Отец Маврикий вошел в провал дверного проема, как в неизвестность, слегка вздрогнув на пороге от не забытого чувства жутковатого страха.

Темноты он боялся с детства – с того момента, как увидел во мраке ночного двора два светлых пятна и что-то огромное, ворочающееся в двух шагах от него. Прибежавшая на истошный крик мать застала его бьющимся в конвульсиях на крыльце. Все попытки объяснить, что во дворе ему встретился всего лишь удравший из хлева боров, ни к чему не привели – страх остался, как и заикание, когда он сильно волновался.

Отец Маврикий отдавал себе отчет, что он пошел в священники именно из лелеемого внутри страха – вызывавшего у него ощущения приятной дрожи. Когда он читал проповедь, его охватывала точно такая же дрожь – в которой был страх перед сотнями глаз, смотрящих на него.

Сейчас он тоже пришел на утреннюю мессу – заранее, чтобы привыкнуть к ощущениям, настроиться и еще раз обдумать тему. Пасха была на носу, тема была очевидна, но говорить без подготовки он не любил.

Пройдя по проходу к алтарю, он нашарил выключатель, спрятанный за деревянной панелью. И за миг до того, как вспыхнул свет, краем глаза увидел какую-то неправильность...

Неправильность была очень узнаваемой, и в то же время он никогда не видел и не мог представить себе того, что появилось перед его взором в свете ламп. Смерти он боялся еще больше, чем темноты – и потому, бросив мимолетный взгляд, тут же отвел глаза, опустился на пол и замер в ужасе.

Тело лежало на полу, вокруг него растеклась лужа крови. Это было все, что он успел осознать – собственно, то, что это было именно тело, он понял уже после, так как в непонятной куче тряпья так и не смог сразу определить какие-либо узнаваемые контуры, и лишь копна светлых волос, выглядывавшая из-под серой накидки, напоминала о том, что ее обладатель когда-то был живым существом.

Отец Маврикий был более чем уверен, что такие волосы в этом месте могли быть только у одного человека – но он страшился даже подумать о том, что этот человек может быть мертв. Сидя на полу, он боялся поднять голову, чтобы из-за спинки скамьи случайно не увидеть труп. Постепенно ему удалось унять сердцебиение – на улице светало, скоро придут первые прихожане и увидят его беспомощно скрючившимся на полу и трясущимся от страха. Он попытался взять себя в руки, встал на колени и пополз прочь, к выходу. В последний момент, уже у двери, он не выдержал и посмотрел снова – в сладком предвкушении ужаса, сжимающего сердце. И увидел окровавленный нож – свой нож из коллекции, любовно хранимой дома, в запертом столе...

* * *

Отец Гленн был первым в городе, кто увидел Агнессу. Иначе и быть не могло – он встречал ее на вокзале. Сначала он хотел взять автомобиль у истопника Джорджа, с которым на этот счет была договоренность, но затем решил, что погода стоит отличная, а потому нет никакого повода не показать практикантке местные окрестности – благо они были красивы своеобразным деревенским обаянием.

Агнесса сразу поразила его какой-то специфической внешностью. Ее лицо не было совершенным с точки зрения греческих канонов, но миниатюрность обрамленного светлыми волосами носика и голубизна больших глаз привлекали к ней внимание всех лиц мужского пола, чьи взгляды нескромно провожали девушку, очевидно, всю дорогу. Собственно, она вся была миниатюрной, при первом взгляде вызывая вопросы о ее возрасте – но второй взгляд отмечал выдающиеся, в полной пропорции с фигурой, формы, и сомнений не оставалось.

Отец Гленн коротко представился, с удовольствием отметив, что девушка с интересом оглядела его с ног до головы, и подсадил ее на двуколку. Половину дороги он расспрашивал ее о трудностях дороги, отмечая милый акцент и трудность произношения многих слов, а вторую половину распространялся о красотах местных полей и холмов, практически не давая девушке вставить ни слова, и внутренне поражаясь собственной раскрепощенности и смелости.

Увлекшись, он хотел предложить ей поселиться в том же доме, в котором жил сам, и уже готов был разыграть спектакль воплощенной невинности перед Крис, однако, оказалось, что отец Маврикий заранее договорился о жилье для практикантки со старым Томми. С точки зрения нравственности это был, конечно, наилучший вариант, так как старый Томми был наиболее ревностным прихожанином и отличался трезвостью и строгостью нравов, особенно после смерти своей жены Лилли. Его большой дом был всегда ухожен, и, без сомнения, молодая практикантка жила бы там в наилучших условиях.

Агнесса с первого дня включилась в жизнь прихода и внесла в нее заметное оживление. До сих пор отец Гленн безуспешно пытался расшевелить мрачноватого и погруженного в себя отца Маврикия, язык у которого развязывался лишь после бутылочки виски, выпитой на двоих, но сам отец Гленн не приветствовал подобное времяпрепровождение, и потому молча терпел старшего наставника со всеми его странностями.

С приездом Агнессы отец Маврикий стал гораздо веселее, и даже начал рассуждать на какие-то посторонние темы наедине с отцом Гленном, чего до той поры никогда не случалось. Впрочем, однообразие жизни маленького городка неизбежно должно была ввергнуть в соматическую депрессию и саму Агнессу, и отец Гленн постоянно возвращался к мысли о том, что девушка рано или поздно решит прервать практику и уехать на родину, или как минимум перевестись в большой город.

* * *

Мистер Пратт, вызванный местным полисменом спустя час после того, как на истошный вопль отца Маврикия к крыльцу церкви сбежалось половина городка, прибыл к обеду. К тому времени тело Агнессы под строгим присмотром полисмена было огорожено двумя рядами пестрой ленты и охранялось всеми имеющимися в наличии силами в лице пяти молодых членов городского совета. Полисмен прикрыл тело одеялами, так как трогать его до приезда детектива было невозможно, а смотреть на то, что осталось от девушки – тем более.

Мистер Пратт недолюбливал провинциальные убийства – как правило, они были скучны, однообразны и вызваны банальными причинами: ревностью, адюльтером, жадностью и прочими низменными порывами убогого человеческого характера. Он не раз признавался себе, что и сам вполне способен убить, но никогда не пойдет на это из каких-то корыстных побуждений – а если это и произойдет, то исключительно  из стремления к высокому криминальному стилю. Высшим пилотажем криминалистики он почитал раскрытие внешне немотивированных убийств – но, к сожалению, таковые попадались крайне редко и еще более редко поддавались детективному анализу.

Осмотр места происшествия вылился в серьезное испытание для него – большинство жителей провинциального городка, встревоженных невиданным доселе происшествием, толпились около церкви и не собирались расходиться, похоже, до того самого момента, пока он не ткнет пальцем в преступника.

Мистеру Пратту недоставало помощника, который обычно ездил на такие происшествия вместе с ним. Вчера помощник неудачно подвернул ногу и теперь лежал дома, с тайным удовольствием отдыхая от суетливой и не всегда толковой работы. Мистеру Пратту пришлось рекрутировать себе в подмогу местного полисмена – парня туповатого, но исполнительного, который в данный момент сдерживал толпу, стремящуюся ворваться в церковь, чтобы рассмотреть все в подробностях.

Судебного эксперта также не удалось привезти с собой – к счастью, в городке был старый доктор, когда-то в молодости пару лет работавший в столице в полицейском участке, и с удовольствием согласившийся тряхнуть стариной, сделать вскрытие и дать предварительное заключение. Сейчас он стоял рядом с мистером Праттом над трупом, готовясь приступить к осмотру.

Девушка лежала на полу, свернувшись клубком. Ее руки были судорожно прижаты к груди, ноги согнуты, а голова неестественно вывернута. В первую минуту мистер Пратт подумал, что смерть наступила в результате перелома шейных позвонков, но лужа крови недвусмысленно показывала, что истинная причина более прозаична.

На девушке было красивое белое платье с короткими рукавами. Мистер Пратт отметил этот факт – на улице было прохладно, в это время так еще не одеваются. Правда, сверху на ней была серая накидка, какие носят некоторые монахини – сейчас она почти полностью закрывала все тело, за исключением волос.

Он сделал несколько фотографий, затем снял накидку и сделал еще пару снимков с разных ракурсов. Врач повернул девушку на спину, и они увидели расплывшиеся кровавые пятна. Грудь девушки жестоко истыкали ножом. Самого ножа нигде не было.

Мистер Пратт оставил труп на врача, а сам внимательно осмотрел все вокруг. Явных следов не наблюдалось, никаких предметов тоже не валялось. Мистер Пратт всегда завидовал киношным детективам, которые вечно находили на месте происшествия то клочья выдранных волос, то оторванные пуговицы. Здесь же не было ровным счетом ничего.

Для очистки совести он посветил ультрафиолетовой лампой и прошелся по спинкам скамеек порошком для дактилоскопических снимков. Спинки скамеек были усеяны сотнями отпечатков, даже на первый взгляд принадлежащих разным людям – и ничего другого он не ожидал увидеть. Следов крови нигде не было, за исключением лужи на полу.

Спросив врача, все ли он посмотрел на месте происшествия, он черкнул несколько слов в записной книжке, взял образец крови с пола, сделал панорамное фото церковного зала и позвал водителя муниципального автомобиля, который ему передали во временное пользование. Девушку нужно было перевезти в операционную доктора, чтобы сделать вскрытие.

* * *

Старый Томми не сразу согласился на предложение отца Маврикия поселить у себя практикантку. После того, как дочка уехала в столицу, он страшно скучал и оттого проводил все время в общественных делах и работе в саду – однако не хотел, чтобы кто-то посторонний постоянно был в доме. Но уважение к священнику взяло верх – а когда он увидел Агнессу в сопровождении отца Гленна, у него даже кольнуло сердце: так она была похожа на уехавшую дочку.

Собственно, он был не так уж стар, как казался – но рано украсившая шевелюру седина в сочетании с благообразным обликом существенно отличали его от ровесников еще лет двадцать назад, и все просто привыкли за это время считать его старше себя, не особо задумываясь над реальным положением дел.

Сначала он хотел поселить девушку в спальне покойной супруги, куда после ее смерти практически не заходил, не желая вспоминать месяцы ее мучительной болезни. Но, посмотрев Агнессе в глаза, поддался внезапному порыву и предложил ей посмотреть комнату дочери, несмотря на то, что там еще остались некоторые ее вещи. Комната девушке понравилась, и уже к вечеру старый Томми с удовольствием отметил,  что в дом вернулись старые времена. Он сварил грог, которым старался не злоупотреблять после того, как начало болеть сердце, позвал Агнессу к столу и внимательно выслушал ее историю. История была незамысловата, детство девушки прошло в маленьком городке под Краковом и не отличалось чем-то выдающимся, но ему было приятно уже только то, что не нужно сидеть в одиночестве в комнате и смотреть на постылый пейзаж за окном.

Грог быстро подействовал на Агнессу, ее щеки раскраснелись, а язык начал слегка заплетаться, но она мужественно выдержала все расспросы и лишь ровно в полночь попросилась идти спать, сославшись на то, что нужно рано вставать. После ее ухода старый Томми еще долго сидел у камина, прихлебывая остатки грога и задумчиво глядя на огонь.

* * *

Мистер Пратт не любил вскрытия – если к виду распотрошенных трупов он привык достаточно быстро, еще по молодости лет, то к невыносимому запаху бойни, прочно ассоциируемому в памяти фермерского ребенка с массовой смертью, он так и не смог привыкнуть.

Он выпросил у доктора маску, которая если и не препятствовала распространению запаха, то как минимум создавала иллюзию этого, и приготовился писать. Обычно он записывал протокол вскрытия на диктофон, но сейчас он имел дело не с привычными к диктовке криминальными врачами, а с человеком, который, как он убедился, поговорить любил, и который легко мог забить всю кассету пустопорожними рассуждениями.

Он помог доктору срезать платье, покрытое коркой крови, и на миг засмотрелся на красивое кружевное белье. Через минуту разрезанное белье полетело в тот же таз вслед за платьем, доктор полил тело девушки перекисью и протер губкой вспенившуюся жидкость. Картина преступления предстала перед ними во всей красе.

Девушка была миниатюрной, но имела гармоничную и развитую фигуру. "Девятнадцать лет" – перечитал он свои записки и с сомнением посмотрел на тело. Он бы дал ей от силы шестнадцать, а то и меньше.

Грудная клетка была пробита пять раз, причем три удара пришлись, по оценке мистера Пратта, в район сердца, а еще два – около сосков груди. Из последнего мистеру Пратту совершенно очевиден стал сексуальный мотив преступления.

Мистер Пратт уже знал, что девушку убили рано утром, часа за два то того момента, как ее обнаружил отец Маврикий. Тем самым священник практически снял с себя подозрения, несмотря на то, что изначально стоял первым в списке подозреваемых, уже составленном детективом. Впрочем, шок, в котором до сих пор находился отец Маврикий, и без того устранял большую часть подозрений – хотя мистер Пратт видел в своей жизни многое, в том числе и как преступники плакали над телами своих жертв, причем некоторые - совершенно искренне.

Доктор осмотрел глаза, уши и рот девушки. Он набрал остатки слюны в пробирку, закрыл ее и поставил рядом с тремя пробирками, в которых находилась кровь, собранная с пола. Затем взял большой нож и сделал продольный разрез живота. Мистер Пратт уже знал, что будет дальше, и с трудом преодолел желание закрыть уши. Доктор взял большие щипцы, и мгновение спустя раздался хруст ломающихся ребер.

Теперь девушка уже не была красивой, а представляла собой распластанное тело, сильно напоминающее свиные туши на бойне – с той лишь разницей,  что у свиней нет таких красивых волос и ног. Мистер Пратт отвернулся и начал записывать за доктором результаты вскрытия.

Девушка была убита длинным кинжалом копьевидной формы. Мистера Пратта поразило то, что длина кинжала была около пятнадцати дюймов при ширине в один дюйм – фактически это был узкий стилет, и при этом острый и тяжелый – он легко перебил грудину, как будто это был лист бумаги, и в двух местах даже вышел со спины, оставив аккуратные ромбовидные разрезы.

Две дырки в перикарде не оставляли сомнения в причине смерти – а также в том, что убийца действовал хладнокровно и был хорошо знаком с анатомией человека. Еще один удар прошел совсем рядом с перикардом, чудом не задев его. Два удара выше прошли насквозь через молочные железы и пробили легкие.

Девушка могла прожить с такими ранами минуту-две, не больше. Видимо, она скорчилась от боли, и именно в таком положении ее, уже мертвую, и нашел отец Маврикий.

Доктор вскрыл матку и присвистнул от удивления. То, что он держал пинцетом, мистер Пратт определил не сразу, хотя окровавленный кусочек мяса был ему знаком по картинкам. Это был зародыш – девушка была беременна, причем, как сказал доктор, не менее чем на пятой неделе, то есть она знала о своей беременности. Зародыш отправился в пробирку – мистер Пратт не был уверен, что ему не придется запрашивать генетическую экспертизу – а дальше их ждало еще большее удивление.

Глядя на распластанный орган, доктор потянулся за пробиркой:

- Ну, вот и хороший материал для криминалистов.

- Сперма? – догадался мистер Пратт.

- Да. Конечно, нужен анализ – но, как мне кажется, что это произошло совсем незадолго до убийства.

“... и прямо в церкви”, - додумал за доктора мистер Пратт. В патриархальном и благовоспитанном городке очень немногие решились бы заниматься сексом в церкви. Кроме, само собой, священников, которые, как знал по опыту мистер Пратт, крайне цинично относились к предполагаемой святости церковных зданий, даже будучи искренне верующими людьми.

Он перевернул лист записной книжки и сделал отметку.

* * *

Джордж был буквально ошеломлен, когда впервые увидел Агнессу. Не сказать, что он так уж страдал по женскому вниманию – кроме жены, у него регулярно случались интрижки, преимущественно с местными вдовушками, которых прельщала как исключительная молчаливость церковного истопника, так и его мужественный вид, что в сочетании с мощным автомобилем делало его неотразимым кавалером. В небольшую бойлерную, которой заправлял Джордж, был отдельный вход, закрытый кустами, и туда можно было проникать незамеченным в любое время суток – чем и пользовались его визитерши.

Правда, год назад у Джорджа родилась дочка – третья в их большой семье – и он на время поумерил свои аппетиты, справедливо считая себя ответственным за все, что происходит в его доме.

Однако такую красивую девушку, как Агнесса, он не видел никогда. В их городке жили крепкие, невысокие девушки, все без исключения кареглазые брюнетки, и хотя они были пылкими на ласки и незамысловатыми в желаниях, но Джорджу всегда хотелось красивой любви именно с таким неземным существом.

К тому же Агнесса напомнила ему его школьную влюбленность – девочку, которая не дожила даже до пятнадцати лет, умерев под колесами автомобиля. Он регулярно в день ее рождения приносил цветы на ее могилу и был, казалось, единственным человеком в городе, который хранил о ней память – мать ее сошла с ума и умерла в психиатрической клинике, а отец женился повторно и уехал на континент.

Когда Агнесса впервые пришла в церковь, он стоял как истукан, и смотрел на нее не отрываясь – а она мило улыбнулась ему и поздоровалась, назвав свое имя. Его как будто мороз продрал по коже – она говорила точно с таким же акцентом, что и его школьная любовь, только несколько медленнее. Он в испуге перекрестился и сбежал к себе в бойлерную, однако не упускал случая посмотреть на девушку. Она же всегда мило разговаривала с ним и даже иногда спрашивала про особенности истопничьего дела, чего не делала ни одна женщина в его жизни.

Постепенно он осмелел и начал приносить цветы к ее дверям, оставляя их на пороге за час до ее прихода. Это продолжалось недели две – причем Агнесса молчала и не спрашивала никого в церкви, кто это делает. Потом Джордж банально попался, когда Агнесса пришла чуть раньше начала службы и столкнулась с ним нос к носу – он нес очередной букет и выронил его из рук, увидев ее.

Она рассмеялась, подобрала букет и произнесла:

- Милый Джордж. А я гадала, кто это мне носит цветы. Спасибо, мне очень приятно.

Она привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку. Джордж застыл в немом изумлении – она рассмеялась и прошла мимо. Несмотря на немалый жизненный опыт, с таким он сталкивался впервые...

* * *

Сотрудников прихода, не считая Агнессу, было трое.  Два священника стояли на первом месте в списке мистера Пратта – он знал, на какие буйные фантазии способна голова человека, давшего обет безбрачия и целыми днями читающего проповеди о нравственной чистоте. Истопник Джордж особых подозрений не вызывал: добропорядочный семьянин, он был простым и добродушным симпатягой, и вряд ли был способен на злодейство. Однако он тоже пока стоял в списке.

Старый Томми, у которого жила Агнесса, сначала не вызвал никаких сомнений у мистера Пратта и был включен в список подозреваемых исключительно для порядка. Агнесса прожила у него год, и такого срока вполне было достаточно для того, чтобы свести с ума и менее вальяжного господина, чем Томми, однако в его возрасте на такие подвиги люди обычно были неспособны.

Мистер Пратт отправил данные в городскую лабораторию. Тело Агнессы перевезли в холодильник городского морга,  а мистер Пратт отправился гулять по городу и слушать сплетни. По опыту он знал, что зачастую это дает детективу больше, чем самые глубокие анализы предметов с места происшествия. За три дня он собрал все городские новости, познакомился с несколькими десятками людей, высказавшими искреннее желание помочь следствию, исписал три тетрадки, однако не продвинулся в расследовании ни на дюйм.

Разговоры с четырьмя подозреваемыми он оставил на потом. Это противоречило канонам криминалистики, утверждавшим, что преступника надо “колоть” тепленьким, однако у мистера Пратта была своя методика, не раз подтверждавшая себя в самых сложных делах. Как раз к этому времени подошли результаты анализов из города. Они ошеломили мистера Пратта.

Девушка действительно была убита длинным острым стилетом. Убийство произошло примерно в пять часов утра. Зародышу на самом деле было пять недель – большее сказать можно было только после продолжительной генетической экспертизы, для которой нужны были основания. Но это была ерунда. Мистера Пратта шокировало то, что идентифицировать мужчину, с которым у Агнессы была связь незадолго до смерти, было крайне затруднительно. Она переспала в течение суток перед убийством минимум с тремя разными мужчинами...

С тяжелым сердцем мистер Пратт отправился беседовать с подозреваемыми. Признаться, на экспертизу он искренне надеялся, думая, что она значительно облегчит ему расследование.

Первым он зашел к старому Томми, надеясь узнать от него еще и про особенности жизни Агнессы. К его удивлению, мужчина сильно нервничал, наотрез отказался рассказывать про девушку, сославшись на то, что у нее была своя жизнь, куда он не лез, и в течение всего разговора нетерпеливо поглядывал на часы, всем видом давая понять, насколько ему неприятен визит детектива. Такое поведение, однако, было не в новинку мистеру Пратту, и он, оставив размышления о странном поведении старого Томми, попросил показать ему комнату Агнессы.

Старый Томми ничего, по его словам, не убирал – как он сказал, он читал детективы и знал, что даже мельчайшие следы могут привести к преступнику. Мистер Пратт приготовил фотоаппарат и начал тщательно исследовать комнату.

Если верить старому Томми, то постель за девушкой он тоже не застилал – а она, тем не менее, была идеально убрана. Учитывая время убийства, либо девушка вообще не расстилала кровать, либо ушла еще вечером – либо Томми врал. Однако Томми заявил, что Агнесса пришла около девяти вечера домой, поужинала, поднялась к себе на второй этаж, и больше он ее не видел. Сам он, по его словам, просидел до полуночи у камина, а затем пошел спать. Спал он чутко и, скорее всего, слышал бы, если бы девушка куда-то ушла.

Мистер Пратт посмотрел вещи девушки – там не было ничего особенного. Платья, джинсы, десяток трусиков и лифчиков... мистер Пратт замер и еще раз внимательно посмотрел на то, что лежало перед ним. На трупе девушки было шикарное кружевное белье, которое впору избалованной столичной штучке – а перед ним был обычный недорогой трикотаж, без каких-либо вывертов или украшений. Ничего похожего на роскошное белье, которое было на Агнессе, здесь не было и в помине. Следовательно, девушка надела самое красивое, что у нее было – то есть, по всей вероятности, она шла на любовное свидание.

* * *

Отец Маврикий нечасто брал практикантов – особенно девушек. Жизнь в приходе давно устоялась, он провел здесь большую часть своей жизни и привык все делать так, как нравится ему. С возрастом, однако, он стал уставать, и лет пять назад с большим трудом поддался на уговоры своего старого друга взять себе в помощники отца Гленна, который искал себе применения на каком-нибудь новом месте.

С Гленном они так и не сошлись близко – но парень был приятным, исполнительным, хотя и из породы красавчиков, что, по мнению отца Маврикия, не пристало священнослужителю – и постепенно размеренная жизнь опять вошла в свое русло. На приезде Агнессы настоял кардинал, озабоченный укреплением связей с Восточной Европой. Он долго объяснял отцу Маврикию важность этой миссии, и тот, наконец, согласился – не столько из уважения к миссии, сколько из почтения к престарелому кардиналу.

Студентка богословского института очень быстро поняла, что от нее требуется, и немало помогала отцу Маврикию в его делах – прежде всего тем, что оказалась намного сильнее подкована теоретически, чем он сам. Впрочем, он признавался самому себе, что ему попросту было приятно смотреть на ее фигуру, легкую походку, неизменную улыбку – вместе с Агнессой в приход вернулся давно растраченный оптимизм и даже некоторое веселье.

Агнесса возродила то, что сам отец Маврикий давно не практиковал – воскресные выезды на природу. В сопровождении наиболее преданных прихожан, они устраивали своеобразные пикники в пригородном лесу, что вызвало сначала бурное обсуждение в городском обществе, а затем, к удивлению отца Маврикия, и рост интереса к приходу. Дошло даже до того, что городской совет увеличил ежегодное финансовое отчисление на нужды прихода, чего не наблюдалось уже многие годы.

Сама Агнесса вызывала в нем ту самую дрожь, которая была топливом для всей его эмоциональной жизни. Глядя на девушку, он не мог побороть в своем воображении самые разнузданные картины с ее участием, и запретность этих сцен постоянно будоражила его. Он представлял себе Агнессу то в темах жития Христа, в образе Магдалины, полуобнаженной и внутренне распутной, то в описаниях святых отцов, как сосуд с пороками, то в виде бесполого ангела, спускающегося к нему с небес...

В конце концов он дошел до того, что стал исподтишка подсматривать за девушкой – и случайно увиденное из-под юбки обнаженное бедро или грудь в неглубоком разрезе давали новую пищу его фантазиям.

При этом у него не было и мысли завести с ней интрижку. Он искренне думал, что подобная разница в возрасте делает любые личные отношения невозможными в принципе, да и фантазии его мгновенно прекращались при любом переходе к конкретным образам. Она жила лишь в мире его воображения, без какой-либо связи с реальностью. Приди она к нему ночью в постель – он, скорее всего, даже не стал бы в ней прикасаться.

* * *

- Очень интересно, - бормотал мистер Пратт, разбирая вещи девушки. Старый Томми, стоя рядом, наблюдал происходящее с явным неодобрением: вряд ли в его системе ценностей копание в интимных вещах молодых леди стояло на высоком уровне. Однако мистера Пратта в данном случае это ничуть не интересовало.

В ящике с бельем, на самом дне, обнаружилась пачка банкнот – в банковской упаковке, не вскрытая, проштампованная пять лет назад небольшим банком, находящимся очень далеко от этих мест. Мистер Пратт с сомнением посмотрел на банкноты, зачем-то понюхал их и спросил Томми, не его ли это деньги. Старый Томми выразился длинно и в том духе, что в жизни он этих денег не видел и вообще не подозревает, чьи они, так как Агнесс была девушкой небогатой и жила крайне скромно.

Рядом с деньгами лежала невскрытая упаковка презервативов, на которую старый Томми плюнул и раздраженно отвернулся. Очевидно, происходящее нравилось ему все меньше. Деньги и презервативы мистер Пратт осторожно сложил в пакет, намереваясь сегодня же отправить их на экспертизу, а сам продолжил осмотр.

К его огорчению, больше ничего интересного не попалось. Агнесса действительно жила скромно и аккуратно, никаких разбросанных вещей нигде не было, в карманах было пусто, если не считать десятка использованных билетов до города. Мистер Пратт задумался, куда и зачем могла ездить девушка, если все в голос утверждали, что у нее в этой стране не было никого знакомых, кроме работников прихода и, вероятно, кардинала.

Напоследок он откинул одеяло с ее постели и внимательно осмотрел белье. Увиденное его немало озадачило – ему было бы интересно посмотреть на реакцию старого Томми, но тот как раз в это время спустился вниз по каким-то своим делам. Мистер Пратт достал острый нож, поскреб одно из бледных пятен на простыне и стряхнул добычу в пробирку.

Больше осматривать в доме было нечего. Сделав несколько снимков, он спустился вниз и попросил Томми показать свои ножи. Ножей в хозяйстве было несколько, но все они, за исключением одного, были фабричного производства и ничуть не напоминали орудие убийства. Один нож был оригинальной формы, острый как бритва, но также не подходил по форме. Старина Томми объяснил, что купил его еще в молодости и всю жизнь брал на рыбалку.

Мистер Пратт не отказался от предложенной ему чашки чая и присел за стол заполнить протокол осмотра. Старому Томми пришлось ответить на несколько вопросов – и мистер Пратт в очередной раз удивился. Оказывается, Томми было всего 54 года, хотя выглядел он как минимум на десять лет старше. Мистер Пратт несколько по-другому посмотрел на кое-какие проясняющиеся факты и сделал себе отметку в записной книжке. На языке у него теперь вертелся один вопрос, но он предпочел отложить его на потом.

Следующим по плану был отец Маврикий.

* * *

Руби познакомился с Агнессой случайно. В церковь он заходил крайне редко и не из религиозного рвения, которого был лишен напрочь, несмотря на добропорядочное воспитание, а исключительно полюбоваться фресками.

Агнесса сама пришла в школу, где он вел уроки рисования. Дети в это время были в саду, рисовали цветущие розы – он и сам был бы не против порисовать такую красоту, но был вынужден ходить среди мольбертов и указывать на очевидные ошибки. Когда над розами появилось красивое лицо в обрамлении светлых локонов, он первым делом провел аналогию с белыми и желтыми цветами, а уже затем поклонился девушке и вежливо поздоровался с ней.

Как выяснилось, девушка пришла договариваться о проведении воскресных лекций – но директора на месте не было, и она в ожидании его решила погулять по саду. Они разговорились, она показалась ему крайне интересной – еще больше его привлек ее милый акцент и острота суждений по политическим вопросам, в которых местные девушки, как правило, ни бельмеса не понимали, да и понимать не хотели.

Она ему сразу понравилась – и, как ему показалось, он ей тоже. Она так мило щебетала с ним и живо интересовалась его успехами в рисовании, что у него порой кружилась голова. С его невзрачной внешностью и крайней застенчивостью им никто особо в жизни не интересовался, сам он набирался наглости пообщаться с девушками лишь в мечтах, да в редких случаях, когда напивался – но и тогда ему везло лишь на вульгарных девушек легкого поведения, интересующихся лишь его финансовыми возможностями и примитивным сексом. Как правило, в этих случаях Руби ретировался с позором поражения и давал себе зарок полностью погрузиться в духовную жизнь.

Агнесса не была похода ни на одну из его знакомых. Похоже, ее мало интересовала материальная часть этого мира – она была настолько одухотворенной и возвышенной, что казалась сотканной из грез. Руби с удивлением обнаружил, что она прекрасно разбирается не только в европейской живописи, но и в литературе, и, набравшись смелости, как-то раз предложил ей прогуляться по вечернему городку. Получив неожиданное согласие, он едва не упал в обморок от волнения, проболтал с Агнессой весь вечер, а к концу, провожая ее к дому старины Томми, даже осмелился взять за руку.

С тех пор их прогулки стали частыми – в те дни, когда Агнесса не была занята.

* * *

С отцом Маврикием мистеру Пратту пришлось устраивать настоящий допрос. Они устроились в комнате, которую занимала Агнесса – мистер Пратт хотел разом убить двух зайцев. Угрюмый священник не был словоохотлив, хотя из городских слухов мистер Пратт знал, что пара-тройка порций виски делает его разговорчивым и даже остроумным.

Отец Маврикий изложил ему то, что мистер Пратт знал и без него, а о жизни Агнессы в  приходе сказал в нескольких словах. Девушка была работящей, ничего особенного себе не позволяла, жила скромно, и на этом все и заканчивались.

Мистер Пратт был наблюдателен и не мог не заметить, что, несмотря на внешнее спокойствие, отец Маврикий здорово нервничал – его выдавали вспотевшие ладони, которые священник то и дело непроизвольно вытирал о края сутаны. Впрочем, как раз с отцом Маврикием это было объяснимо – не каждому человеку удавалось спокойно вспоминать детали убийства, свидетелем которого он стал.

- Отец Маврикий, а с кем дружила девушка? – наконец спросил мистер Пратт. Этот вопрос был главным, ради которого он шел к священнику. Девушка, в силу своего положения в приходе, просто обязана была раз в неделю исповедоваться, и делала она это, вероятнее всего, именно перед отцом Маврикием. Конечно, тайна исповеди не давала священнику права распространяться о секретах девушки – однако сложившиеся обстоятельства вполне оправдывали некоторую вольность в раскрытии тайн.

- Дружила? – недоуменно поднял брови священник.

- Хорошо, с кем она была в интимных отношениях? – переформулировал вопрос детектив.

- А она была? – еще больше удивился отец Маврикий.

- Да.

Мистер Пратт хотел сказать, что девушка была в таких отношениях как минимум с тремя мужчинами, но пока что промолчал. Конечно, существовала вероятность того, что девушку перед смертью попросту изнасиловали – но доктор не нашел никаких следов насилия, более того, он утверждал, что Агнесса вела продолжительную и регулярную половую жизнь.

- Я не знаю, - после долгого молчания сказал отец Маврикий. Мистер Пратт был готов поклясться, что священник что-то знает, но сейчас у него не было никакой возможности заставить его сказать правду.

- Вы ее исповедовали?

- Да.

- Как часто?

- Постоянно.

- Хорошо. Мы точно знаем, что у нее был любовник. Вы можете предположить, кто это был?

- Н-нет.

- Отец Маврикий, все, что вы скажете, останется между нами. А вы тем самым поможете нам найти убийцу.

- Я действительно не знаю, с кем она... У нас свободная страна, а у девушки было много свободного времени. То есть не очень много, но было.

- А к кому она могла ездить в город?

- В город? А она туда ездила?

- Да. Несколько раз.

- Нет, про город ничего не знаю. По-моему, она никуда не уезжала.

- Хорошо. А здесь, внутри церкви, вы не видели ничего подозрительного?

- Нет.

- Ладно, допустим. А есть ли в церкви ножи?

- Ножи?

- Да. Или стилеты какие-нибудь...

- Ну конечно, у нас есть нож, который мы используем в службах. Но он на месте, и вряд ли им можно кого-нибудь убить...

- Вы мне его покажете?

- Да.

- А еще?

- Не думаю. Вряд ли.

Мистер Пратт покачал головой, скрывая разочарование, и попросил разрешения осмотреть комнату, в которой они сидели и в которой работала Агнесса. Отец Маврикий рассеянно кивнул. Детектив осмотрел книжные полки, стол – не было никаких записок или других интересных вещей. Среди книг по богословию он вдруг увидел книгу на каком-то иностранном языке – достал, пролистал и с удивлением посмотрел на отца Маврикия.

- Это книга по христианской кулинарии. Она ее привезла с собой.

Мистер Пратт кивнул, положил книгу в свой портфель и снова открыл ящик стола. Там лежала Библия, самая обычная, из тех, которые хранятся в храме для прихожан. В первый раз, осматривая ящик стола, он не обратил на нее внимания – но в его мозгу засела какая-то неправильность, которую он хотел разрешить. Он вытащил книгу – она была в жестком переплете и, судя по толщине, напечатана крупным шрифтом. Книга открылась легко – она была заложена посредине. В качестве закладки был использован длинный тонкий кинжал с золотой змейкой на рукоятке...

* * *

Отец Гленн верил в Бога, как он выражался, через раз. Иногда ему казалось, что Всевышний наблюдает за всеми его поступками и выражает свое неудовольствие непосредственным образом, через его совесть – а иногда он думал, что Бог является шизофреническим бредом, мешающим человеку жить в свое удовольствие.

В тот вечер он находился именно в таком, втором состоянии – а потому без зазрения совести заглядывал в вырез кофточки Агнессы, которая читала, сидя чуть ниже его, в углублении за алтарем. Ее здесь не было видно со скамеек зала, и она очень любила слушать службу, сидя за спиной священника, невидимая никому.

Впрочем, сейчас в церкви никого не было, кроме них двоих. Был вечер, все давно разошлись, и отец Гленн тоже собирался уходить – но никак не мог оторваться от дивного зрелища и придумывал для себя все новые причины, чтобы не двигаться с места.

Вдруг Агнесса подняла голову и перехватила его нескромный взгляд. Отец Гленн смутился и уже хотел извиниться – но девушка улыбнулась в своей привычной манере, и он сразу понял, что извиняться не нужно.

Они смотрели друг на друга минут пять, не говоря ни слова, и священнику показалось, что в это время между ними возникла какая-то устойчивая духовная связь. Девушка отложила книгу в сторону, он понял, что она хочет встать – подошел к ней и галантно протянул руку. Его как будто ударило  током от ощущения тонкой прохладной руки в своей ладони – у него закружилась голова, и в следующий миг он понял, что обнимает девушку за талию.

Он хотел отодвинуться и извиниться, но вдруг почувствовал, что девушка прильнула к нему и вовсе не против таких объятий. Он вдохнул запах ее волос и окончательно потерял голову...

Они сделали это на алтаре, совместив сразу несколько грехов. Церковь была открыта, в любой миг мог кто-нибудь зайти, к тому же отец Гленн не был уверен, что истопник Джордж уже ушел – а он любил появляться в церкви без стука, поднимаясь из бойлерной по внутренней лестнице. Конечно, сейчас были не времена средневековья, и священнику можно было почти все, что позволялось обычному человеку – но в таком маленьком городке подобные вещи были катастрофическими для репутации. Однако все обошлось...

Агнесса была прекрасна. Правда, отец Гленн был крайне разочарован тем, что она оказалась не девственницей – по его представлениям, католичка не могла грешить до свадьбы. Впрочем, он тоже был грешен...

* * *

- Вам знаком этот нож? – спросил мистер Пратт.

- Н-н... да. Это мой кинжал.

- Ваш?

- Да. Из моей коллекции.

На отца Маврикия было жалко смотреть. Он побледнел, сник и, казалось, стал меньше ростом.

- Так. Интересно. А что он здесь делает?

- Я...  я его подарил.

- Агнессе?

- Да.

- Хм... – мистер Пратт глубоко задумался. Дело принимало какой-то невероятный оборот.

- Вы всем практиканткам дарите ножи?

- Нет, конечно. Просто... Агнесса мне как-то пожаловалась на то, что страницы в книгах иногда слипаются...

Бредовость объяснения была очевидна, и отец Маврикий замолчал.

- Где остальная коллекция?

- Дома.

- Вот как? Идем.

Короткий путь до дома священника – он жил рядом с церковью – они оба молчали. Кинжал, завернутый в полиэтилен, чтобы сохранить отпечатки пальцев, лежал в портфеле детектива. Теперь мистер Пратт смотрел в оба – если отец Маврикий был преступником, что очень вероятно, то он мог оказаться способен и на другое преступление. Например, убить детектива. Или просто сбежать – хотя сделать это мужчине его телосложения, да еще в сутане, было затруднительно.

Дом священника поразил мистера Пратта своим аскетизмом. Было видно, что это не показная скромность, а именно образ жизни человека. Кровать, сколоченная из грубых досок и едва прикрытая дерюжным одеялом, сделанные из таких же досок книжные полки, развешанная прямо на стене одежда, два стула. На окнах – темные, почти черные шторы. Из общего антуража резко выделялся большой массивный стол, старинный, сделанный из красного дерева или дуба – мистер Пратт не очень хорошо разбирался в таких тонкостях. На столе стояла лампа и лежало несколько книг.

Мистер Пратт пропустил священника вперед, взял стул и сел, перегородив собой выход. Он пожалел, что не позвал с собой полисмена – отец Маврикий был здоровяком и легко мог справиться с детективом еще до того, как тот вытащит пистолет.

Священник прошел к столу, выдвинул ящик – детектив быстро подошел, чтобы не дать ему ничего оттуда достать, и заглянул внутрь. Ящик был покрыт внутри зеленым сукном, на котором лежали, прикрепленные тонкой проволокой, десятки кинжалов разной формы.

- Это все? - спросил мистер Пратт.

- Нет. Еще семь ящиков.

Кинжалами оказались заполнены почти все ящики стола. Мистер Пратт посадил священника подальше от себя, а сам принялся за изучение коллекции. Она поразила его воображение – некоторых изящных вещиц он не видел даже в музее криминалистики в столице. Впрочем, вряд ли он мог там видеть такие кинжалы – это были подлинные произведения искусства, а не грубые орудия убийства.

На третьем ящике он споткнулся – одного кинжала не хватало. Он достал из портфеля свой трофей, примерил – кинжал подходил идеально. Мистер Пратт кивнул головой и спрятал кинжал назад.

Еще одно пустующее место оказалось в последнем, самом нижнем ящике. На этот раз мистер Пратт подошел к делу серьезнее – он измерил размеры предполагаемого кинжала рулеткой, записал в книжку и несколько раз щелкнул фотокамерой. Затем поднял глаза на священника.

Отец Маврикий побледнел, лицо покрылось потом, и его явственно трясло.

- Итак, отец Маврикий, что здесь был за нож?

- Э-э-э... да. Тот самый.

- Какой?

- Которым... которым убили Агнессу.

Мистер Пратт внимательно посмотрел на священника. Тот, несмотря на свое состояние, был адекватен.

- Кто ее убил? Вы?

- Нет... я не знаю.

- Отлично. Ножом из вашей коллекции убита девушка... кстати, а откуда вы знаете, что это был тот самый нож?

- Я... я его видел.

- Где?

- Около тела.

- Так. И куда вы его дели?

- Я его не трогал. Он исчез.

- Когда?

- Не знаю. Я видел его всего лишь раз, когда в первый раз увидел Агнесс... там.

- Кто заходил в церковь между тем, как вы увидели нож, и приходом полисмена?

- Я... я не знаю. По-моему, никого не было. Но... я был в таком состоянии...

- Ящики стола запираются?

- Да. Но я не помню, запирал их тогда или нет.

- А дом запирается?

- Да. Хотя я тоже иногда забываю это делать...

- Кто мог взять кинжал?

- Не знаю. Правда, не знаю. Ко мне мог зайти кто угодно...

* * *

Ластик и не ожидал увидеть в городке такую красавицу. Заезжал сюда он крайне редко, исключительно по делам фирмы, которая иногда загоняла его в настоящие медвежьи уголки. Эта работа ему уже порядком поднадоело, он мечтал накопить пару тысяч и заняться игрой на бирже.

Девушка шла по улицу, ее светлые волосы развевались по ветру, и он от неожиданности такого зрелища едва не въехал в столб. Как правило, он не отвлекался на девушек в таких городках – они были наивны, просты и неинтересны. Даже самые, по местным меркам, красавицы, меркли перед клубными дивами столицы, куда он безуспешно стремился переехать последние шесть лет.  Поэтому он предпочитал развлекаться именно там, в столице – хотя и чувствовал некоторую собственную провинциальность.

Он подъехал поближе и посигналил. Девушка оглянулась, помахала ему рукой и равнодушно отвернулась. Его это задело – он поравнялся с ней и спросил:

- Простите, вас не подвезти?

Девушка помотала головой:

- Нет, спасибо. Мне рядом.

- Торопитесь?

- Да. Мне на службу, - она махнула рукой в сторону виднеющегося из-за крыш креста.

- М-м-м... а служба не подождет?

- Нет. Я там работаю, - девушка рассмеялась, увидев его удивление.

- Монашка?

- Нет. Просто работаю.

- А-а-а... понятно. А заканчиваете когда?

- У-у-у... поздно. А что?

- Может, посидим в кафе?

- Ну... можно. Если не поздно.

- Хорошо, – на самом деле он собирался пораньше уехать домой, но девушка его заинтриговала. Она была не местная, а, судя по акценту – еще и иностранка.

- Давайте в семь вечера. Договорились?

- Да. В восемь. Около ратуши.

Она рассмеялась, помахала ему рукой и прибавила шаг. Все это время он медленно ехал, высунув голову в окно, и сейчас, глядя ей вслед, едва не сбил старика, переходившего улицу. Шепотом чертыхнувшись, он развернул машину и поехал доделывать свои дела.

* * *

Мистер Пратт недолго размышлял над тем, арестовать отца Маврикия или оставить на свободе. Улик было много, но внутренний голос подсказывал ему, что священник тут ни при чем – или, если и замешан в деле, то незначительно. Арестовывать же настоятеля прихода – означало насмерть скомпрометировать его и сделать невозможным его дальнейшую работу в городке, при любом исходе дела. Досужие кумушки мгновенно разнесли бы самые невероятные домыслы во все дома.

Он взял со священника подписку о невыезде и этим ограничился. Ни истопника Джорджа, ни отца Гленна в этот день он так и не смог найти – дома их не было, в церкви – тоже. Мистер Пратт узнал, что истопник постоянно подрабатывает тем, что подвозит людей до железнодорожной станции, и предположил, что он мог уехать к вечернему поезду из столицы.

Так оно и было. Джордж, однако, к моменту встречи был крепко пьян, очевидно, еще со станции, и допрос пришлось отложить.

Он позвонил в город, не надеясь узнать за такой короткий срок каких-либо новостей, и был как громом поражен. Банкноты, которые он нашел в ящике у Агнессы, исчезли при ограблении банка. Пять лет назад, довольно далеко от этих мест, ночью был ограблен банк – преступник унес около миллиона, и с тех пор эти деньги, номера которых были известны, не всплывали нигде.

Мистер Пратт приуныл – это означало, что буквально через пару дней, если он не найдет преступника, сюда прибудут асы из столицы, а его отправят на другое расследование. Между тем это дело начало его захватывать – слишком уж все было закручено. Он перезвонил в город, попросил сильно не торопиться с передачей сведений в столицу, и, понадеявшись на традиционную бюрократию, отправился в кафе – думать.

Думал он недолго – он не особенно верил в совпадения, зато верил в свою удачу. Выпив немного виски у стойки, он разговорился с барменом – мужчиной в возрасте, как и он сам – и узнал много интересного. Бармен признался, что не любит сплетен, но убитую девушку несколько раз замечали входящей в комнатку истопника – и никогда не видели, чтобы она сразу выходила оттуда. По мнению самого бармена и, очевидно, большей части городка, Агнессе было совершенно нечего делать в бойлерной – откуда следовал логичный вывод, что дело тут нечисто.

Мистер Пратт задумался, не поехать ли прямо сейчас и не допросить ли Джорджа – но представил, какую истерику ему придется выдержать со стороны его жены, и все-таки решил оставить это дело на утро.

Утром он уже ждал Джорджа у дверей бойлерной. Джордж не удивился его появлению – похоже было на то, что он даже ждал этого, однако никакого испуга на его лице не было. Он пригласил мистера Пратта пройти внутрь и сел, выжидающе глядя на него.

Детектив, как правило, не планировал допросы загодя – экспромт всегда приводил его к цели быстрее, чем домашняя заготовка. Вот и сейчас он, внимательно глядя в глаза истопника, спросил:

- Джордж, где вы были пять лет назад?

- Э-э-э... здесь.

- Здесь? – мистер Пратт ткнул пальцем в пол.

- Ну да, конечно. А где мне еще быть?

- Вы куда-нибудь ездите?

- Ну да, бывает. На станцию.

- А в другой город? Далеко куда-нибудь?

- Нет. Я вообще никогда отсюда не выезжал. Как здесь родился, так и...

- Ясно. А где вы были в ночь убийства?

- Спал.

- Здесь?

- Нет. Дома.

- Кто это может подтвердить?

- Как кто? Жена, дети...

- Джордж, а в каких отношениях вы были с Агнессой?

Похоже, он попал в точку. Джордж побледнел, опустил глаза и промямлил:

- Какие отношения? Так...

- Джордж, посмотрите мне в глаза. Как так?

- Ну...

- Вы с ней спали.

- Да... иногда. Только не говорите, пожалуйста, об этом моей жене...

- Посмотрим. И это было в ночь перед убийством?

- Нет. Мы вообще... давно уже не...

- Вот как? И вас это злило?

- Ну... да.

- Интересно. Джордж, вы можете убить человека?

- Н-н-н... не думаю. Я не пробовал.

* * *

Отец Гленн был плохим христианином. Он это знал, впрочем, не особо и стремясь к высокой нравственной чистоте.

Происшествие с Агнессой оставило неизгладимый след в его душе. Сначала он думал исповедоваться отцу Маврикию, однако в последний момент струсил и отступил – рассказав лишь о всяких мелочах.

Он плохо умел скрывать свои чувства – отец Маврикий видел, что с ним происходит что-то не то, но не задавал лишних вопросов. Основная проблема была с его домохозяйкой, миссис Крис, вдовой адвоката.

Когда он, по приезду в город, попросился к ней на постой, она отнеслась к нему крайне настороженно. Как он понял позднее, ее удивила его молодость и то, что он внешне совершенно не был похож на священника. Со временем, однако, они даже сдружились – она поила его домашней наливкой, и вечерами они любили сидеть вдвоем на веранде и вести долгие разговоры.

У Крис был сын Эдуард – когда отец Гленн приехал в городок, ему было девять лет. Сначала он пытался найти с мальчиком общий язык – но тот принимал его в штыки и постоянно провоцировал на скандалы.

Через год после приезда он совершенно случайно оказался в постели с Крис. Позже он понял, что, скорее всего, это была умело замаскированная под случайность инициатива самой женщины – как она потом ему признавалась, она очень соскучилась по мужской ласке, а заводить роман в условиях небольшого городка, где все друг друга знают, означало полностью уничтожить свою репутацию.

С тех пор их отношения стали постоянными и даже почти семейными. Крис была умна, не подавала виду, что ревнует его, и старательно кормила блюдами собственного приготовления.

Примерно год назад Эдуард, до тех пор не посвященный в происходящее, застал их на месте преступления – то есть увидел их вместе в постели. Крис устроила отцу Гленну настоящую истерику – как будто он был виноват в происшествии. Эдуард же вообще перестал с тех пор обращаться к нему по каким бы то ни было вопросам. Когда же отец Гленн сам обращался к нему – отвечал односложно и настороженно.

Впрочем, отношения с Крис изменились после этого незначительно – она лишь стала более свободно заходить в нему в комнату и чуть больше ревновать, что вовсе не мешало ему ровно до тех пор, пока у него не случилось ЭТО с Агнессой.

Каким-то женским чутьем Крис почувствовала, что у него что-то случилось. Она стала нервной, постоянно выясняла у него, куда он ходил, и старалась встречать его после службы. Правда, служба все время заканчивалась в разное время, и он, даже когда точно знал время ее окончания, предусмотрительно не сообщал его.

Нельзя сказать, что его сильно тяготил этот контроль – но Крис каким-то образом вычислила, что у него особые отношения с Агнессой, и начала распространять среди соседок различные сплетни про девушку. Узнал отец Гленн об этом совершенно случайно, проходя в сумраке мимо открытого кафе и услышав голос Крис – но ситуация чрезвычайно озадачила его.

Между тем Агнесса уже несколько раз намекала, что была бы не прочь заглянуть к нему на огонек – как минимум днем. Несмотря на то, что отца Гленна раздирали страшные желания, он не решался сделать это – даже если Крис не было бы дома, вездесущий мальчишка мог подсмотреть и наверняка донес бы матери. Заниматься же этим в церкви Агнесса больше не решалась, несмотря на его уговоры – в отличие от него, она была истовой католичкой.

* * *

Руби снимал комнату, однако хозяйка смотрела сквозь пальцы на то, что он кого-нибудь приводил к себе. Собственно, он делал это крайне редко – настолько редко, что хозяйка сама несколько раз предлагала познакомить его с какой-нибудь подходящей девушкой.

Вечер одной из их прогулок с Агнессой завершился как раз около его дома – получилось это совершенно случайно, по крайней мере он готов был в этом поклясться. Девушка уже совсем собралась прощаться, как он набрался смелости и пригласил ее к себе на чашечку кофе.

Руби слышал, что это отличный повод дать знать любой девушке, что он не прочь затащить ее в постель – и согласие на кофе означает согласие и на все остальное. Однако в тот раз пришлось ограничиться кофе – он так и не решился подойти к ней и обнять. Хотя бы.

Впрочем, они отлично поболтали и, как ему показалось, она получила большое удовольствие. Когда она ушла, он долго сидел, глядя в окно, и мечтал о романтических отношениях.

Именно в тот вечер ему и пришла идея нарисовать ее. Вообще-то он предпочитал натюрморты – но происходило это в основном из застенчивости, так как при виде даже одетой натуры все его мысли уходили далеко от мольберта.

К его удивлению, она согласилась сразу. Для рисования они выбрали теплый день и уединились рано утром в городском саду – Агнесса вставала рано, а он ради такого случая вскочил даже раньше, чем обычно ходил в школу.

Агнесса оказалось идеальной моделью – она не только поворачивалась именно так, как ему было нужно, но и была способна час-другой сидеть неподвижно. Он набросал основы портрета, потом отпустил Агнессу на службу и до вечера сидел и рисовал. Портрет ему понравился – но он очень долго боялся показать его Агнессе.

Агнесса увидела портрет сама – когда напросилась к нему в гости через неделю. Портрет висел на стене, визит Агнессы оказался неожиданным, иначе он бы его спрятал подальше. Она вошла, огляделась и встала перед картиной, как вкопанная. Он стоял за ее спиной, стараясь не дышать, и ждал ее слов, как приговора.

Наконец она обернулась, подошла к нему, обняла за шею и поцеловала в щеку.

- Руби, ты гений, - услышал он ее слова, и они показались ему слаще райских колокольчиков...

* * *

Мистер Пратт понимал, что в общей картине преступления все еще находится масса белых пятен, и самое больше из них – это то, зачем и к кому девушка ездила в город. Это была откровенно тупиковая ветвь – никто из десятков опрошенных даже не видел ее на автостанции.

Основная проблема была в том, что Агнесса вернулась из города утром накануне убийства. Это было последнее утро в ее жизни – мистер Пратт предполагал, что именно с этой загадочной поездкой и связано преступление. Но искать в этом направлении у него не было ни сил, ни времени.

В тот же день он допросил отца Гленна. Священника не было в церкви, и детектив отправился к нему домой. Он уже знал, что отец Гленн снимает комнату у немолодой вдовы, и не хотел бы вести допрос в ее присутствии – но делать было нечего, время поджимало.

Священник встретил его приветливо. Хозяйка предложила им расположиться в гостиной, но детектив отказался, сославшись на необходимость приватной беседы – ему хотелось мотивированно осмотреться в комнате священника. Крис принесла им чай с печеньем наверх – мистер Пратт расположился в кресле, а священник – перед ним на стуле.

В комнате не было ничего особенного или подозрительного – скромное помещение, похоже, бывший кабинет мужа вдовы. Книжный шкаф, сплошь уставленный богословской литературой, комод, распятие на стене, еще одно – на небольшом столике перед кроватью.

- Отец Гленн, где вы были в ночь перед убийством? – наконец задал он вопрос.

- Здесь. Я всегда ночую дома, детектив.

- Вас кто-нибудь видел?

- Не помню, если честно. Хозяйка обычно ложится спать рано, ее парень тоже запирается у себя.

- Парень?

- Да, ее сын.

- Когда вы пришли в церковь?

- Э-э-э... в день убийства?

- Да.

- Утром. Вместе со всеми.

- Какие у вас были отношения с Агнессой?

- Самые лучшие. Она такая милая девушка... была.

- Милая?

- Да. Приветливая. Прихожане в ней души не чаяли. Да и мы тоже.

- Вы занимаетесь теологией?

- Да, насколько хватает времени.

- Агнесса тоже ей занималась?

- Конечно. Она много работала со мной и с отцом Маврикием. Она вообще молодец... была.

- Отец Гленн, вам нравится коллекция отца Маврикия?

- Коллекция? Вы про кинжалы?

- Да.

- Вы знаете, я не очень большой любитель оружия. Сами понимаете...

- А вам не показалось странным то, что отец Маврикий имеет такую странную для священника страсть?

- Нет. Я слышал...

- Что?

- Вы знаете, это не мои секреты... и это всего лишь слухи...

- Но?

- Говорят, что отец Маврикий воевал. До того, как стать священником. И основу своей коллекции он заложил именно там, на войне.

- Вот как?  А скажите, отец Гленн, много людей бывает у отца Маврикия?

- Да... в общем-то все, кто хочет. Он очень гостеприимный человек. Несмотря на внешнюю нелюдимость.

- И вы бывали?

- Да, часто.

- А Джордж?

- Истопник? Нет, вряд ли. Зачем ему? Они не были близки, а по работе они встречались в церкви.

- А Агнесса?

- Ну... я думаю, да. Заходила. Скорее всего.

* * *

Экспертиза в очередной раз озадачила мистера Пратта. На кинжале, который он нашел в столе у Агнессы, не было следов крови – иного он не ожидал. Было очевидно, что орудием убийства стал другой, более массивный кинжал. Но вот отпечатки пальцев – они принадлежали двоим. Самой Агнессе и отцу Гленну.

Анализ вещества, которое он соскреб с простыни убитой девушки, был еще более интересен. Это была сперма, которая принадлежала взрослому белому мужчине. И она совпадала с вероятностью 80 процентов с той, которую обнаружили в теле Агнессы.

Узнав все это по телефону, мистер Пратт первым делом отправился в дом к старому Томми. Ему нужно было прижать старика к стене – он был уверен, что ключ к секретам был именно у него.

Томми был дома, но не торопился открывать. Он долго разглядывал мистера Пратта через стекло двери, как будто видя в первый раз, и затем, оставив щель, в которую едва виднелся его нос, угрюмо поинтересовался, чем обязан.

Впрочем, детектив был не настроен разводить китайские церемонии. Силой открыв дверь и втолкнул старого Томми внутрь, он сел на стул и положил на стол заключение экспертизы.

- Что это? – спросил Томми, стоя напротив него.

- Экспертиза. Экспертиза того, что я соскреб с кровати девушки.

Томми внимательно посмотрел на него, не меняя выражения лица. Мистер Пратт решил идти ва-банк:

- Вы с ней спали.

Он сказал это не вопросительно, а утвердительно. Старый Томми опустился на стул.

- Да. Вы все равно это знаете.

Признаться, мистер Пратт рассчитывал на другой ответ. Он предполагал, что в комнате у Агнессы кто-то был незадолго до ее смерти, а старый Томми просто покрывает кого-то знакомого. Теперь дело менялось в корне.

- И давно это было у вас с ней?

- М-м-м... вы знаете, это вообще было раза три. Или четыре.

- Вы ее соблазнили?

- Нет, что вы. В моем-то возрасте... Все было только по ее инициативе. Мне казалось, что она искала утешения... просто утешения.

- И в последний раз это было...

- За день до убийства. Вечером. Даже, скорее, днем.

- У нее в тот день все было нормально?

- Не уверен. Она была очень рассеянной, даже один раз назвала меня как-то странно...

- Как?

- Я не разобрал. Кажется, Ластик.

- Ластик? Это имя?

- Не знаю. Я никогда такого не слышал.

- Она специально так вас назвала?

- Не думаю. Мне кажется... ну, она была вне себя от страсти...

- А потом?

- А потом я ее видел только раз. В этот же вечер она уехала.

- Куда?

- Не знаю. Она иногда уезжала куда-то, не говоря куда.

- Откуда вы знаете, что она именно уезжала? Может, она ночевала у кого-нибудь?

- Нет. У кого? У нее здесь никого не было. И она как-то оговорилась, что пошла на автобус.

- Когда она приехала?

- Видимо, утром. Но в дом не заходила – она всегда шла сразу в церковь. Зашла только вечером, ненадолго. Переоделась в красивое платье... то самое. И ушла. Сказала, чтобы я ее не терял.

- И больше...

- Все. Потом я увидел ее утром... там, в церкви.

- Почему вы говорили, что она ночевала дома?

- Не знаю... мне казалось, что она такая невинная, что ни к чему людям знать о том, что она... могла где-то ночевать.

- А что вы делали той ночью?

- Сидел. Сидел у камина. Как всегда, когда ее не было...

* * *

С тех пор, как Агнесса застукала его с цветами, Джордж перестал таиться и все более откровенно выражал свое восхищение практиканткой. Более всего его поражало то, что она одинаково ровно относилась и к нему, и к обоим священникам – хотя сам Джордж трепетал перед ними, особенно перед отцом Маврикием.

Пару раз она заглядывала к нему в бойлерную – первый раз просто из интереса, а второй – проходя мимо и увидев его. В бойлерной было чисто и тепло – он старался держать свое рабочее место в полном порядке, да и приходившие к нему женщины требовали особого отношения. После второго визита Агнессы он дал себе зарок не приводить больше в бойлерную никого – не хватало еще, чтобы этот ангел во плоти наткнулся на разврат, царящий в церковном здании...

Впрочем, вполне плотские мысли в отношении самой Агнессы никак не шли у него из головы. Она как бы раздвоилась в его мыслях – с одной стороны, он видел в ней чистый символ воплощенной девственности, а с другой – она будила в нем самые скотские желания, которые он никогда не мог воплотить на деле, так как больше всего боялся огласки и скандала.

Его желания усиливались недоступностью его жены, которая после третьих родов никак не могла придти в себя и не подпускала его к своей постели. Джордж искренне жалел ее, однако, выпивая под вечер пару бутылок портера, буквально лез на стену от раздирающих его томлений.

Третий раз Агнесса зашла к нему именно в такой момент – когда он уже прикончил две бутылки и размышлял, пойти домой или добраться до третьей. По случаю похолодания она была в монашеской накидке, и оттого казалась еще более милой и невинной. Джордж, увидев ее в дверях бойлерной, как будто проглотил язык – ему было стыдно, что он пьян.

Впрочем, Агнесса с интересом посмотрела на пустые бутылки пива и осведомилась у Джорджа, не угостит ли он и ее тоже. Он чуть не разбил бутылку, торопясь ее открыть – Агнесса отхлебнула из горлышка, затем села на топчан и сняла накидку. Под накидкой оказалось красивое белое платье – последний раз такое платье Джордж видел много лет назад, на своих одноклассницах. Он почувствовал, что совсем теряет голову – в этот момент Агнесса немного наклонилась вперед, он увидел в вырезе платья ее грудь, и бросился на нее...

Он понимал, что очень груб с ней, однако не мог с собой совладать. Услышав жалобный писк девушки, он еще больше возбудился и попытался сорвать с нее платье – но оно задралось, и он увидел красивые белые ноги и такой же живот. Какие-то тряпочки полетели в сторону – рыча, как зверь, он всем телом прижал ее к топчану и жестоко насиловал, не думая, чем все это может для него закончиться. Он слышал ее крик – подумал, что его могли слышать и на улице – и закрыл ей рот поцелуем.

В какой-то момент он вдруг понял, что она даже не сопротивляется – и даже сама держит его за плечи. Чуть позже, лежа рядом с ней и обнимая ее – так и не раздетую до конца – он осознал, что совершил, вероятно, преступление. И был чрезвычайно удивлен тем, что она не кричит и не убегает от него.

Более того – она лежала и гладила его по голове:

- Милый Джордж...

- Я сделал тебе больно?

- Да... но мне понравилось. Ты такой... как зверь. Дикий.

- Понравилось? – он помнил, как она кричала.

- Да. Только не надо так неожиданно... в следующий раз. Хорошо?

Он кивнул. Она уже ушла, поцеловав его на прощание – а он так и сидел, думая над тем, что произошло, и над выражением "в следующий раз"...

* * *

Мистер Пратт был в растерянности. Дело закручивалось с какую-то тугую спираль, из которой торчали обрывки веревочек, каждую из которых можно было распутывать месяцами. Никого из тех, кто мог оказаться причастным к убийству, всерьез подозревать было нельзя. В то же время медлить тоже было невозможно – когда сюда свалятся столичные следователи, город превратится в разворошенный улей, а вся его работа пойдет прахом.

В голову ничего не лезло. Он прошел мимо церкви, обошел ее кругом, внимательно осмотрел заросли на заднем дворе. Службы не было, но двери были приоткрыты – внутри наверняка кто-то находился.

Мистер Пратт увидел в кустах дверь, ведущую в бройлерную, и осторожно заглянул внутрь. Там было пусто, хотя дверь оказалась незапертой. Впрочем, как он понял, в этих краях вообще двери никто, как правило, не запирал.

Детектив зашел внутрь, задумчиво осмотрел оборудование, пустой стол, затем сел на топчан. Вероятно, Джордж был большим аккуратистом – топчан был застелен чистым одеялом, по линеечке заправленным в два ряда. Мистер Пратт откинул одеяло – под ним оказалась такая же чистая, хотя и весьма помятая простыня.

Он внимательно осмотрел постель – следов не было, хотя здесь явно спали, и не раз. Он провел руками по всей кровати и вдруг почувствовал едва заметный бугорок в районе ног.

Под матрасом лежал кинжал.

Мистер Пратт некоторое время смотрел на него в немом изумлении. Затем аккуратно прихватил носовым платком, поднес к свету. Кинжал был вымыт, но в щели между клинком и эфесом виднелось что-то, очень похожее на запекшуюся кровь. Сам кинжал был больше пятнадцати дюймов в длину, и весил не меньше чем полфунта, несмотря на то, что был очень узким. В его рукоятку были вставлены красивые прозрачные камни, которые составляли рисунок: длинный крест.

Судя по всему, пред ним было именно то, что он искал.

Мистер Пратт заторопился. Казалось, дело шло к развязке. С отправкой кинжала на экспертизу придется подождать до утра, однако другие неотложные дела нужно было сделать сейчас.

Он положил кинжал в портфель, предварительно замотав его в пакет, поправил постель и быстрым шагом направился в участок. К счастью, полисмен еще не ушел. Они сели в машину, доехали до дома Джорджа и оставили машину за углом.

Джордж был дома. Дверь открыла его жена, но, увидев незнакомца в сопровождении полисмена, отпрянула назад, освободив проем двери для фигуры мужа. Джордж приветливо кивнул мистеру Пратту, и замер, увидев два направленных на него револьвера.

- Руки вперед, не делать резких движений, - скомандовал мистер Пратт. Джордж протянул руки, полисмен надел на него наручники. За дверью раздался женский всхлип.

- Что случилось? - спросил Джордж.

- Вы обвиняетесь в убийстве Агнессы Ковальчик...

* * *

Руби сделал еще один ее портрет. На этот раз она позировала у него дома – работа заняла три дня, и все три дня она пропадала у него. Сразу после службы она шла в его дом, и позировала три-четыре часа.

Несмотря на то, что она училась азам живописи, она не подозревала, что это такой трудоемкий процесс. И если бы не первый портрет, она не поверила бы тому, что для хорошей картины нужно столько времени сидеть неподвижно.

В этот раз Руби осмелел и предложил рисовать ее обнаженной. Он думал, что получит отказ – однако Агнесса немного подумала и согласилась. Когда она в первый раз, медленно и застенчиво, сняла с себя сначала платье, а потом белье, он думал, что сойдет с ума от страсти – но чувства художника взяли верх. Он, как зачарованный, смотрел на красивое обнаженное тело, и сожалел, что не учился на скульптора и не может запечатлеть это в мраморе.

С Агнессой у него получалось все. Кисть сама скользила по холсту, краски попадали в цвет, а душа ликовала от того, что картина выходила не просто реалистичной, а живой.

Когда Руби рисовал, все дурные – как он считал – мысли вылетали из его головы. Зато когда Агнесса уходила, страсть переполняла его тело, он метался по комнате и мучительно думал, как он может стать близок такой невинно чистой и прекрасной девушке.

Портрет удался на славу. Пока он его не закончил, Агнесса специально не заглядывала в его часть комнаты – как она говорила ему, нельзя смотреть на красоту в процессе ее создания. После того, как она позировала ему в последний раз, он взял отгул в школе и неделю не выходил из комнаты, заканчивая картину. Наконец, сделав последний мазок, он отошел подальше и окинул взглядом свою работу.

Девушка лежала на диване, на боку, подперев голову рукой. Она была полностью обнажена, но ее руки и ноги располагались таким образом, что скрывали все интимные места. Ее лицо светилось абсолютной невинностью, отчего у зрителя создавалось впечатление не обнаженной девушки, а засыпающего ребенка.

Руби жалел лишь об одном – что не сможет выставить эту картину в экспозицию. Впрочем, он вообще не рискнул бы ее никому показать – Агнесса была девушкой его мечты, и демонстрировать ее в таком виде – означало бы растоптать ее невинность. Даже показывать ей самой этот портрет он пока, наверное, не решился бы...

Он посмотрел за окно. Светало. На улице началась какая-то странная, непривычная суета, раздавались крики, женский плач. Он подошел поближе – люди бегали туда-сюда, кричали и показывали в одну сторону. Он вышел за дверь – навстречу ему по лестнице поднималась хозяйка.

- Руби, - сказала она. – Агнесса...

- Что? – спросил он, чувствуя, как сердце падает куда-то вниз.

- Ее... убили.

* * *

Агнесса пришла к отцу Гленну без приглашения – поздно вечером, когда весь городок уже спал. Собственно, он сам хотел ее пригласить – Крис вместе с мальчишкой уехала на два дня к родственникам, однако Агнесса весь день была на виду, а затем куда-то внезапно исчезла.

Он так и не понял, откуда она узнала, что он один дома. Об этом знал лишь отец Маврикий, и, возможно, Джордж, который постоянно подвозил кого-нибудь до станции. Тем не менее, когда он услышал осторожный стук в дверь, он сразу понял, кто это.

Агнесса была очень странной – неразговорчивой и в то же время нежной. Ему показалось, что она пришла вовсе не за тем, о чем он подумал – она отстранилась от его объятий, рассеянно согласилась на чашечку кофе и лишь спустя час разговорилась. Об истинной причине своего визита она так и не сказала – и отец Гленн подумал, что ей просто стало грустно и одиноко.

Когда он обнял ее, ему на миг показалось, что от нее пахнет чем-то знакомым и в то же время чужим – он глянул ей в глаза, но не увидел там ничего. Она, как всегда, смотрела так, как смотрят невинные дети на учителя, которого обожают – и он растаял в этих глазах и в очередной раз потерял разум...

На этот раз Агнесса устроила ему настоящую бурную ночь, чего никогда не случалось у него с Крис. Немного отдохнув после его первого пылкого порыва, она забралась на него сверху, и сделала то, о чем он лишь читал в книгах. Вконец измотанный, он уснул далеко за полночь, про себя благодаря судьбу, что утром ему никуда не нужно идти.

Он проспал почти до обеда и не слышал, как Агнесса встала, умылась и долго бродила по комнатам, с любопытством разглядывая обстановку. Хотя дом был относительно новый, но от родителей Крис осталось много старых картин и предметов обихода, и за счет этого дом производил впечатление очень старого.

Не слышал он и того, как она подошла к книжному шкафу и начала разглядывать корочки книг. Обычно он запирал шкаф, чтобы в него случайно не залез Эдуард, однако в этот вечер он как раз просматривал некоторые книги и не успел повернуть ключ, когда пришла Агнесса. Собственно, толкования на писания святых отцов вряд ли заинтересовали бы кого-нибудь, кроме него самого, однако Агнесса увлекалась богословскими теориями не меньше, чем он, и потому с любопытством листала книги.

Ей тоже было некуда торопиться – более того, ей хотелось с ним поговорить в свободной обстановке, и, может быть, еще немного поваляться в постели. Поэтому она честно ждала, пока он проснется – не решаясь в то же время даже приготовить кофе, так как знала, насколько в этой стране трепетно относятся к собственности.

Когда ей не удалось вытащить очередную книгу, она очень удивилась. Книги с виду стояли не настолько плотно, чтобы не выниматься свободно – а как раз эту книгу она давно хотела полистать. Она приложила усилие – раздался странный треск, и часть корешков книг повернулась на невидимом шарнире, открыв тайник.

Собственно, это были не книги – это был ящик, оклеенный обложками книг и замаскированный под полку. Сначала Агнесса испугалась и хотела захлопнуть тайник, сделав вид, что ничего не заметила – но увиденное заставило ее сердце забиться, а рука остановилась на половине пути. Агнесса оглянулась на спящего священника – его дыхание было по-прежнему ровным. Тогда она протянула руку, взяла пачку денег и засунула ее за корсаж. Затем убедилась в том, что общая картина почти не нарушена, и осторожно закрыла ящик.

Спрятавшись в туалете, она, не надрывая банковскую упаковку, посмотрела на номинал. Банкноты были сотенные, всего в пачке было десять тысяч. За эти деньги в Польше можно было купить дом. Агнесса попыталась сообразить, сколько всего было денег в тайнике – получалось, что не меньше миллиона. Она предусмотрительно перепрятала пачку в сумочку, затем вышла из туалета, мучимая противоречивыми чувствами – и столкнулась нос к носу с проснувшимся отцом Гленном...

* * *

Мистер Пратт допросил Джорджа сразу же. По идее, его нужно было поморить в камере-одиночке пару дней, чтобы он созрел, но времени ждать не было.

- Итак, как вы понимаете, запираться бесполезно. Мы знаем, что вы убили девушку.

- Нет. Я не убивал.

Мистер Пратт много видел убийц на своем веку – в том числе и тех, кто умудрялся сохранять самообладание на любом допросе. Но Джордж был не из таких – мирный семьянин, он должен был нервничать. А он был спокоен.

- Мы нашли кинжал.

Джордж молчал.

- Откуда он в вашей комнате?

Истопник вздохнул и сказал:

- Я его нашел.

- Где, когда?

- В церкви. Около трупа э-э-э... Агнессы.

- Вы были в церкви? Вы видели, как ее убили?

- Нет. Я спал у себя. В бойлерной.

- И?

- Проснулся от крика. Забежал в церковь. Смотрю – она лежит, рядом кинжал отца Маврикия...

- Откуда вы знаете, что это кинжал отца Маврикия?

- Видел...

- Где?

- У отца Маврикия. Дома.

- Вы у него бывали?

- Один раз. Ремонтировал батарею.

- И он вам показывал коллекцию?

- Нет. Я сам посмотрел... пока он оставил меня одного.

- Зачем вы подобрали кинжал?

- Я... не хотел, чтобы отца Маврикия арестовали.

- То есть вы решили, что это он убил.

- А разве нет?...

* * *

Ластик сидел в машине и нервно стучал пальцами по рулевому колесу. Девушка опаздывала – он предполагал, что она забыла про него или просто обманула, и он зря потратил столько времени. Теперь ему придется или ночевать в этой дыре, или по темноте ехать домой, что ему совсем не нравилось.

Он уже совсем собирался махнуть на это дело рукой и возвращаться домой, как по машине постучали. Девушка подошла совсем с другой стороны, чем он ждал – не со стороны церкви, а с противоположной. На ней было не то платье, что днем – белое с коротким рукавами. Видимо, она успела забежать домой переодеться.

Он открыл ей дверцу – она села рядом с ним и сказала:

- Ой, я, наверное, опоздала?

- Нормально, - ответил Ластик, разом перестав на нее сердиться. Он доехал до единственного местного кафе. Там было шумно, но они устроились в углу, в полумраке.

Уже через полчаса Ластик знал про нее почти все. Агнесса оказалась на удивление разговорчива для человека, плохо владеющего языком. Правда, она почти не пила вино, которое он ей подливал, тем самым расстраивая его планы хотя бы сорвать на прощание поцелуй – но зато она проявляла к нему искренний интерес, что бывало нечасто.

Про себя он ей особенно не распространялся – на всякий случай. Иногда такие посиделки заканчивались не очень хорошо – и пока, на первый раз, он ограничился тем, что соврал ей, что он приехал для какой-то проверки из столицы. Впрочем, ее такие тонкости, похоже, не особенно интересовали.

Выйдя из кафе и открывая перед ней дверцу, он на всякий случай, почти инстинктивно, спросил, не хочет ли она прокатиться до города. К его удивлению, она охотно согласилась – хотя и призналась, что совершенно не представляет, куда ехать. Он разогнался по ночной трассе, чувствуя себя суперменом, везущим девушку к себе домой – хотя чем вся поездка закончился, он даже пока еще не думал.

Примерно на половине дороги он поинтересовался, насколько строго она соблюдает нормы церковной жизни, и предположил, что она не пьет вино именно из-за этого. К его удивлению, хрупкая и скромная девушка, не моргнув глазом, призналась, что предпочитает водку – традиционный напиток тех мест, откуда она родом. Ластик удивился, но не подал виду – лишь предложил заехать в какое-нибудь городское кафе, чтобы приложиться к искомому напитку.

Агнесса не отказалась. Водку она пила своеобразно – не разводя и залпом. После второй рюмки ее щеки раскраснелись, она стала громко смеяться и вставлять в свою речь непонятные ему слова. Когда она встала, чтобы дойти до туалета, он увидел, что она слегка покачивается.

Из кафе они вышли уже около полуночи. Агнесса буквально висела на нем и непрерывно болтала на своем языке, из которого он с трудом понимал только названия и имена. Он сам тоже крепко набрался и благодарил бога, что выбрал кафе недалеко от дома.

Агнесса не выказала никакого удивления, когда он привез ее к себе домой. Она спокойно поднялась в квартиру, осмотрела ее, а когда он обнял ее – поднялась на цыпочки и прильнула к его губам...

* * *

Мистер Пратт покачал головой. Мозаика, только-только слепившаяся в какое-то подобие общей картины, опять разваливалась на глазах. Джордж не был похож на преступника – и, судя по всему, им не был.

Хлопнула дверь – в участок вернулся полисмен, которого он оставил осматривать дом Джорджа. По уму, это нужно было делать самому мистеру Пратту, но он не мог раздвоиться. Впрочем, как раз по части обыска на полисмена можно было положиться – туповатый, но внимательный, он не пропустил бы ни одной мелочи.

Мистер Пратт встал, подошел к двери и остановился в проеме, чтобы видеть и Джорджа, и вернувшегося полисмена. Полисмен покачал головой:

- Ничего. Кроме этого...

Он протянул детективу сумочку. Мистер Пратт расстегнул ее – и увидел, как Джордж вздрогнул и побледнел.

В сумочке лежала помада, початая пачка таблеток, пустой кошелек и паспорт на имя Агнессы. Сверху все это придавливал миниатюрный катехизис. Мистер Пратт внимательно осмотрел подкладку – никаких потайных кармашков не было. Зато сбоку сумки был ровный ромбовидный разрез.

Он вернулся в комнату, держа сумочку в руках:

- Итак?

- Да.

- Что да?

- Это ее сумочка. Она лежала рядом...

- Зачем вы ее взяли?

- Не удержался. Подумал, что ей она все равно не нужна, а мне... деньги...

- Много денег было?

- Около сотни.

- А сумочку зачем оставили у себя?

- Красивая. Думал, когда все кончится – жене отдам.

- Разрез откуда?

- Так и было. Я думаю, это от кинжала. Я примерял – ровно.

Мистер Пратт тоже думал так же – правда, не совсем понимал, почему разрез не сквозной.

- Ясно. Джордж, вы понимаете, что я могу вас арестовать как минимум за кражу денег?

- Да. Конечно.

- Так что посидите пока в камере. Наручники я сниму.

* * *

Отца Гленна и пугал, и радовал тот особый интерес, который проявляла к нему Агнесса. Она приставала к нему даже в церкви, чего никогда не делала раньше, и пару раз соблазнила его прямо в своем кабинете, на столе.

Она постоянно намекала ему на то, что ей понравилось у него в гостях. Он боялся, что рано или поздно девушка столкнется с Крис, и тогда не избежать скандала. Правда, самого худшего ему удалось избежать – никто из досужих соседок не видел, как Агнесса входила в дом, а самое главное – как она выходила из него, уже при свете дня. Тем не менее, Крис становилась все ревнивее, причем теперь она постоянно упоминала Агнессу, как будто что-то знала.

Без скандала все-таки не обошлось. Он задержался допоздна по банальной причине – столкнувшись в дверях с Агнессой, они, не сговариваясь, развернулись и пошли обратно. В церкви уже никого не было – они даже не дошли до кабинета Агнессы, а, заперев за собой дверь, рухнули в объятьях прямо на пол посреди зала, на заботливо постеленную и только сегодня почищенную ковровую дорожку. За каких-то полчаса Агнесса буквально вымотала его, как будто сорвавшись с цепи в стремлении получить все новое и новое наслаждение. Когда она наконец выпустила его, первая мысль, которая пришла к нему в голову – о ненасытных демонах ада. Но он все-таки предпочел ее не высказывать вслух.

Крис ждала его и, едва дождавшись, пока он поест, тут же потащила в спальню. С ужасом поняв, что он попросту ничего не сможет, отец Гленн попытался отговориться, сославшись на головную боль – однако домохозяйка решительно стащила с него одежду и тут же унюхала всю гамму компрометирующих запахов.

Припертый к стене, отец Гленн был вынужден признаться. Остаток ночи он провел без сна, утешая рыдающую Крис, уверяя ее в случайности произошедшего и клятвенно обещая порвать с Агнессой.

Прекращать отношения с девушкой он, конечно, не собирался – но хотел как минимум объяснить ей, что им нужно быть осторожнее. Впрочем, разговор не получился. Агнесса сначала смеялась над его неуклюжими попытками повернуть разговор в нужное русло, а затем неожиданно спросила:

- А что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?

От неожиданности он замолчал на полуслове и уставился на девушку. Она засмеялась, увидев изумление в его глазах.

- Миллион чего? – наконец спросил он.

- Денег, - как ребенку, ответила она.

- А... ты почему это спросила?

- Просто так. А ты почему так растерялся?

Он действительно растерялся. Жизнь вдруг, в очередной раз, повернулась так, как он не только не предполагал, но даже подумать не мог. И уж тем более он не мог себе представить, что этот поворот будет так тесно связан с этой девушкой...

* * *

После того вечера Джордж заболел. Он не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Агнессы. Он даже стал забывать о своих обязанностях – благо стояли теплые деньки, и это было незаметно.

Он стал поздно возвращаться домой, а иногда и ночевать у себя в бойлерной. Жена, удивленная таким поведением, несколько раз врывалась к нему, предполагая застать какую-нибудь развратницу, но каждый раз видела одну и ту же картину: Джордж сидел на топчане, глядя в окно.

Встречая Агнессу, он мгновенно терял дар речи и как будто впадал в ступор – стоял и молча смотрел на нее. Агнессу это веселило – если рядом никого не было, она вставала на цыпочки и касалась губами его щеки, отчего он вспыхивал, как девушка.

Пару раз она заходила к нему в бойлерную. Оба раза это происходило вечером, уже затемно, когда все уходили из церкви. Теперь Джордж уже не был груб – наоборот, она терзала его тело, царапала грудь и бока, кусала его за уши и шею, оставляя красные полосы и долго заживающие рубцы. Он же был с ней настолько нежен, насколько это позволяла его простая натура.

Несколько раз она даже просила его стукнуть ее – он не понимал, зачем это ей, и если и выполнял просьбу, то лишь легонько шлепая ее по бархатистым, как у ребенка, ягодицам. Он видел, что она хочет от него той самой жесткости, что была в первый раз – однако, боготворя ее, не мог заставить себя причинить ей боль.

После третьего раза она к нему не заходила и даже перестала целовать, встречая в коридоре. Тем не менее она была все так же весела, отчего ему казалось, что она смеется над ним.

Он видел – вернее, угадывал – ее отношения с другими людьми и оттого еще больше злился на нее. Иногда он думал поступить с ней так же, как в первый раз – предполагая, что это опять ей понравится, и их отношения возродятся. Он несколько раз подкарауливал ее в темных коридорах – но не мог решиться сделать последний шаг.

В отчаянии он пригласил к себе одну из бывших подруг – однако потерпел полное фиаско. После нежных рук Агнессы, после ее ласковых поцелуев местная простушка казалась ему примитивной. Безуспешно проведя с ней почти час, он, мучимый сознанием собственного позора, бежал, оставив раздетую девушку в бойлерной в полном недоумении...

* * *

Ластику нужно было на работу к девяти утра – однако планам его было не суждено воплотиться. Агнесса, мирно спавшая радом с ним, мгновенно проснулась, едва лишь он пошевелился. Проснулась, обняла его, а затем ловко оседлала.

Ластик был в полном восторге еще от вечернего секса с милой иностранкой, однако утренние развлечения ему понравились еще больше. Ему даже не нужно было ничего делать – девушка оказалась ловкой, умелой и старательной. Он наспех придумал в свое оправдание, что ему пришлось остаться в городке, и приехать лишь к обеду – хотя эта версия явно была построена на песке. Впрочем, оправдываться пришлось спустя очень продолжительное время – Агнесса, лежа у него на плече после очередного любовного раунда, вдруг спохватилась, что ей надо срочно оказаться в городке по служебным делам, и Ластик, преодолевая головную боль, возникающую в вертикальном положении, отвез ее обратно.

В результате на работу он приехал после обеда и получил нагоняй – в чем, впрочем, не очень раскаивался. Несмотря на бурную личную жизнь, Агнесса вызвала в его душе что-то похожее на юношескую влюбленность – и ему не хотелось, чтобы это чувство проходило.

Уже вернувшись домой, он вспомнил, что не взял у Агнессы ее телефон и не дал свой. Он хотел продолжать роман – его это сильно заводило. Конечно, он мог бы позвонить в церковь – но это означало скомпрометировать девушку. В принципе ему это было безразлично, однако он надеялся на серьезное продолжение.

Ему пришлось ждать до воскресения – начальник, злой за прошлое опоздание, никак не соглашался отправить его по выдуманной им причине в городок. В воскресение, прикинув срок окончания мессы, он уже стоял недалеко от церкви, разглядывая среди прохожих Агнессу. Конечно, это было малоосмысленно, она могла быть совсем в другом месте – но он не видел другого способа ее встретить.

К счастью, она вышла из церкви через некоторое время после окончания служба. С ней был какой-то молодой священник – они не торопясь шли по улице, разговаривая. Ластик ехал за ними на машине, держась на приличном отдалении, и пытался определить, куда они идут.

Наконец девушка попрощалась за руку со священником и быстро пошла по улице. Ластик выждал, пока священник скроется из глаз, дал газу и догнал Агнессу. Посигналив, он с удовольствием увидел на ее лице перемену чувств – удивление, растерянность и радость.

Она без приглашения села рядом с ним, огляделась по сторонам и только после этого крепко поцеловала его. Он почувствовал, что готов разложить ее тут же, на сидениях машины, и от реализации этого желания его остановило только то, что они стояли прямо посреди оживленного города.

Он предложил Агнессе прокатиться до города – она отказалась, сославшись на занятость, но согласилась сама приехать к нему через три дня. До города ездил автобус – причем она успевала вернуться утром еще до начала службы. Ластик оставил ей свой телефон, потом они немного отъехали от города и в зарослях кукурузы долго раскачивали машину...

* * *

Отец Гленн решился позвать Агнессу домой лишь тогда, когда сам проводил Крис до автобуса, едущего в город. У Крис болела тетка, и она считала своим долгом периодически ее навещать. Эдуард остался дома, но, как всегда, заперся у себя в комнате и не показывал носа.

Это был риск – но отец Гленн соскучился и к тому же чувствовал, что их отношения с Агнессой стали охладевать. Она больше не приставала к нему в церкви, а на его попытки ловко уворачивалась и вообще старалась не оставаться наедине.

Придти на свидание к нему домой она неожиданно согласилась без возражений – ему даже не пришлось ее уговаривать, стоило лишь намекнуть. Его немало озадачила такая непоследовательность, но он решил подумать об этом после.

Эдуард не выходил из своей комнаты – отец Гленн подумал, что парень лег спать, но на всякий случай шепотом сказал Агнессе, чтобы она не говорила громко. Девушка вела себя странно – как и в тот раз, когда была у него впервые. На этот раз он не стал предлагать ей кофе и сразу повел в спальню – но она заартачилась, попросив его не торопиться.

Отец Гленн подумал, что она хочет с ним о чем-то поговорить – но девушка молчала, молча обнимая его за плечи. После пары попыток разговорить ее он попытался уложить ее в постель силой – иногда ей нравилась грубость, но в этот раз она резко его оттолкнула и отскочила в угол комнаты.

- Агнесса, - сказал он. – Если ты не хочешь – зачем ты пришла?

- А я нужна тебе только за этим? – рассерженно спросила она.

- Нет, но...

- Скажи мне, священник – ты кто? - внимательно глядя ему в глаза, вдруг спросила она.

- В смысле?

- Ну кто ты на самом деле?

- Священник...

- Не ври мне. Ты кто угодно, но не священник.

Он замолчал, переваривая ее слова.

- Скажи мне честно, кто ты. Я никому не скажу, - она подошла поближе и заглянула ему в глаза.

- М-м-м... мне нечего сказать тебе.

Сейчас, когда она отказывала ему, он как никогда сильно захотел ее. Он почти не следил за разговором – только смотрел на вырез ее нарядного платья и высоко поднятый подол, из-под которого виднелись незагорелые ноги. Она перехватила его взгляд.

- Ладно. Давай, иди сюда. Но потом ты мне все расскажешь. Хорошо?

Он молча кивнул, приближаясь к ней. Она закинула руки за голову, расстегнула платье и быстро сняла его, оставшись в кружевном белье. Не помня себя от страсти, он схватил ее в объятья и начал целовать все тело...

* * *

Отец Маврикий стоял на своем. Маленький кинжал он действительно подарил Агнессе, а большого хватился только тогда, когда увидел его рядом с трупом.

После часа допроса у мистера Пратта сложилось четкое убеждение, что священник что-то скрывает. Однако в том, что Агнесса часто бывала у него дома, видела коллекцию и имела возможность украсть что угодно, он все-таки признал.

Мистер Пратт измерил разрез на сумочке перед тем, как отправить кинжал в лабораторию. Он, действительно, совпадал с кончиком кинжала. Но только с кончиком.

- Отец Маврикий, а насколько ценна ваша коллекция?

- Ну, для специалиста – очень. Для обычного человека – это всего лишь игрушки.

- А вот эти камни на рукоятке – они дорогие?

- Нет. Это обычные самоцветы. Но выглядят они, действительно, хорошо. Дилетант может польститься только на один их вид. К тому же и сам кинжал достаточно редкий – он привезен крестоносцами.

- Отец Маврикий, Агнесса была бедна?

- Ну, я бы не сказал, что она жила в нищете, но она была небогата.

- То есть нуждалась?

- В общем-то, да.

- Когда заканчивался срок ее практики?

- Через месяц. Правда, я хотел предложить ей остаться в приходе.

- Она об этом знала?

- Нет. Я как раз хотел ей сказать об этом, как это случилось...

- Она могла украсть кинжал?

- М-м-м... не думаю. Но...

- Но?

- Человек слаб...

* * *

Ластик вдруг понял, что Агнесса в него влюбилась. Ничем иным он не мог объяснить то, что она ездила к нему при каждом удобном случае. Признаться, ему это льстило, однако то, что она могла в любой момент заявиться к нему в квартиру, его серьезно напрягало. К тому же Агнесса начала ревновать, и по этой причине часто заявлялась к нему без предупреждения.

Ластик не привык иметь дело только с одной девушкой. У него была куча старых подруг, которые от него ничего не требовали и иногда застревали у него на всю ночь, обкуренные или пьяные. Теперь ему приходилось выпроваживать их пораньше, чтобы они не столкнулись с Агнессой: девушкам это было бы неприятно, а реакцию Агнессы он вообще не мог предсказать.

В то же время ему не очень хотелось ее терять – она была бесподобна в постели, с ней он чувствовал себя настоящим жеребцом, а ее крики на польском языке во время секса жутко его заводили.

Как-то раз он предложил Агнессе самому приезжать к ней – но она наотрез отказалась. Он знал, что она жила у старого прихожанина, и поначалу даже подумал, что у девушки с ним что-то есть – но потом, подумав, понял, что она просто не хочет получить дурную репутацию. Сам он был полнейшим атеистом, однако хорошо представлял себе, что думают в таком городке про практикантку теологического института.

Со временем он начал подозревать, что она его использует для того, чтобы остаться в стране. Он слышал про такие истории – как девушки из Восточной Европы влюбляют в себя молодых парней, выходят за них замуж, получают вид на жительство, а потом всю жизнь сосут из них деньги. Его такая перспектива, с одной стороны, пугала, а с другой – смешила, так как никаких денег у него не было. Правда, Агнесса об этом не догадывалась – с ней он изображал из себя богача на отдыхе, благо удивить ее было несложно.

В то же время он твердо решил, что, как только она заикнется о замужестве, он тут же с ней расстанется. Это решение омрачалось одним – Агнесса на дух не выносила презервативы, и он постоянно был в напряжении по поводу того, что она может забеременеть. В этом случае ситуация резко осложнилась бы – на ее стороне оказывался закон, вне зависимости от ее происхождения, и все его планы летели бы к черту...

Теперь Агнесса приезжала два или три раза в неделю – за исключением случаев, когда были большие праздники и она была задействована всю неделю. Он догадался выпросить у нее церковный календарь, под предлогом интереса к религии, и теперь знал, когда ее можно не ждать. Пару раз он даже устраивал в такие периоды грандиозные оргии, о которых Агнесса, естественно, и не догадывалась...

* * *

Мистер Пратт получил оба документа почти одновременно. Анализ кинжала из лаборатории показывал, что кровь на его клинке полностью совпадает с кровью убитой девушки. Отпечатки пальцев густо усеивали рукоятку и принадлежали четверым – Агнессе, отцу Маврикию, Джорджу и... тут мистер Пратт не поверил своим глазам.

Второй документ был выпиской из дела по ограблению банка. Во время ограбления был ранен один из сторожей – но он успел рассмотреть грабителя. Со слов сторожа сразу после ограбления был составлен фоторобот, который сейчас и лежал перед мистером Праттом. И этого человека мистер Пратт хорошо знал.

Все сходилось – фоторобот, отпечатки пальцев, улики. Непонятен был лишь мотив – но и без этого мистер Пратт должен был задержать этого человека.

Он взял полисмена, и они поехали к дому отца Гленна. Дверь им открыла хозяйка, но, когда они собрались подниматься наверх, сказала:

- Уехал.

- Как уехал? – остановился мистер Пратт. – Когда?

- Вчера, еще с утра. С чемоданом, сел в такси и уехал. Такси какие-то незнакомое, наверное, из города приехало.

- А что сказал?

- Эх... – она махнула рукой. - Ничего не сказал. Мы с ним вечером поругались, так и не разговаривали.

- Из-за чего поругались?

- А... из-за моего пацана. Тот к нему в комнату без стука заглянул.

- Понятно.

Мистер Пратт поднялся по лестнице в комнату отца Гленна. Хозяйка еще не успела тут прибраться – или думала, что священник вернется. Детектива удивило то, что все книги остались на месте – впрочем, как и одежда священника. Он повернулся к хозяйке, стоявшей у него за спиной:

- Он во что был одет?

- В джинсы. И рубашку. И сверху пиджак.

Мистер Пратт подошел к книжному шкафу – сквозь стекло он увидел какую-то неправильность. Потом присвистнул и открыл дверцу. Ряд книжек на самом деле представлял собой коробку с наклеенными на нее корешками. Сейчас коробка была приоткрыта, и потому было видно, что это тайник. Мистер Пратт потянул край коробки на себя – тайник был пуст.

Он сел за стол, посмотрел на хозяйку:

- Вы знаете, мне нужно поговорить с вашим сыном. Я понимаю, что я не имею права это делать без адвоката – но это очень важно. Поймите меня.

Женщина минуту поколебалась, потом выглянула в коридор:

- Эдуард!

Застучали каблуки по деревянному полу, и мальчишка ворвался в комнату.

- Да, ма.

Увидев детектива, он остановился, вопросительно посмотрел на мать.

- Мистер Пратт хочет с тобой побеседовать. Будь с ним честен, пожалуйста. Помни, что тебе всегда говорил отец.

Мальчишка кивнул. Крис вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Мистер Пратт оценил ее деликатность, затем кивнул мальчишке на стул:

- Садись. Ты позавчера вечером заглядывал в эту комнату?

- Да, мистер.

- Зачем?

- Я услышал странные звуки. Как будто кто-то плакал.

- Так. И что ты увидел?

- Священника. Отца Гленна.

- Он плакал?

- Я не видел. Он был ко мне спиной. Вот как я сейчас сижу.

- Он делал что-то необычное?

- Я... не знаю. Он что-то считал. Какие-то пачки.

- Пачки?

- Да. Такие... ну, в каких бывают деньги.

- Много?

- Да. Весь стол был завален.

- Понятно. Он тебя видел?

- Я думаю, нет. Но...

- Что?

- Когда я закрывал дверь, она скрипнула. И он вроде бы догадался. Они с мамой так ругались потом...

- Понятно. Спасибо, Эдуард. Ты мне очень помог.

- Не за что, мистер. Папа всегда говорил мне, что надо говорить правду.

- Это хорошо...

Мальчик направился к дверям. Вдруг мистера Пратта осенило.

- Постой.

- Да, мистер?

- А ты был здесь в ночь, когда убили Агнессу?

- Здесь?

- В доме.

- Да.

- А мама?

- Нет. Она уехала в город. К тете.

- Ты слышал что-нибудь?

Мальчик замолчал. Мистер Пратт выразительно на него посмотрел.

- Мистер, я скажу, если вы не скажете маме.

- Хорошо.

- К нему приходила девушка.

- Какая?

- Которую убили.

- Да? Во сколько?

- Вечером. Часов в десять.

- Потом что?

- Потом... потом они занимались..., – он покраснел.

- Ты подслушивал?

- Да.

Мистер Пратт поблагодарил бога за подростковую любознательность мальчишки.

- Ты слышал, о чем они говорили?

- Нет. Они тихо говорили. А потом ссорились.

- Так. А потом?

- Потом она убежала. А он за ней.

- И все?

- Да.

- Когда он вернулся?

- Не помню. Поздно. Я уже спал – он меня разбудил грохотом. По-моему, он был пьяный.

- А утром?

- Утром стали шуметь, про убийство. Он встал, оделся как священник и пошел...

* * *

Потом, лежа в постели и постепенно приходя в себя, отец Гленн вдруг понял, что сегодня секс с ним ее точно не интересовал – она была холодна и не развлекалась с ним, как обычно. Очевидно, ее интересовал только один вопрос – сейчас она лежала рядом и выжидающе смотрела на него. Однако говорить ей он ничего не собирался.

- Итак?

- Агнесса... извини. Мне нечего тебе сказать?

- Нечего?

- Да. Я и есть тот, кто я есть...

- Ты лгун! – девушка вскочила и начала быстро одеваться. – Ты лжешь – и только поэтому ты не священник.

Он попытался ее поймать – но она вывернулась из его рук, сунула ноги в туфли и, натягивая на ходу платье, побежала вниз по лестнице, грохоча на весь дом. Отец Гленн хотел побежать следом за ней – но понял, что совершенно голый, и начал спешно одеваться.

К тому времени, когда он выскочил на ночную улицу, ее уже и след простыл. Он прошел один квартал – не столько в поисках ее, сколько просто для того, чтобы немного остудить голову, и вдруг впереди мелькнуло что-то похожее на ее платье.

Он побежал за ней – вскоре она показалась впереди. Девушка быстрыми шагами шла куда-то вперед, в направлении церкви – но, похоже, мимо. Он окликнул ее – она обернулась, испуганно вздрогнув. Узнав его, с явным облегчением вздохнула и остановилась.

Возвращаться домой ему не хотелось – Эдуард мог проснуться от шума, да и любопытные соседи наверняка до сих пор выглядывают в окна. Церковь была рядом, ключ был у него в кармане – он предложил ей зайти туда и поговорить. Она оперлась спиной о спинку скамеек, держа сумочку в руке и выжидающе глядя на него.

- Агнесса, скажи – что ты от меня хочешь?

- Я хочу правды.

- Какой?

- Кто ты? Как тебя зовут?

- Почему ты решила, что я не тот, за кого себя выдаю?

- Так тебе и скажи...

- Агнесса, но это несерьезно...

- Да? А миллион, спрятанный в спальне – это тоже несерьезно?

Он замер, остановившись напротив нее.

- Ты... ты шарилась у меня?

- Ага! – торжествующе закричала девушка, и звук ее голоса отразился от сводов церкви. – Сознался!

- Агнесса, - он приблизился к ней.

- Не подходи ко мне! – завизжала она, судорожно роясь в сумочке. Он с интересом посмотрел, что она собирается достать. В ее руке тускло блеснула сталь. Он узнал кинжал – он видел его в коллекции у отца Маврикия.

- Откуда у тебя это? – спросил он.

- Откуда надо, - зло сказала она. – У любовника украла.

- У любовника? – с недоумением спросил он.

- Да. А ты думал, что я только с тобой...

Она не успела договорить. Кровь бросилась отцу Гленну в голову, вспышка безумной ревности вдруг заслонила все на свете. Он не помнил, как вырвал кинжал у девушки из рук, как бросил ее, визжащую от ужаса, на пол, и, сев сверху, стал бить ее, стараясь попасть в сердце...

Иркутск-Окленд, осень 2007

Контакт с автором: [email protected]