И жить торопятся, и чествовать спешат.

Стишок

Для того чтобы построить себе юбилей, достаточно сильно этого пожелать. Хорошо еще иметь произведения, романы, опусы. Но можно без них. Не это главное. Главное - крепко захотеть.

Это так естественно. Проходят годы, выходят книги. Хочется, как бы сказать, оглянуться на пройденный путь, объясниться с читателем, поплакать немного над молодостью, каковая прошла в неизмеримых трудах. И вся жизнь прошла, отдана без остатка, и хочется узнать, в хорошие ли руки она попала. Вот оправдание юбилея. Здесь все естественно, понятно, справедливо.

А если всего этого не было (трудов и годов), тогда достаточно только сильно захотеть. И юбилей будет, образуется. Люди, в общем, не звери, не обидят. И телеграммы пришлют, какие надо ("Прикованный постели обнимаю и шлю..."), и зал наймут, какой полагается, и отметят все, что вам нужно.

Тяжко стало от юбилеев. Малость перехватили. Переполнили чашу веселья. Вовлекли в юбилейную работу слишком широкие массы юбиляров. И теперь разволновавшегося писателя трудно водворить в обычные рамки.

Соответствующие учреждения переполнены неукротимыми соискателями юбилярства.

- Здравствуйте. Я писатель.

- Ага.

- Вот все пишу, знаете.

- Ага!

- Создаю разные художественные произведения.

- Да?

- Вот, вот. Увидишь, знаете, что-нибудь значительное, ну и, конечно, отобразишь. Не удержишься.

- Ага!

- И так, знаете, привык, что уже не могу. Все время создаю, вот уже сколько лет.

- А-а!

- А время летит. Двадцать лет творчества - не шутка. Все-таки - дата.

- Да.

- Хотелось бы, знаете, получить какой-нибудь толчок, стимул, а то, знаете, вдохновения уже нет в достаточном количестве.

- Да?

- Такие-то дела.

- Да-а-а!

- Ну, побегу в сектор искусств, оттуда в Наркомпрос, а оттуда в Литературную энциклопедию. Моя буква приближается. До свидания.

- До свидания... Федор Иванович, зачем он приходил? Что-то он тут бормотал, я ничего не понял.

- Юбилей пришел просить.

- А-а! То-то, я смотрю, ему на месте не сиделось. Есть еще кто-нибудь? Пустите.

- Здравствуйте. Ничего, что я к вам?

- Пожалуйста. Вы писатель?

- Да. Вот все пишу, знаете.

- Создаете разные художественные произведения?

- Так точно.

- Отображаете?

- Обязательно. Увижу - отображу. Увижу, знаете, и тут же отображу.

- А время летит?

- Летит. Летит стрелой.

- Двадцать лет занимаетесь творчеством?

- Извините, только пятнадцать. Но все-таки дата, не правда ли?

- Безусловно, дата. Но для юбиляра мало.

- Мало?

- Маловато.

- А если включить службу в госучреждениях?

- М-м-м...

- Тогда можно натянуть и все восемнадцать.

- Все-таки недостаточно.

- Тогда простите. Я, конечно, не смею... Но так хотелось немножко стимулироваться.

- Да, каждому хочется. Ну, до свиданья. Сектор искусств налево по коридору. Федор Иванович, отметьте товарищу пропуск. Есть еще кто-нибудь?

- Какой-то мальчик дожидается.

- Пионер?

- Нет, беспартийный.

- Давайте беспартийного. Здравствуй, мальчик, ты чего пришел?

- Здравствуйте. Я писатель.

- Как писатель? Сколько ж тебе лет?

- Пятнадцать.

- Что-то ты врешь, мальчик. Тебе не больше двенадцати.

- Честное слово, дяденька, пятнадцать. Это я только на вид маленький. А вообще я старый, преклонный.

- Какой бойкий мальчик. Время-то стрелой летит, а?

- Стрелой, дяденька.

- Ну и что же?

- Общественность беспокоится. Хочет дату отметить. Как-никак, десять лет состою в литературе. Надо бы юбилей. Я уже помещение подыскал - кино "Чары".

- Какой там юбилей, мальчик! Сам говоришь, тебе пятнадцать лет. Когда ж ты начал писать? Пяти лет, что ли?

- С четырех-с. Я - вундеркинд, дяденька. Как Яша Хейфец. Только он на скрипке, а я в области пера, песни и мысли.

- Ну, иди, иди к маме!

- Мне к маме нельзя. Я на нее памфлет написал. Мне юбилей надо. Устройте, дяденька!

- Нельзя, мальчик, стыдно плакать. Ты уже большой. Федор Иванович, отведите его в ясли. Сколько там еще дожидается?

- Два музыканта, шестнадцать актеров, восемьдесят один писа...

- Нет, нет, нет! Не могу больше. Пусть обращаются в свои домоуправления. Там стандартные справки, там пусть и юбилеи.

Дошло до того, что в газетных редакциях больше всего стали бояться не злых маньяков со свеженькими перпетуум-мобиле под мышкой, а людей искусства, которые терпеливо домогаются напечатания своих портретов, биографических справок, а равно перечня заслуг как специфически писательских, так и общегражданских (верный член профсоюза, поседевший на общих собраниях, пайщик кооператива, неуемный активист, борец). Некоторые привозят свои бюсты, отлитые по блату из передельного чугуна. В редакции бюсты фотографируют, но стараются не печатать.

Самый юбилей описан не будет. Кто не знает этого странного обряда, находящегося где-то посредине между гражданской панихидой и свадьбой в интеллигентном кругу. Хорошо, если юбиляр человек веселый, вроде Василия Каменского, и факт увенчания его лаврами, ко всеобщему удовольствию, превращает в здоровую шутку. А некоторые принимают юбилейный разворот всерьез, отчего и скучнеют на весь оставшийся им отрезок жизни. Отрезок, надо сказать, не маленький, в особенности если юбилей устраивает себе вундеркинд или автор, у которого есть за душою только один рассказ, да и то это не рассказ, а вступительный взнос в горком (иначе не приняли бы в члены).

Юбилеи бывают с выставкой произведений, бывают и без выставки (это если нет произведений). Но эта ужасающая деталь не мешает торжеству. Произведения произведениями, а юбилей юбилеем.

Если нет произведений, то юбилей принимает, конечно, несколько обидный характер для именинника. Его называют незаметным тружеником, полезным винтиком в большой машине, говорят, что в свое время он подавал надежды, что не худо бы ему опять их подать, - вообще унижают необыкновенно. Но юбиляр этого сорта все стерпит. На худой конец не плохо быть и винтиком. Винтик доволен.

Юбилейные зверства продолжаются. Чаша веселья "растет, ширится и крепнет". Юбилею грозит опасность превратиться в старосветский бенефис или полубенефис, с подношением серебряных мундштуков и подстаканников из белого металла братьев Фраже.

Ну разве приятно будет, товарищи, услышать такие разговоры:

- В этом году покончил на полный бенефис с ценными подношениями.

- Вам хорошо, романистам. А вот мне, автору очерков, дают только четверть бенефиса и ордер на калоши.

Что, приятно будет?

1933

Чаша веселья. - Впервые опубликован в "Литературной газете", 1933, э 16, 5 апреля, под рубрикой "Уголок изящной словесности". Подпись: Холодный философ.

Печатается па тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. III, "Советский писатель", М. 1939.