Во стольном во городе во Киеве.

У ласкового князя у Владимира

Было пированье — почестей пир,

Было столованье — почестей стол

На многие князи да на бояра,

На все поляницы удалые.

Будет день в половине дня,

А и будет стол во полустоле;

Хорошо государь распотешился,

Выходил на крылечко передке..

Зрел, смотрел во чисто поле,

Ко матушке ко Сороге реке.

Из далеча-далеча поля чистого,

Как от матушки от Сороги реки,

Толпа мужиков появилася:

Идеть с поля толпа сто молодцев,

Все они избиты, изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками буйны головы завязаны.

Идут мужики да все киевляне,

Бьют челом да жалобу кладут:

«Солнышко ты наше, Владимир князь!

Дай, государь, свой праведный суд,

Дай на Чурилу сына Пленковича!

Сегодня у нас на Сороге реки

Неведомые люди появилися,

Шелковы невода заметывали:

-Тетивочки были семи шелков,

Плутивца у сеточек серебряные,

Камешки позолоченые.

Рыбу сорогу повыловили,

И мелкую рыбу повыдавили,

И нас избили, изранили

Нам, государь-свет, лову нет,

Тебе, государь, свежа куса нет,

Нам от тебя нету жалованья.

Скажутся-называются . .

Все они дружиною Чуриловою!

А и та толпа со двора не сошла,

Новая из поля появилася:

Идет толпа двести молодцев,

Все они избиты, изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками буйны головы завязаны.

Идут мужики да все киевляне.

Бьют челом да жалобу кладут:

«Солнышко ты наше, Владимир князь!

Дай, государь, свой праведный суд,

Дай на Чурилу сына Пленковича!

Сегодня на тихих на заводях

Неведомые люди появилися,

Гуся да лебедя повыстрелили,

Серую пернату малу утицу,

И нас избили, изранили.

Нам, государь-свет, лову нет,

Тебе, государь-свет, приносу нет,

Нам от тебя нету жалованья.

Скажутся-называются

Все они дружиною Чуриловою!»

А и та толпа со двора не сошла,

Новая иэ поля появилася:

Идет толпа триста молодцев,

Все они избиты, изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками буйны головы завязаны.

Идут мужики да все киевляне,

Бьют челом да жалобу кладут:

«Солнышко ты наше, Владимир князь!

Дай, государь, свой праведный суд,

Дай на Чурилу сына Пленковича!

Сегодня у нас на Сороге реке

Неведомые люди появилися:

Шелковые тенета заметывали,

Кунок да лисок повыловили,

Черного сибирского соболя,

Туры, олени повыстрелили,

И нас избили, изранили.

Нам, государь-свет, лову нет,

Тебе, государь-свет, добычи нет,

Нам от тебя нету жалованья.

Скажутся-называются "

Все они дружиною Чуриловою!»

Говорит тут солнышко Владимир князь:

«На кого мне-ка дать вам да правый суд?

Не знаю я Чур иловой вотчины,

Не знаю я Чуриловой посельицы,

Не знаю я, Чурила где двором стоит?»

Говорят ему князи и бояра:

«Свет-государь, ты Владимир князь!

Двор у Чурилы ведь не в Киеве стоит,

Как живет-то Чурила во Киевце

На матушке на Сороге на реке,

Супротив креста Леванидова,

У святых мощей у Борисовых».

Тут-то солнышко латился,

Поскорей Владимир кольчужился,

И брал он любимого подручника

Старого казака Илью Муромца,

Брал и княгиню Апраксию.

Поднимался князь на Сорогу реку,

Поехал со князьями, со боярами,

Со купцами, со гостями со торговыми.

Будет князь на Сороге реки,

У чудна креста Леванидова,

У святых мощей у Борисовых.

Я Приезжает к Чурилову широку двору.

Двор у Чурилы на Сороге реки,

Двор у Чурилы на семи верстах,

Около двора все булатный тын,

На всякой дынинке по маковке,

А и есть по жемчужинке.

Двери были да все точеные,

Ворота были да все стекольчатые,

Подворотенка — дорог рыбий зуб.

На том на дворе на Чур иловом

Стояло теремов до семидесяти,

В которых теремах Чурила сам живет;

У Чурилы первы сени решетчатые,

У Чурилы други сини частоберчатые,

У Чурилы третьи сени да стекольчатые.

Из тех да из высоких из теремов

На ту ли улицу падовую

Выходил тут стар-матер человек; -

На старом шубочка соболья была

Под дорогим под зеленым под сами том,

Пуговки были вальячные

Вальянк-от литы красна золота.

Кланяется да покланяется,

Сам говорит ласково слово:

«Пожалуй-ко, Владимир, во высок терем,

Во высок терем да хлеба кушати!»

Говорит Владимир таково слово:

«Скажись мне, стар-матер человек,

Как тебя да именем зовут,

Хотя знал бы, у кого хлеба кушати?»

«Я, — говорит, — Пленко — гость Сорожанин,

Я ведь Чурилов-от есть батюшка».

Пошел Владимир во высок терем,

Во терем-от идет, сам дивуется.

Хорошо терема изукрашены:

Пол-середа одного серебра,

Стены, потолок — красна золота.

Печки-то были все муравленые,

Подики-то все были серебряные.

Все в терему по-небесному:

На небе солнце — и в тереме солнце,

На небе месяц — и в тереме месяц,

На небе звезды — и в тереме звезды,

На небе зори — и в тереме зори,

На небе звездочка покатится —

По терему звездочки посыплются.

Все в терему по-небесному.

Садился князь за дубовый стол.

В те поры были повара догадливы:

Носили яства сахарные

И питьица медвяные,

А питьица заморские.

Будет пир во полупире,

Будет стол во полустоле,

Весела беседа, на радости день,

И князь с княгиней весел сидит.

Посмотрел во окошко косящатое:

Как из далеча-далеча чиста поля,

От матушки от Сороги от реки,

Идет с поля толпа — сто молодцев:

Молодцы на конях одноличные,

Кони под ними одношерстные,

Узды-поводы сорочинские,

Седелышки были на золоте.

Сапожки на ножках зелен-сафьян,

Кожаны те на молодцах лосиные,

Кафтанчики на молодцах скурлат-сукна,

Источенками подпоясанные,

Шапочки на них — золоты верхи.

Молодцы на конях бы свечи горят,

Кони под ними бы соколы летят!

Та толпа на двор не пришла,

Новая из поля появилася:

От матушки-от от Сороги реки

Идет толпа двести молодцов.

Та толпа на двор не пришла,

Новая из поля появилася:

Идет толпа — триста молодцов!

Один молодец получше всех:

На молодце-то шуба соболья была

Под дорогим под зеленым под самитом,

Пуговицы были вальячные,

По дорогу явлоку свирскому.

Волосинки — золота дуга — серебряные,

Шея Чурилы будто белый снег,

А личико будто маков цвет,

Очи будто у ясна сокола,

Брови будто у черна соболя.

Идет Чурило, сам тушится:

С коня да на конь перескакивает,

Из седла в седло перемахивает,

Через третье да на четвертое.

Вверх копье да подбрасывает,

Из ручки в ручку подхватывает.

Владимир-то сидит за дубовым столом,

Взад да вперед стал поерзывати:

«Охти мне, уже куда да буде мне!

Али же тут едет да царь с ордой?

Али же тут едет король с литвой?

Не думный боярин ли, не сватовщик

На моей на племяннице любезной,

На душке Забаве на Путятичной?»

Говорит Пленко да гость Сорожанин:

«Не бойся, Владимир, не полошайся.

Тут ведь едет сынишко мое —

Премладое Чурило сын Пленкович!»

И выходит Пленчище Сорожанин

На заднее перенос крылечико;

Возговорит Пленчище таковы слова:

«Ай же ты, Чурилушка Пленкович!

Есть у тебя любимый гость,

Солнышко Владимир стольно-киевский.

Чем будешь гостя потчевати?

Чем будешь гостя жаловати?»

Брал ли Чурила золоты ключи

И шел-то Чурила в кованы ларцы:

Брал сорок сороков черных соболей,

Многие пары лисиц да куниц,

Подарить-то князя Владимира;

И брал-то камочку хрущатую:

Дарить-то княгиню Апраксию.

Бояр-то дарил да все лисками,

Купцов-то дарил все куницами,

Мужиков-то дарил золотой казной.

Говорит-то Владимир таково слово:

«Хоть много на Чурилу было жалобщиков,

А поболе того челобитчиков.

Ай же ты, Чурилушка Пленкович!

Не довлеет ти, Чур иле, жить во Киевце,

А довлеет ти, Чуриле, жить во Киеве.

Хошь ли идти ко мне во стольники,

Во стольники ко мне, во чашники?»

Ин от беды так откупается,

А Чурила на беду и нарывается:

Пошел ко Владимиру во стольники,

Во стольники к нему, во чашники.

Приезжали они во Киев град.

Свет-государь-де Владимир князь

На хорошего на нового на стольника

Да заводил-де государь почестей пир.

Премладое Чурило сын Пленкович

Ходит да ставит дубовы столы;

Желтыми кудрями сам потряхивает,

Желтые-то кудри рассыпаются,

Быв скатен жемчуг раскатается.

Премладая-то княгиня да Апраксия,

Рушила княгиня лебедь белую,

Порезала княгиня руку левую;

Сама взговорит таково слово:

«Не дивуйтесь-ка, жены мне господские,

Что обрезала я руку левую,

Я, смотря на красоту Чурилову,

На его на кудри на желтые,

На его на перстни злаченые,

Помутились у меня очи ясные!»

И возговорит Владимир таково слово:

«Не довлеет ти жить во стольниках,

А довлеет ти жить в позовщиках,

Ходить по городу по Киеву.

Зазывать гостей на почестей пир».

Кто от беды откупается,

А Чурила на беду накупается.

Того дела Чурилушка не пятится.

Вставает Чурило ранешенько,

Умывается Пленкович белешенько,

Надевает сапожки зелен-сафьян,

Около носов яйцом прокатить,

Под пятой-пятой воробей пролетит,

Улицами идет — переулками,

Под ним травка-муравка не топчется,

Лазоревый цветик не ломится.

Желтыми кудрями потряхивает:

Желтые-то кудри рассыпаются,

Быв скатен жемчуг раскатается.

Где девушки глядят — заборы трещат,

Где молодушки глядят — оконенки звенят,

Стары бабы глядят — прялицы ломят.

Половина Чурилушке отказывает,

А другая Чурилушке приказывает.