Запись (в сокращении) одного из последних выступлений Юрия Визбора в творческой мастерской Московского клуба самодеятельной песни.
«Я никоим образом не теоретик. И никакими теоретическими изысканиями не занимался. Я считаю, что мысль хороша тогда, когда она является сама, и нет ничего печальнее навязывания чужих мыслей. И еще один момент - общий и банальный: нет таких мыслей и слов, которые сделали бы из непрофессионала - профессионала, из плохого поэта - хорошего или из хорошего - отличного. Это мое глубокое убеждение. И поэтому каких-то тайн или откровений не ждите от меня, потому что я просто хочу поделиться достаточно практическими, во многом дилетантскими мыслями относительно того, что мы называем нашей песней или самодеятельной песней и т.д.
Песня - очень маленький плацдарм. Чрезвычайно маленький. Даже длинная песня очень мала. Средняя песня звучит две с половиной минуты. Это крайне маленькая площадь - однокомнатная с совмещенным санузлом. Поэтому населять ее густо мы не можем. То есть мы можем о многом сказать. Но как жанр она диктует нам в эту квартиру поселить одного-двух человек, для того, чтобы их рассмотреть, чтобы была возможность с ними познакомиться. Я говорю не о числе, а о моменте подробного рассмотрения души, рассмотрения ситуации. Ситуация должна быть в определенном понятии едина. Есть фильмы, которые проверяются очень нехитрым образом. В документальном кино есть самый простецкий тест - если можно рассказать, то это достаточно хорошая картина. Если можно рассказать, значит, у нее есть начало и конец, она конструктивно построена, значит, в ней что-то произошло, мы смогли рассмотреть либо человека, либо какое-то явление жизни. Отчасти это относится и к песне. Я говорю не о персонажах - в песне их может быть очень много, а об интонации, о состоянии души, о той внутренней нити, которая в песне находится, - она должна быть одна, а всего остального может быть много.
Во что я верю? Я верю в не очень сложное высказывание Тургенева о том, что талант - это подробность. Я сейчас работал над произведением Теофиля Готье "Капитан Фракасс". Он очень подробно описывает каждую пуговицу на камзоле, заплатку, локти. Имеется в виду не такая подробность, а та, что нечто решает или создает интонацию, состояние души поющего и пишущего. Подробность, на которую опирается вся песня.
Посмотрите, как развивается замечательная песня Городницкого "Кожаные куртки". Она развивается очень гладко. В псевдоромантическом духе... Но "лысые романтики" - вот она, подробность. Она совершенно не вписывается в этот псевдоромантический круг. Она еще и правдива, потому что люди, летающие на Севере, носят бесконечно шапки, и шапки эти - знаю, потому что носил их немало лет, - вытирают головы. И молодые люди - они лысые. Много лысых! Вы об этом знать не можете, но слова "лысые романтики, воздушные бродяги" дают вам некоторое новое качество, представление о правдивости происходящего. И поэтому слова "девочки-невесты", которые ходят еще школьницами, в нас рождают замечательное чувство, что жизнь еще не прошла... Вот она подробность, как скрытое лицо песни.
...Мне кажется, когда мы сочиняем, занимаемся вообще творчеством, перед нами так или иначе в той или иной степени всегда встает вопрос нашей позиции. Нашей позиции в самом широком смысле этого слова. Мы можем ставить вопрос о гражданской позиции, хотя я хочу отметить, что слова "гражданская позиция" очень часто носят, так сказать, смысл вульгарной социологии. Гражданская позиция - это понятие гораздо шире. Я лично придерживаюсь из двух позиций - адвоката и прокурора - позиции адвоката, позиции защиты. Позиции человека, которому нужно утешить, ободрить, обнадежить. Мне кажется, что это и есть одна из великих целей. Несмотря на то, что в начале творчества это кажется слишком общим моментом, но рано или поздно вы поймете, что вам нужно определиться. Не перед кем-нибудь, не перед какими-нибудь организациями и даже не перед друзьями - только перед самим собой. Вот это важнейшее определение в конце концов самым решительным и невероятным образом будет влиять на ваше творчество.
Существует мнение о разделении личности художника. Когда в быту и в жизни, в социальном окружении художник может быть невыносимым эгоистом, а как только он приступает к творчеству, тут из него... Знаете, я в это не верю. Хотя художники все в общем-то люди сумасшедшие и имеют большое количество странностей, но в общем и целом их несовершенность и слабость - все это выступает в творчестве. И творчество является единственным сколом души человеческой и самым главным.
Однажды с Городницким на Грушинском фестивале мы имели большую ночную беседу по поводу инфантилизма самодеятельной песни. Дело в том, что за день приходится прослушать двести песен, а когда они начинают идти все разом... Колоссальное количество песен написано слабой мужской рукой, слабым мужчиной, переживающим, очень любящим, но в основном пейзаж один и тот же - дождь, ты ушла, какие-то недостатки в жизни и такая безвыходность молодой тоски, которая всегда несовершенна, потому что в ней нет настоящей тоски - старой, зрелой.
Этот поток песен инфантильных, причем сочиненных во всяких разных краях нашей страны - он поражает абсолютно. И мы с Сашей пришли в неописуемую ярость от этого и рассуждали таким образом: "Боже мой, куда же все подевалось?" Мы думали, что все-таки то поколение, к которому мы принадлежали, оно ведь вышло из двора. Во дворах московских бытовало гигантское количество песен, которых мы сначала стыдились, а теперь вспоминали с Сашей все слова - "На кораблях матросы ходят хмуро..." Это такая дворовая "понтяра", просто чудо! Оттого, что в тех условиях нужно было выживать, существовать, и появились песни, в которых виден мужчина. Он может оценить события, постоять за себя или за даму.
Я призываю к мужскому началу в песне - к тому, что было у Высоцкого, есть у Городницкого. Потому что инфантилизм и вялая позиция очень привлекательны. Тем, что она легка - эта довольно проторенная дорога, где можно вложить массу замечательных образов, метафор, и чем глубже вы будете погружаться в это метафоричное болото, тем будет все хуже и хуже. Это мое личное мнение.
Теперь маленький вопрос - но он существует. Это вопрос успеха. Как относиться к аплодисментам или к одобрениям. Вопрос переживания мелких или крупных успехов. Я не хочу называть имена, но все-таки в бардовском движении был ряд людей, которые не смогли устоять перед кулачными ударами успехов. Не смогли. Они скатились в лучшем случае - к водке, а в худшем случае - проигрывали той самой достаточно банальной пластинке, с которой был начат успех. Потому что успех как материальное отражение творчества все время должен допингироваться новизной, поиском. И даже если творчество заведет вас в неизвестные дебри, туда, где, кажется, ничего не выскребешь, это небесполезные походы, как и небесполезны момента отчаяния в творчестве.
Когда вы начинаете писать песню, у вас сложившаяся конструкция, вы знаете, к чему должны прийти, и вдруг появляется момент, который вас начинает тянуть в совершенно другую сторону, куда вы и не смотрели... Я думаю, нужно туда идти. Туда, где темно. И это замечательно. Так же и с отношением к успеху. Вас всегда должна преследовать мысль - я сейчас говорю, как "дедушка русской авиации", - что успех, который вы сегодня имеете, - он вчерашний. Это успех вчерашнего дня. Сегодня ничего не сделано и не приобретено. Нужно не застывать, не оставаться в тех формах и на тех горизонтах, на которых вы только что побывали.
Самодеятельная песня отличается от профессиональной тем, что она - песня в свитере или в ковбойке. И ей претят блестки на лацкане пиджака. Особенно отвратительно, когда развелась масса песен о БАМе и когда выходили молодые люди из вокально-инструментальных ансамблей в каких-то немыслимых фиолетовых пиджаках, снабженных какими-то блестками, и, расставив широко ноги, начинали петь по БАМ - как они там якобы куют что-то такое и ветры свистят - ну, это кошмар, это дикая пошлятина! Выходя на сцену, вы должны уважать зрителя. Вы должны одеваться пристойно, аккуратно.
Есть законы приспосабливаемости певца к залу и зала к певцу или актеру, и я могу вас уверить, что если вы даете сольный концерт, то первые три песни проскакивают мимо. И отдавайте их на съедение сразу. Это то мясо, в результате которого вы должны наладить общение друг с другом. Если в вашей одежде есть какая-нибудь вызывающая деталь - например, красный бант, то зал весь концерт будет смотреть на этот красный бант и больше ни о чем не думать. Образ свой вы должны, как актеры, создавать.
И последнее, как мне кажется... Искусство призвано удивлять человека, если выражаться языком для пешеходов, несложным. И через удивление достигать своих, других целей. Сказать человеку: "Будь героем!" - это все равно что ничего не сказать. Но спеть песню, в которой был бы элемент удивления, того, что может человека зацепить необычно, - вот это и есть номер, которым стоит заниматься. Другое дело, что существует поэзия и вид песен, который удивителен сам по себе. Вот Булат Окуджава не пользуется какими-то резкими моментами. Его поэзия чрезвычайно пряма. Он пользуется очень маленьким образом, но этот образ абсолютно точный. Это поэтическая "десятка".
Из песен, написанных мной, - а я написал около трехсот песен - пою на концертах очень мало - пятьдесят песен, которые в сценическом ореоле. Песня, которая поется с эстрады, должна иметь очень трудно определяемое эстрадное качество. Она должна более коротким путем, чем другие, идти к человеку, к зрителю. У меня есть песни, которые я очень люблю и считаю вершинами своего творчества, однако я их в жизни не пою на концертах! Потому что, во-первых, это исполнение мне безумно трудно - я человек эмоциональный, и иногда у меня слезы наворачиваются на сцене, когда я пою. Правда. И когда выносишь любимое дитя во двор и говорят: "А, хорошая девочка..." - и уходят, я безумно расстраиваюсь.
Самое главное, что есть в песне, - это интонация, свой голос. И его нужно обязательно взращивать в себе, поливать, удобрять и отстаивать. И те безумные муки, когда ты бесконечно упрекаешь себя в бездарности - в них, в этой бесконечной борьбе с собой и происходит творчество».
1983
