Что не говорите, а женщины существа ни к чему не пригодные. Хотя, кто знает, может быть, из всех женщин на свете никчемная только я одна. Я пришла к выводу, что я ни на что не способна. Однако где-то в глубине души я все же глубоко убеждена, что, может быть, все-таки есть во мне нечто основательное, что позволяет полагаться исключительно на свои собственные силы. Тем не менее, я постепенно перестала понимать себя саму. У меня сейчас такое чувство, будто мне на голову одели ржавую и тяжелую кастрюлю, которую никак не отцепить и которая намертво пристала ко мне. Да, безо всякого сомнения, моя голова пустая и глупая. На следующий год мне исполняется девятнадцать лет, и я уже не ребенок.

Когда мне было двенадцать лет, дядюшка Касиваги уговорил отправить мое школьное сочинение в журнал “Зеленый остров”, и оно получило первое место. Известные критики из жюри до неприличия захвалили его до такой степени, что мне самой стало неловко. Мне и сейчас стыдно за то свое первое детское сочинение. В самом ли деле я настолько отличилась, и если так, то что такого особого было в нем? Сочинение называлось “Поручение”, и в нем рассказывалось о совсем незначительном происшествии, когда я по поручению отца пошла покупать табакерки. После того, как я получила от тетушки, продавщицы табачной лавки, пять табакерок, мне стало немного грустно оттого, что все они были зеленого цвета, и я вернула ей одну, попросив заменить на ярко-красную коробочку. Однако у меня не хватило денег, и я оказалась в затруднительном положении. Тетушка рассмеялась и сказала, что остальное можно принести потом, и поэтому я очень обрадовалась. И вот я, написала о том, как мое сердце переполнилось радостью: поверх зеленых табакерок я положила одну красную, и зажав их все в ладонях рук, немного неуклюже засеменила домой, представив, что несу маленькую сакуру с зелеными листьями и алым цветком. Написано сочинение было по-детски и наивно, поэтому, стоит мне сейчас вспомнить об этом, как я прихожу в бешенство. Сразу после этого, опять-таки подстрекаемая дядюшкой Касиваги, я послала в журнал сочинение под названием “Городок Касуга”. На сей раз оно было помещено не в разделе для сочинений, а набрано жирным шрифтом на самой первой странице. В моем рассказе речь шла о том, как тетушка, проживавшая раньше в квартале Икэбукуро, переехала жить в городок Касуга в местечко Рэмма. У нее был большой сад, и она пригласила меня обязательно посетить ее новое жилище. И вот, в первое воскресенье июня я села в поезд государственных железных дорог на станции Комагомэ. В Икэбукуро я пересела на линию Тодзё и сошла на станции Рэмма. Насколько хватало глаз, везде простирались поля. Я не имела ни малейшего представления, где находится городок Касуга, и сколько не спрашивала местных жителей, все отвечали, что не знают, и от этого я расплакалась. Был жаркий день. В последний раз я решила спросить мужчину лет сорока, который тащил тележку, доверху груженную пустыми бутылками. Этот человек с понурым видом остановился подле меня и, обтирая грязным полотенцем мышиного цвета обильно текший с лица пот, несколько раз про себя повторил название разыскиваемого мною городка, после чего принялся объяснять. Он сказал, что нужное мне место находится далеко отсюда - чтобы попасть туда, нужно вновь сесть на станции Рэмма на электричку и по линии Тодзё доехать до Икэбукуро, после чего пересесть на государственную железную дорогу, и когда я окажусь в Синдзюку, поехать в сторону Токио, после чего выйти на станции под названием Суйдобаси. Весь этот далекий путь он старательно объяснил мне на не очень хорошем японском языке. Вот такой длинной выглядела дорога до дома тетушки. Когда я слушала его объяснения, то сразу поняла, что этот добрый человек кореец, поэтому вдвойне была благодарна ему, и сердце наполнилось радостью. Местные жители, японцы, хотя и знали про этот городок, но из-за того, что объяснять было хлопотно, говорили, что не знают. Приветливый кореец, хотя знал дорогу не очень-то хорошо, добросовестно объяснил мне ее, обливаясь густым потом. Я ответила ему: “Дяденька, большое вам спасибо”, а потом сделала так, как он мне объяснил - сначала обратно дошла до станции Рэмма, затем села на поезд и в конце концов просто-напросто вернулась к себе домой, так и не добравшись до нового места жительства моей тетушки. Когда я вошла в дом, мне стало немного грустно, и я себя неважно почувствовала. Я честно написала обо всем пережитом в тот день. И вот теперь мое сочинение лежало передо мной, отпечатанное большими типографскими буквами.

После этого жизнь моя круто изменилась. Наш дом находится в квартале Накасато у реки Такино. Отец - выходец из Токио, а мать родилась в Исэ. Отец работает преподавателем английского языка в частном университете. У меня нет ни старших братьев, ни сестер - в семье, кроме меня, лишь один младший брат, у которого слабое здоровье. В этом году он пошел учиться в муниципальную среднюю школу. Нельзя сказать, чтобы я не любила свою семью или мне было скучно дома. До этого момента все у меня складывалось хорошо. Отец и мать меня много баловали, и я росла ребенком, который любил побалагурить и пошутить: таким образом, я смешила всю семью. Я с лаской относилась к брату и была ему хорошей сестрой. Однако после того, как два моих сочинения поместили в журнал “Зеленый остров”, я превратилась в несносную девчонку. Я даже стала вступать в словесные перебранки с матерью. Когда "Городок Касуга" был опубликован, то в том же журнале один из членов жюри, критик по имени Ивами, высказал свои впечатления от прочтения моего рассказа, которые по объему в два-три раза превосходили мое собственное творение. Прочтя их, я не шутку приуныла. Я подумала, что Ивами, этот искренний человек с открытым и добрым сердцем, просто-напросто был введён в заблуждение моими опусами. Кроме того, классный руководитель Савада на занятие по сочинительству в аудиторию принес этот злосчастный журнал и полностью переписал текст моего рассказа на доску. Он вошел в раж и целый час расхваливал меня таким голосом, каким обычно ругают. У меня сперло дыхание, потемнело в глазах, тело онемело, и я пришла в жуткое расположение духа. Я прекрасно понимала, что меня перехваливают, что мои сочинения не представляют никакой ценности, что напиши я в дальнейшем что-нибудь непутевое, то все начнут надо мной смеяться, да так, что мне станет стыдно и совестно. Поэтому-то я не на шутку обеспокоилась, и одно время мне даже не хотелось жить. Своим детским сердцем я отчетливо осознавала, что на самом-то деле мой рассказ не произвел никакого впечатления на учителя Савада, и что в раж он вошел только потому, что он был опубликован в журнале крупным шрифтом, и его похвалил прославленный критик Ивами. От всего этого я сконфузилась и погрустнела только еще больше.

В самом деле, впоследствии все мои переживания оказались явью - со мной произошел ряд неприятных и постыдных событий. Подруги по школе вдруг стали холодны по отношению ко мне, и даже Андо, с которой у меня были самые хорошие отношено, со злыми и насмешливыми интонациями стала называть меня не иначе как Итиё, Сакибу, и в конце концов отдалилась от меня. В результате я примкнула к группе Нара Иваи, которых до этого намеренно не замечала, однако они не приняли меня всерьез и начали шептаться за моей спиной, а в итоге все как один превратились в скопище вульгарных оркестрантов, злословящих в мой адрес. Тогда-то я и подумала, что больше за всю жизнь не напишу ни одной строки. Однако подстрекаемая дядюшкой Касиваги, я в тайне ото всех вновь отправила свою рукопись в журнал, но на сей раз она не прошла. Мой дядюшка - младший брат матери. Он служит в муниципалитете района Ёдобаси, и в этом году ему исполняется ни то тридцать четыре, ни то тридцать пять лет. Хотя у него в прошлом году родился ребенок, он продолжает молодиться, и когда выпивает сакэ, часто совершает всякие глупые вещи. Каждый раз, когда он приходит к нам домой, моя мать дает ему немного денег, на которые и живет. Когда он посещал университет, то учился старательно и собирался стать писателем. От матери я слышала, что на него большие надежды возлагали и старшие товарищи, но связавшись с дурной компанией, он пошел по наклонной плоскости и ему пришлось прервать обучение. Тем не менее, он производил впечатление человека, который прочитал много книг японской и западной литературы. Именно он семь лет назад и заставил меня послать сочинения в журнал "Зеленый остров", и в течение последующих лет причинял мне лишь одни страдания. До того времени читать романы я не любила, а потом все вдруг неожиданно переменилось. После того, как мои вздорные и никчемные опусы два раза подряд были помещены в журнал и надо мной начали издеваться подруги, мне стало тягостно от осознания того, что учителя теперь относятся ко мне как-то по-особому. Писать что-либо мне стало в неинтересно, и как бы дядюшка Касиваги меня настойчиво не уговаривал, я наотрез отказывалась посылать впредь свои рассказы в журналы. Если же он становился слишком назойливым, то я принималась навзрыд рыдать. Во время занятий по сочинительству в школе я специально не выводила ни знака и лишь только рисовала кружочки, треугольники и маленьких куколок. Учитель Савада вызвал меня в учительскую и отругал, сказав, чтобы я перестала ерничать и подумала надо всем как следует. К его словам я отнеслась с подозрением. Однако вскоре я закончила начальную школу и тяготы, связанные с ней, остались в прошлом.

Когда я начала посещать женскую гимназию в районе Отяномидцу, в классе, к счастью, не оказалось ни одного человека, который бы знал о том, что мои вздорные сочинения некогда были отмечены премией, и на некоторое время я вздохнула с облегчением. Теперь на уроках по сочинительству я стала писать легко и непринужденно, получая за свои труды средний балл. Только дядюшка Касиваги продолжал все время надоедливо подтрунивать надо мной. Каждый раз, когда он приходил к нам в дом, то приносил разные художественные произведения и велел мне их читать. Однако для меня они оказывались трудными и не очень понятными, поэтому я только делала вид, что прочитывала их и возвращала книги обратно. Когда я перешла на третий курс гимназии, нежданно-негаданно от критика Ивами, который некогда был членом жюри журнала "Зеленый остров”в адрес отца пришло письмо. Я подумала, что он раскритикует меня за сомнительный талант и мне заочно стало стыдно. Однако, напротив, он по новой захваливал меня, хотя просил об этом мне не говорить, и незаслуженными и чересчур вежливыми фразами писал, что очень сожалеет о том, что я похоронила свой талант. Ивами предлагал мне попробовать написать еще что-нибудь и если я соглашусь, обещал помочь опубликовать мои сочинения в журнале. Отец молча отдал мне письмо. Прочтя его, я подумала, что г-н Ивами серьезный и хороший человек, но по тексту письма уяснила, что здесь не обошлось без вмешательства дядюшки Касиваги. Дядюшка наверняка прибегнул к какой-нибудь уловке и сумел сблизиться с Ивами, разработав целую стратегию, чтобы тот написал письмо моему отцу. Да, так оно и было. “Это его дядюшка попросил. Я в этом уверена. Ну зачем он занимается такими жестокими вещами” - произнесла я чуть не плача, смотря отцу в лицо. Было ясно, что и отец все прекрасно понимал; он молча кивнул головой и, обращаясь к матери, грубо произнес: “Твой братец Касиваги, похоже, задумал что-то нехорошее. Скорее всего, он нанес визит Ивами, и это ставит нас в неловкое положение.”Дело в том, что отец всегда недолюбливал Касивати. Когда мои сочинения удостоились премии, то мать и Касиваги очень обрадовались и только один отец сказал, что подобные вещи на меня подействовали излишне возбуждающе и отругал дядю. Потом обо всем этом мне несколько недовольным тоном рассказала матушка. Хотя мама иногда и сама говорит плохо про своего брата, но когда привычка ругать Касиваги перешла к отцу, ее это стало сильно задевать. Моя мать - женщина добрая, но всякий раз, когда речь заходит о дяде, она с отцом затевает ссоры. Поэтому про дядю я могу сказать, что он злой дух нашего домашнего очага. Прошло два-три дня после того, как мы получили письмо от Ивами, и вот отец с матерью вновь затеяли ожесточенный спор. Во время ужина отец, обращаясь к матери, произнес: “Господин Ивами говорит все это с чистой душой. Чтобы не выглядеть неблагодарным я возьму с собой Масако и попытаюсь разъяснить ему настроение моей дочери. Я думаю, что нам все же не стоит напрягать его. Если же отделаться только письмом, то возникнет недопонимание, и это неприятно скажется на его расположении к нам, так что в итоге мы попадем в неловкую ситуацию”, на что матушка, немного подумав, произнесла, что “брат поступил плохо, причинив всем одни только беспокойства”. Потом она подняла голову и, закручивая мизинцем правой руки случайно сбившийся волос, скороговоркой произнесла: “Не знаю, может быть, мы дураки, но если он так расхваливает Масако, то вполне вероятно, что у него когда-нибудь возникнет желание со своей стороны попросить нас о какой-нибудь услуге. Если ты хочешь надавить на него, чтобы он оставил нашу дочь в покое, то смотри, не перестарайся. К тому же, ты все время ругаешь моего брата; не кажется ли тебе, что ты заходишь слишком далеко?”и тихонько рассмеялась. Отец отложил в сторону палочки для еды и с поучительной интонацией изрек: “Если мы будем мягкосердечными, то ничего не добьемся. Девичий литературный талант - пустое место. Означает ли это, что нужно промотать всю оставшуюся жизнь только из-за того, что когда-то кого-то тронули несколько событий, показавшихся необычными. Разве ты не видишь, что Масако напугана. Самое подходящее для девушки - это выйти замуж, как делают все, и стать хорошей женой. А вы, используя Масако, хотите лишь потешить свое тщеславие и приписать себе заслуги в ее воспитании.”Мать сделала вид, что не слушает слова отца: она с грохотом опустила на пол чан, который стоял на печке возле меня, и вскрикнув "ой, горячо?", поднесла пальцы к губам , продолжая причитать, отвернувшись в сторону: “Ой, как горячо! У моего младшего брата и в помине не было совершать неблагородный поступок!”На этот раз отец, поставив чашку с чаем на пол и отложив палочки, громким голосом прокричал: “Теперь я понял, что ты имеешь в виду. Ты и твой братец оба хотите использовать Масако!”и левой рукой нервно поправил очки. После этого он собрался было сказать еще что-то, но вдруг матушка неожиданно расплакалась. Вытирая слезы передником, она принялась выговаривать неприятные вещи про отцову зарплату, про то, сколько нам требуется денег на одежду, и про прочие материальные затруднения. Отец несколько высокомерно велел мне и брату выйти, и я, подталкивая братца, удалилась в кабинет. После этого из гостиной еще целый час было слышно, как они продолжали перебраниваться. Моя мать по натуре жизнерадостный и общительный человек, но когда приходит во взбудораженное состояние, то начинает грубо огрызаться, да так, что ей невозможно возразить, и мне от этого на становится грустно. На следующий день, возвращаясь домой из университета, отец зашел в дом Ивами, чтобы извиниться и отказаться от его помощи. Утром отец предложил и мне пойти вместе с ним, но мне почему-то стало страшно, у меня затряслась нижняя губа и я поняла, что мужества навестить Ивами у меня не хватит. В тот день отец вернулся домой около семи часов вечера и вот что рассказал нам с матерью: “Господин Ивами еще довольно молодой и порядочный человек; он достаточно хорошо понял наше душевное состояние и принес свои извинения; он сказал, что сам никогда не стал бы понуждать молодую девушку заниматься сочинительством. Ивами прямо не назвал имя человека, но по всей видимости, раза три выпивал с дядюшкой Касиваги, в результате чего и написал это письмо.”Я ущипнула отца за руку, и он, на мгновение закрыв глаза, рассмеялся из глубины стекол очков. Мать, как будто позабыв про все на свете, выглядела успокоившейся; она согласно кивала головой на все, что говорил отец, не произнося лишнего слова.

После этого случая дядюшка некоторое время не показывался у нас дома, а когда наконец пришел, то по отношению ко мне выглядел намеренно холодным. Побыв немного, он быстро ушел. К тому времени я уже начисто забыло про то, что я должна сочинять рассказы и, возвращаясь из гимназии, занималась садоводством, ходила по поручениям, помогала матери на кухне, готовила уроки с братом и свои домашние задания, шила, а также делала матери массаж. Я была очень занята и заботилась о всех, а ком только можно, и таким образом, дни мои были насыщены повседневным трудом.

Буря разразилась внезапно, когда я училась на четвертом курсе женской гимназии. В начале января нежданно-негаданно нам нанес новогодний визит учитель Савада, который некогда преподавал мне в начальной школе. Отец и мать оказали ему очень радушный прием, то ли потому что он был редким гостем, то ли оттого, что им действительно было приятно его видеть. Савада рассказал нам, что уже давным-давно оставил начальную школу и теперь беззаботно живет, подрабатывая домашним репетиторством у разных людей. Может быть, говорить об этом и неприлично, но беззаботным человеком он мне не показался. Учителю Саваде должно было быть столько же лет, сколько и дядюшке Касиваги, однако впечатление он производил человека, которому далеко за сорок, или даже под пятьдесят. У него и раньше было пожилое лицо, но за четыре-пять лет, что я его не видела, он постарел на целых двадцать лет и выглядел весьма потрепанным и усталым. У него не было даже сил, чтобы смеяться; смех из себя он буквально вымучивал, поэтому на щеках складками появлялись тяжелые страдальческие морщины. Его вид не вызывал жалости, а скорее, напротив, производил отталкивающее впечатление. Голова была коротко острижена, как и в прежние времена, а седины заметно прибавилось. Савада без разбору начал угодничать и лебезить передо мной, поэтому я сначала пришла в замешательство, а потом мне стало просто тягостно. Он так и сыпал весьма прозрачными комплиментами, слушать которые было не очень-то приятно; он говорил, что я прекрасно выгляжу и стала весьма грациозной. Его до глупого вежливое обращение ставило меня в положение человека, находящегося по рангу выше Савады. Он стал до неприличия многословен, когда завел разговор о начальной школе, и даже напомнил о случае с сочинениями, про которые я давным-давно перестала вспоминать. Он сказал, что у меня поразительно редкий талант, но что в те годы он не интересовался детскими сочинениями, потому что не знал методики по раскрытию души ребенка путем совершенствования литературного дара. Однако сейчас он уже не тот человек, что был раньше - он провел множество исследований о детских сочинениях и верит в разработанный им метод. “Ну что, Масако,”- сказал он, - “не хочешь ли ты еще раз под моим руководством поучиться мастерству словесности. Хотя сейчас я и опьянел от сакэ, и, может быть, и приврал что-нибудь в пылу горячности, однако не согласна ли ты скрепить наш договор рукопожатием?”Все это он произнес весьма настойчиво, и несмотря на то, что отец и мать только посмеялись, ничего против ему возразить не смогли. Так вот, все то, о чем спьяну наболтал учитель Савада, не было случайно оброненной шуткой. Прошло около десяти дней, и он вновь появился у нас и доме и, напустив на себя деловое выражение лица, произнес: “Для начала будем понемногу заниматься основополагающими упражнениями по написанию сочинений.”Я окончательно стушевалась. Впоследствии я поняла, что с Савадой приключилась какая-то история, связанная с приемными экзаменами в школе, и он был вынужден подать в отставку. После этого его жизнь пошла не так, как ему хотелось, и он начал посещать дома своих бывших учеников, настойчиво навязываясь им в качестве репетитора, что и стало его образом жизни. Потом я узнала, что после того, как он навестил нас на Новый год, он тайком послал письмо матушке, в котором расхваливал мой литературный талант; он приводил примеры увлечения в наши дни литературным сочинительством, не забыв упомянуть и о появлении молодых талантливых писательниц. Таким образом, он уломал маму, и та поверила, что мои первые сочинения были недостаточно зрелыми, и согласилась на то, чтобы раз в неделю он приходил к нам в дом в качестве репетитора. Она уговорила отца, сказав, что это будет небольшим подспорьем в жизни Савады, и тот, хотя и неохотно, был вынужден согласиться с этим, учитывая тот факт, что некогда Савада был моим учителем и, не видя особых причин для отказа, стал принимать его у нас. И вот Савада повадился в наш дом каждую субботу. Тихим голосом он принимался бубнить всякие глупые вещи, занимаясь со мной в моей комнате. Однако поначалу он не вызывал неприятного чувства. Савада до бесконечности говорил о том, что когда пишешь сочинение, первым делом нужно строго обращать внимание на использование падежей и предлогов и что это самое главное. Если напишешь “Таро играет по саду”, то это будет неправильно, или "Таро играет в саде" также ошибочно. Правильно нужно писать “Таро играет в саду”. Я потихоньку засмеялась, но он укоризненно посмотрел на меня, да так, что готов был дыры прогрызть у меня в лице. Потом горько вздохнул, сказав, что мне не хватает искренности, и каким бы богатым мой талант не был, если человеку будет недоставать искренности, он не сможет добиться успеха. Однажды он спросил меня, не знаю ли я одаренную девушку по имени Тэрада Масако, а потом рассказал, что она родом из бедной семьи и что всю жизнь мечтала учиться, однако по бедности не могла купить ни одной книги и долго находилась в удручающем положении; тем не менее, она слыла девушкой искренней и строго следовала всему тому, чему ее учил наставник, поэтому и смогла создать блестящие произведения. “Если преподаватель будет изо всех сил стараться, - изрек Савада, - а я со своей стороны проявлю хоть немного искренности, - то смогу довести тебя до такого же уровня, до какого Тэрада довел Масако.” “Более того, - продолжил он, - ты находишься в благоприятных условиях. и поэтому из тебя можно сделать талантливую писательницу, а я в некотором смысле намного образованнее, чем учитель Тэрады Масако. Это потому, - заверил он, что мое преподавание пронизано добродетелью.”Он спросил, знаю ли я Руссо, Жан-Жака Руссо, человека, который жил в тысяча шестьсот, нет тысяча семьсот, черт, в тысяча девятьсот ... “Смейся, смейся надо мной. Ты слишком полагаешься на собственный талант и презираешь своих наставников. В древности в Китае был человек по имени Янь Хуэй…”, и он на целый час завелся рассказывать о нем разные истории, но в конце концов успокоился и заговорил о том, что пора заниматься следующим заданием, а потом на время вышел из моей комнаты, зашел в гостиную и долго болтал с матерью о том о сем, после чего вернулся ко мне. Я думаю, что плохо судить об учителе, который в какой-то мере помог тебе в школьные годы, однако о Саваде я не могла сказать ничего другого, как то, что он просто выжил из ума. Подглядывая в свою маленькую записную книжку, он говорил само собой разумеющиеся вещи, например, про то, что в тексте главнее всего - описание, что если описание будет выполнено неумело, то непонятно, что хочет сказать автор. “Вот когда ты образно хочешь выразить, как падает снег”, - однажды произнес он, пряча свою книжицу в кармане на груди и уставившись из окна на мелкий снег, который валил как в спектакле, если скажешь, что “снег падает как проливной дождь”, то это будет неправильно - нет ощущения падающего снега. Напишешь “снег идет быстро-быстро”, то тоже будет неверно. А вот если сказать “снег тихо валит гроздьями”, то теперь каково, ведь лучше? Нет, еще нет ощущения падающего снега. “Валит хлопьями” - это метафоричнее всего, и постепенно мы подходом к ощущению падающего снега. Вот так уже лучше, чувствуется рука мастера; это не может не восхитить читателя, которому не остается ничего другого, как утвердительно кивнуть головой. Ну а если сказать, "снег тихо идет", то это, скорее всего, напомнит весенний дождь. Пожалуй, мы поставим точку, написав "хлопьями". Да, мы завершаем логическую цепочку - от "гроздьев" к "хлопьям”.”Савада прищурил глаза, как будто наслаждался образными сравнениями, которые он только что вывел - "гроздья" и "хлопья". Но вдруг неожиданно, как будто и этого ему было мало, выдал следующую фразу: “Снег идет, рассыпаясь в разные стороны, подобно гусиному пуху”. \'”Вот это самое точное выражение, - сказал он, - хотя и древнее. Гусиный пух лучше всего выражает состояние падающего снега, не так ли, Масако? Наконец-то, наверное, ты поняла?” - и он впервые за все время повернул голову в мою сторону.

С одной стороны, мне было жаль учителя Савада, а с другой, он мне стал просто отвратителен. Несмотря ни на что, я терпела его три месяца, получая вот такое унылое и из пальца высосанное образование. И, наконец, когда мне уже стало тошно только от одного его вида, я в мельчайших подробностях рассказала обо всем отцу, попросив у него, чтобы он больше не пускал в дом этого человека. Отец, выслушав мой рассказ, сказал, что это зашло уж слишком. Он изначально был против того, чтобы мы обращались к услугам частного репетитора, и поддался на уловки матери исключительно из тех соображений, что частные занятия стали бы некоторым подспорьем в жизни учителя Савада: поэтому-то и пригласил его к нам. Похоже, отец не имел ни малейшего представления о том, какое безответственное образование по написанию сочинений я получала, и пребывал в уверенности, что Савада раз в неделю на самом деле помогает мне составлять сочинения по школьной программе. На этой почве неожиданно разразилась ожесточенная ссора с матерью. Находясь в кабинете и слушая, как они спорят, я разрыдалась горькими слезами. Мне стало казаться, что если из-за меня вышел такой скандал, то хуже и невернее меня дочери на свете нет. Я даже подумала, что если уж на то пошло, то я всей душой буду постигать искусство сочинительства и рассказа, что буду много учиться, чтобы порадовать свою матушку, и что в настоящий момент я не более, чем никуда негодная дочь. Да, в самом деле, я не могу написать ни строчки. И никакого литературного таланта у меня не было с самого начала. Даже в простом описании того, как падает снег, учитель Савада во сто крат умелее меня. Не умея ничего сделать самой, я насмехалась над учителем Савадой, проявив себя как нельзя плохо. Я даже и представить себе не могла, что про падающий снег можно сказать “гроздьями”или “хлопьями”. Слушая спор родителей, доносящийся из гостиной, я укрепилась в мысли, что я недостойная дочь.

Матери однако пришлось уступить отцу, и с тех пор учитель Савада перестал появляться у нас в доме. Но неприятности продолжали возникать одна за другой. В районе Токио Фукагава восемнадцатилетняя девушка по имени Канадзава Фумико написала поистине блестящее произведение, о котором критика отозвалась весьма похвально. Ее книга расходилась очень хорошо, намного лучше, чем произведения какого-либо прославленного и известного литератора. Слух о том, что эта девушка разбогатела в мгновение ока со знанием дела принес к нам в дом дядюшка Касиваги, поведав обо всем этом так, как будто он сам стал богачом. Он заговорил об этом случае с матушкой, и та вновь пришла в возбужденное состояние. Дядя разъяснил маме о том, что несмотря на то, что у меня есть талант к литературному творчеству, я бездействую, что в наши дни в отличие от прежних времен девушки не должны прятаться и сиднем сидеть по домам. Он сказал, что если есть возможность писать, то нужно пробовать. Дело в том, что дядюшка Касиваги в отличие от учителя Савада в своем образовании сумел продвинуться до университета. Он стал утверждать, что в высшем образовании есть свои прелести, что если и потребуется платить деньги за учебу, то мой отец сможет взять расходы на себя. Все это он говорил, войдя в раж, когда матушка прибирала на кухне. Дядя Касиваги с тех пор вновь чуть ли не каждый день зачастил к нам в дом; он тащил меня в кабинет и говорил, чтобы я первым делом начала вести дневник и записывала в него все, что увижу и почувствую, и что если я буду делать записи, то одно это уже может стать блестящим литературным произведением. Потом он принимался говорить о каком-то здравом смысле, что начисто отбивало у меня охоту писать вообще, поэтому я большей частью пропускала его слова мимо ушей. Моя матушка - человек весьма впечатлительный, и она мгновенно приходит в возбужденное состояние, но также быстро и отходит. Она находилась во власти дядиных увещеваний в течение целого месяца, после чего однако, как ни в чем не бывало, успокоилась. Но вот сам дядя не угомонился, а напротив, в один прекрасный день с самым что ни на есть серьезным видом и в здравом уме заявил, что решил сделать из меня писательницу. Пока отца не было дома дядюшка громким голосом в присутствии матери разглагольствовал о том, что в конечном итоге Масако ничего не остается, как стать писательницей, что такая умная девушка не может вести “обыденный образ жизни; что она должна распрощаться с привычными делами, и у нее нет иного пути, кроме как с уверенностью постигать литературное искусство.”Матушка, когда на нее надавливали, немного грустнела; в такие минуты она говорила, что ей жалко Масако и как-то понуро улыбалась.

Возможно, тогдашние слова дядюшки попали в цель. На следующий год я закончила женскую гимназию, и хотя сейчас я с огромной ненавистью до самой смерти буду вспоминать дьявольское предостережение дяди, все равно втайне и в глубине души я с ним согласна. Да, я ни к чему не способная девушка. В самом деле, голова у меня пустая. Я окончательно перестала понимать себя, особенно когда по окончании гимназии характер мой внезапно изменился. Каждый день наполнился скукой. Все стало казаться бессмысленным - домашние дела, уход за цветами, обучение игре на кото, забота о младшем брате. И вот, прячась от родителей, я потихоньку начала читать разного рода беллетристику, уходя в книги всем сердцем и головой. Почему в романах постоянно описываются скрытые человеческие тайны? Так, грязные фантазии стали одолевать меня, и я превратилась в нечистоплотную девушку. Даже сейчас я записываю все, как оно есть, - все, что увижу и прочувствую, как некогда учил меня дядюшка. Иногда я хочу попросить прошения у господа Бога, но мне не хватает смелости.

Нет у меня никаких способностей! У меня такое чувство, будто на голову одели ржавую кастрюлю, которую никак не отцепить. Я не могу нормально написать ни строчки. Правда, в последнее время мне опять захотелось попробовать себя на литературном поприще. И вот вчера я потихоньку взяла перо и записала в свою книжку бессмысленные события одного вечера, назвав свое сочинение "Ящик сновидений", после чего попросила дядю Касивагн прочесть их. Дядюшка не прочитал и половины и отбросил записную книжку в сторону. Он, как будто протрезвев от некоего наваждения, с серьезным видом произнес: “Масако, выкинь из головы всякий вздор и не вздумай становиться популярной писательницей!”После этого он с улыбкой на устах принялся предупреждать меня о том, что литература - это такая вещь, что если нет особого таланта, то ничего не получистя. В конце концов, дошло до того, что отец, потихоньку посмеиваясь, стал приговаривать: “Если уж очень нравится, то пиши себе.”Матушка также, иногда приходя домой в возбужденном состоянии, начинает вспоминать разные слухи и истории о Канадзава Фумико или других девушках, которые в мгновение ока добились популярности. Она говорит: “Масако, если пишется, то нужно писать. Если не будет упорства, то ничего не достигнешь,”прибавляет: “Когда в далекие времена девушка по имени Кага-но Тиёдзё впервые пришла к учителю с тем, чтобы тот объяснил ей, как писать хайку, наставник первым делом попросил ее сочинить стихотворение под названием “Кукушка”. Тиёдзё сразу же написала несколько хайку и показала их учителю, на что тот возразил, что стихотворения оставляют желать лучшего. В тот вечер Тиёдзё спать не легла и продумала всю ночь, и когда она вдруг неожиданно обнаружила, что пришло утро, то непроизвольно вывела следующие строки: “кукушка, кукушка, вот и рассвет наступил!”. Она показала хайку наставнику, который воскликнул от восхищения и в первый раз похвалил девушку. Так что, упорство превыше всего,”изрекла матушка и, отпив глоток чаю, тихим голосом приговаривая: “кукушка, кукушка, вот и рассвет наступил!”, удалилась. Я и сама понимаю и чувствую, что это стихотворение на самом деле написано мастерски. Но, матушка, я ведь не Тиёдзё! Я всего-навсего обыкновенная студентка с заурядными способностями, закончившая филологический факультет, которая, сидя подле котацу Приспособление для обогревания, обычное ставящееся на кухне. Внутри него помещалась бадья с тлеющими древесным углем. и читая журнал, заснула и вообразила, что котацу - это ящик, который хранит человеческие сны, и которая написала об этом рассказ. Дядюшка же даже и половины не просмотрел и отбросил мое творение в сторону. Когда я прочитала его позже, то и сама убедилась, что рассказ совсем неинтересен.

Смогу ли я все же мастерски писать прозу? Вчера я тайком отправила письмо критику Ивами, в котором написала: “Если Вы помните талантливую девушку семилетней давности, то пожалуйста, не отрекайтесь от нее!”Как знать, может быть теперь я окончательно сойду с ума..

Примечания

1. Имеется в виду японская писательница Хигути Итиё (1892 - 1996).

2. Имеется в виду писательница Мурасаки-сикибу, которая в начале XI века написала прославленное произведение "Повесть о Гэндзи" ("Гэндзи моногатари").

3. Японская поэтесса сер. XVIII в.