Кикуко! Как я опозорилась! Ну и стыда же я натерпелась! Все лицо у меня запылало огнем - впрочем, это невозможно выразить никакими словами. Мне хотелось кричать во весь голос, кувыркаться и ползать по чистому полю, - но и эти эмоции не отразят моих переживаний. Помнишь бедную Тамару, про которую в Ветхом завете сказано: «Тамара, покрой свою голову пеплом, разорви подол своего одеяния, положи руки на голову и уйди прочь», Теперь я понимаю настроение молодой женщины в минуты беспредельного стыда, когда ей не остается ничего другого, как обмазать голову пеплом и предаться своему горю. Я хорошо прочувствовала, в каком состоянии тогда находилась бедная Тамара.

Кикуко! Все произошло так, как ты говорила. Литераторы, все до одного, человеческие отбросы. Нет, точнее будет сказать, дьяволы во плоти. Это ужасные люди. Господи, до чего же мне в тот момент стало стыдно! Кикуко, я долго не хотела тебе раскрывать мою тайну: однажды, я тайком отправила письмо писателю Тода. И вот мне довелось с ним встретиться, от чего, собственно, я и опозорилась на весь свет. Как все глупо получилось!

Позволь рассказать тебе все по порядку. Я написала чересчур напыщенное письмо и в начале сентября отправила его Тода-сан. Вот его содержание:

«Прошу меня извинить. Я уверена, что мои слова лишены здравого смысла, но тем не менее я набралась смелости написать это письмо. Я знаю, что нет ни одной женщины, которая прочитала до конца хотя бы одно Ваше произведение, потому что все мы читаем только те книги, которые пестрят рекламой и объявлениями. У нас, женщин, нет своих собственных вкусов. Я и сама читаю исключительно потому, что так делают другие. Тем не менее, я уважаю людей, хвастающихся своими знаниями, но не отдаю предпочтения кому-либо особо. Возможно я несколько переоцениваю писателей, чьи книги перегружены разного рода разумными вещами. Однако в Ваших произведениях, прошу меня извинить, нет ни одной порядочной мысли. Похоже, Вы человек необразованный. Ваши рассказы я начала читать с лета прошлого года с намерением осилить их все. Благодаря им мне не надо даже встречаться с Вами лично, чтобы понять, как Вы выглядите, как одеты и в какой обстановке живете. Я абсолютно уверена, что нет ни одной женщины - поклонницы Вашего таланта. Я безо всяких прикрас хотела бы сообщить, что знаю и про Вашу нищету и скаредность, про гнусные семейные свары и низменные болезни, про то, как Вы отвратительно выглядите в своем грязном окружении. Я догадываюсь и о том, в какой позе Вы сидите у себя дома и как, почесывая мозоли на ноге, попиваете дешевую водку, а когда напьетесь, выходите из себя, после чего засыпаете прямо на голом полу. От головы до пят Вы в долгах, и вся Ваша жизнь проходит в бесславных и низменных утехах. Человек так жить не должен! Женщина в силу своего врожденного инстинкта уважает чистоплотность. Когда читаешь Ваши произведения и наталкиваешься на описания Вашей внешности - вот Вы начали лысеть с самой макушки, а потом у Вас раскрошились и выпали все зубы - то как бы жалко мне Вас не было, согласитесь, эти строки производят жуткое и неприятное впечатление, и мне ничего не остается, как только горько улыбаться. Извините меня за прямоту, но порой я начинаю Вас откровенно презирать. Признайтесь, Вы ведь посещаете грязных и продажных женщин, про которых язык не поворачивается вымолвить и слова? Про это уж я точно знаю. Такие места в ваших книгах я читаю, заткнув от отвращения пальцами нос и рот. Все женщины без исключения Вас ненавидят и относятся с презрением. Однажды я потихоньку почитала Ваши произведения подруге. Если бы она узнала, что я знакома со всеми Вашими “творениями”, она бы высмеяна меня и усомнилась в моей благовоспитанности, а потом наверняка прервала бы со мной всякие отношения. Так что я попросила бы Вас хоть чуточку пересмотреть свое поведение. Хотя я и вижу у Вас множество недостатков, полное отсутствие знаний, Вашу литературную некомпетентность, низменность человеческих качеств, отсутствие мыслей, глупость и прочее-прочее, в глубине Вашей души я все же обнаружила нечто трогательно-печальное. Я с чувством огромного сострадания отношусь к этому трогательно-печальному в Вашем сердце. Другие женщины это не поймут. Женщины, как я уже сказала раньше, книги читают лишь из слепого подражания; в нашем вкусе смаковать произведения с описанием напыщенных и надломанных любовных романов где-нибудь на курортном местечке или зачитываться беллетристикой идейного толка11 Имеется в виду так называемыя "идейная" или "социальная" проза, основоположниками которой были Токутоми Рока и Идзуми Кёка.. Я не исключение из правил, однако где-то в глубине я обнаружила нечто тревожащее душу в ваших произведениях, и это заставило меня начать уважать Вас. Пожалуйста, не отчаивайтесь из-за того, что Вы неприглядно выглядите и живете в жутком окружении, не стыдитесь постыдных поступков прошлого и несовершенства своих литературных творений. Не бойтесь отдаться трогательно-печальному чувству, которое присуще только Вам. Вместе с тем не забывайте о здоровье и не пренебрегайте изучением философии и языкознания, а также углубляйте свое миросозерцание. И если это Ваше ощущение трогательного и печального в будущем будет по-философски осмыслено, то над Вашими произведениями перестанут смеяться. Я верю, что Ваша личность станет воплощением совершенства и нравственности. И в тот самый день, когда Вы превратитесь в идеального человека, я сниму маску и сообщу Вам свое имя и место жительства и, может быть, тогда-то и повстречаюсь с Вами. В настоящий момент я посылаю Вам лишь свой голос поддержки, и на этом заканчиваю. Однако позвольте Вас предупредить! Это письмо - не послание от одного из многочисленных поклонников Вашего таланта. Я бы не хотела, чтобы Вы его показывали супруге, и чтобы вместе потом потешались над ним, говоря друг другу, что вот и еще одним поклонником стало больше. Прошу Вас этого не делать. У меня своя гордость.»

Приблизительно такое письмо, Кикуко, я и написала. В письме я обращалась к нему на "Вы", хотя мне это было и не очень приятно. Вначале я хотела писать ему "ты", но у нас с Тода-сан слишком большая разница в возрасте, поэтому это выглядело бы чересчур запанибратски, и в конце концов остановилась на "Вы". Вдруг он возомнил бы о себе невесть что, неподобающее его возрасту, и пришел бы в игривое расположение духа? Тогда бы уже мне стало неловко. Если бы я, с другой стороны, назвала его "учителем", то это тоже не соответствовало бы действительности, потому что до такой степени тогда я его не уважала. Кроме того, Тода-сан нет никакого образования, поэтому было бы неестественно обращаться к этому человеку как к "учителю". Вот я и решала использовать слово "Вы", однако и оно мне кажется несколько несоответствующим истине. После того как я опустила письмо в почтовый ящик, я не испытала ни малейшего угрызения совести. Я подумала, что поступила правильно. Мне было приятно оттого, что я смогла придать хоть немного сил человеку, достойному сожаления. В письме я не указала ни своего имени, ни адреса. Дело в том, что я просто испугалась. Представь себя: если бы он заявился к нам в дом в пьяном и неопрятном виде, то как бы переполошилась мама. Может быть, он стал бы угрожать, требуя денег, ведь Тода человек низменных привычек и наклонностей и не знаешь, чего непристойного от него можно ожидать. Я же до этого момента никогда не выступала в роли человека, одевшего маску притворства. Но видишь ли, Кикуко, и это не помогло. Все обернулось как нельзя плохо. Не прошло и месяца, как обстоятельства сложились таким образом, что мне во чтобы то ни стало потребовалось написать Тоде-сан еще одно письмо. Более того, на сей раз на конверте я отчетливо вывела свое имя и адрес.

Кикуко, именно я, а никто другой, человек достойный сожаления. Сейчас я приведу содержание моего второго письма, и поскольку ты уже знаешь всю предысторию, то, пожалуйста, не смейся.

«Тода-сан, я была удивлена. Что заставило Вас заняться розысками всего, что связано с моей личностью? Совершенно верно, меня зовут Масако. Действительно, я дочь профессора и мне двадцать три года. Вы вывели меня на чистую воду. Когда я прочитала свежий номер журнала "Бунгаккай", то так и ахнула. Я поняла, что все литераторы народ, за которым нужен глаз да глаз. С какой целью Вам нужно было вынюхивать про мою жизнь? Более того. Вы проникли в сокровенные уголки моей души, когда написали "и она стала придаваться самым что ни есть отвратительным фантазиям", выпустив в меня стрелу Вашего сарказма. Таким образом, я склонна думать, что Вы делаете феноменальные успехи. Мое завуалированное письмо все же подстегнуло Ваш писательский азарт, от чего у меня на душе стало немного светлее. Я даже и в мыслях не держала, что ничего не значащая поддержка со стороны женщины сможет стать причиной столь блестящего творческого вдохновения. Людская молва утверждает, что в домах таких блистательных писателей как Гюго и Бальзак только благодаря женской помощи и благодарности эти люди смогли создать свои литературные шедевры. Я не могу выразить словами всего того, что хочу сказать и уверена, что должна придти к Вам на помощь, - я осознала это. Не падайте духом! Отныне я Вам буду отправлять письма. В Вашем последнем произведении Вы попытались проникнуть в глубины женской психологии и сделали это довольно-таки неплохо. Многие места были настолько яркими я впечатляющими, что я не могла не восхититься, однако Вам еще многого не достает. Я - молодая девушка, и поэтому отныне хотела бы рассказывать Вам о состоянии женской души. Я думаю, что Вы человек, полный писательских амбиций и считаю, что произведения, выходящие из-под Вашего пера со временем будут становиться все лучше и лучше. Вы согласны со мной? Тогда я вновь посоветую Вам читать побольше книг и совершенствоваться в философии. Если человек ощущает недостаток образования, то он не сможет сделаться великим писателем. Когда же Вам станет тяжело, то без стеснения пишите мне. Поскольку теперь мое существование раскрыто, я сброшу маску. Мой адрес и имя Вы найдете написанными на конверте. Имя это не вымышленное, поэтому, пожалуйста, успокойтесь. Я более чем уверена, что однажды на закате Ваших дней, когда Вы превратитесь в идеального человека, мы с Вами встретимся. Однако до того, как этот момент наступит, наберитесь терпения; мы же будем с Вами общаться исключительно с помощью переписки. Повторяясь, я вновь говорю Вам, что была просто ошарашена - ведь Вы все так хорошо выведали вплоть до моего имени. Я продолжаю пребывать в уверенности, что под впечатлением моего первого письма Вы пришли в смятение духа и показали его всем своим друзьям. Наверняка, воспользовавшись тем, что на письме стоял штемпель, Вы попросили кого-нибудь из приятелей разузнать мой адрес и, таким образом, в своих поисках постепенно дошли до моего имени. Или, скажите, все было не так? Мужчины - существа, которые всегда приходят в душевное смятение, когда получают письма от женщин. Однако мне Ваше поведение не нравится. Зачем Вам понадобилось выведывать мое имя и возраст? Пожалуйста, ответьте письмом. Я Вам предлагаю вечную переписку. Начиная со следующего раза я напишу более теплое письмо, хорошо?! Пожалуйста, обдумайте все как следует.»

Кикуко, воскрешая в памяти мое тогдашнее письмо, я пишу тебе, а слезы, не переставая, так и льются у меня из глаз. Такое чувство, что маслянистый пот залил все мое тело. Пойми меня правильно. Я ошибалась с самого начала! Мне кажется, что все это произошло как будто не со мной. Я совсем не думала, что все выльется в настоящую проблему. Ой, как мне стыдно, невыносимо стыдно! Кикуко, посочувствуй мне. Но позволь рассказать тебе все до конца.

Доводилось ли тебе читать рассказ Тода под названием "Семитравник", который был опубликован во все том же журнале "Бунгаккай"? Содержание этого произведения сводится к тому, как двадцатитрехлетняя девушка, боявшаяся любви и смотрящая с презрением на свои душевные радости и тревоги, в конце концов, выходит замуж за богатого шестидесятилетнего старика. Но он, как того и следует ожидать, становится ей ненавистен, и она совершает самоубийство. Рассказ откровенен и несколько мрачен, и в нем хорошо видны вкусы и пристрастия, присущие Тода. Прочтя его, я укрепилась в мысли, что он написал его, взяв меня за прообраз. Поняла я это после того, как прочла несколько строчек, и сразу же вся побледнела. Все наводило меня на мысль об этом, - и то, что имя героини было такое же как у меня, - Масако, и возраст такой же - двадцать три года. Полностью совпадало большинство фактов, вплоть до того, что мой отец был преподавателем университета. Правда, многие места, касающиеся меня лично, расходились с действительностью, но это наверняка потому, что он позволил себе некоторую долю вымысла, взяв за основу детали моего письма. Я сразу уяснила это, и мне стало ужасно стыдно.

Через четыре-пять дней я получила открытку от Тода-сан. Вот что в ней было написано:

«Здравствуйте! Я получил ваше письмо. Большое спасибо за поддержку. Наверняка я читал ваше предыдущее письмо. До сегодняшнего дня я ни разу не делал дискредитирующих меня поступков: я никогда не показывал писем от других людей своим домочадцам с простой целью вместе посмеяться. Я также ни разу не показывал письма от других людей и друзьям, чтобы вызвать в них какое-либо участие. Так что на этот счет, пожалуйста, успокойтесь. Вы пишите, что возможно и встретитесь со мной, когда я превращусь в идеального человека, но разве не своими собственными руками совершенствует себя человек? Прошу извинить меня за краткость.»

Прочтя открытку, я подумала, что литераторы это люди, которые столь кратко и метко умеют выражать свои мысли. Мне стало досадно оттого, что второе письмо оказалось не в мою пользу. Целый день я пребывала в прострации, а на следующее утро совсем неожиданно захотелось встретиться с Тода-сан. Я почувствовала, что мне просто необходимо с ним повидаться. Ему сейчас наверняка тяжело. Если я не встречусь с этим человеком сейчас, то, может быть, его жизнь обернется окончательным крахом. Он ждет, чтобы я пришла к нему. Что ж, я встречусь с ним! И вот, не откладывая ни минуты, я начала приготовления. Кикуко, как ты думаешь, можно ли навещать бедного писателя, который живет в бараке, изысканно вырядившись? Конечно же, нельзя. Ты ведь помнишь, как однажды возник настоящий скандал, когда дама - управляющая некой женской общественной организации - пошла на осмотр поселений бедняков, повязав вокруг шеи воротник из лисицы? Нужно быть предельно осмотрительной. Если судить по его произведениям, у Тода-сан нет ни одного хорошего кимоно; все время он носит один единственный тюфяк, из которого вылезают лохмотья ваты. Татами в доме порвались, и он сидит на полу, расстелив по всей комнате газетные листы. Поэтому я думаю, что если пойти в его достойное сожаления жилище, надев розовое платье, которое мне только что сшили на заказ, то это будет только означать, что я намеренно собираюсь унизить Тода-сан и повергнуть его в еще большее уныние, так что делать это просто неприлично. Я решила одеть на себя порванную и заплатанную юбку, - ее я носила, посещая начальную школу, - а также жакет желтого цвета, который я обычно надевала, когда ездила кататься на горных лыжах. Этот жакет мне стал настолько мал, что рукава доходят до самых локтей. Края порядком потрепались, и с них свисают шерстяные нитки; одним словом, это никуда не годная вещь. Из произведений Тода-сан я знаю, что каждый раз, когда приходит осень, он страдает от болезни бери-бери, поэтому, завернув в фуросики, я решила отнести ему шерстяное одеяло из моей собственной постели. Я хотела настоятельно порекомендовать ему, чтобы он укутывал им в одеяло ноги, когда будет заниматься писательским трудом. И вот, прячась от мамы, я потихоньку вышла из дома через черный ход. Кикуко, ты наверное знаешь, что один из моих передних зубов искусственный и что его можно снимать и одевать обратно. Так вот, в трамвае я поспешила снять этот зуб, чтобы мое лицо специально приобрело отвратительный вид. У Тода-сан наверняка все зубы раскрошились и выпади, поэтому чтобы не ставить его в неловкое положение и чтобы он не чувствовал себя неуютно, я хотела продемонстрировать, что и у меня зубы плохие. Волосы я сильно взъерошила и, таким образом, превратилась девушку самого что ни есть неприглядного вида. Ты ведь знаешь, что требуется особый душевный подход, когда хочешь найти ключ к сердцу слабого и по-детски неразумного человека.

Жилище писатели Тода расположено на окраине города. После того как я сошла с электрички государственных железных дорог и спросила дорогу в полицейской будке, то смогла отыскать его дом сравнительно легко. Кикуко! Его жилище представляло собой вовсе не барак. Хотя оно и выглядело не очень большим, однако производило впечатление вполне опрятной усадьбы: это был нормальный одноэтажный особняк. Сад тщательно ухожен, и в нем цвели аккуратно постриженные осенние розы. Все было не так, как я представляла. Когда мне открыли дверь в прихожей, то я заметила, что на ящике для обуви стоял специальный кувшин, в котором обычно держат икэбану. Передо мной предстала умиротворенная супруга писателя, женщина весьма достойного вида, которая мне вежливо поклонилась. Я уже было подумала, не ошиблась ли я домом.

- Прости-и-те, не здесь ли проживает Тода-сан, который изволит писать художественные произведения? - испытывая все больший испуг, спросила я.

- Простите? - по-доброму переспросила супруга, и ее улыбка ослепила меня.

- Учитель, - я вдруг стала называть его учителем, - Не изволит ли он находиться дома?

Меня провели в кабинет "учителя". Мужчина серьезного вида, как и подобает его положению, сидел за письменным столом. Никакого тюфяка из ваты на нем не было. Одет он был в легкое кимоно густого голубого цвета из дорогой ткани; ее происхождение я так и не смогла определить. Кимоно было подпоясано белым поясом, который отчетливо выделялся отдельной полосой. Кабинет напоминал уютную гостиную. В токонома висел свиток, написанный китайскими стихами, из которого я не смогла прочесть ни одного иероглифа. В бамбуковой корзине рос дикий виноград. Огромное количество книг громоздилось рядом с письменным столом.

Все было совсем не так, как я представляла! И зубы у него все на месте, и голова отнюдь не лысая. Одним словом, вид весьма элегантный, и нет ни малейшего намека на нечистоплотность. Также не было похоже на то, чтобы этот человек, напившись водки, валился спать прямо на пол.

- Вы совсем не производите впечатление человека, о котором пишите в своих произведениях, - сказала я, собравшись с духом.

- Вот как!? - легко ответил он. Было видно, что ко мне он не проявляет особого интереса.

- Я только хотела спросить, зачем вы все про меня разузнали? Поэтому я и пришла к вам, - сказала я и сделала вид, что вовсе не шокирована всем увиденным.

- Собственно, в чем дело? - произнес он, по-прежнему, без особого интереса.

- Я попыталась скрыть свое имя и адрес, но разве Вы не разузнали про меня всю подноготную? Я на днях Вам отправила письмо, так что хотела бы получить у вас на него ответ.

- Я о вас ничего не знаю. Что-то странно все это, - и он посмотрел своими чистыми и прозрачными глазами в мое лицо, а потом непринужденно засмеялся.

- Неужели... - я начала испытывать неловкое чувство. - Тогда получается, что Вы ровным счетом не заинтересовались тем первым письмом, которое я вам прислала? И все это время молчали? Это ужасно! И, наверное, думали, что я круглая дура?

Мне захотелось заплакать. Только тут смысл всего происшедшего наконец-то дошел до меня. Господи, что я натворила! Кикуко, если я скажу, что все мое лицо запылало огнем, то этого сравнения будет недостаточно. Пожалуй, мое тогдашне состояние было близко к тому, что я вот-вот готова была броситься в чистое поле, закувыркаться по нему и начать кричать во весь голос. Но и это образное сравнение недостаточно метко.

- В таком случае, верните мне мои письма. Я не хочу, чтобы мне было стыдно. Будьте любезны, отдайте их мне.

Тода-сан сделал серьезное лицо и утвердительно кивнул. Возможно, он немного разозлился. Со своей стороны, он, должно быть, тоже был немало озадачен, думая, что за странная девушка пожаловала к нему.

- Попробую поискать. Знаете ли, я не могу хранить все письма, которые приходят каждый день. Может быть, оно затерялось, поэтому я попрошу слуг поискать позже. Если они обнаружатся, то я их вам неприменно пришлю. Говорите, их было два?

- Два, - произнесла я с жалобным видом.

- Похоже, что одно из моих произведений затрагивает вашу личную жизнь, не так ли? Однако свои книги я пишу, никогда не опираясь на реальный прообраз. Все они - чистый вы-мы-сел. Я имею в виду ваше второе письмо. - И он окончательно замолк, опустив глаза в книгу.

- Прошу меня извинить, - только и вымолвила я.

Я - беззубая и отвратительная девушка-нищенка. У меня лохмотьями болтаются рукава жакета, который уже давно, как стал мне мал. Юбка красного цвета - вся в заплатах. От макушки головы и до кончиков ног меня презирают окружающие люди. Все литераторы - идиоты и лгуны! Хотя на самом деле они и не бедны, однако корчат из себя, что живут в крайней нищете. У них аристократические лица, а делают вид, что находятся во власти мерзких пороков и, таким образом, вызывают сочувствие читателей. Сами-то они занимаются науками, а про себя пишут, что безграмотны. Своих жен они тоже любят, хотя на весь мир трубят, что каждый день устраивают семейные скандалы. И им вовсе не тяжело, хотя и притворяются, что живут в бедности. Меня обманули! И вот я молча поклонилась, однако прежде чем уйти, спросила:

- А как насчет Ваших болезней, например, бери-бери?

- Я в полном здравии.

А я-то для этого человека несла шерстяное одеяло. Что ж, придется забрать его обратно домой. Кикуко, мне было до того стыдно, что когда я возвращалась, держа в руках завернутое в фуросики одеяло, то не могла сдержать слез. Я горько плакала, уткнув лицо в свой сверток, а водители автомобилей кричали на меня "дура, куда прешь! Поберегись!"

Прошло два-три дня, и два моих письма, вложенные в большой конверт, пришли до востребования на почту. Я все еще цеплялась за последнюю надежду: а вдруг мой "учитель" чиркнул парочку добрых слов, которые избавят меня от чувства стыда, и что помимо них он вложил успокаивающее послание с добрыми словами? Я крепко сжала конверт в руках, потом сложила его вдвое, и наконец открыла -… там, увы, кроме моих писем, ничего не было, хоть шаром покати. Может быть, он в шутку все же написал пару строк о своих впечатлениях от встречи со мной на обратной стороне почтовой бумаги? И вот я, страницу за страницей, внимательно рассмотрела каждый лист моих двух писем с обеих сторон, но и там ничего не обнаружила. Можешь ли ты понять мое состояние позора? Как хотела бы я посыпать голову пеплом...

С тех пор прошло уже десять лет. Я думаю, что все литераторы негодные люди и человеческие отбросы. Не кажется ли тебе, что они просто-напросто обыкновенные притворщики и мошенники? Они только и способны писать всякие небылицы и ни на толику не романтичны. Все они тихо и спокойно сидят по своим домам и с холодным презрением взирают на неопрятного вида девушек, у которых не хватает передних зубов, и даже не хотят проводить их до двери. Они вечно будут одевать маски притворства и взирать на нас, женщин, своими чистыми и добрыми глазами. Это ужасно!