И на трех материках разные государства?
- У нас нет понятия "государства". Человечество управляется советом лучших людей планеты. - Лен помолчал и неожиданно спросил: - А почему у вас в комнате нет никаких приборов?
Я мысленно перенес свою лабораторию в этот средневековый замок. Стало смешно.
- Это не моя комната, - сказал я. - И все здесь очень далеко от науки. Даже этот единственный прибор. - Я указал на забытый кем-то на камине прибор для бритья.
- Как же мы будем... работать? - впервые испугался Лен.
- Не беспокойся. Уже завтра к вечеру здесь будет столько не верящих в привидения физиков, что не забудь ретранслятор.
- О, это самое легкое, - счастливо улыбнулся Лен. - А теперь мне пора. Слышишь?
Где-то за его спиной вспыхнул радужный глазок и загудел зуммер. Звук не был похож на то шмелиное жужжание, которым сопровождалось появление "призрака". То было тревожное гудение, напоминавшее об опасности.
- Что это?
- Энергия на пределе. Нужно отключить поле. Кстати, я так и не знаю твоего имени.
- Андрей, - сказал я.
- Андрей, - медленно повторил он. - Трудное имя. Но я запомню. До завтра, Андрей.
Светящаяся завеса между нами стала темнеть. Снова появились серебристые искорки, сплетавшиеся в какой-то замысловатый узор. Гудение нарастало, заполняя комнату, и неожиданно смолкло. А из невесть откуда вновь возникшего зеркала на меня взглянули мой курносый нос и глаза, затаившие чудо открытия. Не моего открытия, не мной подготовленного, но я увидел то, что не видел ни один человек на земле.
Я подошел к окну. Где-то за лесом уже всходило солнце, размывая сырую шотландскую ночь, полную "странных вещей".
Наконец мой "воксхолл" выбрался на асфальт шоссе, оставив далеко позади макбетовский замок. Исправить машину оказалось не так уж трудно, и Родгейм отлично справился с этим.
Любопытно началась и окончилась наша встреча. Я не поверил его рассказу о привидениях, он не поверил моей истории о встрече с ними. Выслушал он меня, ни разу не перебив и все более мрачнея. Когда я закончил, он долго молчал, пожевывая сигарету и стараясь не глядеть на меня.
- Не верите?
- Не люблю мистификаций.
- А когда к вам обратятся по этому поводу английские физики, вы тоже сочтете это мистификацией?
- Не обратятся ко мне английские физики. Вы просто посмеетесь с ними над глупым шотландцем, поверившим в привидения.
- Послушайте, Родгейм, - рассердился я. - Вы способны разговаривать серьезно или нет?
Он все еще недоверчиво пожевал губами и не ответил.
- Вы можете верить в привидения и не верить в антимир, это в конце концов ваше дело. Но у вас в замке в комнате для гостей необходимо поставить самый сенсационный научный эксперимент нашего века. Подумайте не только об интересах науки, но и о ваших собственных интересах, о будущей мировой славе вашего родового поместья! Завтра к вам явятся первые гости из гартмановской лаборатории. Они, вероятно, тоже не поверят в привидения, пока лично с ними не встретятся. Но эту встречу вам надлежит устроить и всячески ей способствовать.
Так я убедил Родгейма. И когда он, измазанный в масле, вылез из-под машины, оставленной мною в лесу, он все еще бормотал, пожевывая давно потухшую сигарету:
- Антимир? Я и не знал, что это такое. А родгеймовский бекон? Вы представляете теперь, как пойдет родгеймовский бекон?!
Таким я и запомнил его: грязный, счастливый, он махал мне гаечным ключом и кричал: "Возвращайтесь скорее! И везите всю вашу ученую братию!"
Я представил себе саркастическую физиономию Грейвса, немое изумление толстяка Гартмана, ледяное недоверие Эмили Кроуфорд - единственной женщины, занимающейся дискретным пространством. Ничего-ничего, я силком притащу их к Родгейму - пусть сами встретятся с Леном. Зато потом их оттуда не выманишь. Я представил себе газетный бум, пресс-конференции, встречу с соотечественниками в Москве. Я представил себе макбетовский замок, отремонтированный и модернизованный, с медной доской у калитки: "Замок Родгейм. Лаборатория по исследованию дискретности пространства. СССР - Великобритания". Я представил себе...
Нет, здесь я поставлю точку. Говорят, Архимед, открыв свой закон, с криком "Эврика!" бегал по улицам Сиракуз. Я тоже кричу: "Эврика!" - и выжимаю предельную скорость моей "старушки". Мечты так дерзки, что кружится голова и ветровое стекло застилает мираж. Он начинается дорожным жестяным указателем с надписью: "Ардеонейг, 10 миль" - и ведет к трем далеким материкам за светящейся завесой в комнате для гостей.
