I

"Ex Oriente lux. Свет идет с Востока"

Бегут дни за днями,

Века за веками;

Где ты, о мир древних времен?

Где дух богатырский, где он?

Все скрылось, промчалось... Куда?

Исчезнуло, - нет и следа.

Бегут дни за днями,

Века за веками;

А с ними и мир наш идет,

Идет, и с собой всех ведет;

А что там осталось вдали,

То сами же люди смели.

"Как день за днем, будто дождь дождит,

Неделя за неделей, как трава растет,

А год за годом, как река бежит".

Наш мир настоящий навеки от нас

Закрыл тот мир прежний. Слои новых красок

Покрыли собою уж несколько раз

Широкую кисть и блестящие краски

Картин тех поблекших, а мир наш живой

Давно затоптал след людей тех минувших.

Давно опустится мрак ночи глухой

На мир этот мертвый, безмолвный, отживший;

Едва видный очерк теней гробовых,

Туманных чертогов, людей-исполинов,

Таинственных капищ и чудищ ночных,

Встает перед ними из этого мрака.

Ничто не связует с их жизнию нас;

Давно мир усопший их - стал для нас чуждым;

Все там теперь призрак, и мертвый их глас

Не в силах проникнуть в мир этот живущих.

При всем том, меж нами есть чудная связь,

Сродство родовое, союз задушевный, -

И мы в союз этот вступаем, родясь;

Что ж это такое? Не дух ли тот вечный,

Пред кем нить пространства, ни давности лет,

Пред кем вся вселенна - один живой образ.

Где он развивает, присущий в нем свет,

И только меняет свой образ наружный?

О, вещий Микула; твоя мне семья

И люди твои для меня также близки.

И также любезны, и также родня,

Как ныне со мною живущие люди.

Ряд целый столетий стоит между нас,

Дух смерти облек вас в иной уже образ;

Но ты живешь так же со мной, как в тот час

Когда мы все были твоими сынами.

Пускай смерть прошла между нами не раз,

Ты жив и теперь; но живя в настоящем;

Ты тень лишь в минувшем.

Да, время течет, -

Оно развивает мир этот живущих;

Живые идут непрестанно вперед,

А мертвые им пролагают дорогу...

Едва начинает теперь брезжить свет

Над Скифией древний, внесенный наукой;

Но сведений точных о ней еще нет;

Наука там видит лишь мир переходный.

Меж тем все ясней среди скифских племен

Пред ней выдвигается мир наш Славянский,

Как самый обширный; и тихий наш Дон,

И Днепр наш Словутич становятся ныне

Такой же для нас колыбелью родной,

Как быстрый Дунай и весь край приднестровский.

Славян застает там древнейшей порой

История в самом широком развитьи;

И имя георгов, позднейших полян,

И гетов, которыми правят Царины,

И древний бог скифов, туманный Бодан,

Бог-Небо, приходятся нам не чужими.

Средь них слышна также славянская речь,

И тот же заметен славянский обычай;

А древний Воданов божественный меч

Не чужд и поныне славянским преданьям.

Чтоб сесть на Дунае, славяне должны

Занять были прежде придонские степи,

И Днепр, и весь край Черноморской страны.

Чтоб им расселиться в последствьи с Дуная

На Север и Запад, славянский народ

Быть должен обширным и сильным народом.

И точно, он движется быстро вперед,

И гонит все дальше и кельтов, и немцев.

С Дуная, по диким Карпатским горам

И синим рекам, для него неизвестным,

Он скоро проходит к глухим берегам

Еще темной Лабы и моря Морозов.

И вот, уж посольство оттуда идет

К родному Микуле просить для полабья

Правителей мудрых, и Вана ведет

Туда братьев Леха и Чеха, из рода

Нагорных Хорватов, древнейших в Горбах

Потомков Микулы. Они разделили,

Вдоль Лабы, страну на участки; в лесах

Построили села, ввели земледелье;

Потом Чех воздвигнул средь этих лесов

Себе Велеград и священную Прагу;

А Леху чудесная стая орлов

Открыла тот холм, где воздвигнул он Гнезно.

Когда же Лех умер, то власть вручена

Была Вышьшимиру иль Вышнему миру, -

Правленыо мирскому, и эта страна

С тех пор управлялась верховным советом

И вечем народным.

И Чех, вслед за ним,

Скончался бездетным. Народ выбрал Крока.

Крок быль чародей. Племенам он своим

Оставил трех дщерей: гадальщицу Кашу,

Сестру ее, жрицу, которой страна

Дала имя Тетки, и славную также

Своим чародейством, Любушу. Она

Сперва управляла всем чешским народом;

Но вещая Вана дала ей потом

В мужья земледельца, младого Премысла.

Он парою пегих быков под ярмом,

Пахал свое поле родное, Стадицу,

Когда приглашен он был Чешской страной

На царство. "Ступайте к святой реке Белой,

Сказала Любуша. - Возьмите с собой

Коня моего; он укажет вам место".

Любушин конь будто того только ждал,

И прямо приводит послов на Стадицу.

Увидев Премысла, он громко заржал

И пал на колени. Послы пригласили

Младого Премысла на чешский престол,

И в княжыо его облачили одежду;

Но прежде он сел за железный свой стол, -

Железную сошку; на ней пообедал

Домашнего сыра и хлеба; восстал,

И взяв свои лапти, поехал с послами;

А эти быки, на которых пахал,

Взвилися на воздух; потом опустились,

И скрылись в скале - и она в тот же миг

Замкнулась за ними.

Вдоль Лабы песчаной

И низке ко взморью, куда уж проник

Род также славянский, чудесная Вана

Нашла и других своих кровных сынов,

Носивших там местные больше названья,

Поодерцов, Лютичей, или Соколов,

Воинственных Багров, Руян и Рутенов...

Они жили также охотой, войной;

Но только пришла в ним родимая Вана,

И здесь, как на Юге, настал век иной.

Дух жизни пахнул по морскому побрежью;

Возникли один за другим города,

Ввелось поклоненье богам земледелья,

Проснулась торговля, а с ней, как всегда,

Смягчилися нравы, возникло гражданство.

Так красное солнце, куда ни блеснет,

Везде пробуждает и жизнь, и движенье, -

Что может цвести, то в свой час расцветет,

Что в силах плоды дать - даст плод свой урочный;

Пески и утесы, согретые им,

Спешат приодеться зеленой травою,

Леса расцветают, по безднам морским

Кишит жизнь и блеск золотых инфузорий...

Приход Солнца любит встречать человек;

Недаром мир древний ему поклонялся,

Как богу... Но разве и ныне, в наш век,

Царь дня не есть тот же бог силы и жизни!

В немногие дни, на побрежьи морском

Возникнули Волин, Винета и Ретра, -

Священная Ретра, где в храме большом

Воздвигнула Вана алтарь Радегасту,

Древнейшему богу седой старины;

Его безобразный кумир окружила

Она божествами со всей их страны,

И сделала храм его самым почетным,

В народе славянском. Тогда же в стенах

Торговой Волыни, по манию Ваны,

Явился в кудрявых, зеленых садах,

Другой храм, не меньше; в нем сел бог трехглавый,

Таинственный образ трех главных времен

И трех частей мира, - бог неба и ада,

Чей тройственный лик был всегда обращен

В глубь дней настоящих, былых и грядущих.

А в Щетин сбирался славянский весь мир

Молиться другому трехглавому богу.

На дальней Мораве возникнул кумир

Громовника Проно иль бога Перуна;

У Лигов стоял храм богам полевым,

Велесу иль Пану, хранителям стада

И сельского скарба, и многим другим...

В числе сих последних был Мокош, судья

И мздовоздатель в той жизни загробной...

Так, древние образы свято храня,

Народ уж забыл их былые названья.

Но главной святыней славянской земли,

Верховной святыней народною, Вана

Назначила остров пустынный, вдали

От твердой земли, в волнах бурного моря.

В местах этих диких, но милых богам,

Она основала святую Аркону,

И в городе этом воздвигнула храм,

Во имя владыки страны, Святовита.

Его славный идол воздвигла она

По образу Вишну, древнейшего Индры,

Как нам представляет его старина,

Лицом на четыре страны главных света.

Как высший владыка стихий, он имел

Четыре отдельных главы; но держал он

В руке не меч бранный, - его меч висел

С седлом и уздою особо; держал он

Большой златой рог, образ дивных даров,

Что каждое лето дает он вселенной.

Так дух земдеделья позднейших веков

Успел изменить и его первообраз;

Но он почитался все тем же творцом

Людей и вселенной, защитником края,

Решителем браней, предвечным отцом

Богов вековечных. То был царь небесный,

Земной и подземный; от блеска его

И самый тот остров звался тогда

Руйным Или светозарным. Но выше всего

Считались в народе его прорицанья.

Ему посвящен был в славянских землях,

Как древнему Свалу у скифов, конь белый.

Священные кони гуляли в лугах;

Чрез них совершались жрецами гаданья.

Воинственный бог сей, как древний Арей

Иль грозный Один, имел также дружину;

Ее составляли сто лучших мужей,

Во всякое время готовых к походу.

Божественный идол его жил в стенах

Священного храма; но бог сам являлся

Глубокою ночью в различных концах

Славянской земли, и разил невидимо

Ее супостатов; с явлением дня

Жрецы обмывали пред темным народом,

Покрытого пылью и пеной коня,

И мир громко славил великого бога,

Сюда, изо всех мест славянской земли,

Текли приношенья. Жрецы Святовита

Так были богаты, что делать могли

Пособья другим, а в голодное время,

Кормили весь край.

Здесь славянский народ

Пред осенью праздновал празднество жатвы;

В те дни Святовит предвещал каждый год

Обилье иль голод в грядущее лето.

Священный сей остров был долго средой

Земли всей славянской; сюда приезжали

Из всех мест послы, непрерывной толпой

Стекались поклонники, ехали грузы

Святых приношений. Отсель истекал

Дух яростный брани и мир благодатный;

Здесь жрец Святовита бесспорно решал

Народные распри, судьбу и движенье

Племен всех славянских. Аркона была

Славянскими Дельфами, высшей святыней.

Ее окружала священная мгла

Древнейших преданий; ее бог чудесный

Был богом верховным славянской земли,

От Белого моря до бурного Понта,

От Волги до Лабы. Князья не могли,

Ни самый народ их, ни заключать мира,

Ни двинуть полки, не спросивши его

Божественной воли; сам князь страны

Руиной Не смел без него предпринять ничего,

Ни дать повеленья. Кумир Святовита

Казался державным царем иль главой

Славянского мира, со властью духовной

Верховного бога и властью земной

Жрецов его вещих. Едва ли в то время

Народ в отдаленных местах не смешал

Святой этот остров с тем Вырием древним

Или Буян-островом, что он знавал

На светлом Востоке. И здесь, в это время,

Жил также Сварожич, глава всех богов,

Как там окруженный родными богами;

И здесь совершались до поздних веков

Вещба и гаданья, жрецы раздавали

Недолю и долю. Сюда забегал

Почти каждым утром Даждь-бог лучезарный,

Бог-красное Солнце, и жарко лобзал

Пророчицу Вану в златое оконце;

И здесь так же точно жила старина,

Лежал горюч камень, на нем восседала

Заря царь-девица; сшивала она

Кровавые раны, а в ней была скрыта

Могучая сила, и шла от нее

Та сила могучая в чистое поле,

И в лес, и в луга, и на все бытие

В скот-милый живот и на весь мир народный.

И здесь цвели также сады зеленые,

Росли моложавые яблоки,

Струился источник живой воды;

Румяная Лада-зорюшка

Каждый день перед вечером

Обмывала в морских волнах

Свет красное-Солнышко.

Подобно Веледе и многим другим

Вещицам славянским, и вещая Вана

Жила также в башне. Богам их святым

Издревле места посвящались глухие.

И кто же в последствьи Веледой слыла,

Когда не она же, чудесная Вана?..

Она в край впервые с собой привела

И первых жрецов, и священных гадальщиц.

Ей нравилась сень первобытных лесов;

Любила скрываться она в бор священный,

Где, в листве широкой столетних дубов

И буков тенистых, беседовал с нею

Ее бог незримый. Отсюда она

Вещала его повеленья народу,

Когда ж начиналась в стране их война,

Она выносила его стяг священный,

Святую станицу, что в мирные дни

Стояла во храме.

Бог светлый Руянцев;

Был бог и победы. Жрецы лишь одни

Могли одобрять иль хулить предприятье;

За то и имел он в добыче страны

Главнейшую долю.

Когда ж умолкали

Далекие громы кровавой войны,

Чудесная Вана любила шум празднеств,

Веселые клики народных пиров;

Любила при этом воинские игры,

Борьбу, бой кулачный искусных бойцов,

Метанье камней и стрелянье из лука;

Священное пламя горящих костров,

Текущую кровь обреченной ей жертвы,

Подблюдные песни, во славу богов

И честного хлеба, знакомый ей говор

Различных наречий славянских племен,

Священную пляску родных хороводов, -

Заветный остаток древнейших времен,

Созданье ее праотчизны далекой.

Так виден во всем

В ее быте родном

Обычай и дух ее древнеарийский,

Тот мир старины,

Отдаленной страны

И самых глубоких старинных преданий!

Но в первые дни

Все арийцы сродни,

И долго, есть общего много меж ними;

Лишь в поздних веках,

В отдельных краях,

Они развивают их частный характер;

Но что Ваны род,

Древнейший народ,

Она тем докажет, что в мире славянском

Нет каст родовых,

Сих зол роковых,

Созданья гораздо позднейшего мира;

Хоть искони дней

Известны и ей,

Преданья о них, от народов соседних.

Но наша страна,

Хранила она,

Всегда отвращенье к главенству в ней знатных;

Ее вольный род,

Ее мир народ

Имел свой закон и обычай отцовский, -

Те дивные деки,

Что за три реки

Они принесли от богов вековечных;

Хоть Вана внесла

Чрез то много зла

В устройство гражданское края родного;

За то ее род,

Мир этот народ,

Всегда безгранично при ней был свободен;

В своих старшинах,

Вождях и князьях

Он чествовал славу лишь, знанье и храбрость;

И власти страны,

Князья, старшины,

Смирялися сами пред гласом народным.

Так с первых времен

Дух наших племен

Проникнут был силой и властью народной, -

Той силой земли

И сельской семьи,

Что был спокон века главою Микула;

Где искони дней

Он с дщерью своей

Считался отцом и владыкой народным.

Немало торговых больших городов

Явилось впоследствьи по Одру и Лабе.

Красивые здания, храмы богов,

Большие кутины, особенно храмы,

Дивили искусной и тонкой резьбой

Заезжих пришельцев. В кутинах сбирались

Народные старцы судить о делах,

Что после решались народом на вече;

А в праздник, в общественных этих избах

Сходился весь город предаться веселью.

Сюда ехал люд изо всех стран земли,

И хитрый гречин, и торговец мурманский,

И мрачный биармец, заметный вдали

По шкурам звериным, и витязь варяжский,

И киевский гость, и саксонец крутой,

И франк подвижной, и богатый волынец.

Чудесная Вана, как свет всеблагой,

Являлась повсюду. Там в образе светлом

Прекрасной Любуши, она творит суд ли разбирает меж братьями тяжбу;

Здесь вражий рати оружье кладут

Пред дивной и вещей ее красотою;

Там ставит она от железной сохи

Младого Премысла в народные князи;

Здесь немцы и франки, друзья и враги ней нанимают рабочие руки

Ее земледельцев. Из всех городов

И торжищ Поморских, Волынь, или Волин,

Считался славнейшим, - красой тех веков,

Главой всей торговли земли Полуночной.

Здесь было свиданье торговых гостей

Из всех стран Европы и Азии дальней;

Здесь клич знаменитых варяжских вождей

Сзывал удальцов в их морские походы;

Здесь, в этой Волыни, во дни оны жил

Богатый тот витязь-купец, гость Поморский,

Тот Дюк-Степанович, что позже гостил

У красного-Солнца Владимира князя,

И спорил с Чурилой богатством своим.

Волынь дала имя Волынскому морю;

Она величалась Микулой родным,

По древним преданьям, Индеюшкой славной,

Когда посол русский от князя спешит

В Волынь, чтоб проверить богачество Дюка;

Блестящее солнце так ярко блестит

На кровлях златых и на башнях Волыни,

Что он восклицает: "Знать, это горит

Индийское царство!.."

Много всяких богатств есть у Дюка;

Трем стрелам своим Дюк и цены не знал:

"Во середочку врощен камешочек самоцветный,

А во тупой конец врощено золото-перо орлиное,

Того было орла заморского:

Он сидит орел на синеньком на камешке,

Уж он ронит орел перьица орлиные:

Когда идут гости-корабельщики.

Побирают перьицо орлиное...

Покупали мужики-то индейские,

Приносили это перьице орлиное

Его Дюкову-то батюшку в подарочки".

Не там ли сначала,

Не там ли в то славное времячко жил,

И наш Новгородский Садко, гость богатый?

Богатством несметным его наградил

Царь бурного моря. Садко, гость торговый,

И с тем чародей, - он чудесной игрой

На гуслях звончатых своих пробуждает

Сердитое море; ему царь морской

Дает дочь в замужство... Живал ли он, точно.

На славном Поморье, пришел ли Садко

К нам в древние дни из восточного мира;

Но пусть родился он от нас далеко.

Но в новой отчизне, он телом и духом

И всей обстановкой своей - славянин.

Он витязь-торговец, он гость Новгородский;

Едва в нем сквозит дух восточных былин:

Его образ, удаль, его быт - все взято

Из жизни славянской.

II

Не в эти ли ж дни

Предстали впервые Иван наш Годиныч

И ловкий Хотин? Иль не здесь ли они

Потом получили их образ славянский?

Не здесь ли явился тогда ж, в первый раз,

Двойник тот Садко, Соловей Будимирыч,

Что после заставил влюбиться у нас

В свое молодечество, вещую удаль, Младую Любаву?

Но вот мрак веков

Яснеет все больше.

Далеко летает Молва о Поморье; сквозит глушь лесов,

Растут злачны нивы под сошкой Микулы;

Начнет он бороздку с полабских брегов,

А кончит у темной пучины Днепровской :

Нукнет он кобылку в Карпатских горах,

А гул отзовется у тихого Дона...

По манию Ваны, кишат на полях,

Молотят и жнут муравьи-мармидоны,

Ее земледельцы; страна вся полна

Рабочими пчелками...

Все у ней в службе!..

Кивнет только вещей головкой она,

Стоит уже город, или зреет нива,

И хлеб обмолочен. Точет в тишине

Она судьбы вещие юного края,

Выводит узоры она по стране, -

Узоры, разводы судеб ее новых;

Сама рассуждает: "Ну, вот я нашла

Сынов моих кровных, - она рассуждает, -

Устроила край их, насколько могла;

Дала я им образ живой человека.

Где тут, по соседству, еще край другой,

Что с ними поспорил бы в силе, богатстве?

Боится не даром нас Запад немой;

А Полночь, та вовсе у нас под руками.

Вот, кажется, здесь-то уж я не спала;

Но как же мне сделать, чтоб хищная птица

У нас в стране пищи себе не нашла,

А брат не посмел восставать бы на брата?

Как сделать? Ведь люди живые они;

У каждого род свой особый; раздором

Земля кипит... Мы ли живем так одни?

Своя воля всякому, кто же уступит?

Наш край богатырский суров на войне,

Но в мирное время он ласков к пришельцам!

Идет к нам люд всякий; в какой стороне

Такое радушье ко всем, хлебосольство?

Живем мы досель по родной старине,

Всего нам дороже святая свобода.

Семеюшки верность хранят их мужьям;

Порою и сами сражаются рядом;

Богачество нам нипочем; а врагам

Велят за обиду мстить даже и боги.

Как я воспрещу моим это сынам?

Я мать их, царица; они мои детки.

Для них нет святее родимой страны,

Лесов наших темных, поселков торговых...

Но как обойдутся они без войны?

Кто станет тогда разбирать их раздоры?

Какой стране можно прожить в тишине?

И светлые боги воюют на небе...

Где слыхано это, чтоб в целой стране

Не мог хищный ворон найти себе пищи?"

Одно было средство у ней для того -

Смирить все раздоры союзом единства,

Но юная Вана и знать ничего

Про то не хотела. Край вырос в раздорах;

Он жил только ими. Ни Вана сама,

Ни бог Святовит не желали единства;

Единство казалось всем знаком ярма,

А прочный порядок - народной неволей.

Одно могла Вана единство им дать, -

Единство лишь славы и древних преданий.

Она так привыкла сама управлять

По правде народной, что всякий отважный,

Кого смелый гений его выдвигал

Из общего круга, казался опасным,

И вольнолюбивый народ трепетал;

За край свой свободный. Князь всякий захочет

Княжить над страною по воле своей,

Помимо народа; князь всякий поставит

В правители края ближайших людей;

Не он, так они иль их род именитый

Съедят поедом все богатство страны.

Они будут делать условия пира,

Они будут править судьбами войны,

У них в руках будет народная сила

И сам Святовит... Да и где бы взяла,

В каком она племени кровном славянском,

Что все были равны, - где взять бы могла

Она столь могучего, вещего князя,

Чтоб весь мир славянский склонился пред ним?

Одни дают боги владык странам вольным:

Они посылают народам своим

И силу господства, и горькое рабство.

Единый мог царствовать здесь, - Святовит,

Отец всех богов и племен всех славянских;

Его только крепкий, божественный щит

Мог край оградить от врагов его внешних

И внутренних распрей, - блестящей звездой

Сиять на пути ему к славным победам.

Он всем племенам был отец всеблагой,

Он был охранитель народной свободы,

Все помыслы были открыты пред ним,

Весь край вполне верил в его правосудье;

Какой князь земной мог правленьем своим

Стяжать средь народа такое значенье?..

Но этот мир вольный уж был окружен

С Полночи и Запада, с моря и суши

Железной дугою бродячих племен,

Поклонников или потомков Одина.

Как здесь у славян, был в главе мир-народ;

Так там уважалася знатность породы.

Сын светлых асов, чей доблестный род

Наследовал славу отца их, Одина,

Стояли в главе этих сборных дружин,

Готовых сражаться за знатного князя,

Куда б ни повел он. Сам грозный Один

Считался вождем их дружинных союзов.

Давно уж кипела открыто вражда

Меж двух племен этих, когда-то столь близких:

То храбрых славян подымалась звезда,

То верх в борьбе брали сыны гордых асов.

Вражда эта шла с первобытных времен;

Вражда эта шла с той поры еще древней,

Когда в старину мир славянских племен

Отбросил враждебных им асов на Полночь;

Когда Один не был еще божеством

Угрюмого Севера, но шел с Востока;

Когда не встречали его с торжеством

Победные клики воинственных ратей,

И был незнаком ему Северный мир;

А юные асы еще веселились

На вольной земле, и веселый их пир

Далеко гремел по равнинам Полудня.

Лишь только на Севере - в этой стране

Гранитных утесов, снегов и туманов,

В том царствии стужи, враждебном весне,

Создаться могла ледяная та бездна,

Бездонная челюсть предвечной зимы,

Откуда явилась вселенна Одина.

Лишь там, в этом царстве

Полуночной тьмы

И вечного холода, вьюг и метелей,

Явиться, по манью Одина, могли

Такие картины его мирозданья:

Сперва нет ни неба нигде, ни земли,

Повсюду одна беспредельная бездна;

Над нею повисла кромешная тьма.

Вверху только темном свились клубом змеи.

Под ними разверзнула челюсть зима;

Из змей каплет тонкий яд в этот бездонный

Колодезь, на груду намерзнувших льдов;

Оттуда, несутся шумящие реки

В седой океан, что сначала веков

Собой омывает весь мир...

Но вот, с Юга Пахнуло теплом, - там горнило огня;

Блестящие искры его нагревают

Намерзшие льдины, и с этого дня

На них означается образ туманный

И лик великана: родится Имир.

Кипящий сей дух первобытной природы:

Потом, от него зарождается мир

Других великанов. С Имиром родится

Корова - и кормит его молоком.

От йотна Имира рождается Бури:

Йотн Бури становится позже отцом

Грядущего бога Полночи, Одина.

Набравши дружину из кровных сынов,

Один истребляет злой род исполинов;

Потом, при пособьи сих новых богов,

Творит он вселенну. Из тела Имира,

Кого поразила Одина рука,

Один творит землю, из черепа - небо,

Из серого мозга его - облака;

Из крови титанов - глубокое море.

Затем он приводит в порядок луну.

И солнце, что прежде носились с звездами

Без цели в пространстве, дарует весну,

Творит дни и ночи, и круг времен года.

Но хитрый и смелый Один истребил

Не всех исполинов; еще оставался

С женой Бргольмир - образ злобных тех сил,

Что жили вначале, - и он порождает

Позднейших титанов.

Чтоб мир защитить

От их непрестанных, ужасных набегов.

Царь асов решился весь мир оградить

Ресницами первого иотна, Имира.

Из этих ресниц дальновидный Один

Устроил вкруг мира земного ограду.

Она охраняла Мидгард от пучин

Всемирного моря, и с тем преграждала

Не только вход йотнам, бродившим кругом,

Но также и лютому змею морскому,

Обвившему мутно-зеленым хвостом

Широкую землю.

При самом начале

Всенощный сын Бури, великий Один,

Присвоивший после себе скиптр Водана,

Был в сущности вождь лишь бродячих дружин,

Сынов своих асов; но он постоянно

Любил сбирать вещие знанья. Он пьет

Глубокую мудрость у иотна Имира;

Раз даже он правый свой глаз отдает

В обмен на рожок, что служил йотну черпать

Струи вещей Урды. Один окривел,

Но тем не пресеклось его любознанье:

Он все поучался; пока не успел

Исчерпать вполне всю тогдашнюю мудрость.

Один не гнушался ходить и к другим

Мудрейшим титанам, чтобы состязаться

Божественным с ними позианьем своим, -

И кто побежден был - платил головою.

Есть поводы думать, что некогда он

За этим ходил и к родному Микуле;

Но был в состязании с ним побежден,

Хотя и остался потом с головою.

Поэтому, может, - с древнейших времен,

Один и был полон таким уваженьем

К познаньям Микулы.

Когда, из под тучи темной,

Выпадала книга Голубиная,

Великая книга Голубиная,

К той книге собиралися,

Собиралися, съезжалися,

Сорок царей со царевичем,

И сорок князей со княжевичем...

Из них было пять царев набольших.

Приехал, как русский гласит наш рассказ,

Приехал и царь Волотман Волотманыч;

Хозяин же этого съезда у нас -

Какой-то чудесный Давид царь, Есеич.

Волот излагает сначала свой сон.

Про чудную славу грядущего края

Есеича, где поселится и он;

Но вещий Давид, этот сон разъясняет;

А сам речь ведет о начале времен

И первенстве разных предметов вселенной.

"Отчего у нас свет светится,

И отчего солнце сияет,

И отчего заря занимается?

На чем у нас небо ходит?

На чем земля стоит?..

Кой град градам мать,

Кое древо древам мать,

Кой зверь зверям мать,

Коя гора горам мать,

Кое море морям мать?"

Но вот в заключенье Давид задает,

Подобно Вафтрудниру "Северной Эдды",

Вопрос Волотману: "Что мир этот ждет

В божественный вечер небесных величий?".

Как бы намекая, что грозный Один.

Сам должен погибнуть от волка Френмира.

Ответ решил пренье - и злой исполин

Тотчас прерывает с Давидом беседу.

Кто ж этот Есеич? Кто царь Волотман?

Не наш ли Микула родной Селяниныч?

Не древний Один ли, Полночный титан,

Пытавший повсюду старинную мудрость?

Известно, что он через горы летал

В дальнейшие страны за всяким познаньем:

Возможно ли, чтобы Один не слыхал

О книге Глубиной, той книге Всемирной,

В которой мир древний так жадно желал

Прочесть все страницы? А кто владеть книгой

И знать эту книгу мог лучше Микулы?

Издревле уж Запад, сей край облаков;

Казался застроенным.

Явственно видны

Там были то кровли из круглых щитов,

Как позже в Валгале; то мрачные скалы.

На коих устроил впоследствии

Один Свой город небесный и мост семицветный,

Раскинутый им средь воздушных пучин,

Где после поставил вверху он сторожку,

Отколь днем и ночью он мог наблюдать

В раскрытые двери все страны вселенной.

Но в первое время бродячая рать

Воинственных асов, сих светлых титанов,

Еще недовольно искусна была

В строительном деле, хотя и считалась

Издревле способною для ремесла Кузнечного.

Праздные асы любили

Попить, поиграть на досках золотых,

В златые тавлеи; но дела чуждались.

Жилища же строили долго для них

Болты Полночные, хитрые йотны.

На Севере жил самый древний кузнец,

Закальщик железа, гигант Ильмаринен.

Лишь только был создан мир, - Укко-творец.

Привел на болота его и трясины,

Где жило железо; устроил себе

Йотн кузницу с горном, и сделал железо

Упругим и твердым, способным к борьбе

И к самым изящным вещицам для женщин.

Там жил и наставник Одина Мимир,

Мудрейший из йотнов, с кем он постоянно

Во всем совещался. А глубже - был мир,

Холодный и мрачный, колдуньи Лоухи.

Когда повстречал наш Микула родной

Впервые Одина, он был вождем бранным,

А светлые асы - бродячей ордой,

Искавшею также на Западе места,

Где б ей поселиться.

Их стан подвижной

Стоял на какой-то равнине, что звали

Они тогда Иди. Здесь нисколько лет.

Они совещались о мироустройстве;

Один любил также вносить везде свет

И стройный порядок, и даже отсюда

Ходил он, с двоими из асов своих,

В край дикий древянов, на синее море;

И дал им, побывши в лесах их глухих,

Впервые дал образ живой человека.

Блестящие асы, как в древних своих.

Поют они песнях, срубили из тына

На этой равнине большой себе двор,

Воздвигли алтарь и поставили горны.

Известно, что сам их Громовник, бог Тор,

И тот упражнялся в кузнечном искусстве.

Потом наковали не мало вещей

Они очень ценных - браслетов и колец,

Домашних орудий, щипцов и ножей,

В чем истинно асы все были искусны;

Но в прочее время, - как прежде, они

Гуляли и пили, играли в златые

Тавлеи и шашки, и целые дни

У них проходили в пирах и попойках.

Их стан укрепленный стоял близ страны,

Где жил с своим родом оседлым Микула.

Волшебный блеск дивной, роскошной весны

Лился с лучезарного неба на землю;

Везде зеленела и пышно цвела

Растительность Юга. Счастливые асы

Сияли блаженством. Далеко была

От них тогда мысль о малейшей печали,

Всей грудью могучей впивали они

Насыщенный воздух весны благовонной;

На радужных крыльях летели их дни,

И сыпали радость на них и веселье.

Не этой ли самой счастливой порой,

Не в этом ли царстве

Полдневной природы Родился

Одину Бальдр молодой,

Милейший и самый красивый из асов?

Как день святозарный, сиял он красой;

Как вешнее солнце, ко всем был приветлив.

Великий род Балтов его признает

Отцом своим. Ждали, что он, всегда кроткий

И миролюбивый, собою начнет

Сиять золотой век богов и вселенной.

Он только из асов владел золотым

Кольцом плодородья земли благодатной;

Он только чудесным наитьем своим

Мог вырастить ниву и дать на ней жатву:

Но боги судили иначе, и свет

Был должен лишиться одной из блестящих

Надежд своих: сгибнул Бальдр в цвете лет,

И сами же асы в том были виновны.

Но в то еще время не знали они,

Что их ожидало. Они беззаботно

Тогда веселись, и целые дни

Вкушали, увы, невозвратное счастье.

В то время и асы, и их властелин,

Водили хлеб-соль и сносились любовно

С сынами Микулы; и хитрый

Один Поддерживал это, заимствуясь многим

От племени Ванов. Воинственный Тор

Жил в дружестве с нашим славянским Перуном,

И часто бродил с ним по темени гор

Иль в дебрях Полночных, сражаясь с ним рядом

С полчищами йотнов. На память тех дней,

Перун подарил ему горсть своих молний,

Что он включил тут же, на ужас людей,

В громовый свой молот, и с той поры назвал

Свой молот Мьёлыгаром. Едва ль грозный Тор

Женат уже не был на Живе, весенней

Богине славянской, что также с тех пор

Явилась у асов под именем Зифы.

III

Но мудрость Микулы, устроенный быт

Оседлых славян и Полуденный край их,

Цветущий, богатый, имевший уж вид

Страны развитой и возделанной прочно

Трудом человека, кололи глаза

И сердце Одину и асам бродячим;

И было заметно, что будет гроза

Меж двух сих племен, уже втайне враждебных.

Успех и богатство Микулы они

Тогда относили к его чародейству,

Что долго считалось в старинные дни

высшую мудрость. Глава светлых асов

Был втайне исполнен желаньем отбить

Край этот цветущий себе у Микулы;

Но надобно было его победить

В глубокой науке, как встарь побеждал он

Полуночных йотнов. Ходил ли тогда

Еще он испытывать мудрость Микулы,

Иль нет - дни текли, и все больше труда

Ему предстояло, чтобы достичь цели.

Одину и асам еще незнаком

Был труд земледельческий и быт оседлый;

Им надобно было чужим жить трудом,

Они могли только лишь быть господами.

Один почитал себя крепким щитом,

Для всякой страны, лишь бы светлые асы

Имели там власть, у него под рукой;

Но он не владел древней силой Бодана.

Бодан был владыкой над прежней землей,

Как бог ярых битв и как бог земледелья,

Его меч священный; кому в эти дни

Еще покланялись древнейшие скифы,

Имел двойной образ; в нем чтили они

И бога Громовника и бога Свала,

Живящее Солнце; но грозный Один

Был более богом войны и победы,

И даже в глазах своих светлых дружин

Едва ли когда он имел образ солнца.

Занять ванов край было трудно для них;

Микула был туг на прием богов чуждых,

Но крепко стоял за богов он родных;

Притом же край ванов казался волшебным:

Царь асов страшился Микулиных сил,

Не могши оспорить его в вещих знаньях;

Чтоб он не задумал, чтоб он ни решил,

Все было известно вперед хитрым ванам.

Дни целые мудрый Один проводил

В живых совещаниях с древним Мимиром.

Мимир, сей оракул древнейших веков,

Советовал асам украсть себе Вану,

Любимицу эту славянских богов;

Но это не так легко было исполнить.

В то самое время к Одину пришли

С источников Урды три вещие норны,

Из лучших гадальщиц Полночной земли, -

Три дочери йотнов, искусных издревле

В вещбе и гаданье. Одна и была

Та самая Урда; другую же звали

В стране их Вердандой. Их мудрость могла

Поспорить с искусством всезнающих ванов;

Они знали руны, и в стан принесли

С собою скрижали письмен сих священных,

Божественный дар сей славянской земли,

Доставшийся ванам из Ольвии древней,

От них же и йотнам. А третья была

Гадальщица Скульда. Она в своем крае

Особенно хитрой из них и слыла

По части гадания; она изрекала

Судьбу и младенцам.

Великий Один

С вождями воссел на высокие камни,

Стоявшие кругом. Как вождь-властелин,

Один сел в главе, под щитом своим бранным;

А прочие асы столпились за ним.

Сперва приступили они к совещанью:

Какое значенье дать двергам своим,

Сим карлам, рожденным из крови Имира?

Вождь асов им отдал ущелия гор,

Глубь вод, светлый воздух и месяц с звездами;

Поэтому дверги и взяли с тех пор

Себе мир воздушный, земной и подземный.

Иные известны из них добротой,

Но большею частью они все лукавы;

От них и добро шло, и зло, в мир земной;

Им были известны подземные клады;

Но больше всего, их прославился род

Кузнечным искусством, и дал миру лучших

Потом рудокопов.

Меж тем у ворот,

В тиши совещались сидевшие норны.

Мудрейшая Урда, все зная вперед,

Смотрела, как асы блестящие пили

Из рога Мимира... Она вся полна

Была вещих знаний. Потом с ней подруги

Простились, и Урда осталась одна.

Тогда дальновидный и хитрый царь асов,

Всегда осторожный, приблизился к ней,

И прямо уставился зрячим он глазом

Ей в мутные очи, что искони дней,

Известно, не нравится очень колдуньям.

"Ну что, старый хрыч, ты пытаешь меня

И лезешь мне в душу? - Она заворчала. -

Я знаю все, - даже про то знаю я,

Где спрятал ты глаз твой. Его заложил ты

Обманом Мимиру. Я зрю, как блестит

В прозрачном ключе он. Мимир ежедневно

Им черпает мудрость, и благодарит

Отца и владыку воинственных асов.

Ну, что еще надо?"

Один выбрал ей

В подарок большое количество колец

И много других драгоценных вещей,

Разверз ее разум и дал дар виденья;

Тогда ее очи прозрели вполне

Во все концы мира, - далеко, далеко...

Она увидала идущих к стране

С Полночи валькирий; они приближались

С златыми щитами, готовясь к войне,

И очень спешили, чтобы начать битвы.

"Ну, что еще надо? - сказала она. -

У ванов есть много дев вещих, гораздо

В вещбе нас искусней. Есть тут одна,

Ей имя Хайдура - она презирает

Пророчества Валы... Страшися ее!

Ее мы зовем у нас в крае Гульвигой.

Всю вещую мудрость и знанье свое

Она посвятила врагам твоим, ванам.

Ну, вот, потолкуй с ней!

Пожалуй, с тобой

Не так-то легко этой ведьме бороться".

Достали Хайдуру. Все асы толпой

К ней вышли на встречу, к воротам Асгарда.

Один ас у входа играл на ножах;

Он правой рукою бросал их на воздух,

А левой ловил, и все это в глазах

Хайдуры, чтоб больше ее озадачить.

Пришел и царь асов, и сам приступил

С расспросами. Ярко сверкая златыми

Доспехами, светлый сонм асов хранил

Глубокое вкруг них молчанье.

Хайдура Стояла пред ними с поднятой главой,

Спокойно смотря на воинственный блеск их.

Она не страшилась судьбы роковой, -

Хайдура имела на все заклинанья.

Отец светлых асов велел принести

Златое сиденье, куда был запрятан

Огромнейший нож, и сказал, чтоб с пути,

Присевши, Хайдура сперва отдохнула.

"Ну вот, залетела, - она говорит, -

Степная ворона в златые хоромы!

Вели вынуть нож, что в сиденьи торчит,

Хайдура и сядет".

Царь асов сказал:

"Когда так искусна ты в вещей науке,

Скажи-ин: какой драгоценней металл,

Железо иль злато?"

Хайдура сказала:

"Там, где еще люди живут в прежней мгле,

Железо дороже там желтого злата;

Но в нашей цветущей и славной земле

Давно стало злато дороже железа".

Один возразил ей: "Когда так сильна

Ты в вещей науке, скажи: что дороже

И желтого злата?"

На это она

Ему отвечала: "Святой хлеб, пожалуй,

Дороже и злата. Без хлеба умрешь

И с златом, голодный".

Тогда он сказал ей:

"Когда ты все знаешь, то, значит, поймешь

Мою ты загадку: раз желтое злато

Зашло в край железный; железо его

И стало просить: передайся мне, злато;

Ты будешь у нас драгоценней всего,

Царицей железного края; искусно

Тебя растоплю я на горне моем,

И ты просияешь, как красное солнце;

Хитро пакую из тебя я потом,

Достойных бессмертных богов, украшений;

Преклонится весь белый свет пред тобой,

Ты будешь дороже насущного хлеба;

С тобой разделю я престол мой земной;

Кто будет тогда нас с тобою сильнее?"

Хайдура сказала: "Хозяев в дому

Двоих не бывает. Весь мир сей - дом божий;

Но ты, господин, не хозяин ему:

Един Бог - хозяин. Ну, что еще надо?"

"Ты правду рекла, - ей вождь асов сказал. -

Когда ты все знаешь, скажи, - какой силой

Род ванов в стране сей хозяином стал?

Каких больше чтите богов вы бессмертных?

Хайдура сказала, - "Почто ты меня,

Один, испытуешь? Знай, ты испытуешь

Свою тем судьбину. Сказала ли я?

Микулина сила в златой его сошке;

Но бойтесь вы сошки: она покорит

Вас всех, великанов. Судьбы неизменны!

А кто наши боги? Наш бог - Святовит,

Бог света дневного, бог нивы и жатвы;

Он бог всех богов, он наш древний бог Свал

Он бог всего мира, он бог богов ваших".

Глухой, гневный ропот тогда пробежал

По светлому кругу воинственных асов;

Но вождь подал знак, и Хайдуре сказал:

"Ну, если Хайдура так видит далеко,

То знает и руны. Входя в чужой дом,

Написано в рунах, сперва осмотри в нем

Внимательно выход, чтобы выйти потом

Тебе безопасно".

Хайдура сказала:

"Да, это есть в рунах; но я здесь в гостях.

Покуда я гостья, для вас я священна;

А впрочем, Хайдуре, не ведом ей страх,

Хайдуре ничто все земные стихии".

Царь асов сказал: "Недостойно пытать

Ни сталь, ни железо, что пытаны в горне.

Хайдура все знает; она должна знать

Что нужно Одину. Ему нужна Вана,

Что вам подарила златые поля.

За Вану Один даст своих богов краю;

Тогда у нас общею будет земля.

Все это возможно устроить Хайдуре,

Ей много известно заклятий святых, -

Один это знает..."

Хайдура сказала:

"Один чтит богов и чтит предков своих,

Один против них не свершит заклинаний;

Хайдура не хуже Одина. Она

Не выдаст ему мир-народ свой великий.

Не даром ее уважает страна;

Она и сама свой народ уважает;

Ее слово крепко. Ей свят край родной,

А всякий враг проклят. И я заклинаю

Тебя, отец асов, и их всех с тобой,

Всех вас заклинаю, землею и небом,

Ночными звездами, огнем и водой,

И миром воздушным, и миром подземным,

Алатырем-камнем и ясной зарей,

И громом Перуном, и огненным камнем,

И островом светлым Буяном, страной

Святою восточной, и силой небесной,

И силой земной, и пучиной морской,

Чтоб не было здесь вам ни крыши, ни места.

Зову все недуги и лиха на вас,

Ходячие камни и быстрые реки,

Чуму и проказу, и боли, и сглаз;

Зову всех стрельцов, и земных, и небесных,

Что в кованных ризах; зову я их всех,

Стрельцов невидимых, - их луки и стрелы,

Чтоб не было ни в чем вам в стране сей успех;

Чтоб в вас настреляли они их уроки,

Призеры и прытки; чтобы расстреляли

Они ваши рати, и двор ваш, и дом;

Чтоб вы расслабели как малые дети,

Дрожали б пред самым ничтожным врагом;

Чтоб здесь ваша доля исчахла навеки...

Мое слово крепко!"

"Клянуся творцом!-

Один вскричал, видя смятение асов, -

Когда ты не снимешь, колдунья, сейчас

Твоих с нас заклятий, тебя мы живую

Изжарим на копьях!"

"Ого, очень вас

Хайдура боится! - она, с диким смехом,

Одину сказала. - Так знай же и ты,

Что вещее слово сильней всякой силы,

И мягкий язык, хоть в нем нет могуты,

Порою ломает крепчайшие кости.

Не тронь род Микулы! Вот вам мой ответ".

Один и сонм асов не знали, что делать,

И наскоро собрали тут же совет;

Потом повалили Хайдуру на копья,

И начали жарить ее на огне,

Чтоб силой заставить ее снять заклятье.

Хайдура попалась, как зверь в западне,

А им своя воля; но ни одним стоном,

Ни воплем она не утешила их.

Хайдура смеялась над страшною пыткой,

И в шутку просила злодеев своих

Поддать еще пару, чтоб было пожарче.

Взбешенные асы тогда принесли

Костер целый дров, и, раздув его пламя,

На этом кострище Хайдуру сожгли.

Но тщетно ее они трижды сжигали,

Поднявши на копья. Посредством своих

Волшебных заклятий, она оживала,

Ругаясь над злобой бессильною их.

Увидев, что силы земные тут тщетны,

И что не удастся ее убедить,

Блестящие асы махнули рукою,

Решив, что разумней ее отпустить, -

И выгнали с бранью Хайдуру из стана.

В то самое время вернулся бог Тор,

Из летней отлучки. Когда услыхал он

Про гнусный поступок, его грозный взор

Исполнился гнева. Приблизясь к Одину,

Что шел уж обратно, он с сердцем сказал:

"К чему ты нанес эту злую обиду,

Один, роду ванов? Не ты ль обещал

Хранить с ними мир, а теперь сам нарушил.

Они, по всей правде, начать могут месть,

И будут из прежних друзей нам врагами;

Ты прямо затронул народную честь,

Подняв на жену из их племени руку,

Сбери поскорее вождей на совет,

Обсудим немедленно, как нам исправить

Твой дикий поступок; не то на весь свет

Они прокричат про твое самовластье".

Вожди асов сели на камни; средь них

В главе сел Один; началось совещанье:

Должны ль, не роняя достоинств своих,

Блестящие асы загладить пред родом

Божественных ванов свершенный сейчас,

Совсем бесполезный и дикий поступок,

Иль вождь светлых асов, кого общий глас

Признал уже богом, имеет он право

Судить и карать, ему чуждых, людей?

Должны ль признать ваны его также богом,

Иль их божества, по природе своей,

Имеют такое же право возмездья?

Но весть об обиде Хайдуры дошла

До царственных ванов. Исполнилась гнева

Священная Вана, и в миг собрала

Совет свой народный. Двенадцать старейшин

Воссели на камнях больших, а она

Сидела в средине. Пред нею держали

Те деки правдодатны, что чтила страна,

Как дар вековечных, и меч обнаженный,

Карающий кривду. Толпа вещих дев

Пред нею поставила огнь-правдовестник,

С водой очищенья. Микула, воссев

Между старших в роде, ждал вместе с другими

Словес ее вещих... В ней зрила страна

Царицу, пророчицу, матерь народа.

"Народные старцы, - сказала она, -

Владыки и лехи, старейшины рода!

Злодейство пришельцев над вещей женой

Из нашего рода наносит бесчестье

Всем виндам... Кто мир нарушает святой,

Тот сам за себя призывает отмщенье

Свободных людей и бессмертных богов.

Месть наша угодна богам вековечным.

По правде святой, по закону отцов,

Наш славный род должен с себя смыть бесчестье

Враждебною кровию асов. Они

Нарушили первые мир благодатный.

Я вижу в грядущем раздоры одни.

Могущие винды должны сжечь их город;

А гордый вождь асов пусть их уведет

В другие пределы, куда пожелает.

Я вижу далеко, далеко вперед.

Вражда будет долго меж виндов и асов;

А главный виновник вражды сей, Мимир, -

Старинный, хитрейший советник Одина.

Крутой этот йоти так же древен, как мир;

Он встарь в непрестанной борьбе был с богами.

Один себе ищет привольной страны;

Он хочет быть богом в стране земледелья;

У нас он узрел свет благой тишины,

И труд благодатный, дающий богатство;

Но и он раздувает в нем дух старины,

Дух дикий и бурный родных исполинов;

Ему ненавистен, священный нам, мир...

Владыки и лехи! Хотите ли мира?

Просите, чтоб ныне ж был выдан Мимир

В заложники виндам. Дадим асам Рында,

Посредством кого получила земля

И частную собственность, и изобилье;

Дадим также Прию, чье имя и я

Носила меж вами в старинное время...

Но требуйте хитрого йотна, Мимира.

Все йотны - сыны первобытных времен;

Пред ними открыты глубокие тайны,

У них в руках древняя мудрость; а он

Из них самый хитрый. Он знает все клады,

И все, что на небе, и что на земле;

Ему повинуются и звери, и гады.

Он самый искусный в добре и во зле,

Он может дать виндам великие блага".

Владыки, князья поклонилися ей

И начали каждый хвалить ее слово;

Потом один встал... "Мудрость речи твоей,

Сказал он, - мы все обсудили по правде

Святой. Вели голос народный узнать!"

Тогда, по закону, вошли девы-судьи

В толпу, голоса от народа сбирать;

И бережно склавши в сосуде священном,

Велели пред вечем потом прокричать;

Затем, другой муж голоса перечислил -

Все были согласны.

Стук копий в щиты

Вождям возвестил всенародную волю,

Кипевшую местью. Так в дни простоты

Времен тех, решались между племенами

Народные тяжбы.

Владыки племен,

Собравши дружины свои, ополчились;

А Вана покрыла, со всех их сторон,

Глубокою тьмою от взоров Одина.

"Но кто же его, бога битв, победит?" -

Раздумалась мудрая Вана; как тут же,

Отколь ни взялся, перед нею стоит

Младой богатырь: "Что здесь?" - "Так-то и так-то!

"Ну это не служба, - он ей говорит, -

А разве лишь службишка только; а служба

Еще впереди!"

Вожди гордых асов

Держали совет еще в стане своем;

Как стан окружен был, ограда разбита,

И храбрые ваны с огнем и мечем

Вломилися к ним... Богатырь неизвестный

Промчался по стану, стоптал их конем,

Сам гаркнул и скрылся. Один раздраженный

Пустил в него молнию, чей виден был след

Потом еще долго, в равнинах Днестровских;

Но витязь уж скрылся, и общий совет

Решил, чтобы асам вступить в соглашенье.

Тогда заключен был с обеих сторон

Союз нерушимый.

И ваны, и асы,

Как было в обычае этих времен,

Вручили друг другу заложников. Ваны

В заложники отдали Рында с семьей.

Что прозвали асы позднее Ниордуром,

Его сына, Прия, своей красотой

Подобного солнцу, и дочь Ниордура,

Красавицу Прию; а хитрый Один

Был должен отдать светлым ванам Мимира

И аса Генира , что разве один

Напомнить мог Рында.

Затем, чтобы крепче

Упрочить в грядущем священный сей мир,

И асы, и ваны смешали их слюни

В одной общей чаше. Пошел шумный пир,

Запенился мед, раздалась песня мира;

Тогда, из слюней тех, родился Квасир,

Сей первый баян Полуночного края.

Так кончилась первая эта война;

Но скоро потом она вновь возгорелась,

И длилась столетья, пока вся страна

Славян прибалтийских досталась Одину.

Лишь мир заключен был, из Северных стран

Пришел йотн-строитель, и зная, что асы

Нуждаются в крепких стенах, великан

Взялся их построить, с условьем, чтоб асы

За это ему заплатили луной,

Красавицей Прией и солнышком красным,

Другими словами, той светлой страной,

Где этой порою они проживали,

И шли бы на Север, где он обитал,

Средь вечной зимы и холодных туманов.

При этих словах инда-ужас объял

Блестящий род асов; тем паче, что Прия

Помолвлена уже Одином была

За аса Одура. Но Локи лукавый

И столько же ловкий, как темный дух зла,

Их стал уговаривать, давши им слово,

Что только лишь город тот будет готов,

Опутать так славно строителя-йотна,

Что он сам уйдет, и плоды всех трудов

Гиганта зимы им достанутся даром.

С таким уговором, Один поклялся

Пришедшему йотну, что свято исполнит

Его предложенье, и йотн принялся

Им в эту же ночь ледяной строить город.

В то время опять был в отсутствии Тор;

Но только, вернувшись, узнал он про новый

Обман царя асов, горячий укор

Из уст полился у него на Одина.

Исполненный гнева, Тор грозно вскочил

Среди совещанья с высокого камня,

Как всегда делал, когда приходил

В сильнейшую ярость, и громко воскликнул:

"О светлое небо! О боги богов!

Поруганы снова условья и клятвы;

Нет более правды средь ваших сынов;

Ничто нам союзы, ничто обещанья...

Чего еще людам, чего от нас ждать?

Прощай, Бальдр кроткий! Приходит конец твой.

Я вижу, несется отмстителей рать, -

Нас всех поглощают скалы ледяные"...

Так он восклицал, благороднейший Тор,

Как бы предвещая печальную участь,

Что их ожидала, - и точно, с тех пор

Постигшую асов за их вероломство.

Меж тем, ледяной тот был город готов;

Но Локи искусно замедлил работу,

Пока с гор потоки и блеск облаков

С небес, возвестили о близости лета,

Когда Тор-громовник вступал вновь в права.

Чтоб снять с светлых асов обет их безумный

И ложную клятву, не тратя слова,

Тор грянул в несчастного йотна Мьёльниром,

И кончил тем распрю.

Но скрылися дни

Счастливые асов. Их ваны прогнали

С Полудня, и волей-неволей они

Вступили в лесистый край, дикий и мрачный,

Светонов и финнов.

Вождь, сильный в войне,

Один овладел очень скоро страною,

И стал в ней царем; а по смерти, в стране

Был признан за бога. Не мир-народ вольный

Божественным саном Одина почтил,

Но мир рабов темных, смиренных оружьем;

Победное шествье его грозных сил

Край счел волшебством, и признал его богом.

По воле его, хитрый Риг разделил

Тотчас же народ, на благорожденных

Воинственных кинов; и им поручил

Власть высшую в крае; на ярлов свободных,

Владевших землею, и трелей - рабов,

Рожденных от дряхлой, беззубой старухи,

Той самой, что асы нашли средь лесов,

С ее старым мужем, в холодной избушке,

Когда вошли в край.

Как былой ученик

Седого Мимира, преемник Бодана,

Один, по тогдашним понятьям, постиг

Достаточно хитрую глубь мирозданья,

Чтоб эти познания свои приложить

К готовым уж мифам страны этой темной,

Угрюмой и дикой, и в ней утвердить

Воинственный дух и характер дружинный.

Устроив страну и воссев божеством,

Один окружил себя сонмом героев.

Младые валькирьи с большим торжеством

Их вводят с полей прямо битвы в Валгалу.

Они те же асы; у них в небесах -

Игра в золотые тавлеи и шашки;

Они забавляются в горних полях

Примерною битвой. Один ежедневно

Дает им пирушки; за это они

Сражаются против Полуночных йотнов

И прочих врагов; а в последние дни

Вселенной, должны их царя защищать

От волка Френмира. Волк этот - сын Локи.

Он связан и ждет этих дней, чтоб пожрать

Ему ненавистных богов и Одина.

На самой средине равнины большой,

По имени Иди, в пространствах воздушных,

Проходит сквозь землю, из бездны глухой

Таинственной Геллы, всемирная ясень

Небес, Агдразил. Здесь, под сенью ее,

Сбираются асы на их совещанья;

Отсюда имеет начало свое

Прозрачный источник божественной Урды,

Где вещие норны слагают для них

Недолю и долю. Заметно, все это

Царь асов, во дни еще странствий своих,

Заимствовал прямо от древнего мира.

На страже святого Асгарда стоит

И светлые асы, чтоб скудный их мир

Совсем не остался без красного лета,

А люди без хлеба.

Воздвигнув кругом

Мидгарда ограду, от бурного моря

И йотнов, царь асов устроил потом

Другую еще, между светлым Асгардом

И краем злых ванов. Всезрящий Эгдир,

Орел-быстрокрылый, хранил царство асов

С Полночи, откуда он видел весь мир,

А сон развлекал свой игрою на арфе;

Не менее тонок его был и слух:

Он мог даже слышать намеренья йотнов.

В местах этих, также жил Красный Петух,

Будивший и трелей, и йотнов к работе;

Другой Петух-вещий, Златой Гребешок,

Тот жил в самом небе, и криком веселым,

Чуть алой зарею заблещет Восток,

Будил светлых асов. Еще был и третий,

Весь черный, в таинственной Гелле; но он

Будил только мрачные сонмы пороков,

Злодейств, преступлений, с начала времен

Оттоль выходящих на светлую землю.

В мир этот кромешный Один низвергал

Всех клятвопреступников, извергов, трусов,

И даже и тех, кто скончаться дерзал

Не в яром бою, а естественной смертью.

Там, холод и пламя, и медленный яд

Змей лютых, терзали несчастные жертвы;

Туда, в этот полный мученьями ад,

В последствии был заключен хитрый Локи,

И сын его, лютый, ужасный Френмир,

Тот волк, от кого предназначено было

Погибнуть Одину, когда новый мир

Низвергнет престолы небесных величий.

На самой вершине воздушных небес.

Где сходятся вместе, на их перепутьи,

Главнейшие ветры, Полночный Зевес

Поставил сторожку, откуда он мог бы

Зараз обозреть все пределы земли

И мир весь живущих. Она называлась

У асов Хлидскьяльв; отсюда могли

Свершать наблюденья и прочие боги.

IV

С высот этих горных еще был видней

Край чудный, блестящее царство Микулы.

Там царь асов видел златой мир полей,

Как волны морские, блестящие нивы,

Хрустальные воды обширных озер,

Широкие реки, бегущие стаи

Судов с парусами, верхи злачных гор;

Венчанные дымом курящихся капищ;

Там видел он стены больших городов,

От коих и прозвал он край Гардарики,

Цветущие страны, от плоских брегов

Молочного моря иль моря Морозов

До тихого Дона и темных лесов

Карпатских. По Волге, торговые гости

Сгребали лопатой златую казну;

По Дону тянулись с Полдень караваны;

С Поморья торговцы шли к грекам в страну;

Народные храмы сияли богатством;

Блестящее солнце златило поля...

Пред сумрачной дикой страною Одина,

То был мир богатства, святая земля

Блаженной весны и обильного лета.

Никто не поверит, чтоб хитрый Один,

Оставил край этот по собственной воле,

Чтоб он променял мир цветущих равнин

На голые скалы холодной Полночи,

Не изгнанный ванами, как называл

В то время он виндов. Еще безотрадней

Страна эта стала, когда в ней увял,

Бальдр лучезарный. Напрасно царь асов

Любезничал с Прией; она не могла

Ему передать всей премудрости ванов;

Красавица Прия у ванов слыла

Скорее хозяйкой в быту их домашнем;

Народная мудрость осталась в руках Божественной Ваны.

Напрасно трудились

Несчастные трели в бесплодных полях;

Лишь тощая жатва росла на их нивах,

И ту истребляли нередко толпы

Ворвавшихся иотнов нежданною стужей.

Сам Тор направлял осторожно стопы

В страну их. Однажды они даже взяли

Богиню Весны с златорусой косой,

Красавицу Зифу, в полон, и лишь Локи,

Хитрейший из асов, своей быстротой

И ловкостью мог ее выручить мужу.

Одним лишь была изобильна страна —

Густым, крупным лесом и крепким железом;

Потомков Одина ждала иль война,

Или вечный голод.

Из этой природы

Царь асов не мог сотворить ничего,

Опричь светозарной, холодной Валгалы,

Где сонмы усопших героев его

Могли упражняться во всякое время

В воинских забавах. Весны красной пир

Угас для Одина со смертью Бальдра;

Ему оставался советник — Мимир,

И тот был заложником мира у ванов.

Та мудрость, что древле Один почерпнул

В источнике Урды, могла приложиться

К одной лишь войне. Мимир злобный раздул

Вражду его к ванам. Их асы считали

Опаснее йотнов, и видели в них

Врагов себе вечных. Они относили

Все тяжкое бремя несчастий своих

К могуществу чар их; хоть в прежнее время

Призаняли много полезных вещей

У них для хозяйства и для общежитья,

Чего, во дни жизни бродячей своей,

Они не имели и даже не знали.

Преемник Бодана устроить не мог

Жилища для асов приличней Валгаллы.

Ее светозарный, обширный чертог,

Искусно покрытый златыми щитами,

Раздолье просторных, широких дворов,

Столы, всегда полные жирной трапезой

И чашами с медом, шум бранный пиров,

В присутствье блестящих красавиц-валькирий —

Все было достойно бессмертных богов

И славных героев. Среди феодальных

Палат сих, Один был действительно бог,

Бог яростной битвы и сладкой победы.

Весь царственный этот небесный чертог

Блистал его дикой, воинственной славой.

Здесь тешился бранной игрой он мужей,

Стяжавших их храбростью в битвах бессмертье;

Здесь слышал бряцанье их тяжких мечей,

Сидел во главе их торжественных пиршеств,

Как царственный вождь. Его рог золотой

Всегда был наполнен вином; его Гости

Сияли весельем; жемчужной рукой

Красавица Фрейя со свитой валькирий

Лила мед душистый... Все это Мимир

Ему предвещал при начале вселенной;

Но йотн видел больше, — он видел весь мир

Под светлой державой потомка Бодана.

И все были асы полны той мечтой;

Она открывала им море и сушу.

Но более всех этой дикой страной

Могла тяготиться слезливая Фригга.

Вотще прилагала заботы свои

Она к улучшенью бесплодного края,

Ее теплый дождь, этот жемчуг земли,

Струился почти на гранитную почву;

Вотще расточала лобзанья она

В отсутствье Одиново, Фрейру-Солнцу;

От страстных ласк этих не стала страна

Ничуть плодоносней, и эти лобзанья

Все были напрасны.

Томясь каждый год

Печальным исходом, перед концом лета,

Горячих стараний своих и забот,

Она говорила с досадой Одину:

«Еще долго ль жить нам в стране сей глухой,

Где ты пропадаешь на целую зиму?

Какое наследье готовим с тобой

Мы нашему роду в земле этой йотнов?

Что я здесь сама? Посмотри, как живет

В глазах наших род земледельческий ванов;

Они богатеют, страна их цветет,

Их боги, не двигая пальцем, имеют

Обильные жертвы. Взгляни, как блестит

Там красное солнце; а в дни поворота,

Когда отправляется бог Святовит

В далекий путь зимний, какое сиянье,

Какая отрада смотреть на него;

Вот истинно праздник торжественный лета!

А я как ни бьюсь здесь, все нет ничего;

Сама красота златовласая Зифа,

И та лишь худеет и чахнет у нас.

А эти проклятые ваны — будь пусто

В земле их! — идут все вперед, и как раз,

Пожалуй, займут отдаленный наш Запад.

Ты образ Вуотана, победный твои глас

Ужасен богам, пред тобой дролсит Гелла,

Тебя зовут Грозным, богатством дружин,

Сверкающим Оком и Оком туманным,

Ты Вепрь всекрушащий, ты бог-Исполин,

Древнейший Отец, Раздаватель победы,

Бог влаги небесной и зимних путей,

Ты Длиннобородый, в надвинутой шляпе,

Бог тяжких оков и торговых людей;

Ты Скор на обман, ты Колдун, Заклинатель,

Великий Угадчик, великий Силач,

Настойчивый, Бешеный, Многообразный,

Бог, любящий стон человека и плач,

Всегда живой; Быстрый и Ловкий в тревоге...

И сколько еще у тебя есть имен

И прозвищ, достойных великого бога!

Ты бог всех сословий, стихий и времен;

И все-таки тяжких полна я предчувствий.

Ты помнишь мой плач и страданья мои

Пред смертью Бальдра; так точно и ныне:

Я будто, как вижу тревогу богов, —

Злой волк поглощает благого Одина,

Чумазый Сурт поджег царственный кров

Блестящей Валгаллы, все боги побиты,

Земной мир и небо пылают в огне,

Везде разрушенье... И вот, из пучины

Горящего моря, подобно весне

Всплывает другой мир, прекрасный и светлый;

Но в прежних владеньях погибших богов

Живут уж не боги, а вольные люди;

Нет больше ни браней, ни тяжких оков,

Повсюду царит власть святая закона;

Встает новый род, для нас чуждых, людей,

Они населяют счастливую землю...

Один доживет до великих тех дней;

Но богом Один в новом мире не будет.

Пока на вершине он власти своей,

Он должен спешить извлекать из нее пользу;

Пока разум Ваны не собрал сынов

Ее воедино, край Ваны доступен

Потомству Одина. Один — вождь полков,

Один — бог победы; коварные чары

Злой Ваны не могут противостоять

Божественной силе Вуотана-Одина;

Обязанность ванов — нам землю пахать;

Лишь роду бессмертных богов подобает

Господствовать в мире».

Вот, что говорит Супруга Одина, слезливая Фригга.

Что мудрый на это Один возразит?»

Глава светлых асов ответствует Фригге:

«Один разделяет всю тяжесть забот

Жены своей Фригги; но бог светлых асов

Спокоен за славный, великий свой род.

Суровая наша страна и утесы

Гранитные, самый пристойный дворец

Могучим сынам бога браней, Одина;

А всякое дело венчает конец,

Нарезано мудрыми в рунах священных.

То правда, волк хищный, ты знаешь, кто он,

И что он теперь, разорвет свои узы;

Но это возможно в конце лишь времен,

В те дни, как настанет божественный ветер

Небесных величий. Холодная мгла

Суровой зимы причинит общий голод;

Цари и народы исполнятся зла,

Брат станет на брата и племя на племя;

То будет отмщенья век, век топоров,

Кровавых смятений, неистовых браней,

Век бурь, волчий век, век мечей и щитов;

Привязанный волк разорвет тогда узы,

Всезрящий Хеймдалль затрубит в звонкий рог,

Чумазый Сурт зажжет небо и землю,

Всемирная ясень поблекнет, чертог

Небесный наполнится общим смятеньем,

Раздастся крик йотнов, их яростный рев;

Разумные дверги рыдают в пещерах;

Морской змей ворвался в жилище богов,

Червь этот вздымает кровавые волны.

Один совещается с вещей главой

Убитого ванами Мимира...

Орел бьет крылами; мир полон земной

Растерзанных трупов; корабль исполинский,

Построенный весь из ногтей мертвецов,

Несется на нас с мертвецами; злой Локи

Стоит на корме, в главе наших рабов.

Сурт, посреди своих огненных полчищ,

Сверкает на нас лезвиями мечей;

Гранитные горы трещат, ад кромешный

Разверзся, полчища угрюмых теней

Выходят из Геллы, небесный свод рухнул...

Тогда в общей битве настанет конец

Богов лучезарных и будет мир новый.

Но тот роковой день далеко. Творец

Вселенной, Один, отдаст львиную долю,

Меж тем наилучшую долю земли

Своим благородным и главным потомкам;

Он видит уж новый Асгард их вдали:

На Юге и Западе дальнем их имя

Повсюду гремит на морях.

Бог-Один Зрит скорую гибель разрозненных ванов;

Он мог бы край этот лесов и равнин

Прикрыть своим крепким щитом; но безумцы

Не терпят господства в их вольной стране;

Они управляются миром-народом,

Они хотят жить по родной старине.

Теперь хитрый род их могуч и обширен.

И также воинствен, как асы; но он

Так быстро растет, что не может жить мирно;

Он весь состоит из враждебных племен,

Хотя и родных по их слову и вере.

Богиня их — зависть, а бог их — раздор;

Я зрю, как он плещет над ними крылами.

Скорей основания сдвинутся гор,

А красное солнце изменит теченье,

Чем этот род Свала, такой же, как он,

Обманчивый, жадный и непостоянный,

Создаст из своих разнородных племен

Единый народ иль одно государство.

Кудесница Вана и весь ее мир

Себе приготовили сами погибель;

К ним скоро откроет заложник

Мимир Широкий путь асам...

Еще не пройдет

Трех новых столетий, как их покорит князь

Амальского рода; но пусть стережет

Он край этот крепче!..»

Слезливая Фригга

Сказала Одину: «Один, бог богов,

В руке его древний меч бога Вуотана;

Одину нельзя своих кровных сынов

Равнять с земледельческим племенем ванов.

Наш жребий от века — всемирная власть,

Наш род по рожденью властитель вселенной;

Один, бог богов, завоюет на часть

Сынам своим землю цветущую ванов;

Один там поставит из асов князей

И высших правителей мира-народа.

Их бог Святовит, бог рабочих людей,

Не может сильней быть и выше Одина;

Где сошка — там рабство».

Один говорит

Жене своей Фригге: «Ни крепкий бог асов,

Властитель побед, ни младой Святовит,

Глава земледелья и красного лета,

Не властны идти против высшей судьбы,

Что правит событиями этого мира.

Один — грозный бог всякой бранной борьбы,

Один зрит теченье грядущих событий,

В источнике Урды; но светлый Один

Священным мечом не владеет Вуотана.

Вуотанов меч — знамя воинских дружин

И вместе живящий луч красного солнца,

Он страж златых нив и зеленых полей;

А меч бога асов приносит погибель

Тем, кто им владеет. Из лучших мужей

Царь асов себе набирает героев

Для светлой Валгаллы, чтоб с помощью их

Достойно сразиться в божественный вечер

Небесных величий. В владеньях чужих

Один не имеет такого значенья.

Мне Север подвластен, меня Запад чтит;

Но край хитрых ванов — он чтит Святовита.

Кому Вуотан меч свой из смертных вручит,

Тот меч, что у скифов был образом божьим,

Тот будет владеть и обширной страной

Воинственных ванов. И сила Одина,

И мощь Святовита равны меж собой;

Сыны наши несколько бьются столетий,

А все нет конца их народной борьбе.

Для ванов любезна их древняя воля,

Мы, асы, хотим покорить их себе;

Но там, обоюдные силы где равны,

Там тот победит, кто ловчей и хитрей.

Разумные асы искусны в гражданстве;

Но ваны в общественной жизни слабей.

Ничто им устройство земли их великой,

Ничто им союзы и близость врагов.

Царица их, Вана, не спит — это правда;

Но что же наткала она для сынов?

Одни бесконечные нити раздоров.

Их бог всенародный, ее Святовит,

Сей древний бог Вишну, не хочет единства:

Его край поныне характер хранит

Племен разнородных далекого Инда;

Он скоро навеки страну раздробит,

А вещая Вана заснет, — и надолго...»

С досадою Фригга сказала Одину:

«Не эти ли тайны Бальдру сказал

Отец асов на ухо в тот час печальный,

Когда вековечный Один возлагал

Его для сожженья на одр погребальный?..

Бальдур златокудрый владел сам кольцом

Златым плодородья; прекрасный, как солнце,

И юный, как утро, он мог быть отцом

У нас земледелья, когда б не угаснул

Средь этих пустынных болот и лесов».

Один возражает с досадою Фригге:

«Бальдр златокудрый, один из богов,

Воскреснет в дни сумерек горных величин:

Затем, что один он из наших сынов

Родился в стране земледельческой ванов...

Когда новый мир, мир свободы благой,

Воспрянет из моря, — весенняя зелень

Покроет всю землю и житель земной

Везде успокоится в царствии света,

Тогда в тех местах, где в недавние дни

Разбит был стан асов, в полях светлых Иди,

Где зрили рожденье Бальдра они,

Тогда воцарятся Свобода и Радость;

Потомки бессмертного Тора, что мир

Теперь зовет Властью и Твердостью, будут

Держать над землей их громовый молньир;

А дочь светозарная Фребера — править Делами народов.

Сюда-то в те дни Вселится Бальдр златокудрый с любимцем

Богов всех, Хёдом; затем, что они

Всех ближе и ныне к простым, кротким ванам,

Чем к бешеным асам... Вот что возвестил

Один светлый на ухо сыну Бальдру,

Когда он Бальдра при всех возложил

На одр погребальный его, для сожженья;

И вот, в знак чего, он Одину прислал

Из бездн мрачных Геллы кольцо золотое, —

Чтоб это кольцо бог Один не снимал,

Какими бы он не владел племенами.

Затем пред Одином с поры той равны

И светлые асы, и хитрые ваны;

Один есть бог света, и все те страны,

Где свет воцарится, Одину угодны».

Злой Локи, подслушав спор этот, сказал:

«Поистине, люди и сами не знают,

Кому поклоняются.

Всех бы я взял Богов, и скрутил их...

Однако посмотрим,

Кто тут победит: самовластный Один,

С развратной дружиною чопорных асов,

Иль смелый тот дурень, народ-исполин,

Досель не сумевший стать на ноги твердо,

И мир забрать в лапы... Развратной жене

Кривого Одина желательно очень

Вручить управленье у ванов в стране

Амальскому роду, потомкам Бальдура;

Кривой хрыч и сам бы не прочь от того;

Ему все равно, кто ни правил бы в мире,

Лишь только весь мир почитал бы его,

Царя лютых браней и смуты кровавой.

Эх, жаль, не могу я ему насолить,

Как в прежние дни. За последнюю штуку,

Меня самого здесь хотят засадить.

Я, точно, виновен в злой смерти Бальдра;

А славная штука! Заставил же их

Искать я земель и насущного хлеба,

По бурным морям, у народов чужих.

Теперь не пугают меня все мученья,

Что мне в наказанье готовят они.

Я буду страдать и смеяться над ними.

Придут и для Локи счастливые дни;

Тогда и мое угнетенное племя

Поспорит с Одином. Дотоль никому,

Ни ванам, ни готам никак не избегнуть

Его лютой власти; лишь мне одному

Да волку Френмиру назначено свергнуть

Их всех, в день отмщенья».

Комментарии

1) Подобно нашему Микуле, и Крок имел также трех дочерей: жрицу, гадальщицу и правительницу народа; разница только во второй: у нас она — по-леница; у чехов — гадальщица, что может быть соединено и с званием жрицы. Не повторяется ли и здесь индийское предание о Кали, Дурге и красавице Ганге? Во всяком случае, обычай избрания Премысла посредством белой лошади идет из Индии, где цари избирались посредством особенной колесницы, phussaratha, запряженной белыми конями. При подобных избраниях в,сегда упоминается также и скала, превратившаяся у славян в камень, на котором воссел Премысл, по его избрании. «Совокупность этих фактов, — говорит Минаев, — должна убеждать, что в буддийской легенде (об избрании царя) сохра-пились подробности об очень древнем, обще-арийском обычае, и что сходство между сказанием об избрании Премысла и легендой о выборе царя Ианака может быть объяснено только, как обще-арийское достояние». «Так наш эпос, — справедливо замечает Квашнин-Сайгарин, — и доныне связан многи-ми нитями с преданьями других славян и имеет свои корни еще в той эпохе, когда псе славяне пели одну великую мифическую эпопею, герои которой перешли впоследствии из богов в простых смертных; причем, каждое племя старалось присвоить их исключительно себе и перенести в позднейшую русскую, польскую или иную историческую обстановку. Как валено подобное единство эпоса для духовного единения славян...»

Что же касается расселения славян в Европе, то Нестор описывает рассе-ление их по рекам. Сначала они сели по Дунаю, а оттуда пошли в разные стороны. Спрашивается, сколько ж потребно было народа и времени? Гильфер-динг поэтому говорит: «Нельзя принимать Нестеровы известия в буквальном смысле, будто славяне, уходя из Дакии от Траяновых войск, пришли и заселили Балтийское поморье: неверность сказания тем яснее, что Нестор выводит оттуда не одних ляхов, но и всех русских славян. Даже если бы целая Дакия принадлежала славянам, то и тогда из нее не могли бы выйти все славянские племена, расселившиеся от Карпатских гор и Эльбы до Финского залива и Волги. При том же переход целого народа из нынешней Венгрии на Балтийское поморье, прямо через Карпатские горы, весьма невероятен. Слова Киев-ской летописи, вероятно, заключают в себе воспоминание о том, что славяне, теснимые на Дунае римлянами, пришли в движение и стали повсюду распространяться и усиливаться, и в земле ляшской, на Балтийском поморье, и в восточных странах, где потом возникла Русь». Другими словами, с тех пор общее имя их становится историческим, тогда как прежде, за несколько еще веков до Р. X. известны только племенные их названия. Добавим к этому, что слово дупай в древности было имя нарицательное у славян всякой реки; почему и Дон, и Днепр могли называться в глубокой древности также Дунаями.

Во II в. по Р. X., вскоре после Траяна, славяне выступают уже сильнейшим народом на Поморье; а до тех пор их сила и развитие не раз обнаруживаются, но только теперь начинают выясняться по всей древней Скифии, особенно на Юге.

2) Афанасьев видит в Святовите божество, тождественное Диву и Сварогу; а основание его имени в смысле святого света (свят свет): «Как владыка небесных громов, он выезжает по ночам, т. е. во мраке ночеподобных туч, сражаться с демонами тьмы, разить их молниями (Mater verborum: «Svatovit — Ares, bellum) и проливает на землю дождь». Поэтому он вместе с тем и древний Во-дан, и Арей, и Перун... Следовательно, он также и древний Индра, и индийский Вишну. Подобно Сварогу, чье место Святовит-Вишну и занял, он бог великий (т. е. старейший), старый бог, прабог (пра-дед, пращур), отец-небо. Все это можно сказать и о Вишну, который занял в Индии место Варуна и сделался отцом всех богов и вселенной.

А что такое Святовит, если не Брама, образ солнца? Что такое Поревит (другой образ Святовита), если не Вишну, образ стихий, сохранения и мудрости? Идол Поревита изображался с пятью головами, одна на груди; Руевита — с семью лицами; Триглав имел три головы.

3) «Замечательно, — говорит Бергманн, — что племена симетические во дни их переселения направлялись преимущественно с Севера на Юг и с Юга на Север; а племена иафетовы или арийцы, шли сначала с Запада на Восток (в Индию), а потом уж постоянно с Востока на Запад». Главную причину этого движения на Запад он приписывает тому, что древние народы, видя шествие солнца ежедневно в ту сторону и полагая, что оно отдыхает там от дневного своего путешествия, возымели мысль, что там же, на Западе, и жилище его, да и всех богов, а потому и живущие там люди, должно быть, самые счастливые из смертных. Таким образом Запад, по их новым понятиям, сделался в некотором роде земным раем. Отсюда возник миф о Елисейских полях на Западе земли, и мифы о Гесперидах (Западных) и о Счастливых островах, все там же.

Движению этому арийцев на Запад могла быть и другая существенная причина, а именно: освобождение Европы из-под вод первобытного океана и потом соединение первобытных ее островов в один материк, на котором ожидала переселенцев цветущая, девственная земля (как европейцев потом в Америке), о плодородии которой, конечно, ходили издревле смутные слухи.

Основавшись же и утвердившись в новом краю, они утвердили в нем и свои верования, принесенные ими с Востока. Древний их Вырий остался там, в первобытном их отечестве, откуда по-прежнему всходило красное Солнце, где было и его жилище; но и Запад казался ему не чуждым, так как здесь оно успокаивалось от дневных трудов своих. Значит, и здесь также мог быть своего рода Буян-остров, жилище богов, лучезарный лик света и силы небесной. Все это могло сосредоточиться потом в божественном обиталище Святовита.

Руйный, светозарный остров, где он жил посреди моря, имел значение священного Буян-острова; на этом острове совершались высшие гаданья и главные народные празднества; здесь же, вокруг Святовита, жили все меньшие боги, от него рожденные; здесь была среда всей земли славянской; отсюда исходили главные распоряжения и предсказания. Сюда приходили изо всех земель славянских, весь славянский народ питал к Ранскому храму Святовита особенное благоговение; подобное же, о всеобщем почитании этого святилища, свидетельствует в своей истории и Саксон Грамматик.

Хотя этот остров и лежал на Запад от Восточных славян; но за ним славяне знали страны еще западнее, где обитали племена им враждебные, почему и могли почитать те, более или менее, безвестные страны царством смерти и загробных мучений; как потом и говорится в послании новгородского архиепископа Василия, — что рай насажден на Востоке, а муки и ныне суть на Западе.

4) Скифы, да и вообще славяне, чрезвычайно уважали вещих дев и женщин, от которых, вероятно, произошли и раскольничьи Богородицы.

Веледа, вещая женщина, жила, как известно, в башне, подобно возлюбленной Валленрода в поэме Мицкевича. Что имя Веледы чисто славянское — нечего и доказывать.

Вана, как чудесная представительница своего рода-племени, могла принимать на себя все его священные образы. Славяне вообще чрезвычайно чтили свои древние обычаи, и не отступали от них без крайности. Они долго отстаивали прежнюю их религию и народность. Древний быт славян был народный; община обсуждала и решала общественные дела.

Один и асы, завоевав нынешнюю Скандинавию, тотчас же разделили народ на сословия; но у славян никогда этого не было. У славян князь был только главой отдельного племени, а не властелином целого народа и государства, где община решала дела на сходке. Славянская семья жила особо, каждая на своем месте, разрастаясь в деревню, и владела сообща землею, которая ей принадлежала (подобно тому, как это было у скифов). Когда область князя становилась обширной и нельзя было собираться на сходку всему народу, то посылался к князю на сейм выборный (владыка). Аристократии у славян не было.

5) Предлагаемый в поэме краткий очерк города Волина или Волыни, одного из богатейших городов на Балтийском поморье, заимствован из истории балтийских славян Гильфердинга. От его имени одно время даже Балтийское море называлось Волынским. Забыв впоследствии совсем об этом древнем, славном городе, народ наш отождествил с ним Волынь, красный Галич, близ которого никогда моря не бывало. Возможно, что и первоначальный образ Садко, после разных превращений его еще на Востоке, занесенный славянами в Европу, возродился в новый славянский образ свой, в этом торговом городе, куда стекались купцы со всех концов известного тогда мира, и потом уж, с падением Волина и с усилением Новгорода, перешел в наш северный город, где он и считается гостем торговым.

Еще положительное можно признать древний Волин родиной Дюка Степановича, также витязя заморского. Сам Микула называет этот город богатой Индеюшкой; а богатство его так велико, что посланные от князя Владимира, увидев издали блеск городских крыш, невольно восклицают: «Не горит ли уж богатая Индеюшка?...», — так как на балтийском поморье жили древние винды, разделившися уж на разные племена.

В этом городе, богатом товарами всех северных народов, есть все, чего ни спросишь дорогого и редкого. Отсюда выйдешь на берег в Острогарде, в русской земле, где столица Киев, соперница Константинопольского скипетра, краса и слава Греции...

Известно, как говорится в наших былинах и о несметном богатстве Дтоко-вой матери, и о драгоценных камнях в стрелах его, которым и цены нет, — стрелах, оперенных перьями, какие могут привести только гости-корабельщики, не распространяясь впрочем более об этом, добавлю только, что и сама богатая, сказочная Виннета есть только искаженное датское название той же Волыни.

6) О тождестве новгородского богатого Садко и торгового гостя Соловья Будимировича, кажется, нечего распространяться. Хотя Соловей в былинах и называется торговым гостем из какого-то города Леденца, что некоторые принимают за Венецию; но если и так, то и на Балтийском поморье, и на Адритическом жили родственные племена винды и венеты, которых даже смешивали между собою; так что и Балтийское море некогда называлось морем венетов, от чего и слыло иногда Индейским. Не говоря также о значении Ивана Годиновича и Хотина, или Хотена Блудовича, на древнем Востоке, приведу только значение их в наших былинах, о богатырях Киевских.

Проф. Миллер находит, что отчество Ивана Годиновича — от Година, очень близко к Хотину; а в этом имени слышится что-то чуждое, необычное. Оба эти молодца вяжутся очень слабо с Киевским богатырским кругом. Хотина Милдер находит сходным с сербским Марком кралевичем и с Герцеговин-ским молодцом Myjo, и «что как наш, так и сербский, и герцеговинский изводы переносят во времена, предшествующие самым первым зародышам государственной и общественной жизни.

Хотен отличается чисто варяжским, хоть, может быть, не непременно торговым, но все же добычелюбивым нравом; в нем начало дружинное, варяжское. Его другое отчество (Блудович) напоминает в нем даже варяга Блуда, пришедшего из-за моря. Те же варяжские черты и в Иване Годиновиче: но в нем еще и варяжское странничество — наемничество. Между прочим, он говорит в былине, что «был за славным, за синим морем, в городе Чернигове». «Здесь, — заключает Миллер, — думается мне, море должно быть принимаемо в прямом смысле, как океан — море. Нов таком случае, нет ли тут указа-нья на то, что родиною торговых гостей, купцов представляли себе у нас по преимуществу землю заморскую, т. е. отдаленный варяжский берег? Так что это представление не было тут затерто даже приурочением к Чернигову, т. е. на сушу».

Говоря о сходстве нашего эпоса с преданьями других славянских народов, Квашнин-Самарин упоминает также о приходе к нам некоторых богатырей с Запада. После сказанного выше, кажется, молено также не без основания отнести к числу их и эти три личности, — именно с древнего Балтийского поморья.

7) Вначале воздушное море, сливаясь на Западе с первобытным океаном, должно было казаться древнейшим арийцам одним беспредельным царством Варуны-Водана. Потом, первые выходцы из Северной Азии, финно-алтайские племена начали селиться на всплывших в нынешней Европе островах, и заняли их от Севера до Запада. Кельты и вообще арийцы вытеснили их оттуда впоследствии на отдаленный Север или сделали их своими рабами. Когда вся Европа очистилась от первобытных вод, переселения из Азии сделались многочисленные: восточные племена шли уже в новые, благодатные земли своих родичей и селились между ними, или присоединялись к ним в позднейшее время, почему история застает их, большей частью, отдельными, сплошными, родственными группами. Ваны, или славяне, были уж племя оседлое, земледельческое, когда Один (позднейшее изменение древнего Бодана, по нем. Вуотана, бога воздушного моря) еще проходил со своей дружиной асов по Европе с юго-востока на Север.

По словам Снорри, он вышел, из Азии и был в Скифии царем над многими странами, а асы были его наместниками. Эфемерические предания, которыми вообще руководствуется Снорри, производят Одина и асов то оттурков, то из малой Азии, от троянцев, то выводят в первом столетии по Р. X. из Фракии, и даже представляют его в одно время властителем Царьграда.

Вначале асы живут где-то в соседстве ванов (славян), которые до того поразили их своим развитием, что асы долго считали их людьми чудесными, колдунами. Один в это время устраивает древян или древлян, которые продолжали жить в глубоких лесах, и далее, по преданию, вдыхает в них первый дух жизни. Но потом у асов начинается война с ванами; ваны разрушают их укрепление на какой-то равнине Иди, и асы должны удалиться из их соседства. Они проходят через нынешнюю Саксонию, в Данию и в Швецию, где и утверждаются в Упсале.

По мнению Снорри, этот Один и асы суть уж потомки первобытных Одина и асов, вышедших из Азии, усвоившие только имена их, с которыми они и пришли в Швецию. Здесь, покоренные ими финские племена возводят их потом на степень богов и начинают поклоняться им. Прибытие их в эту страну Снорри также приписывает тому, что они была изгнаны из Скифии; только не ванами, а великим Помпеем.

Когда асы пришли в Швецию, там уже обитали финны и свей; они поклонялись между прочим богу Калеве (Kaleva). Бог Калева, собственно представление финских князей, больше эпический герой, чем божество, наслышавшись о сверхъестественной силе Одина, явился к асам в виде соглядатая, под именем Гюльви, чтобы испытать лично их чудесную силу и разузнать каким богам они поклоняются, так как всякая сила, по тогдашним понятиям, давалась народам свыше, теми богами, которым они поклонялись. Свидание это Гюльви с асами составило предмет сказания, в котором Один отводит Гюльви глаза своими чарами, но передает ему изустно всю свою мифологию.

Когда Один и асы являются между финнами, у них уже есть своя мифология, которая отчасти и сохранилась в преданиях финской поэмы «Калевала», но с приходом этих завоевателей религия финнов вступает в новый период развития, и, под влиянием могучих пришельцев, преобразуется в высшую религию, доступную лишь народам арийским.

Один изучает глубину мудрости у финского великана Мимира; не значит ли это, что Мимир передает ему свои финские предания о создании и первобытных временах вселенной? Вождь асов присоединяет к ним свои арийские; и таким образом получает начало скандинавская мифология.

По крайней мере, бог Тор — божество совершенно местное; а кто не узнает в великане Имире, в змее, обогнувшем землю, в Иггдрассиле, в принесении Одином в жертву самого себя, да и во многом другом, отпечаток преданий далекой Индии, но уже обледеневших на глубоком Севере.

Во время пути асы заимствовали некоторых богов и у ванов, приняв их в виде заложников мира. Один, как известно, искал повсюду мудрости, и даже, подобно Индре, завидовал познаниям других и не сносил этого. Особенно он страшился превосходства развития своих соперников ванов. По крайней мере, он страшился их не менее, чем финских великанов (jotnes), против которых принял все возможные меры предосторожности.

Проф. Буслаев первый обратил внимание на сходство нашего древнего сказания о Болоте Волотовиче со скандинавским преданием о прении, касательно происхождения мира, Одина с великаном Вафтрудниром, и приравнял Болота к необъясненному еще какому-то исполину, предшественнику Владимира, красного Солнышка. Кто же это мог быть, кроме Одина, который особенно выдается своей любознательностью, и даже жертвует своим правым глазом, чтобы черпать ежедневно древнюю мудрость из светлого источника Урды? С тою же целью он посещает и других древних исполинов, входит с ними в прения, за что они под конец платятся своими головами, и даже летает через моря и целые страны в отдаленные концы мира, где есть чему и у кого поучиться.

Всегда древний Восток заговорил о Глубинной, или Голубиной книге, упавшей с неба и открывшейся первобытному жрецу, после первого жертвоприношения, — не может быть, чтобы в числе царей и князей, съехавшихся внимать написанному в ней, не явился также и древний титан, волот Один. Предание об этой книге — обще-арийское, но дошедшее до нас уже в разных видоизменениях, уцелевшее вполне, как мы видели, только в Индии, где, кажется, следует искать и ключ к нему.

Наше славянское предание об этом дошло до нас уже в церковном изложении; весьма естественно, что и вставленное в него имя Давида Есеича — заимствованное из книг, позднейшее. Но выражая в образе первобытного Ми-кулы — родоначальника — представителя первых земледельцев и жизни оседлой, кажется, будет вполне согласно с преданием, отнести к немуже и эту таинственную, забытую личность.

Свидание с ним Одина могло быть и в древних странах Востока, и даже в позднейшей Скифии, когда Один препирался в мудрости с северными великанами. Действительно, он в нашем предании уж царь, как и представляет его Снорри в Скифии; а в Есеиче заметен отпечаток патриархальности, каким и должен быть в то время Микула. Известно, что всякое древнейшее сказание видоизменялось потом несколько раз, что мы и видели в предании о Вавилонском змее; и это совершенно затемняет начальный его образ под слоями новых преданий и обстановок тех времен, что народы потом переживали, и тех местностей, где они проходили.

9) «Калевала», свидетельствует о весьма обширном развитии финского божественного эпоса, сообразно местной природе. Его мифические герои принадлежат более к породе богов, нежели к богатырям, что лучше всего свидетельствует о глубокой их древности. Главнейшие из них: Вяйнямёйнен, главнейший исполин, устроитель финской земли, вроде нашего Микулы, но сохранившийся в более первобытной форме, нежели наш представитель земледелия; можно предположить даже, что не его ли разумеют асы в лице древнего и мудрого титана Мимира, у которого Один черпал свои мифические знания?

Вообще северная природа имела подавляющее влияние на полуденных уроженцев асов. Край Полуночный, куда они явились с Юга, казался им полным ужасных великанов и сверхъестественных сил; самые их вещие норны (гадальщицы, прорицательницы) пришли к ним с Севера.

Другой из главных героев Калевалы, брат Вяйнямёйнена, Ильмаринен, вещий, древнейший кузнец по ремеслу. Значение его тем обширнее, что кузнецы тогда выделывали и разные металлические украшения — кольца и браслеты, и даже ковали судьбу человеческую, следы чего остались и в наших подблюдных песнях и народных былинах. Ильмаринен выковал, между прочим, чудесное, металлическое дерево, на которое, может быть, и указывает Святогору Микула, и сковал знаменитое Сампо, по мнению некоторых, первую мельницу.

Вообще предания, о кузнецах, как у финнов, так и у скандинавов, сливаются между собою, что ясно показывает, что последние заимствовали многое в этом у первых.

Бог Тор считался также небесным кузнецом, и впоследствии асы очень успели в этом ремесле. Вяйнямёйнен, — и творец, и земледелец, и плотник, и гусляр, представитель вообще жизни оседлой; Ильмаринен остается до конца чудесным кузнецом. На самом Севере, в Лапландии, жила финская колдунья, Лоуха, искони враждебная финнам. Она овладела чудесным их Сампо и запер;. ла его в утесе; Вяйнямёйнен только хитростью мог добыть эту драгоценность, и то довез на родину одни ее обломки. Край Лоухи вообще считался недоступным, по обитавшей там нечистой силе в виде ядовитых змей, хищных птиц и других чудовищ.

Впоследствии Один устроил там скандинавский ад, Хель, куда и самые боги спускались с трепетом; и не та ли же самая Лоуха преобразилась в мифологии скандинавов в Хель, впрочем, девственницу, тогда как у Лоухи было несколько дочерей, и одна из них красавица?

10) Скандинавские предания изображают вначале Одина и его асов на какой-то равнине Иди; здесь походный их стан, укрепленный рвом и деревянной оградой. Название этой равнины происходит, по мнению Бергманна, от имени одного из йотнов, Иди (деятельный), впоследствии превратившегося в небесное созвездие; а Снорри полагает эту равнину в Азии, внутри Асгарда, который потом перенесен на небо.

Во всяком случае, равнина эта и самое укрепление асов были тогда на земле; и очень близко от древян, которых Один воззвал к общественной жизни, и от ванов, с которыми асы жили тогда в соседстве. Асы, по их преданиям, имели много золота; так как у древних, с богатством, т. е. золотом, сливалось понятие силы и даже божественности.

Только в соседстве ванов, земледельцев, в странах полудня, мог родиться у бродячих еще асов прекрасный их бог Бальдр — бог весеннего солнца и жатвы, умерший насильственной смертью тотчас же по передвижении их на глубоком Севере. Он считается родоначальником балтов и амалов, княжеских родов у визи-готов и остро-готов.

В соседстве лишь с ванами, асы могли заимствовать от них некоторые предметы по дому и сельскому хозяйству, и даже некоторых богов славянских потом ими обнемеченных в новом отечестве. Известно, что ближайшие к санскрит, корню — производные слова по земледелию, а скифские слова — об одежде и некоторых других домашних предметах — принадлежат преимущественно славянам: как орать, орало, оратай, жито (sveta, белый), плуг, по др. — нем. pflug, по ск. plogr, — млин (мельница), коло, Коло-ксай (князь кола), колонага, мед (по сане, madhus), брюки (по скиф, bruka), которые потом изменились в персид. schal-vara, по скиф, skalu-vara, по слав, шаровары, щит, санки, по скиф, sangi, по сканд. sneckia, ограда, град, по скан. gardr, и т. д.

Ваны же передали асам и руны, которые у них назывались вещбами, и которые они заимствовали у греков, живших в Ольвиополе.

Из богов асы взяли у ванов Фрейра и Фрейю; их богиня Сив походит и своими свойствами, и своим именем, на слав. Живу.

В древности нашего Перуна нельзя сомневаться: он Сварожич, он происходит от Parjanyas (Индры), он покровитель земледелия и земледельцев, сверкающие его молнии называются в ведах золотыми копьями, он пускает из своего лука громовые стрелы, которые входят глубоко в землю. От Parjanyas, древнего эпитета Индры, у скифов явился Perkunis, и вначале означал то же, что и Tivus (Дий, Небо), т. е. бурное небо. Потом древний Tivus, Дий (небо) распался у скандинавов на три образа, один из которых стал Донаром, а впоследствии Тором. Кажется, этого достаточно, чтобы видеть его происхождение от нашего Перуна. Он женился на Сив (нашей Живе?), плодоносной земле, прежней супруге Неба, Дия (Tivus), и подчинись Одину, назвался его сыном.

Чем же был вооружен Тор? Он был вооружен молотом, который, будучи брошен, опять к нему возвращался. Так точно и по нашим преданиям громовые стрелы, вошедши глубоко в землю, через три года или через семь лет возвращаются на ее поверхность в виде черного или темно-серого продолговатого камешка. Но где лее у Тора молнии? У пего их нет, потому что молния — слово чисто славянское. Зато молот Тора называется Мьёлыгаром; не есть ли это заимствование молнии у славянского Перуна, который в древности, вероятно, и подарил часть их своему товарищу?

11) Высшей наукой у древних почиталось волшебство, магия, средства которой признавались равными могуществу богов, даже выше, потому что она располагала судьбами человеческими и самих богов. У индусов магия называлась наукой, у латинов высшим искусством. У наших предков колдуны назывались людьми вещими, и наука их вещею. Полуночный мир йотнов, Ётунхейм, считался у скандинавов вещей страной этой мудрости: вначале так был и источник Урды, из которого Один черпал свою мудрость, а потом перенес его с собой на небо; оттуда же явились к нему и вещие норны, чтобы помочь докончить устройство Асгарда.

Древние представляли себе человеческую душу миниатюрным подобием усопшего, почему индусы и называли ее pourouchas (от pravasas, prepose), предполагая, что она живет в теле, чтобы управлять им. Из этого создалась мысль, что души усопших — гении покровителям, такие же карлики или мальчики с пальчик, как и она. Они также считались покровителями семейства и племени: вот почему у таврических кимвров было святилище в Херсонесе, в честь двух гениев покровителей или Кабиров, управлявших попутными ветрами на бурном Эвксинсоком Поите; а греки приравняли их к Кастору и Поллук-су или Оресту и Пиладу, покровителям также попутных ветров на море. Кварки (Korakoi) управляли также земными и воздушными явлениями природы; последние назывались преимущественно альвами (alfas), а потом те и другие перешли к скандинавам под именем dvairgs, dvergr и alfes, и сделались обитателями вод, равнин, пещер и гор, принявши разные названия. Некоторые от имени финнов назвались даже финрами (Finnr), и, как кузнецы, рудокопы, хранители кладов или покровители страны, смешались с первобытными племенами рудокопов, кузнецов и вообще искусных в металлургии. У нас они называются: у Лужичан, — людками (грозовые карлики); мальчиками-с-пальчик (карлик молния), духами воздушными, водяными, подземными, домовыми, марами, кикиморами, русалками (души некрещенных младенцев); у чехов — господариками (червячки в стене, удары дедов), и т. д.

12) «Особенно-искусные в волшебстве, финны, — говорит Бергманн, — передали это искусство славянам, а славяне скандинавам. Славяне почитали своих колдунов волкодлаками, почему и слово «волк», приняло у них значение колдуна, волхва. От них это название приняли и скандинавы, для означения своих прорицатедьниц, гадальщиц или колдуний; от слова волх, волхва (valhava) произошло и их слово vala (волчица)». Еще у скифов колдуны, особенно колдуньи, прорицательницы и гадальщицы ходили по стране, и являлись в дома, чтобы предвещать будущее или гадать, о чем их просили; также для врачеванья и заклятий или заговоров. Волшебница ванов была так искусна в вещбе, что презирала предсказанья и искусство высшей колдуньи асов — Валы (волчицы). Ее звали на языке ванов Гейдурой или Хайдурой (срав: Хай-девка), а на языке асов Гульвигой (Gulveig). Некоторые разумеют в этом мифическом образе золото, которое асы растапливают до трех раз, как искусные кузнецы, для своих изделий.

13) Оскорбление, нанесенное кому либо из племени считалось в древности оскорблением целого племени; такова, по преданиям, было причина и первой войны между ванами и асами. Ваны ворвались воинской хитростью в укрепления последних.

В чем заключалась эта воинская хитрость, неизвестно; но на берегах Тира-са (Днестра), по словам Геродота, долго существовали следы ужасной битвы и молнии, пущенной Громовником в исполинов; скифы приписывали это Ирак-лу, а другие Перуну или Перкуну; асы приписали Одину. А что к ванам явился нежданно на помощь один из их богатырей, это обыкновенный прием народных сказок.

14) У индийцев божественный напиток назывался «сома», а в Зендавесте он называется haoma. Составлялся он из молока или ячменной жидкости и меда.

«Мед-Сома, по свидетельству вед, низводился на землю, — говорит Афанасьев, — теми же быстролетными птицами: соколом и орлом, которые разносили и молнии. Сам Индра, в виде сокола, похищает в скалах мед-сому и приносит его смертным, т. е. заставляет дождь проливаться на поля и нивы. Первая пища, которую вкусил новорожденный Яма, была мед и молоко; название кормилицы его, Вун, сближает ее с пчелой...»

У финнов, на свадебном пиру бога-кузнеца их, Ильмаринена, посредством капли меда, принесенной пчелой, приводится сваренное пиво в брожение.

Слюна, по нашим древним преданиям, считалась вещею, даже могла говорить; она была тождественна с кровью.

Квасир родится именно из такой слюны, после дружественного союза между ванами и асами. «Название Квасир, — продолжает Афанасьев, — удовлетворительно объясняется из славянских наречий: в сербском, квасити — намочить, квас — пивная закваска, кислое молоко и тесто; у нас квас-то кислый напиток, квасить, — заставить что бродить, киснуть, (квашня, закваска, просто — кваша, квашеная капуста, и пр.;) следовательно квасир значит — собственно приведенный в брожение, закиснувший напиток, тождественный соме и меду; а олицетворение его в человеческий образ произошло на том же основании, на каком нектар был олицетворяем в образах Ганимеда и Вакха».

Весьма естественно, что по заключении между асами и ванами мира, заходила круговая чаша и раздалась песнь мира, и явился Квасир. Во всяком случае, корень этого слова в языке славян; от них же асы могли заимствовать и самый мед (по сканд. meth) и другого певца своего, бога поэзии, Браги, равно как и название поэзии bragr.

Хотя Гримм и сближает с именем Браги иижне-саксонское bregen (мозг) как вместилище разума, понимания и поэтического вдохновенья, но корень этого слова в санскр. bhajj, — frigere, assare, произшедшего от еще древнейшего санскр. слова bhrag или bharg, откуда объясняется и русская брага, хмельной деревенский напиток. Так точно и санскр. слово mathu, питье, смешанное с соком, добытым через растиранье, есть древнейшая форма madhu, греч. medo — вино, литов. medus, скандии, mjodr, — вино и мед (meth). Значит, у скандинавов и вино, и мед называются почти одинаково; между тем как наше слово вино происходит от другого синонима той же сомы, по греч. vinos, по дат. vinum, готе, vein, перс, vin, черный виноград...

Из чего ясно видно, что скандинавы заимствовали это слово из вторых рук; у кого же более, как не у соседей славян?

Что же касается богов, взятых у них скандинавами; то, по словам Бергман-на: «бог Vrindus означает истекающий, aillissant, собственно бог небесных вод и земных источников, новый образ Перкуна (а вместе с тем, вероятно, и один из образов Бодана). Скифы уподобляли, подобно индусам, облака стадам черного скота; почему Vrindus и почитался богом обилия; ему были посвящены быки и коровы, — другими словами, значение его, как властителя небесных стад, было перенесено на землю».

Известно, что у скифов обилие стад считалось выражением богатства, почему Куник замечает, что у славян и у немцев слово скот (по нем. skott) должно быть слово заимствованное; но едва ли, после сказанного, не покажется странным другой вывод того же известного ученого, что русское слово скот получило значение денег от нордмагшов, когда еще у древних скифов вообще богатство частных лиц ценилось по количеству скота, и наши первые деньги были звериные шкуры.

Имя Vrindus, как божество вод и изобилия, изменилось потом на Hindus (Рында; Руда); а у скандинавов на Hoenir и Chagunis (приятный, полезный), и этот древний славянский бог сделался у них богом рыбной ловли, мореплаванья и торговли, а потом божеством, дарующим благосостояние, добываемое трудом и миром.

Другой же славянский бог Pravus (Прий), соответствующий санскр. рга-bhus (превосходный), также господин, хозяин, кормилец, и скиф, богу Солнцу; покровителю семьи и племени, богу страны и жилища, ниспосылающему плодородие, превратился у скандинавов в Фрейра. У нас он назывался также богом Ярилом, и почитался богом оплодотворителем, представителем благодатной весны; почему и у скандинавов он стал также покровителем любви и браков, владыкой ясной погоды, уролсая нив, благосостояния смертных.

Фрейром же германцы назвали и быка, — у нас яр-тур, буй-тур. Сестра Фрейя, славянская Прия или Права (потом Вана) была переименована асами в Фрею (Frau) , и почиталась учредительницей земледелия и щедрой подательницей урожаев. Подобно тому, как у ванов она была богиней рождения, брака и семьи, тем же самым она осталась и у асов, и была назначена Одином, как гостеприимная хозяйка, встречать и угощать в Валгале усопших героев.

15) Приход северного йотна к асам, тотчас же по окончании их войны с ва-нами, с предложением устроить им ледяную крепость, достаточно объясняет, что асы были вынуждены оставить цветущую страну ванов и удалиться на север, покинуть и красное полуденное солнце, и начатки заведенного ими хозяйства, сообщенного им славянской Фрейей. Только благородное мужество и грозная сила громовника Тора спасает их от вечной зимы. Тор идет с ними; а где он, там еще есть надежда на весну и лето. Но он уже вперед предсказывает асам, что в новой отчизне они скоро лишатся Бальдра (весеннее яркое солнце), что впоследствии и исполнилось. Внезапная смерть его не дала даже дозреть первой их ниве; но он все-таки прислал Одину из Хель золотое кольцо свое, в ознаменование будущих урожаев, столь скудных на севере.

16) Вообще, как в скандинавской, так и в других арийских мифологиях, проглядывает Восток, в особенности Индия; но скандинавы, как народ воинственный, придали тот же характер и своей мифологии, устроив на небесах Валгалу для павших на поле битвы героев; а трусам, нарушителям клятв, и вообще людям, умершим не на поле битвы, а собственною смертью, от болезней и старости или даже не лишивших добровольно себя жизни иод старость, отведя место в самой глубине Севера, в Хель.

Сам Один, подражая Браме, принес себя, себе же самому, в жертву; этому примеру следовали и все герои, и ужасались естественной смерти.

Вообще скандинавское небо имеет вид воинского стана, Один — бранного вождя, светлые асы и души убитых героев, — его дружины; а небесный сторож, Хеймдалль, в себе олицетворяет передовую стражу, обязанную сейчас же затрубить тревогу, при первой опасности от грозных йотнов. Как этот Хеймдалль напоминает собой взятого с Востока, нашего Ивашку-белую рубашку, и даже называется также белым асом (ase blanc) , так и эти великаны йотны зародились еще на плоской возвышенности Азии, в образах змея засухи и пожирателей облаков, и под именем турсов (сухой, жгучий) и йотнов, или ётунов (пожиратель), но уже обледенившими и покрытыми инеем, явились на Севере. С тех еще древних времен светлые асы ведут с ними непрестанно воину; а от скудости почвы Полуночного края эти исполины стали еще ужаснее, благородные же асы еще воинственнее, что и сделалось источником разных отважных завоеваний их на Юге и Западе, и одной из причин падения Славянского Балтийского Поморья.

17) Один, сделавшись преемником Бодана, или Вуотана, бога неба, отца бурь, сделался мужем Фригг, Frig (дождь). Она жила в жилище, наполненном пеной, т. е. в облаках, похожих па пену и оплодотворяющих землю дождем, почему и могла считаться слезливой. Злоязычный Локки упрекает ее в сластолюбии и в любовной связи со славянским Фрейром. Один, впрочем, нередко совещается с ней и открывает ей свои намерения; а она указывает ему людей, не исполняющих свои обязанности и иногда отговаривает от опасных предприятий, как, например, от прения с великаном Вафтрудниром, которое должно было кончиться смертью одного из них.

Один отдал ванам своего советника Мимира в виде заложника; но в сущности Мимир был его шпионом, и сообщал Одину все, что там делается, за что и поплатился ванам потом своей головою.

Святовит, как преимущественно бог земледелия, был вместе с тем и Солнце. По нашим поверьям, оно выезжает на Ивана-Купалу в колеснице, на серебряном, золотом и алмазном конях; а в дни поворота на лето, наряженное в праздничный сарафан и кокошник; тогда оно садится в телегу и направляет своих коней на летнюю дорогу.

Народ сочетал с этой древней богиней имя Коляды и, прославляя в обрядовой песне выезд Солнца на лето, употребляет следующее выражение: «Ехала Коляда в маленьком возочке, на вороненьком конечке». В прежние годы даже существовал обычай возить Коляду, которую представляла девушка, одетая в белую сорочку. И куклу, называемую Купалой и Мареной, во время летнего солнечного поворота также наряжают в женские уборы.