И ты, мой талантливый друг-семьянин, пишущий прозу и - временами - стихи о море и осени, и ты можешь оказаться перед лицом этого ослепительного заката, в нарисованном мире Берегов Ада…

Ты нервно закуришь, присядешь на холодный и вечный камень в глубине мрачного, плохо освещенного склада, заставленного деревянными ящиками, и поразмыслишь над ситуацией. Ты привык так делать, когда у тебя проблемы, но раньше были не такие проблемы.

Убедившись, что твой мобильник здесь не работает, ты выйдешь наконец из арки наружу и вдохнешь холодный безвкусный воздух, походишь по облицованной квадратными камнями дорожке прямо над обрывом, уходящим на сотню метров вниз, убедишься, что мобильник не работает и там, полюбуешься оранжевым небом и паника возьмет наконец над тобой верх. Ты будешь кричать и прислушиваться к многократному эху, далеко разносящемуся в мертвой тишине… ты, возможно, даже побежишь, но резко остановишься уже на втором лестничном пролете, чтобы отдышаться.

Ты не понимаешь, как попал сюда; да, немного опаздывая, чмокнув в щеку сонную жену, ты пошел на работу, как обычно. Лифт не работал… он часто не работает! ты спускался по серой лестнице, а вышел в темный туннель, где было сыро, а на стенах нарос зеленый пушистый мох… из него ты поднялся на площадь… и вот ты здесь. Вернуться в подъезд не получилось. Там теперь стена; поранив об нее кулаки и больно ударившись ногой, ты отступился от этой затеи.

Какое красивое небо! такого ты не видел нигде, оно бездонное и совершенное, оно неподвижно, оно позволяет насладиться собой, не торопясь.

Мягкий золотистый свет. Тишина пугает: не может быть на Земле такой тишины, пока на ней есть что-то живое. Невыразимое, бескрайнее спокойствие, которым проникнуто все в этом вечернем пейзаже, передается тебе: ты перестаешь нервничать, присаживаешься на край обрыва и начинаешь смотреть.

Застывшие гигантские машины, назначение которых, скорее всего, не до конца понятно даже их создателям; скульптуры, изображающие человекоподобных воинственного вида, при оружии и в броне; обелиски и мемориальные стелы без каких-либо надписей; оранжевые флаги, лестницы, колоннады, балконы, узкие окна-бойницы, стены, мосты…

Что с твоим зрением? показалось или ты действительно видел мелькнувшую там, дернувшуюся там, шмыгнувшую оттуда полупрозрачную тень? А камни… они ведь серые, да? У них нет красноватого оттенка? И никаких бурых разводов? Они не движутся, не вздыхают осторожно и мерно? Из тонких швов между ними ведь не проступают, не сочатся черные тягучие капли? Что с твоим слухом… здесь тихо? И нет сшибающихся друг с другом отточенных титановых лезвий, рассыпающих снопы искр, нет смеха, отчаянных криков, нет нехорошего влажного хруста, не прыгают по мраморным лестницам сотни сверкающих раскаленных гильз, нет рассыпающегося стекла витражей, клацающих зубов и затворов, выстрелов, стонов, предсмертного хрипа?

Возможно, ты что-то поймешь, просидев пару часов над сверкающей гладью озера, болтая ногами под неизменным небом, сидя на бордюре из серого камня, способного, словно губка, отменно поглощать кровь. А возможно, и нет.

Пока ты сидишь и смотришь вдаль, обнявшись со своей сумкой, далеко внизу, в одном из бесконечных подземных коридоров, там, где в стенах пылают полукруглые топки, а под решетчатыми полами ползут по своим делам реки расплавленного металла, появится местная Смерть. Осторожно ступая по пузырящейся лаве, она выйдет из желтого безмолвного пламени и двинется наверх по забытым тайным ходам, по лестницам, покрытым вековой пылью. Металлический скелет, закутанный в черный саван, ходит прихрамывая, тихонько взвизгивая при каждом шаге приводами и моторами, опираясь на узловатый кривой посох из черного от времени дерева, усыпанный фантазиями и безумными снами, где люди и нелюди пожирают сами себя и друг друга. Тонкая ткань радостно развевается от самого слабого даже движения воздуха; на черепе – капюшон, в глубине его – тьма, лишь вспыхивают иногда два синих овала.

Она доберется до квадратной площади прямо за твоей спиной, где в центре стоит черный каменный столб, остановится около него, нежно поглаживая полированный камень стальными точеными пальчиками. Она достанет из ниоткуда тяжелое оружие, похожее на шприц и на двигатель реактивного лайнера, потертое и исцарапанное, покрытое зарубками и устрашающего вида письменами, привычным плавным движением поднимет его и приникнет к прицелу.

Когда ей надоест рассматривать тебя в перекрестье, представляя себе, как одновременно с нажатием гашетки твое тело превратится в нечто напоминающее окровавленную ветошь, лениво плавающую в зеленой воде и раскрасит скалу в сотне метров напротив, она уйдет, покачивая головой, спрятав оружие в никуда; она не станет произносить вслух твое имя, чтобы ты вздрогнул и судорожно обернулся.

Ты заснешь на камнях, приняв позу эмбриона, подложив под голову сумку, медленно съев имевшиеся у тебя два бутерброда с колбасой. Ты провалишься в тяжелый и мутный сон, а затем проснешься и пойдешь на работу… как обычно, немного опаздывая и чмокнув жену…

Берега Ада скоро перестанут вспоминаться тебе, но часть тебя навсегда останется под их нарисованным небом.