Глава 1

Я родился в 1972 году. Рос, как и все остальные дети. Этакий средненький детеныш любящих и не слишком много зарабатывающих родителей. Бабушка меня тоже обожала. Короче, с детством все ништяк. Пионерская пора так и не перешла в комсомольскую. В этом смысле мне удалось выделиться. Мама с папой слезно просили одуматься, покаяться и вступить, но я был упрям и непоколебим, как слон на нересте. Школу закончил отвратительно - с двойками и неаттестациями по ряду предметов. В последнем классе измудрился выхватить первую судимость и побывать во всесоюзном розыске. В зеркало, разумеется, смотрел гордо. Кое-кому из приятелей даже запрещали со мной дружить. Впрочем, на описание первых шестнадцати лет жизни много времени тратить не хочется. Ничего особенно любопытного. Шоу началось позже.

В каком-то смысле мне не повезло - пить начал относительно поздно. Но зато очень резко. Опрокинув первую рюмку водки аж в семнадцать с половиной лет, я протрезвел только через неделю. И то не по доброй воле. Очнулся в местном отделе, где меня знала каждая мусорская собака, вплоть до начальника оперчасти. Я сидел в обезьяннике и тупо пялился на отгородившую от мира решетку, за которой стояла заплаканная мать.

- Ты же обещал, - лепетала мама, когда дежурный передал меня ей на руки. А сама тихонько подталкивала в спину к дверям с надписью "выход". - Как ты мог опять попасть в милицию? Как же тебе не стыдно? Мы с отцом пупки надрываем, а ты... Стараемся, чтобы у тебя было все, без чего пришлось жить нам, а ты... Отец уже почернел от горя, а ты... Ты ведь у нас единственный... а ты...

Дело оказалось куда серьезнее, чем я мог предположить. На сей раз мне грозил срок. Как следует проспавшись, я кое-что смог вспомнить сам. Конечно, далеко не все. Но и этого было вполне достаточно. Я порвал человеку ноздри! Обе ноздри. Рвал пальцами. Указательными. Пока пил - ногти не стриг. За неделю выросли довольно длинные. Спросите у любого человека, хоть раз в жизни побывавшего в запое, и он подтвердит: когда бухаешь - ногти растут быстрее. Что мне такого сделал этот бедолага, точно сказать не могу. Всякий раз с тех пор, когда я напиваюсь в хлам - происходят провалы в памяти. Иногда не помню по несколько часов кряду. Но вот сам процесс разрывания ноздрей засел в голове крепко. Подробно описывать не хочу. Суть не в этом. С горем пополам, отец, потратив изрядную сумму, откупил меня. Я, разумеется, клялся и божился, что никогда больше пить не буду. Но, как говорится, свежо предание. Какое-то недолгое время я продержался. Выпить, правда, хотелось ежедневно.

Заканчивался сентябрь. Вечерами становилось зябко. Однажды я вышел из дома за хлебом. Погода была солнечная, и тепло одеваться смысла не было. Булочная находилась буквально в ста метрах. Я благополучно купил хлеба, и, загребая ногами опавшие листья, потихоньку поплелся назад - к месту постоянного проживания, так сказать. Неожиданно, как из-под земли, передо мной возник мой одноклассник и добрый друг Никитос. Мы с ним жили в соседних домах. Виделись часто - почти каждый вечер шлялись вместе по району. Он предложил пойти с ним в гости к одной телке по имени Катька. Я и про хлеб забыл, и про все вообще. Катька была из тех, кто однажды попробовав трахнуться, надолго уходит в беспробудное блядство. В этом смысле мы с ней люди похожие. Только она сильнее любила ебаться, а я - бухать. Как бы то ни было, выебать Катьку мне хотелось давно. Мои кенты почти все уже по разу, как минимум, засаживали ей. После каждой новой случки делились впечатлениями. А я, как ущербный, сидел, засунув язык в жопу, потому что сказать было нечего. Я Катьку не ебал. И вот теперь мне выпадал шанс.

Когда тебе восемнадцать лет, то особенно не задумываешься над тем, что делаешь. Катьке было еще меньше - она только перешла в последний класс школы. Увидев нас с Никитосом на пороге своей квартиры, она явно обрадовалась, и поцеловала каждого из нас в губы. Мой дружбан прямо в передней изложил ей цель нашего визита.

- Нам, Кать, очень интересно, как это, когда два парня одновременно дрючат одну девчонку. Ты не против?

Она оказалась "за" обеими руками, которыми тут же схватила каждого из нас за хуй. От такой нежданной прыти мы прям остолбенели. Пока она вела нас, взяв за хуи, умело вынутые ею из ширинок, в спальню, в разговоре выяснилось, что Катька давно уже мечтала попробовать с несколькими парнями сразу. Но предлагать самой как-то неловко. Она ведь не шлюха какая, а все-таки девушка из приличной семьи. На этом разговор и прекратился, поскольку наша дама неожиданно, еще на подступах к большой родительской кровати, встала на колени и начала поочередно засовывать крепко сжатые в пальцах члены себе в рот.

После пары часов бешенной ебли подруга наша наконец-то унялась. Она, удовлетворенно прикрыв глаза, лежала между нами на софе и вызывающе поглаживала свой липкий от спермы живот.

- Ну как? - поинтересовался Никитос, считавший себя половым гигантом.

- Класс, - простонала Катька. - Можем попозже повторить.

- Обязательно повторим, - самодовольно улыбаясь прошептал мой корефан, и положил Катькину руку себе на хуй. - Только для начала надо выпить. Обмыть, так сказать, мероприятие.

- Всю бы жизнь вот так провела, - стонала Катька, сладострастно потягиваясь.

Мне было так хорошо, что я напрочь забыл и про обещание, данное родителям, и про то, что мне категорически нельзя выпивать по причине отсутствия чувства меры, и про купленный хлеб, и вообще про все, кроме Катьки и предстоящей второй серии беспредельной ебли.

Но для начала мы все-таки выпили.

Катькины родители были людьми зажиточными. Отец у нее работал генеральным директором оборонного предприятия - зашибал немеряную деньгу и практически не жил дома, постоянно находясь в состоянии неопределенности между предыдущей командировкой и следующей. Его супруга и Катькина мать была зрелой и очень сексуальной женщиной, недавно разменявшей четвертый десяток. Поскольку с мужем она виделась, при наиболее благоприятном раскладе, пару раз за месяц, то со временем интерес к нему она утратила. Когда Катюха подросла и отсосала первый в своей жизни хуй, ее мама, словно почувствовав перемены в жизни дочери, начала водить своих любовников домой прямо при ней. А чуть позже и Катюха прекратила стесняться маму. "Что естественно, то не безобразно" - стало семейным девизом их дома.

- Ребята, а нет ли у вас на примете какого-нибудь девственника? - поинтересовалась Катька, когда мы добивали уже вторую бутылку винца из отцовского бара. - Мама очень хочет тряхнуть стариной.

Молодой, но уже опытный развратник Никитос молниеносно смекнул, что к чему.

- Так давай я притворюсь, - предложил он, как ни в чем не бывало, свои услуги. - Мать твоя еще о-го-го! Я бы такой впердолил с огромным удовольствием.

- И ты сможешь закосить под девственника? - Катька довольно скептически посмотрела на него.

- Как два пальца обоссать, - уверенно заявил мой кореш, и полез в бар за третьей бутылкой.

- Тогда больше не пей, - остановила его Катька. - Пьяные любовники моей маме не нужны. Даже девственники.

- От меня ведь уже пахнет винищем, - недоумевал Никитос.

- Главное, что ты не в жопу нализался, - настаивала Катька. - А запах... хуй с ним. Скажу мамке, что подпоила тебя чуток для храбрости. А мы с тобой, милый, вполне можем сегодня и усугубить, - обратилась Катька на сей раз уже ко мне.

В голове у Никитоса шла борьба противоположностей. Надо было решать. С одной стороны можно напиться и еще раз отъебать на двоих со мной Катьку. Но перспектива трахнуть зрелую женщину казалась вообще фантастической. Какой же восемнадцатилетний герой-любовник не мечтает о таком? После недолгого колебания Никитос остановился на втором. И занервничал. Одно дело ебать сверстниц или телок моложе, и совсем другое - опытная, роскошная, ухоженная леди. Да еще надо притворяться девственником. Но другого такого шанса можно потом ждать годами. Никитос был парнем сумасбродным и нетерпеливым. Он решил не ждать, а брать то, что само идет в руки. Чтобы не соблазняться впустую, глядя на то, как мы с Катькой давим третий пузырь, он сдриснул с кухни в гостиную - смотреть видик. В то забубенное время, о котором я сейчас рассказываю, видеомагнитофон был штукой неслыханной. Из всех моих знакомых только у Катьки и еще одного знакомого парня он находился дома. К этому самому парню мы с ребятами частенько загуливали после школы. Смешно теперь вспоминать, как человек по десять голодных до секса подростков набивалось в маленькую комнатенку пятиэтажной трущобы, чтобы, стыдливо прикрывая готовые порвать штанины хуи, тупо пялиться в порнуху. С периодичностью раз в полчаса каждый из нас под предлогом нестерпимого желания просраться скрывался в туалете, чтобы дрочить. Ну, да все это - лирика. Думаю, что засорять такую серьезную вещь, как "автобиография" подробными описаниями того, как я мастурбировал в сортире, не стоит. Скажу лишь, что дрочил преимущественно левой. К слову будь помянуто, я ею делаю это и по сию пору. Правда, теперь значительно реже, чем в те золотые годы. Теперь я женат. Да и пыл не тот. Впрочем, пора бы вернуться непосредственно к повествованию.

Итак, Никитос ушел в другую комнату, а мы с Катькой остались вдвоем пить вино. Мы были абсолютно голыми. По мере выпивания третьего пузыря, я чувствовал, что к моему хую приливает все больше крови, которая явно отливает от тупеющих мозгов. Катька вся раскраснелась, соски у нее топорщились. Она сидела рядом со мной на диванчике, раздвинув ноги. Прямо на меня смотрела ее раскрывшаяся, аккуратно постриженная бобриком пизда. Видимо, по тому, как я туда глянул, Катька догадалась, что время для очередной ебли пришло. Спорить с ней было бесполезно. Если у тебя, читатель, никогда не было бабы, которая запросто засовывала к себе в рот твой хуй - значит ты так и живешь до сих пор девственником.

Несмотря на молодость и некоторую недозрелость, Катька в ебле могла дать фору любому. Она уже выдрачивала из меня третью палку кряду, когда хлопнула дверь и в квартиру кто-то вошел.

- Привет, мам, - промямлила Катька, не выпуская хуй изо рта.

- Доча, ты одна? - донесся из передней приятный женский голос.

- Нет, мам, - также мямлила Катька. - В гостиной тебя ждет подарок, мам. Надеюсь, тебе понравится.

Я был в шоке. Но верхом всего стало появление улыбающейся "маминой" головы в дверном проеме. Голова подмигнула мне и убралась туда, откуда пришла. У меня от такого чуть хуй не обмяк. Но Катька уже выгрызала из него первые капли спермы, и останавливаться на достигнутом не собиралась. Почувствовав во мне слабину, она буквально заглотила мою залупу. Наткнувшись на кадык, мой хуй воспрял. Катька еле успела его вытащить. Очень уж любила она, когда кончают ей на лицо. Она приоткрыла рот и немного высунула язык, по которому стекала на подбородок сперма. Обспусканное Катькино лицо выглядело настолько развратно, что хуй виснуть не хотел категорически.

- Погоди минутку, - чмокнув залупу, прошептала Катька. - Я на секундочку схожу с мамой поздороваюсь.

Она так и вышла из комнаты - голая и с загустевшей спермой на губах и подбородке.

- Хочешь трахнуть мою маму? - спросила Катька, не успев еще переступить порог.

Я недоумевал. Представьте себе такой пассаж.

- Не ссы, - продолжила Катька, так и не получив ответа на свой вопрос. - Заодно попробуешь бабу одновременно в оба дупла.

- В смысле? - только и смог выдавить я.

- В прямом. Мать сейчас сидит верхом на Никите. Ты зайдешь сзади и присунешь ей в жопу.

Уж и не знаю, что произошло, но я послушно поплелся вслед за Катькой, и даже толком не понял, как мой член попал в жопу к ее матери. Однако, это было здорово. Само осознание того, что я ебу в задницу такую светскую львицу уже стоило дорогого. Но драть ее на двоих с кентом, как последнюю шлюху... Это было непередаваемо, короче говоря. Описывать бесполезно. Да и речь, в принципе, о другом. Историю эту я привел для того, чтобы читатель смог более полно составить для себя мой портрет того периода, когда мне уже исполнилось семнадцать, но еще не исполнилось восемнадцать. В этот самый вечер, которому я уделил столько места в своем повествовании, произошло, на мой взгляд, несколько событий, перевернувших вверх ногами всю мою последующую жизнь. Я впервые поимел одну бабу на двоих. Я впервые поимел двух баб за раз. Я впервые выебал бабу в жопу. Я первый и последний раз за всю свою противоречивую жизнь отодрал дочь на глазах у матери, после чего трахнул мать на глазах у дочери. Я впервые увидел, как сперма стекает с языка на подбородок. И в довершение ко всему - я ушел в следующий запой, на выходе из которого случилось нечто.

Моя мать четверо суток не видела сына. Катькина мать четыре дня не ходила на работу. Катька прогуляла четыре дня школьных занятий. Батон хлеба в моей сумке за это время превратился в заплесневевший сухарь. Никитос послал на хуй все свои сомнительные дела... Короче говоря, мы ебались. И еще бухали. А на выходе из этого странного толи запоя, толи заеба со мной произошло пресловутое нечто. Я понял, кто я. Я - вершина пищевой пирамиды. Не больше и не меньше. Всего-навсего. Но допереть до такого в подростковом возрасте, когда в залитых винищем мозгах плещутся голые бабьи сиськи... Согласись, читатель, что это круто. Если не соглашаешься, значит ты, на хуй, забыл о том счастливом периоде своей жизни, который отделяет детство от взрослости, первый поцелуй от первой свадьбы, велосипед от автомобиля и, наконец, "Хижину дяди Тома" от Жана Поля Сартра, в рот его выебать. До сих пор не уверен, что правильно пишу его имя.

Сделав такое открытие, нужно было научиться жить с ним дальше. Первым делом предстояло вернуться домой. Это оказалось проще, чем я думал. Со мной никто не разговаривал. Мать с отцом дольше недели делали вид, что меня не существует. Еще бы - я ведь не просто пропадал где-то несколько дней, но и оставил отца без хлеба. Это значит, что за обедом отец не наелся, а поскольку именно он кормил нас всех, включая меня и мою мать, мать ее, то выходило, что я лишил корма кормильца. За это, по родительской логике, следовало меня строго наказать. Я ведь еще и нарушил слово, даденное матери на выходе из ментовской, появившись дома с запахом перегара. Грешен был по всем статьям родительского кодекса, а, следовательно, приговорен к суровейшему, по их разумению, наказанию. В младших классах школы дети называют это обидным словом "бойкот". Взрослые придумали этому простому понятию куда более весомую и одновременно тупую формулировку. Они назвали это воспитанием. Если с тобой дома никто не разговаривает и все делают вид, что тебя не существует - значит, идет воспитательная работа. Они меня воспитывали, а я, знай себе, пару раз в сутки дрочил левой рукой на воспоминания о Катьке и ее матери, которых мы с Никитосом на протяжении четырех дней ебли во все щели, и вообще делали с ними все, что только могли себе вообразить. Я и по сию пору иной раз передергиваю на эти воспоминания. Особенно отчетливо вижу чуть ли не дышащую дыру заднего прохода Катькиной мамаши, из которой вытекает мутноватая капля оставленной мной в прямой кишке спермы. И вот я головкой своего хуя загоняю эту каплю назад в раскрывающееся навстречу очко. Я наталкиваюсь там внутри на хуй Никитоса, находящийся в другой дырке. Нас разделяет тонкая вибрирующая перегородка. Катькина мать непрерывно кончает и орет, чтобы мы ебали ее крепче... Скажи, читатель, ну разве можно забыть такое? Если ты думаешь, что да - значит у тебя ничего подобного никогда не было, и тебе можно в этом только посочувствовать.

Боюсь, что некоторые читатели могут обвинить меня в том, что я пишу свою "автобиографию" несколько необычно. Все дело в том, что я, без пизды, перерыл множество книжек, занимаясь поиском какой-нибудь установленной общей формы данного документа, но так ничего толкового и не нашел. То немногое что есть, автоматически само себя ликвидирует по причине дичайшего противоречия непонятно чего относительно всего. Так что, если тебе, уважаемый читатель, кажется, что это не "автобиография", а что-то иное, то знай - мне на тебя насрать. Если хочешь - можешь читать дальше. Если не хочешь - мне хуже не будет, по любому.

Итак, я - вершина пищевой пирамиды. Чтобы понять, прочувствовать в полной мере всю глубину этой заповеди, стоит несколько слов сказать о конфликте поколений внутри отдельно взятого организма. Организм - я. Но сейчас мне 29, а тогда, когда до меня дошло, кто я, мне еще не было восемнадцати. Откровение пришло неожиданно и непоправимо. По сути, я осознал себя чем-то, личностью. Кое-как пережив девятый вал нахлынувших страстей, я надолго ушел в чтение книг. Поглощал все подряд - без разбору. Знать кто ты - это одно. Но ведь этого не достаточно. Хочется большего - хочется знать, что это значит и откуда это взялось. Открыв для себя существование книг, я ушел в них с головой, с ногами и со всеми остальными частями тела, включая хуй. Тем временем жизнь моя продолжалась и, следовательно, я тоже продолжался в своей жизни.

Пару лет спустя после событий, описанных выше, Катька пригласила по телефону меня на день рождения. За прошедшее время мы с ней виделись всего несколько раз. Однажды в очереди за сигаретами и два раза она мне сосала хуй в подвале своего дома. В первый раз, кстати, так до конца и не дососала - сильно прикусила язык. Мне тогда, помню, пришлось додрачивать самому. Кончил, правда, знатно - залил ей всю рожу и шею, а потом еще минут десять елозил залупой по ее липкому лицу, смешивая косметику со спермой. Она еще очень просила выебать ее, но я куда-то спешил и не смог. В следующий раз она исправила ошибку и отсосала так, что мои глаза чуть было не поменялись местами с яйцами. И вот теперь она звала меня на свой день рождения. Я понимал, куда и зачем иду, и кроме пары бутылок коньяку и чисто символического букета из трех гвоздик цвета первого дня менструации брать с собой ничего не стал. Все равно не до того будет.

Я позвонил в дверь. Мне открыл совершенно голый парень моих лет со стоящим хером. Я даже бровью не повел. Странно было бы увидеть нечто иное - например, опрятно одетого и гладковыбритого юношу во фраке и со скрипкой в руках. Или - улыбающийся англичанин, на ломаном русском предлагающий выпить с ним кофе и поговорить о политике. Через отворившуюся дверь на меня обрушился поток стонов и криков. Стоящий на пороге малый с торчащим хуем критически осмотрел меня, сделал шаг в сторону и жестом предложил войти.

Прямо в передней ебли именинницу. Причем, судя по всему, делали это с ней давно. Ебли сразу четверо. На одном она сидела верхом, второй присунул ей в гузло, третий размахивал своим концом перед ее раскрытым и уже обспусканным ртом, а четвертому она дрочила.

- Сначала поздравь нашу хозяйку, - недвусмысленно намекнул впустивший меня джигит с хуйлом наперевес.

Скинув штаны и извинившись перед тем, кто размахивал членом возле губ Катюхи, я ненавязчиво впихнул свое добро ей в пасть.

- Поздравить с праздником дело нужное, - понимающе буркнул размахивающий хуем и тактично посторонился, чтобы не мешаться.

Но я ведь джентльмен. Сделав Катюхе пару энергичных напасов, я отошел в сторону, дав возможность уступившему мне молодому человеку продолжать свои дела.

Я быстренько скинул с себя всю одежду, швырнул ее комком в общую кучу возле входной двери, и прошел в комнату. Там человек десять мужиков разных возрастов дрючили во все щели трех Катюхиных подруг. Это было настоящее броуновское движение - беспорядочное мелькание кончающих хуев и обспусканных женских тел. Еще две девки лежали валетом чуть в стороне от общей кучи и ковырялись друг в друге пальцами. Шума было столько, что казалось, будто вопят не люди, а стены квартиры. До кучи еще слегка попахивало говнецом. Критически изучив картинку, я отправился на поиски чего-нибудь более привлекательного. На кухне меня ждал сюрприз. Справедливости ради надо сказать, что не последний. Там дрочили - плотным кольцом, сплоченно, плечом к плечу, человек восемь, не меньше. В центре этого круга сидели прямо на полу две миниатюрные крашенные блондинки с пухлыми, почти детскими губками, растирающие друг по другу сперму, которая непрерывным потоком лилась на них со всех сторон. Я с грехом пополам втиснулся в круг, быстренько вздрочнул на груди одной из девиц, посмотрел, как другая слизала мою сперму и пошел в следующую комнату. Там двое ебли кобеля. Вернее, еб один. Второй держал хвост и холку. Несколько дам неопределенного возраста курили кальян и мирно наблюдали за энтузиастами, отдавшими предпочтение брату нашему меньшему. Это мне не понравилось сразу, и я направился в следующую и последнюю комнату. Там четыре девки, одетые черт знает во что, драли в жопы двух мужиков. Увидев такое, я почувствовал тяжесть в груди и ринулся на лоджию, соединяющую эту комнату с кухней. Но и здесь не удалось побыть одному. Трахающиеся самцы - зрелище омерзительное, могу я вам доложить. Особенно, если этих самцов много и если трахаются они ненасытно. Никогда до этого случая не поверил бы, что в мужскую задницу может войти два члена сразу. Но, клянусь, такое бывает. Видел собственными глазами. Лучше б уж и не видел, конечно. По сию пору мерещится. Очертя голову, пронесся я через лоджию, зачем-то опять втиснулся на кухне в плотное кольцо спин и вздрочнул, после чего чуть не выеб по ошибке кобеля, и, в конце концов, опять оказался там, где бабы драли мужиков. Только здесь до меня дошло, что я перепутал направления, и мне надо в другую сторону. Как в тумане, промелькнули передо мной отрешенные лица курительниц кальяна и шеренга голых торсов, слившаяся в единое, живое, кожаное пятно. Не слишком церемонясь, я отпихнул уступавшего мне в размерах мальчишку, продолжавшего беспонтово размахивать хуем перед Катюхиным лицом, и в следующую секунду пришел в себя. Я схватил Катюху за уши и с силой насадил ее рот на свой почему-то все еще стоящий член. Это было настоящее облегчение. Мне опять хотелось жить и трахаться.

Я уже готов был выплеснуть порцию семени на гланды именинницы, когда раздался звонок в дверь. Тот же парень, который открывал мне, непринужденно подрачивая, дернул свободной рукой засов. Это я услышал отчетливо. Я стоял спиной и не мог видеть всего с самого начала. Поэтому люди в масках и камуфлированных костюмах застали меня врасплох. Они ворвались гурьбой. Первое, что пришло мне в голову, это слово "облава". "Нас всех привлекут за блядство", крутилось у меня в башке в то время, когда мой хуило предательски отплевывался в Катькин ротешник. Но это оказалась не совсем облава. Позже выяснилось, что нас заказал Катькин отец, находившийся в это время за семью морями в очередной долгосрочной командировке. Как потом выяснилось, он был одним из самых рьяных в нашей стране борцов за культуру поведения. Молодчики в спецодежде работали профессионально. Всех ебущихся в квартире они согнали дубинками в одну комнату, после чего отделили от нас остолбеневшую и потерявшую дар речи Катьку и вконец вымотанного кобеля. Этих двоих куда-то увели, а нас - человек около сорока, включая пидорасов с лоджии, - заперли голыми в темном помещении. От пидорасов пасло дерьмом, девки воняли спермой, кто-то продолжал кого-то ебать, видимо решив, что шоу продолжается. Наткнувшись впотьмах на липкий фалопротез, я, на всякий случай, прижался жопой к роялю. Через мгновение мой хуй уже кто-то насасывал, причмокивая и мурлыкая от удовольствия. Чувствуя приближающийся пиздец, я не сопротивлялся. Перед смертью, как известно, не надышишься. Судя по технике сосания, я понял, что вероятнее всего делает это одна из тех столбняковых особ, которые курили кальян, созерцая акт унижения домашнего зверя с помощью хуя, загнанного оному зверю ровняком под хвост. Она сосала медленно и терпеливо, очень правильно терла залупу о небо и как-то совершенно эксклюзивно щекотала языком уздечку. Рядом кого-то ебли в жопу, и это несколько бесило. Все-таки странные существа люди. А еще притворяются цивилизованными. В небольшое замкнутое помещение сгоняют около сорока человек, и у кого-то хватает ума впердолить ближнему. Я бы при ином раскладе этому извращенцу хуй отрубил. Эгоизм, конечно, свойственен всем. Но не иметь представления об элементарных нормах приличия, ебать в жопу там, где невозможно быстро выветрить запах кала, тереться обосраным концом о бедра себеподобных и шипеть после, что это, мол, они сами воняют, а вовсе не хуй того, кто еб впотьмах случайный зад... Люди, короче говоря, они люди и есть.

Нас начали дергать по одному. Отворялась дверь и в сиянии падающего на голые тела света звучали фамилия и имя. Вызывали вперемешку - примерно одинаковое количество особей того и другого полов. Из ушедших никто назад не возвращался. Квартирная дверь не хлопнула ни разу, а значит все действующие лица этой (во истину Шекспировских масштабов) драмы оставались где-то здесь. Вот и моя фамилия прошелестела. Пора. Куда? Зачем? И так всю жизнь.

Допрос проводился в той комнате, где еще совсем недавно драли кобеля. Пес, изрядно потрудившись накануне, спал без задних ног под столом, которого я прежде в этой комнате не видел и за которым теперь сидел гигантский человек в пятнистой куртке и стеклянно смотрел сквозь меня.

- Лизал сегодня? - Равнодушно поинтересовался сидящий за столом и закрыл глаза. - Отвечать односложно, "да" или "нет".

- Нет, - честно ответил я, поскольку сегодня вроде как и не лизал действительно.

- В жопу кого-нибудь пер? - Еще более равнодушно пробормотал сидящий за столом и открыл глаза.

- Вроде как нет, - начал было я.

- Односложно! - Внезапно заорал сидящий за столом, а сзади меня кто-то больно ударил дубинкой пониже копчика. - Повторяю вопрос. В жопу кого-нибудь пер?

- Нет, - выдавил я сквозь стиснутые от боли зубы, не слишком-то веря самому себе.

- Тебя ебли? - Продолжал сидящий за столом главшпан этих кровожадных извращенцев.

- Нет, - на сей раз уверенно ответил я.

- Последний вопрос, - обрадовал меня главшпан. - Кобеля трогал?

- Нет, - ответил я как-то даже не думая особенно.

Ебать кобеля... Такое нормальному человеку и в голову-то не придет.

- Подойди к столу ближе, - приказал главшпан.

Я подчинился. Выбора особенно и не было.

- Вот тебе штангенциркуль, - как-то совсем ласково промолвил лидер наших захватчиков, протягивая мне самый настоящий новенький, смазанный в заводском масле штангенциркуль. - Замерь диаметр самого толстого места своего хуя в стоячем положении и результат немедленно доложи мне.

- Но у меня сейчас не стоит, - попытался оправдаться я.

- Не ебет, - главшпан был суров и краток.

Голого, со штангенциркулем в руке меня пинками засунули в смежную комнату. Я снова попал к своим - к тем, кто уже подвергся экзекуции до меня. Допрошенных было человек пятнадцать. Почти никто из них в настоящее время не трахался. Все, кроме двух придурошных телок, потерявших еще в самом начале вечеринки что-то друг у друга в пездах и, как ни в чем не бывало, продолжающих это "что-то" друг у друга в пездах искать, были серьезны. Я не сразу понял, что оказался под колпаком. Глухая атмосфера подозрительности, свойственная всем застенкам мира, царила и здесь. Больше всех нервничал тот, кто пропер кобеля. Он косо смотрел не только на меня, но и на всех остальных, видя в каждом из нас потенциального стукача. Смекнув, что почем, я тихонько отошел в дальний угол, чтобы вздрочнуть. Надо было срочно отдавать данные главшпану, иначе как бы хуй не отсекли ненароком.

Ко всему вышенаписанному можно, конечно, отнестись скептически - как к вышенакаканному. Но не торопись с выводами, читатель. Чужая душа - потемки. А история моей жизни на этой странице не заканчивается, а только начинается.

Глава 2

У меня не вставал. На втором часу суходрочки начало получаться. Я полностью сконцентрировался на себе и не видел того, что происходит вокруг. Я так увлекся, что чуть не кончил. В самый критический момент мне все-таки удалось замерить диаметр. Наиболее толстым местом оказалась головка.

- И сколько? - поинтересовался стоящий рядом волосатый мужик.

- Неважно, - довольно грубо пресек разговор я.

Народу в комнате прибавилось. Главшпан позволил включить торшер. В неровном свете можно было разглядеть при желании все подробности. Общество собралось еще то, могу я вам доложить. Заключенные вели себя тихо, разговаривали шепотом. Все понимали серьезность ситуации. В дальнем от меня углу комнаты собрались дрочившие на кухне самцы. Я решил, что мое место среди них, и незаметно присоединился. Ребята хотели чифирнуть. Каким-то образом им удалось пронести в комнату пачку чая, металлическую кружку и кипятильник. Меня приняли, как своего. Предложили присесть в круг. Их старший поздоровался со мной за руку и поинтересовался, за что я здесь. Я честно рассказал обо всем, что сделал.

- Не волнуйся особенно, - обнадежил меня татуированный с ног до головы уже взрослый мужик, сидящий напротив, по правую руку от главаря. - Тебя скоро отпустят. Хуже всех придется ему, - и татуированный мужик кивнул в сторону того, кто драл кобеля. - Он переборщил.

- Сам виноват, - подытожил старший, уже седой и явно опытный. - Нужно всегда думать о последствиях.

Спорить с этим было бесполезно. Выебавший кобеля все больше и больше отстранялся от коллектива. Он сам, не хуже остальных, понимал, что дни его, скорее всего сочтены. Поступок совершен, а за поступки надо отвечать. Бесплатный сыр, как известно, только в мышеловке.

Вспоминая сейчас эти события, произошедшие со мной около десяти лет назад, я все сильнее склоняюсь к одной мысли. Если бы в жизни мне не пришлось перенести некоторых суровых испытаний, думаю, я теперь был бы другим. Поэтический талант, возможно, так и не получил бы реального выхода. Именно там, в душной комнате, набитой голыми людьми со штангенциркулями в руках, я написал первое в жизни стихотворение. Вот оно.

Соси, поскуда, -

денег много.

Избавь от зуда,

ради Бога.

Ну, да я вновь отвлекся. Чувствую, пора заканчивать с этой историей. Ведь моя жизнь была полна множеством невероятных событий, и если каждому из них уделять столько места на страницах, то читателю придется забыть про все на свете и жить за меня.

Итак... Нас держали уже третью неделю. Кормили плохо. Одежды никакой не дали. Спать приходилось в три смены. В туалет выводили по одному, с завязанными глазами. В первую неделю кое-кто еще пробовал трахаться, но с каждым днем желающих становилось все меньше. Татуированный мужик каким-то образом подкупил одного из охранников, и тот, на свой страх и риск, передавал нам через дверь на лоджию курево и чай. Самое ужасное было в том, что мыться нам позволяли только раз в неделю. Опять же с завязанными глазами, по одному водили нас в Катькину ванну и запирали там на десять минут. Кусок хозяйственного мыла и одна тряпка для вытирания на всех - вот такое вот мытье. Меня на допросы не дергали, но были и те, кем интересовались плотно. Больше всех досталось, как не странно, тому, кто держал кобелю хвост и холку. После очередного допроса он вернулся в камеру сильно искусанным, и всем стало ясно - эти гады применяют пытки. Была попытка устроить бунт. Но, как только арестанты запели "Как шли мы с этапом на борт", двери комнаты распахнулись и в нее вбежал пресловутый кобель. О! Это была уже совсем другая животина. Такого запросто не поебешь! Широкая грудная клетка, массивные лапы, вставные стальные зубы, красные глаза. Покусанный узник при виде кровожадной твари забился в угол и потерял сознание. Кобель кусал все подряд. Когда он выскочил из комнаты, ни у кого и мысли не возникло бунтовать дальше.

Но на исходе месяца заключения все изменилось - неожиданно и бесповоротно, как всегда и случается в моей жизни. Татуированный мужик сумел взять в заложники главшпана душегубов - того самого ублюдка, который раздал всем когда-то штангенциркули и потом про это забыл.

В конец оборзевший подонок, вошел к нам в комнату без охраны - один. Он пнул ногой двух валяющихся валетом у двери ковырялок, продолжавших копаться в пездах друг у друга, и смачно плюнул в голых и изможденных долгими лишениями людей.

- Сегодня я начну вас ебать, - самодовольно шевеля подбородками прорычал главшпан и, указав жирным грязным пальцем на нашего важака, добавил. - Ты будешь первым. Лидер может быть только один. Ваш лидер - я.

Дальше случилось что-то непонятное. Героизм вообще не поддается логическим объяснениям. Все что я могу - просто описать увиденное.

Со стороны торшера к главшпану метнулась тень. В следующем уловимом для глаза кадре изувер лежал на полу - жопой кверху. На нем сидел татуированный мужик, вспарывающий сделанной из супинатора заточкой брючный шов главшпановского камуфляжа напротив заднего прохода. Все произошло так быстро, что маячивший в дверях охранник не сразу осознал необходимость принимать радикальные меры. А когда до этого мудака дошло - было поздно. Из жопы главшпана торчал кипятильник. Видимо, план захвата заложника был разработан заранее. Наш седой и опытный вожак уже стоял около розетки, готовый при первой же необходимости засунуть в нее два оголенных провода, тянущихся от кипятильника. Почувствовав жопой жаренное, главшпан притих. Охранник неожиданно обоссался со страху и захлопнул дверь.

Переговоры велись через закрытую дверь, которую мы завалили всем, что смогли найти. Нам обещали автобус с едой, одежду и коробку хороших презервативов. Но все мы понимали, что этого недостаточно. Нужна была страховка. Мы потребовали в заложники двух карликов.

- Почему карлики? - спросили нас с той стороны баррикады.

- Кто говорит? - спокойно осведомился наш вождь, ближе поднося провода к розетке.

- Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью области Розенбой, - ответили из-за двери.

- С карликами проще. Они мелкие, - сказал несколько успокоившийся вождь и убрал провода подальше от розетки. - У вас два часа на выполнение наших требований. В случае накладок мы начнем ебать вашего ублюдка, переложив кипятильник ему в рот. Вы должны через кухню выпустить карликов на лоджию. Оттуда мы заберем их к себе. И без фокусов!

Но ебать, к счастью, никого не пришлось. Розенбой, оказывается, уже не впервые сталкивался с нашим вожаком и его татуированным напарником. Поимка двух этих опасных преступников стала для Розенбоя делом чести. В последний раз они на глазах у всего города выебли в жопу мэра - прямо перед телекамерами журналистов, во время пресс-конференции, связанной с такими важными темами, как подготовка города к зиме и страховка частного сектора. А после того, как Розенбой сделал публичное заявление в прессе, в котором поклялся в самые короткие сроки наказать хулиганов, терроризирующих жителей, мэра выебали повторно - с особым цинизмом, в присутствии жены и взрослого сына, в загородном доме. История впоследствии получила огласку. Мэр был вынужден подать в отставку, но горожане единогласно поддержали его кандидатуру на следующих выборах. Годом позже пресс-секретарь городской управы написал про эти события блестящую книгу "Пара раз - не пидорас".

Короче говоря, Розенбой лучше кого-нибудь другого понимал, что шутить с этими людьми не стоит. В спецназе существует секретное подразделение карликов. Именно из их числа вызвались два добровольца. Когда маленькие коренастые человечки попали к нам в комнату, татуированный мужик что-то шепнул на ухо вожаку, держащему провода возле розетки, и тот потребовал небольшого размера динамо-машину. После короткого замешательства Розенбой выполнил и это требование.

Все мы отчетливо понимали, что сидящие в углу карлики - хорошо натренированные профессионалы, а не простые заложники. Сценарий выхода из казематов был таков. Динамо-машина весила около восьмидесяти килограмм. Карликов заставили взять ее на руки. Семеро из числа дрочивших месяц назад на кухне подняли с пола ожиревшую тушу главшпана. Чтобы не провоцировать карликов на необдуманные поступки, татуированный мужик, приставил заточку к болтающемуся хую захваченного в плен садиста. Он так и держал ее до тех пор, пока наш вожак не подсоединил провода, идущие от кипятильника к клеммам динамо-машины. Теперь можно было выходить. Мы все, уже одетые в хлам, которым снабдили нас люди Розенбоя, плотным, непроницаемым кольцом обступили тех, кто нес главшпана и подсоединенный к нему аппарат для производства электричества. В случае попытки со стороны врага отбить заложников, татуированный мужик должен был резко повернуть рычаг и сварить прямую кишку жирного выродка. Но Розенбой не собирался ничего предпринимать. Еще в академии его учили - первостепенная задача состоит в том, чтобы спасти заложников. Он уважал своих профессоров и всегда следовал полученным когда-то от них инструкциям. Со всех сторон на нас были нацелены автоматы. Страх тоже закаляет человека - теперь я это знаю хорошо.

Уже на выезде из города мы догадались, что за нами следят. Их было трое. Новенькие, только с конвейера КАМАЗы делали вид, что везут гравий. На самом деле, они следовали за нами, дышали нам в затылок.

- Притормози, - приказал татуированный мужик выебавшему кобеля, который оказался первоклассным водителем.

Мы все притихли. Выебавший кобеля припарковал автобус к обочине пустынной дороги. КАМАЗы остановились в сотне метров позади нас.

- Ребята, - торжественно обратился к нам татуированный мужик. - Сейчас мы должны показать этим гадам свою силу и сплоченность. В стране осталось не так много повстанцев. Наши с Глебом (так, вероятно, звали вожака, который одобрительно закивал высоколобой, седой головой) соратники прозябают по тюрьмам и лагерям. В стране беспредел. Жизнь простых людей состоит из сплошных запретов. Все ебутся, но никто в этом не признается. Женщины перестают делать минеты мужьям. Гомосексуализм принято считать порокам. Про садомазохизм и педофилию я вообще молчу. И это называется демократией? Какое право имели эти свиньи пытать нашего шофера только за то, что тот засунул шершавого под хвост псу?

- Никакого! - заревели мы дружным хором, и начали обниматься.

- Вот именно, - продолжал татуированный мужик, выдержав паузу. - Они навязывают нам свои представления о жизни. Они запрещают порнографию, когда в государстве падает рождаемость. Они закрывают в одиночных камерах тех немногих, у кого член превышает двадцать сантиметров в длину или шесть сантиметров в диаметре. И это демократия? Как прикажете понимать такое развитие событий? Я вам сейчас попробую все объяснить. В мире ничего не происходит случайно. Если к власти приходят импотенты - они начинают ненавидеть тех, у кого стоит. И чем сильнее у тебя стоит - тем сильнее они тебя ненавидят. Такова зоология импотентов. Попробуйте как-нибудь внимательно вглядеться в лица тех, кто управляет нами. Обрюзгшие, сальные, тупые, почерневшие от хронического недоеба. Посмотрите на их жен. Разве такими должны быть женщины? Их жены уже рождаются фригидными. Все, что их беспокоит - карьера мужей. Мы выбрали себе другую жизнь. Если я хочу мэра - я беру его. Если я захочу его сына - я возьму и его. Да здравствует свобода! Ура!!!

- Ура!!! - Заревели мы в едином порыве воодушевления.

В автобусе началось черт знает что. Каждый считал своим долгом побрататься с тем, кто выебал кобеля. Я навсегда запомнил, как просветлели лица уставших от долгого сидения в душной комнате людей. Когда страсти улеглись, слово взял наш вожак.

- О главном, - начал он, почесав свой высокий лоб. - Каждый из вас оказался в Катькиной квартире не случайно. Мы долго подбирали и фильтровали кандидатов. Среди вас нет ни одного постороннего человека. Теперь, когда мы вместе прошли проверку не только на совместимость наших взглядов, но и на прочность характеров, я могу быть с вами предельно откровенным. Мы с моим татуированным другом представляем радикальную и запрещенную почти во всех странах мира организацию "Бешенная яйцеклетка". Власти давно следят за нами, но ничего сделать не могут. Нам удалось собрать компромат сексуального характера практически на всех государственных деятелей. Шантаж и запугивание - вот наши ближайшие соратники по нелегкой борьбе. Если человек не идет на встречу нашим пожеланиям добровольно - мы его подкарауливаем и ебем. Если он продолжает упираться - мы начинаем ебать близких ему людей. Нашей тайной организации много тысяч лет. Мы существовали еще до Египта. Впрочем, с историей вы сможете познакомиться подробнее в тренировочном лагере, куда вас доставит автобус. Я лишь хочу сказать, что сейчас каждый из присутствующих должен сделать для себя выбор - или он едет дальше, или остается здесь. В первом случае ваша жизнь изменится до неузнаваемости. Во втором - вы весь остаток своей жизни будете жалеть о несделанном и проклинать себя за нерешительность. Такой шанс предоставляется избранным и всего один раз. Подумайте как следует. У вас есть столько времени, сколько мне необходимо для того, чтобы сделать то, что я собираюсь. Обычно такая процедура длится около получаса.

После этих слов наш вожак подошел к сидящему на переднем сидении педику, расстегнул штаны и дал ему в рот. КАМАЗы с гравием так и не сдвинулись с места. Сомнений не оставалось - нас пасли.

Есть хорошая пословица: "кто пасет - тот хуй сосет". Следопыты на грузовиках, видимо, про эту пословицу ничего не слышали.

Наш автобус резко сдал жопой и грузовики молниеносно попали в кольцо. Водители, конечно, были хорошо вооружены. Но что может сделать автомат против человека, взявшего в заложники двух карликов и подсоединившего жопу третьего заложника к готовому раскалиться кипятильнику? Застигнутые врасплох решительными действиями противника, ищейки трусливо ежились в кабинах своих КАМАЗов, окруженные готовыми их выебать людьми.

- Какие у вас требования, - попытался взять инициативу в свои руки водитель первого грузовика.

- Вы должны сдать оружие, - как всегда спокойно ответил наш вождь. - В противном случае мы вынуждены будем продолжить.

Закончив говорить, наш военачальник кинул в раскрытое окно первого автомобиля окровавленную тряпку. Там была завернута крайняя плоть двух карликов. Шокированный водитель вышел с поднятыми руками к нам и жестом приказал своим подчиненным следовать его примеру. Мы забрали их оружие, заставили каждого из них по разу отсосать у того, кто выеб кобеля, и поехали своей дорогой. В ультимативной форме было сделано заявление, из которого следовало, что при дальнейших попытках следить за нами, мы будем вынуждены отрезать карликам яйца и накормить ими сраного главшпана.

Больше за нами никто не следил.

Не могу сказать, что мне приятно теперь вспоминать все, что происходило тогда. Некоторые эпизоды хотелось бы забыть, но, увы, они крепко обосновались в моем сознании. Больше всего мне жалко козу - красивую, белоснежную козочку, пасущуюся вдоль дороги на подступах к тренировочной базе. Она не хотела, но трахнувший кобеля взял ее силой. Что поделать - у каждого свои причуды. Он драл ее аккуратно, но по грусти в глазах, по тому, как умоляюще смотрела она в нашу сторону, было ясно - она его не хочет, он ей не нравится.

Это случилось на последнем привале. Мы уже четверо суток были в дороге. Устали и хотели есть. Но никто из нас не покинул автобус. Предателей не оказалось - и это радовало.

Я провел в лагере "Бешеной яйцеклетки" два долгих года. Нас учили всему - взглядом вызывать у представителей противоположного пола желание ебаться, выводить на чистую воду импотентов, бороться за свои сексуальные права, кидать по восемь-двенадцать палок кряду, уметь не заразиться триппером в групповухе и многому другому. Я особенно преуспел по дисциплине "анальный секс глазами зарубежных гостей". Специализировался исключительно на женщинах. Оказывается, практика содомии у разных народов была своя. Это лохи думают, будто выебеть в жопу значит засунуть тута хуй. Я изучил множество различных школ и направлений, прежде чем был допущен к выпускным экзаменам. Мне предстояло отодрать японку, удмуртку, полинезийку, жирную американку и всех членов приемной комиссии противоположного пола. Причем - за день. Условием успешной сдачи экзамена было количество анальных оргазмов моих партнеров.

Первой передо мной встала раком американка - очень толстая особь, обожравшаяся в детстве гормональными таблетками. Усилием воли я заставил свой хуй напрячься и впер этому теплому куску сала в шоколадный отсек. Представительное жюри пристрастно, затаив дыхание, исследовало наш коитус. Жирные бабы ебутся редко - не слишком-то их хотят. У моей мужика не было, думаю, несколько месяцев. Кончила она довольно быстро.

Сполоснув хуй, я вернулся на исходную позицию, и увидел широкобедрую удмуртку с мелкими конусообразными сиськами. Обычно я таких не ебу - брезгую. Но на сей раз пришлось. Слегка вздрочнув, я приблизился к удмуртке сзади, ласково поставил ее на колени и медленно ввел в жопу свой аппарат. Дырка оказалась маленькая, неразъебанная, и это слегка облегчило задачу. С удмурткой я провозился чуть больше, чем с предыдущей свиноматкой.

Следующими шли японка и полинезийка - две одновременно. Жопы у них были опытные и умелые. Да и сами бабы хоть куда - приятно ебать.

В общем, я справился с поставленной задачей и даже сам пару раз кончил в японский зад. С членами приемной комиссии было посложнее, особенно с престарелой сексопатологшей из Зимбабве. Но, как бы то ни было, я выеб всех до единой. Дело осталось за малым - защитить диплом. Мне назначили время - завтра утром. Я как следует выспался, поел на завтрак сырых яиц с горячим шоколадом и пришел в указанный кабинет учебного корпуса. Все те же члены приемной комиссии сидели за круглым столом посреди большого помещения, стены которого были увешаны порнографическими полотнами голландских художников последнего десятилетия. На столе лежали билеты. Мне предложили взять один из них - любой на свое усмотрение. Я повиновался.

"Выебать сопротивляющегося этому таджика" было написано на обороте белого листа. На выполнение дипломной работы мне отвели два дня. За это время я должен был не только унизить гетеросексуального таджика, но и найти его самостоятельно. В случае несдачи диплома, меня автоматически переводили в группу пассивных гомосексуалистов. Такого я ожидать не мог. Пришлось ближайшей же ночью уйти в побег.

На этом, мне кажется, стоит прерваться. Ведь закончился важнейший этап моей жизни, из которого был сделан основополагающий вывод: "Я - вершина пищевой пирамиды". Именно это убеждение помогло пройти мне через все тяготы, о некоторых из которых тебе, читатель, уже известно. В следующей главе "автобиографии" ты узнаешь о том, почему я решил связать свою жизнь с творчеством.

Чуть не забыл рассказать про судьбу главшпана (помните урода с кипятильником в доменной печке?) и двух обрезанных карликов. Ничего особенного с ними не случилось. Но сказать все же надо, дабы у читателя оставалось как можно меньше вопросов.

Главшпана, думаю, ебут до сих пор. Его взяли на перевоспитание в свой приграничный лагерь бригады воинственных гомосеков. Больше я никогда его не видел и ничего про него не слышал. Судьба карликов сложилась более драматично. По выходным их заставляли трахать друг друга посреди центральной площади тренировочной базы. Их загоняли в клетку - и шоу начиналось. Если они отказывались, то их отдавали на сутки специалистам по изнасилованиям, и те у себя в лабораториях экспериментировали над упрямыми коротышками.

Мне кажется, пора перейти к следующей странице моей жизни. Однобокая какая-то получается "автобиография". У читателя может сложиться впечатление, будто кроме банального ебания со мной ничего не происходило. Ну, уж и не знаю. По мне - жизнь моя полна всяких историй. В том числе и грустных. С одной только журналистикой сколько всего связано.

Глава 3

Однажды попробовав писать, остановиться уже невозможно. Начальные мои творческие эксперименты датированы первыми открытками, отправленными бабушке. Потом были попытки реализовать себя в поэтической форме. Но прозрение снизошло на тренировочной базе, с которой я совершил дерзкий побег. На протяжении двух лет пребывания среди еборей-террористов я вел дневник. Так что с уверенностью могу сказать следующее - в возрасте двадцати трех лет я вернулся домой уже вполне сформировавшимся специалистом. Возможно, меня обвинят в нескромности, но против фактов не попрешь. На сегодняшний момент я - один из наиболее умело трахающихся эссеистов в нашей стране. Получилось, что не я выбирал жанр, а жанр выбрал меня. Вершина пищевой пирамиды - не тезис, а образ жизни.

Вернувшись в свой город, знакомый до слез, я сразу попал под двусторонний пресс. Дома меня терроризировали родители и бабушка. Даже за едой они выпытывали, еб ли я животных за время своего странствия? Совсем рехнулись, пока меня не было.

Но участковый пошел в своих предположениях еще дальше. Он старался всеми известными ему способами уличить меня в измене Родине. С его стороны мне инкриминировалось сразу четыре пункта. Якобы - я осквернял государственный флаг, протирая им свой конец после того, как доставал его из посторонних жоп. Будто бы - в прошлом году я участвовал в оральном изнасиловании Министра внутренних дел. Также - я обвинялся в многократном оргазме в общественных местах. Ко всему прочему - меня подозревали в интимных связях с барсуками, которые, по разумению участкового и тех, кто за ним стоял, были цинично похищены под моим руководством из столичного зоопарка. Но никаких доказательств у моих недоброжелателей не было. После нескольких месяцев перекрестных допросов и запугиваний от меня отстали. Слежка, правда, продолжается до сих пор. Я уже вычислил набор слов, которые нельзя произносить в телефонную трубку. Весь мир, как известно, покрыт паутиной многочисленных систем слежения. И если где-нибудь по телефонным проводам движется слово "ебаться" - в подвалах спецслужб моментально загорается лампочка, и дальнейший разговор записывается. Каждые два часа обученные этому дело филологи-дешифраторы прослушивают накопившиеся записи. Вывод прост - хочешь делать дела, обговаривай подробности при личной встрече. Самая распространенная ошибка - делиться по телефону сведениями о своих сексуальных партнерах. Наши переполненные тюрьмы забиты, по большей части, именно такими наивными мудаками.

Предположим, ты, читатель, отодрал в гланды обыкновенную девочку. Накончав ей полный рот, ты звонишь приятелю и сообщаешь ему, как тебе хорошо. Проходит десять лет, и ты уже совсем забываешь про этот рядовой эпизод своей жизни. Но неожиданно тебя арестовывают. Ты даже представить себе не можешь, за что, почему, какого хуя? На самом деле, девочка, которую ты опетушил десять лет назад, недавно вышла замуж за полковника из силового ведомства, который десять лет назад был лейтенантом и работал филологом-дешифратором. Чувствуешь, читатель, где собака порылась? Теперешний полковник, услышав десять лет назад запись твоего телефонного катарсиса, так завелся, что решил обязательно отыскать настолько хорошо сосущую девушку. Для силовиков, как известно, найти человека, зная его телефонный номер, дело плевое. Уже неделей позже наш подающий надежды офицер в хорошем ресторане соблазняет твою, читатель, недавнюю подружку на отсос в туалетной кабинке. Но она так круто отсасывает у филолога-дешифратора, что тот влюбляется по самые яйца. Через девять лет и восемь месяцев они женятся, а еще через четыре месяца тебя, тупорылый пидор, шлепающий где попало языком, сажают в тюрьму. Такая вот сраная логика у нашей жизни. Не простил полковник того, что его жена не у него первого в рот взяла. Это, читатель, всего лишь одна история из сотен тысяч, происходящих с людьми ежедневно.

Вот еще один случай. Муж и жена. Живут давно и вроде бы счастливо. У мужа есть друг - силовик. Друг этот тайно влюблен в жену того, чьим другом является. Муж благополучно изменяет жене с любовницей, которая изменяет ему с его другом-силовиком. А жена того, кто является другом силовика, который изредка поебывает любовницу своего друга, больше всего хочет перепихнуться с этой пресловутой любовницей и изменницей в одном флаконе. Коктейль еще тот, надо бы сказать - без стаканища не разобраться. У мужа и жены, до кучи, есть четырнадцатилетняя дочь, которая ебется со всеми, кроме матери. Фамилии и имена действующих лиц не называю специально, чтобы не скомпрометировать порядочных людей. И вот однажды, палимый страстью, силовик, лично начинает прослушивать телефон той дамы, в которую тайно и давно влюблен. Ждать ему долго не приходится - в первом же разговоре дочери с любовницей отца идет такой поток откровенной и непоправимой информации, что становится ясно даже непрофессионалу - надо сажать. Сели все - кроме силовика, разумеется. А уж в тюремной камере этот мерзавец делал с предметом своего наваждения все, что хотел. Освободилась несчастная женщина через год с небольшим, и всю оставшуюся жизнь теперь лечит геморрой. Вот и вся любовь.

Примеров таких множество. Достаточно вспомнить хотя бы то, как всех нас повязали на Катькиной хате.

Оклемавшись после долгого отсутствия, я решил-таки заняться делом. Выбор был невелик. Ничего не умеющему толком человеку нелегко отвоевать свое место под солнцем. Неудачников сейчас пруд пруди. Но это не про меня. "У нас другие методы". - Помните знаменитую фразу Штирлица? Я умел всего две вещи, но зато умел как следует. Если ты хорошо пишешь, то, конечно, у тебя есть слабый шанс пробиться. Если же ты здорово ебешь, то как бы не писал - прорвешься наверняка. И я начал ебать - молодых и старых, здоровых и больных, толстых и тонких, в жопу и в присутствии посторонних лиц, мастурбирующих перед замочными скважинами. Чем больше я еб - тем меньше сил оставалось на творчество, но зато все мною написанное публиковалось незамедлительно. Сделав в течении пары лет блестящую карьеру, я начал борзеть. Меня уже было хуй загнать на пожилую редакторшу районной газетенки с отвисшими половыми губами и почерневшими сосками на грудях, напоминающих сдувшиеся баскетбольные мячики. Многочисленные потомственные педрилы, которыми наполнен журналистский мир с момента его возникновения, больше меня не беспокоили. Поначалу кое-кто из них делал нелепые попытки прыгнуть мне на хуй, но очень скоро по столичным редакциям прошел слушок - мол, я не из тех. Это, безусловно, осложнило и притормозило мое продвижение по служебной лестнице, но профессиональная честь превыше всего, как известно. В теперешней журналистике осталось не так уж и много людей, сохранивших анальную девственность. Читать газеты или смотреть телевизор скоро станет вовсе невозможно. За каждой буквой, за каждым кадром уже сейчас искушенному читателю или зрителю видится разработанная жопа очередного валютного гомосексуалиста. В этом смысле - я остался честен и чист, как невеста перед первой брачной ночью. Я знаю за собой много грехов, но последнюю черту не переступал никогда. А недавно я стал брезглив настолько, что на фуршеты и пресс-конференции начал ходить со своей посудой - чтобы, упаси Господь, не законтачиться.

Но не думай, читатель, что я всегда строго соблюдал нормы внутренней морали. Поначалу приходилось туго. Пришлось однажды даже принять участие в конкурсе на лучший поцелуй главного редактора в жопу с разбега.

Было это так. Я как раз устроился наконец-то в малотиражную, но общероссийскую газетенку старшим помощником младшего дворника. Молниеносно сориентировавшись на местности, я совершил неожиданную рекогносцировку, в результате которой поимел статус жениха тетки начальника моего начальника. Подсидев таким нехитрым образом того, кто восседал сверху меня, я порвал отношения с пожилой шалавой и завел новую связь. Это была мать главного редактора. Женщина престарелая, она хотела ебаться редко, и меня это вполне устраивало. В тот период жизни мне хватало времени на все. Я много таскался по всяким тупорылым вечеринкам, на которых собиралось все клубное столичное блядво. Трахать приходилось много. Самые теплые воспоминания остались о племяннице одного выдающегося деятеля отечественного кинематографа. Возможно, коллеги меня осудят, но я чуть было не дал Слабину - очень хотелось делать кино. Андрей Дмитриевич Слабин оказался мужиком нормальным. Он рассчитывал вздрючить меня вовсе не из-за того, что сильно хотел. Просто, так принято в высшем обществе. Если ты не унаследовал известную фамилию или хотя бы отчество по материнской линии, тебя проверяют на верность. Иными словами - ебут разок в жопу. Делается это для того, чтобы после ты не слишком задирал нос. Как только задерешь - тебе тут же напомнят о том, что ты уже поебан. Женщинам в этом смысле проще. В жопу их, конечно, ебут тоже, но при этом, по крайней мере, не обзывают гомосеками.

В общем, взвесив все "за" и "против" предстоящей инициации, я решил выбранной линии поведения не менять. Получалось ведь как? Я давал на растерзание свой анус, а взамен получал весьма сомнительный шанс на взлет. Несмотря на минутные колебания, я вовремя остановился. Такой расклад меня не устраивал. Мне нужен был мир. И желательно - весь. Проспавшись после блядской вечеринки с участием выдающихся кинематографистов, я вернулся на свое рабочее место как раз к началу конкурса "поцелуй шефа в жопу". Правильнее, конечно, будет сказать, что конкурс начался давно. Но сегодня настала моя очередь лобзать начальственные гениталии. Понял я это сразу же, как переступил порог редакции. На доске объявлений висел транспарант, в котором содержалась следующая ложь. Некий доброжелатель из числа моих коллег написал фельетон, в котором изобразил меня человеком, прокладывающим себе дорогу к успеху при помощи необыкновенно подвижного хуя. Для пущей убедительности внизу текста располагалась карикатура, на которой я, улыбаясь почему-то беззубым ртом, заплетал довольно-таки корявыми руками в косы конскую гриву, растущую из пизды полноватой дамы неопределенного возраста. Мать главного редактора в нашей газете ебли многие. Судя по всему, горе-карикатурист когда-то тоже взбирался на сей необходимый для карьерного роста холм. Изображенные гениталии настолько походили на оригинал, что мне стало не по себе. Дело пахло увольнением. Надо было срочно хуячить в кабинет шефа с поклоном. Иными словами, мне предстояло умело подвернуть закоренелому мужененавистнику, всю свою сознательную жизнь потратившему на унижение себеподобных - то есть, мужчин.

В приемной на меня хитро посмотрела секретарша. Улыбаясь непонятно чему, она подняла трубку внутренней "вертушки" и доложила, что я прибыл.

- Проходите, - лукаво подмигнув, она указала костлявой рукой в сторону массивной двери.

В который раз за жизнь со мной случился шок. Смотреть на то, как пожилая мать делает минет сорокалетнему сынку, невозможно. Становится жалко обоих. Особенно при условии того, что сынок в мужеском смысле ни на что не годен. Сморщенный хуй во рту кроме сожаления никаких эмоций вызывать не может. Толи однополая солидарность играет свою паскудную роль, толи еще какие причины. Не анализировал. И не собираюсь. Я не сразу допер, зачем им понадобился в такой пикантный момент выяснения семейных отношений кто-то третий.

- Поцелуй-ка моего сына в кожаную вену, - сказала бабища, требовательно глядя на меня. - И побыстрее. Видишь, у него не встает.

Делать было нечего. Когда выбирать не из чего, то выбирать не приходится. Разрываясь между увольнением и унижением, я предпочел безденежью позор. Шеф стоял голый и дряблый посреди кабинета. С одной стороны от него расположилась на коленях насасывающая мать. Она жестом предложила мне зайти с тылу к ее ближайшему родственнику и прямому наследнику. Я повиновался. Иногда обстоятельства сильнее нас. Это был именно тот случай. Слава Богу, в самые критические минуты к нам на помощь приходят инстинкты. Как я взял в руку массивную пепельницу, всегда стоящую на столе главреда - не помню. Но я ее взял. И понеслось дерьмо по трубам. Я не просто бил куда попало. Нет. Я прицельно мочил в зубы. Выбив все до одного, включая коренные, я собрал их в одну кучу, аккуратно завернул в свежий номер только что доставленной из типографии газеты и спрятал за пазуху. На шум прибежала секретарша. Обнаружив валяющиеся без сознания, беззубые тела, она завизжала и упала на колени, умоляюще глядя мне в глаза. Неверно истолковав ее поведение, я подошел к ней вплотную, приспустил штаны и пару раз стукнул хуем по трясущимся губам. Это была роковая ошибка, впоследствии приведшая к свадьбе.

Секретарша присосалась к моему хую аж на долгих три года.

Главред и его развратная матушка в милицию заявлять не стали. Им не хотелось, чтобы факт инцеста получил огласку. Мне в который раз за жизнь повезло. Вместо срока в местах не столь отдаленных я получил славу волевого человека и жестко следующего профессиональной этике журналиста. Теперь вокруг моей шеи всегда, даже когда я моюсь, обмотано ожерелье из инкрустированных трофейных зубов. С тех пор никто из начальников никогда не требовал от меня поцелуев в жопу - как в прямом, так и в переносном смысле.

Кровавые истории сопровождали всю мою журналистскую практику. Вот совсем недавний эпизод - для сравнения, так сказать. Мы с коллегами по моей теперешней редакции с неделю назад пошли на шашлыки - хотели проводить последние солнечные деньки и как следует попрощаться с летом. К концу второго дня пребывания в лесу, швырнув на грудь пузырь "джина" без тоника и с небольшим количеством закуски, я наконец-то протрезвел и увидел - трупы. Вокруг костра в полном составе лежали работники отдела спортивных новостей моей газеты, истыканные шампурами. В лунном свете, перемешанном со сполохами неровного огня зрелище это выглядело диким и устрашающим. Умерли все, кроме меня.

Добравшись до ближайшего населенного пункта, я немедленно вызвал милицию. К утру поляна, на которой мы разбили лагерь, была заполнена людьми в штатском. Больше суток ударно трудились опера на территории братской могилы. Больше всего их поразила сплоченность наших журналистских рядов. Погибли все, но никто не покинул поле боя - даже я, чудом оставшийся в живых счастливчик. С меня, на всякий случай, взяли подписку о невыезде. Но следствие очень быстро зашло в тупик. На шампурах, извлеченных из тел невинноубиенных, отпечатков пальцев не было вообще. Как свидетель, я ценности не представлял. Что взять с пьяной скотины с провалами памяти?

В который раз пьянство принесло мне беду. В то же время, благодаря алкогольному беспамятству я остался жив. Непонятно, правда, кто замочил моих коллег? Очень может быть, что я, но думать так не хочется. Да и шансов немного для такого расклада. Попротыкать дюжину нализавшихся людей шампурами я, разумеется, мог запросто. Но вот старательно стереть с каждого шампура отпечатки... Не в том состоянии я находился.

Работать дальше в газете, в которой одновременно на тот свет отправился весь отдел спортивных новостей, у меня не получилось. Каждая вещь, каждый новый номер газеты, каждая чашка кофе или плошка водки, выпитые в одиночку - напоминали мне о покинувших наш грешный мир друзьях. Теперь я твердо решил писать статьи и очерки дома. И первое, что я напишу - будет моя подробная "автобиография". Всего сказать, к сожалению, не удастся, поскольку я знаю слишком многое. Такова наша профессия - все знать и держать язык за зубами.