|
Я вчера устроил над своей гитарой суд
И приговорил её к расстрелу.
Изменила голосу,
Подрубила она сук,
На котором столько лет сидела.
А я глоткою выделывал такие кренделя,
Что стены глохли и собаки выли.
А она шептала, тля,
Тихо, нежно, смеха для
Тренькала мотивы зоревые.
Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы
И не видать огней за белой пеленой.
Канавы залиты водой,
И подорожники уже не лечат раны.
Какая ж тут заря!
Зачем шутила ты, гитара, надо мной?
Я был и защитник, и судья, и прокурор.
Ох, она виляла и юлила.
Но был коротким разговор,
И на расправу был я скор.
И вот ждала обманщицу могила.
А песни, ею созданные, плакали: "Прости!"
Мол, душу отогрей жестокосердную.
И, ломая руки, мною недоношенный стих
"Милосердия, - кричал, - милосердия!"
Ну как же тут простить,
Когда без малого лет двадцать
Я поверял ей всё и чуть ещё,
И слёзы ярости со щёк текли на талии трёх граций...
Ну как же тут простить,
Когда я на полу и смерть открыла счёт.
Расстрелял. Покойницу стаканом помянул.
Как-никак, а мне была она подругой.
Лёг без простыни, вздохнул
И, намаявшись, уснул,
Но вскочил под утро от испуга.
Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы
И не видать огней за белой пеленой.
Канавы залиты водой,
И подорожники уже не лечат раны.
Какая ж тут заря!
Зачем шутила ты, гитара, надо мной?
|
