Полемическая заметка

В "России" (No 1872) в связи с псковскими событиями появилась статья, озаглавленная: "Прокламационная литература". Официозному органу угодно было поставить меня в центре этой ужасной литературы и еще более ужасной революционной интриги.

Господин Короленко, по словам "России", заявляет будто бы, что в основу своего выступления он кладет "ряд документов"... "Он забыл, однако, прибавить, что все, им рассказываемое, является буквальным воспроизведением революционной (?!) прокламации, озаглавленной "Ко всем социалистическим партиям в России и за границей от политических арестантов псковского централа". Таким образом, продолжает автор статьи, "пред нами еще одна попытка отстоять революционные задачи"...

Начну с того, что Короленко совершенно определенно указал печатные источники (а не "документы"), которые положены в основу заметки "Истязательская оргия". Это, во-первых, статья господина Базилевича в "Речи". Это, во-вторых, местная прогрессивная газета "Псковская жизнь" и это, в третьих, местная же правая националистическая газета "Правда". Ни одна из этих заметок не составляет не только буквального, но и никакого воспроизведения "прокламации". В "Псковской жизни" была помещена не прокламация, а просто "письмо из тюрьмы". Псковская "Правда" его перепечатала, прибавив от себя, что, по ее мнению, г. Черлениовский "вполне заслуживает обращенные к нему... со стороны всех знакомых с его тюремной деятельностью частных, лиц обвинения в жестокости и полной бессердечности", что псковская администрация смотрит на арестанта не как на человека, а как на "бездушную тварь, обреченную на безысходные страдания и, что еще хуже,-- издевательства".

И это "все (?!) буквальное воспроизведение революционной прокламации"? "Россия", очевидно... заблуждается: это просто свидетельское показание правой газеты, утверждающей, что тюремные жестокости вызывают негодование в обществе, независимо от "правых" или "левых" убеждений. Речь идет о самом элементарном бесчеловечии... Это крик возмущения, и "официозу" было бы небесполезно научиться, наконец, отличать такие крики от революционных призывов.

Однако раз уже "Россия" упомянула о "прокламации", которую якобы я воспроизвел буквально, то и мне приходится обратиться к этому документу. В ней политические заключенные говорят о том, что, "оторванные от родной стихии революционной борьбы", они некоторое время пытались еще бороться за свои человеческие права. Порой, "платя жизнию", им удавалось, по их словам, "приводить в замешательство своих врагов, не находивших "законных" оснований (sic) для своих действий". После суда они очутились перед перспективой "законной" порки в центральных тюрьмах, под давлением, во-первых, "каторжного" закона, во-вторых,-- еще более отягчающих его временных правил и, в-третьих,-- личного усмотрения тюремщиков. Изолированные не только от внешнего мира, но и друг от друга, они "теперь думали только об одном: об устранении всяких с своей стороны поводов для применения розог".

"За все время существования псковского централа с декабря 1908 года,-- говорят они,-- не было сделано ни одной попытки к побегу, ни подготовки к нему. Ни разу не было ни частных, ни общих беспорядков... ни даже попыток к таковым..." А между тем по количеству наказанных розгами псковская тюрьма, по их мнению (может быть и ошибочному), занимает едва ли не первое место. Чувствуя приближение назревающей катастрофы, авторы просят по возможности сделать известным их заявление и перечисляют разные случаи беспричинных наказаний, которых мы здесь воспроизводить теперь не станем.

Так вот это и есть "революция"?..

Люди, присужденные уже к тяжким наказаниям, заявляют, что они мечтают уже только о том, чтобы их не пороли... На разных конгрессах по тюрьмоведению наши официальные представители говорят много хороших слов и развивают много правильных теорий. Но есть одна общепризнанная аксиома: меру наказания за то, что сделано до суда, определяет только суд. Тюремное начальство получает от суда людей, приговоренных к стольким-то годам. И только. Позвольте тюремщикам и с своей стороны усиливать меру наказания из политических видов, допустите в тюрьму борьбу не с поведением арестантов, а с убеждениями людей,-- и вы получите именно то, что теперь происходит в России во многих местах: тюремную жестокость, растущую, как лавина. Всякая жестокость, не сдержанная во-время, всегда имеет тенденцию расти, как лавина...

И вот восставать против этого -- значит затевать "революционную" интригу?!.

Мне вспоминается следующий случай. Я был еще молодым человеком, когда мой знакомый, совсем юноша, спросил меня:

-- Ты знаешь, что такое революция?.. И социализм?..

-- А что?

-- Вот, прочитай.-- И он подал мне номер "Голоса" с корреспонденцией, кажется, из Екатеринослава. Рассказывалось о заседании съезда мировых судей. Мещанин-портной искал долг с вице-губернатора. Когда съезд постановил с его превосходительства деньги взыскать, к очевидному торжеству истца-мещанина,-- то один из членов съезда, старый почетный мировой судья из "последышей", демонстративно поднялся с места, заявив, что он этого постановления не подпишет и дальше участвовать в разборе дел "с революционерами и социалистами" не станет.

Это смешно. Но это и знаменательно. Тогда это была струя уходящая, теперь это струя вновь водворяющаяся. "Только при господстве революции мещане-портные и вообще простые люди могут рассчитывать на справедливое удовлетворение своих исков к господам вице-губернаторам..." -- вот ведь что в сущности говорит екатеринославский "последыш"... Только революционеры могут восставать против бесцельных жестокостей, "превосходящих всякую меру разумной строгости"... Так хочет нас уверить официозная "Россия" своими киваниями на революционные прокламации, мечтающие только... об "избежании розог"...

Иначе сказать: существующий строй и свобода вице-губернаторов от оплаты счетов портного... существующий строй и жестокости в тюрьмах -- неразлучны?..

К таким выводам приводит иной раз излишество охранительного усердия...

На первый взгляд это может показаться своего рода "программой" и даже довольно удобной. Мечтали о республике,-- пусть теперь помечтают о простом человеческом обращении без розог... Задачи "революции" сужены и отогнаны от настоящей политики в область элементарнейших вопросов.

Да... Но зато посмотрите, как расширяется количество "революционеров". Воспроизведением революционных прокламаций приходится признавать уже статьи правой газеты, "разделяющей негодование против истязаний". Вот и г. Панчулидзев со своими саратовскими единомышленниками недавно разоблачил на суде (господина Панчулидзева судили за "клевету") истязательские подвиги саратовской полиции и излишнюю терпимость к ним саратовской губернской власти. Господин Панчулидзев, сколько нам известно, ультраправый. Однако спросите теперь саратовскую администрацию: пожалуй, окажется, что с ее точки зрения г. Панчулидзев -- тайный революционер, расшатывающий основы власти разоблачением того, что для власти удобнее скрывать.

Мы позволим себе обратить сыскное внимание "России" еще на один документ революционного характера. Исходит он от... генерала Мищенко.

Имя генерала Мищенко -- очень известно.

Я не считаю себя компетентным в оценке чисто военных явлений, но и для профана ясно, что среди неудач, преступлений и несчастий, составляющих в совокупности историю прошлой войны, генерал Мищенко вынес репутацию мужественного человека и талантливого военачальника. А на гражданском поприще еще не успел заявить себя так ярко, как некоторые другие генералы, далеко не столь счастливо воевавшие в Манчжурии...

Теперь генерал Мищенко состоит войсковым наказным атаманом Донской области и недавно произвел осмотр тюрем. Он нашел, кроме всяких других непорядков, также и непорядки "режима": грубое обращение, побои, отсутствие врачебной помощи и т. д. Но особенно интересно, что генерал Мищенко, среди этих злоупотреблений, отмечает еще одно: "предъявление несоответствующих требований по отношению к политическим заключенным, сопровождающееся несоразмерным наказанием" {Цит. из "Нижег. листка" от 19 сент. 1911 г. No 255.}.

Теперь припомните, что в ужасной прокламации, которую открыла "Россия",-- под всеми печатными протестами по поводу Пскова, есть как раз и это: от политических арестантов требуют воинской выправки, и на приветствие "здорово" они обязаны отвечать: "Здравия желаем, ваше высокоблагородие". Когда они отвечали вежливо, но иначе,-- их жестоко пороли...

Что же: генерал ли Мищенко заимствовал целиком свое мнение о таком образе действий из "революционной прокламации"? Или, наоборот, прокламация почерпнула это из приказа генерала, считающего, что даже "политического" врага можно победить, но не следует унижать, истязать и преследовать за убеждения; что каторга есть место сурового наказания по закону, но не беспредельных унижений и издевательства по усмотрению тюремщиков.

А "Россия" находит, что такие мнения можно заимствовать только из революционных прокламаций?

Я мог бы ограничить этим мой ответ на инсинуации официоза по поводу псковской истории. Но я вынужден еще просить места для нескольких слов по личному вопросу.

Господину из "России", скрывавшему свою фамилию под загадочной буквой Б., угодно по поводу псковской истории вспомнить историю филоновскую. Он говорит:

"Известный писатель Короленко, соблазненный успехом, который выпал на его долю в деле советника полтавского губернского правления Филонова, убитого революционным подпольем сейчас же (?) после статьи г. Короленко..." и т. д.

"Россия" повторяет уже в третий раз эту низкую клевету, которой одно время были полны десятки "правых" газет... В самый день похорон Филонова, когда я был еще в Полтаве, раздавали на улицах местную газету с "посмертным письмом Филонова писателю Короленко"... Я не жаловался тогда, что это "подстрекательство" против меня. Я только доказал в свое время и установил официально, что это письмо есть самый бесстыдный и заведомый подлог, что в нем нет не только ни слова правды, но и ни одного слова, написанного Филоновым... А затем судебное расследование доказало, что, наоборот, все, что я написал в своем открытом письме, была правда, и ее только подтвердили показания свидетелей: полицейских, священников и даже участников экспедиций, казачьих офицеров и урядников. Подтвердило ее и постановление суда... Теперь официоз продолжает пользоваться этой низкой и давно гласно опровергнутой ложью, начавшейся с подлога. С тех пор, как она опровергнута и оглашена {См. мою брошюру "Сорочинская трагедия".}, она стала ложью заведомой. Но для "российской официозной газеты" и это орудие достаточно чисто. Правда, они делают это с похвальной осторожностью: бережно держась у самых пределов законно квалифицируемой клеветы, они извиваются и шипят в сумеречной области ползучих инсинуаций, намеков и "злословия"... Выскажитесь, господа, несколько точнее и определеннее, тогда я не откажусь еще раз поднять перед обществом все это дело. И еще раз докажу, что если во всем этом мрачном клубке, начавшемся административными арестами после манифеста, продолжавшемся буйством толпы, загипнотизированной неизвестным агитатором, и закончившемся еще более мрачными массовыми истязаниями сотен людей, стоявших на коленях в снегу... Если был среди этого ужаса голос, напоминавший о законе, равном для мужика и чиновника, указывавший, хотя и без успеха, единственный законный выход; если был человек, пытавшийся стать между револьвером террориста и безнаказанностью вопиющего беззакония,-- то это был только мой голос, и это был только я, столь усердно оклеветываемый вами, господа официозные писатели,-- нижеподписавшийся Вл. Короленко.

24 декабря 1911 года  

Примечания

Статья впервые напечатана в газете "Речь" 24 декабря 19J1 гола, No 353. Включена писателем в девятый том полного собрания сочинений, изд. А. Ф. Маркса, 1914 г.

Стр. 635. Господина Панчулидзева судили за "клевету".-- Разоблачения Панчулидзева касались преступных действий полиции в деле крестьян деревни Кромщина. (См. в настоящем томе статью "В успокоенной деревне".)

Стр. 636. ...по поводу псковской истории вспомнить историю филоновскую.-- См. в настоящем томе статью "Сорочинская трагедия".