У ласкова у князя у Владимира

Было пированьице — почестей пир

На многих князей, на бояр,

На русских могучих богатырей

И навею поляницуудалую.

Красное солнышко на вечере,

Почестный пир идет на веселе;

Все на пиру пьяны-веселы,

Все на пиру порасхвастались:

Глупый хвастает молодой женой,

Безумный хвастает золотой казной,

А умный хвастает старой матерью,

Сильный хвастает своей силою,

Силою, ухваткой богатырскою.

А сидит во самом-то во большом углу

А Сухман да сидит Одихмантьевич,

Ничем-то он, молодец, не хвастает.

Солнышко Владимир стольно-киевский

По гридне столовой похаживает,

Желтыми кудерками потряхивает,

Сам говорит таковы слова:

«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!

Что же ты ничем не хвастаешь,

Не ешь, не пьешь и не кушаешь,

Белые лебеди не рушаешь?

Али чара ти шла не рядобная,

Или место было не по отчине,

Али пьяница надсмеялся ти?»

Воспроговорит Сухман Одихмантьевич:

«Солнышко-Владимир стольно-киевский!

Чара-то мне-ка шла рядобная,

А и место было по отчине,

Да и пьяница не надсмеялся мне.

Похвастать не похвастать доброму молодцу:

Дай-ко мне времечки день с утра,

День с утра и как до вечера,

Привезу тебе лебедь белую,

Белу лебедь живьем в руках,

Не ранену лебедку, не кровавлену».

Дал ему времечки день с утра,

День с утра и как до вечера.

Тогда Сухмантий Одихмантьевич

Скоро вставает на резвы ноги,

Приходит из гридни из столовой;

Во тую конюшенку стоялую,

Седлает он своего добра-коня,

Взимает палицу воинскую,

Взимает для пути для дороженьки

Одно свое ножище-кинжалище.

Садился Сухмантий на добра-коня,

Уезжал Сухмантий ко синю морю,

Ко тоя ко тихия ко заводи.

Как приехал ко первые тихие заводи:

Не плавают ни гуси, ни лебеди,

Ни серые малые утеныши.

Ехал ко другие ко тихие ко заводи;

У тоя у тихой у заводи

Не плавают ни гуси, ни лебеди,

Ни серые малые утеныши.

Ехал ко третьей ко тихой ко заводи:

У тоя у тихой у заводи

Не плавают ни гуси, ни лебеди,

Ни серые малые утеныши.

Тут-то Сухмантий пораздумался:

«Как поехать мне ко славному городу ко Киеву

Ко ласкову ко князю ко Владимиру?

Поехать мне — живу не бывать,

А поеду я ко матушке Непре-реке!»

Приезжает ко матушке Непре-реке:

Матушка Непра-река течет не по-старому,

He по-старому течет, не по-прежнему,

А вода с песком помутилася.

Стал Сухмантыошка выспрашивати:

«Что же ты, матушка Непра-река,

Что же ты текешь не по-старому,

Не по-старому текешь, не по-прежнему

А вода с песком помутилася?»

Испроговорит матушка Непра-река:

«Как же мне течи было по-старому,

По-старому течи, по-прежнему,

Как за мной, за матушкой Непрой-рекой,

Стоит сила татарская — неверная,

Сорок тысячей татаровей поганых?

Мостят они мосты калиновы:

Днем мостят, а ночью я повырою,

Из сил матушка Непра-река повыбилась».

Раздумался Сухмантий Одихмантьевич:

«Не честь-хвала мне молодецкая,

Не отведать силы татарские,

Татарские силы неверные».

Направил своего добра-коня,

Через тую матушку Непру-реку

Его добрый конь перескочил,

Приезжает Сухмантий ко сыру дубу,

Ко сыру дубу кряковисту,

Выдергивал дуб со кореньями,

За вершинку брал, а с корня сок бежал,

И поехал Сухмантыошка с дубиночкой;

Напустил он своего добра-коня

На тую ли на силу на татарскую,

И начал он дубиночкой помахивати,

Начал татар поколачивати:

Махнет Сухмантыошка — улица,

Отмахнет назад — промежуточек,

И вперед просунет — переулочек.

Убил он всех татар поганых,

Бежало три татарина поганых;

Бежали ко матушке Непре-реке,

Садились под кусточки под ракитовы,

Направили стрелочки каленые.

Приехал Сухмантий Одихмантьевич

Ко той ко матушке Непре-реке.

Пустили три татарина поганых

Те стрелочки каленые

Во его во бока во белые.

Тут Сухмантий Одихмантьевич

Стрелочки каленые выдергивал,

Совал в раны кровавые листочки маковы,

А трех татаровей поганых

Убил своим гюжищем-кинжалищем.

Садился Сухмантий на добра-коня,

Припустил ко матушке Непре-реке,

Приезжал ко городу ко Киеву,

Ко тому двору княжецкому,

Привязал коня ко столбу ко точеному,

Ко тому кольцу, ко золоченому,

Сам бежал во гридню во столовую.

Князь Владимир стольно-киевский

По гридне столовой похаживает,

Желтыми кудерками потряхивает,

Сам говорит таковы слова:

«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич,

Привез ли ты мне лебедь белую —

Белу лебедь живьем в руках,

Не ранену лебедку, не кровавлену?»

Говорит Сухмантий Одихмантьевич:

«Солнышко, князь стольно-киевский,

Мне было не до лебедушки:

А за той за матушкой Непрой-рекой

Стояла сила татарская неверная,

Сорок тысячей татаровей поганых,

Шла же эта сила во Киев-град,

Мостила мосточки калиновы:

Они днем мосты мостят,

А матушка Непра-река ночью повыроет.

Напустил я своего добра-коня

На тую на силу на татарскую,

Побил всех татар поганых».

Говорят князи и бояры,

А и сильны, могучи богатыри:

«Ах ты, Владимир стольно-киевский!

Не над нами Сухман насмехается,

Над тобой Сухман нарыгается,

Над тобой ли нынь князем Владимиром».

За те за речи за похвальные

Посадил его Владимир стольно-киевский

Во тыи погреба, во глубокие,

Во тыи темницы темные,

Железными плитами задвигали,

А землей его призасыпали,

А травой его замуравили.

А послал Добрынюшку

Никитича За тую за матушку

Непру-реку Проведать заработки Сухмантьевы.

Седлал Добрыня добра-коня

И поехал молодец во чисто-поле.

Приезжает ко матушке Непре-реке,

И видит Добрынюшка Никитич:

Побита сила татарская;

И видит дубиночку-вязиночку

У тоя реки разбитую на лозиночки.

Привозит дубиночку во Киев-град,

Ко ласкову князю ко Владимиру,

Сам говорит таково слово:

«Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич:

За той за матушкой Непрой рекой

Есть сила татарская побитая,

Сорок тысячей татаровей поганых;

И привез я дубиночку Сухмантьеву,

На лозиночки дубиночка облочкана».

Потянула дубина девяносто пуд.

Говорил Владимир стольно-киевский:

«Ай же, слуги мои верные!

Скоро идите во глубок погреб,

Взимайте Сухмантья Одихмантьевича,

Приводите ко мне на ясны очи:

Буду его, молодца, жаловать, миловать

За его услугу за великую

Городами его с пригородками,

Али селами с приселками,

Аль бессчетной золотой казной до-люби».

Приходят его слуги верные

i Ко тому ко погребу глубокому.

Сами говорят таковы слова:

«Ай лее ты, Сухмантий Одихмантьевич!

Выходи со погреба глубокого:

Хочет тебя солнышко жаловать,

Хочет тебя солнышко миловать

За твою услугу великую».

Выходил Сухмантий с погреба глубокого,

Выходил на далече-далече чисто-поле

И говорил молодец таковы слова:

«Не умел меня солнышко миловать,

Не умел меня солнышко жаловать:

А теперь не видать меня во ясны очи».

Выдергивал листочки маковые

С тыих с ран со кровавых,

Сам Сухмантий приговаривал:

«Потеки, Сухман-река,

От моя от крови от горючей,

От горючей крови от напрасной!»