Я – белая обезьяна, довольно большая относительно вас. Мой рост – пять метров семьдесят сантиметров. Я – местный, работаю здесь. Нет, мы быстро растем, мне скоро четыре года. Я – обезьяна, нет, не горилла, не орангутанг и не павиан, просто обезьяна, у меня четыре лапы, на двух из них я хожу. И бегаю. Нет, на четырех практически никогда. Не умею.

Белая - это не слишком правильно, правда. Желтоватая, жесткая редкая шерсть. Подмышками и на бедрах – совсем пожелтела. Не моюсь: не в кислоте же. На груди – бурая, свалявшаяся манишка, шерсть слиплась, приклеилась к коже. Это от крови. Ну и верхние лапы по локоть, такая работа. Да и нижние по колено… ходить приходится по всякому.

Да, зубы и когти, а как же. Еще какие. Желтые, крепкие, изогнутые. Зубы торчат далеко из пасти – очень неудобно, губы не сомкнуть, постоянно пересыхает язык и небо, слюны не хватает. Зубы необычные – это не клыки, а резцы, с очень острыми кромками. Я бы сказал, что они очень похожи на жвала… знаете такое слово? на жвала пауков и еще некоторых… насекомых. А еще - на кусачки. Да, хорошее слово, бокорезы, кусачки.

На нижних лапах когтей нет – там ногти. Лапы эти у меня почти как слоновьи – для устойчивости. Зато на верхних – такие когти… около метра длиной, кривые, треугольного сечения. С тыльной стороны – лезвия, бритвенной остроты, с зубчиками. А еще они напоминают ножны: там, внутри, у меня нежные розовые пальчики, очень смешные.

Мне кажется, что эта деталь хорошо отражает мою сущность.

Работаю по 12 часов в день, отвечаю за лестницу. Чтобы никто не прошел. Лестница самая обыкновенная… за дверью, запертой серебряным ключом.

Дверь ведет в большой зал, освещенный фальшивыми факелами. На самом деле это газовые горелки. И пол, потолок и стены – каменные, из синевато-серого легкого пористого камня, лестница тоже каменная, она держится на четырех широких колоннах разной высоты. Изгибаясь замысловатой дугой, лестница ведет от двери наверх, к моему рабочему месту. Это далеко не самое плохое место: многие работают в темноте, на узеньких мостиках или около бассейнов с концентрированной кислотой.

Лестницу перекрывают два барьера. Когда все тихо, я стою между ними и от нечего делать разглядываю красивую кнопку на стене напротив, мерцающую изнутри красным. Эта кнопка открывает второй барьер, тот, что за моей спиной, если в нее пальнуть из чего-нибудь. Я отвечаю за то, чтобы никто не прошел сквозь второй барьер. За барьер, что находится в начале лестницы, отвечают другие, которые ниже.

Они сами по себе. Я имею в виду этих… с бензопилами двое внизу и один около первого барьера; а еще два жука в зале. Нет, это не рыцари. Это жуки. Эти твари просто похожи… это не доспехи, не латы. Это такой панцирь. Внутри кровавое желе, и никакой кожи… я точно знаю, много раз видел.

Я там старший. Во-первых, я сильнее всех остальных. Во-вторых, обычно я просто наблюдаю и не вмешиваюсь. Я привык считать этих, внизу, своей свитой. Они тоже меня уважают, очень, ага. С большинством клиентов они управляются сами – поначалу забрасывают гранатами, стреляют из плазменных излучателей. Если клиент оказывается настолько ловким, что подходит вплотную, его или распиливают, или разрубают на куски.

Я всегда болею за клиентов, не за этих. Почему? Ну как… мне самому хочется поработать. И, потом, мне надоело наблюдать за тем, как эти кромсают клиентов на части… а вот если клиент начинает их убивать, это уже гораздо интереснее. Я вообще не люблю свою свиту. Они дурные, неприятные твари, при этом очень тупые: то и дело начинают драться друг с другом, а иногда даже попадают в меня гранатами или плазмой. Нет, конечно, я так этого не оставляю… спускаюсь, и если обидчик еще жив, приканчиваю его побольнее.

Чтобы встретиться со мной, клиенту надо многое успеть. Он должен: убить или стравить между собой двух жуков и пильщика в нижнем зале; найти под лестницей, в темном углу, кнопку и нажать. Она опускает первый барьер, а за ним еще один пильщик, мой сосед. Если клиенту удается разделать и его, то тогда в дело вступаю я. Стоит клиенту подняться немного по лестнице, я внезапно появляюсь перед ним из воздуха. Думаю, это эффектно: я возникаю со злобным оглушительным ревом в полуметре от лестницы, резко опускаюсь на нее, так, что она ощутимо покачивается под ногами, и первым делом, пока клиент еще стоит ни жив не мертв, всаживаю в него молнию из разрядника.

Да, мой разрядник… хорошая штука. В ладошках, в обеих, по контакту. Мне надо только поднять лапы над головой и подумать про кого-то со злостью, срабатывает сам.

Никогда не промахиваюсь. Зачастую первого разряда и хватает; а уж двух молний не выдерживает почти никто. Но молнии… это не очень по мне. Это нечестно. Я предпочитаю подойти поближе и взять его своими когтями, взять и поднять вверх, тогда я чувствую его страх.

Это окрыляет.

Потом.. просто сжимаю когти. Если убегает – можно достать его широким взмахом, иногда получается разрубить его когтями на… дайте подумать.. на пять-шесть частей, как когда.

Они обычно стреляют, а как же. Гвозди – это смешно. Из двустволки очень больно, особенно в упор. Ракеты тоже… Но самая мерзкая штука из тех, что они с собой приносят – крупнокалиберный пулемет. Черный такой. Если вижу, то стараюсь держаться подальше, и молниями издалека. Хотя мне больше нравится их ловить, и прижимать к груди… прижимать, как ребенка. От этого грудь вся в их крови.

У меня? Есть дети, а как же. Двое: сыну два, дочери полгодика. Где они? Не знаю… скоро придут. Они обычно поблизости. Дочка еще не работает, сын вот уже месяц как. Господи, ну это видно… по мордочкам видно, где мальчик, где девочка.

И жена есть, соответственно. Нормальная семья, получше многих ваших. Жена сейчас на работе. Так в целом очень на меня похожа, но пониже ростом. Никак ее не зовут. Меня же никак не зовут, и ее тоже. Я ее называю «жена».

Как познакомились… очень просто. Пришла она ко мне, и все. Я помню тот день, хотя уже давно было. Я тогда устал очень, что-то много меня убивали – раз пять за смену. Последний раз - топором… больно и обидно. Режим бога, так их. Если приходят такие – их сразу видно: белые глаза без зрачков, лица каменные, не торопятся никуда. Просто выть хочется от бессилия, от тоски, от бессмысленности – драться бесполезно, а надо, приходится терпеть. Терпеть ненавижу.

Да, я про жену стал рассказывать… короче, вернулся я тогда, в крови весь… раны еще не затянулись. Дождь, помню, шел. Пришел домой, встал у стенки, стоял, отдыхал, потом кто-то в проходе появился… я испугался, помню, сначала очень.

Она пришла, и стояла просто, улыбалась. А я же себя никогда не видел… нет у нас зеркал здесь. Ну, догадался, по когтям, по белой шкуре, что она своя, не стал сразу в драку лезть. Подошел, смотрю, улыбается мне, и так тепло сразу стало… хорошо стало как-то. Долго стояли, смотрели друг на друга, потом еще долго стояли, обнявшись. Сердце пело тихонько от радости.

Зачем вам это? А что, обязательно? Да у нас все просто. Ну и что, что нет ничего… это вам нужна физиология, механика. А нам не нужно. Мы и сидеть не умеем, и лежать – просто стоим, прижимаемся, водим когтями по когтям, когтями по спине, розовыми пальчиками по ранам, прижимаем порез к порезу, впечатываем, нежно прикасаемся голым мясом, смешиваем кровь, а кровь течет, течет глина, кровавая грязь, и мы улыбаемся, целуемся, облепленные глиной, вымазанные кровью, израненные, в миллионах шрамов, тремся зубами о зубы, раны заживают быстрее, а кровь течет, и затекает в наши оскаленные пасти, и нет ничего прекраснее, ничего светлее и слаще, а мы прижимаемся все нежнее, пахнет родным, пахнет кровью, мокрой свалявшейся шерстью, глиной, сыростью, страхом наших жертв, гнилым мясом тоже, но мы привыкли, мы стоим, и ждем, и моя кровь, и ее кровь, и их кровь – это все кровь наша, наша с ней, наши победы, наша смерть в этом, наша регенерация, наша сила, наша злоба и наша нежность, наши мечты в томительные часы бездействия, наша близость, наше тепло, наша любовь.

Потом бывают дети… думаю, из-за крови. Они очаровательные, глупые, такие белоснежные, мягкие. Зубки сразу очень острые, и укусить могут еще как. А когти поначалу гибкие, прозрачные, совсем не опасные. Дети все время виснут на нас, мешаются под ногами, мы их осторожно гладим, чтобы не поранить, осторожно поднимаем и носим, стараясь не запачкать кровью. Они – как ангелы. Чистые души. Да что там – они ангелы и есть.

Так и живем.

Ну что, мне пора. Это вам спасибо. Если какие еще вопросы… да, буду рад. Мы здесь всегда рады людям.