У этого простого солдата тонкое, выразительное лицо, длинные волосы, спадающие на уши, и так называемые артистические пальцы. Они, правда, грязные и потрескавшиеся, но они сохранили нервность и подвижность. Солдат беспрерывно перебирает ими полы своей длинной не по росту шинели.
Он музыкант из города Касселя - Рейнгард Райф. Он молод. Ему всего двадцать восемь лет, но он успел в жизни: окончил консерваторию по классу рояля и скрипки и вскоре стал преподавателем теории музыки в той же консерватории, в том же Касселе. В тысяча девятьсот тридцать девятом году его взяли в солдаты, и с тех пор он выполнял всяческую тыловую работу. На днях его отправили на советско-германский фронт, и он сразу же сдался в плен.
- Война - это ужас, - сказал он, - я никогда ничего подобного не ожидал.
Это очень характерно. Они все ожидали найти в России то, что нашли во Франции. Захлебнувшись в собственной крови, они поняли, что ошибались. Рейнгарду Райфу не понадобилось много времени, чтобы решить для себя вопрос о мире и войне. Он просто выбрал мир. Он уже избавился от страха смерти и испытывает сейчас приятное чувство безопасности.
Я задаю вопрос:
- Как вы относитесь к гитлеровскому режиму?
- О, все это мало меня интересует! Это политика. Для меня в мире существует только музыка.
- Вы - молодой человек. Вы развивались и формировались в гитлеровские времена. Не может быть, чтобы у вас отсутствовало всякое отношение к гитлеризму.
- Представьте, это так, - говорит молодой человек, приятно улыбаясь, - у меня есть одна любовь - музыка. Все остальное для меня не существует.
Я стараюсь стать на его точку зрения. Может быть, и вправду он убежден в том, что музыка и политика - понятия несовместимые. Что ж, музыка так музыка! Немного странно говорить о музыке, когда неподалеку идет тяжелый бой, а стекла избы, где происходит разговор, время от времени дребезжат, потому что "юнкерсы" имеют обыкновение сбрасывать бомбы, когда никто их об этом не просит. Но музыка - все-таки хорошая тема для разговора.
- Давайте же поговорим о музыке, - говорю я.
- С величайшим удовольствием, - говорит он.
- Что вы скажете о французской музыке?
- Простите, о французской?!
- Да.
Он поражен. Он некоторое время смотрит на меня с искренним изумлением. Потом, очевидно, вспомнив, что находится в плену, очень мягко говорит:
- Но во Франции нет музыки.
- То есть, как это нет?
Он смотрит на меня с некоторым сожалением, потом объясняет:
- Нет французской музыки.
- Вы не знаете ни одного французского композитора?! Не можете назвать ни одной фамилии?!
- Н-нет... - говорит он, пожимая плечами и, видимо, пытаясь вспомнить. - Французских? Н-нет, не знаю.
- Хорош! - восклицает комендант-майор, который ходит по избе и, видно, не одобряет этого разговора о музыке. - А "Фауст" Гуно? А "Кармен" Бизе? Хорош преподаватель! Просто он врет. Никакой он не музыкант!
- Погодите, - говорю я, - еще минуточку, - и обращаюсь к пленному: - А русских композиторов вы знаете?
- Русских? Конечно! Кто их не знает! Чайковский!
- Еще бы! А что сочинил Чайковский?
- Пятую и Шестую симфонии. О! Это гениальные произведения!
- А вы знаете, что ваши солдаты и офицеры наделали в Клину, в домике Чайковского, там, где он писал эти гениальные произведения?
Я коротко рассказываю ему об этом
- Это ужасно! - говорит он. - Вероятно, так оно и было.
Видно, он хорошо знает, на что способно гитлеровское войско.
- Ну, а что еще написал Чайковский?
Музыкант молчит.
- Неужели вы не знаете? Никогда не слышали?
Музыкант пожимает плечами.
- Врет он, - сердито бормочет майор, - никакой он не музыкант.
- А каких еще русских композиторов вы можете назвать?
Рейнгард Райф морщит лоб. Он силится вспомнить.
- Чайковский, - говорит он, - и еще этот... тоже очень гениальный композитор...
Он шевелит пальцами, но вспомнить не может.
- Хорошо. Оставим французскую и русскую музыку. Как-никак, это музыка ваших врагов (умоляющий жест со стороны музыканта). Но вот ваш союзник - Италия. Любите вы итальянскую музыку?
- О! Итальянская музыка! Я очень люблю итальянскую музыку!
- Ну и прекрасно! Я тоже люблю. Расскажите мне об итальянских композиторах и назовите их сочинения.
- Верди, - сразу же выпаливает он. - У него есть опера "Аида".
- Это правильно. А еще что написал Верди?
- "Аиду", - повторяет преподаватель теории музыки, - и потом...
Он шевелит пальцами. Я уже знаю, что это означает.
- Верди написал несколько десятков опер, и половина их всемирно известны. Их может перечислить любой первоклассник из музыкального училища. Ну, ладно, оставим пока Верди. Ведь не только Верди есть в Италии. Назовите еще итальянских композиторов.
- Россини. У него есть одна опера... очень хорошая... Ну, просто выскочило из головы!
- В конце концов это неважно, как она называется. Предположим, "Севильский цирюльник". Расскажите сюжет этой оперы.
Музыкант из Касселя молчит. Он красен. На лбу у него пот.
- Вы знаете, - говорит он, - на фронте так быстро все забывают.
- Как! И самая музыка забывается?
- Музыка никогда не забывается. Музыку Россини я отлично помню.
- Хорошо. Спойте мне любую мелодию из любого сочинения Россини.
Гнетущая пауза. Наконец музыкант из Касселя откашливается и говорит:
- Я, знаете, простудился на фронте. У вас тут в России такой мороз, что... гм...
Он показывает на горло: дескать, требуйте у него чего угодно, но петь он не может.
Я беру листок бумаги, вычерчиваю пять линеек, бодро ставлю скрипичный ключ и протягиваю листок гитлеровскому музыканту.
- Пожалуйста, напишите здесь любую мелодию Россини.
Солдат багрово краснеет.
- Я не знаю, - говорит он наконец.
- Вы, кажется, любите "Аиду". Запишите здесь любую мелодию из "Аиды".
- Я не знаю, - бормочет он.
- Хорошо. Запишите здесь любую мелодию любого иностранного композитора.
Подавленное молчание.
- Я же вам говорил, что он не музыкант! - восклицает майор.
Но вот представьте, товарищи, что он все-таки оказался музыкантом. Он ни в чем не соврал. Он говорил чистейшую правду.
Весь разговор с этим молодым человеком записан мною со стенографической точностью. Дальнейшее показало, что молодой человек отлично знает немецкую музыку, что он действительно окончил гитлеровскую консерваторию, а потом стал в ней преподавателем.
Факт этот страшен. С юношеских лет музыкально одаренный человек попал в некий музыкальный концлагерь, где существует лишь одна немецкая музыка. От всего остального, от всего, что было создано человеком в области музыки, от всей красоты мира человек был отделен колючей проволокой. И Гитлер получил то, что хотел. Он воспитал невежду, который убежден, что в мире есть одна лишь Германия, что ни одна другая страна в мире не имеет и не может иметь своего искусства, что все страны могут быть лишь рабами Германии. Сейчас, в плену, он, конечно, поджал хвост. Видите ли, он любит музыку, а до политики ему нет дела. Ему нет дела до того, что шайка злых маньяков превратила даже такое мирное дело, как музыкальное образование, в орудие национального угнетения, а следовательно, разбоя и грабежа.
В течение долгих лет в центре Европы хладнокровно готовились миллионы убийц. Их нужно было воспитать так, чтобы им ничего и никого не было жалко; им нужно было доказать, что только немцы - это люди, способные создавать культурные ценности. Весь остальной мир - это двуногие существа, ни на что не способные. Ведь этот молодой невежда совершенно искренне убежден в том, что во Франции нет музыки, подобно тому, как миллионы других немецких молодых невежд совершеннейшим образом убеждены, что и во Франции, и в России, и в Англии, и в Америке, и даже в Италии нет ни живописи, ни науки, ни театра, ни кино, ни литературы.
Мы долгое время не могли понять этого. Собственно, мы знали, но не могли поверить в это, а потому не понимали. В своем воображении мы создавали немецкого молодого человека, которого не худо бы перевоспитать. Но у нас не хватило воображения, чтобы понять, что давно уже Гитлер превратил свою молодежь в человекоподобных обезьян, которых научили только лишь носить штаны, бриться, говорить "хальт" и "цурюк" и стрелять из автомата.
И ненавидеть все человечество.
15 марта 1942 г.
