Секрет одной московской фамилии

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вечерком,  на  Святках,  сидя  в  одной  благоразумной  компании,  было говорено  о вере и о неверии. Речь шла, впрочем, не в смысле высших вопросов деизма  или  материализма, а в смысле веры в людей, одарённых особыми силами предвидения  и  прорицания,  а  пожалуй,  даже и своего рода чудотворства. И случился   тут  же  некто,  степенный  московский  человек,  который  сказал следующее:

-  Не легко это, господа, судить о том: кто живёт с верою, а который не верует,  ибо разные тому в жизни бывают прилоги; случается, что разум-то наш в таковых случаях впадает в ошибки.

И  после такого вступления он рассказал нам любопытную повесть, которую я постараюсь передать его же словами:

Дядюшка  и  тётушка  мои одинаково прилежали покойному чудотворцу Ивану Яковлевичу.  Особенно  тётушка,  -  никакого  дела  не  начинала,  у него не спросившись.   Сначала,   бывало,   сходит   к  нему  в  сумасшедший  дом  и посоветуется,  а  потом  попросит его, чтобы за её дело молился. Дядюшка был себе  на  уме  и  на  Ивана Яковлевича меньше полагался, однако тоже доверял иногда  и  носить  ему  дары  и  жертвы  не  препятствовал. Люди они были не богатые,  но  очень  достаточные,  -  торговали чаем и сахаром из магазина в своём  доме. Сыновей у них не было, а были три дочери: Капитолина Никитишна, Катерина  Никитишна  и  Ольга Никитишна. Все они были собою недурны и хорошо знали  разные  работы и хозяйство. Капитолина Никитишна была замужем, только не за купцом, а за живописцем, - однако очень хороший был человек и довольно зарабатывал  - всё брал подряды выгодно церкви расписывать. Одно в нём всему родству   неприятно   было,   что  работал  божественное,  а  знал  какие-то вольнодумства  из  Курганова  "Письмовника".  Любил  говорить  про Хаос, про Овидия,  про  Промифея  и охотник был сравнивать баснословия с бытописанием. Если  бы  не  это,  всё бы было прекрасно. А второе - то, что у них детей не было,  и  дядюшку  с  тёткой  это очень огорчало. Они ещё только первую дочь выдали  замуж,  и  вдруг  она  три  года была бездетна. За это других сестёр женихи обегать стали.

Тётушка  спрашивала  Ивана Яковлевича, через что её дочь не родит: оба, говорит, молоды и красивы, а детей нет?

Иван Яковлевич забормотал:

- Есть убо небо небесе; есть небо небесе.

Его  подсказчицы  перевели  тётке,  что  батюшка велит, говорят, вашему зятю, чтобы он богу молился, а он, должно быть, у вас маловерующий.

Тётушка  так и ахнула: всё, говорит, ему явлено! И стала она приставать к  живописцу, чтобы он поисповедался; а тому всё трынь-трава! Ко всему легко относился...  даже  по постам скоромное ел... и притом, слышат они стороною, будто  он  и  червей  и  устриц вкушает. А жили они все в одном доме и часто сокрушались, что есть в ихнем купеческом родстве такой человек без веры.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вот  и  пошла  тётка  к  Ивану  Яковлевичу,  чтобы  попросить его разом помолиться  о  еже  рабе  Капитолине  отверзти  ложесна,  а  раба Лария (так живописца звали) просветити верою.

Просят об этом вместе и дядя и тётка.

Иван  Яковлевич  залепетал  что-то  такое,  чего и понять нельзя, а его послушные жёнки, которые возле него присидели, разъясняют:

- Он, - говорят, - ныне невнятен, а вы скажите, о чём просите, - мы ему завтра на записочке подадим.

Тётушка  стала  сказывать,  а  те записывают: "Рабе Капитолине отверзть ложесна, а рабу Ларию усугубити веру".

Оставили  старики  эту  просительную  записочку  и пошли домой весёлыми ногами.

Дома  они  никому  ничего  не сказали, кроме одной Капочки, и то с тем, чтобы  она  мужу  своему, неверному живописцу, этого не передавала, а только жила  бы с ним как можно ласковее и согласнее и смотрела за ним: не будет ли он  приближаться  к вере в Ивана Яковлевича. А он был ужасный чертыханщик, и всё с присловьями, точно скоморох с Пресни. Всё ему шутки да забавки. Придёт в  сумерки  к  тестю  - "пойдем, - говорит, - часослов в пятьдесят два листа читать",  то  есть,  значит,  в  карты  играть...  Или  садится, говорит: "С уговором, чтобы играть до первого обморока".

Тётушка,  бывало,  этих  слов  слышать не может. Дядя ему и сказал: "Не огорчай  так её: она тебя любит и за тебя обещание сделала". А он рассмеялся и говорит тёще:

-  Зачем вы неведомые обещания даёте? Или вы не знаете, что через такое обещание  глава  Ивана Предтечи была отрублена. Смотрите, может у нас в доме какое-нибудь неожиданное несчастие быть.

Тёщу  это  ещё  больше  испугало,  и  она  всякий  день,  в  тревоге, в сумасшедший  дом  бегала.  Там её успокоят, - говорят, что дело идет хорошо: батюшка  всякий  день  записку  читает,  и что теперь о чём писано, то скоро сбудется.

Вдруг и сбылось, да такое, что и сказать неохотно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Приходит  к тётушке средняя её дочь, девица Катечка, и прямо ей в ноги, и рыдает, и горько плачет.

Тётушка говорит:

- Что тебе - кто обидел?

А та сквозь рыдания отвечает:

-  Милая маменька, и сама я не знаю, что это такое и отчего... в первый и в последний раз сделалось... Только вы от тятеньки мой грех скройте.

Тётушка на неё посмотрела да прямо пальцем в живот ткнула и говорит:

- Это место?

Катечка отвечает:

- Да, маменька... как вы угадали... сама не знаю отчего...

Тётушка только ахнула да руками всплеснула.

- Дитя моё, - говорит, - и не дознавайся: это, может быть, я виновата в ошибке,  я  сейчас  узнать  съезжу, - и сейчас на извозчике полетела к Ивану Яковлевичу.

-  Покажите,  - говорит, - мне записку нашей просьбы, о чём батюшка для нас просит рабе божьей плод чрева: как она писана?

Приседящие поискали на окне и подали.

Тётушка взглянула и мало ума не решилась. Что вы думаете? Действительно ведь  всё  вышло  по  ошибочному  молению,  потому  что на место рабы божьей Капитолины,   которая   замужем,  там  писана  раба  Катерина,  которая  ещё незамужняя, девица.

Жёнки говорят:

-  Поди же, какой грех! Имена очень сходственны... но ничего, это можно поправить.

А  тётушка  подумала:  "Нет, врёте, теперь вам уж не поправить: Кате уж вымолено", - и разорвала бумажку на мелкие частички.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Главное  дело,  боялись: как дядюшке сказать? Он был такой человек, что если  расходится, то его мудрено унять. К тому же он Катю меньше всех любил, а  любимая  дочь  у  него была самая младшая, Оленька, - ей он всех больше и обещал.

Думала,  думала  тётушка  и  видит,  что  одним  умом  ей  этой беды не обдумать,  -  зовет  зятя-живописца  на совет и всё ему во всех подробностях открыла, а потом просит:

-  Ты,  -  говорит,  -  хотя  неверующий,  однако  могут  и в тебе быть какие-нибудь  чувства,  -  пожалуйста, пожалей ты Катю, пособи мне скрыть её девичий грех.

А живописец вдруг лоб нахмурил и строго говорит:

-  Извините,  пожалуйста,  вы хотя моей жене мать, однако, во-первых, я этого  терпеть  не  люблю,  чтобы  меня безверным считали, а во-вторых, я не понимаю  - какой же тут причитаете Кате грех, если об ней так Иван Яковлевич столько  времени  просил?  Я  к  Катечке  все братские чувства имею и за неё заступлюсь, потому что она тут ни в чём не виновата.

Тётушка пальцы кусает и плачет, а сама говорит:

- Ну... уж как ни в чём?

-  Разумеется,  ни  в  чём.  Это  ваш  чудотворец всё напутал, с него и взыскивайте.

- Какое же с него взыскание! Он праведник.

- Ну, а если праведник, так и молчите. Пришлите мне с Катею три бутылки шампанского вина.

Тётушка переспрашивает:

- Что такое?

А он опять отвечает:

-  Три  бутылки  шампанского, - одну ко мне сейчас в мои комнаты, а две после,  куда  прикажу,  но  только  чтобы  дома готовы были и во льду стояли заверчены.

Тётушка посмотрела на него и только головой покивала.

-  Бог  с тобою, - говорит, - я думала, что ты только без одной веры, а ты  святые  лики изображаешь, а сам без всех чувств оказываешься... Оттого я твоим иконам и не могу поклоняться.

А он отвечает:

-  Нет, вы насчёт веры оставьте: это вы, кажется, сомневаетесь и всё по естеству  думаете,  будто  тут  собственная  Катина причина есть, а я крепко верю,  что  во  всём  этом  один  Иван  Яковлевич причинен; а чувства мои вы увидите, когда мне с Катею в мою мастерскую шампанское пришлёте.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Тётушка  думала-подумала, да и послала живописцу вино с самой Катечкой. Та  взошла с подносом, вся в слезах, а он вскочил, схватил её за обе ручки и сам заплакал.

-  Скорблю,  -  говорит, - голубочка моя, что с тобою случилося, однако дремать с этим некогда - подавай мне скорее наружу все твои тайности.

Девица  ему открылась, как сшалила, а он взял да её у себя в мастерской на ключ и запер.

Тётушка  встречает  зятя  с  заплаканными  глазами  и молчит. А он и её обнял, поцеловал и говорит:

- Ну, не бойтесь, не плачьте. Авось бог поможет.

- Скажи же мне, - шепчет тётушка, - кто всему виноват?

А живописец ей ласково пальцем погрозил и говорит:

-  Вот  это  уж  нехорошо: сами вы меня постоянно неверием попрекали, а теперь,  когда  вере  вашей  дано  испытание,  я вижу, что вы сами нимало не верите. Неужто вам не ясно, что виноватых нет, а просто чудотворец маленькую ошибку сделал.

- А где же моя бедная Катечка?

-  Я  её  страшным  художническим  заклятьем  заклял - она, как клад от аминя, и рассыпалась.

А сам ключ тёще показывает.

Тётушка  догадалась,  что  он  девушку от первого отцова гнева укрыл, и обняла его.

Шепчет:

- Прости меня, - в тебе нежные чувства есть.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Пришёл дядя, по обычаю чаю напился и говорит:

- Ну, давай читать часослов в пятьдесят два листа?

Сели.  А  домашние  все двери вокруг них затворили и на цыпочках ходят. Тётушка же то отойдет от дверей, то опять подойдёт, - всё подслушивает и всё крестится.

Наконец, как там что-то звякнет... Она поотбежала и спряталась.

-   Объявил,  -  говорит,  -  объявил  тайну!  Теперь  начнётся  адское представление.

И точно: враз дверь растворилась, и дядя кричит:

- Шубу мне и большую палку!

Живописец его назад за руку и говорит:

- Что ты? Куда это?

Дядя говорит:

- Я в сумасшедший дом поеду чудотворца бить!

Тётушка за другими дверями застонала:

-  Бегите,  -  говорит, - скорее в сумасшедший дом, чтобы батюшку Ивана Яковлевича спрятали!

И  действительно,  дядя  бы  его  непременно  избил,  но зять-живописец страхом веры своей и этого удержал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Стал зять вспоминать тестю, что у него есть ещё одна дочь.

-  Ничего,  -  говорит,  -  той своя доля, а я Корейшу бить хочу. После пусть меня судят.

-  Да  я  тебя,  - говорит, - не судом стращаю, а ты посуди: какой вред Иван Яковлевич Ольге может сделать. Ведь это ужас, чем ты рискуешь!

Дядя остановился и задумался:

- Какой же, - говорит, - вред он может сделать?

- А как раз такой самый, какой вред он сделал Катечке.

Дядя поглядел и отвечает:

- Полно вздор городить! Разве он это может?

А живописец отвечает:

-  Ну,  ежели  ты, как я вижу, неверующий, то делай, как знаешь, только потом не тужи и бедных девушек не виновать.

Дядя  и  остановился.  А  зять  его  втащил  назад  в  комнату  и начал уговаривать.

-  Лучше, - говорит, - по-моему, чудотворца в сторону, а взять это дело и домашними средствами поправить.

Старик  согласился,  только  сам  не  знал,  как  именно  поправить,  а зять-живописец и тут помог - говорит:

- Хорошие мысли надо искать не во гневе, а в радости.

- Какое, - отвечает, - теперь, братец, веселие при таком случае?

-  А  такое, что у меня есть два пузырька шипучки, и пока ты их со мною не  выпьешь,  я тебе ни одного слова не скажу. Согласись со мною. Ты знаешь, как я характерен.

Старик на него посмотрел и говорит:

- Подводи, подводи! Что такое дальше будет?

А впрочем, согласился.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Живописец  живо  скомандовал  и назад пришёл, а за ним идёт его мастер, молодой художник, с подносом, и несёт две бутылки с бокалами.

Как  вошли, так живописец за собою двери запер и ключ в карман положил. Дядя  посмотрел  и  всё  понял, а зять художнику кивнул, - тот взял и стал в смирную просьбу.

- Виноват, - простите и благословите.

Дядюшка зятя спрашивает:

- Бить его можно?

Зять говорит:

- Можно, да не надобно.

- Ну, так пусть он передо мною по крайности на колена станет.

Зять тому шепнул:

- Ну, стань за любимую девушку на колена перед батькою.

Тот стал.

Старик и заплакал.

- Очень, - говорит, - любишь её?

- Люблю.

- Ну, целуй меня.

Так  Ивана Яковлевича маленькую ошибку и прикрыли. И оставалось всё это в  благополучной тайности, и к младшей сестре женихи пошли, потому что видят - девицы надёжные.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые  -  журн.  "Осколки",  1883, Љ 43. С изменённым началом вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886).        

Стр.  175.  Деизм  -  философское  учение,  признающее  бога в качестве первопричины  мира,  но  отрицающее  вмешательство  бога  в естественный ход вещей, управляемый законами природы.  

Стр. 176. Прилоги - примеры.  

...покойному  чудотворцу  Ивану  Яковлевичу.  - Корейша, Иван Яковлевич (1780  -  1861)  -  сумасшедший,  свыше сорока лет находившийся в московской психиатрической  больнице.  Своей бессвязной болтовнёй приобрёл у обывателей репутацию "пророка".  

...из  Курганова  "Письмовника". - "Письмовник, содержащий в себе науку российского  языка..."  (СПб.,  1790)  Н.  Г. Курганова (1725 - 1796). Книга включала образцы литературных опытов и бытовых писем.  

Промифей - Прометей.  

Стр.  177. ...через такое обещание глава Ивана Предтечи была отрублена. -  По  евангельскому  преданию,  царь  галилейский  Ирод  Антипа, восхищаясь танцами  своей  падчерицы  Саломеи,  обещал  ей  всё,  что она пожелает; она потребовала  голову  пророка  Иоанна  Крестителя (или Предтечи), обличавшего связь Ирода с её матерью Иродиадой. Иоанн был казнён, и его голова поднесена Саломее на блюде.  

Стр. 179. ...ей он всех больше и обещал... - очевидно, в приданое.