Расскажу я вам, дорогие мои кенгуряточки, сказку. Давно это было, ох и давно! Никто тех времен не помнит, я и то забывать стал. А дело было так: Господь сотворил мир, земля же оставалась пустынной и безвидной... Но вскоре разлились воды, твердь покрылась сначала плесенью, а потом – зеленью, где и развелись разные безобидные твари: гигантские сороконожки, кожистые черепахи, клюворылые мездродонты, тугоухие тушканчики, крылоперые архивыпи, кистепалые гексаподы, муфелястые броненоски и проч.

Земля была молодой – горячей! – а потому, катаклизмы и бедствия случались ежедневно. На поверхность выплескивалась раскаленная лава, падали метеориты и вулканические бомбы, а сбитые ими птеродактили сыпались с неба без счета, славные мои выхухольчики. Вторничные землетрясения, вечерние наводнения, извержения вулканов по четным дням, были явлениями заурядными.

Материки пузырились, разламывались и уплывали, попыхивая вулканами, невесть куда. Моря сливались в океаны, где прорезались глубо-о-окие впадины, образовывались подводные хребты, кои, топорщась, появлялись на поверхность в виде архипелагов и островов. Такие-то вот были времена, сладкие мои гиппопотамчики.

А больше всех среди этого бедлама расплодились гигантские ящеры – дайнозиверы. Было их великое множество, и звались они по-разному: мусорозавры, тераптозавры, плезирозавры, сталинозавры, демозавры, пивозавры, хипозавры, пыхозавры, психозавры, проктозавры и прочие почтенные организмы.

Жизнь тогда была, сами понимаете, не сахар: целый день приходилось рыскать во влажных первобытных лесах в поисках пищи и единомышленников. Дайнозиверы были в большинстве своем существами грубыми, примитивными, обтянутыми толстой пупырявой кожей – серой или рыжей в крапину. Большую часть среди них составляли травоядные, а меньшую часть – плотоядные. Были и такие, что питались всякой гнилью и падалью.

Травоядные пробивались растительной пищей, жили недолго, умирали бесславно. Часто они собирались в стада, намереваясь при случае дать отпор хищникам. Но, всякий раз, завидев живоглота, с воплями бросались врассыпную, и страшная участь настигала нерасторопного. После они опять собирались вместе – помянуть усопшего и посетовать на свою беспомощность.

Плотоядные кушали травоядных, были дурно воспитаны и страдали от изжоги – следствия переедания. Ужасные грубияны и противники гигиены, ни о каких расческах и зубной пасте они и слышать не хотели. В пасти у них дурно пахло и было полно гнилых зубов, на что плотоядные, конечно же, плевали. Ходили по одиночке, зыркая по сторонам, нападали внезапно и никогда ни с кем не делились. Единственное, что омрачало существование хищников – гигантские допотопные блохи, нагло паразитировавшие на своих могучих хозяевах.

Нравы были распущены, семьи не существовало: особи противоположного пола спаривались безо всякого знакомства и тут же разбегались. Случалось, что после брачных игр один партнер пожирал другого. Маленькие дайнозиверики, вылупившись из яйца, сразу же вступали в борьбу за существование. Родственные связи опять-таки были явлением довольно призрачным: нередко отожравшиеся мордовороты-сынки загоняли дряхлого папашу в угол, где поедали его без всяких приправ и угрызений совести.

Дружбы дайнозиверы между собой особо не водили и собирались вместе, разве что скоротать время – перекинуться в кости какого-нибудь травоядного или устроить охоту. Когда встречались знакомые, они говорили не "как поживаете?", а "как выживаете?" и норовили вцепиться друг другу в глотку, – а потому жизнь была быстротечна, коротка и обрывалась в лучшие годы.

Однажды хищному дайнозиверу по имени Челюсть захотелось сэндвичей с икрой.

Это означало, что вы могли встретить его по пути на Большую океанскую отмель, куда приплывали на нерест гигантские морские черепахи.

Челюсть относился к роду тиранозавров и очень гордился этим. Он ходил на задних лапах, имел огромный с шипами хвост и жуткую, утыканную острыми, как циркулярная пила зубами, пасть. Его передние лапки были маленькие и слабые, и он едва мог дотянуться ими до кончика своего носа. Челюсть быстро бегал, умел прятаться, подстерегая добычу, а при случае, чтобы одурачить жертву, мог прикинуться этаким травоядным простачком, заблудившимся на болоте.

Черепахи были для него легкой добычей, так как они, ловкие и проворные в воде, выползая на сушу, чтобы отложить яйца, становились робкими и беспомощными.

Изрядно поохотившись, Челюсть отправился в свою огромную, заваленную костями и пометом, пещеру немного вздремнуть.

По дороге он сожрал еще пару зазевавшихся растительных ящеров и, окончательно отяжелев, пошел вдоль берега океана, ковыряясь в зубах передними лапками и бормоча что-то себе под нос.

Дело в том, что будучи сытым, Челюсть охотно предавался размышлениям, полагая, что от этого у него прорежется еще парочка извилин. В тот день, поскольку он был не просто сытым, а обожравшимся, размышления его текли наиболее абстрактно и широко.

"Вот, к примеру, – думал Челюсть, выковыривая из зубов чей-то позвоночник, – если бы все дайнозиверы были хищными, то им пришлось бы жрать, жрать, жрать друг друга до тех пор, пока на свете не остался бы один-единственный, самый сильный, самый злобный дайнозивер. Но ему, – продолжал он, поражаясь своей проницательности, – оставшись без пищи, пришлось бы подохнуть, или переделаться в травоядного и, чего доброго, – Хе-хе – питаться цветочной пыльцой! – потешался Челюсть. – С другой стороны, если все дайнозиверы стали бы вдруг травоядными, и друг друга не ели, – тут Челюсть даже поперхнулся, – то расплодилось бы их на свете великое множество, поели бы они всю ботву, и не осталось бы ничего съестного. А поскольку есть себе подобных они не могут, стали бы дохнуть от голода и болезней, и в итоге выдохли бы все. Так что я этих зеленых ем не из куража, а по закону природы", – так думал хищный дайнозивер Челюсть.

Вдруг он увидел небольшого, не знакомого ему мохнатого зверька, рывшегося в выброшенных прибоем водорослях. Челюсть осторожно подкрался – а это он умел! – и, пригнув к земле голову, стал наблюдать. Зверек – небольшой, тощий, с острой, усатой мордой – лакомился креветками.

"Мелковат", – с сожалением подумал Челюсть, подобрал хвост и изготовился к прыжку. Тут ему в ноздрю залетела гигантская муха и он со страшным грохотом чихнул. Зверек бросился наутек, но Челюсть играючи прижал его кончиком хвоста к земле и приблизил к нему свою жуткую морду.

– Как выживаете? – вежливо спросил он. – Не бойся, я сытый, мне поговорить охота. Кто такой? Почему не знаю?

– Млекопитающие мы, – пробубнил зверек, пытаясь вырваться. Челюсть поудобнее придавил зверька и продолжил.

– Значит, млеком питаетесь. Хм. А зачем это?

– Сам же знаешь – эволюция. Надо приспосабливаться к меняющимся условиям окружающей среды.

– Ха, вот еще! – усмехнулся Челюсть, – на кой к ним приспосабливаться?! Это пусть условия ко мне приспосабливаются!

– Так-то оно так, – пискнул зверек, – а вот как станет холодно, что тогда будешь делать?

– Холодно? – удивился дайнозивер, – это еще что такое?

– А вот то... – продерзил усатый, – что ты чувствуешь, когда выходишь утром из своей пещеры?

– Хмм, – призадумался ящер, – я, пожалуй, ничего не чувствую. Просто утром, когда нет Солнуха, (так в те времена называли Солнце) я с трудом двигаюсь, моя кровь течет медленно, а днем, ярко светит Солнух, кровь бегает скоро, я быстр и ловок, могу муху поймать, хоп! – вот муха, могу тебя поймать, хоп! – вот ты! А еще я люблю погоняться за какой-нибудь бабой – от этого кровь бегает еще быстрее. Но когда Солнух уходит, я прячусь в пещеру, потому что кровь моя опять замедляется и меня могут сожрать мои друзья.

– В том-то все и дело, – сказал зверек. – Мы – теплокровные, у нас постоянная температура тела, а у вас, рептилий, равна температуре окружающей среды. Наш организм поддерживает постоянный тепловой баланс: нам не надо прятаться в пещеру – внутри у каждого из нас есть свой маленький Солнух.

– Го! – сказал Челюсть, – Интересно посмотреть!

Млекопитающий понял, что сказал лишнее, и поспешил отвлечь ящера:

– Слушай, а как вы, ну... размножаетесь?

– Вот так и вот так, – ответил Челюсть, показав, как размножаются дайнозиверы.

– Вы, пожалуй, зря яйца в песок зарываете, – заметил млекопитающий, – ненадежно это. Наши самки носят детенышей в утробе и после рождения не бросают, воспитывают – есть у нас свое, хоть и примитивное, образование. А у вас есть?

Вопрос этот Челюсть пропустил мимо своих маленьких зеленых ушей.

– А много ли вас тут живет? – хитро спросил он.

– Существа мы мелкие, – признался зверек, – но стадные. Как можем, друг другу помогаем. Пока что нас не много, но придет время, и мы завоюем всю землю! – запальчиво пискнул он.

Услышав эти дерзкие слова, Челюсть изумленно посмотрел на этот жалкий, тщедушный организм и разразился диким хохотом. "Ой, караул! Ой, уморил! Ой, не могу! – вопил он, – Завоеватель, ха-ха-ха! Гегемон, ха-ха-ха! Млекопитающий, хо-хо-хо! Усатый, хи-хи-хи!" Он так смеялся, что начал икать, упал на бок и схватил колику. Наконец, прохохотавшись, Челюсть снова встал на лапы и огляделся – зверька как не бывало.

Но ящера это ни сколько не огорчило. Он недурно развлекся и был доволен – давно его никто так не смешил. "Экий", – вспоминал Челюсть, похохатывая. "Но что-то я проголодался", – вскоре подумал он и поскакал обратно на черепаховую отмель.

Проходили годы. В один прекрасный день континент, на котором жил Челюсть стал дрейфовать на север – такое было время. День ото дня становилось холоднее и холоднее: приближалась кромка Вечного Льда.

Челюсть и другие ящеры недоумевали, что стало с погодой, почему дни становятся короче, а ночи – длиннее. Почему небо все ниже, темнее, влажные вечнозеленые леса желтеют, а скалы покрываться плесенью. Минуло много тоскливых дней.

Как-то Челюсть вышел из пещеры. был уже полдень, но Солнце едва взошло над горизонтом. Его лучи еле-еле пробивались сквозь темные тучи и ни сколько не согревали. Он засунул передние лапки подмышки и уныло побрел по знакомым, но не встретил ни одного ящера. Потом походил во влажных первобытных лесах, которые тоже чахли без света, и опять никого не нашел.

Тогда он завернул на океанскую отмель, но там не было ни одной черепахи – все они уплыли на юг, в теплые моря. Тут он почувствовал, что не так уж голоден и его потянуло в сон. Он зевнул, прилег на холодный песок и задремал.

Подул ледяной ветер, тучи сгустились, стало сыро и пошел первый в этих краях снег – капельки воды, застывшие где-то там, в атмосфере. Но Челюсть уже ничего не замечал – он засыпал все глубже и глубже. Ему снился приятный сон: он снова маленький, лежит в яйце, скорлупу согревает солнце, а вокруг плавают вкусные сочные черепашки.

А снег все шел и шел, покрывая толстым рыхлым слоем деревья и землю, удивляя и пугая их обитателей.

Стало тихо. Очень тихо.

Из-под засыпанного снегом листа, вынырнул наш старый усатый знакомый. Деловито оглянувшись, он потянулся и уверенно побежал вперед, оставляя на снегу маленькие следы. И не он один.

Повсюду, из-под снега, выныривали такие же усатые зверьки. Они тоже потягивались, поводили носом и устремляясь вслед за своим вожаком. Их тени, как длинные черные кинжалы, скользили по снегу, пока не смешались с наступившими сумерками.

Изредка вожак останавливался, вставал на задние лапки, втягивал воздух ноздрями и, как полководец обозревая бесконечные просторы, те, что еще предстояло завоевать, громко пищал: "Время пришло! Наше время пришло!"