В  летний  вечер  сидел  в гостиной, бренча на фортепьяно, услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в  лад закричал, запел:

Не завидую богам,

Не завидую царям,

Как увижу очи томны,

Стройный стан и косы темны!

Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на спине,  в  коралловом  ожерелье,  усмехаясь  синими  глазами на загорелом лице:

-- Это все про меня? И ария собственной композиции?

-- Да!

И опять ударил и закричал:

Не завидую богам,

-- Ну и слух же у вас!

-- Зато я  знаменитый  живописец.  И  красив,  как  Леонид Андреев. На беду вашу заехал я к вам!

-- Он  пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего Андреева.

-- Посмотрим, посмотрим!

-- А дедушкин костыль?

-- Дедушка хоть и севастопольский  герой,  только  с  виду грозен.  Убежим,  повенчаемся,  потом  кинемся  ему  в  ноги -- заплачет и простит...

В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили  пахучие битки  с  луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг против друга, на качелях в конце  аллеи,  визжа  кольцами,  дуя ветром,  развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая взмах  доски,  делал  страшные  глаза,   она,   раскрасневшись, смотрела пристально, бессмысленно и радостно.

-- Ау!  А  вон  первая  звезда  и молодой месяц и небо над озером зеленое-зеленое -- живописец, посмотрите,  какой  тонкий серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!

Слетев  с  высоты  и  соскочив  на  землю,  сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя Друг на друга.

-- Ну что? Я говорил!

-- Что говорил?

-- Вы, уже влюблены в меня.

-- Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау идем, идем!

-- Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое небо, запах росы, запах из кухни, -- верно, опять  мои  любимые битки  в  сметане!  --  и  синие  глаза и прекрасное счастливое лицо...

-- Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей  жизни уже не будет...

-- Данте говорил о Беатриче: "В ее глазах -- начало любви, а конец -- в устах". Итак? -- сказал он, беря ее руку.

Она  закрыла  глаза,  клонясь к нему опущенной головой. Он обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо.

-- Конец в устах?

-- Да...

Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:

-- Что ж нам теперь делать? Идти  к  дедушке  и,  упав  на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?

-- Нет, нет, только не это.

-- А что же?

-- Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не будет.

10 апреля 1945